Дикарь

Глава 10

Она успела сесть в дилижанс в Рэйвенскоме.

Дилижанс шел по расписанию. Довольно ухабистая дорога пролегала мимо живописных меловых холмов и пастбищ, обнесенных живыми изгородями, через деревни и небольшие городишки, вдоль реки со спокойно текущими водами, про которую кто-то из пассажиров сказал, что это Темза. Но небо заволокло тучами и сразу же стемнело, а к тому времени, как они добрались до Хаунслоу, начал накрапывать дождь.

Джульет любовалась живописными пейзажами, проносившимися за окошком, упорно стараясь сохранить присутствие духа. Погода соответствовала ее настроению, хотя будущее не казалось ей таким же ярким, как зеленые поля, мимо которых они проезжали, лиловые граммофончики ипомеи, оплетавшей стены, веселые красные и желтые тюльпаны и тысячи маленьких маргариток и одуванчиков, усыпавших пастбища. В Англии весна полностью вступила в свои права, а в Бостоне, наверное, цветы еще только набирают бутоны и робко распустятся лишь позднее, как будто неуверенные, стоит ли вообще появляться после долгой и морозной зимы.

Бостон.

Город, раздираемый на части войной и раздорами. Сухими глазами, не мигая, она глядела в окно. Конечно, там не самая подходящая обстановка, чтобы молодой, незамужней матери растить дочь, и, безусловно, не самое безопасное для них место. Особенно если окружающие считают тебя «лоялисткой».

А отец твоей дочурки, по слухам, был одним из врагов.

Она расслабилась и стала раскачиваться в такт движению дилижанса. Уж лучше остаться в Англии. Отложить деньги, которые дал ей герцог, и найти в Лондоне работу в качестве сестры милосердия или еще какую-нибудь.

Кролики, подняв уши, испуганно застывали в траве на обочинах дороги, провожая взглядом грохочущий дилижанс.

Овцы мирно щипали траву на пастбищах, простиравшихся до горизонта, затянутого серой дымкой. Фазан с тревожным криком взлетал над полем, покрытым ярко-зелеными всходами пшеницы. У Джульет неожиданно защемило сердце. Она вспомнила Эндрю с его летательным аппаратом, Нериссу, бросающуюся на его защиту, Гарета с обольстительным взглядом мечтательных глаз.

И герцога.

Утром, едва проснувшись, она уже знала, что ночью что-то произошло. Она слышала, как хихикали служанки, проходя по коридору. Спускаясь к завтраку, она почувствовала напряженность обстановки. Напряженность можно было видеть и в выражении лица его светлости, когда он спокойно усаживался за стол.

Он не проронил ни слова, пока пил свой черный кофе и читал газету. Но настроение у него было такое, что даже Нерисса и Эндрю, обменявшись друг с другом озадаченными взглядами, погрузились в непривычное для них молчание. Его волнение выдавали только пальцы, выбивавшие дробь на крышке стола. Едва Нерисса и Эндрю, позавтракав, покинули столовую, он поднялся из-за стола.

— Пойдемте в библиотеку, — только и произнес он, но Джульет уже знала, что ее ждут плохие новости.

Она заметила, что вокруг его глаз залегли тени, а надменное, непроницаемое лицо выглядит усталым. Он жестом предложил ей сесть и спокойным тоном заявил, что не может стать опекуном Шарлотты.

И никаких объяснений относительно причин своего решения — ничего. Просто сказал, что не может, и все.

Джульет замерла на месте, словно судно, получившее пробоину и начинающее погружаться на дно. «Значит, все кончено. Так я и думала. Прощайте надежды. Прощайте де Монфоры, потому что я больше не смогу оставаться здесь…»

— Вы можете оставаться в Блэкхите сколько захотите, — добавил герцог с такой холодной любезностью, что было ясно: ему совершенно безразлично, останется она или нет. Но Джульет не могла остаться. Она была слишком горда, чтобы принимать подачки человека, который отверг ее маленькую дочь. Она не смогла бы жить под одной крышей с ним, зная, как он к ней относится, не могла допустить, чтобы ее дочь росла здесь, сознавая, что человек, который ее кормит и одевает, лишь терпит ее присутствие. Нет, никогда. Уж лучше увезти свою малышку куда-нибудь подальше отсюда, где материнская любовь защитит ее от людей, подобных ее бесчувственному дядюшке…

Она быстро сложила вещи. Герцог ждал ее в главном холле, стоя в одиночестве возле ниши со средневековыми рыцарскими доспехами.

— Я сообщу своим братьям и сестре о вашем решении после вашего отъезда, — сказал он. — Я думаю, лучше обойтись без сцены прощания.

Выражение лица этого человека было таким же загадочным, как и его поступки. Не говоря больше ни слова, он проводил ее до своего личного экипажа, стоявшего наготове на подъездной дорожке: экипаж должен был доставить ее в Рэйвенском. Он любезно подсадил ее в карету, передал ей в руки Шарлотту и, пока кучер привязывал ее сундук, внимательно смотрел на нее несколько мгновений. Потом достал из кармана толстый кошелек и вложил его в руки Джульет:

— Возьмите. Это вам и вашей дочери, хотя сам я не могу заботиться о вас.

Деньги. Много денег. Гордость призывала вернуть их герцогу. Здравый смысл, который он так ценил в ней, заставлял ее с благодарностью принять деньги.

Она взяла. И поблагодарила его. Прежде чем дверца экипажа захлопнулась, она успела заметить, как его загадочные черные глаза блеснули. Его светлость поклонился, и экипаж покатился по длинной подъездной дорожке, увозя ее навсегда.

И теперь, когда дилижанс мчал Джульет мимо зеленеющих молодой листвой рощиц английского дуба, боярышника, платанов и каштанов, между которыми время от времени мелькали серые воды Темзы, она сказала себе, что у нее нет причины горевать. Кстати, ее не удивило, что такой могущественный и высокородный человек, как герцог Блэкхитский, не снизошел до признания ребенка своего брата. Он не признал бы и собственного незаконнорожденного ребенка. Она всегда была уверена в том, что герцог ей не поможет.

Но как же лорд Гарет? Почему он ничего не предпринял? А она-то думала, что они стали друзьями.

При мысли о его предательстве глаза у Джульет защипало от слез.

Дилижанс остановился около придорожной гостиницы в Хаунслоу, и она сняла комнату на ночь, решив выехать в Лондон рано утром. С Шарлоттой на руках и маленьким сундучком она стояла возле конторки, ожидая хозяина гостиницы, который пошел за ключом от комнаты. Входная дверь была открыта настежь. Из-за дождя, который, кажется, зарядил надолго, ей стало особенно тоскливо и одиноко. Ветер доносил запахи влажной зелени, конского навоза и цветущих гиацинтов вперемежку с застоявшимся запахом пива и табачного дыма, который, как она успела заметить, был словно бы торговой маркой каждого английского питейного заведения.

Они поднялись в отведенную для них комнату, за окном которой ветер раскачивал темные силуэты деревьев на фоне затянутого тучами неба. Английский дождь, английские деревья на английском ветру. Какая она здесь чужая. И как далеко от дома. Она отдала бы все на свете, лишь бы Чарльз был здесь, рядом с ней…

Или хотя бы Гарет.

У нее снова защемило сердце. Нет, лучше не думать о де Монфорах. Лучше не оглядываться назад, а смотреть вперед. Она выстирала пеленки малышки и повесила их сохнуть перед камином, пытаясь отвлечься от грустных мыслей и убеждая себя, что она не так уж одинока. Положив кошелек с деньгами герцога под подушку, она покормила Шарлотту и сама поужинала тем, что любезно прислал ей наверх хозяин. Но ей все вспоминалась обаятельная улыбка Гарета и его мечтательные голубые глаза. Она вспоминала, как он забавлялся с Шарлоттой, как они смеялись, мчась домой, когда разразилась весенняя гроза. Джульет притворялась, что он ничего для нее не значит — абсолютно ничего. Она притворялась, что совершенно не задета тем, что он не пришел и не остановил ее, когда она уезжала. А ведь в глубине души она надеялась на это. А за окном все шел м шел дождь, и чувство одиночества стало совсем не выносимым. Джульет стало казаться, что она одна во всем огромном мире.

Полчаса спустя ее темные волосы были заплетены в косу, нижние юбки, платье и плащ перекинуты через спинку стула, а она сама, переодевшись в ночную сорочку, скользнула под холодные простыни, уложив рядом Шарлотту.

Я не сумела сделать то, что ты велел, Чарльз, а твои братья предали нас обоих. Прости меня, я старалась изо всех сил.

Глаза ее наполнились слезами.

Нет, я не буду плакать!

Слезы не завоюют ей расположения герцога. Слезы не помогут ей обрести дом, семью и обеспечить будущее для ее дочери. Слезы ничего не изменят. Стиснув зубы, она твердо решила больше не плакать. Слезы, как говорила когда-то мать, ничего не дадут, кроме преждевременных морщин на лице.

Но одна слезинка все-таки скатилась по щеке и капнула на подушку.

За ней другая.

В этот момент она почувствовала, как Шарлотта потянулась к ней в темноте. Джульет, судорожно сглотнув, дала малышке указательный палец и почувствовала, как маленькие пальчики ухватились за него.

Джульет подавила слезы. Она не одна, у нее дочь. И пусть она даже не сумела выполнить волю Чарльза, для дочери она сделает все.

С этой мыслью она закрыла глаза и к тому времени, как часы в гостиничном холле пробили десять, крепко спала.

— Остановимся здесь. Я хочу проверить каждую гостиницу по дороге от Рэйвенскома до Лондона!

Компания шалопаев остановила взмыленных коней возле еще одной гостиницы. Не успел Крестонорец остановиться, как Гарет уже спрыгнул на землю и, перескакивая через лужи, скрылся за входной дверью.

Мгновение спустя он вернулся, безумно расстроенный, и снова вскочил на усталого коня.

— Здесь ее нет, — крикнул он и, нахлобучив треуголку, пришпорил коня, — едем дальше!

Примерно в то время, когда Джульет готовилась лечь спать, а лорд Гарет де Монфор объезжал одну за другой придорожные гостиницы, герцог Блэкхитский спокойно заканчивал ужин.

Он был не один. Через несколько часов после того, как взбешенный Гарет, устроив скандал, умчался из дома, к герцогу заехал с неожиданным визитом его ближайший друг, сидевший сейчас за столом напротив него. Сэр Роджер Фокскот, адвокат, эсквайр, впервые встретился с герцогом в 1774 году, сразу же после того как получил наследственное дворянское звание за блестящую защиту видного члена парламента от партии вигов, которого обвиняли в убийстве его собственной жены. Леди Чессингтон была найдена в спальне их лондонского дома с ножом в сердце, а поскольку всем было известно, что супруги давно не ладят друг с другом, бедному сэру Алену грозила весьма реальная опасность быть приговоренным к казни через повешение. Ни один адвокат в стране не решался взять на себя его защиту. Чессингтон был близким другом короля, и если бы его повесили, то уж тому, кто не сумел его спасти, не видать было королевских милостей.

Однако Фокскот, которому в то время было двадцать пять лет и который жаждал проявить себя на адвокатском поприще и сделать карьеру, взялся защищать Чессингтона.

Он произнес сенсационную речь, разоблачив любовника леди Чессингтон как убийцу, и новость эта моментально облетела всю страну. Когда волнения улеглись, благодарный король, испытавший огромное облегчение, не теряя времени наградил своего Хитрого Лиса[5] наследственным дворянским званием за его труды.

Прозвище к нему пристало. Репутация тоже.

Фоке, второй сын из одной оксфордширской аристократической семьи, был не робкого десятка и не отличался излишним консерватизмом ни в своих мнениях, ни в манере одеваться. Он был красив, несколько щеголеват.

Но те, кто знал его — лично или понаслышке, — не обманывались его внешностью. Фоке и его друг герцог Блэкхитский были двумя самыми опасными людьми в Англии.

Сегодня они с Блэкхитом сидели в огромной столовой герцога, неторопливо потягивая портвейн и наслаждаясь звуками скрипичного концерта, который исполнял для них собственный квартет музыкантов герцога. Столовая была великолепна. Там были колонны, украшенные орнаментом из лепнины, картины итальянских мастеров на стенах, а высокий потолок, украшенный фризом, был расписан изображениями Бахуса и других богов. Фоксу очень нравилась эта комната, но не из-за ее богатого убранства. Он был влюблен в один из портретов, который висел над дверью, и, сидя за столом, обожал глядеть в озорные глаза изображенной на нем красавицы. Не имело значения, что леди Маргарет Сифорд жила и умерла почти два века назад. Фоке все равно любил смотреть на нее.

Он смотрел на нее и сейчас, пока слуги убирали со стола остатки их трапезы. Жаль, что таким изысканным ужином — жареным фазаном, фаршированным изюмом и абрикосами — смогли насладиться только он да Люсьен. Ужин был божественным. Но Гарет уехал, а Эндрю и Нерисса, которые не разговаривали с его светлостью, пожелали ужинать каждый в своей комнате.

В замке Блэкхит подобная ситуация была обычной.

— Послушай, Люсьен, положение весьма непростое, — задумчиво сказал Фоке, выбирая кусочек стилтона[6] с подноса с сырами, который предложил ему лакей.

Он рассеянно осмотрел его, прежде чем отправить в рот. — Ты позволил девушке оставаться здесь достаточно долго, чтобы Гарет успел влюбиться в нее, а потом, когда он в очередной раз рассердил тебя, что неизбежно должно было случиться, ты прогнал ее. Это жестоко, друг мой! Как можно использовать бедную девушку, чтобы наказать своего брата? Нет, такое бессердечие на тебя не похоже. Поэтому я могу лишь предполагать, что ты что-то затеваешь, хотя что именно, пока не догадываюсь. — Он искоса взглянул на Люсьена. — Ты уверен, что она и есть та самая девушка, от которой потерял голову Чарльз?

Люсьен, откинувшись на спинку стула, с улыбкой смотрел на музыкантов.

— В этом у меня нет ни малейшего сомнения.

— А как насчет ребенка?

— Девочка как две капли воды похожа на своего отца.

— И ты тем не менее отослал их прочь. — Фоке покачал головой. — О чем ты думал?

Герцог взглянул на друга и в притворном удивлении высоко поднял брови.

— Дорогой Роджер, ты должен бы лучше знать меня.

Неужели ты думаешь, что я мог бы действительно их выгнать?

— Но так сказала мне твоя сестра, когда я приехал.

— Это я хотел, чтобы она так думала, и оба моих брата тоже, особенно Гарет. — Он отхлебнул портвейна и покружил в руке бокал, задумчиво глядя на его содержимое. — Кстати, Роджер, если хочешь знать, то я не отсылал девушку отсюда. Я всего лишь сделал ее пребывание здесь таким неуютным, что у нее не было желания остаться.

Фоке любезно улыбнулся:

— Разве это что-то меняет?

— Несомненно. Она сама приняла решение уехать, а это означает, что не пострадает ее гордость и она сохранит ко мне если не любовь, то элементарное уважение.

Это мне может пригодиться в будущем. Гарет полагает, что я ее прогнал, а значит, страшно зол на меня. Что из этого следует? Она уезжает, он мчится за ней следом, то есть делает именно то, на что я рассчитывал. — Он усмехнулся. — Хотел бы я видеть их лица, когда он найдет ее и оба они поймут, что я все это подстроил…

— Люсьен, твои глаза горят таким коварным блеском, что я склонен думать, будто ты замышляешь что-то совершенно дьявольское.

— Правда? В таком случае мне надо научиться более искусно скрывать очевидное.

Фоке пристально посмотрел на друга:

— Все ужасно запутано, но, наверное, это тоже соответствует твоим намерениям. Ты знаешь, что это ребенок Чарльза, однако почему-то не признаешь девочку, несмотря на то что Чарльз настойчиво просил тебя стать ее опекуном.

— Все очень просто, Роджер. Мне нет необходимости быть ее опекуном, потому что Гарет, судя по всему, удочерит ее.

Адвокат прищурился.

— Но у тебя должен быть для этого какой-то скрытый мотив, недоступный пониманию простых смертных.

— Ну конечно, — тихо сказал Люсьен, поднимая бокал и лениво отхлебывая темную жидкость.

— Может быть, ты объяснишь это простому смертному?

— Дорогой Фоке, на самом деле все просто. Серьезные проблемы требуют решительных действий. Отослав отсюда девушку, я привел в действие свой план спасения Гарета. Если план сработает, то мой брат так разгневается на меня, что не только не раздумывая бросится спасать Джульет Пэйдж, но и женится на ней.

— Черт побери, Люсьен, но для него это совершенно неподходящая партия!

— Ошибаешься. Я наблюдал за ними, когда они вместе, Фоке. Они идеально дополняют друг друга. Что касается девушки, то отсутствие денег и низкое происхождение она с лихвой компенсирует смелостью, решительностью, здравым смыслом и зрелостью. Гарет — знает он это или нет — нуждается именно в такой жене, как она. Я надеюсь, что она… его перевоспитает.

Фоке покачал головой и отправил в рот аппетитный кусочек чешира[7].

— Ты рискуешь. Гарет, возможно, даже не найдет ее.

— Найдет. В этом я не сомневаюсь. — Люсьен жестом приказал слуге снова наполнить бокалы. — Он уже влюблен в нее. А в упрямстве Гарету не откажешь.

— Все это так, но ему, кроме того, свойственны склонность к необдуманным поступкам, неразборчивость в выборе приятелей, а также непомерная тяга к распутному образу жизни.

— Ты прав. Но я верю, что именно от этих слабостей его излечит эта девушка. — Герцог отхлебнул портвейна и улыбнулся. Он держал ситуацию под полным контролем. — Видишь ли, я убежден, что Гарет, которому пришлась по душе слава героя после истории с дилижансом, снова пожелает сыграть роль галантного спасителя. Спровоцировав его и мисс Пэйдж на определенные действия, я предоставил ему идеальную возможность сыграть эту роль. Тот факт, что он зол на меня, гарантирует, что он не приползет ко мне жаловаться, когда у него возникнут трудности. — Герцог посмотрел в бокал с задумчивой улыбкой. — А трудности у него непременно возникнут.

— Вот как? — Фоке вопросительно вскинул бровь.

— Гарет умчался отсюда, ничего не захватив с собой.

Кроме собственной одежды да коня, у него ничего нет. У него есть с собой небольшая сумма денег, а также деньги, которые я дал девушке, но уверяю тебя, он спустит все еще до конца недели. Но он не приползет ко мне за помощью. По крайней мере в этот раз.

Фоке снова вопросительно поднял брови.

— Пора моему братцу повзрослеть. — Блэкхит задумчиво покачал головой. — Прекрасная леди, попавшая в беду, ребенок, о котором следует заботиться, и весьма ограниченные средства, чтобы содержать молодую семью.

Уверен, что нет лучшего средства, чтобы повзрослеть, чем немного ответственности, не так ли, Роджер?

— А как насчет девушки? И ребенка? Что, если Гарет растеряется, не сумев справиться с ситуацией?

— Дорогой Роджер! Неужели ты думаешь, что я позволю ситуации выйти из-под контроля? Ай-ай-ай. Благодаря моему надежному информатору я осведомлен о всех его действиях и даже намерениях. С его маленьким семейством ничего не случится. Как тебе известно, я полностью контролирую ситуацию.

— Как всегда.

— Как всегда, — улыбнулся Люсьен, кивнув головой.

— Следует отдать тебе должное, Люсьен, — усмехнулся Фоке, салютуя другу своим бокалом, — ты мастерски манипулируешь людьми. И ты чертовски умен. Слишком умен.

— А у тебя, мой дорогой Фоке, хлебные крошки на галстуке. Что подумают окружающие?