Дикарь

Глава 8

Подходила к концу первая неделя ее пребывания в замке, и Джульет чувствовала себя здесь все более одинокой. Она встречалась с членами семьи в столовой, но всякий раз обстановка была напряженной и за столом царило молчание. Эндрю большую часть времени пропадал в своей лаборатории, Нерисса вставала поздно и часто уезжала со светскими визитами в соседние поместья, а герцог Блэкхитский своим ледяным равнодушием заставлял Джульет чувствовать себя досадной помехой, отнимающей его драгоценное время и внимание. Он все еще не дал ответа относительно своего согласия стать опекуном Шарлотты.

«Я еще не принял окончательного решения, мисс Пэйдж, и не надоедайте мне своими вопросами», — сказал он.

Неудивительно, что Джульет все больше и больше времени проводила у постели Гарета, смеялась над его забавными историями, краснела, когда он делал игривые замечания, сидела в кресле, наблюдая, как он играет с Шарлоттой. Новый друг помогал ей отогреться после ледяной английской корректности окружающих и от гнетущей суровости герцога, которая, казалось, пронизывала даже стены замка.

Джульет убеждала себя, что ее не влечет к Гарету, хотя было множество признаков, указывающих, что это не так.

К тому же Гарет — легкомысленный, беззаботный и иногда ребячливый — не был ее типом мужчины. Ей нравились такие, как Чарльз. Было бы просто неразумно относиться к Гарету не только как к другу.

Их дружба шла на пользу не только Джульет. Гарету тоже было легче переносить скучный период выздоровления, когда за ним ухаживала такая красивая женщина.

Она приносила ему подносы с едой, а также его племянницу, с которой он с удовольствием забавлялся, и, если уж говорить правду, Джульет давала ему хороший предлог досадить Люсьену. Он знал, что его брат осведомлен о посещениях Джульет и что это ему совсем не нравится.

Однако сам Люсьен не затрагивал эту тему, хотя Гарет был уверен, что слуги сообщают о каждом визите Джульет в его комнату своему всеведущему хозяину.

Через полторы недели после нападения разбойников Гарет, мышцы которого затекли от лежания, а швы недавно были сняты, решил, что с него довольно. Он решил прогуляться. Будучи совершенно уверенным в том, что у него хватит сил совершить прогулку самостоятельно, он тем не менее решил, что «слабость выздоравливающего» будет удобным предлогом, чтобы попросить Джульет сопровождать его на случай внезапного головокружения.

Когда она принесла к нему в комнату его и свой обед и они пообедали вместе, он предложил ей прогуляться до вершины ближайшего холма.

Он ожидал, что Джульет откажется, но, к его удивлению, она сказала, что свежий воздух наверняка пойдет ему на пользу. И вот час спустя они вдвоем, оставив Шарлотту на попечение Нериссы, уже пересекали газон, направляясь к холму.

Никто из них не заметил, как в окне библиотеки слегка шевельнулась штора. За ними наблюдал герцог Блэкхитский, по непроницаемому лицу которого нельзя было догадаться, какие мысли посещают его. Он, конечно, был осведомлен о частых визитах Джульет в комнату младшего брата. И уж конечно, от его бдительного ока не укрылась взаимная симпатия Джульет и Гарета. Однако это не только не раздражало его, а, совсем наоборот, соответствовало его планам, хотя он всячески демонстрировал Гарету обратное.

Довольная улыбка чуть тронула его губы, и он опустил штору.

Гарет намеренно бросает ему вызов.

Все идет в точном соответствии с его планом.

И когда через несколько часов он увидел, как они, хохоча словно дети, бегут к дому, спасаясь от весенней грозы, улыбка на его лице стала еще шире.

Однако к концу недели Гарету стало мало идиллических прогулок по Лембурнским холмам. Он соскучился по своим приятелям. Ему не хватало всего, чем они занимались вместе. К субботнему вечеру, когда появился Перри, а с ним остальная компания шалопаев. Дикарь уже жаждал каких-нибудь приключений.

— Вижу, ты здоров и бодр, — растягивая слова, произнес Перри, доставая из табакерки понюшку табаку. — Никогда бы не подумал, что ты так скоро оправишься и будешь готов поразмяться с нами вместе и учинить какой-нибудь скандальчик.

— Разве я похож на старую бабу? — спросил в ответ Гарет, который, стоя перед зеркалом, тщательно завязывал галстук. На нем был элегантный сюртук сливового цвета, который дополняли кремовые бриджи и жилет, расшитый золотой нитью. Волосы его были стянуты на затылке и слегка припудрены, на бедре пристегнута шпага. В отличие от приятелей он засиделся в четырех стенах, и ему не терпелось вырваться на волю. — Кстати, — насмешливо добавил он, — Люсьен считает, что у меня не рана, а пустяковая царапина. — Он встретил в зеркале взгляды друзей. — Ну, я готов. Куда отправимся сегодня?

— Может, к Кокему? — с надеждой в голосе предложил сэр Хью Рочестер.

— Там скучно, — сказал Гарет.

Нейл Чилкот достал полшиллинга и стал подбрасывать монетку в воздухе.

— Говорят, Бротон устраивает петушиный бой у себя в амбаре…

— Ненавижу петушиные бои, — заявил Гарет.

— Ходят слухи, что любовница лорда Пемберли исполняет сегодня свой знаменитый номер под названием «запретный плод». Можно пойти посмотреть, — пробормотал Том Одлет, ухмыляясь и подталкивая в бок Хью.

— Нет, только не это, — нетерпеливо отмел предложение Гарет. Он все еще стоял перед зеркалом, упорно добиваясь, чтобы кружевной галстук лег под нужным углом. Наконец он обернулся — красивый, элегантный и с самым невинным выражением лица.

Однако внешность обманчива. В лорде Гарете де Монфоре наивности не было.

— Мне наскучили бесконечные попойки, распутство и потехи, — заявил он. — Надо придумать что-то другое, волнующее, но где-нибудь поближе, чтобы не нужно было тащиться для этого в Лондон.

— Если уж речь зашла о волнующем, то как поживает та хорошенькая малышка, которая спасла тебе жизнь, а?

— Надеемся, ты уже успел на нее произвести должное впечатление?

— Я над этим работаю, — ухмыльнувшись, ответил Гарет.

— Ха! Могу себе представить, что думает по этому поводу твой деспотичный братец!

— Мне нет дела до того, что он думает. Люсьен, конечно, хозяин Блэкхита, но моим хозяином, черт возьми, ему не бывать! А теперь — вперед, друзья! Нас ждет вечер приключений, и я не желаю больше ни минуты задерживаться в этом доме!

Печально известной компании шалопаев, которая исключительно благодаря своим «подвигам» стала настоящим бичом Лембурнских холмов, не потребовалось много времени, чтобы дойти до состояния буйного веселья. Они все-таки побывали на петушином бою, потом у Пемберли и наконец, после трех бутылок ирландского виски, принесенных Чилкотом, заехали в «Петух и кружку», деревенскую пивную, где, собственно, и началась история, имевшая далеко идущие последствия. Ион Кокем затеял драку с одним из местных парней. Том Одлет отказался платить за эль, потому что у того был якобы неприятный привкус. Остальные шутили и заигрывали с двумя служанками, Тесе и Лорной, которые были рады посидеть на коленях у молодых повес, отличавшихся хорошим воспитанием, но плохим поведением, вместо того чтобы выполнять свою работу. В конце концов хозяин пивной, Фред Кроули, потерял терпение и вышвырнул за порог всю компанию, включая двух девиц.

— Черт возьми, Гарет… чем же нам заняться?

Они стояли посреди дороги, ворча и переругиваясь.

Все были изрядно пьяны. Две официантки, хихикая и кокетничая, не отказывались приложиться к горлышку бутылки с ирландским виски, с которой не расставался Чилкот. Одна из них уже была сильно навеселе. Прижавшись к Гарету, она обняла его за спину, тогда как вторая девица, просунув голову ему под локоть, запустила руку под жилет и начала поглаживать его грудь.

— Ну, лорд Гарет… чем нам теперь заняться? — призывно промурлыкала она.

Он усмехнулся, глядя на нее.

Еще две недели назад он принял бы приглашение, он бы своего не упустил. Как-никак провести ночь в любовных утехах с двумя женщинами сразу мечтает каждый мужчина, а у него эта мечта частенько воплощалась в жизнь. Но сегодня ему просто хотелось вернуться домой.

К Джульет Пэйдж.

— Я не знаю, — ответил он, несколько озадаченный своим странным настроением.

Тут подал голос Кокем:

— У меня есть идея, как отомстить наглому мерзавцу, который вышвырнул нас из пивной. Мы можем так испортить вид из окна столовой, что все постояльцы его гостиницы сбегут, — заявил он.

— А как?

Чилкот отхлебнул большой глоток виски, указывая бутылкой на деревенский луг. Наклонившись к девице, выглядывавшей из-под локтя Гарета, он спросил:

— Тесе, не знаешь ли, где нам раздобыть немного малиновой краски, которой Кроули покрасил входную дверь?

Король Генрих VIII верхом на вздыбленном коне был местной достопримечательностью и гордостью деревни с тех пор, как прапрапрадед Гарета, первый герцог, воздвиг эту статую в начале прошлого столетия. Она возвышалась на оживленном перекрестке дорог, ведущих в Ньюбери, Суиндон, Уонтейдж и Лембурн. Это была великолепная работа скульптора, которая радовала глаз и внушала уважение своим величественным видом. Великолепный каменный конь, вставший на дыбы и бьющий передними копытами в воздухе, был красив и горяч, а восседавший на нем монарх — властен и суров. Однако нынче ночью бедному старине Генриху, кажется, грозили не меньшие страдания, чем любой из его несчастных жен, потому что группа его самых высокородных верноподданных столпилась вокруг пьедестала статуи, явно замышляя что-то нехорошее.

Что-то совсем нехорошее.

Вокруг статуи стояли все, кроме одного. А предводитель компании, согласившийся совершить этот подвиг потому лишь, что все остальные спорили на деньги, осмелится ли он сделать это или нет (этот стимул мог заставить Гарета совершить практически все, что угодно), висел над их головами на высоте примерно десяти футов на веревке, перекинутой через шею коня. Он обхватил ногами пьедестал статуи и задрал руку куда-то под задние ноги коня.

— Ну как там, Гарет, приятно на ощупь? Ты что-то не торопишься!

— Я его понимаю. Не каждому удается пощупать каменного коня!

— Хотел бы я иметь инструмент хотя бы в половину такого размера.

— Ты хочешь сказать, что у тебя меньше, Чилкот?

— У лорда Гарета такой же! — воскликнула Тесе. — У него инструмент получше, чем у любого коня — хоть каменного, хоть живого!

Раздался взрыв пьяного смеха — мужского и женского, — и еще одна бутылка ирландского виски была пушена по кругу, переходя из рук в руки нетвердо державшихся на ногах гуляк. Они окружили статую бедняги Генри, восседавшего верхом на коне, которого с минуты на минуту должны были обесчестить.

— Эй, Гарет! Я и не подозревал, что у тебя склонность к скотоложству! О каких еще своих тайных пороках ты нам не поведал, а?

— Заткнитесь вы там, безмозглые курицы, — сказал Гарет. — Вы что, хотите разбудить всю эту чертову деревню? — Но он был так же пьян, как и все остальные, поэтому никто не воспринял его слова всерьез.

— Послушай, Гарет, не может быть, чтобы тебе требовалось больше пяти минут — ик!.. — чтобы покрасить его яйца в синий цвет!

— Не в синий, а в малиновый. Королевский пурпур.

Как приличествует королевскому коню.

Чилкот очень похоже изобразил ржание коня. Кокем всхрапнул по-лошадиному и ухватился за живот, пытаясь удержаться от смеха. Но он, как видно, перебрал виски и, не удержавшись на ногах, упал лицом в мокрую траву, не переставая давиться от хохота.

Гарет с самым невозмутимым видом обмакнул в ведро с краской кисть и стряхнул ее на напудренные парики своих приятелей.

Рев возмущенных голосов раздался в ночной тьме, а Гарет спокойно продолжил свою работу.

— Черт бы тебя побрал, Гарет, ты испортил мой лучший парик!

— Черт с ним, с твоим париком, Хью! Посмотри лучше, во что он превратил мой фрак!

Чилкот еще раз громко икнул и повалился на землю.

— О-о-о, меня, кажется, сейчас вывернет наизнанку…

— Уймитесь, придурки, или я опорожню на ваши головы целое ведро! — крикнул сверху Гарет. Держась за веревку, он подтянулся чуть выше и принялся наносить краску на второе яйцо коня. — Одно готово. Еще одно, и можете называть меня… Гейнсборо[3].

Хью фыркнул, испустив фонтанчик виски, и повалился на землю, помирая со смеху. Перри прикрыл рот рукой, стараясь не расхохотаться:

— Ну ты даешь, Гарет! С тобой не соскучишься!

Гарет ухмыльнулся, весьма довольный собственной шуткой:

— Я не поэт, конечно, но стараюсь. Тащите-ка еще краски, приятели. Да не пролейте, не то нам может не хватить.

Он швырнул вниз пустое ведерко, не особенно беспокоясь, куда оно шлепнется. Ведро упало на постамент статуи с грохотом, который, наверное, переполошил всю округу. Хью налил в ведро краски. Чилкот, который все еще лежал на земле, взял дужку ведра в зубы и, икая, обскакал легким галопом на четвереньках статую, причем ведерко болталось из стороны в сторону, расплескивая краску на элегантное кружевное жабо Чилкота и его щегольской жилет. Заржав, он стал на дыбы, остановившись как раз под Гаретом, где все общими усилиями прицепили ведро к концу длинного шеста и принялись поднимать наверх.

Ведро раскачивалось возле уха Гарета, угрожая опрокинуть содержимое на головы щеголей, стоявших внизу.

Он остановил ведро и обмакнул кисть в краску, собираясь покрыть вторым слоем свой шедевр.

— Мне ничего не видно, — проворчал он, просовывая руку с кистью в темное отверстие между задними ногами коня и надеясь попасть кистью в нужное место. — Хороши мы будем, если вместо яиц я покрашу ему живот!

— Хороши мы будем, если твой брат узнает, кто это сделал.

— Черт возьми, Гарет, поторапливайся!

Снова раздался хохот. Многострадальный король, силуэт которого выделялся на фоне серебристого ночного неба, пристально вглядывался в полоску неба над грядой дальних холмов, как будто искал сочувствия у Господа Бога. Однако Божий гнев едва ли мог обрушиться на их головы сию же минуту, тогда как карательные меры со стороны герцога вполне могли, и это было хорошо известно каждому из компании шалопаев.

Брат Гарета имел обыкновение появляться, когда его меньше всего ждали.

И меньше всего желали видеть.

— Готово! — объявил Гарет. — Я спускаюсь!

— А сам инструмент ты ему покрасил?

— Заткнись! Ну и похабник ты, Перри!

— Лорд Гарет! — громко крикнула Тесе. — Будет некрасиво, если яйца покрашены, а он не покрашен!

Раскачивающееся ведро шлепнуло Гарета по уху, и он охнул, чуть не свалившись со своего насеста. Разозлившись, он снова стряхнул краску на головы своих приятелей.

— Черт тебя возьми, Хью, держи шест крепче!

Внизу снова раздался хохот. Гарета это начало раздражать, и он подумал, что уж лучше было бы ему действительно остаться дома. Он попытался найти опору для ноги. Наверное, он уже перерос эти дурацкие забавы. Все это даже удовольствия ему не доставляет.

Несколько мгновений спустя он закончил работу и не глядя швырнул кисть через плечо, не заботясь о том, куда она упадет.

Шмяк! Кисть в кого-то угодила, — Мерзавец!

— Конец! Я спускаюсь, вот только ухвачусь за веревку.

Гарет стоял на узеньком уступе, одной рукой обнимая короля за бедро, а другой пытаясь дотянуться до петли, крепко затянутой узлом за ухом коня. Тупая боль напомнила ему о том, что рана еще не зажила. Он не обратил на нее внимания.

— Я не могу дотянуться. Подайте мне палку или что-нибудь такое, чтобы поддеть и снять петлю.

— Можно бы поджечь ее, — задумчиво предложил Перри.

— Или сделать из нее удавку, — добавил Одлет.

— А что, если тебе…

— Дайте мне палку! — огрызнулся Гарет, теряя терпение.

Кокем встал на четвереньки и, хрюкая как поросенок, принялся рыться носом в траве.

Одлет рыгнул.

Сэр Хью Рочестер, баронет, громко выпустил газы.

А две пьяные девицы затянули песню.

«Господи, помоги мне. Наверное, пора завести новых друзей. Этими я сыт по горло». Гарет подтянулся вверх и уселся на коня впереди короля. Он поджал под себя ноги, держась за веревку, встал во весь рост и, прижавшись к шее коня, снова попытался дотянуться до петли.

Нет, не получается. Еще бы немножко…

Он поднялся вперед еще на один дюйм, рана откликнулась острой болью, несмотря на большое количество выпитого виски. С сюртука посыпались пуговицы, сорочка разорвалась. Гарет лихорадочно отыскивал ногами какую-нибудь опору, но безуспешно. Он в отчаянии попытался еще раз ухватиться за петлю. Мимо. Внизу его приятели начали заключать пари.

— Ставлю две гинеи, что он не достанет петлю в следующие тридцать секунд!

— А я ставлю пять фунтов…

— Хрю, хрю, хрю…

И тут Гарет почувствовал, что соскальзывает назад.

Выругавшись, он врос коленями в холодный камень шеи… но продолжал скользить назад. Отчаянным рывком он снова попытался ухватиться за веревку и почти поймал петлю, но в этот момент Чилкот закричал:

— Черт побери, Гарет, кто-то скачет по дороге! Должно быть, Кроули позвал констебля или еще кого-то!

Проклятие!

Все произошло в одно мгновение. Кокем перестал изображать поросенка и с испуганным криком скрылся в ночи. Чилкот схватил ведро с краской, швырнул его в канаву и тоже бросился наутек, петляя, словно заяц. Перри метнулся к ближайшему десятинному амбару[4], обе пьяные девицы, хихикая, свалились с пьедестала, а Хью и Одлет разбежались: один в направлении деревни, а другой, спотыкаясь и крича во всю глотку, помчался следом за Кокемом. Один за другим все приятели покинули Гарета, который, вытянувшись во весь рост, стоял, прижавшись к шее каменного коня, с веревкой в руке и чувствовал, как его ноги неотвратимо соскальзывают в направлении ляжек короля Генри.

И тут он услышал топот копыт в темноте. Кто-то приближался, словно бог подземного царства за своей жертвой, бог, которому некуда спешить.

Гарет прижался щекой к холодному камню и выругался, зная, кто этот всадник, еще до того, как тот появился из ночной тьмы.

Всадник осадил вороного коня возле пьедестала, даже не взглянув вверх.

— Вечеринка закончилась. Можешь спускаться вниз, Гарет.

Это был его брат. Герцог Блэкхитский.

Утро. Вернее, послеполуденное время.

Гарет проснулся, услышав кукушку где-то за окном.

С трудом открыв глаза, он увидел полог своей кровати, который медленно вращался вокруг него. Погрузившись в состояние полудремотного отупения, которое всегда наступало после ночи беспробудного пьянства, он наблюдал за медленным кружением тяжелых складок штор и мельканием малинового шнура с кисточками, до тех пор, пока его желудок не ответил приступом тошноты.

Он застонал. Голова откликалась болью на каждый удар пульса, в горле пересохло, во рту — привкус какой-то кислятины. Чего еще можно было ожидать после ночи развлечений в компании шалопаев? Но в это утро болела не только голова. Болел каждый мускул его тела. Он выругался и натянул простыню на глаза, пытаясь укрыться от яркого дневного света и вспомнить, что он делал прошлой ночью.

Ку-ку, ку-ку, ку-ку…

Приложив к вискам пальцы, он напряг свою память.

Пурпурные яйца.

Ага, теперь он вспомнил. По крайней мере частично.

Вроде бы это была статуя, и они красили яйца коня в малиновый цвет.

А потом явился Люсьен и все испортил.

Гарет нерешительно сел в постели. Слабый луч света пробивался сквозь щель между шторами полога, и он поморщился, не желая — и не в состоянии — видеть даже этот робкий признак наступившего утра. Черт побери, как же ему плохо! Застонав, он смахнул с подушки какую-то веточку, которая, наверное, выпала из его волос. Ага! Теперь он вспомнил, почему у него болят все мускулы. Когда появился Люсьен, Гарет свалился со статуи, пав жертвой проклятого ирландского виски, которое принес с собой Чилкот. Бесценное средство, это виски. Он даже не помнил, как шмякнулся о землю. И уж конечно, не помнил возвращения в замок, хотя Люсьен, наверное, взвалил его поперек своего Армагеддона и доставил домой.

Он протер кулаками глаза и провел рукой по волосам, часть которых все еще была собрана в косицу, часть прилипла к шее, а остальные неряшливыми липкими прядями свешивались на глаза. Отодрав засохшую грязь, прилипшую возле уха, он застонал от усиливающейся головной боли, которую вызвало неосторожное прикосновение пальцев.

— Боже милосердный, — пробормотал Гарет и дернул шнур звонка. Слуги принесли и наполнили водой ванну.

Его камердинер Элисон стоял рядом в ожидании приказаний.

Гарет опустил глаза и окинул себя взглядом. Он был все еще одет в свой вчерашний элегантный костюм, вернее, в его остатки. Тонкая батистовая сорочка коробилась от засохшей грязи, на ней не хватало нескольких пуговиц. На бриджах отсутствовала одна пряжка, а на правом колене зияла дыра, сквозь которую проглядывала кожа. Фрак, который доставили от портного только на прошлой неделе, был безнадежно испорчен. Мало того, у него на ногах были все еще надеты туфли!

Добренький старина Люсьен. Он швырнул его на кровать, даже не потрудившись снять с него обувь, не говоря уже о том, чтобы раздеть. Гарета охватил гнев. Он рывком сбросил ноги с постели — и едва успел схватить ночной горшок, как у него начался жестокий приступ рвоты.

За окном продолжала куковать проклятая кукушка.

— Заткнись! — буркнул он, с трудом поднимаясь на ноги и позволяя Элисону освободить себя от испорченной одежды.

Однако его выводила из себя не птица, куковавшая где-то на дереве в полумиле отсюда, а Люсьен. Люсьен, который вечно вмешивался в его жизнь. Люсьен, который не умел веселиться, не желал веселиться сам и запрещал веселиться другим. Люсьен — такой могущественный, такой властный — герцог Блэкхитский. Гарет ступил в ванну и погрузился в воду. Было бы значительно лучше, если бы Чарльз был старшим и унаследовал герцогство.

Чарльз мог бы стать более приятным герцогом, тогда как Люсьену с его диктаторскими замашками больше подошел бы чин армейского офицера.

Чарльз по крайней мере был способен радоваться жизни.

А Люсьен никогда не допустил бы, чтобы его убили.

У Гарета, которому обычно была несвойственна грусть, защемило сердце. Брат был всего на год старше его, он был его другом, его союзником — и эталоном, в соответствии с которым оценивались поступки Гарета.

С Чарльзом можно было лазить по деревьям, устраивать гонки на лошадях. Чарльза, как и Гарета, одолевало беспокойство. Вернувшись из университета, он пробыл дома всего два месяца, а потом, получив младшее офицерское звание, ушел в армию и навсегда покинул замок.

Лучше не думать о Чарльзе. Сколько ни тоскуй по нему, его не вернешь.

И тут Гарет вспомнил о мисс Пэйдж.

Красивая женщина, которая завоевала сердце Чарльза. Которая была так дорога Чарльзу, что он просил ее руки. Которая растит родного ребенка Чарльза, тогда как он, Гарет, сидит здесь и мучается от последствий своего собственного недостойного поведения.

«Стоит тебе сделать один неверный шаг, Гарет, и девушка уедет. Я предупреждаю тебя», — вспомнилось ему.

Его охватил смертельный ужас. Люсьен!..

Гарет выругался и выскочил из ванны.