Дикая магия

Глава пятнадцатая

На следующий день, когда они выехали из Памур-тенга, их встретил снег. И хотя это не было пургой, природа лишний раз напомнила путникам, что они едут в зиму. Северный яростный ветер, дувший с Боррхун-Маджа, бросал им в лицо охапки снега. Ветер был настолько сильный, что запросто мог отогнать низкую грозовую тучу, висевшую в небе. Но не отогнал. Хмурое облако сжимало горизонт, не подпуская солнечные лучи к земле, а без них пейзаж казался угрюмым. День стоял гнетущий, словно сама природа помогала Рхыфамуну.

Чазали задал быстрый темп, надеясь догнать войско, отправившееся на войну из его родного города. Они скакали на север, забирая на восток, прямо на Анвар-тенг. Бачан-тенг оставался чуть в стороне. Судя по информации, полученной киривашеном, большая часть его гарнизона все еще находилась в стенах города, выжидая в нерешительности: то ли идти против макузенов, то ли против тех, кто надвигался на них из Озали-тенга. Во время короткого военного совета утром перед выходом из города Чазали выразил надежду, что стычка отвлечет Бачан-тенг и они минуют его без помех. Как пройти через ряды восставших, что осаждали Анвар-тенг, — об этом они пока не думали, решив разобраться на месте.

Это решение приняли быстро, поскольку единственной альтернативой было остаться в Памур-тенге и внимательно осмотреть всех котуанджей макузенов в надежде найти среди них Рхыфамуна в джессеритском обличье, если он еще носил то самое украденное лицо. Но поскольку никто из них не сомневался, что он уже переселился в другое тело и ускакал далеко вперед, то эта мера означала бы только потерю времени. Они решили, что будет лучше предупредить колдунов, следовавших с войсками, о том, что один из котуанджей может быть Рхыфамуном. Оставалось надеяться, что вазири разоблачат и остановят его. Их же задача — как можно быстрее добраться до Анвар-тенга и встретиться с вазирь-нарумасу, дабы самые могущественные из джессеритских магов оказали им посильную помощь.

— А ты не можешь предупредить их об опасности? — спросил Брахт. — Не можешь связаться с ними отсюда?

Вазирь с тревогой на морщинистом лице отрицательно покачал головой и сказал:

— Если бы это было в моей власти, я бы уже давно их предупредил, друг мой. Но Фарн становится день ото дня сильнее. Те из заблудших вазирей, что поддерживают восставших, тоже. Так что общение посредством эфира с вазирь-нарумасу сейчас опасно. Анвар-тенг остался один, как в физическом, так и оккультном смыслах.

— Но ненадолго, — заявил Чазали, едва сдерживая гнев, — ибо к городу приближаются верные войска. Они разобьют восставших и освободят хана и махзлена.

Очен безмолвно кивнул, но Каландриллу почудилось, что на лицо его набежала тень, словно колдун не разделял уверенности киривашена. Однако расспросить вазиря Каландрилл не успел, ибо Чазали объявил отправление. И хотя ему явно не хотелось покидать семью, с которой провел так мало времени, он рвался в путь, дабы как можно быстрее соединиться с войском макузенов и вернуть своей родине порядок и спокойствие.

Они оседлали лошадей и выехали из дворца киривашена. Каландрилл долго не мог забыть образ госпожи Ники: она стояла посредине внутреннего дворика около фонтана. Солнце еще не поднялось, и от окружающих стен на нее и на детей падали угрюмые тени. Чазали подхватил на руки дочерей Таджи и Венду, и девочки едва не расплакались. Раве держался степенно, как мужчина, скрывая разочарование. Он сдержанно поклонился, но уже в следующее мгновение порывисто бросился к отцу и заявил, что если тот падет в битве, то будет отмщен.

— В этом я не сомневаюсь, — с гордостью заявил Чазали. — Но пока у тебя есть обязанности здесь, и это очень важно.

Чазали обнял жену и погладил ее по щеке с нежностью, какой Каландрилл в нем и не подозревал, а затем быстро надел шлем, словно хотел скрыть слезы.

По его приказанию колонна тронулась и выехала из ворот быстрой рысью. Каландрилл обернулся: Ника и дети все еще стояли около фонтана, глядя им вслед. Четверо невинных, ввергнутых, как и весь мир, в безумный водоворот событий, закруженный Фарном и его сумасшедшими приспешниками. Каландрилл посмотрел на Ценнайру — у нее было целеустремленное выражение лица. Каландрилл на мгновение подумал, выживут ли они, но тут же отогнал от себя эту мысль, настраиваясь лишь на победу.

Они выехали из Памур-тенга под приветственные крики толпы, выстроившейся вдоль узких улиц, и возгласы эти эхом отскакивали от стен и ворот. Наконец последние тяжело закрылись, отрезая огромную цитадель от остального мира. Чазали пришпорил коня и пустил его галопом на север по направлению к холмам, не произнеся больше ни слова и ни разу не обернувшись, как человек, жаждущий оставить воспоминания позади.

На третий день пути начался обильный снегопад. Небо серело, как пораженная болезнью плоть. Ветер слегка ослаб, словно выполнил свою задачу, согнав на небеса тяжелые тучи, и теперь мог позволить себе небольшую передышку. Хлопья снега поначалу падали медленно, кружа в воздухе и шипя на головешках костров. Однако после завтрака снегопад усилился и начал хлестать их прямо в лицо, обжигая кожу, тая на лошадях и затрудняя продвижение. Но Чазали не объявлял привала и не сбавлял скорость. Они продвигались вперед ровным галопом, несмотря на то, что железные вуали, складки и оборки черных доспехов котузенов были облеплены снегом. Странные черно-белые создания.

Хорошо уже и то, думал Каландрилл, что почва на Джессеринской равнине твердая. Если бы они были в Лиссе или Куан-на'Форе, земля у них под ногами уже давно бы размокла и превратилась в месиво, затрудняя продвижение. Сколько еще продлится снегопад? — пытался угадать Каландрилл. Не утопит ли он землю в сугробах? Вечером, когда они разожгли скудные костры из хвороста, с трудом найденного в чахлой рощице, едва сдерживавшей порывы ветра, Каландрилл спросил Чазали, что они будут делать, если снегопад продолжится.

— Пока он нам не помеха — ответил киривашен. — Но если проклятая Хорулем непогода не прекратится, то начнут скапливаться сугробы.

— Они нас задержат? — спросил Каландрилл. Чазали откинул вуаль, вытер лицо и посмотрел на рано потемневшее небо.

— Похоже, снег зарядил надолго, — сказал он. — Здесь явно не обошлось без колдовства. Обычно снегопады начинаются гораздо позже.

И растаяв за белой пеленой, он отправился проверять посты, а Каландрилл поспешил к теплому костру.

Брахт, Катя и Ценнайра, завернувшись в одеяла, грелись у огня, дожидаясь ужина. Шатер, который им дали в Памур-тенге, бился на ветру. Каландрилл сел на парусину рядом с кандийкой и рассказал друзьям о разговоре с Чазали. Брахт пожал плечами.

— Если снегопад помешает нам, то он помешает и Рхыфамуну, — заявил керниец.

— Ежели Рхыфамун не прибегает к колдовству, чтобы ускорить свое продвижение, — возразил Каландрилл.

— Раз Рхыфамун послал на нас ненастье, — заметила Ценнайра, — то, видимо, на это способен и Очен.

Все повернулись к Каландриллу, как авторитету в оккультных делах. Он нахмурился и неуверенно сказал:

— Я не знаю. Он говорит, что заклятия, призванные обеспечить безопасность одного человека, горят в эфире как факел. Они могут указать Рхыфамуну, где мы находимся.

— И дать ему возможность напасть на тебя в оккультном плане. — Ценнайра передернула плечами, и с капюшона ее посыпался снег. — Я бы предпочла сбавить скорость, — добавила она с широко раскрытыми глазами.

Каландрилл улыбнулся, хотя задержка, которая неминуемо возникла бы в таком случае, его очень беспокоила.

— Я еще не совсем сведущ, — сказал он. — Спросите у Очена.

— Спросить меня о чем?

Вазирь в отороченной мехом накидке появился из снежной пелены. Лицо его походило на маленькое животное, выглядывавшее из норки капюшона. Старец уселся на краешке расстеленной парусины, протянул к костру руки и вопросительно посмотрел на Каландрилла. Тот вкратце рассказал ему об их разговоре.

— Каландрилл прав, — подтвердил вазирь. — Если я прибегну к колдовству, чтобы ускорить продвижение вперед, Рхыфамун сумеет определить наше местоположение. Так что без крайней нужды я бы не стал к нему прибегать.

— А если все же в этом возникнет необходимость? — спросил Каландрилл. — Если продвижение наше окажется невозможным?

Под бесформенной накидкой Очен пожал плечами.

— Тогда, видимо, придется рискнуть, — спокойно сказал он, — Я бы предпочел этого не делать, но если другого выхода не будет….

Ценнайра вздохнула, Каландрилл улыбнулся ей и повернулся к Очену.

— Но ведь до Анвар-тенга надо добраться как можно быстрее. Разве это не самое главное сейчас? — спросил он.

Очен кивнул.

— Да, но еще главнее добраться туда целыми и невредимыми. — Колдун невесело рассмеялся. — Так что мы оказались между молотом и наковальней: надо добраться до Анвар-тенга быстро, но так, чтобы не заметил Рхыфамун. Однако, боюсь, нам от него не скрыться. В этом у него преимущество.

— Ахрд! — воскликнул Брахт. — Да у него во всем преимущество!

— А что ты хочешь? — спросил Очен. — Ему покровительствует Фарн. Бог жаждет пробуждения. Он чувствует приближение своего приспешника и всячески ему помогает.

— Прав ли Чазали? — спросил Каландрилл. — Он полагает, что нынешний снегопад оккультного происхождения.

— Да, все указывает на то, — подтвердил Очен. — Для этого времени года характерны холодный ветер и дождь. Для снега еще слишком рано. И он чересчур обилен. Зима наступила буквально в одночасье.

— И мы ничего не можем поделать, — кисло пробормотал Брахт.

— Кроме того, чтобы скакать вперед, — заявил Каландрилл.

— Истинно. — Керниец хмуро ухмыльнулся. — Мы, как всегда, будем без устали скакать вперед.

Они принялись за ужин, обсуждая ход военных действий и планы кампании.

Малоутешительным был этот разговор, ибо, какой бы мудрой ни была стратегия, она вела к крови, а следовательно, укрепляла Фарна. Если бог станет сильнее, то Рхыфамун доберется до него, и тогда все попытки напрасны. Круг замыкался в пользу Рхыфамуна: как бы ни закончилась война, она на руку Безумному богу.

Соображения казались Каландриллу такими же хмурыми, как и само небо. Они настолько довлели над юношей, что он никак не мог сосредоточиться на уроке, и вазирь наконец сдался и отправил его спать.

Утром мир под белым покровом снега предстал в своем первозданном виде. Каландрилл вышел из шатра — снег толстым, доходившим до колен слоем покрывал землю. Шатры походили на огромные сугробы. Черные доспехи котузенов резко выступали на их фоне, а снег все шел и шел. За ночь ветер угомонился, и теперь крупные хлопья падали с неба отвесно; молчаливая серая пелена плотно закрывала дорогу. Каландрилл выругался, понимая, что теперь они будут вынуждены сбавить скорость, что даст Рхыфамуну дополнительное преимущество.

Они разожгли костер, быстро позавтракали, привели в порядок лошадей. И вдруг их удивил Очен.

Когда они садились на лошадей, вазирь сказал:

— Я говорил с Чазали. Мы оба считаем, что надо как можно быстрее соединиться с войском. Посему я решил расчистить путь магией.

Ценнайра раньше всех пришла в себя.

— А Каландрилл? — В голосе ее звучало беспокойство. — Не поставишь ли ты его под удар?

— Надеюсь, нет, — ответил Очен. — По крайней мере до тех пор, пока мы с котузенами. Если противник наш заглянет в оккультный план, то обнаружит лишь группу всадников, скачущих из Памур-тенга под покровом колдовства, кое под силу любому вазирю. И, с помощью Хоруля, он удовольствуется увиденным и примет нас за отставший отряд. Это должно стать нам прикрытием. И все же… — он помолчал, глядя на Каландрилла, — я прошу тебя прибегнуть к колдовской защите, которой я тебя обучил.

Каландрилл кивнул.

— Тогда вперед, — сказал Очен.

Колдун объехал Чазали, стоявшего во главе колонны по двое, протянул руку с переливавшимися на бледном утреннем свете крашеными ногтями и принялся рисовать в воздухе магические знаки. Когда он заговорил, сильно запахло миндалем. Это было мощное заклятие. Воздух задрожал, вокруг вазиря образовалась бледная аура, становившаяся все напряженнее и ярче. Голос его взвился высоко к небу, и золотистый туман сорвался с места и бросился вперед, как охотничья собака. И словно молчаливый горячий ветер помчался перед ними по степи. Снег закружился, поднялся белым облаком и растаял, расчистив перед ними тропу. Очен опустил руку и пришпорил коня.

Всадники следовали за ярким сиянием, прорубившим для них дорогу в снежных заносах. Замерзшая трава хрустела под копытами лошадей. Каландрилл произнес обереги, внимательно присматриваясь к оккультному плану и в то же время не забывая подбадривать Ценнайру, державшуюся рядом.

В пределах тропы, образованной колдовством, они словно скакали по весне, пахнувшей миндалем. Свет, ведший их вперед, согревал воздух, но с обеих сторон от них по-прежнему падал снег, толстым слоем покрывавший землю. За ними тропу быстро засыпало снегом. Чазали догнал Очена, и все кавалькада продолжила путь легким ровным галопом. Каландрилл, настраиваясь на оккультный план, вновь уловил вонь, долетавшую до него с севера; он произнес второй оберег, и воздух очистился. Но все же Каландрилл был настороже, понимая, что крайне рискует и что ставкой в этой игре может стать его душа.

К полудню Каландрилл успокоился: ему ничто не угрожало, а скорость, с какой они двигались вперед, должна была позволить им соединиться с войском уже в ближайшее время. «А потом, — подумал он, — что потом? Мы поскачем впятером. Если снегопад не прекратится, то магия Очена станет нам помехой». Он отогнал от себя тревожную мысль. Будет день — будет и пища, тогда он и подумает. Самое главное — остановить Рхыфамуна. Самое главное — отобрать у него «Заветную книгу».

В течение двух дней они следовали за светом магии Очена. Никто на них не нападал, ничто им не мешало. И вдруг, словно сдаваясь, снегопад прекратился, небо расчистилось, из гнетуще серого превратившись в стальное. Холодное солнце сверкало золотом, вновь поднялся ветер. Голодный как волк, он мчался с завыванием с севера, резал как острый нож и поднимал облака впивавшихся в кожу ледышек. Солнце и яркое небо стали для путников облегчением, но от магии они пока не отказывались, потому что снег еще лежал на земле толстым слоем. Без яркого шара, посылаемого вперед Оченом, им пришлось бы пробираться сквозь сугробы, доходившие до груди.

С войском они поравнялись там, где тянулась цепь низких холмов, за которыми дальше на запад располагался Бачан-тенг — так сказал Очен. Столько людей одновременно Каландрилл еще не видел. Они темной массой растекались по равнине, и Каландриллу это напомнило Куан-на'Дру, представший перед ним в первый раз. Куда хватало глаз, на запад и на восток были воины. Перед войском парило облако золотого света, растапливавшее снег. В воздухе стоял сладкий и настолько сильный запах миндаля, что он забивал запах лошадиного навоза и металла, масла и дерева, парусины и человеческого пота — все те мириады запахов, которые сопровождают армию на марше.

В арьергарде скакала кавалерия, состоявшая по меньшей мере из тысячи всадников — так показалось Каландриллу. По обеим сторонам обоза и тяжело продвигавшейся пехоты также следовали вооруженные всадники. Авангард терялся далеко впереди; видимо, там же были и вазири, чья магия расчищала путь для войска макузенов, размеры коего производили сильное впечатление, а Каландриллу было трудно представить, что все эти бесчисленные воины происходили из одного тенга и что им предстоит соединиться с воинами других тентов, не менее многочисленными, а противостоит им не меньшее количество восставших. Словно полмира вышло на эту войну.

Очен, разгадав его мысли, сказал:

— Фарн наслаждается, предчувствуя мясорубку.

— Истинно, — ответил Каландрилл, с ужасом размышляя о возможных масштабах побоища.

Очену больше не было необходимости расчищать путь: за него это делали вазири, ведшие армию. Чазали пустил коня галопом, обгоняя ряды салютовавших ему воинов. Котузены, Очен и четверо путников скакали сразу за киривашеном с небольшим эскортом. Каландрилл подумал, что, может, Рхыфамун смотрит сейчас на них глазами Джабу Орати Макузена.

Войско находилось под командованием пятнадцати киривашенов. Чазали был шестнадцатым. Каждый представлял одну из семей рода Макузен, каждый командовал тысячей котузенов и бесчисленным количеством котуанджей и котуджей. Здесь были все воины рода за редким исключением. Шум и гам стоял невообразимый: стук копыт и ног о землю, поскрипывание повозок, всхрапывание лошадей и мулов, позвякивание оружия и доспехов, возгласы людей. Чазали пришлось кричать, чтобы представить путников и рассказать киривашенам обо всем, что с ними произошло. Отчет его был сжатым и кратким, подробности он оставил на тот момент, когда войско встанет лагерем. Пока Чазали говорил, Каландрилл чувствовал на себе внимательные, изучающие взгляды.

В свою очередь командиры рассказали, что пока не встретили сопротивления. Об армиях, выдвигавшихся из Заг-тенга и Фечин-тенга, новостей поступало мало: восставшие, осадившие Анвар-тенг, не предпринимали попыток захватить его, дожидаясь прибытия основных сил. Главной их задачей на данном этапе было отрезать цитадель от страны. И это они делали не только в физическом плане. В эфире стояла такая мгла, что всякое общение с вазирь-нарумасу или оккультное наблюдение за восставшими было просто невозможно.

Каландрилл отдавал себе отчет в том, что среди такого огромного скопления людей отыскать Рхыфамуна, принявшего новое обличье, почти невозможно. Если он в армии, то теперь, конечно, знает, что они здесь, и, без сомнения, попытается себя обезопасить. Либо вновь сменит форму, либо просто ускользнет. И то и другое было возможно. Скорее же всего, он скачет параллельно армии, сторонясь ее, чтобы, обогнав, добраться одному до… Анвар-тенга? А может, прямо до Боррхун-Маджа? Если он выбрал Анвар-тенг, то надо как можно быстрее добраться до цитадели, дабы перехватить там противника. Если же он направляется к Боррхун-Маджу, то, после того, как они доберутся до Анвар-тенга, и при условии, что обгонят Рхыфамуна, им предстоит прибегнуть к мощи вазирь-нарумасу и подготовить врагу достойную встречу. Если же там его перехватить не удастся, то они выйдут за город и устроят ему западню. Каландриллу не верилось, что им удастся распознать его по пути: слишком долго они преследуют Рхыфамуна по пятам, чтобы сейчас можно было рассчитывать на такое простое решение.

Маршируя с войсками макузенов весь световой день, Каландрилл становился все нетерпеливее и нетерпеливее.

Но ему пришлось ждать, пока бледное солнце не спрячется за западным горизонтом и длинные тени не опустятся на заснеженную равнину, а затем — когда огромная масса людей и животных не расположится биваком на ночь. Только после того, как укрепят шатры, выставят часовых, коням зададут корм и будут зажжены костры, командиры и колдуны выслушают полный отчет Чазали и Очена.

Они собрались в шатре, в котором могла бы расположиться целая семья. Штандарты макузенов скрипели под напором сильного ветра. Символы и гербы, коими были расписаны стены и навес, колыхались. Единственным источником света внутри шатра служили жаровни, в коих горели ароматические поленья. Пол устилали ковры. Котуджи поставили посередине длинный стол, вокруг которого расположили табуреты. Принеся трапезу и вино, они удалились. Во главе стола очень прямо восседал Айджан Макузен, верховный главнокомандующий Памур-тенга. Курчавые волосы и борода старика, все еще крепкого и по-солдатски подтянутого, украшала благородная седина. Он был предводителем главного клана, коему остальные поклялись в верности, и олицетворял собой власть. Чазали, Очен и четверо путников сели в конце стола. Никто не произнес ни слова до тех пор, пока Айджан Макузен жестом не позволил им говорить. Киривашен и вазирь представили собравшимся чужеземцев и дополнили короткий отчет Чазали новыми деталями. Каландрилл, которому товарищи доверили говорить от их имени, поведал о путешествии до Кесс-Имбруна. Закончив в полной тишине, он под испытующим взглядом рыжевато-коричневых глаз сделал несколько глотков вина, чтобы смочить пересохший рот. Наконец молчание было нарушено вазирем по имени Ченди.

— Страшные вести, — заявил Ченди. — Если бы Очен Таджен и Чазали Накоти не подтвердили ваш рассказ, я бы не поверил, но…

Он замолчал, задумчиво поглаживая умащенную бороду. Вместо него заговорил другой вазирь, которого звали Даккан:

— Мы все чувствуем волнение эфира, мы все знаем, что эфир загажен. Разве целью нашей не является не допустить Безумного бога к Анвар-тенгу и спасти хана и махзлена?

— Истинно, — согласился вазирь по имени Тазен. — И все мы в той или иной степени видели то, что видел Очен. И война сия, и затемнение в эфире — все указывает на то, что он говорит истину.

— Так вы хотите, чтобы мы осмотрели каждого котуанджа из племени Орати? — спросил вазирь, чье имя Каландрилл забыл. — На это уйдет по меньшей мере два дня.

— Столько, а может, и больше понадобится этой женщине, — скептически пробормотал киривашен по имени Таджур, глядя на Ценнайру, — чтобы осмотреть их всех.

— И без малейшей гарантии успеха, — вставил еще один вазирь, — ибо Рхыфамун, о коем говорят чужеземцы сможет переселиться в другое тело, пока мы осматриваем воинов.

— Придется присматриваться к каждому воину в наших рядах, — сказал другой.

— Хоруль! — воскликнул киривашен, которого, по мнению Каландрилла, звали Мачани. — Сколько же времени займут поиски? А опасность для Анвар-тенга растет день ото дня.

— Колдуна, меняющего свое обличье, нет среди Орати — с вызовом заявил вазирь этого клана. — Я бы его сразу почувствовал.

— Он могущественный колдун, — дипломатично и мягко вставил Очен. — И обладает огромной силой, коя растет по мере приближения его к Фарну.

Один из киривашенов кивнул и перевел взгляд с Очена на Чазали.

— Ты уверен в том, что их цели истинны, Чазали Накоти? — спросил он.

— Да, — подтвердил Чазали, — я верю во все, что они говорят. Ежели мы им не поможем, то не исполним свой долг перед ханом и махзленом и перед самим Хо-рулем.

Тут впервые заговорил Айджан Макузен. Все замолчали.

— Разве не будет Очен Таджен в скором времени объявлен вазирь-нарумасу? Разве кто-нибудь из присутствующих ставит под сомнение преданность Чазали Накоти? Посему не можем мы ставить под сомнение истинность того, что чужеземцы сии ведут войну с самим Фарном и что некоторые из них говорили с нашим богом. Я заявляю: мы должны помочь им, чем можем.

Тут же послышались возражения, что подобная поддержка замедлит продвижение армии, а это будет на руку восставшим. К тому же нельзя быть уверенными, что они отыщут Рхыфамуна среди такого огромного количества воинов макузенов, а чужеземцы могут находиться на Услужении у восставших, целью которых является задержать армию, для чего они околдовали и Очена, и Чазали.

Но разноголосица стихла, едва Айджан Макузен поднял руку.

— С моей стороны, я не верю в то, что можно околдовать Очена Таджена, обладающего бесспорной оккультной силой, — проговорил он. — Я также не сомневаюсь, что если бы Чазали Накоти был околдован, то Очен бы это знал. Посему я выступаю за взаимопонимание и помощь.

Смуглые лица повернулись к старцу, кто-то смотрел на него с одобрением, кто-то нет. Сколько еще продлятся эти дебаты? — с раздражением подумал Каландрилл. Каков будет их исход? Но тут Очен предложил решение проблемы. Он взглянул на Айджана Макузена и, когда тот кивнул, изложил свой план.

— Я не околдован, — твердо заявил он, — Чазали тоже. Но, дабы развеять ваши сомнения, я предлагаю вам подвергнуть нас испытанию. Загляните в наши мысли, а затем в мысли наших чужеземных союзников, и вы увидите, что мы говорим правду.

— Верное решение, — поддержал Айджан Макузен. — Вы согласны? — спросил он, обращаясь к вазирям.

Те поднялись и жестом попросили Очена выйти вперед.

Старец смотрел на них почти с вызовом. Вазири впились глазами в его морщинистое лицо. Затем разом заговорили, и большой шатер заполнился запахом миндаля. Вся процедура заняла не более нескольких ударов сердца. Столько же, сколько понадобилось самому Очену, чтобы войти в их мысли в форте, у Дагган-Вхе.

— Теперь видите? — спросил он, когда все закончилось, и вазири кивнули.

Вслед за ним поднялся Чазали и, хотя и с неохотой, тоже подвергся этому испытанию. За ним — четверо чужеземцев. Тридцать глаз вперились в Каландрилла, и ему показалось, что он бросается головой в бездну. Когда его отпустили, он даже пошатнулся. С мгновение в ушах у него стоял звон, затем он расслышал голос вазиря по имени Тазен:

— Не может быть ни малейшего сомнения в истинности их рассказа.

— Хоруль! — воскликнул другой. — Неужели Фарн пробудится?

— Если ему суждено пробудиться, то это произойдет не по нашей вине, — заявил Айджан Макузен, с прищуром глядя на Очена. — Какая помощь вам необходима, вазирь?

— Мне необходимо попасть в Анвар-тенг с этой четверкой, — ответил Очен. — Я полагаю, что прежде всего необходимо поставить в известность вазирь-нарумасу, и как можно быстрее. В остальном я согласен с теми, кто утверждает, что Рхыфамун способен легко бежать отсюда. Возможно, его уже и нет среди Орати. Но все же я не стал бы отказываться от проверки.

— Это будет означать задержку в продвижении армии, что на руку восставшим, — пробормотал один из киривашенов. — А следовательно, и Безумному богу.

— Ежели Рхыфамуну удастся добраться до места, где почивает Фарн, восставшим больше не понадобится никакой помощи, — возразил Очен.

— Кровопролитие тоже на руку богу, — заявил вазирь по имени Кенчун. — Ежели чужеземцы не преуспеют, Безумный бог выиграет в любом случае.

— Я не могу спокойно смотреть на разграбление Анвар-тенга, — заявил Айджан Макузен. — Что бы ни случилось с Безумным богом, мы обязаны освободить хана и махзлена, такова наша обязанность.

— Истинно, — согласился Очен, — это мне ведомо. Поищем компромисс.

Каландрилл сильно сомневался в том, что джессериты расположены идти на взаимные уступки. Киривашены были явно обеспокоены тем, что опознание колдуна задержит их и предоставит восставшим время для укрепления своих позиций. Вазири разрывались между долгом перед кланом и страхом перед пробуждением Фарна.

— Компромисс? — проговорил Айджан Макузен. — Какой может быть компромисс, если мы предаем либо свой долг, либо нашего бога?

Очен с мгновение подумал и скривил губы в улыбке:

— Трудный компромисс. Для того чтобы его достичь, нужно терпение, коего многим из нас не хватает.

— Если то, что предлагаешь ты, не противоречит нашему долгу перед махзленом, — сказал Айджан Макузен, переводя взгляд с одного на другое лицо, словно отдавая молчаливое приказание, — мы найдем такое терпение.

Очен кивнул.

— Сегодня вечером киривашены и котузены прикажут своим людям докладывать о том, что может произойти странного: о друге, который ведет себя не как обычно, о болезни, обо всем, что выбивается из общей колеи. Я прошу поискать Джабу Орати Макузена среди Орати. Если таковой будет обнаружен, — вазирь криво усмехнулся, — я прошу всех вазирей объединить свою колдовскую мощь и уничтожить его. Ежели попробует он бежать, то его также следует уничтожить. Если Рхыфамун все еще пребывает в этом злополучном теле, он может попытаться переселиться в другое. Если такое произойдет, то Джабу Орати будет найден мертвым, и само переселение Рхыфамуна не пройдет незамеченным. Ни на мгновение не забывайте, что вы имеете дело с колдуном невероятной силы. Конечно, это не может не задержать ваше продвижение, но с помощью Хоруля, надеюсь, ненадолго.

Он замолчал, чтобы перевести дух, и вазирь Орати — Келлу — сказал:

— Если мы станем проверять каждого котуанджа, то задержка выйдет значительной.

Айджан Макузен возвысил голос:

— Отведем на это два дня. Будем искать его в оккультном и физическом планах, как ты просишь. Приступим к этому сегодня ночью и тогда в два дня уложимся.

— Если все мы дружно приступим к делу, — заметил Келлу, — то да.

— Ты будешь участвовать, Очен Таджен? — спросил один из вазирей.

Очен со вздохом покачал головой.

— Боюсь, наше предприятие результата не принесет, — произнес старец, не обращая внимания на возмущенные возгласы. — Но все же это необходимо, — продолжал он, повысив голос. — Если Рхыфамун прячет свою гнусную сущность среди воинов Памур-тенга, то нас могут обвинить в том, что мы не исполнили своего долга, что из собственной лености мы дали ему прибежище.

Он замолчал, позволив киривашенам и вазирям обдумать его слова.

— Мы сделаем, как ты говоришь, — сказал Айджан Макузен, — даже если поиски ни к чему не приведут. Я не хочу, чтобы нас обвинили в чем-то подобном. Но действуйте быстро, у нас есть и другие обязанности.

— Истинно. Я это знаю, — сказал Очен. — И большего не прошу. Что же до меня, я поскачу в Анвар-тенг.

— В сопровождении эскорта? — спросил Айджан Макузен.

— Нет, но спасибо за предложение, — ответил Очен и обвел рукой путников. — Мы поскачем впятером. Маленькую группу восставшим труднее заметить. Хоруль поможет нам беспрепятственно добраться до тенга.

— А ежели нет? — спросил Келлу, и Очен пожал плечами, не произнеся ни слова.

— Ежели мы отыщем Рхыфамуна, — спросил Даккан, — что делать с «Заветной книгой»? Как мы ее распознаем?

Очен посмотрел на Каландрилла и жестом попросил его объяснить.

— Это маленькая книжица в черном переплете с тиснеными красными буквами, — проговорил Каландрилл. — Безделица. Но от нее исходит потрясающая мощь. Мы поклялись доставить ее в Вану, как вы уже знаете, где святые отцы смогут ее уничтожить.

— Из сего следует, что если мы ее найдем, а вас убьют, — сказал Айджан Макузен без всяких сентиментальностей, — то нам следует доставить книгу в Вану. Даю вам слово.

— Благодарю, — поклонился Каландрилл.

Угрюмая ухмылка на мгновение разрезала суровое лицо старика.

— Я в одинаковой степени не заинтересован в том, чтобы Безумный бог пробудился, и в том, чтобы восставшие взяли Анвар-тенг. Я молю Хоруля, чтобы он даровал вам успех. — Улыбка слетела с его губ, и он обвел взглядом собравшихся за столом. — Итак, нам многое предстоит сделать и много миль пройти. Посему прошу киривашенов приступить к исполнению своих обязанностей, а вазирей — своих.

Командиры и колдуны поднялись и вышли из шатра. Чазали задержался, осматривая путников.

— Наши дороги расходятся, — сказал он, — я соединяюсь со своими воинами. Ежели не увидимся мы до вашего отправления, знайте, что я молюсь за вас и что вы всегда желанные гости в моем доме. — Он повернулся к Очену. — Да пребудет с тобой Хоруль, мой старый друг! Я буду молиться о новой встрече.

— Я тоже, — пробормотал вазирь.

Они пожали друг другу руки, и Чазали низко поклонился чужеземцам, затем еще раз Айджану Макузену и, развернувшись на каблуках, твердым шагом вышел.

— У меня тоже есть дела, — сказал Айджан Макузен, — прошу прощения.

Они поклонились и вышли из шатра.

К обычным звукам ночи примешивался шум ставшей лагерем армии: киривашены и вазири исполняли свои обязанности, слышались приказы, по лагерю носились всадники, солдаты толпились вокруг костров. Но эта неразбериха была осмысленной, о чужеземцах словно забыли. Лошади их стояли возле расположившихся ровными рядами шатров Накоти, чистые и накормленные. Очен приказал собрать все вещи в одном шатре.

Он был меньше, чем шатер Айджана Макузена, но тоже роскошный, с застеленным коврами полом. Жаровни согревали его. Очен показал им, где они будут спать. От женщин Каландрилла и Брахта отделял лишь занавес из тяжелого шелка. Во второй комнате шатра стояли стол и табуретки. Через открытый полог отсюда был виден весь лагерь. Вазирь задумчиво смотрел на лагерную суматоху.

— Ты считаешь, он здесь? — спросил Каландрилл, подходя сзади к маленькому колдуну.

— Не думаю. — Очен покачал головой. — Даже если бы он был здесь, то видел нас и наверняка успел сбежать. — Слова старца подтвердили опасения Каландрилла. — Он уже слишком близок к цели, чтобы рисковать.

— Тогда зачем эти поиски? — сказал Брахт, махнув рукой в сторону лагеря, гудевшего как потревоженный улей.

— Я могу и ошибаться, — устало проговорил Очен и почти шепотом добавил: — К тому же необходимо замедлить продвижение армии, да простит меня Хоруль.

— Что? — Керниец непонимающе нахмурился. — Почему?

Очен отошел от полога и протянул озябшие руки к пламени жаровни.

— Я подозреваю, — пробормотал он так тихо, что они едва его слышали, — что Рхыфамун вообще не шел с армией. С Накоти ему пришлось бы продвигаться со скоростью войска. И сейчас он бы места себе не находил от нетерпения. Полагаю, он идет самостоятельно.

А чем ближе он к Фарну, тем сильнее становится и тем больше у него возможностей добраться до Безумного бога. Вы знаете, что Фарна питает пролитая кровь, следовательно, война только усиливает его. Так представьте, что будет, когда такая армия появится под Анвар-тенгом. Представьте, сколько прольется крови, когда эти силы схлестнутся с восставшими.

Очен отвернулся от жаровни. В тусклом свете лицо его, казалось, было омрачено ужасными сомнениями. Каландрилл понимающе кивнул, но Брахт все еще хмурился, и колдун пояснил:

— Ежели войско, соединенное с тысячами Озали-тенга, столкнется с восставшими, то земля пропитается кровью. В этом и состоит горькая ирония. Верные войска будут оборонять ворота, но сия оборона означает усиление Фарна. — Он со вздохом покачал головой, и Каландриллу вдруг показалось, что прожитые годы всей тяжестью навалились на старика; жизнелюбие его словно испарилось. — Я не хочу устраивать пир Безумному богу, если его можно избежать. Чем дольше не начнется битва, тем больше у вас возможностей уничтожить Рхыфамуна, ибо, когда начнется полномасштабная война, противник наш приобретет мощь неимоверную.

Я не могу помешать войне. Хоруль, я вовсе не уверен, что должен это делать. А подобная головоломка может свести с ума любого самого мудрого из магов: если война начнется, Рхыфамун станет непобедим; если Анвар-тенг падет…

Он не договорил, Каландрилл закончил за него хриплым голосом:

— …то Рхыфамун опять же победит.

Брахт едва слышно пробормотал:

— Ахрд.

Очен нахмурился и продолжал:

— И посему я решил рискнуть. Я очень надеюсь, что мы доберемся до Анвар-тенга прежде, чем начнется битва. С поддержкой вазирь-нарумасу вы сможете уничтожить Рхыфамуна. Хочется верить, что я поступаю правильно.

В голосе его прозвучала мука и боль. На лице было написано сомнение.

— Ты делаешь то, что можешь, — сказал Каландрилл, — то, что должен.

Он хотел успокоить Очена, но колдун хрипло рассмеялся и горько произнес:

— Истинно. Но, поступая так, не предаю ли я свой клан, не открываю ли восставшим доступ в Анвар-тенг?

— А если ты ошибаешься? — спросил Брахт. — Если Рхыфамун до сих пор в теле Джаба Орати и все еще находится в этом лагере?

Очен взглянул на кернийца и невесело улыбнулся.

— Тогда нам остается только надеяться на то, что его скоро найдут, — ответил он. — Будем всю ночь начеку, но я вряд ли ошибаюсь.

— Ты, пожалуй, прав, — впервые заговорила Катя, — ты прав во всем, что делаешь.

Очен благодарно кивнул, но Каландрилл понял, что слова девушки ничуть его не успокоили. Он лихорадочно пытался разрешить загадку, мучавшую вазиря, но не находил ответа.

— Остановить Рхыфамуна, победить Безумного бога — задача куда как более важная, чем твой долг перед родом. Это долг перед Хорулем, перед Молодыми богами. Дера, если Фарн пробудится, макузены вообще могут исчезнуть с лица земли. Если победим мы, весь мир будет перед нами в долгу, — сказал Каландрилл.

Это было единственное утешение, которое пришло ему в голову.

— И все же, — едва слышно произнес Очен, — во мне течет джессеритская кровь, и я всю жизнь служил макузенам. Мне тяжело обманывать свой народ.

— Ты никого не обманываешь, — заявила Катя. — Брахт прав, Рхыфамун еще может пребывать в рядах макузенов. Так что ты правильно поступил, потребовав устроить поиски.

— Боюсь только, что они напрасны, — возразил Очен. — Я по-прежнему убежден, что его здесь нет.

— Два дня вряд ли изменят ход войны, — заявил Брахт. — Ты берешь на себя слишком большую вину.

— Возможно, — Очен пожал плечами. — Но мне следовало честно объясниться со своим народом.

— Нет, — возразил керниец, но вазирь поднял ладонь и с усталой улыбкой произнес:

— Хватит, друзья, я понимаю, вы хотите меня успокоить, но это дело моей совести, и больше ничьей. Я сам должен во всем разобраться, а я страшно устал. Давайте спать.

Брахт собрался было добавить что-то еще, но Катя взяла его за руку и отвела в сторону.

— До утра, — сказал Каландрилл, предложил руку Ценнайре и галантно довел ее до перегородки, разделявшей две спальни. Он хотел ее поцеловать, но все пологи были открыты, так что он ограничился поклоном и пожеланием спокойной ночи. Она ответила тем же и, войдя в спальню, опустила за собой полог. Он с мгновение постоял, хмурясь, а затем пошел к Брахту.

В их половине шатра жаровни не было, и она пребывала в полумраке, парусина слегка колебалась под дуновением ветра. С улицы доносился шум огромного лагеря. Каландрилл зевнул, стянул пояс с мечом и поставил ножны у изголовья. Скинув сапоги, он пошел к умывальнику и начал умываться.

— Ахрд, мне жаль старика, — раздался сзади него голос Брахта. — Он страдает, а я успел его полюбить.

— Да, — согласился Каландрилл, растягиваясь на кровати. Подушка была жесткой, но после стольких ночей, проведенных под открытым небом с седлом под головой, даже она показалась ему роскошью. Веки его отяжелели. — Очен — настоящий друг.

Брахт сказал что-то еще, но Каландрилл уже его не слышал. Сон навалился на него, и он едва сумел произнести обереги.

Рассвет выдался ярким, солнце золотистым диском висело над самым горизонтом. Небо еще не решило, каким ему стать: голубым или серым. Ветер улегся, воздух был свеж и прохладен. Бесчисленное множество столбов дыма поднималось над лагерем. Запах пищи смешивался с запахом миндаля — вазири искали. Чазали не явился в шатер, и путники позавтракали с Оченом.

Сразу после завтрака им принесли все, что могло понадобиться в пути до Анвар-тенга. Никто не стал вспоминать о сомнениях Очена, а сам старец выглядел несколько подавленным. Когда Каландрилл заботливо поинтересовался причиной, колдун пояснил, что потратил немало колдовских сил на очистку дороги от снега и устал.

— Будем надеяться, что Хоруль подморозит тропу настолько, что мне не придется больше прибегать к колдовству, — сказал он, неуклюже вскакивая на коня. И, ухмыльнувшись, добавил: — Хотя я и не уверен, что моим старым костям будет удобно на этом животном.

— Ну что, может, я впереди? — предложил Брахт, и Очен кивнул, оглядывая лагерь, словно прощаясь со своими родственниками и друзьями.

Керниец пришпорил жеребца, и они рысью направились мимо шатров и людей, лошадей и повозок, расположившихся словно на зимовку.

Чтобы выехать из лагеря, им понадобился почти целый час, а затем они поскакали по нетронутому, наметенному ветром снегу. Там, где снег был замерзший, они продвигались быстро. Там, где лошади проваливались в сугробы, приходилось замедлять шаг.

К полудню, когда солнце повисло у них над головой, как бесстрастное внимательное око, огромный лагерь пропал из виду. Впереди, насколько хватало глаз, поблескивала снежная целина. Несмотря на бледное солнце, она слепила путников, и Брахт предложил сделать привал. Они вскипятили чай и перекусили, и керниец вытащил из костра обуглившиеся сучья, сунул их в снег, остужая, а затем нарисовал вокруг глаз черные круги. Он поделал это с каждым из путников, и они не могли смотреть друг на друга без смеха.

— Дера, мы похожи на стаю филинов, — с усмешкой заявил Каландрилл. — Может, нам передастся что-то от их легендарной мудрости?

— В Кандахаре филин — символ смерти, — заметила Ценнайра и тут же пожалела о своих словах.

— Здесь такие очки могут спасти нам жизнь, — сказал Брахт и отбросил ветку. — Ослепнув, мы вряд ли чего-нибудь добьемся.

Эту и все последующие пятнадцать ночей путники разбивали лагерь прямо на снегу и ночевали в шатрах: Катя и Ценнайра в одном, трое мужчин в другом. Большого костра не разжигали и потому сильно мерзли в тяжелых накидках, которыми их снабдил Чазали, — одеялами они укрывали на ночь лошадей. Хорошо уже и то, что им не докучал ветер. За несколько дней они словно пережили целое время года от конца осени до конца зимы. Темнело рано, светало поздно, воздух стоял неподвижный, холодный. Днем небо было таким бледным, что казалось почти белым, сливаясь с заснеженной землей. Ночью царил такой мрак, что сквозь него еле пробивались луна и звезды. Несмотря на обереги, Каландрилл уже не мог полностью оградить себя от трупного запаха Фарна, который не давал ему покоя. Вонь настолько усилилась, что находила малейшие лазейки в его защитной ауре, и чувство опустошенности вновь навалилось на Каландрилла, грозя в любой момент парализовать волю. Его не покидало впечатление, будто земля уже сдалась на милость победителя — Безумного бога.

Утром шестнадцатого дня они с трудом забрались на покрытую снегом вершину невысокого горного кряжа, который пересекал их путь, как хребет огромного похороненного в этой земле чудища. После стольких дней пути по белой слепящей равнине серый камень вершины казался чем-то неестественным. Кряж отмечал некую невидимую границу. Снег здесь кончался. По ту сторону кряжа земля была покрыта посеревшей за зиму травой. По узкой долине текла широкая серо-голубая река, начинавшая свой бег от огромной массы воды, на севере которой маленькой точкой темнел город. На травянистой равнине перед цитаделью по обоим берегам реки и частично вдоль берега озера раскинулось бесчисленное количество шатров. Там бродили стреноженные лошади и, видимо, люди, но на таком расстоянии их не было видно.

— Анвар-тенг, — сказал Очен.

— До него будет непросто добраться, — пробормотал Брахт.

— Если те всадники, — заметила Ценнайра, обладавшая самым острым зрением, — не скачут к нам с помощью.