Дикая магия

Глава седьмая

Каландрилл про себя порадовался тому, что Анвар-тенг еще далеко и что Очен не скоро попросит его оставить тело. Он был уверен, что совершенно не подходит для этой роли, и ему вовсе не хотелось вновь оказаться среди злых сил. Да он и не очень четко представлял себе, зачем это нужно. За завтраком Очен торопливо объяснил ему, что власть вазирь-нарумасу не безгранична, что она не может переступить через злость, скопившуюся вокруг города. Эта отрицательная энергия укрепляет Безумного бога, и Очен полагал, что без поддержки вазирь-нарумасу им успеха не добиться. Каландрилл был доволен уже тем, что попытка откладывалась.

Последующие дни и ночи он проводил в основном в компании Очена. В нем вновь проявилась тяга к знаниям, подогреваемая новыми и новыми рассказами вазиря. Только теперь эти знания перестали быть чем-то абстрактным, сейчас они приобрели жизненно важное значение.

Под руководством терпеливого колдуна он познавал природу эфира. Он понял, что эфир является продолжением физического плана. Очен утверждал, что эти два мира смежные, но один — эфир — не виден для большинства тех, кто населяет другой. Он открывается только тому, у кого есть талант проникать в соседние измерения через окна, открываемые их собственной чудодейственной силой. Точно так же между двумя мирами можно открыть двери, через которые жители одного измерения смогут перейти в другое.

Как всякие двери, пояснял Очен как-то вечером, когда лагерь готовился ко сну, а сам Каландрилл с трудом удерживал глаза открытыми, они могут закрыться за тобой, их даже могут запереть, и тогда возврата назад уже нет. В этом и заключалась попытка Рхыфамуна.

— Он, без сомнения, попытается сделать это еще раз, — заметил Каландрилл, с трудом сдерживая зевоту, — и ему это удастся, если дверь не подпереть.

— Что вполне возможно, — заверил его Очен бодрым голосом.

Каландрилл вообще начал сомневаться, что колдуну нужен сон.

— Обладающий искусством колдовства делает это инстинктивно. Но для того, чтобы достичь такого уровня, нужно долго учиться.

Каландрилл сонно кивнул, и Очен усмехнулся.

— На сегодня хватит. Иди спать, отдыхай, поговорим завтра на рассвете.

Рассвет был уже недалеко. Когда Каландрилл со слезящимися глазами растянулся на одеяле, луна уже давно перевалила через зенит и клонилась к западу. Он вздохнул, потянулся, радуясь хотя бы нескольким часам сна, и посмотрел на Ценнайру, лежавшую на расстоянии вытянутой руки. Он не подозревал, что она наблюдает за ним из-под полуопущенных век, пораженная только что услышанным. Каландрилл пожалел, что они почти не разговаривают.

Да и с Брахтом и Катей они говорили редко. По утрам Очен давал им ровно столько времени, сколько нужно для того, чтобы умыться и проглотить завтрак. И сразу начинался урок.

Постепенно Каландрилл научился побеждать в себе ощущение, что за ним постоянно следят, научился произносить странные слоги колдовских заговоров, но еще не настолько хорошо, чтобы обезопасить себя на ночь, — и Очен, перед тем как Каландрилл отправлялся спать, ограждал его своими заклятиями. Но Каландрилл уже понимал, что со временем все-таки постигнет искусство магии. И это вселяло в него некоторую уверенность. Он так переживал за свою миссию, что усердно занимался изо дня в день. Поняв природу оккультного плана и взаимодействие эфира и реального мира, он перестал переживать по поводу того, что за ним наблюдают.

Занятия с колдуном были для него и благом, и проклятием, ибо, когда он наконец смирился с тем, что на самом деле обладает некоей силой, неким оккультным талантом, который со временем, если он научится им управлять, сослужит ему хорошую службу в стычке с Рхыфамуном в царстве эфира, он начал чуть-чуть понимать безграничность этого другого мира. До сих пор он преследовал колдуна в физическом плане. Он считал, что ему и его товарищам предстоит догнать Рхыфамуна и сразиться с ним на клинках. Теперь же, по мере того как знания его расширялись, он начал понимать, что Рхыфамун — его суть, его душа — существует в физическом смысле только благодаря украденному телу. Теперь он понял, что ему и его товарищам — ибо предсказания, кои свели их вместе, оставались в силе — предстоит встретиться с колдуном на другом уровне. За долгие века темных деяний Рхыфамун превратился в существо, состоящее почти полностью из эфирной энергии, злая сила его росла по мере того, как он приближался к Фарну. Каландрилл вообще начал сомневаться в возможности победы клинка над этой угрозой.

Это свое сомнение, как и некоторые другие, он сформулировал Очену.

Небо темнело, быстро убывающая луна поднялась над ломаной линией низких холмов. На землю опустилась летняя прохлада. Они, по своему обычаю, накинув одеяла, сидели на некотором удалении от остальных. Вокруг поднимался лес: начинающие желтеть листья шуршали на легком северном ветерке. Колодцы более не отмечали их дневной путь — в них просто отпала необходимость: со склонов холмов, весело журча, стекали ручейки, сливавшиеся в реки. Чазали, опасаясь нападения тенсаев, усилил ночные караулы, и перед каждой ночевкой сумерки наполнялись крепким запахом миндаля — Очен оберегал их своим колдовством. Утром они войдут в деревню, в поселение гетту, где узнают новости о войне и о передвижениях преступников. Но это пока не особенно заботило Каландрилла. Он говорил с серебристоволосым магом о своих сомнениях.

— Его можно убить, — сказал Очен, — можешь в этом не сомневаться, ибо нет по-настоящему бессмертного человека, а некая часть Рхыфамуна все же живет в нашем мире. Будь это по-другому, он стал бы призраком.

— И все же он намного пережил отведенные ему годы, — настаивал Каландрилл. — Ежели — не обижайся, я не хочу тебя обидеть — ваше представление о загробной жизни верно, то он уже должен быть в Заджанме, где кончается всякая жизнь. По вашим поверьям, он, видимо, сбежал оттуда.

— Возможно. Молодые боги тоже ведь могут ошибаться — Очен не обиделся на слова Каландрилла и даже рассмеялся. — Если бы они никогда не ошибались, то не было бы среди нас места Рхыфамуну. Хоруль и его божественные братья и сестры устроили бы мир по своему разумению, если бы могли. И тогда никто бы не угрожал их господству. Но реальность другая. По моему разумению, боги подчиняются определенному стоящему выше их порядку, природа коего мне не понятна. Бураш и Дера рассказывали вам о неком замысле, каковой они изменить не в силах. По моему разумению, Молодые боги нуждаются в людях, как люди нуждаются в них. Видимо, Ил и Кита, а возможно, и силы, стоящие над ними, оставили после себя нечто, что не дано изменить ни человеку, ни богу.

— И? — настаивал Каландрилл.

— Видимо, Рхыфамун приобрел некие знания, кои позволили ему стряхнуть с себя узы, окутывающие душу в Заджанме, — пояснил Очен. — Он… как бы это сказать?., свободный дух, он не подчиняется порядку, лежащему на нашем существовании, он не подчиняется самим богам, он вернулся из Заджанмы не как дух, не как возрожденная душа, посланная Хорулем, а по собственной воле, отвергая моего и ваших богов, а это, безусловно, богопротивно.

— В этом мы согласны, — сказал Каландрилл. — Но меня интересует метафизическая сторона дела, и я вновь задаю тебе вопрос: может ли его победить сталь?

Очен подумал с мгновение и сказал:

— Я полагаю, что если тебе удастся вонзить кинжал в его человеческую оболочку, то да, ты ее убьешь. Клинок, освященный Дерой, обладает достаточной силой, дабы отправить его душу назад в эфир, где она будет шарахаться из стороны в сторону во веки веков. Если…

Он замолчал. Каландрилл воскликнул:

— Если?..

— Если он не обладает такой силой, коя поможет ему вернуться на землю, — пояснил Очен.

— Дера! — воскликнул Каландрилл, воздев к небу сжатые в кулаки руки. — Ты хочешь сказать, — хриплым голосом продолжал он, — что он бессмертен, что, даже убитый, он вернется на землю и будет вечно угрожать людям?

— Зло вечно, — сказал Очен. — Но ежели удастся убить его физическую оболочку, то та часть его, коя останется жить, может быть выслежена в эфире и уничтожена. Как ты не поймешь? Сила его — его же слабость. Он жаждет власти над смертными. Что, если не она, заставляет его пробудить Безумного бога? Он мечтает встать по правую руку от Фарна, жаждет стать его вечным помощником. Он слишком любит жизнь, чтобы распрощаться с ней. Зачем еще продлевает он свое существование? Он не в силах отречься от своей власти в мире людей.

В этом его слабость — в любви к плотскому существованию: он никак не может покинуть этот мир, никак. Ежели удастся отделить его душу от плоти, то он сильно ослабеет. Да, верно, я знаю, он существует уже много веков, и уничтожить его чрезвычайно трудно, но возможно.

— Но, дабы достичь этой победы, надо остановить его до того, как он пройдет через ворота Анвар-тенга? — осторожно предположил Каландрилл, все еще во власти сомнений. — Или до того, как он пересечет Боррхун-Мадж, разве не так? Если я правильно тебя понял, то, для того чтобы взять над ним верх, мы должны отобрать у него «Заветную книгу», прежде чем он пройдет через ворота в опочивальню Фарна. А дабы отобрать у него «Заветную книгу», его прежде необходимо убить.

— Истинно, — согласился Очен с загадочным в лунном свете лицом. — Ты все правильно изложил. Ты хорошо усвоил мои уроки.

Каландрилл коротко благодарно кивнул и сказал:

— Все, чему ты меня учишь, предназначено для того, чтобы оградить меня. А ежели все предсказания верны, то Рхыфамуну должны противостоять трое — Брахт и Катя должны быть рядом. Что оградит их, если нам придется идти за Боррхун-Мадж?

Очен золотистыми ногтями погладил длинные усы, дернул себя за бороду и медленно проговорил:

— Этого я не ведаю.

— Не ведаешь?

Вазирь слегка покачал головой.

— Как и то, выживут ли они?

Вазирь опять отрицательно мотнул головой.

Пораженный, Каландрилл во все глаза смотрел на своего наставника; ему хотелось кричать и спорить, но он взял себя в руки, заставил себя думать спокойно, и когда вновь заговорил, то с удовольствием отметил, что голос его звучит ровно:

— Ты должен обучить их тому же, чему учишь меня; ты должен дать им хоть какую-то защиту.

— Если бы такое было возможно, ты думаешь, я бы этого не сделал? — спросил вазирь. — Но я не могу, ибо нет у них твоего таланта. Подобной силой обладаешь только ты.

— Значит, я один должен это сделать, — заключил Каландрилл.

— Я полагаю, что замысел здесь другой, — возразил Очен. — Суть его выше моего понимания, но задача сия приписана вам троим. Замысел сей может быть нарушен в любой момент, это верно. Вы можете повернуть назад, уйти…

Каландрилл сердитым жестом заставил его замолчать:

— Нет, я даже мысли такой не допускаю. И мои товарищи тоже.

— В таком случае ни и у тебя, ни у меня нет выбора, — сказал Очен, — не правда ли?

— Но ты говоришь, что они обречены, — со вздохом заметил Каландрилл.

— Я лишь сказал, что остановить Рхыфамуна и не позволить пробудиться Фарну можете только вы втроем, все вместе. Возможно… — он на мгновение помолчал, пожевывая кончики усов, — возможно, Ценнайра тоже к вам присоединится.

— Нет! — громко воскликнул Каландрилл, но тут же, хотя и не без труда, взял себя в руки. — Ей нет в этом деле места, если не считать того, что она видела Рхыфамуна в лицо. И ежели мы остановим его до того, как он перейдет в другой мир, тогда разговор наш теряет всякий смысл. Тогда нам вообще незачем ходить в эфир.

В ответ Очен лишь загадочно пожал плечами, поглаживая бороду.

— Зачем тогда она вообще вас повстречала? — спросил он.

— Случайность, — заверил его Каландрилл. — Она попала в беду.

— Ты так думаешь? — пробормотал вазирь. — А не странно ли, что во всем бескрайнем Куан-на'Форе она оказалась именно там, где был Рхыфамун и куда прибыли вы?

Каландрилл и сам уже не раз себя об этом спрашивал. И бессильно замотал головой.

— Так что? — едва слышно спросил он, понимая, что проиграл. — Ты хочешь сказать, что она тоже часть замысла?

— Я считаю, что это возможно, — уклончиво ответил Очен и тут же добавил: — Полагаю, что ей тоже отведена своя роль.

— И она столь же беззащитна, как и другие?

Очен едва не проговорился, но вовремя сдержался и лишь сказал:

— Если такова воля богов.

— А я говорю нет! — резко возразил Каландрилл. — Я настаиваю на том, чтобы она осталась в Памур-тенге, равно как и на том, что мы должны рассказать все Брахту и Кате и дать им возможность выбора.

— Ты и сам знаешь, каков будет ответ, — печально улыбнулся Очен. — Они не отступят, даже ценой собственной жизни и собственной души. Они пойдут вперед.

— Истинно, — неохотно согласился Каландрилл.

— Но Ценнайра… Ей надо дать возможность выбора, — сказал вазирь. — Мы расскажем им обо всем завтра утром и согласимся с любым их решением.

— Дера! — Каландрилл покачал головой. — Я знал, что нас ждут опасности, но чтобы столько…

— У нас еще есть шанс остановить Рхыфамуна вовремя — мягко сказал Очен с явным намерением успокоить его. — В обличье смертного он может передвигаться не быстрее любого другого человека. Тело, коим он обладает, должно питаться, а иногда и отдыхать. Ему нужны лошади.

— Мы тоже так считали, когда преследовали его по Куан-на'Фору, — горько рассмеялся Каландрилл, — но он провел нас, он не знает угрызений совести обыкновенного человека.

— Я тоже об этом думал.

— Каково твое заключение?

— Что скорость для нас — превыше всего, — ответил Очен, — а Чазали и его воины задерживают нас.

— Ты хочешь сказать, что надо оставить воинов? — поинтересовался Каландрилл.

— Я считаю, что это будет мудро, — заверил его вазирь. — У Чазали — целый обоз, и без них мы поскачем быстрее.

— Если Анвар-тенг еще не пал, — заметил Каландрилл.

— Он не пал. — Очен взмахнул рукой в сторону ночи, словно она была живым существом, прятавшимся по ту сторону звездной тьмы. — Если бы он пал, эфир звенел бы этой новостью.

Возможность падения Анвар-тенга настолько пугала Каландрилла, что он даже не хотел говорить на эту тему. Но, понимая, что необходимо обсудить возможное развитие событий, все же сказал:

— Но это еще возможно. Если Анвар-тенг падет, Рхыфамун получит доступ к воротам, а мы даже не сможем войти в город.

— В таком случае, — сказал Очен с таким спокойствием, что Каландрилл даже почувствовал некоторое раздражение, — мы, скорее всего, падем от меча восставших, если, конечно, он не откажется от Анвар-тенга. Если же откажется, мы тоже туда не пойдем, а направимся прямиком в Боррхун-Мадж.

— И пренебрежем помощью вазирь-нарумасу? — Каландрилл хорошо усвоил, насколько важна для них помощь верховных ведунов. — Нет, если Анвар-тенг падет, мы проиграли.

— Значит ли это, как сказал бы Брахт, — спросил Очен, — что ты признаешь поражение? Пока мы живы и пока мы вместе, у нас есть надежда.

— Но она быстро тает, — пробормотал Каландрилл.

— А посему надо крепче за нее держаться, — заметил Очен. — Дорогой друг, если мы будем постоянно сомневаться, то лучше отказаться от нашего предприятия прямо сейчас. Ты этого хочешь?

— Нет, — решительно заявил Каландрилл, усмехнувшись выговору колдуна, — ты знаешь, что нет.

— Значит, мы идем вперед, — твердо заявил Очен, — с верой в Молодых богов.

— Но все же следует рассказать всем, что нас ждет впереди, — настаивал Каландрилл. — А Ценнайру оставить в Памур-тенге. Я до сих пор не уверен, что ей следует ехать с нами.

Очен кивнул и быстро взглянул на девушку, лежавшую чуть в стороне. Он почти не сомневался в ее ответе. Вслух он сказал:

— На сей счет мы можем поискать ответ в Памур-тенге. Там живут гиджаны, или предсказательницы, по-вашему. Они обладают талантом заглядывать в будущее и смогут лучше рассмотреть то, что ждет вас впереди. Согласен ли ты пойти к ним и последовать их указаниям?

Каландрилл с неохотой кивнул.

— На том и порешим, — заключил Очен. — А пока будем жить сегодняшним днем. Сначала доберемся до Памур-тенга, оттуда пойдем в Анвар-тенг, а потом…

— Туда, куда направят нас боги, судьба или любая другая ниточка в этом запутанном клубке, — согласился Каландрилл. — Но, Дера, насколько же он запутан!

Очен сухо рассмеялся.

— Будь люди попроще и не столь честолюбивы, и клубок не был бы столь запутан. Но поскольку это не так, то у нас только один выбор: следовать за этим клубком.

Каландрилл вздохнул, и вазирь вновь перешел на оккультные темы, говоря о медитации и мантрах, о ментальных схемах и о трудных для понимания языках, которые скрывают доступ в невидимый мир.

Каландрилл в последние дни сильно не высыпался, и ему казалось, что растолкали его буквально через несколько мгновений после того, как голова его коснулась седла, используемого вместо подушки. Очен, стоя перед ним на коленях, протягивал ему кружку горячего чая. На траве блестела роса, солнце еще не поднялось, хотя небо на востоке уже посветлело. Котузены седлали лошадей. Каландрилл простонал, смочил руки в росе и провел ими по лицу, затем взял у Очена кружку. Маг терпеливо ждал, когда он выпьет сладкую пахучую жидкость, которая развеяла остатки столь желанного сна.

— Нас ждут, — сказал вазирь, — не стоит задерживать Чазали.

Каландрилл не сразу понял, о чем говорит Очен, но, когда колдун махнул рукой в сторону Брахта, Кати и Ценнайры, сидевших подле костра, он вспомнил, о чем они беседовали накануне. Кивнув, он сбросил одеяло и вскочил на ноги, почувствовав легкое головокружение. Каландрилл пригладил снятую одежду, нацепил меч, подошел к своим товарищам и уселся рядом.

— Я вижу, ученье дается нелегко, — бодро заметил Брахт. — Ты вообще-то спишь?

Катя протянула ему блюдо с черствым хлебом и мясом. Каландрилл благодарно улыбнулся.

— Очен сказал, ты хочешь с нами поговорить? — спросила Катя.

Каландрилл кивнул, откашлялся и с помощью Очена обрисовал им положение. Когда он закончил, Брахт пожал плечами и сказал:

— Мы и раньше предполагали, что может понадобиться идти за Боррхун-Мадж. Что нового ты нам сообщил?

— Я согласна с Оченом, — заявила Катя. — В том, что мы делаем, есть какая-то предопределенность, и я не вижу причины что-либо менять.

— Вы не чувствовали Фарна, как я. — Каландрилл перевел взгляд с одного на другого. — И вы не знакомы с учением Очена.

— Но мы говорили с богами, — спокойно возразила Катя. — Мы прошли дорогами, по коим не ступала нога человека. Я верю Молодым богам, я верю в наше предназначение, хотя и не понимаю его, и потому говорю: мы должны продолжать.

— Истинно, — кивнул Брахт. Роса сверкала в его черных волосах. — Я был уверен, что умер, когда Джехенне прибила меня к дереву. Ан нет, я жив. Я и предположить не мог, что мы сумеем пересечь Куан-на'Дру, что нам помогут сами груагачи, и все-таки мы прошли через сей лес. И посему я считаю, мы не должны избегать неизведанного, кое может повстречаться нам в пути.

Каландрилл не сомневался, что ответ будет именно таким, и все-таки был недоволен. Он считал, что друзья говорят о том, чего не знают, о том, что стоит выше их понимания. Он думал, какие аргументы найти, чтобы их урезонить, но Брахт прервал его размышления.

— Мы тратим время на пустые разговоры о том, что ждет нас впереди, — сказал керниец, как всегда по-деловому, — и забываем об опасности, поджидающей нас в данный момент. Последуем совету Очена: доберемся до Памур-тенга и побеседуем с гиджанами.

Каландрилл вздохнул, все его возражения разбивались о непреклонную решимость Брахта и Кати. Он взглянул на Ценнайру.

— Во всех предсказаниях речь шла только о троих, — произнес он. — В Памур-тенге ты будешь в безопасности.

Ценнайра выдержала его взгляд.

— Пусть решают гиджаны, — сказала она, чувствуя на себе взгляд Очена. — Ежели посоветуют они мне остаться, я останусь. Ежели скажут они, что вместо троих теперь нас четверо, я пойду с вами.

«Даже если они прикажут мне остаться, — подумала она, — я все равно пойду с ними, либо за ними, хоть украдкой. Хочешь ты того или нет, но судьбы наши переплелись, и ежели позволю я вам уйти, Аномиус сорвет свою злость на моем сердце».

Очен кивнул и загадочно улыбнулся, соглашаясь. Вслух же вазирь сказал:

— Значит, решено. Доберемся да Памур-тенга, а там видно будет.

Каландрилл пожал плечами. Разубеждать их у него уже не было времени — Чазали громко отдавал приказания. Каландрилл быстро закончил завтрак, Брахт затушил костер, котузены вскочили в седла. Он не мог сердиться на товарищей за то, что они были готовы встретить судьбу вместе с ним. В глубине души он был рад. С друзьями легче. Он оседлал гнедого и вскочил в седло.

Киривашен отправил двух всадников вперед; Каландрилл, заняв свое место в кавалькаде, поинтересовался у Очена, почему.

— Мы вступаем в земли, где бесчинствуют тенсаи, — пояснил вазирь. — Киривашен послал людей на разведку.

Каландрилл вспомнил костры, которые видела его душа. Вполне возможно, сообразил он, что это были лагери бандитов. Ему вдруг в голову пришла мысль.

— А почему ты не путешествуешь по эфиру? — спросил он. — Дух твой мог бы провести нас по земле.

Очен ответил не сразу — лес сгустился, спуск с горы стал круче и труднее.

— А ты еще не понял? — наконец сказал он. — Чтобы путешествовать по эфиру, необходимо полное сосредоточение. По эфиру колдун путешествует только тогда, когда тело его пребывает в покое, а у меня и на земле немало хлопот. Хоруль знает, я никудышный наездник. Стоит мне отвлечься, как я свалюсь в первую же канаву.

Каландрилл был готов устыдиться, но вазирь усмехнулся и тут же выругался, когда конь под ним споткнулся. Каландрилл рассмеялся и воскликнул:

— Не буду отвлекать тебя вопросами! Задам последний: не можем ли мы сегодня ночью слетать к лагерям тенсаев?

— Мы — нет, — возразил Очен, — ибо ты еще слишком уязвим и я не хочу наводить на тебя Рхыфамуна. А сейчас, ради Хоруля, оставь меня в покое, а то я сломаю себе шею.

Мгла перед ними начала развеиваться, обнажая узкую долину с переливавшейся сине-серебристой рекой. На другой стороне начинался некрутой подъем, поросший кленами и березами, а на вершине, как часовые, черные на голубой лазури утреннего неба, возвышались сосны. Разведчики Чазали быстро забрались по склонам и подали путникам знак. Каландрилл пришпорил гнедого, пересек неглубокую речушку и начал подниматься по склону.

Когда путники добрались до вершины, перед ними открылась широкая седловина меж двух невысоких холмов. Лесок, покрывавший ее, прорезали несколько тропинок. Сверху было видно, что дорога ведет к поляне. Деревья на подступах к полоске освещенной солнцем воды были вырублены. Серые языки дыма поднимались в ярко-голубое небо, кружа и рассеиваясь на ветру. Петляя меж деревьями, они спустились по одной из тропинок и вышли к броду. С другой стороны реки стояла огороженная палисадом деревня. Разведчики Чазали остановили лошадей в открытых воротах. Навстречу им выбежали люди в серовато-коричневых рубахах и грязных штанах, испуганно кланяясь одетым в черные доспехи котузенам. Завидев киривашена во главе колонны, они чуть не пали ниц.

Чазали поднял руку, приказывая воинам остановиться и дожидаться его за частоколом, а сам въехал в ворота. Очен последовал за ним, жестом пригласив с собой чужеземцев.

Деревня состояла из нескольких хаотически разбросанных, грубо сколоченных из бревен домов с прорубленными в крышах дырами для дыма. Вдоль второго этажа бежали веранды. Оттуда на них широко открытыми глазами смотрели женщины и дети: пугливые, как олени, они в любой момент были готовы сорваться и убежать. Чазали остановил коня, и его тут же окружило несколько человек, готовые броситься перед ним на колени и подставить ему спину. Но Чазали лишь отмахнулся. Не спешиваясь, он расстегнул металлическую вуаль, отбросил ее с лица и заявил:

— Мы не задержимся. Но возьмем провианта на три дня.

Хозяева закивали, словно для них это было большой честью, но лица их оставались безучастными. Каландрилл подумал, что им особенно нечем делиться.

Старший среди крестьян резким голосом отдал несколько коротких приказаний, и люди забегали, укладывая подле поджидавших котузенов мешки.

— Новости? — коротко спросил Чазали.

Вождь склонился, не глядя киривашену в глаза, и сказал:

— Три дня назад приходили тенсаи. Они забрали двух коров.

— Сколько их было? — спросил Чазали.

— Девятнадцать человек, — ответил вождь, — но мне кажется, в холмах есть еще. Они копят силу.

Чазали кивнул и чуть мягче сказал:

— Когда война закончится, патрули вернутся. Ежели мы встретим этих бандитов по пути, они умрут.

— Благодарю тебя, повелитель, — усердно закивал вождь, — да направит Хоруль твой клинок.

— И да благословит он твои всходы, — ответил Чазали и, не произнеся больше ни слова, развернул коня и выехал через ворота.

Он не стал ничего объяснять, а просто вновь опустил на лицо вуаль и махнул рукой, приказывая воинам ехать вперед, словно деревня и ее жизнь не заслуживали более его внимания. Разведчики уже давно ускакали вперед и теперь взбирались по склонам холма. Воины выстроились в линию за своим командиром, чужеземцы и Очен заняли место в средине колонны.

С вершины следующего холма перед ними открылась более широкая долина. Дорога, прорезав себе путь среди чащи, обрывалась у еще одной реки, где стояла точно такая же деревня, казавшаяся крохотной на расстоянии. Каландрилл решил, что они заедут и туда, но Чазали повел их прямиком к переправе. Когда конь его, с шумом и плеском разрезая воду, шел вперед, к Чазали подскакали разведчики и на ходу доложили обстановку. Из ворот деревни на них смотрели лица джессеритов, такие же бесстрастные, как и небо над головой.

Они скакали вперед до полудня и остановились на небольшой поляне подле дороги.

По уже сложившейся традиции Каландрилл, Брахт, Катя, Ценнайра и Очен сели в сторонке от котузенов. Но на сей раз, к удивлению Каландрилла, к ним подошел Чазали и, поклонившись, спросил разрешения присоединиться. Каландрилл церемонно поклонился. Киривашен поблагодарил и сел.

— Плохие новости, — сказал он, переводя взгляд с одного на другого. — Тенсаи наглеют. Они уже похозяйничали в обеих деревнях. Второй старшина считает, что их было не меньше сорока и что становище их в дне или двух езды отсюда.

Очен кивнул, но ничего не сказал. Брахт спросил:

— Ты пойдешь на них?

Чазали коротко и, как показалось Каландриллу, с сожалением улыбнулся и пожал плечами.

— На них я не пойду, наша задача добраться до Памур-тенга. Но ежели они на нас нападут…

Улыбка его стала хищной, как у огромной кошки, готовящейся убить мышь.

— До Гхан-те чуть более дня езды, — сказал Очен и кивнул.

Каландрилл спросил:

— Гхан-те?

— Деревня, только большая, — пояснил вазирь. — Там есть постоялый двор, храм и рынок.

— И, возможно, новости, — добавил Чазали.

Поселение расположилось в чаше, образованной безлесными холмами с возделанными террасами. По специально прорытым каналам с вершины спускалась вода, собираясь в небольших запрудах. Гетту, заметив приближающуюся колонну, даже не оторвались от работы. Деревню окружала стена толщиной в три бревна с равноудаленными друг от друга башнями. Въехать в это четырехугольное поселение можно было через обитые металлом ворота. От них начиналась небольшая улочка к центру деревни. Разведчики уже донесли весть о приближащейся колонне, и улицы были запружены народом в красочных одеждах. Серо-коричневых одеяний крестьян путники почти не заметили. По украшениям можно было предположить, что люди эти в некотором роде зажиточные. Они с любопытством рассматривали Чазали и сопровождавших его котузенов, горделиво ехавших меж двухэтажных строений, окрашенных в яркие цвета. Длинные веранды нависали над дорогой.

Солнце только что село, и на земле лежали длинные тени вдоль всей дороги горели лампы, и свет от них переливался на черных доспехах котузенов, походивших на огромных неведомых жуков. Жители молча кланялись, а котузены, не снимая масок, ехали вперед, не поворачиваясь ни вправо, ни влево, словно разговоры с жителями поселения были ниже их достоинства.

Чазали вывел их на широкую, квадратную, выложенную массивными звеневшими под их копытами каменными плитами площадь, ограниченную с четырех сторон самыми крупными строениями Гхан-те. Два из них были ярко освещены, в третьем горело лишь несколько окон, а четвертое терялось в темноте. Именно перед ним и остановился Чазали. По формам помещения Каландрилл догадался, что раньше здесь располагался гарнизон котуанджей, нынче призванных на войну. Напротив стояло более привлекательное здание с ярко-красным фасадом — постоялый двор. Окна были выкрашены в голубой цвет, а веранду ярко освещали красные лампы. В соседнем, менее освещенном доме располагались конюшни. Четвертое же здание, украшенное золотистой полосой с черной головой лошади, было храмом.

Чазали, осмотрев площадь, отдал резкое приказание, и сразу несколько горожан бросились на колени перед котузенами, подставляя им спины, дабы они могли сойти с лошадей. Самыми проворными оказались наиболее хорошо одетые жители. Подставить спину котузену было для них честью. Заметив перед собой человека в длинном, зеленом, расшитом серебряной ниткой халате, Каландрилл резко дернул гнедого в сторону, прежде чем человек успел пасть на руки и на колени.

Джессерит неуклюже выпрямился, явно раздосадованный, затем кивнул и, низко опустив голову, ушел. Каландрилл соскочил с лошади, взял ее под уздцы и подошел к своим товарищам и Очену. Вазирь сказал:

— Здесь мы проведем ночь. — И махнул в сторону темного массивного здания гарнизона. — Трапезничать будем в таверне.

Брахт спросил:

— А лошади?

— Их отведут в конюшню, — Очен рассеянно указал на соседнее здание — все его внимание было приковано к храму.

— А я думал, скакать верхом — это прерогатива котузенов, — заметил Каландрилл, на что Очен ответил:

— Только котузены могут скакать на боевых лошадях, другие сословия тоже могут ездить верхом, но на ослах и мулах. Лошади — это дар Хоруля. Лошади — особые создания бога.

Он все смотрел на храм, и лицо его было обеспокоено. Каландрилл спросил:

— Что-то не в порядке?

— Непонятно, почему нет священника, — пробормотал вазирь, нахмурившись. — Где он может быть?

— А о наших лошадях точно позаботятся? — поинтересовался Брахт, который более беспокоился о своем жеребце, нежели об отсутствующем священнике.

— Чазали отдаст соответствующее распоряжение. — Очен кивнул и указал рукой на котузенов, которые, повинуясь приказам командира, деловито суетились на площади. Кто-то уже направлялся к таверне, кто-то — к конюшне, но большинство уже были в гарнизоне, громко требуя, чтобы им принесли лампы. Приказания отдавались просто в толпу, но живее всех их исполняли зажиточные горожане.

— Оставь мне лошадь, — предложил Каландрилл, обеспокоенный видом вазиря. — Я о ней позабочусь, а ты поговори со священником.

— Благодарю.

Очен тут же передал ему поводья и заспешил в храм, на ходу сообщив Чазали, куда идет. Каландрилл отвел коней в конюшню. Котузены же передали животных в руки жаждавших услужить горожан.

Позаботившись о лошадях, они вчетвером отправились в уже освещенный гарнизон. Как и форт, он был построен из темного дерева; узкие коридоры и маленькие комнатки были слабо освещены; стоял запах запустения и влажной плесени. На первом этаже располагались зал, прилегающий к кухне, арсенал и баня. Второй этаж занимала одна большая опочивальня, окруженная небольшими комнатками. Местные жители суетились, зажигая огни и проветривая спальни, не сводя с чужеземцев удивленных взглядов. На котузенов же они смотрели выжидательно и в страхе.

Чазали лично проводил их в комнаты, которые оказались намного скромнее и проще, чем в форте: голые деревянные стены, одноместная кровать и шкаф.

— Гарнизон не рассчитан на почетных гостей, — извинился Чазали, — но мы здесь всего на одну ночь.

Он поклонился и ушел.

— Ты видел, как они унижаются? — спросил Брахт. — Странная земля.

— А мы в ней чужеземцы, — заметил Каландрилл, подойдя к окну и выглядывая на площадь.

Из храма вышел Очен и заторопился по площади. По его походке и плечам Каландрилл понял, что маг страшно обеспокоен, и в нем шевельнулось недоброе предчувствие. Старик поднял глаза, увидел Каландрилла и поманил его вниз — предчувствие переросло в уверенность, и Каландрилл, повернувшись к товарищам, сказал:

— Что-то не так.

Не дожидаясь ответа, он вышел в коридор и бросился вниз, остальные последовали за ним.

Нижний зал был освещен тускло, по обычаю джессеритов. В камине горел огонь. Очен, стоя подле огня, что-то объяснял Чазали. У обоих были обеспокоенные лица. Киривашен уже успел снять шлем, но еще оставался в доспехах, и одна рука его нервно сжималась и разжималась на эфесе меча, в то время как другой он подергивал треугольную бородку.

— Священник мертв, — заявил Очен так, словно речь шла о страшнейшем богохульстве, не укладывавшемся в его голове. — Его убили тенсаи.

— Здесь? — спросил Каландрилл, имея в виду город.

— Нет, не в Гхан-те, — Очен покачал головой и откинул с лица растрепавшиеся седые волосы. — Он был убит в лесу по дороге в деревню, которую мы проехали последней. Он направлялся туда, дабы дать имя ребенку. И не вернулся.

Очен замолчал и вздохнул. За него продолжал Чазали:

— Тело его обнаружили в лесу и принесли сюда три дня назад. Говорят, оно было изуродовано, словно истерзано бешеными собаками. — Голос его звучал хрипло, в узких глазах бушевало пламя.

— Значит, тенсаи остались позади, — заявил Брахт. — Следовательно, для нас они опасности не представляют.

Чазали дико повел глазами на кернийца.

— Ты не понимаешь, — резко сказал он, едва сдерживаясь.

— Как он может понять? — глухо проговорил Очен, жестом успокаивая Чазали. — Священник принадлежал к касте вазирей, хоть и обладал меньшим талантом, чем я. Ни один тенсаи не отважится причинить вред такому человеку, ибо это означает вечное проклятие. Убить священника значит обречь себя на вечные муки; напасть на вазиря значит подвергнуть себя опасности колдовства.

— И все же я остаюсь в неведении, — сказал Брахт.

Каландрилл увидел, как Очен угрюмо посмотрел на Чазали. Каландрилл начал понимать.

— Если они отважились на подобное и преуспели, значит, обладают собственной магией, — заявил колдун, подтверждая худшие опасения Каландрилла. — Знание магии дал им Рхыфамун. А ежели это так, нас очень скоро ожидают неприятности.