Дикие сердцем

Глава 31

Я оставила работу на мельнице, чувствуя одновременно и сожаление, и облегчение. Но все же больше облегчение. Мне нравилось это старое сооружение. Теперь я наслаждалась долгим беспробудным сном, это была награда за тяжелый физический труд. Но я была счастлива покинуть помещение, в котором хозяйничали крысы. То, что я вскоре начну рисовать, приятно будоражило меня. Дасти воспринял известие о предстоящих переменах с философским спокойствием.

— Новый хозяин — новые путы, — повторял он время от времени и покачивал головой, но его глаза подозрительно блестели.

Джордж торжествовал:

— Ненавижу мельницу. Никогда больше не желаю слышать шум вращающихся жерновов. Я хочу, чтобы мы поскорей переехали в Торчестер. Ненавижу деревню и всех ее обитателей. Всех, — Джордж на секунду запнулся, — кроме тебя и мисс Ярдли. Не имею ничего против мисс Уоткинс, хотя она немного не в себе. Правду говорят, что она любит скакать по лесу нагишом?

— Не следует доверять сплетням. Ты ведь не испытываешь ненависти к мистеру Гилдерою? В конце концов, он оплачивает твое обучение.

— Думаю, что нет. Хотя он производит впечатление человека, который облапошит тебя при первой же возможности. — Джордж наморщил лоб и сжал кулаки. — Но я не позволю ему обманывать себя.

Я еще раз попыталась уговорить Дасти разрешить Джорджу пойти на прием к Эдварду. Дасти был непреклонен:

— Когда мальчик родился, врачи сказали, что ничего нельзя сделать, медицина бессильна. Думаю, что это Господь послал нам наказание за грехи его матери.

— Какая чепуха! Даже если Господь был так несправедлив, мы сможем все исправить. Доктор Гилдкрист рекомендует показать Джорджа специалистам в Лондоне.

Дасти разинул рот с таким видом, словно я предлагала отправить мальчика на Луну.

— Ты в своем уме, девушка? Думаешь, я могу позволить себе такую роскошь? Поездка в Лондон будет стоить больше, чем я зарабатываю за несколько месяцев.

— Дасти, сейчас не время думать о деньгах!

— Так может говорить только тот, у которого денег куры не клюют. А я должен поставить парня на ноги. — Дасти свел присыпанные мукой брови вместе. — Мне приходится возиться с Джорджем почти с самого рождения. Почему некоторые полагают, что получили особые права на ребенка?

— А если я найду деньги, ты покажешь его докторам?

— Мне надо подумать, — Дасти хитро ухмыльнулся. — Не уверен, что смогу принять чужие деньги. У меня еще есть гордость! То, что не получается вылечить, следует терпеть.

— Ты глупый упрямый старик, — я не смогла сдержать гнев. — Разве ты знаешь, что такое терпеть?

— Можешь называть меня как угодно, но Джордж мой внук и у меня все права на него. Я уже подумываю над тем, стоило ли ему разрешать посещать школу, как посоветовала мисс Ярдли. Чему его там научат — стыдиться своего деда? Его мать закончила школу, что это ей дало? Она согрешила, а затем бросилась в воду. С тех пор мое сердце навсегда разбито.

Я поняла, что Дасти получает удовольствие, изображая себя жертвой обстоятельств. Я взяла себя в руки и молча принялась за сандвич. Дасти тем временем доедал третью жестяную банку с супом.

Я могла бы попросить Гая надавить на старого мельника, но Гай перестал разговаривать со мной. Корин пришла в Заброшенный Коттедж в воскресенье, как мы и договаривались. Я пыталась убедить ее рассказать Гаю о будущем ребенке, но она была слишком напугана.

— Но ведь он когда-нибудь увидит, что ты беременна? Ты должна будешь признаться ему раньше или позже.

Корин ответила, что будет лучше, если Гай узнает обо всем как можно позже. Она была очаровательной девушкой, очень светлой и мягкой, но туговато соображала. В ее ситуации каждая минута промедления могла обойтись слишком дорого. Судьба благоволила мне: Гай собственной персоной явился в коттедж. Корин как раз изливала очередную порцию слез.

— Что за черт! — Гай злобно посмотрел на меня, а затем на нее. — Что ты здесь делаешь?

Бедняжка Корин замерла от страха. Я не могла винить ее. Глаза Гая уже не светились и не поблескивали игриво, а налились кровью. Корин схватила меня за рукав и стала что-то несвязно бормотать. Я решила, что должна дать Гаю шанс объясниться:

— Я пойду поставлю чайник, а вы пока побеседуйте. Успокойся, Корин. — Девушка крепко вцепилась в мой джемпер. — Тебе нечего бояться. Он не кусается. — Я надеялась, что так оно и есть. Гай обнажил острые зубы в зловещей ухмылке.

— По-моему, это плохо пахнет, Фредди. — Гай попытался меня остановить. — Я не знаю, что эта маленькая шлюшка наговорила тебе. Не верь ни одному ее слову. Она сходит с ума из-за меня. Понимаешь, что из этого следует?

Я отправилась в кухню и довольно долго заваривала чай. Хотя дверь была плотно закрыта, до меня долетали обрывки фраз. Когда я услышала, как Корин застонала от отчаяния, то с огромным трудом заставила себя остаться на месте и не броситься немедленно на помощь. Я заняла себя приготовлением сандвичей с сыром и помидорами для детей, которые должны были прийти позже к чаю. В который раз я вспоминала высказывание Ницше: «То, что не убивает, делает тебя сильнее». Корин получала ценный урок, она постигала природу человеческих отношений, но я чувствовала себя ужасно, переживая за нее. Когда голоса за дверью умолкли, я вышла из кухни.

— Где она? — спросила я, ставя поднос на стол.

Гай посмотрел на меня поверх книги, которую небрежно листал.

— Ушла. Не желаешь прогуляться к реке? Замечательная погода, мы сможем покататься на лодке. И заняться еще кое-чем. — Гай невинно улыбнулся.

— Но что вы решили? Что ты собираешься делать с ребенком?

Улыбка немедленно исчезла с лица Гая:

— О Господи! Каким же я был дураком, когда связался с ней. Эта маленькая потаскушка несмотря на юный возраст уже успела переспать со всеми мужчинами в Бексфорде. Ее ублюдок — не моя проблема. Да и не твоя, дорогая Фредди.

— Она ведь совсем еще ребенок. За ней никто не приглядывает, кроме этой ужасной миссис Крич. Корин утверждает, что ты единственный мужчина, с которым она спала.

— Она лгунья!

— О Гай, не тебе обвинять людей во лжи.

— Хорошо. Давай не будем ссориться из-за нее. — Гай подошел вплотную и обхватил меня руками. — Она меня не слишком заботит. Ребенок не мой, но я готов заплатить за аборт, если это сделает тебя счастливей.

Я выскользнула из объятий Гая.

— Это не сделает меня счастливей. Я хочу, чтобы ты присматривал за ней, был с ней мягок. Узнай, что она решила в отношении ребенка. Почему тебе хотя бы раз не быть искренним с собой? Дело ведь не в ребенке. Ты полагаешь, что жизнь — игра, а люди достойны лишь того, чтобы ими манипулировали. Тебя не волнуют их чувства. Тебя не волнует правда.

— Ты, полагаю, имеешь непосредственный доступ к резервуару с добродетелью.

— Думаю, что есть нормы, в соответствии с которым мы обязаны себя вести.

Гай сунул руки в карманы и задумался.

— Ты права, — сказал он наконец. — Совершенно права. Пришло время посмотреть правде в глаза. Я был ленивым и эгоистичным. Если ты мне поможешь, я обещаю исправиться, — Гай уныло взглянул на меня, затем взял за руку и произнес: — Ты нужна мне, Фредди. Ты поможешь мне измениться. Дай мне еще один шанс, — на губах Гая появилась не по-мальчишески игривая улыбка — это была горькая улыбка раскаяния. Он в этот момент был чрезвычайно привлекательным.

— Должно быть, ты полагаешь, что я полная дура?

Гай отпустил мою руку.

— Боже, у Корин мозгов не больше, чем у гусыни, но она не утомляет меня бесконечными разговорами об этике и нормах морали. — Гай откинул голову и громко рассмеялся. — Конечно, она не знает, что обозначает слово «этика». Она всего лишь маленькая шлюшка, очень темпераментная и всегда покорная. Думаю, что не стану рвать с ней.

— Оставь ее в покое! Ты и так много чего натворил!

Гай поднял руку для удара, но увидев, что я даже не шевельнулась, раздумал. Он ушел, громко хлопнув за собой дверью. Большой кусок штукатурки свалился на пол.

Я присела за стол и стала автоматически жевать печенье. Мои мысли были далеко. Я была совершенно спокойна. Ни на минуту я не верила, что Гай сможет ударить меня. Он не был страстным человеком, который в ярости забывает обо всем. Я отвергла его, разорвала наши отношения и ни капли об этом не жалела. Почему же я не ощущаю триумф? Странно, насколько обидным может быть обвинение в ханжестве.

Я вспомнила, как однажды Гай прошелся по моде на либерализм. В шестидесятые, когда европейская молодежь убедилась в том, что старые правила и ограничения — просто блеф, молодые люди с головой погрузились в разного рода экзотические учения. Любой сумасшедший, одетый в рваную робу, мог прослыть великим учителем. Новыми идолами стали анархия, естественность, опыт и толерантность. Слово «этика» навсегда исчезло из нашего лексикона… Громкий стук в дверь прервал бесконечный поток размышлений.

— Надеюсь, что не очень помешал? — Свитен вошел в комнату. Он неловко передвигался в своей особой расхлябанной манере, словно длинноногая птица, которая бредет на тонких ногах через болото. — Ты о чем-то задумалась? Боюсь спугнуть музу.

— Очень рада видеть тебя. Будешь чай? Я размышляла над высказыванием: «Не судите, да не судимы будете».

Глаза Свитена за толстыми линзами очков загорелись в предвкушении теологического спора.

— Очевидно, эта фраза означает: не спеши порицать другого, ведь ты сам можешь оказаться неправ. Никто ведь не знает, что есть правда, а что ложь. Лично я считаю, что мы не должны бояться осуждения, наоборот, приветствовать его. Естественно, человек мечтает о снисхождении, но какой ценный опыт мы можем приобрести, если станем барахтаться в океане нравственного безразличия?

— Молоко? Сахар?

— Молоко и сахар, пожалуйста. О, что я вижу — печенье!

Я протянула тарелку.

— Ты уже выздоровел?

— Да, но стараюсь быть осторожным. Ложусь пораньше в постель и пью на ночь горячий травяной чай. Берил перебралась в смежную спальню. Теперь я могу закрывать на ночь окна. Замечательно просыпаться по утрам и не чувствовать боли в груди. Берил связала мне для сна шерстяную жилетку.

— Правда? — я не могла скрыть изумления. Неужели Берил способна на подобные акты милосердия?

— Берил замечательная женщина, но превыше всего она ставит долг. Комфорт для нее не имеет значения. Когда Берил увидела, насколько лучше я себя чувствую при закрытых окнах, то искренне извинилась. Она полагала, что спать с закрытыми окнами вредно для здоровья. Берил не привыкла отказываться от своих убеждений.

— Насколько мы с ней разные! Я практически не способна верить во что-либо. Всегда ведь существует иной ракурс.

— Посмотри на это с другой стороны. Ты не боишься сомневаться. Думаю, что это неплохое качество. Довольно часто наши суждения служат бастионом, который не пропускает новых идей. Мы не осмеливаемся признать, что наше существование — это лишь хаос.

— Неужели?

— Боюсь, что так, — Свитен задумчиво посмотрел на меня. — Как хорошо, что я наконец могу говорить об этом открыто. Тебе покажется странным, но сомнения лишь укрепляют веру. В моменты, когда убеждения выдерживают испытания сомнением, я чувствую гордость и счастье. Я чувствую себя, словно молодой священник, которому впервые открылось величие слова Божьего. Спасибо за то, что выслушала меня. Я не могу говорить об этом с прихожанами. Они ведь ожидают от меня другого. Им нужен пастырь, нужен поводырь. На епископа подобные темы нагоняют скуку. Он полагает, что я должен бессловесно выполнять свои обязанности и не беспокоить его по пустякам.

— А что думает Берил?

— Ей кажется кощунственным любое сомнение в том, что Господь сидит на небесах и внимательно наблюдает за нами. Берил все еще верит в чудо. — Я предложила Свитену еще одно печенье и стала терпеливо ждать, когда он продолжит. Свитен медленно жевал, о чем-то думая. — Берил всегда хотела иметь ребенка. Это желание стало стимулом ее жизни. Поначалу, когда мы только поженились, нас переполняли радостные ожидания. Я был захвачен врасплох ее… ее энтузиазмом в постели. Ты не возражаешь, если мы поговорим об этом? — Я отрицательно покачала головой. — Не знаю, чего я ожидал. Мы вдвоем были совершенно неопытны. Я напрасно относил порывы Берил к чрезмерной чувственности. Время шло, а ребенок так и не появился. Наши отношения постепенно утратили радость. Мы с каждым днем все больше отдалялись друг от друга. — Свитен прикрыл глаза и вытянул губы, воспоминания овладели им.

Бедный Свитен! В голове пронеслись картины: унылая спальня и лишенный страсти, механический секс.

— Я не предполагала, что Берил настолько разочарована. Мне очень жаль.

— Утраченные надежды лишили ее теплоты и радушия. Ее отчаяние превратилось в своего рода тигель, в котором она плавит простые человеческие эмоции, мир и комфорт, любовь и дружбу до тех пор, пока они не превращаются в суровые обязанности. — Свитен вздохнул. — Но ведь сострадание идет нога в ногу с любовью. Эти два чувства неразделимы. Думаю, что сострадание и участие — это то, что связывает пожилых супругов. Страсть уходит, на ее место приходит теплота и забота. Я видел, как год за годом, месяц за месяцем рушатся надежды Берил, но от этого моя любовь становилась все сильнее.

— Но Берил… Я хочу сказать, что в ее возрасте еще не поздно…

— О, ей уже пятьдесят два. Поэтому ей остается верить только в чудо, — Свитен издал короткий смешок. — Если бы молитвы Берил достигли цели, то она давно родила бы тройню.

— О Свитен, мне так жаль! Бедная Берил.

— Да уж. — Свитен угрюмо уставился в пустую тарелку, на которой уже не было ни одного печенья. Вдруг его лицо прояснилось. — Не верю, не может быть! Неужели это Макавити?

Свитен не отрываясь смотрел на кота. Макавити лениво спустился по лестнице и приблизился к столу. Его шерсть лоснилась, глаза блестели. Кот хорошо выспался и находился в прекрасном расположении духа.

— Представь себе. Я ужасно виновата, Свитен. Мне следовало сообщить тебе, где находится кот. Я так полюбила его, что боялась: а вдруг ты заберешь кота обратно. — Это была только часть правды. Мне не хотелось говорить, что Берил морила его голодом.

— Привет, старичок! — Свитен щелкнул пальцами. Макавити искоса взглянул на него и впился в меня немигающим, гипнотизирующим взглядом.

— Конечно, конечно. Сейчас дам. — Я налила молоко в блюдечко, стоявшее на полу.

Продолжительное мурлыкание вырвалось из широкой груди Макавити. Он прижал уши к голове, блаженно зажмурился и стал жадно лакать.

— Я уже успел позабыть, какое же ты очаровательное существо. — Свитен оценивающе разглядывал кота. — Кажется, дружок, ты прибавил в весе.

С тех пор прошла неделя. Я встала ранним утром. Моя сумка была полна красок и кистей, а голова — свежих идей. Меня слегка подташнивало. Тошнота не имела ничего общего со вчерашним ужином. Накануне мне пришлось съесть полную тарелку маринованных почек, которыми меня угостила Бар. Дети наотрез отказались даже попробовать странную закуску. Мне пришлось съесть все самой, чтобы не обидеть Бар. Я была в возбужденном состоянии. Меня переполняли сложные чувства: комбинация жгучих амбиций и боязнь, нежелание начинать.

Мы долго не могли решить, где леди Фриск станет позировать. В коттедже не хватало света, а особняк леди Фриск лежал в стороне от автобусного маршрута, слишком далеко, чтобы можно было добраться пешком. Прим великодушно предложила свой дом, но леди Фриск не согласилась. Она объяснила это тем, что боится собак, так как однажды ее покусал спаниель. Прим не могла скрыть радости. Я прекрасно понимала ее чувства. Остальные члены Совета больницы отказывались под самыми разнообразными предлогами: к одному приезжали гости; у второго дома в разгаре ремонт; у третьего на попечении родственники-инвалиды, которые требуют абсолютной тишины. Наконец, леди Фриск сама предложила Гилдерой Холл. Она была уверена, что Амброуз не будет возражать.

— Мы ведь не займем много места, — резонно заметила она. — Кроме того, живопись — это не слишком шумное занятие.

Я не была удостоена услышать мнение самого Амброуза. Тем не менее, комната была предоставлена в наше распоряжение. Леди Фриск заявила, что будет свободна последующие три недели с десяти до двух часов дня кроме суббот и воскресений. Она полагала, что этого времени достаточно даже для самого медлительного художника.

Меня немного беспокоила перспектива находиться во владениях Гая, учитывая, что мы с ним больше не разговаривали. Но я надеялась, что особняк достаточно велик, чтобы мы с Гаем не пересекались. Я покорно уступила требованию леди Фриск входить в особняк и выходить из него только через заднюю дверь, чтобы не нарушать покой владельцев. Меня неприятно поразило то, что сама она прошла через парадный вход. Ее водитель припарковал роскошный «роллс-ройс» прямо напротив крыльца. Особняк стоял на вершине холма. Даже постоянные обитатели были обязаны парковать автомобили ниже, на специально устроенной стоянке. На стоянке перед домом для всех не хватало места.

В комнату, которую нам отвели, сквозь огромные окна проникали потоки света. Но, очевидно, здесь давно никто не жил: когда-то красивая мебель теперь была изрядно ободранной и покрытой слоем пыли.

— Замечательно! — леди Фриск смахнула рукой шмеля, который бился о стекло над ее головой в отчаянной попытке выбраться наружу. — Должна сказать, что обстановка достаточно убогая. Можно подумать, что хозяева больше всего опасаются, как бы брызги краски не испачкали мебель. Ты должна работать очень аккуратно, Фредерика. Надеюсь, мне не придется сидеть на этом, — леди Фриск пнула палкой диванное покрытие. Столб пыли заставил ее закашляться. — Не очень хорошо для моей груди. Я должна поговорить с горничной. — Леди Фриск с сомнением посмотрела на звонок. Затем, решившись, дернула за шнурок. Тот оторвался. — Все совершенно прогнило. Амброуз не в состоянии уследить за всем в доме. Мужчины беспомощны без женщины. Утром Амброуз не вышел поздороваться. Очевидно, приступ подагры не позволил ему подняться с постели. Он жаловался на сильные боли вчера, когда разговаривал со мной по телефону. Я предложила ему немного телячьего студня. Нет лучшего средства от подагры. Мой повар часто готовил студень для сэра Освальда. Сэр Освальд любил повторять, что ничто так не облегчает его страдания. Больному подагрой необходимы студень и полная изоляция. Я пообещала Амброузу, что постараюсь по возможности не тревожить его. Мне понадобится лишь легкий ленч — ничего жирного и, конечно, ни сыра, ни яиц. Я могу обойтись кусочком сухого печенья и чашкой кофе в одиннадцать. В отличие от некоторых, я не привыкла потакать вредным привычкам, не привыкла баловать себя, — говоря это, леди Фриск сурово посмотрела на меня.

Я сосредоточенно устанавливала мольберт таким образом, чтобы большое окно, выходящее на восток, находилось прямо за моей спиной. Прим проявила чудеса терпения, когда вчера отвезла меня в Салисберри и ждала, пока я куплю все необходимое для работы. Из Лондона я привезла только краски, кисти и блокноты. Прим сама приготовила ужин и накормила детей. Я тем временем натягивала и укрепляла холст на деревянной раме и занималась грунтовкой. Затем Прим на автомобиле отвезла подготовленный холст в Гилдерой Холл. Холст оказался слишком велик, чтобы я могла дотащить его вручную.

— Я позабыла, как зовут служанку.

— Мисс Глим.

Леди Фриск открыла дверь и громко, во весь голос, закричала:

— Глим, Глим! Ты мне нужна! Почему в доме такой беспорядок? Мне еще долго ждать?

Голос леди Фриск слышался все слабей — она отправилась на розыски служанки и скрылась за поворотом коридора. Я тем временем выдавливала понемногу белой и черной краски из тюбиков и смешивала их на палитре. Вдруг за дверью раздались быстрые шаги. Я с некоторым волнением обернулась, ожидая увидеть Гая. Дверь распахнулась: передо мной стоял Вер.

— Привет. Не ожидал тебя здесь увидеть. — Вер нахмурился. Сегодня он выглядел намного лучше, чем во время нашей последней встречи. Вер успел хорошо отдохнуть, а его волосы отросли, и это ему шло. — Что, черт побери, здесь происходит? Кто эта женщина, которая переполошила криками весь дом?

— Леди Фриск. Я рисую ее портрет по заказу Совета больницы. Мне не хотелось доставлять вам беспокойство. Это целиком ее идея.

— Я успел позабыть, что ты художница. Надеюсь, эта комната подходит? — Вер посмотрел по сторонам. — Здесь все довольно запущено.

— Прекрасная комната. Замечательный свет. Ты не мог бы помочь мне с этим креслом? Оно довольно хлипкое, но зато красивого лилового цвета.

— Кресло старинное. Его давно стоило починить, но у меня все никак не доходили руки — столько всего надо было сделать.

— Как ты со всем справляешься?

Вер пожал плечами.

— Еще слишком рано говорить — справляюсь. По крайней мере, я смог пресечь бессмысленное разбазаривание средств. Если бы мы совсем ничего не делали, а пустили все на самотек, то были бы в лучшем положении. У нас пятьдесят коров и около пятисот овец. Я собираюсь продать скот и отдать землю в аренду. Мы сразу же станем получать прибыль, впервые за десять лет. Лесом долго никто не занимался, он слишком зарос. Но я не хочу выкорчевывать старые деревья, жаль разрушать естественную красоту. Мне удалось заинтересовать несколько организаций, которые занимаются сохранением дикой природы. Мы вместе будем вырубать поросль, учитывая десятилетний цикл воспроизводства. Свет будет проникать в чащу и способствовать росту деревьев. Гусеницам хватит зелени для пропитания. Несколько редких видов бабочек, типичных для этих мест, скоро могут исчезнуть. — Глаза Вера сияли. Его переполнял энтузиазм. Меня поражало, как столь сильный мужчина может интересоваться такой мелочью, как бабочки. — Коммерческое садоводство и огородничество станут еще одним источником доходов. Почва в долине прекрасно подходит для выращивания фруктов и овощей. Она достаточно влажная, насыщенная необходимыми химическими элементами. Думаю, что стану выращивать необычные для этих мест растения специально для лондонских ресторанов: скорцонеру, спаржу и прочее. А картофель! Знаешь, что здесь когда-то выращивали более двухсот сортов картофеля? Выше по склону я разведу сады с редкими сортами яблонь, груш и слив…

— Я поражена. Каким образом ты до всего этого додумался?

— О, несколько месяцев назад в Рио я познакомился с одним французом. Он собирался открыть в Лондоне ресторан. Очевидно, Англия находится на пороге кухонной революции. Я успел переговорить с французом уже после того, как вернулся домой. Мы набросали план. Надеюсь, что мой знакомый окажется прав. В любом случае, мои прожекты требуют минимальных вложений капитала.

Мысль о том, что моя долина (я уже давно считала долину своей) превратится в райское место, укромную обитель посреди дикой природы и цветущих садов, переполняла меня счастьем.

— Как здорово, что ты вернулся!

На щеках Вера под загаром проступил румянец.

— Боюсь, что с тобой многие не согласны.

— Это вы, мисс, подняли такой переполох и орали так громко, что даже мертвые поднялись из могилы? — лицо мисс Глим пылало от гнева.

— О нет, это леди Фриск…

— А вот и вы, Глим! — воскликнула леди Фриск, врываясь в комнату. — У меня разболелось горло от крика. Я опасаюсь обострения астмы. Думаю, что вам не следует поднимать здесь пыль до окончания сегодняшней сессии. Но, по крайней мере, уберите эти журналы, — леди Фриск указала палкой на стопку старых газет и журналов в углу. — И пожалуйста, позаботьтесь, чтобы звонок привели в порядок. Я не привыкла бегать за слугами по всему дому. А сейчас принесите мне стакан холодной воды и не забудьте о ленче в одиннадцать. Мистер Гилдерой может не помнить: бокал полусухого шерри и немного печенья. Я приверженка здорового образа жизни. Ах да, я принесла телячий студень для Амброуза, — леди Фриск указала на сумку, которую оставила на столе. — Немедленно поставьте его в холодильник. Очень важно сохранять баланс в организме. Проследите, чтобы студень не превратился в лед. Да не стойте на месте, пошевеливайтесь!

Лицо мисс Глим покрылось красными пятнами. Она и не собиралась шевелиться, наоборот, стала вытаскивать студень из сумки с подчеркнутой медлительностью.

— Что мне следует сделать в первую очередь? Я совсем запуталась. Не желает ли мадам записать все задания для меня?

— Что ж, если вы не умеете самостоятельно организовать свою работу, думаю, что… — леди Фриск замолчала и подозрительно уставилась на мисс Глим. — Если бы я заподозрила вас в дерзости, Глим, то это меня очень бы разочаровало. — Мисс Глим упрямо дернула головой и с гордым видом удалилась. Леди Фриск стащила с себя твидовую накидку и мягкую фетровую шляпу, украшенную перьями фазана. — Вер, я собиралась поговорить с тобой о больнице, — она повернулась и обнаружила, что Вер уже ушел. — Опять исчез… — сказала леди Фриск задумчиво.

— Мадам, давайте начнем, пока достаточно светло, — я указала рукой на кресло.

— У кресла слишком прямая спинка. Уверена, что у меня разболится спина. Но человек должен уметь приносить себя в жертву ради других. Когда ты станешь старше, Фредерика, то поймешь, что жизнь состоит не только из радостей и утех.

— У меня нет сомнений в вашей правоте, — пробормотала я в ответ.

Я немного передвинула мольберт. Теперь, убедившись, что правильно выбрала расстояние, я пометила место на полу, где стояли мольберт и ножки кресла, липкой лентой. Затем подошла к окну и полностью подняла жалюзи. Западная стена особняка стояла на самом краю холма. Передо мной открывалась прекрасная панорама Дорсета, бескрайние поля и леса. Несколько секунд я любовалась дымчатым коллажем из коричневых, зеленых и голубых пятен. Вдруг из соседнего окна вылетела странная субстанция золотистого цвета и, обдавая все вокруг брызгами, плюхнулась на землю. Даже с высоты я смогла узнать пресловутый телячий студень.