Дипломатия Людовика XIV

6. Дипломатическая служба Его Величества

Людовик XIV, пустившись в 1661 году в самостоятельное плавание по бурному морю власти, решил затмить пышные празднества, 40 лет назад прославившие брачный союз его родителей во Франции и в Европе. Он стремился обманчивым блеском роскоши подкрепить свой дипломатический и военный престиж. Этого «принципа» король твердо придерживался в течение всего своего царствования.

…5 июня 1662 года праздник Карусель (турнир всадников, состязавшихся в искусстве верховой езды) привлек в Париже большое количество зрителей — французов и иностранцев. Людовик, одетый как римский император, излучал золотое и серебряное сияние. 44 бриллиантовые розы, соединенные бриллиантовыми застежками, образовали нечто вроде косынки вокруг шеи. Три длинные ленты, каждая из 120 бриллиантовых роз, падали с плеч. Серебряный шлем с золотой листвой украшали драгоценные камни. Сверкали ботинки из серебряной парчи, расшитые золотом. Бриллиантов, украшавших римский меч, было так много, что с трудом можно было различить его золотую основу. Попону коня, седло всадника украшали бриллиантовые звезды.

Цель праздника — прославление перед всей Европой французской монархии. Императоры пяти частей света собрались вокруг маленького дофина. Сам Людовик XIV выступал в роли наследника Карла Великого — властителя Европы. Честолюбивые замыслы юного короля были очевидными. Да он и не пытался скрыть их, выбрав в качестве эмблемы вечное светило — солнце.

Выбор был неслучайным. Солнце не гаснет. Оно светит и греет, пробиваясь лучами сквозь тучи, дожди и снега. Восход приносит людям день и трудовые заботы, закат сулит развлечения и отдых. Солнце — символ силы. Свое могущество Людовик XIV стремился укрепить всеми доступными ему средствами. На одном из первых мест стояла дипломатия.

Король находился на вершине дипломатической лестницы. Какие качества отличали его как дипломата? Историк Пикаве считал, что король не имел «общего «великого замысла», но обладал выдержкой и способностью к постоянному контролю; ему были присущи заблуждения или, если хотите, ошибки, но не слабости. Таковы характерные черты Людовика XIV, лучше подготовленного к руководству внешней политикой, чем к внутреннему управлению, пониманию экономических или социальных проблем»[95].

Уже в молодости король не только играл «в солдатики», но и знакомился с донесениями послов. И за рабочим столом, как и в походной палатке, он хотел все решать сам и чтобы все непременно были оповещены об этом. Министры, хорошо зная тщеславие монарха, всегда подчеркивали, что по внешнеполитическим вопросам все решения принимает лично Его Величество.

В действительности Людовик XIV прислушивался к советам дипломатов, военных и фаворитов. Он считал необходимым «открытыми глазами смотреть повсюду, в любое время знать новости, поступающие со всех сторон, тайны всех дворов, настроения и слабости иностранных государей и министров»[96]. Что ж, королю не откажешь в понимании задач дипломатии.

Тем не менее Людовик XIV не являлся ни знатоком международных отношений, ни мастером дипломатического искусства, хотя и располагал обширной информацией. Самостоятельно работать он не любил, охотнее воспринимал мысли своих сотрудников. Крупные международные проблемы изучал долго, всесторонне, если острая необходимость не требовала быстрого принятия решений. Секреты охраняли тщательно, особенно если они касались лично короля и его ближайшего окружения. В тайне от Совета, от государственных секретарей и послов Его Величество лично вел переговоры, например, по острейшим вопросам раздела испанского наследства, о взаимоотношениях Франции с Португалией, Савойей, Мантуей.

Людовик не любил размышлять в одиночестве. Он думал в присутствии своих подданных. Думал, но мало говорил, особенно когда принимал иностранных послов. В этих случаях король был сдержан, лаконичен. Конкретные просьбы и предложения иностранных представителей он адресовал государственному секретарю. Король, как писал Сен-Симон, «заранее знал предмет аудиенции, отвечал вежливо, никогда не углубляясь в суть дела и тем более не беря на себя обязательств».

Однако осторожность и сдержанность имели свои пределы. В период франко-голландского конфликта Людовик XIV в беседах с послом Голландии, например, повышал тон. Он явно изображал гнев, когда посол Лотарингии говорил об ее оккупации французами и настаивал на переговорах или когда отчитывал посла Венеции за ее происпанскую и антифранцузскую позицию. Нередко король настаивал на том, чтобы иностранные дипломаты обращались лично к нему.

Особое значение имели секретные приемы в покоях монарха. Для них отводился краткий промежуток времени между его пробуждением и мессой. Глава дипломатического ведомства присутствовал на аудиенциях. Известны случаи, правда редкие, когда посол беседовал с королем с глазу на глаз. Иногда тайные свидания проходили в дворцах Сен-Жермен-ан-Ле, в Фонтенбло, в Марли.

Аудиенции были и формой наблюдения за деятельностью дипломатической службы. Королевский контроль в сфере внешней политики стал тотальным, хотя и не всегда эффективным. В начале своего личного правления король особенно ревностно следил за тем, чтобы деятельность послов была ему известна. С самостоятельностью французских дипломатов, существовавшей при Мазарини, было покончено. Ужесточился королевский надзор за дипломатической корреспонденцией.

Достоверность и еще раз достоверность. Такое требование предъявлял Людовик к своим представителям. «Старайтесь давать мне совершенно точный отчет о ваших аудиенциях у короля и королевы Польши; отмечайте даже выражения, которые они использовали в своих ответах, и не беспокойтесь, что отчет, который вы мне даете о их поведении — и общественном, и личном, и семейном, — вам покажется слишком многословным; часто отдельные подробности могут облегчить мне понимание вещей значительных»[97], — писал король своему послу в Варшаве маркизу Бетюну.

Принадлежат ли эти слова самому Людовику? Не следует преувеличивать дипломатические способности короля. Он обладал удивительной, доведенной многолетним опытом до совершенства, способностью выдавать чужие мысли за свои, внимательно выслушивать своих сотрудников и затем приписывать себе их предложения. Это, разумеется, отнюдь не худшая черта посредственных, но обладающих чувством реальности и неукротимым стремлением к самоутверждению государственных деятелей во всех странах мира.

Упрямый, тщеславный Людовик XIV не лишен был здравого смысла. Он умел выслушивать и ценить мнения тех способных и опытных людей, которые возглавляли дипломатическое ведомство Франции.

Внешнеполитические документы готовил государственный секретарь (по-современному: министр иностранных дел). Если король назначал кого-либо из своих дипломатов на эту должность, то счастливый избранник выкупал ее. Так обязаны были поступать все государственные чиновники.

Функции главы дипломатической службы были многоплановыми и сложными. Он принимал послов, беседовал с секретными представителями великих мира сего, с князьями и герцогами, путешествующими инкогнито. Как правило, присутствовал на встречах короля с иностранными дипломатами. Вел обширную переписку, требующую постоянного внимания, напряжения всех умственных и физических сил. Среди документов первостепенное место занимали инструкции французским послам и посланникам за рубежом. На их содержание накладывала, несомненно, отпечаток личность государственного секретаря. Однако писались они по традиционной схеме. Во введении указывались причины, по которым король выбрал своим представителем именно данного человека. Кратко освещалась дипломатическая ситуация в стране его пребывания, рассматривались вопросы этикета, чтобы при любых обстоятельствах посол «не терял лица». Давались (после 1679 г.) краткие психологические портреты правителя иностранного государства, его министров и фаворитов, кардиналов, известных аристократов, описывались их достоинства и слабости с учетом возможности подкупа, говорилось об отношении этих людей к Франции и ее внешней политике. Особое место отводилось роли женщин: королевы, фавориток монарха, придворных дам. Картину двора дополняли, особенно когда речь, например, шла об Испании, характеристикой государственных учреждений и методов ведения переговоров. Были и общие для всех инструкций параграфы о шифре, требованиях, предъявляемых к переписке с королем, о подготовке послом отчета о его миссии[98].

Свои особенности имела инструкция послу в Ватикане. В ней подчеркивалось значение дипломатического поста при Святом Престоле и неизменно говорилось о том, что только имярек (перечислялись все титулы, звания и заслуги нового посла короля) способен справиться со столь ответственными задачами. Дипломат должен был хорошо знать людей, с которыми ему предстояло сотрудничать. Поэтому приводились подробные сведения о папе, кардиналах, других влиятельных в Ватикане лицах. Оценки были краткими, но выразительными. О папе Иннокентии XII, например, говорилось, что «у него мягкий нрав», «благородные и вежливые манеры»[99]. Святой отец, правда, имел крупный и, увы, непоправимый недостаток: ему было 84 года. Поэтому послу не следовало брать долговременные обязательства. Ему предписывалось быть щедрым на похвалу и лесть: все возрасты им подвластны.

Наряду с общими указаниями для посла непременно готовилась специальная инструкция на случай выборов нового папы. Задача представителя Людовика XIV состояла в том, чтобы обеспечить единство действий приехавших из Франции кардиналов с кардиналом, ведущим в Ватикане французские дела; позаботиться о получении важных постов при новом папе лицами, благожелательно относящимися к Франции. Иногда приводился список возможных кандидатов на посты государственных секретарей Ватикана с пометками: «желателен»; «сомнителен»; «нежелателен».

Обязанности государственного секретаря не ограничивались дипломатической работой. В его ведении находился также ряд провинций страны. У Юга де Лиона, например, это были: Шампань, Прованс, Бретань, Берри, Беарн, три епископства — Мец, Туль и Верден. К делам внешнеполитическим добавлялись вопросы экономики, права, местного самоуправления, образования, рекрутского набора, финансов и налогов. Забот много! К тому же три месяца в году государственный секретарь по иностранным делам отвечал за отправку всех официальных писем. Иногда он выполнял функции сюринтенданта почт. Эта дополнительная обязанность имела свои плюсы и минусы. С одной стороны, она позволяла без затрат получать важнейшую информацию, с другой — создавала новые административные трудности.

Практическая дипломатия находилась в руках государственного секретаря. Но он не имел права ставить свою подпись под документами, не получив согласия короля. Без высочайшего соизволения канцлер не мог скрепить государственной властью решение министра.

В разных формах и различными способами, но неизменно Людовик XIV подчеркивал, что он, и только он, держит в своих руках все нити дипломатии. Правда, даже находясь вдали от Парижа и Версаля, он поддерживал связь с государственным секретарем по иностранным делам, регулярно получал от него записки с выдержками из донесений послов, отдельные документы, сведения о беседах с иностранными дипломатами. Король отвечал сам или через доверенных лиц. Иногда он возвращал материалы со своими пометками на полях. Но такие случаи были редкими. Как правило, Людовик пытался лично решать все, вплоть до организации фейерверка по случаю вступления на престол нового папы.

И, тем не менее, руководители дипломатической службы играли заметную роль во внешней политике Франции. Их было несколько при Людовике XIV. До Мазарини пост государственного секретаря по иностранным делам занимал граф Ломени де Бриен. Он, писал Людовик XIV, «был стар, самоуверен и обычно не думал о делах в соответствии с мнением короля и разумом». В 1662 году де Бриена сменил Юг де Лион — опытный дипломат, работавший в Италии, Германии, Испании, в северных странах. Он принимал активное участие в сложной и длительной подготовке Пиренейского мира. Людовик считал Лиона знатоком европейской политики. Король писал: «Ни одного из моих подданных не использовали чаще и с большим успехом на переговорах с иностранцами»[100]. Высокая оценка! Но, будучи непоколебимо убежденным в собственной гениальности, король критиковал государственного секретаря: «Лион — способный человек, правда, не лишенный недостатков»[101].

С недостатками или без них, но Лион, в отличие от многих министров, готовил документы сам. Его слог вызывал противоречивые оценки. По мнению Бриена, например, Лион «писал легко, но недостаточно вежливо». Летописец французской дипломатии Пикаве утверждал, что «переписка Лиона несколько озадачивала: она была то тяжелой и запутывающей, то живой и остроумной. Встречались географические ошибки»[102]. Главное — Лион успешно решал основные задачи дипломатической службы. Они состояли в том, чтобы «разъяснять иностранным государствам мысли и намерения короля»; быть единственным ведомством, имеющим право «писать иностранным принцам и министрам»; посылать «инструкции и приказы» монарха; вести переговоры о мирных договорах, союзах, торговле.

После смерти Лиона в 1671 году за кресло государственного секретаря началась жестокая борьба между кланами Кольбера и Телье. Король остановил свой выбор на опытном дипломате, представлявшем интересы генерального контролера финансов, — маркизе де Помпоне. На протяжении своей карьеры он был послом в Дании, Голландии, Швеции. Это был не чиновник, а герой салонов, человек света — изысканный, галантный, остроумный. Несмотря на тяжкий порок — бедность, от которой постоянно страдал Помпон, парижское общество восхищалось им. Людовик XIV ценил Помпона как опытного дипломата, но считал, что он был лишен «величия».

Иная оценка у Сен-Симона. По его мнению, Помпон «обладал дипломатическим искусством, ловкостью, особым талантом использовать свои преимущества при ведении переговоров. Тонкий и гибкий, но без хитрости, он умел достигать своей цели, не раздражая; мягкость и терпение, с которыми он вел дела, очаровывали, и в то же время ничто не могло поколебать его твердости и, когда нужно было, надменности, с которыми он отстаивал интересы государства и величие короны»[103]. Помпон прекрасно разбирался в европейских международных отношениях. На заседаниях Совета государственный секретарь всегда решительно отстаивал свои предложения.

В конечном счете Помпон поплатился за независимое поведение. Повод нашелся. Избалованный двором, глава дипломатического ведомства нередко пренебрегал своими обязанностями ради личных интересов. Этим воспользовался Лувуа, сын Мишеля ле Телье.

Король с нетерпением ждал гонца из Мюнхена со свадебным контрактом дофина. Бавария являлась одним из немногих надежных и долговременных союзников Франции, и франко-баварский династический брак был очень нужен Людовику. Помпон получил донесение из Мюнхена, но отложил его расшифровку и с гостями отправился в свое имение.

Одновременно и к Лувуа поступили сведения об успешном завершении брачных переговоров в Мюнхене, о чем он сообщил королю. Людовик не скрывал своего недовольства Помпоном. История завершилась уходом главы дипломатического ведомства. «Я много лет страдал от его слабости, его упрямства, его нерадивости. Наконец, стало необходимым, чтобы я приказал ему уйти в отставку, так как все, что проходило через него, теряло величие и силу, которые следует иметь, выполняя приказы отнюдь не несчастного короля Франции»[104], — писал Людовик XIV. Однако Помпон сохранил свои титулы и звания и получил пенсию в 20 тысяч ливров.

Жан Батист Кольбер потирал руки: Лувуа не удалось назначить своего человека на важный государственный пост. Помпона заменил брат Кольбера — Круасси. До назначения государственным секретарем по иностранным делам он был послом при императоре, при папе, в Лондоне. Подпись Круасси стояла под мирным договором, заключенным в Экс-ла-Шапели (Ахен) в 1668 году, завершившим франко-голландскую войну (о ней еще пойдет речь в книге). Он вел тайные переговоры с Карлом II Стюартом. В декабре 1679 года в Мюнхене он подписал брачный контракт дофина и дочери электора Баварии.

Новый государственный секретарь был резок, нетерпим, лишен гибкости и тонкости, необходимых дипломату. «Жесткая и неумелая дипломатия Круасси»[105]. Такова оценка историка Руссе. По словам Флассана, средства, используемые Круасси, «не всегда были достойны уважения»; ему не было знакомо «искусство осторожности, и он слишком верил, что сила может обойтись без политики»[106]. (С его согласия адмирал Дюкен бомбил Геную и французские войска аннексировали Страсбург.)

У Круасси были и сильные стороны. Он, например, внес ряд важных новшеств в дипломатическую работу. В начале личного правления Людовика XIV все министры принимали послов. При Круасси положение изменилось. Аудиенции иностранным представителям давал уже только он один. В ходе бесед дипломаты вручали записки, меморандумы. Государственный секретарь делал пометки на полях, указывал дату новой встречи и, если в этом была необходимость, давал задания своим сотрудникам. Он всегда хорошо знал позицию «владыки» и поэтому часто сам в ходе беседы давал ответы иностранцам, иногда позволяя себе отнюдь не дипломатические выходки. Круасси ссорился с папским нунцием, грубовато дискутировал с послом Венеции. Но при решении сложных вопросов глава дипломатического ведомства не торопился. Он проявлял «мудрую медлительность».

Продолжая дело, начатое Ришелье, Круасси стремился навести порядок в хранении дипломатических документов. До него бумаги оставались у государственных секретарей, послов, попадали и к частным лицам. Круасси собрал документы, находившиеся в разных местах. В обязательном порядке послы и посланники короля после возвращения в Париж обязаны были сдавать свою переписку. Продажа государственных бумаг, широко практиковавшаяся ранее дипломатическими чиновниками, стала занятием весьма опасным. Известен случай, когда переписчик Ла Поз, продававший документы иностранцам, был в 1664 году повешен.

Увы, не только второстепенных служащих неумело подбирали в дипломатическом ведомстве. Круасси ошибался и в очень близких к нему людях, например в Бержери — бывшем генеральном адвокате парламента Меца. Государственный секретарь целыми днями диктовал служебные документы своему сотруднику. Бержери не менял в записанных им текстах ни единого слова. Но он выдавал важнейшие документы за свои, всегда сохраняя при этом неприступно-мудрый вид и не вдаваясь ни в какие объяснения. В итоге многие считали Бержери человеком большого государственного ума. Так, видимо, всегда напускную важность и напыщенность, многозначительное молчание принимали и принимают за проявления таланта.

Круасси подготовил себе надежную смену в лице собственного сына — маркиза де Торси. Более 20 лет, до смерти Людовика XIV, возглавлял он дипломатическую службу. Дожил Торси до глубокой старости — 80 лет.

Фредерик Массон, блестящий французский ученый, писал, что ни у одного министра не было «более точного понимания потребностей и интересов Франции, большей ясности в изложении идей, более высокого полета разума, более широких взглядов». Знаменитый историк восхищался способностями и патриотизмом Торси — человека «образованнейшего, искреннейшего, честнейшего, просвещеннейшего, самого благородного патриота из всех, кто жил, возможно, во Франции в эту эпоху»[107]. Оценки необычные. Подкрепляя их, Массой делает такой вывод: «Говорили, что в последние годы царствования Людовик XIV окружил себя только неспособными фаворитами. Признаем, что было по меньшей мере одно исключение — человек, которому король поручил ведение своих иностранных дел»[108].

Торси, безусловно, был хорошо подготовлен к профессии дипломата. Отец позаботился об этом. Уже в 8 лет мальчик писал по-латыни. 16-летний юноша изучал старые внешнеполитические документы — источник мудрости, опыта переговоров. Торси рано начал принимать участие в дипломатической работе. В 19 лет он выезжал в Португалию, чтобы поздравить нового короля со вступлением на престол, а в 20 лет — в Копенгаген для выражения соболезнований по поводу смерти королевы-матери.

Четыре месяца он провел в Мадриде, интенсивно занимаясь дипломатической корреспонденцией. Подготовленные Торси документы отличала важная особенность: в них уделялось много места описанию личных качеств государственных деятелей, особенностей характера и поведения короля и королевы Испании, министров, членов Государственного совета.

С дипломатическими миссиями Торси находился не только в Испании, но и в Копенгагене, Стокгольме, Вене, Мюнхене, Венеции, Риме, Гамбурге, Берлине, Регенсбурге, Неаполе, Лондоне. В ходе переговоров в европейских столицах он приобрел огромный опыт. Помогали ему и советы отца, рекомендовавшего читать работы по истории, не пренебрегать географией, правом, законами и обычаями; беседовать с коллегами о том, что узнал во время поездок по Европе; уделять особое внимание изучению латыни и немецкого языка; вести дипломатическую работу в соответствии с намерениями короля.

В 1692–1696 годах Торси работал под руководством Круасси, а затем в течение трех лет — под контролем Помпона, которого Людовик XIV вновь приобщил к делам дипломатического ведомства, хотя на пост государственного секретаря его не вернул.

Какое место занимал Торси в истории французской дипломатии? При нем фактически сложился аппарат ведомства по иностранным делам, хотя и с немногочисленным штатом дипломатов, шифровальщиков, переводчиков, архивистов. За рубежом были аккредитованы послы и посланники, действовали официальные резиденты и секретные агенты. Правда, свое жалованье они получали не всегда регулярно и иногда становились банкротами, не выдерживали бремени расходов. Но уже можно говорить о первой в Европе сложившейся дипломатической службе. Дипломатов готовило специальное учебное заведение — «Политическая академия», созданная Торси. Каждый студент получал стипендию в тысячу ливров. В период правления Торси численность дипломатического персонала выросла. Появились новые секретари, шифровальщики, переводчики, хотя постоянная переводческая служба еще не сложилась. Возникло и нечто вроде бюро печати с информационными функциями. Первые попытки систематизации внешнеполитического архива относятся к 1710–1711 годам, к концу царствования Людовика XIV.

Торси стремился и технически облегчить дипломатическую работу. Он добивался, чтобы донесения французских дипломатов расшифровывались немедленно после их поступления в Париж. Сделать это было трудно. Положение осложнялось, когда шифровались большие по объему приложения. Но, тем не менее, при Торси шифровальная служба стала более оперативной и ответственной.

Торси был самым способным министром Людовика XIV после того, как из жизни ушли Кольбер и Лувуа. Известный французский историк Гастон Зеллер считал этих государственных деятелей «подлинными вдохновителями внешней политики в первый период царствования Людовика XIV»[109]. Влияние генерального контролера финансов на иностранные дела возросло после того, как в 1669 году в его подчинение перешли флот, внешняя торговля, консульская служба. Нельзя было, например, подписать торговый договор или назначить посла, не выяснив мнение Кольбера.

Особенно ревностно относился к международным делам Лувуа. Для этого имелись и объективные причины. Судьбы войны и мира всегда в значительной мере зависели от деятельности военного и иностранного ведомств. К тому же в ведении Лувуа находились пограничные с Германией провинции, в которых часто возникали трудности политического и дипломатического характера. Он располагал постоянной информацией по международным делам, так как имел разветвленную сеть секретных агентов, от которых сведения поступали быстрее, чем по официальным каналам. «Вкус» к международным проблемам у Лувуа усилился после того, как в течение нескольких месяцев — после смерти Лиона и до приезда Помпона из Швеции — он исполнял обязанности главы французской дипломатии[110].

Итак, механизм принятия дипломатических решений и их претворения в жизнь функционировал без серьезных сбоев. Всю практическую работу вел государственный секретарь по иностранным делам. Он готовил документы, вел переговоры с иностранными представителями, руководил деятельностью зарубежной службы. При Людовике XIV большой самостоятельностью обладал Торси, отличавшийся гибкостью ума и твердостью характера — качествами, совершенно необходимыми для сотрудничества с послами и посланниками Его Величества в странах, близких и далеких от Франции.

Предлагаемые главой дипломатии проекты договоров, соглашений, инструкций, писем за рубеж обсуждались на заседаниях Государственного совета. Мнения высказывались свободно, достаточно откровенно. Дискуссии нередко были острыми и длительными. Рассматривались различные варианты отношений Франции с другими странами, судьбы ее оборонительных и наступательных союзов, перспективы войны и мира. Совет являлся консультативным органом. Его рекомендации не имели обязательной силы для короля, обладавшего правом окончательного приговора. Людовик XIV, подводя итоги обсуждения, проявлял реализм и здравый смысл, но тщеславие, самомнение, мания величия нередко заводили его в политические тупики. Короля это не пугало: ведь он нес ответственность только перед Богом.