Дива Никотина

7. Пришла революция

Эпоха Просвещения не ограничилась нюханьем табака, переименованием растений и сомнениями в существовании Бога. Она обратила свой взор на небо, где измерила прецессию планет и их спутников с точностью, неведомой человечеству со времен ацтеков. Движение небесных тел было жизненно важным для навигации, на которую опирались и международная торговля, и военные действия. Как следствие, в 1769 году корабль английского Королевского флота отправился в плавание по Тихому океану, которое продлилось три года. Пунктом его назначения был Таити — архипелаг, открытый в 1767 году капитаном Сэмюэлем Уоллисом на военном корабле «Дельфин». Новость об этом открытии достигла Англии незадолго до того, как в путь отправился военный корабль «Эндевер». Место его назначения было идеальным для выполнения официальной миссии — наблюдать за перемещением Венеры, по которому можно было рассчитать расстояние от Земли до Солнца.

Помимо наблюдения за звездами у корабля была и вторая, тайная миссия. Достигнув острова Таити, экспедиция должна была продолжить движение на юг в поисках большого континента. Географы классической теории полагали, что, для того чтобы земной шар был устойчивым, его южное полушарие должно обладать такой же массой, как и северное. Считалось, что неоткрытые южные земли таят чудеса, в том числе Источник молодости и Райские сады, и что американцы туда уже плавали, но скрыли это от европейцев. В атласах эти земли дорисовывали чернилами и называли Paradiso Terrestrialis, «земной рай», хотя исследователи называли их Terra Australia «земля южного ветра», по-английски Австралия.

Корабль «Эндевер» под командованием Джеймса Кука достиг острова Таити после восьмимесячного плавания. Команда корабля последний месяц пути питалась солониной и сухарями и с нетерпением ожидала появления земли. Остров Таити оказался чудом. Сапфировое море белоснежной пеной кипело у края рифа, кокосовые пальмы на прекрасных песчаных пляжах были увешаны плодами, а дальше, на острове — Аркадия, которая до тех пор появлялась лишь в фантазиях поэтов. Таитяне вполне соответствовали этой идиллии: их алые и золотистые одеяния едва прикрывали тела, девочки вплетали в длинные волосы цветы: дни они проводили, занимаясь пением, любовью и купанием в морских волнах.

Джозеф Бэнкс, натуралист с «Эндевера», который большую часть времени собирал на Таити растения, был поражен увиденной картиной, когда в первый раз высадился на остров: «На протяжении четырех-пяти пройденных миль заросли кокосовых и хлебных деревьев, изобилующих плодами и отбрасывающих превосходную тень.

Рядом людское жилье, большею частью без стен. В двух словах, картина, которая нам предстала, и была та самая Аркадия, где мы собирались царствовать» (курсив автора).

Таитяне были, по-видимому, довольны гостями и развлекали их праздниками и танцами. Молодые женщины, не стесняясь, предлагали себя офицерам и матросам с «Эндевера». Увы, гости принесли с собой множество инфекции, от которых у таитян, как выяснилось, не было иммунитета. Пришельцы приобщили жителей Таити к алкоголю и курению табака. На изолированные общества это оказывало сильнейшее воздействие, а на таитянских туземцев в особенности.

Таитяне совершенно не знали табака и почти не употребляли наркотиков. Однако они охотно подражали европейским гостям и, как видно из дневника Бэнкса, с удовольствием осваивали их «яды»:

На «Эндевере» не было столько табака, чтобы приучать к нему таитян. Товарные запасы на корабле состояли преимущественно из украшений и гвоздей, и моряки очень экономно расходовали личные запасы табака. Тем не менее прецедент имел место, и процесс повсеместного распространения табака, начатый флотилией Колумба почти три века назад, продолжился. Покинув Таити, Кук на «Эндевере» направился в южную часть Тихого океана, вдоль береговой линии Новой Зеландии, и открыл восточное побережье Австралии. Везде, где Кук сходил на берег, он оказывал влияние на народы и окружающую среду, иногда сам того не желая.

Некоторым цивилизациям, с которыми соприкоснулся Кук, табак был известен. В Terra Australis был обнаружен близнец табака, точнее говоря, несколько его родственников, а именно шестнадцать разновидностей Nicotiana, в том числе Nicotiana gossei. который аборигены называли ингульба или мингульба, Nicotiana excelsior (пуланду, баланду, нуланту, питури) и Nicotiana benthamiana (минчу, тангунгну, чунтивари). Вероятно, австралийские аборигены первыми открыли табак, во всяком случае, они использовали его за сотни лет до того, как Колумб оказался в Америке.

Аборигены употребляли табак примерно так же, как американцы — он имел для них ритуальное и экономическое значение. Использование табака было практичным, причины для этого — мифологические, способы — ритуальные. Аборигены были искушенными знатоками и словно квалифицированные химики варьировали дозы, чтобы добиться определенного воздействия на организм. Табак использовался, чтобы вызвать транс или притупить чувство голода, когда аборигены пересекали необитаемые места Австралии. Они по достоинству оценили то, что табак может быть как возбудителем, так и подавителем аппетита, что очень важно для далеко разбросанных друг от друга племен. Табак использовали для того, чтобы возбудить воинов перед сражением с врагом. Он был символом дружбы и, наконец, обслуживал торговлю как валюта, за которую можно было получить у других племен оружие и иные орудия.

Аборигены жевали табак. Листья растения высушивали, перетирали в порошок и смешивали с золой акации. Из получившейся коричневато-серой пасты скатывали напоминающие сигареты цилиндры. Такой кусок табака жевали или хранили за ухом, где его сок поглощался кожей. Табак имел для них такую высокую ценность, что аборигены — охотники и собиратели — выращивали его. Они не держали животных и не запасали пишу, и однако же оставались на одном месте, чтобы дождаться урожая табака. Эти небольшие участки, которые быстро истощались, почти не обрабатывались — аборигены удобряли табак с помощью огня.

Ограниченное производство обеспечивало небольшие запасы табака, хотя расходился он по огромной территории, где выполнял функцию денег. Кук обратил внимание на то, что у аборигенов было мало потребностей и вещей, и потому обладание табаком определяло их статус. Табак был одним из средств обмена. Владелец табака приобретал всевозможные привилегии, в том числе доступ к женщинам из разных племен.

Когда в 1773 году доктор Джон Хоксуорт издал в Лондоне отчет о путешествии «Эндевера», открытия Кука вызвали сенсацию. Несмотря на то что со времен конкистадоров европейцы изменились, они все еще плохо сознавали тот вред, который могли причинить другим цивилизациям, верили в то, что где-то на земле существует рай, и были убеждены, что отыскали его на Таити. Книга Хоксуорта вместе с лекциями и дневниками ботаника Бэнкса очаровала Великобританию.

Открытие «непорочного» или «естественного» общества оказало сильнейшее воздействие на просвещенных англичан, ко всему прочему еще и христиан. С одной стороны, они хотели одарить дикарей христианским спасением, с другой — уберечь их от христианских пороков. Этот вопрос обсуждался и по другую сторону Ла-Манша. Независимо от Кука, остров Таити посетил французский корабль под командованием Бугенвилля. Его команду ничуть не меньше англичан очаровали таитянки, которых они заразили гонореей. Натуралист Бугенвилля, Филибер Коммерсон, подобно Бэнку, изучавший на Таити растения, заметил, что таитяне «не знают другого Бога, кроме любви». Отчет Бугенвилля был издан во Франции одновременно с отчетом Хоксуорта и породил немало споров об идеальной жизни человека. Французские философы во главе с Руссо ввели понятие «благородного дикаря», воплощавшего собой великолепие человечности и призванного цвести в непорочности. Вместо того чтобы осуждать таитянскую цивилизацию, французы стали сравнивать ее достоинства со своими. Они увидели свою христианскую монархию в зеркале и были разочарованны ее отражением. Дидро, ученик Руссо, резюмировал этот подход, предугадав те негативные последствия, которые могут причинить аборигенам европейцы: «Однажды они (христиане) придут с распятием в одной руке и кинжалом в другой, чтобы перерезать вам горло или вынудить принять свои обычаи и убеждения; когда-нибудь под их руководством вы станете такими же несчастными, как и они сами».

Наряду с религией и алкоголем табак был признан потенциально опасным для таитян, что кажется удивительным. Если опасность алкоголя для аборигенов была подтверждена документально, то табак употреблялся во всех племенах, в которые его занесли европейцы, без каких-либо явных последствий для здоровья.

Возражение против приобщения чужих народов к курению относилось в основном к области нравственности. Впервые европейцы готовы были сравнить достоинства своей социальной модели с теми, что имелись у других народов. Впервые они откликнулись на простодушие иначе, чем превосходством огневой мощи.

Но просвещение, увы, в Европе еще не господствовало. Большинство европейцев опиралось на христианскую мораль, которая сочла таитянскую свободную любовь прелюбодеянием и осудила практику удушения нежелательных детей как убийство. Даже французы, для которых понятие «благородного дикаря» было полезной аллегорией для возможностей нерелигиозного общества, довольно быстро охладели к югу Тихого океана и его обитателям. «Я попытался возбудить в них любопытство, — писал французский лейтенант Жюлиан Крозе, которого впоследствии убили и съели в Новой Зеландии, — чтобы изучить чувства, которые могли быть разбужены в их душах, но не нашел у этих детей природы ничего, кроме дурных склонностей». В этих высказываниях лейтенанта Крозе о жителях земного рая отражены настроения, преобладавшие во Франции, население которой голодало и находилось на грани революции. Сообщения о кокосовых орехах и собачьих пирах стали обычным делом, и жители Новой Цитеры (так Бугенвилль назвал остров Таити), которые по-прежнему танцевали с привычным для них бесстыдством или сидели под живописными пальмами, окруженные сломанными трубками и пустыми бутылками, не вызывали уже былого интереса. Англичане тоже устали от заморских чудес. Какими бы красивыми и сладострастными ни были таитянки и их соплеменники, они по-прежнему оставались людоедами, которые душили своих детей, ели собак и приносили людей в жертву. В Лондоне Бэнкса осмеяли за его общение с дикарями, и к тому же доктор Джонсон поставил под сомнение научную правомерность миссии Бэнкса. Какой было смысл привозить из путешествия по всему миру насекомых, если в Англии и своих хватает? Идиллия южных морей окончательно рухнула, когда поняли, сколь она опасна для морали девушек-христианок.

В атмосфере общего разочарования во всем первобытном, открытие Куком Ботани-Бей в Новой Голландии (так раньше называлась Австралия в честь голландцев, побывавших в XVII столетии на се западном побережье) немедленно было с пользой освоено. Английские тюрьмы были переполнены, американские колонии бунтовали и в качестве каторги более не годились. А Новая Голландия нуждалась в гражданах, приток которых быстро организовали из каторжников.

Новую Голландию рассматривали как необитаемую территорию, пригодную для любого использования. Ее аборигены производили жалкое впечатление и не выдерживали никакого сравнения с беззаботными и свободолюбивыми таитянами. Даже Кук, самый опытный путешественник своего времени, не мог их понять: «Они могли кому-то показаться самыми несчастными людьми на земле, но были гораздо счастливее нас с вами, хотя они совершенно не знакомы с теми удобствами, которые ценят в Европе». Попытки Кука организовать здесь торговлю, да и просто установить с аборигенами контакт, чаще всего кончались ничем. Во-первых, у аборигенов ничего не было, во-вторых, им совершенно ничего не было нужно: «Они с полным безразличием относились ко всему тому, что мы им давали, и не желали расставаться с тем, что у них было».

Бэнкс размышлял в том же духе и предвидел вред, который могут принести контакты с европейцами:

«Сириус», первый английский корабль с каторжниками, прибыл в Ботани-Бей в 1787 году. Поселение, названное Порт Джэксон, появилось рядом с гаванью. Каторжники, их охранники и небольшая группа поселенцев собирались что-нибудь создать на своей новой земле. Попытки обрести самостоятельность напоминали опыт вирджинских колонистов почти двухсотлетней давности. У поселенцев пал скот, не уродился хлеб, им грозил голод. Сдержанность аборигенов приводила англичан в ярость и. чтобы установить хоть какой-нибудь контакт, их даже похищали. В число их жертв попал Беннелонг, на месте погребального костра которого ныне стоит Сиднейский театр оперы. Но и этот незначительный контакт оказался для аборигенов фатальным: их начала косить оспа. На втором году существования поселения Порт Джэксон они стали там появляться, выпрашивая продовольствие и табак. В 1791 году сюда прибыло десять судов с каторжниками, доставивших 1865 заключенных мужчин и сотню проституток. Поселение вставало на ноги. В том же году (еще одна параллель с Джеймстауном) колонисты собрали первый приличный урожай табака. Они принялись исследовать земли вокруг себя, которые Великобритания объявила своей собственностью. Обширные пустынные территории требовали знания окрестностей, где обитали аборигены, сумевшие выжить на этой суровой и неплодородной земле. Контакт с ними наконец-то с помощью алкоголя и табака был установлен. Табу на европейский табак было снято, но в поставках его аборигенам исчезло четкое регулирование. Из средства связи с божественным заменителем продовольствия табак превратился в удовольствие, доступное подросткам и даже женщинам. Привилегия взрослых и воинов превратилась в несчастье — в наркотическую зависимость.

Тем временем Лондонское миссионерское общество решило, что гораздо важнее спасать таитян от дьявола, чем от европейцев и их вредных привычек. В 1795 году судно под названием «Дафф» отправилось к таитянам для того, чтобы лишить удовольствий, мешавших им приобщиться к удовольствиям новым.

Кук предостерегал белых людей от общения с «благородными дикарями», и Лондонское миссионерское общество приняло его строну. Свободная любовь была объявлена вне закона, христианские запреты неукоснительно проводились в жизнь, табак, не считая его использования самоотверженными миссионерами, запрещался, короче говоря, европейское разложение Океании было завершено.

Между тем теории эпохи Просвещения приносили сладкие плоды в американских колониях Великобритании, жители которых с 1750-х годов стали проявлять активный интерес к международным делам и даже играть в них определенную роль. Например, молодой американец Джордж Вашингтон начал Семилетнюю войну (1756-1763), первый по-настоящему мировой конфликт, в который оказались вовлечены все сверхдержавы того времени. Сражения этой войны велись на четырех континентах. Вашингтон, подполковник милиции штата Вирджиния, убил нескольких французов, которые строили форт в пустынной местности, ныне близ Питсбурга. В результате последующего дипломатического конфликта Франция объявила шину Великобритании, которая в свою очередь объявляла войну Испании, и так далее. Как заметил Хорас Уолпол, «залп, произведенный молодым вирджинцем в американской глуши, воспламенил весь мир».

По окончании войны Вашингтон занялся выращиванием табака, но он не был первым колонистом, дебютировавшим на международной сцене. Просвещение добралось до Северной Америки одновременно с возрождением религиозного движения (так называемое «Великое пробуждение»), которое распространяло сходные идеи о прогрессе человечества. «Великое пробуждение» призывало к спасению человека посредством свободного выражения чувств и самосовершенствования. Ключевой считалась фраза из Откровения Иоанна Богослова (21, 5): «Се. творю все новое». Идеи религии и пауки, вдохновляющие умы беспредельной и вольной земли, способствовали появление таких выдающихся мыслителей, как эрудит-самоучка Бенджамин Франклин, воплощение предприимчивого колониального духа. Франклин стал мировой известностью и газетным магнатом, а заодно открыл Гольфстрим и основал науку об электричестве. В его газетах в Северной Америке появились одни из первых рекламных объявлений табака — реклама старейшей табачной компании «П. Лориллард и К°».

Этот международный профиль придал колонистам уверенности, и они выразили своим британским хозяевам неудовлетворенность как торговлей в целом, так и торговлей табаком в частности. Торговля табаком во время Семилетней войны почти не пострадала, главным образом по причине благородства конфликтующих европейских стран. Французов обеспечивали их любимым вирджинским табаком — специальный британский закон позволял нескольким кораблям доставлять табак во Францию и возвращаться оттуда порожняком. Тем не менее многочисленные ограничения в торговле привели к тому что колониальные табачные плантаторы оказались в огромных долгах перед британскими торговцами. Как заметил производитель вирджинского табака Томас Джефферсон: «Долги стали наследственными и передавались от отца к сыну па протяжении многих поколений, в результате чего плантаторы оказывались чем-то вроде собственности торговых домов». Джорджу Вашингтону тоже довелось испытать, что такое экономическая хватка Великобритании: «Какая досада, свобода мысли всегда оказывается в долгу!» Пытаясь оплатить часть своих затрат на Семилетнюю войну за счет колоний, английское правительство ввело новые налоги, против чего объединили свои усилия такие люди, как Франклин, Вашингтон и Джефферсон. Как выяснилось, введенные налоги не были ни несправедливыми, ни обременительными. Граждане Великобритании платили налог в пятьдесят раз больший, чем в колониях. Новые налоги ввел Джордж Гренвилль, британский премьер-министр, человек, «имевший страсть к инструкциям и ограничениям». Колонисты протестовали не против налогов, а против самого принципа налогообложения. Новые обложения воспринимались ими как законодательный Троянский конь, в котором они угадывали массу злых намерений, включая ущемление личных прав колонистов.

Возникшая в результате такого рода догадок паранойя была непреодолимой — отныне любое действие британского правительства воспринимали с величайшим подозрением, которое отчасти оправдывалось по причине полного идиотизма правительства Георга III. Нюхательный табак и мода по-прежнему господствовали в английском обществе, яркие цвета армейской формы вдохновляли его солдат. Чай вытеснил бренди из числа традиционных британских напитков. Жизнь в Лондоне была слишком очаровательной и захватывающей, чтобы прислушиваться к скромно одетым колонистам, которые, по слухам, жевали табак, словно животные. Подобное безразличие было особенно очевидным на самой верхушке общества, символизируемой монархом. Георг III проявлял настолько мало интереса к тому, что творится вне Лондона, что до своих зрелых лет и сумасшествия не видел окружавшего его королевство моря. Его жену, королеву Шарлотту, прозвали «Нюхающая Шарлотта», поскольку нюханье табака было самым частым и любимым ее занятием.

Колонисты тем временем начали разрабатывать концепцию самоуправления, исходя из того, что страна вполне может существовать и без короля. Многие колонисты были знакомы с классическими основами республиканской формы правления, внимательно изучали римские тексты, отыскивая в них цивилизованные прецеденты для обоснования рабства. Они же возродили и другое римское понятие: патриотизм. Плоды исследовательской деятельности колонистов — основанные на классических принципах теории, — распространялись в виде брошюр, издаваемых огромными тиражами. Типографии печатали их бесплатно -в знак протеста против нового британского налога на печать. Некоторые брошюры попадали в Лондон, где вызывали понятное чувство раздражения. Мало того, что колонисты уклонялись от уплаты налогов, так они еще предлагали вообще их отменить.

Вскоре эта тема стала принципиальной и для Великобритании. Необходима была жесткая рука: «Американцы обязаны подчиняться. Мы — их мать, они — наши дети. Они должны повиноваться, мы — повелевать». В 1770 году из Англии отправили в Бостон два полка и расквартировали их там за счет колонистов. Когда поселенцы выступили против этого расхода и забросали снежками британских солдат, чьи красные мундиры представляли собой соблазнительные мишени, солдаты ответили пулями, убив при этом четырех человек. Это событие колониальные газеты преподнесли как массовую бойню. Тысячи экземпляров с изображением инцидента на гравюре Пола Ревира были розданы в раз утратившему веру в иллюзии населению. Незначительные по характеру эпизоды послужили теперь поводом для новых вооруженных столкновений. В 1773 году, когда из Британии в Америку был отправлен избыток чая в надежде пристрастить колонистов к его употреблению, в гавани Бостона белые мужчины, переодетые индейцами, пробрались на корабли и выбросили груз в воду. Британцы пришли в шок: это не просто дерзость, но еще и нецивилизованная дерзость! Доктор Джонсон немедленно сопроводил ее своим комментарием: «Патриотизм — последнее прибежище негодяя».

Но гордые колониальные землевладельцы занимались не только принципами и возрождением римских идеалов. Их подстегивал также «интерес», — термин, которым Джордж Вашингтон обозначил личные поводы, побуждающие людей к действию: «Люди, вероятно, заговорят о патриотизме... но тот, кто сочтет его достаточным основанием для ведения длительной и кровопролитной войны, в конце концов поймет, что он заблуждался... Конечно, на протяжении какого-то времени патриотизм подталкивает людей к действиям и преодолению трудностей, но без участия интереса это долго длиться не может». В данном случае «интерес» Вашингтона заключался в том, чтобы его долги британским торговцам табаком были погашены.

Развитие событий до вооруженного столкновения шло медленно, но такова была особенность гой эпохи. Колониальные распоряжения путешествовали под парусами, и проходили месяцы, прежде чем они становились известными в колонии. Колонистам же не было нужды ждать прибытия корабля, и они могли действовать мгновенно, тогда как англичанам приходилось ждать новых приказов. Их конфликт со своими «родителями» являлся информационной войной в том смысле, что сердца и умы колонистов поразила не столько жестокость британцев, сколько ее восприятие. В колониальной прессе убийство нескольких человек превратилось в геноцид, а кража «красными мундирами» курицы — в трагедию, находящую отклик в груди каждого читателя.

Томас Джефферсон, красноречивый табачный плантатор, приложил немало усилий, чтобы сформулировать доводы колонистов в своем трактате «Краткий свод прав Британской Америки». Особое внимание в нем уделялось новому понятию — прав человека: «Бог, даровавший нам жизнь, даровал и свободу, силой их можно уничтожить, но не разобщить». В Лондоне трактат сочли занятным сочинением. Упорство, с которым колонисты в окружении своих рабов предавались филантропическим размышлениям, придавало им сюрреалистический оттенок. Доктор Джонсон замечает: «Как же так получается, что самые громкие крики о свободе мы слышим от надсмотрщиков негров?» Британское правительство решило в ответ послать дополнительный контингент «красных мундиров» и распустить законодательное собрание в Массачусетсе. Оно по-прежнему полагало, что воспитывает капризных детей, но нашлись колонисты, которые превратили возникшие разногласия в войну за независимость.

Тринадцать английских колоний составили Декларацию независимости, в согласии с которой они принимали на себя управление своей страной. Большая часть составителей Декларации занималась торговлей табаком. Если бы потребовалось выявить нечто общее у пятидесяти шести человек, засвидетельствовавших рождение самой могучей в истории нации, это оказались бы вера в Бога и занятия табачным бизнесом. В преамбуле Декларации перечисляются недовольства колонистов в адрес Великобритании; многие из них связаны с табаком, краеугольным камнем внешней торговли, а значит — национальной самобытности. В июле 1776 года тринадцать мятежных колоний приняли Декларацию и объявили миру о рождении Соединенных Штатов Америки.

О вероятном развитии событий между Великобританией и Соединенными Штатами лучше других догадывались табачные бароны Глазго, главные поставщики табака в Великобританию (49 миллионов фунтов табака из общего импорта в 90 миллионов фунтов в 1772 году). Табачные бароны жили в огромных домах там, где сейчас находится торговый центр города, разгуливали по гавани в плащах алого цвета и шляпах с золотыми украшениями. Они хорошо были осведомлены об истинном положении дел в Новом Свете и, как только получили сообщение о Декларации независимости, немедленно начали запасать табак. К началу войны табачные склады в Глазго были полны, а в гавани стояли тридцать два разгруженных судна. Предусмотрительность табачных баронов оправдалась — цена табака возросла с трех пенсов за фунт до тридцати восьми. Дефицит табака заставил британских подданных вновь взяться за выращивание местного табака в Йоркшире и Шотландии. «Красные мундиры» уничтожали урожай, а его производителей заключали в тюрьмы — возделывателей табака в Великобритании преследовали куда успешнее, чем в Соединенных Штатах. Чтобы облегчить участь страждущих соотечественников, пришлось заняться поставками табака с захваченных судов. С 1776 по 1782 год Соединенные Штаты экспортировали 87 миллионов фунтов табака, из которых 34 миллиона были захвачены Королевским флотом.

Вопреки ожиданиям англичан, колонисты сражались ничуть не хуже, чем составляли декларации. Англичане превосходили противника в полевых баталиях, но Соединенные Штаты организовали против них партизанскую войну, с которой через двести лет сами столкнулись во Вьетнаме. Они создали независимую администрацию, которая подняла налоги и установила дипломатические отношения с иностранными державами, прежде всего с теми, что находились во враждебных отношениях с Великобританией. Тактика меча и пера, партизанской войны и государственных визитов привела в 1778 году к союзу мятежников с Францией, а в 1779 году — с Испанией; табачная война медленно, но верно двигалась к победе колонистов. Бенджамин Франклин, представитель Соединенных Штатов за границей, буквально очаровал французов: «Одежда скромная, манера поведения простая, но величественная, речь прямая, волосы не пудрит. Такое впечатление, словно мыслителя времен Платона или республиканца времен Катона и Фабия перенесли вдруг в наш изнеженный и раболепный век». Тем не менее они с подозрением относились к понятию «республика»; как заметил король Людвик XVI: «Моя профессия — роялист». Французы заговорили о материальной компенсации своего участия — оно было обеспечено табаком. Бенджамин Франклин предложил пять миллионов фунтов табака в уплату помощи самой могущественной европейской нации. В какой-то степени табак оказался как причиной, так и венцом победы Соединенных Штатов в Войне за независимость.

Узнав о неестественном союзе американцев с французами, англичане направили всю свою энергию на подрыв его финансовой основы. Помимо нападений на разношерстные отряды мятежников «красные мундиры» под командованием лорда Корнуоллиса уничтожали средство их существования — вирджинский табак. Поля и амбары они сжигали, рабов отпускали на свободу. Впрочем, последние не выказывали особого желания сражаться против своих хозяев, как того ожидали англичане, и нередко отправлялись на сахарные плантации на лояльных Великобритании Карибских островах. Занятый уничтожением табачных плантаций, лорд Корнуоллис попал со своей армией в окружение у Йорктауна, где французский флот и американские солдаты вынудили его сдаться. Он сдал свою шпагу, после чего ему представилась возможность поразмыслить о том, не окажется ли тлевший в его трубке табак тем самым топливом, которое испепелит грезы его монарха о покорении мятежников.

Капитуляция вызвала в Лондоне большое беспокойство. Каким образом обученные наемники (большую часть армии Корхгуоллиса составляли ганноверцы) капитулировали перед кучкой портных и табачных фермеров? Правительство лорда Норта ушло в отставку, и новая администрация приложила все силы, чтобы покончить с конфликтом. В 1782 году Великобритания и Соединенные Штаты встретились в Париже для переговоров о мире. К удивлению французских делегатов мир был заключен легко и быстро. Недавно англичане уничтожили французские (европейский и карибский) флоты, защитили Гибралтар от испанцев, одержали победу в Индии, открыли для себя Австралию — для сохранения чувства собственного достоинства этого оказалось им вполне достаточно. Договорились о том, что табачные долги войдут в репарации, и торговля табаком была возобновлена.

Разгадку английской доброжелательности к Соединенным Штатам можно обнаружить в обмене репликами французского делегата-аристократа и британского представителя Калеба Уайтфурда. Когда француз заметил, что «тринадцать Соединенных Штатов создадут самую великую империю в мире», Уайтфурд ответил ему: «Совершенно верно, месье, и все они будут говорить по-английски».

На протяжении десяти лет многие из французских делегатов на Парижских переговорах тоже говорили по-английски. Затраты Франции на последнюю войну и огромные расходы королевского двора привели к невыносимому давлению на крестьян, которые платили налоги вдвое большие, чем английские крестьяне. Самыми ненавистными были пять главных налогов: на соль, алкоголь, таможню, место на рынке и табак, тем более что французские крестьяне были заядлыми курильщиками — табак помогал им притупить чувство голода. Вдохновленные успехом своих союзников в Америке, крестьяне восстали и провозгласили республику. Нюхать табак в республиканской Франции почти перестали — эта привычка неизгладимо ассоциировалась с придворными и королями, и в первые годы французской революции даже заядлым нюхальщикам пришлось перейти на курение, чтобы из-за табачных крошек на губах и чрезмерного чихания не лишиться головы.

Первые два года свободы французские любители табака были единственными гражданами европейских стран, которые курили не облагаемый налогом табак. Долго так продолжаться не могло — революционеры унаследовали государство-банкрота, а налог на табак был простейшим способом пополнить его казну. 29 января 1791 года в Национальном собрании прошли очень важные дебаты, на которых закон поставили выше необходимости. Великий деятель революции Мирабо приводил доводы в пользу единого табачного налога, хотя и не такого большого, как до революции. Ему противостоял депутат Родерер, утверждавший, что любой табачный налог это преступление против бедных и оскорбление революции. Родерер предложил разрешить любому желающему выращивать, изготавливать и продавать табак без налогообложения. Дело кончилось компромиссом — незначительным табачным налогом, который мало кто из французов платил.

К счастью для французских финансов к власти пришел человек, готовый поднять налоги на табак. Наполеон Бонапарт, командующий французской армией в Италии, победитель Австрии, в 1799 году стал одним из трех консулов, на которых было возложено управление Францией. К 1807 году он атаковал и разбил австрийцев, пруссаков и русских и положил конец Священной Римской империи, просуществовавшей с 962 года. Сам Наполеон табак нюхал (любимое времяпрепровождение времен ancien regime) и раз в неделю покупал килограмм нюхательного табака, что эквивалентно ста выкуренным сигаретам ежедневно. Наполеон коллекционировал дорогие табакерки — из драгоценных металлов и слоновой кости, янтаря и черепахового панциря, украшенные картинками и медалями с изображением таких тиранов и самодержцев, как Юлий Цезарь и Александр Македонский. На крышечке любимой табакерки, которая приносила ему счастье, был портрет его первой жены Жозефины Богарнэ.

Наполеон ввел табачные налоги, которые вскоре стали приносить больше дохода, чем в королевской Франции. Его армии не только перекраивали политическую карту Европы, но и меняли ее табачные привычки. Страх и голод, который они с собой принесли, отчасти послужили причиной повышенного спроса на табак; перемены общественных структур также способствовали распространению курения в странах, которые раньше осуждали его или пренебрегали им в пользу нюханья табака, этого безумия XVIII столетия.