Дневник киллера

7. Любовь и слезы

Меня посетила гениальная идея: сводить Анджелу в лондонский Аквариум. Идеальное место для первого свидания – совсем не то, что ресторан, где сидишь и не знаешь, что сказать. А так всегда есть тема для разговора, ходишь не торопясь и рыб всяких разглядываешь. Как это я раньше не догадался? Вообще свидания, особенно первые, для меня что-то вроде минного поля. В смысле, как себя вести. Взять хотя бы те же рестораны, или там кино, или пабы. Что люди делают, чтобы узнать друг друга получше? Не будем же мы всю жизнь только набивать желудок, смотреть фильмы или напиваться до соплей, что-то ведь и еще должно быть, разве не так?

Да и Аквариум годится на один раз, на следующей неделе придется выдумывать что-то другое, по крайней мере такое же интересное. Тем не менее для начала совсем неплохо. Анджела поймет, что я не какой-нибудь безмозглый тупица, который только и может, что в баре сидеть, а человек думающий, с широкими интересами. Серьезный. В общем, такой, на кого можно положиться. И главное, если Анджеле понравится Аквариум, я смогу повести ее в зоопарк, Национальную галерею, Хэмптон-Кортский лабиринт, Музей восковых фигур и всякие другие места, и тогда она узнает меня как следует и поверит настолько, что пойдет со мной в постель.

Я приехал ровно в час, и мы отправились в Аквариум. По дороге особо не разговаривали: к перспективе увидеть столько рыб сразу Анджела отнеслась довольно спокойно, не выказав ни особой радости, ни разочарования. Я решил, что это от волнения. Ничего удивительного – ведь для нее наше свидание тоже первое.

Аквариум оказался точно таким, как я и ожидал: ярким, разноцветным и очень интересным, но Анджела по-прежнему хандрила. Мы походили там около часа, обмениваясь редкими фразами типа "Гляди, вот опять красненькая плывет", потом Анджела пожаловалась на больную ногу и захотела присесть. Мне как-то не пришло в голову, что с ее хромотой ходить целый день – не великое удовольствие. Понятно теперь, почему она такая унылая. Следовательно, зоопарк и Хэмптон-Корт накрылись медным тазом. С другой стороны, исчезла опасность, что она затащит меня куда-нибудь на дискотеку, так что оно и к лучшему. В общем выбор мест для свиданий несколько сузился, хотя меня тут не в чем упрекнуть. Стало быть, Анджела, понимая это, должна приложить усилия, чтобы эти неудобства скомпенсировать.

Не тут-то было.

Мы зашли в закусочную, взяли по чашечке кофе, и внезапно все стало как всегда...

Темы для беседы иссякали быстрее, чем кофе в чашках, и очень скоро я обнаружил, что таращусь на Анджелу, пытаясь понять, не обидел ли я ее чем-либо.

– Интересное все-таки место, правда?

– Да, – тихо ответила она.

– Как кофе, ничего?

– Нормальный.

– Да? Мой тоже. – Я сделал глоток. – Хочешь пирожное?

– Нет, спасибо.

– Тут есть шоколадные и всякие.

– Спасибо, я сыта.

– Если все-таки захочешь, скажи, и я возьму.

– Хорошо.

– Значит, взять?

– Нет, спасибо.

– Понял. – Я огляделся в поисках вдохновения. – Ты давно работаешь уборщицей?

– Лет шесть.

– А раньше где убирала?

– В школе.

– Правда? М-м... Ну и как?

– Ничего, неплохо.

– А зачем тогда ты пошла в "Вольеру"?

– Там лучше платят.

– Если тебе не хватает денег, я...

Анджела быстро опустила глаза, и я понял, что наступил на первую мину и потерял обе ступни. Последовала неловкая пауза. Я попытался спасти положение.

– Ты всегда хотела стать уборщицей?

– Нет.

– А чем ты хотела заниматься?

Она пожала плечами:

– Не знаю.

– Я думал, что все девчонки хотят стать принцессами или ветеринарными врачами.

Анджела пожала плечами, давая понять, что ее этот вопрос нисколько не занимает.

– М-м... – Я задумчиво кивнул. Молчание.

Да что с ней такое, черт возьми?

Если она не хочет быть со мной, то почему согласилась на свидание? Какого еще рожна ей надо? Видал я робких девчонок, но Анджела им сто очков вперед даст. Клещами слова не вытянешь! За все время, что мы знакомы, эта красотка ни разу меня ни о чем не спросила. Ни о чем! Неужели я ей настолько не интересен?

Я в бешенстве скрежетал зубами, наблюдая, как она теребит пластиковую ложечку.

Ничего, в следующий раз все будет иначе. Первая неловкость пройдет...

– Так кем ты хотела стать? – спросил я снова, на этот раз более резко.

– В каком смысле?

По крайней мере это давало мне возможность повторить вопрос.

– Когда была маленькой. О чем ты мечтала? Анджела молчала довольно долго, и я подумал, что она решила не отвечать, но ошибся.

– О счастье.

Ложечка сломалась. Я вгляделся в лицо Анджелы и вдруг понял, что она и в самом деле глубоко несчастлива.

– Значит, тебе сейчас плохо?

– Да нет, не очень. – Анджела наклонила голову еще ниже, и мне вдруг отчаянно захотелось сделать ее счастливой. Эта девушка так похожа на меня – ей нужно лишь немного любви, и она сама готова любить. Мы просто созданы друг для друга.

– А что тебе нужно для счастья? – с надеждой спросил я.

Анджела подняла на меня смущенный взгляд.

– Скажи, мне очень хотелось бы знать!

– Чтобы моя мама выздоровела.

Я сочувственно кивнул, чтобы скрыть разочарование.

Мама? Выздоровела? Боже мой!

Вот уж чего не ожидал! Понятно, я не рассчитывал, что она кинется мне на шею и воскликнет: "Мне нужен ты, Иан, забери меня отсюда!", но могла бы по крайней мере сказать что-нибудь толковое. Поехать в отпуск, например, или вылечить ногу... Выйти замуж, в конце концов! Или, на худой конец, разобраться с каким-нибудь типом. Да что угодно!

Мама...

Да пошла она на хрен со своими болезнями! И не надо говорить, что это жестоко. Сколько лет Анджеле – двадцать восемь? тридцать? Пора же наконец и о себе подумать!

– Ну конечно! Что еще ты способен сказать! – тут же встряла моя собственная мамаша. – Ты-то никогда в жизни не думал ни о ком, кроме себя!

Я придушил ее прежде, чем она разоралась по-настоящему, и постарался понять, в чем суть проблем Анджелы. Может, ей нужен совет, пара слов от знающего человека, который прошел через то же самое? Не то чтобы я был таким человеком, но она-то ведь этого не знает.

– А что с твоей мамой? – поинтересовался я. Она смутилась. Хороший знак.

– Болезнь Альцгеймера. – Анджела посмотрела мне прямо в глаза. – Пока ей еще не совсем плохо, выпадают дни, когда все почти нормально, но иногда... – Она зябко повела плечами. – Бывает трудно. Очень трудно.

Я накрыл ее руку своей, чтобы продемонстрировать сочувствие. Анджела не шевельнулась и убрала руку, только когда я сказал:

– Знаешь, мне кажется, что ей будет лучше в больнице.

– Моей маме не нужна больница, ей нужна только я.

– Извини, я совсем не то имел в виду, просто я думал о тебе. Ведь это невыносимо для тебя... плюс еще работа и... и все остальное. – Под "остальным" я имел в виду ее ногу.

Анджела так и вскинулась. Мол, и вовсе ей не трудно, и со всем она справляется, и мамочка без нее не может, и все такое прочее. Мне стоило великих трудов убедить ее, что я не имел в виду ничего плохого.

Наконец я нашел маленькую щелочку в ее броне.

– Когда у нее это началось? – тихо спросил я.

– Шесть лет назад. – Анджела опустила глаза.

– Шесть лет... – Я качал головой и говорил, как ей сочувствую, а сам пытался подсчитать, сколько еще может протянуть старушка. Сколько живут с болезнью Альцгеймера? Из чего надо вычесть шесть? Лучше не спрашивать, а то опять обидится.

– У тебя есть братья или сестры? У нее никого не было.

– А отец? Давно умер.

– Так ты совсем одна? – нанес я решающий удар.

– Нет! У меня есть мама! – снова вскинулась Анджела.

Так, осторожно. Старушка, конечно, не в себе, но для дочери она по-прежнему человек. Единственная родственница.

Так мы сидели еще с полчаса, болтая об Альцгеймере, дочернем долге и протертой пище, пока Анджела не обнаружила, что уже поздно. Я высадил ее у дома, и она пошла к двери не оглядываясь – так и ушла бы, если бы я не спросил насчет следующего четверга.

– М-м... Не знаю, как мама себя будет чувствовать, – замялась она.

– Я замечательно провел время. Мне бы очень хотелось снова тебя увидеть.

Она еще некоторое время пыталась темнить, однако убедившись, что от меня не отделаться, согласилась встретиться.

На следующей неделе мы пообедали и, в общем, довольно мило поболтали. Разговор в основном шел о мамочке и ее болезни, что было довольно утомительно, особенно когда Анджела начала рассказывать подробности: как та вдруг вспоминает что-то в понедельник, чтобы снова забыть во вторник, и все такое прочее. Зато мы разговаривали, а это главное.

Через неделю мы ходили в кино, еще через неделю снова обедали, потом ходили в пиццерию и так далее, пока я вдруг не понял, что мы встречаемся уже больше двух месяцев. Каждый четверг мы едем куда-то, беседуем, смеемся (да-да, даже так) в течение трех часов, становясь все ближе и ближе друг к Другу. Неплохо. Однако если сложить все эти часы вместе, то едва ли наберется один полный день. Неправильно. Другие вон за одни выходные успевают больше, чем мы с Анджелой за все время знакомства.

Несправедливо. Ни черта у нас не получится, если встречаться по три часа раз в неделю. Пока мы по-настоящему узнаем друг друга, я сам, чего доброго, успею заполучить этого Альцгеймера. Нет, так больше нельзя.

В следующий четверг я всячески уламывал Анджелу взять выходной в субботу, чтобы провести его вместе, но пережал, и дело закончилось слезами.

– Извини. Ну прости, пожалуйста, я просто очень хочу быть с тобой.

– Я думала, ты понимаешь, – всхлипнула она. – На это надеяться нельзя.

Домой мы ехали молча.

У меня возникли опасения насчет будущего четверга. Я привык к нашим коротким свиданиям, жил только ими и думал о них всю неделю. Неудивительно, что два месяца промелькнули как один день. Логан ничего не поручал мне все это время; я только и делал, что планировал предстоящую встречу и читал в сети про болезнь Альцгеймера. Не представляю, что бы со мной стало, если бы Анджела сказала, что не хочет больше меня видеть.

Как оказалось, страхи были напрасны: на прощание она поцеловала меня и обещала через неделю встретиться.

В следующий раз все было как обычно, и я успокоился, но еще через неделю она вдруг отменила свидание. Оказалось, что в четверг, когда мы сидели в ресторане, ее мать упала и ушибла бедро. Анджела совсем расклеилась. Уволилась из "Вольеры" и не соглашалась выйти из дому больше, чем на полчаса, став такой же зажатой, как и в начале нашего знакомства.

Я чуть с ума не сошел.

Эта девушка была мне так дорога, что когда наших четвергов не стало, то с ними словно ушла какая-то часть меня самого.

Она не дала мне и слова сказать.

– Извини, дело не в тебе. Я люблю тебя, но видеться не могу... ничего не получится... Лучше было и не начинать... ничем тут не поможешь. Прощай!

Анджела любит меня!

Любит... Сама сказала!

Ничем не поможешь?

Как жестоко. И не только жестоко – неверно.

Уж я-то знаю, как тут можно помочь.