Наступило лето, а с ним и долгожданные каникулы.
— Вы поедете куда-нибудь отдыхать? — спросил меня Лёшка, когда мы вышли из школьной библиотеки, где только что сдали учебники за прошедший год.
— Поедем, — лаконично ответил я. — К бабушке.
Она живёт в деревне.
— Везёт, — позавидовал Лёшка. — А я тут, в городе, всё лето околачиваться буду.
— Поехали с нами, — радушно пригласил я. — Будет здорово.
— Ещё как здорово! — воодушевился Лёшка. — Только захотят ли твои родители взять меня с собой, а мои отпустить?
— А мы поговорим с ними.
А далеко ехать? — с любопытством спросил Лёшка.
— Примерно день на поезде, — ответил я.
— Жаль, что всего лишь день. Я люблю ездить на поездах.
— Я тоже. Но что поделаешь, если бабушка живёт так близко.
— Моя бабушка вообще живёт в соседней комнате. К ней в гости даже на троллейбусе не поедешь, — посетовал Лёшка.
Вечером, едва родители вернулись с работы, я сразу спросил:
— А можно с нами в деревню Лёшка поедет?
— Можно. Почему же нельзя? Вдвоём вам будет веселее, — ответила мама.
А папа добавил:
— К тому же лишний помощник не помешает — огород-то у бабушки размером со стадион.
И вот мы вчетвером стоим на перроне. Радостно и тревожно вслушиваемся в объявления, передаваемые по вокзальному радио. Через каждый метр под огромными зонтами расположились мороженщицы и продавцы горячих пирожков и сосисок. Там и сям шныряют в толпе разносчики газет. Но мы не отвлекаемся. С напряжением вглядываемся вдаль, откуда вот-вот должен прибыть поезд «Москва-Воронеж».
Наконец раздаётся свисток, и поезд, словно громадная зелёная гусеница, подползает к перрону. Мы без особых проблем находим свой вагон и занимаем целое купе.
Мы с Лёшкой забираемся на верхние полки, а папа с мамой занимают нижние.
Едва успеваем разместиться, как нас с Лёшкой прошибает голод.
— Странно, — говорит Лёшка, — меня же мама перед дорогой кормила.
— Не волнуйся, — успокаиваю его я. — Это у тебя от волнения аппетит разыгрался. У меня такая же история.
Мама накрывает, маленький, словно игрушечный, столик и мы с удовольствием обедаем, поглядывая в окошко на проносящиеся мимо дома и палисадники пригорода.
— Всю жизнь бы так есть и ехать, — мечтательно говорит Лёшка, очищая от скорлупы варёное яйцо. — Не учиться и в школу не ходить.
— Слушай, давай о школе на каникулах вообще не говорить, — предложил я и добавил: — Лучше поиграем во что-нибудь, чтобы было ехать нескучно.
— Во что? — нехотя откликнулся Лёшка.
— Например, в «да» и «нет» не говорить.
— Начинай, — не отводя глаз от окна, буркнул он.
— Вы поедете на бал? — весело спросил я.
— Что ты какую-то девчачью игру затеял? — взвился мой дружок. — Придумай хоть вопросы другие.
— Ну хорошо, — покладисто согласился я и задал новый вопрос:
— Когда станешь взрослым, где ты будешь работать?
— Ты что, не знаешь? В милиции.
— Да тебя оттуда быстро прогонят.
— Почему это? — удивился Лёшка.
— За недисциплинированность и вздорный характер.
— Сейчас как дам по уху!
— Вот-вот за это «по уху» и прогонят.
— А может, наоборот, похвалят. Милиционер ведь должен быть смелым, а то его преступники бояться не будут.
— Ну ладно, оставайся милиционером, — согласился я с его железным доводом. — А будет у тебя жена?
— На фиг она мне? — опешил Лёшка.
— Ну как же? Будет тебя после работы ждать, ужин разогревать.
— У меня для этого бабушка есть.
— Вот чудак! — раздосадованно воскликнул я. — Бабушке давно отдыхать пора, а не с тобой, лбом, нянчиться.
— Ну не знаю, — растерялся Лёшка. — Пусть будет жена. Мне от этого ни холодно, ни жарко.
— И дети у вас будут? — продолжал допрашивать я.
Лешка яростно почесал макушку и сказал:
— Может, и будут, почём я знаю?
— А кого бы тебе хотелось больше — сына или дочку?
— Мальчишку, конечно, — Лёшкин рот растянулся в улыбке. — Мы бы с ним в футбол играли, с уроков сбегали…
— Здрасьте приехали! Мы же про будущее говорим, когда взрослыми станем, — напомнил я.
— А! Точно! Ну тогда бы я заставлял его учиться на одни пятёрки. И чтобы он не курил, и по улицам без толку не шатался, и в комнате своей убирался. А ещё на секцию бокса ходил, чтобы быть сильным, как я.
— А ты сам-то всё это делаешь? — засмеялся я.
— Может, и не делаю, но дети же должны быть лучше своих родителей, — серьёзно сказал Лёшка.
— А своего сына за двойки наказывать будешь?
— Да, наверное, — подумав, ответил Лёшка. — Пожалуй, пару щелбанов отвешу.
— А! Проиграл-проиграл! — закричал я.
— Почему это? — вытаращился Лёшка.
— «Да» и «нет» не говорить, — напомнил я условие игры и захохотал.
— Тьфу ты! — рассердился Лёшка. — Давай во что-нибудь другое поиграем.
— Во что? У меня шахматы с собой есть.
— Да ну. Голову морочить. Давай в морской бой, — предложил он.
— Не, в школе надоело.
— Может, тогда в домино?
— Ладно, давай в домино, — через силу согласился я.
Так проиграли мы до самого вечера. Затем поужинали и легли спать. Засыпать под стук колёс было очень приятно. И я уже задремал, как вдруг послышался громкий храп. Ёлки зелёные! Я совсем забыл, что Лёшка во сне храпит. Я с ним намучился, когда он у нас пару раз ночевал. От расстройства у меня весь сон пропал. «Что же это, думаю, за безобразие. В кои-то веки удалось на поезде прокатиться и то не поспишь по-нормальному».
Лежу, а в голове мысли всякие мелькают, как столбы за окном. Уж думал, так за всю ночь глаз и не сомкну. Но нет, в конце концов задремал и незаметно уснул.
Долго ли, коротко ли спал, как говорится в сказках, а только приспичило мне ночью в туалет идти. Кое-как слез я с полки и, шатаясь в полусне, вышел в коридор. А коридор длиннющий, полутёмный и тоже шатается. Добрёл я до туалета, держась за стенку, и так же вернулся обратно.
Дверь в купе открыл — тихо. Хорошо, думаю, что Лёшка не храпит. Уснуть не помешает. Взобрался впотьмах на свою полку, а там кто-то лежит.
«Ага, — догадался я. — Это Лёшка ко мне перебрался. Думает, я испугаюсь и заору. Нетушки! Сам пусть утром проснётся и орёт».
Усмехнулся я и уснул спокойненько.
А утром слышу — и вправду орёт кто-то. Только не Лёшкиным голосом. Спросонку ничего не разберу. Какая-то старуха меня в бок пихает и кричит:
— Пресвятая Богородица! Спаси и защити! От человека лихого, от глаза дурного, от судьбы плакучей, беды неминучей!
Я вначале решил — привиделась она мне. А потом почему-то подумал, не Лёшкина ли это жена. А когда наконец совсем проснулся, с полки соскочил, гляжу — все в купе чужие.
На нижней полке дядька пузатый в майке сидит, рядом парень в татуировках, а напротив девчонка к стенке жмётся.
Тут я прямо обалдел. Где это я? И что это за люди? А старуха всё не унимается, чуть ли не визжит уже. Я от греха подальше — к двери кинулся. Только за ручку схватился, а парень меня — хвать!
— Ну что, — говорит, — обчистил старушку?
— Чего её чистить? Она вроде бы не грязная, — буркнул я.
— Ты лохом-то не прикидывайся, — снова говорит парень. — А колись по-хорошему.
Я никак не соображу, чего он от меня добивается и говорю:
— Дяденька, отпустите, а то я сейчас упаду.
Он мне:
— Ничего, не хрустальный, поди уши не отломятся.
Тут в дверь постучали, и вошёл проводник.
— Что случилось, граждане? Почему на весь вагон переполох устроили?
Старуха наконец замолчала, а толстый дядька говорит:
— Да вот субчика одного поймали. С какими целями проник он в наше мирное купе — не известно.
— Пройдём со мной, — проводник взял меня за плечо. — Разберёмся.
Парень отпустил мою руку и сказал:
— Разберитесь-разберитесь. А то никакого порядку. Спишь вот так ночью и беды своей не чуешь.
Мы с проводником вышли. Вижу: мама с бледным лицом и растрёпанными волосами мечется по коридору, подряд во все купе заглядывает.
Я сразу закричал: «Мама!», — вырвался от проводника и бросился к ней. И мы так обнялись, будто я с фронта вернулся.
Когда потом всё выяснилось, проводник укорил маму в том, что родители, дескать, плохо смотрят за своими детьми, а потому случаются всякие неприятности. Мама в ответ счастливо улыбалась, со всем соглашалась, а потом той, напуганной мной старушке, отнесла вафельный торт. Кстати, старушка оказалась доброй, меня простила, и вся эта история закончилась вполне благополучно. Если не считать, что Лешка хохотал надо мной всю дорогу как ненормальный.