Дневник Мишки Клюшкина

Как я водил Лёшку к зубному врачу

Как-то раз Лёшка пришёл в школу, держась за щёку.

— Что, зуб болит? — спросил я.

— Нет, нога, — сердито буркнул Лёшка и уселся за свою парту.

Я на него не обиделся, а посочувствовал.

Ещё бы! Я прекрасно помню, как болел зуб у меня и как мне его сверлили в кабинете у врача. А потом папа прочитал мне целую лекцию о том, как вредно не чистить зубы два раза в день и жить только на одних сладостях.

Теперь зуб болел у Лёшки. Все уроки он был хмур и неразговорчив, даже Наталья Борисовна заметила это.

— Ты, Лёша, сегодня нездоров? — спросила она, глядя, как Лёшка вцепился в щёку, словно боялся, что, отпусти он её, она тотчас же отвалится и шмякнется на пол.

— Да, зуб болит, — ответил он, не отнимая руки.

— Тебе обязательно следует показаться стоматологу.

— A-а, так пройдёт, — махнул рукой Лёшка, но по выражению его лица было видно, что он не очень верит в это.

— Нет-нет, — обеспокоенно возразила учительница. — Нельзя к своему здоровью относиться так легкомысленно.

— Подумаешь, — не смог удержаться от хвастовства Лёшка. — У меня один раз температура была выше сорока и то ничего, выжил. А тут зуб какой-то.

— Ты не прав, Лёша, — покачала головой Наталья Борисовна и обратилась ко мне: — Миша, проводи своего товарища в поликлинику, иначе он может нажить себе много неприятностей.

— Не-е, в поликлинику я не пойду, — запротестовал Лёшка.

— Почему?

— Не люблю я по врачам ходить. Повыдёргивают все зубы, а потом живи беззубый как хочешь.

Учительница засмеялась.

— Думаю, до этого не дойдёт. Врач решит, что делать.

— Знаю я, что он будет делать, — непримиримо пробурчал Лёшка.

— Уж не хочешь ли ты убедить нас в том, что боишься зубного врача? — хитро прищурилась Наталья Борисовна.

— Вот ещё! — вскинулся Лёшка. — Просто зуб жалко.

— Зачем же его жалеть, если он плохой? Он ведь и остальные испортит. Вот тогда ты точно к двадцати годам беззубым станешь.

— До двадцати ещё далеко, — беспечно махнул рукой Лёшка.

— Нет-нет, дружок, сейчас же отправляйся к врачу. Миша тебя проводит.

Я, конечно же, был рад уйти с последнего урока, а вот Лёшка, по-моему, омрачился ещё больше.

Мы шагали молча. Лёшка сосредоточенно разглядывал асфальт под ногами, потом вдруг остановился и промямлил:

— А я не знаю, где находится поликлиника.

— Не волнуйся, — поспешил успокоить я расстроенного товарища. — Тут недалеко. Всего две остановки. На троллейбусе поедем?

— Пешком пойдём, — хмуро ответил Лёшка и зябко повёл плечами.

Чем ближе подходили мы к поликлинике, тем сильней съёживался Лёшка. Наконец мы оказались перед высоким крыльцом с табличкой:

Лёшка бросил на меня быстрый пытливый взгляд и молча поднялся по ступенькам.

Едва мы отворили тяжёлую, обитую железом дверь, как в нос ударил острый лекарственный запах. Невольно морщась, мы подошли к регистратуре. Толстая тётенька с кудряшками, то и дело округляя глаза и играя бровями, увлечённо щебетала по телефону. Мы встали у окошка и приготовились терпеливо ждать.

— Ну что вам? — досадливо спросила тётенька, кладя наконец трубку.

— Зуб сильно болит, — торопливо ответил Лёшка, всё так же держась за щёку.

— А фамилия твоя как?

— Моя фамилия слишком известна, чтобы я её называл, — прыснул Лёшка.

— Шутить будешь в кресле, — одёрнула его тётенька. — Говори фамилию.

— Трубач, — сразу посерьёзнев, ответил Лёшка.

Регистраторша порылась на длинной полке и вытянула тоненькую тетрадку.

— Вот тебе твоя карточка, — сказала она, — иди в седьмой кабинет.

Нужный кабинет оказался в самом конце коридора, и возле него сидело много народа. Не прошло и пяти минут, как мы убедились, что ожидание очереди в стоматологической поликлинике дело не для слабонервных. То из одного, то из другого кабинета доносились истошные вопли.

— Пойдём отсюда, — захныкала толстая девчонка и потянула мать за руку. Та, приобняв дочь за плечи, что-то успокаивающе зашептала ей на ухо, но девочка продолжала ныть:

— Пойдём домой. Пойдём домой.

Среди шёпота и всхлипываний вдруг, всех порядком изумив, взвыл тощий длинношеий пацан лет двенадцати, которого держала за руку маленькая худенькая бабушка в чёрном старомодном жакете.

— Бог с тобой! — испуганно вскинулась старушка. — Ты что, Андрейка?

Но мальчишка, пропустив вопрос мимо ушей, пустился бежать к выходу.

— Удрал! Как есть удрал! — всплеснув руками, заголосила старушка. — Как же я теперь перед отцом-матерью отчитаюсь? И так уже две ночи мучится и другим спать не даёт. Вы только посмотрите, люди добрые, что этот разбойник вытворяет. Никакого сладу с ним нет, ни за что к врачу идти не хочет.

Бабушка всплеснула руками и засеменила вслед за внуком. Я взглянул на Лёшку и от его вида напрягся не меньше, чем от воплей Андрейки. Лицо друга было белее простыни, даже веснушки исчезли, а рыжие короткие волосы на голове стояли дыбом.

— Ты че-чего? — спросил я заикаясь, сам готовый опрометью выскочить в дверь, за которой скрылся Андрейка.

Лёшка промолчал. Уставившись в пол, он сидел как истукан. Я решил отвлечь его от тяжёлых дум и сказал первое, что пришло в голову:

— А тебе идёт этот пиджачок.

Лёшка оглядел свой лоснящийся на карманах и локтях клетчатый пиджак, который он носил, не снимая три года кряду, и, взглянув на меня исподлобья, спросил:

— Ты что, дурак?

— Нет, в самом деле пиджачок классный, и клеточки на нём как раз под цвет твоих глаз, — как можно беззаботнее ответил я. — Сразу видно, что у человека есть вкус.

Лёшка засопел и снова тупо уставился в пол.

— И ботинки подобраны в тон, — продолжал я.

Лёшка испуганно огляделся и быстро подобрал ноги в заляпанных грязью ботинках под диванчик.

— Щас как дам, — прошипел он мне, зло тараща глаза.

— А что такого я сказал? — невинно спросил я. — Вот и брючишки, смотрю, у тебя тоже стильные. Жаль, конечно, что они не в клеточку, ну да ладно, в школу и такие сгодятся. Рановато тебе ещё фасонить.

Окружающие с интересом прислушивались к нашей тихой задушевной беседе и теперь переключили своё внимание на Лёшкины брюки, давно забывшие, что такое стрелки. Лёшка быстро прикрыл их руками, но на все брюки рук не хватило, и тогда он нервно встал и громко сказал:

— Вроде бы зубная больница, а ходят сюда одни дураки.

— Почему это дураки? — возмутилась мать толстой девчонки. — Думай, что говоришь.

— Я не про вас.

— А про кого?

— Вон про него, — кивнул на меня Лёшка.

— А за дурака сейчас ответишь, — поднимаясь сказал я.

Мы сцепились и наградили друг друга парой тумаков, но тут Лёшку пригласили в кабинет.

— Ещё не моя очередь, — попытался увильнуть Лёшка.

— Ничего, — усмехнулась женщина, — тебе, как участнику военных действий, положено проходить без очереди.

Скрепя сердце потащился Лёшка в кабинет, а я, любопытствуя, стал наблюдать в щёлку.

— Ну теперь-то руку опусти, — сказала врачиха, усадив его в кресло. — Донёс уже зуб до места. Открывай рот.

Она взяла со стеклянного столика какой-то металлический инструмент и стала стучать Лёшке по зубам. Даже в коридоре был слышен этот звук.

— Какой болит? — спросила врачиха.

— Ы-а-у — промычал Лёшка с открытым ртом.

Врачиха убрала инструмент.

— Не знаю, — повторил Лёшка.

— Как не знаешь? Какой же мы будем лечить?

— Никакой.

— Зачем тогда пришёл?

— Я сейчас уйду.

Лёшка начал выкарабкиваться из кресла.

— Нет уж, — остановила его врачиха. — Раз пришёл, значит, что-то болит.

— Живот, — попытался схитрить Лёшка.

— Живот, увы, не по моей части. Вот разберёмся с зубами, пойдёшь к хирургу. Открывай рот.

Докторша снова осмотрела Лёшкины зубы и потянулась за щипцами.

— Не надо! — вдруг во всё горло гаркнул Лёшка.

Врачиха вздрогнула и уронила инструмент на пол.

— А ну сиди смирно! — прикрикнула она. — Из-за тебя снова стерилизовать придётся.

Лёшка присмирел и сидел тихо до тех пор, пока врач снова искала что-то у себя на столике. Но, как только она повернулась к нему, держа в руке страшные блестящие щипцы, Лёшка резво вскочил, стукнулся о лампу и, схватившись за голову, упал обратно в кресло.

— Ну ты и каскадёр, — покачала головой врачиха и поднесла щипцы к Лёшкиному рту.

— А-а-а! — бешено заверещал Лёшка и вцепился что было сил в её руку.

— Да ты что, спятил? — заругалась врачиха. — Малыши, бывает, сидят да помалкивают. А ты, лоб здоровенный, разорался, как ишак. Ты должен им пример подавать.

По-видимому, такое нелестное сравнение сильно задело Лёшку, и он послушно открыл рот. Врач ловко сунула инструмент ему в рот, Лёшка дёрнулся, вскрикнул «ой!» и снова схватился за щёку.

Докторша засмеялась:

— Поздно, парень. Зуб-то вот он.

Она показала зажатый в щипцах коротенький беленький зуб.

— Зачем же вы его вырвали? — рассердился Лёшка. — Он же ещё совсем хороший.

— Где ж хороший? Во-первых, его давно кариес подточил, а во-вторых, он всё равно шатался. Молочный ведь. Не переживай, новый вырастет. К свадьбе опять зубастым будешь.

Она заполнила карточку и выпроводила его из кабинета. Лёшка, не веря, что всё обошлось как нельзя лучше, встретил меня сияющим взглядом:

— Я, понимаешь, думал, что сначала укол делать будут или, того хуже, сверлить станут. А тут раз — и всё, — сказал он и горделиво пошёл по коридору.

Мы вышли на улицу.

— А что, Мишка, — спросил он, — правда мне этот пиджак идёт?

— Как корове седло, — обидевшись, что друг не оценил моих добрых намерений, огрызнулся я.

— Спасибо тебе, Мишка, — вдруг сказал Лёшка.

— За что? — растерялся я.

— За то, что в поликлинику проводил.

— Да-а, пустяки.

— Знаешь, если тебе понадобится, я тоже могу тебя проводить.

— Лучше пусть не понадобится, — поспешил отказаться я.

— Ну тогда пока! — сказал Лёшка и, ощерив беззубый рот в улыбке, помахал мне рукой.