Дневники 1923-1925

111

…от плена человеческого. — В дневниковой тетради 1924 г. обнаружено заявление Пришвина в хозяйственную комиссию Всероссийского союза писателей:

«По поводу своих частых отлучек из Москвы, в течение которых моя комната остается неиспользованной, заявляю следующее.

Не имея возможности найти квартиру для своей семьи в Москве, я поселил ее в деревне возле г. Ленинска, где обучаются мои дети в школе второй ступени. Если бы я нашел вторую комнату в Москве, то не отлучался бы из нее совершенно и жил бы так же, как и другие семейные члены союза. В течение этой зимы я постараюсь добыть вторую комнату, быть может, в нашем же общежитии, и отлучаться больше не буду.

Пока же я не подыскал себе второй комнаты, эта маленькая, самая маленькая в общежитии, сырая комната мне совершенно необходима и даже во время моих отлучек, потому что под наблюдением Ю. В. Соболева в ней хранятся мои архивы <1 нрзб.> когда вы потом узнали, в каких условиях я живу в деревне. Но самое главное, ведь я не только затем приезжаю в Москву, чтобы продавать свои рукописи, я веду краеведческую работу в Ленинске, и мне в Москве необходимо работать в библиотеке, присутствовать на разных ученых собраниях. Каким образом вести такую сложную работу писательскую, научную, общественную, не имея возможности рассчитывать на минимум покоя, не быть уверенным, что все оставленные материалы и книги лежат на своем месте?

Не могу себе представить трудность моего положения, если бы комнату в Москве у меня отобрали: ведь на месте в Ленинске я не могу извлечь рубля для существования своей семьи и также ни одной ценной книги для своих работ, и у нас там нет ничего…

В глуши невозможно жить культурному человеку и еще с писательским именем и не принимать участия в местном культурном строительстве. И потому я, связавшись с Госпланом, с одной стороны, с местными учреждениями, с другой, веду без вознаграждения за свой труд краеведческую работу. Прилагаемый мандат Госплана удостоверяет в этом, и я во всякое время могу представить удостоверения от Ленинского Укома и т. д., что на месте нечто делаю, и это дело требует постоянной связи с Москвой. (Последнее время я в "Известиях".)

Но я всегда во всякое время готов бросить свою научную и общественную работу, совершенно меня разоряющую; если Вы мне предоставите в общежитии вторую комнату, в одной будет жить моя семья, в другой я — безотлучно. Но пока этой комнаты нет, я должен и отлучаться, и сохранять за собой один самую маленькую и сырую комнату.

Не лишним считаю сообщить, что в деревне Костино, где я поместил свою семью, я занимаю избу в одну комнату, разделенную перегородками, не доходящими до верху, и потому, чтобы работать без помехи, устроился с писанием в примыкающей к избе старой постройке вроде бани. Каждый раз, когда я уезжаю в Москву, эту баню собираются у меня отобрать, и я всегда приезжаю к очередному скандалу. В последний раз председатель Комитета Взаимопомощи для выселения меня из бани обратился к городским властям. Явилась комиссия, все были поражены моей убогой обстановкой житья, худшей даже, чем у последнего кустаря. Вот тогда комиссия так повернула дело, что больше даже едва ли когда-нибудь граждане Костина заикнутся о моих правах на баню. Исключительная бедность моя объясняется тем, что я живу…

Не раз уже и в Москве моя побеленная баня подвергается осаде людей, не желающих вникнуть в мое положение и решающих все сплеча.

Я жду от вас, товарищи, такой же комиссии, которая установит удельный вес всей моей деятельности и с этой деловой точки зрения признает мое неоспоримое право на комнату и, может быть, даже при первой возможности даст мне вторую комнату и спасет моих уже взрослых ребят от одичания среди граждан деревни Костино».