Дневники Берии подтверждают: Виктор Суворов прав!

Так для чего же потребовался пакт?

А все-таки — с кем будет война?

Дружба с Германией дружбой, а намеки на истинные цели пакта с Гитлером прослеживаются уже в феврале 1940 г., когда Берия пишет: «Коба… говорит, пусть капиталисты морду друг другу бьют, а мы посмотрим и армию укрепим» (1. С. 160). Примерно в том же духе Лаврентий Павлович высказывается и менее чем три недели спустя: «Снова началась эпоха империалистических конфликтов, и надо использовать в свою пользу все противоречия. Вот они уже воюют друг против друга… А мы будем укрепляться. А там посмотрим» (15 марта 1940 г.)(1. С. 165).

Само по себе это еще ни о чем не говорит? Согласен. Но вот Берия касается работы железных дорог, Кремлев приводит его записку от 17 января 1941 г. Сталину, Молотову и Кагановичу, но почему-то не всю, а только «извлечения» (на полстраницы), хотя «хотелось бы привести полностью» (1. С. 214–215). Почему только полстраницы? Почему не хотя бы несколько страниц, если уж действительно объем книги не позволяет привести целиком?

Кстати, «извлечение» касается только того, что погрузку предполагается (по Львовской, Ковельской и Брестской железным дорогам) провести на 75 % в вагоны узкой колеи, а ведь железные дороги во вновь присоединенных областях (по крайней мере, в обслуживаемых этими железными дорогами) перешиты уже на широкую. И Кремлев делает вывод: бюрократы (или вредители?) из Наркомата путей сообщения игнорировали факт переоснащения путевого хозяйства, а бюрократы (или вредители?) из Генштаба проглотили это.

Ну, Кремлеву простительно, что он умнее «вредительства» ничего не придумал («Столетиями народ строил, создавал и всегда честно, даже на бар. Ни о каком вредительстве не слышно было от самых Рюриков. И вот, когда впервые достояние стало народным, сотни тысяч лучших сынов народа необъяснимо кинулись вредить», — иронизирует Солженицын)[38], а мы спросим: а может быть, это делалось с учетом будущего театра военных действий? Европейские-то железные дороги остаются узкоколейными!

И еще: там же (1. С. 215) говорится, что план перевозок «не предусматривает перевозки по Литовский, Латвийской и Кишиневской дорогам», что Кремлев тоже расценивает как «вредительство». А мы спросим: а зачем массовые перевозки к самой границе, если собирались обороняться? Например, в Молдавию, за Днестр? Когда немцы напали, возникла проблема — как эвакуировать все обратно через Днестр.

А как так получилось, что у самой границы оказалось 7 (семь) миллионов винтовок, которые перед войной были складированы (почти весь стратегический запас!) в западных округах и там были «благополучно» захвачены врагом (1. С. 271)? Зачем их туда свезли?

У Кремлева все просто: «Принять такое решение мог или кретин, или сознательный враг. Сталин о нем не знал, Берия этот факт не успел выявить». Ну, понятно, Кремлев прав, говоря, что «ни у Сталина, ни у Берия не могли дойти руки до всего» (1. С. 271). Но чтобы Сталин, вникавший самостоятельно в куда меньшие детали, не знал, что почти весь стратегический запас винтовок вывезен в западные округа? Не верю!

И не только то, где были размещены винтовки, говорит о многом. А тот факт, что окружной (в военное время — фронтовой) госпиталь Западного особого округа к 22 июня 1941 г. оказался в Бресте, у самой границы — он о чем свидетельствует? Причем до сентября 1939 г. он находился в Бресте — городе, где находился штаб округа. А как Брест стал советским — был перебазирован туда. Зачем?

Представим, продолжает В. Суворов, ситуацию: у рядового Иванова из 100-й стрелковой дивизии, расположенной под Минском, — аппендицит. И что же, прикажете доставлять его в госпиталь в приграничную полосу? И в самом деле, в госпиталь в Бресте возили солдат из Витебска, Могилева, Смоленска (запад Смоленской области тоже относился тогда к Западному особому округу). И Суворов делает вывод: расчет, очевидно, был на то, что после вторжения в Европу госпиталь окажется в тылу наступающих войск. Другое объяснение дать трудно[39].

А сосредоточение авиации у самых границ? Этого Сталин тоже не знал?! Может, не зря и Кремлев поминает В. Суворова-Резуна, попутно пиная ГРУ (до февраля 1942 г. — Разведуправление Генерального штаба) — «заведение вообще-то перманентно не очень надежное» — за то, что этот последний и Пеньковский вышли из его рядов (1. С. 239), как будто из НКВД — КГБ на Запад никто не перебегал! Да гораздо чаще!

Кстати, Пеньковский действовал не по собственной инициативе, а по заданию своего шефа — начальника ГРУ И. А. Серова. Но хрущевское время — отдельная тема, вернемся все же в 1941 год.

Так, может быть, автор «Ледокола» прав? И полные (или хотя бы частичные, но обширные) сведения о работе железных дорог СССР в первой половине 1941 г. эту правоту подтверждают? Потому и приводит Кремлев всего полстраницы? Типичный, кстати, прием «антирезунистов» — приводить «частично» неугодные им материалы.

Возьмем, например, вышедший в 1998 г. сборник документов «1941 год». Он напичкан сообщениями агентов разведки, в том числе не имеющими никакого отношения к теме, при этом многие из них повторяются снова и снова. А вот на полный текст «Плана Генерального Штаба Красной Армии о стратегическом развертывании Вооруженных Сил Советского Союза на западе и востоке» (от 11 марта 1941 г.) места не хватило. Из 16 страниц опубликовано всего четыре. И каких четыре? Подробно сообщается, сколько войск нужно для защиты северного побережья страны (От кого его защищать? От белых медведей? — Д. В.), закавказских, среднеазиатских, дальневосточных рубежей. А вот самое главное — развертывание войск против Германии и планы действий — опущено[40]. Почему?

Идем дальше. Выше Кремлев, как мы видели, сетовал, что Сталин не решился на «крутой разворот» в сторону Германии. Однако при этом уже 2 ноября 1940 г., накануне визита Молотова в Берлин (и за полтора месяца до того, как Гитлер утвердил план «Барбаросса»), Сталин задумался о том, чтобы начать формировать из пленных поляков (и чехов — а кстати, откуда в СССР в ноябре 1940 г. чехословацкие военнопленные? — Д. В.) войска для войны с немцами («отдельные военные части до дивизии») (1. С. 203). Таким образом, и тут косвенно подтверждается правота В. Суворова-Резуна.

И тут самое время снова вернуться к вопросу о том, кто же расстрелял поляков. Как мы видели, в апреле 1940 г. — лакуны в дневниках Берия, а четыре года спустя — запись: правильно, мол, их немцы шлепнули. Так кто же поляков расстрелял? И если это сделал СССР, то почему весной 1944 г. в дневниках Берия появилась запись о немцах?

Выскажу свое мнение, и можете спорить. Весной 1944 г., через год после скандала с расстрелом поляков, а самое главное, в ситуации, когда СССР «светило» после войны в лучшем случае овладеть всей Центральной и Восточной Европой, а с остальным капиталистическим миром до поры приходилось по-прежнему сосуществовать, Берия не рискнул даже личному дневнику доверить правду.

Ну, а весной 1940 г., в предвкушении «освободительного похода» до Ла-Манша, Тихого и Индийского океанов и установления «Земшарной Республики Советов», Лаврентий Павлович вполне мог пооткровенничать хотя бы в личном дневнике. Пока — только в личном дневнике. А после завершения «Великого Похода» можно будет и совсем не скрываться — победителей ведь не судят! Понятно, что в наши дни «Павел Лаврентьевич» или кто-то другой вымарал все это из дневников, отчего апрельские (1940) лакуны и возникли.

Подтверждается правота В. Суворова-Резуна и другими фактами. Вот приводятся данные о советских десантниках, переделанных с началом войны в пехоту. Кремлев упоминает о 13-й гвардейской дивизии прославленного А. И. Родимцева, но добавляет, что немногие знают, что в начале своего боевого пути эта дивизия была частью ВДВ. И сам приводит длинный список десантных частей, переделанных в пехотные. Так, например, 1-й воздушно-десантный корпус (ВДК) в июле 1942 г. был переделан в 37-ю гвардейскую стрелковую дивизию, 3-й ВДК в феврале 1942 г. — в 33-ю, 5-й в начале августа — в 35-ю и т. д., причем гвардейские звания они получали авансом, еще до первого боя.

Кремлев полагает, что десантное прошлое этих стрелковых дивизий, получивших звание гвардейских авансом, еще до всяких боевых заслуг, в официальной советской истории войны замалчивается потому, что в их формировании, возможно, сыграл большую роль Берия (2. С. 77–83).

Что же, может быть, и сыграл (хотя Кремлев и тут никаких доказательств, кроме «возможно» и «может быть», не приводит), но зачем было сначала создавать части как десантные (т. е. явно наступательные), а потом переделывать в пехоту? А Суворов-Резун в «Последней Республике», тоже перечисляя факты переделки ВДК в пехотные дивизии, объясняет, зачем это делалось. Если бы РККА успела ударить первой, то ее ВДК были бы использованы по прямому назначению. Задавить Германию — и после того вся наша авиация была бы брошена на обеспечение высадки десантов… Вторая (после разгрома Германии) возможность: для захвата территорий, которые германской авиацией слабо контролируются (Румыния, Болгария, Югославия и т. д.). Третья возможность: в условиях развала Германской империи для захвата… никем не контролируемых территорий Франции, Бельгии, Голландии и т. д. Четвертая возможность: захват никем не управляемых колоний разгромленных европейских метрополий и дружественной Британии[41].

Кстати, Берия в конце декабря 1941 г. пишет: «Сколько труда на ветер ушло! Сколько самолетов делаем, а их собьют!» (2. С. 9). Но почему их столько посбивали? Потому что столько самолетов оказалось летом 1941 г. у самой границы и их подавили на аэродромах? А почему они там оказались?

Почему несметные танковые и авиационные армады к концу года были потеряны из-за того, что склады с запчастями оказались у самой границы, или из-за того, что танки без поддержки авиации остались? Далее, и это самое главное, почему 85 % мощностей военно-промышленного комплекса находилось к июню 1941 г. на территориях, которые к концу года займет противник, и далеко не все предприятия успели эвакуировать? О 7 млн винтовок сам же Берия пишет выше. Но возникает вопрос: как так получилось? Зачем все это строили у самых границ или гнали к самым границам, если собирались обороняться?

Но вернемся в 1940 год. Никаких признаков «разворота» в сторону Германии во второй половине 1940 г. мы не заметим. Более того, во время визита Молотова в Берлин СССР предъявил Германии такие требования (например, признание сферой влияния СССР Финляндии, Болгарии, Турции)[42], выполнение которых ставило Третий рейх в полную зависимость от СССР, поскольку отдавало в распоряжение Сталина Скандинавию с шведской рудой и финским никелем и Румынию с ее нефтью, без чего Германия воевать не могла.

Берия еще в мае 1939 г. констатирует: «Если мы с ними (с немцами. — Д. В.) договоримся, то воевать с ними не придется». И далее: «Рано нам с ними воевать. А лучше вообще не воевать» (1. С. 121–122).

Что это — доказательство мирных намерений? Но применительно к маю 1939 г. второе высказывание можно было бы интерпретировать и иначе: рано с немцами воевать, пусть сначала они в Европе побольше захватят, чтобы было от кого «освобождать». «А лучше вообще не воевать» — а может быть, уже тогда намечалась комбинация: «занимаем Румынию, оставляем Германию без нефти — и воевать не понадобится»?

Интересно, что Кремлев пишет (1. С. 235): мол, если бы Англия заняла Балканы, она получила бы возможность бомбить нефтепромыслы Плоешти… Так и хочется заменить «Англию» некой другой страной! Кстати, «для Гитлера была жизненно важной румынская нефть — единственный надежный (выделено мною. — Д. В.) источник поставок в Германию» (Там же). Получается, что СССР — источник ненадежный? Интересное признание!

Тем более что и сам Кремлев несколько ниже признает и другое: что «негибкая политика СССР (в качестве конкретного примера приводится заключение «Договора о дружбе и ненападении с Югославией», только что, 27 марта, свергнувшей прогерманское правительство Цветковича, что и привело к нападению на эту страну Германии на другой день после подписания советско-югославского договора, 6 апреля 1941 г.) привела к тому, что Тройственный пакт (заключенный Германией, Италией и Японией 27 сентября 1940 г.; Кремлев почему-то пишет «1939» — вероятно, описка. — Д. В.)… стал приобретать не очень-то дружественный по отношению к СССР характер», хотя поначалу был направлен на нейтрализацию США и противодействие Англии. То, что этот пакт не имел антирусского (правильнее: антисоветского. — Д. В.) характера, лучше всего доказывается тем, что в ноябре 1940 г. Гитлер в беседе с Молотовым предлагал нам присоединиться к Тройственному пакту».

Причем «приобретать не очень-то дружественный по отношению к СССР характер» Тройственный пакт начал именно после визита Молотова в Берлин (1. С. 235–236), где вышеупомянутые советские требования и были предъявлены. Вскоре после того — 20–24 ноября 1940 г. — к Тройственному пакту присоединились Венгрия, Румыния и Словакия, 1 марта 1941 г. — Болгария, а 25 марта — Югославия. С чего бы вдруг?

Далее, а с чего бы вдруг СССР 5 апреля 1941 г. подписал пакт «О дружбе и ненападении» с Югославией? Сам же Кремлев признает, что Югославия была «одним из наиболее антисоветских государств в Европе», дала приют множеству белоэмигрантов (а что в этом враждебного — дать приют людям, вынужденным уехать из своей страны? Или она должна была выдать их большевикам на бессудную расправу? Хорошо известно, что стало с теми врангелевскими офицерами, которые поверили Беле Куну и Р. Землячке и не уехали из Крыма! — Д. В.), а дипломатические отношения с СССР установила «последней в Европе, если не считать Ватикана» — 25 июня 1940 г. (1. С. 236–238). Да, но зато она была важным плацдармом для давления на Германию. Кстати, дата установления дипломатических отношений в свете общей обстановки в Европе на тот момент тоже о многом говорит.

Ну и чем все это принципиально отличается от того, о чем писал Суворов-Резун? И не он один. И это не первый случай, когда вроде бы ярые критики автора «Ледокола» на самом деле повторяют его же слова.

О «физическом воздействии»

Наконец, Кремлев повторяет и сталинское заявление о применении пыток, которое другие сталинисты неоднократно объявляли хрущевской выдумкой: «Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие… (Это какие же — американская? Британская? Шведская? — Д. В.) Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманной в отношении… заклятых врагов рабочего класса и колхозников» (1. С. 94). Добавим, что «органы» сами определяли, кто «заклятый враг», и если он сам был рабочим или колхозником, то это ему не очень-то помогало.

Правда, 10 января 1939 г. Сталин шифровкой напомнил, что физическое воздействие — крайняя мера «в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допросов, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков (1. С. 93)…

В переводе с советского «новояза» это разъяснение звучит примерно так: если, скажем, не называют заговорщиков, которых нет или о которых они ничего не знают; или если они не признаются, а их непременно надо (ну хотя бы «с точки зрения революционной целесообразности») посадить…

Отметим еще, что признание подлинности сталинского заявления о применении пыток не мешает г-ну Кремлеву утверждать, что «пытки даже в МГБ Игнатьева («даже» — поскольку последний — министр госбезопасности СССР после войны — есть еще один, наряду с Хрущевым, тайный враг, по мнению комментатора; об этом подробно в конце книги. — Д. В.) не были нормой» (3. С. 131).

1941: причины разгрома

Так или иначе, война началась, и началась с грандиозных поражений. По Кремлеву, понятно, это произошло в том числе и потому, «что не были до конца вычищены из жизни страны неразоблаченные сторонники Троцкого, Бухарина, Тухачевского, Якира, Уборевича…» (3. С. 254) — короче, опять «мало постреляли».

Ну, вообще, такого, чтобы стреляли «не мало», у сталинистов, по-моему, попросту не бывает. Сколько ни стреляй — все недостаточно. И по большому счету, сталинский тезис об «обострении классовой борьбы по мере движения к социализму» оказался правильным — только с двумя оговорками.

Первое: под «социализмом» надо понимать тоталитарный социализм (есть и демократический социализм социал-демократов, он тоже далеко не идеален, но его обсуждение — отдельная тема) с тотальной принудиловкой и превращением всего населения в государственных рабов.

Вторая: под «классовой борьбой» надо понимать не сопротивление «недобитых эксплуататоров», а сопротивление общества тотальному порабощению. Но мы отвлеклись, продолжим все же рассказ о войне.

Итак, «не всех постреляли», вот и гнали «недобитые» все, что можно, к западным границам, а бедный Сталин ничего не знал. И Берия ему вовремя не сообщил, что почти вся армия под удар подставлена. Еще раз: сталинская империя была централизована, как никакая другая, скрыть от всевидящей власти можно было отдельные факты, но не массовый вывоз к границе, например, почти всего стратегического запаса тех же винтовок.

И вообще, что за манера такая: как за какие провалы отвечать — виноват кто угодно, только не тот (или не те), кто имел абсолютную власть?! Так не бывает!

Ну, а конкретно в разгроме Западного (Белорусского) округа, по Кремлеву, виноват командующий Белорусским округом «вредитель» Павлов, который тоже, «возможно (опять это «возможно»! — Д. В.), был связан с заговором Тухачевского». Вернее, сказано так: Сталина дезинформировали относительно намерений немцев Павлов — по вышеуказанной причине, а также Хрущев и (не смейтесь!) первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко; но этих двоих г-н Кремлев милостиво к заговорщикам не причисляет, а просто они «смотрели в рот Сталину» (1. С. 315).

Ладно, допустим, что так и было, что Кремлев в данном случае прав. Но тогда возникает вопрос: что же за атмосферу создал Сталин (и Берия как глава НКВД руку не мог не приложить), что, вопреки всем сведениям о приготовлении Гитлера к агрессии, ближайшие соратники продолжали «смотреть ему в рот», вместо того чтобы кричать о надвигающейся опасности!

Теперь насчет «главного виновника — Павлова». В первые дни войны все пять на тот момент живших и здравствовавших Маршалов СССР — С. К. Тимошенко, К. Е. Ворошилов, С. М. Буденный, Б. М. Шапошников и Г. И. Кулик — находились на Западном направлении, все «помогали» Д. Г. Павлову. А виноват он один? Кроме того, там же, в Белоруссии, находился Л. З. Мехлис с практически неограниченными полномочиями карать и миловать. И куча генералов, включая Г. К. Жукова, на которого Сталин с 26 июня возложил персональную ответственность за Западный фронт.

Павлов «беспечно» провел субботу 21 июня в театре? Так ведь это было по приказу! И не он один — его киевский коллега Кирпонос в этот день был на стадионе и смотрел футбольный матч. Кстати, зачем? Есть версия, что для усыпления бдительности тех же немцев.

Примерно так же, кстати, тремя месяцами ранее вели себя британские адмиралы в Александрии перед решающим ударом по итальянскому флоту у м. Матапан 28 марта 1941 г. (после какового удара итальянский флот практически перестал представлять из себя серьезную боевую силу). Перед самым сражением британские адмиралы и офицеры делали вид, что заняты исключительно светской жизнью: посещали клубы, театры, светские рауты… А потом, не прощаясь, тихо уходили, занимали боевые посты и выводили корабли в море…[43]

И вообще, есть серьезные основания думать, что виновных в поражении на генеральско-маршальском уровне (центральном, а тем более на уровне руководства округов) просто не было, поскольку готовились совсем к другой войне. И «козлов отпущения» банально назначили. За это говорит хотя бы список виновных, каковой я и позволю себе тут привести. В него, согласно сталинскому приказу, попали начальник штаба фронта Климовских, заместитель командующего авиацией фронта Таюрский (командующий застрелился, поэтому повязали зама), начальник артиллерии Клич, командующий 4-й армией Коробков… Вроде логично, однако вот начальника штаба той же 4-й армии Л. М. Сандалова, например, вскоре назначили (в чине полковника!) командующим этой армией. Почему? Да просто потому, что на момент определения виновных он еще не вышел с остатками своей армии из окружения, вот про него и забыли. И таких примеров, когда лица, рассуждая логически, не менее виновные, уходили от ответственности, немало. И уж совсем непонятно, как попали в список виновников разгрома, например, начальник окружного санитарного склада или начальник окружного Военторга[44].

Попутно Кремлев вместе с Павловым лягает и Г. И. Кулика, который, как он комментирует, в 1926–1930 и 1937–1941 гг. «бездарно» возглавлял Главное артиллерийское управление РККА (2. С. 28). Правда, результатом этого «бездарного» руководства было то, чТо артиллерия Красной Армии к 1941 г. была сильнее всей артиллерии остального мира, вместе взятого. Но если бы высказанное в отношении Павлова и Кулика и было правдой, в этом ли дело? Тогда в чем же причина разгрома 1941 г.? Только ли в том, что готовились совсем к другой войне?

К чему готовились

Начнем, впрочем, с этого вопроса — с того, к чему готовились. И есть серьезные основания сказать: да, «готовились совсем к другой войне». Вспомним: с 10 по 20 июня в дневнике Берия имеет место лакуна и намек комментатора на то, что Берия не то 10 июня, не то с 10-го по 20-е, не то ближе к 20-му куда-то уехал. Куда?

В. Суворов сообщает нам, что операция «Гроза» готовилась на 6 июля 1941 г. Другие авторы указывают на другие даты — например, на 15 июля (М. Мельтюхов, «Упущенный шанс Сталина») или на «День Д+3» либо «День Д+17», где «День Д» — это дата высадки Вермахта в Британии (И. Бунич, «Гроза»).

Однако К. Закорецкий доказывает, что мобилизация (а по другой версии — и само начало войны) была запланирована на 23 июня, а для этого готовилась масштабная провокация по образцу Глейвица или Майнилы. Отсюда и неоднократно повторявшийся приказ войскам Красной Армии — «не поддаваться на провокации».

Итак, «Директива № 1» советского командования говорит буквально следующее:

1. В течение 22–23 июня возможно военное нападение немцев на фронтах ЛBO (Ленинградского военного округа), ПрибОВО (Прибалтийский особый ВО), ЗапОВО (Западный округ), КОВО (Киевский), ОдВО (Одесский). Нападение может начаться с провокационных действий (выделено мною. — Д. В.).

2. Задача наших войск — не поддаваться (выделено мною. — Д. В.)…[45]

Возникает вопрос: «не поддаваться» — на что?

В самом деле, к июню 1941 г. весь мир знал, как Германия только и начинает войны: внезапное нападение всеми силами и рывок вперед, в глубь вражеской территории, и никаких тебе провокаций. То есть перед этим немцы, конечно, могли устроить провокацию по образцу Глейвица, например, переодеть отряд СС в форму советских пограничников и вырезать население какого-нибудь пограничного хутора в Восточной Пруссии, а заодно обстрелять соседнюю погранзаставу. А потом сделать вид, что отходят на территорию СССР.

Вот только как Красная Армия могла «поддаться» на такую провокацию? Она (как и все руководство СССР) о ней вряд ли и узнала бы раньше, чем немцы напали на СССР! А «поддаться» (или не поддаться) Красной Армии можно было только на провокацию, устроенную кем-то на советской территории. Но этим «кем-то» была бы уж наверняка не Германия!

Улавливаете мысль? Так вот, если провокацию против Финляндии Берия мог передоверить кому-то из своих подчиненных, то провокацию, которая должна была стать предлогом для операции «Гроза» — «центрального события XX века», как ее называет В. Суворов, — он вполне логично отправился организовывать сам. Но к 20 июня вернулся, чтобы не «светиться». А то вдруг выяснится, что сам Берия на границе! И примерно тогда же были отданы приказы командующим округами побывать в театре и на футболе. Логично?

«Ошибка в третьем знаке»

Только, если говорить о причинах поражений 1941 г., проблема ли в том одном, что готовились совсем к другой войне?

И тут пора вспомнить про пресловутый «человеческий фактор». Сталинисты яростно отрицают, что в начале войны значительная часть (если не большинство) советских солдат обнаруживала нежелание воевать за сталинский режим, и только осенью 1941 г. война стала действительно народной и Отечественной, потому что люди поняли: пришлые душегубы еще хуже «своих».

Но вот перед нами снова дневник Берия, причем на этот раз нас интересует записка о наших военнопленных в Финляндии (1. С. 170). Из более чем пяти тысяч пленных (Кремлев приводит точную цифру — 5515, а Берия признает, что более 5000 — это много; и в самом деле — это много для войны, где советская сторона только наступала, а финская только оборонялась) только 450 (менее одной двенадцатой) вернули в Красную Армию, из остальных 344 человека были осуждены (в том числе 158 расстреляно) как «изобличенные в активной предательской работе или подозрительные по шпионажу», а прочие (подавляющее большинство) пошли в лагеря как «подозрительные по обстоятельствам пленения и поведения в плену».

Вот еще, кстати, сталинское «ноу-хау»: у нормальных людей наказывают не по «подозрениям», а за доказанные преступные деяния или как минимум намерения. В начале 1944 г. Берия еще раз демонстрирует это «ноу-хау» на примере калмыков: «Ненадежный народ, надо переселить, от греха подальше… Нам возможные базы для немецких диверсий ни к чему» (2. С. 144). Помилуйте, какие немецкие диверсии на Волге в начале 1944 г., когда фронт уже на Днепре? Ладно бы выселили летом 1942 г., когда фронт подходил к Волге… Да и за что? Сам Берия не приводит никаких данных об изменах калмыков, поэтому логика может быть только одна: по подозрению, «как бы чего не вышло».

А все-таки — за что репрессировали советских военнопленных, вернувшихся из Финляндии? Просто за то, что были в плену, тоже «на всякий случай»? Расхожее объяснение в последние годы, но тогда возникает другой вопрос: почему не всех до одного?

Сам Лаврентий Павлович говорит о необходимости фильтрации после освобождения из плена, и «кто достоин, отпустим, кто замарался, придется поработать на Колыме… То, что финны их обрабатывали, это ясно» (1. С. 170).

Это и в самом деле ясно. Известно, что бывший секретарь Сталина Б. Бажанов, например, собирался вести среди советских пленных в Финляндии антисталинскую агитацию[46]. Не ясно другое: как могли финны столько «наобрабатывать», что почти все пленные (судя по итогам «проверок») «замарались»? Да если половину из них осудили правильно, то это убийственный (для режима) показатель настроений народа!

А. Никонов пишет по поводу «зимней войны»: «Если бы советский народ не был народом зомбированных дураков, он бы задумался: как же так — надысь финны обстреляли нас, а нонче мы уже финнов громим! Когда же успели войска подтянуть? Это ведь дело не пары дней! Подготовка к войне — дело многих месяцев»[47].

А может, и задумались? Может, и не был наш народ таким уж «народом зомбированных дураков», как изображают его некоторые современные историки? И прав А. Солженицын, говоря, что «та вера без конца и края… вовсе не была достоянием общенародным, а только — партии, комсомола, городской учащейся молодежи… интеллигенции… да отчасти городского мещанства — рабочего класса (отчасти — потому что производственные Указы 1940 г. тоже не вербовали себе сторонников). (От себя добавлю: интеллигенции — тоже «отчасти», потому что человек умственного труда по роду деятельности должен хоть иногда думать. — Д. В.) Однако было и городское меньшинство, и не такое уж маленькое, во всяком случае — из нескольких миллионов», кто прекрасно понимал, что к чему, или как минимум задумывался.

А деревня (70 % населения на рубеже 1930–1940 гг.) — «она вся, подавляюще вся была трезва, несравнимо трезвее города, она… нисколько не разделяла обожествления батьки Сталина (да и мировой революции туда же»). Вот в финскую войну это и сказалось (об этом у Солженицына там же)[48]. А почему летом 1941 г. должно было быть иначе?

А иначе и не было. Вот записи в дневнике Берия за июль 1941 г.: «4 июля. Фронт провален, войска бегут» (1. С. 276); «9 июля. Ждал бардака, но такого бардака не ожидал. Коба уже был готов к бардаку, но к такому никто не был готов. А Коба тем более» (1. С. 278). Тоже вредитель Павлов виноват? Или «ср. ная интеллигенция»? Или просто опять «не всех почистили» (об этом в записи 9 июля тоже говорится: «И предатели оказались. И где оказались!.. Георгий (Жуков. — Д. В.) такс фронта и сообщает, похоже, наверху есть предатели. Недочистили!» (Там же.)

Ах да, вот и футболисты братья Старостины, если верить дневнику Берия, ждали прихода немцев, вели антисоветские разговоры (правда, со слов Кремлева, а не Берия) (2. С. 40–42). Вот только фронт эти футболисты при всем желании развалить не могли, поскольку на фронте не были…

И потом, если верить комментариям Кремлева, то еще в 1937–1938 гг. была ликвидирована шпионская организация, созданная сотрудником немецкого посольства в Москве фон Хервардом, и арестованные ее участники показали, что Старостин Н. П. был связан с Хервардом и выполнял его задания шпионского характера (Там же).

И их не арестовали тогда же?! Не верю! За куда менее убедительные подозрения стирали в пресловутую лагерную пыль. Выскажу свое мнение, и можете не соглашаться: никакого участия Старостиных в шпионаже не было, и лишь в 1941 г., чтобы прикрыть массовое нежелание воевать за сталинский режим, выдумали участие в заговорах еще с 1937 г. отдельных «недорасстрелянных».

Кстати, героическое сопротивление у границы в первые недели войны оказывали в основном пограничные войска, а не Красная Армия. Да, они были очень хорошо подготовлены, и заслуга Берия в этом была велика, и вполне возможно, что один пограничник летом 1941 г., как пишет Кремлев, стоил не менее пяти, а то и 10 простых красноармейцев и не менее трех средних рядовых Вермахта (2. С.8). Вот только дело ли в одной боевой подготовке? А может, и в идеологической тоже? Ведь в войска НКВД (и МВД — МГБ — КГБ после войны) отбирались бойцы более идейные, чем в обычную армию…

В целом же, похоже, Сталин недооценил роль морального фактора (как сказали бы в годы «перестройки», «человеческого фактора»), недооценил, скольким досадил его режим за предшествующие 12 лет, сколько людей испытывают желание свести теперь счеты или просто не хотят защищать режим. И. Бунич называл это «ошибкой в третьем знаке».

Блицкриг или затяжная война?

Об итогах Второй мировой войны для Сталина и для руководимого им СССР мы еще будем говорить, а пока поговорим вот о чем: почему в мае 1945 г., сразу после победы над Германией, СССР не начал боевых действий против вчерашних союзников с целью захватить всю Европу? Ведь предлагали (тот же Г. К. Жуков и не только), и как будто «смести» армии союзников в Ла-Манш было нетрудно…

Чтобы ответить на этот вопрос, постараемся сначала собрать данные о соотношении экономических потенциалов воюющих сторон, а также о динамике этого соотношения с 1941 по 1945 г., после чего попытаемся сказать: а насколько СССР был готов к затяжной войне (каковой, по определению, должна была стать война с США и Британией)?

Итак, по мере того, как война с Германией затягивалась, перед руководством СССР вставали новые вопросы. Вообще, анализ состояния советской экономики, включая военно-промышленный комплекс, говорит о том, что экономика СССР еще больше, чем германская, была рассчитана на блицкриг, а не на затяжную войну. Для начала представляется целесообразным поинтересоваться динамикой военного производства в СССР, США и Германии в 1941–1945 гг.[49].

Итак, за одну только вторую половину 1941 г. СССР произвел на треть больше орудий, в 10 раз больше минометов, на 25 % больше танков и почти столько же самолетов (8200 против 8400), сколько Германия за весь 1941 г. При этом надо учитывать, что перед войной, как уже сказано, основная масса (85 %) советских военных заводов размещалась в западных районах СССР, при нападении Гитлера их пришлось эвакуировать, так что несомненно, что за первую половину 1941 г. военное производство СССР было куда большим.

В 1942 г. СССР производил всех видов вооружений в разы (а минометов — на порядки, 230 тыс. против 9,8 тыс.) больше, чем Германия. А вот в 1943 г. соотношение стало куда менее выгодным для СССР, хотя советский перевес продолжал удерживаться. В 1944-м же году уже погибавшая, терзаемая ударами авиации союзников Германия превзошла СССР по производству всех видов вооружений, кроме танков и автоматов, в том числе по производству минометов — почти впятеро.

Что касается США, то их военное производство уже в конце 1941 г., сразу после вступления в войну, было сопоставимо (в пересчете данных декабря 1941 г. на весь год) с советским и германским, а в 1942–1943 гг. они превзошли по производству артиллерийских орудий и самолетов (о боевых кораблях не говорю) СССР и Германию, вместе взятые.

Короче говоря, похоже на то, что промышленность СССР была еще менее рассчитана на затяжную войну и еще более — на блицкриг, чем даже немецкая (не говоря уже об американской), что также косвенно подтверждает правоту В. Резуна-Суворова.

Но особенно это относилось не к промышленности, а к сельскому хозяйству. Вот и Берия в своем дневнике неоднократно говорит о продовольственных проблемах. Например, вот запись от 18 февраля 1942 г., что в северных лагерях пайка заключенного была 200 г хлеба (тогда как и на «штрафную» пайку мирного времени — 300 г — выжить было, по Солженицыну, практически невозможно), я даже не заикаюсь. Но вот запись об уральской «воле»: «На Урале с хлебом плохо, там и в городах есть мрут (так в тексте. — Д. В.)» (2. С. 25).

Кстати, в это время Берия еще надеется на то, что не в 1941-м, так в 1942 г. войну удастся завершить блицкригом. «Может, в этом году, если не закончим, так хоть со своей территории изгоним» (Там же). И действительно, 7 января 1942 г. Сталин отдал приказ о переходе в общее наступление по всему фронту, имея целью в том же году разгромить Германию и навалиться на Японию, пока США не оправились после неудач первых недель войны на Тихом океане.

План, как известно, не удался, и война продолжала оставаться затяжной[50]. И вот запись за июнь 1943 г.: «В некоторых областях голодают, особенно рабочие (выделено мною. — Д. В.), а подкормить нечем» (2. С. 119). В конце апреля 1944 г. приводятся конкретные цифры: «Только за март в Свердловске, Нижнем Тагиле и Серове умерло от дистрофии больше тысячи человек, по неполным данным (выделено мною. — Д. В.) больно дистрофией больше 20 тысяч человек» (2. С. 155).

Таким образом, чем дольше тянется война, тем с продовольствием сложнее. Это — города, причем Свердловск (нынешний Екатеринбург) — очень крупный промышленный центр; каково же было деревне?! Лаврентий Павлович ничтоже сумняшеся замечает: мол, рабочим особенно плохо, потому что «у них нет времени огород посадить и спекулировать» (Там же). Хочется кричать: а у колхозников с их обязательными планами поставок — есть?!

И это при обильных продовольственных поставках союзников. А если бы их не было? Собственно, о том, что было бы, если бы союзных поставок не было, достаточно ясно говорят некоторые цифры и факты о состоянии советского сельского хозяйства. Так, поголовье крупного рогатого скота к началу 1941 г. не достигало уровня 1916 г. (третий год Первой мировой войны и канун революции, если кто забыл), а своим хлебом страну — до официального начала массовой мобилизации в армию мужиков, тракторов, лошадей и грузовиков — сельское хозяйство тоже обеспечить не могло[51].

С началом войны, естественно, стало еще хуже: сибирские колхозники в 1942–1943 гг. получали на трудодень 240 г хлеба, члены их семей — 60–70 г (почти вдвое меньше, чем минимальный паек ленинградца в худшие дни блокады — 125 г. — Д. В.) (и это, добавляет цитируемый мною автор, по официальной статистике, фактически дела были еще хуже). Урожайность в Сибири составляла 4–5 ц/га, в степных районах — 2–3 ц/га[52]. Что касается скота, то за 1942–1944 гг. поголовье крупного рогатого скота упало в полтора раза, овец — почти на четверть, свиней — более чем в 2,5 раза[53]. А в Новосибирской области еще в мирное время (с октября 1940 г. по май 1941 г.) пало 35 000 лошадей, 21 400 голов крупного рогатого скота, 104 400 свиней[54].

Вот и объяснение того, почему не напали на вчерашних союзников: а кто бы нас в таком случае кормил? Объяснение не единственное, но о других причинах речь впереди. Летом 1946 г. (19 июля) Берия пишет в дневнике: «Голод как в 1933 г. мы не получим, но горя нахлебаемся. Думали отменять пайки, а придется урезать» (3. С. 26). А вот через два месяца, 17 сентября: «Голод будет, цены повышаем» (3. С. 27). Это — в мирное время, когда промышленность уже производила не только танки, но и тракторы, а мужчины, грузовики и лошади возвращались из армии. Зато поставки из США по ленд-лизу прекратились. А если бы война с союзниками? Ни тебе тракторов, грузовиков и мужиков, ни союзных поставок!

Разумеется, Берия в дневнике не находит ни одного доброго слова для союзников вообще и, в частности, не вспоминает о продовольственных поставках, которые спасли всю страну от участи блокадного Ленинграда, зато он (как и комментатор) немало упрекает англо-американцев в неоткрытии второго фронта. Ну вот хотя бы (2. С. 59–60): «Англосаксы поняли, что Гитлер увяз в России прочно, и теперь начинается война на взаимное истощение Германии и России». Это кремлевский комментарий к дневникам Берия от июня 1942 г. А вот в апреле 1943 г. сам Берия пишет: «Какой второй фронт! Союзники теперь будут тянуть до последнего. Им надо нас помотать и немцев тоже помотать. Для взаимного истощения» (2. С. 108).

Ладно, пусть так, но разве мы не видели, как двумя-тремя-четырьмя годами ранее так же рассуждали сами Сталин, Берия и прочие руководители СССР: пусть капиталисты друг другу морду бьют, а мы посмотрим, силы накопим… Теперь англосаксы вернули Сталину его же подачу, только и всего. «Пусть социалисты друг другу морду бьют, а мы посмотрим, силы накопим».

Насчет «социалистов» — не оговорка. Тоталитарный социализм Гитлера отличался от своего советского собрата только тем, что у промышленников не отбирали заводы, а всего лишь ставили их под жесткий государственный контроль: каждому предприятию указывалось, что производить, кому и по каким ценам продавать, что, по каким ценам и у кого покупать и т. д. И за труды нацистское государство оставляло, например, Круппу 6 % прибыли, а 94 % забирало себе. И чем это принципиально отличается от плановой экономической системы СССР? «Вы социализируете заводы и фабрики, а мы социализируем людей» — так сказал Риббентроп Сталину во время второго визита в Москву 27–28 сентября 1939 г. (это когда был подписан «Договор о дружбе и границе»).

Но вернемся к проблемам отношений с союзниками в годы войны. Вот запись от 17 ноября 1943 г.: «По сводкам, в Америке ежегодно выпускают 100 тысяч летчиков. Орава бездельников… Каждый год по 100 тысяч бугаев, и ни хрена (у Берия куда грубее. — Д. В.) не воюют. Надо сказать Кобе, пусть им в морду ткнет» (2. С. 139). О том, что к этому времени авиация союзников отвлекала на себя две трети Люфтваффе и всю авиацию Японии, Берия (и Кремлев) благоразумно умалчивает.

Харьков и Сталинград

Лакуны в дневниках Берия в первые полтора года войны Кремлев объясняет не его занятостью, но тем, что «хрущевцы» вымарали их как невыгодные для себя. «Мог ли Берия, — пишет он, — не записывать в дневник что-то такое, что имело важнейшее значение… для страны? Думаю, вряд ли! Однако записей нет! Ни о, скажем, подготовке нашего наступления 1942 года в районе Харькова, ни о нарастании кризиса в районе Сталинграда…» (1. С. 262).

И в самом деле, роль сражения под Харьковом в истории Второй мировой войны огромна. После провала попытки разгромить Германию путем непрерывного наступления в 1942 г. был разработан новый план: заманить Вермахт в большую ловушку на Кавказе и там захлопнуть не менее пяти немецких армий.

План не удался, окружить удалось только 6-ю армию Паулюса в Сталинграде, но если бы он удался, то, скорее всего, Восточный фронт рухнул бы в том же 1943 г. и вся Европа вполне могла бы стать советской. Таким образом, это была последняя попытка закончить Вторую мировую войну тем, ради чего она начиналась, — «ледокольным» сценарием, захватом всей Европы и выступлением против Японии не в августе 1945 г., а на год-два раньше.

А чтобы «заманить» Гитлера, был разработан план удара под Харьковом с целью спровоцировать его на наступление именно на юге[55].

И в самом деле, согласимся с Кремлевым: могли Берия о таких важнейших планах не писать?

И кто тогда мог вымарать эти записи? Могли и «хрущевцы» (в плане отношения к внешней политике СССР как к «сугубо мирной» они ничем не отличались от сталинцев), могли и «кремлевцы» (тот же «Павел Лаврентьевич»), В данном случае это не так существенно…

Россия делает сама?

Война шла к концу, а СССР, видя, что эту войну сталинским сценарием завершить не удастся, уже готовил ядерное оружие для следующей.

Интересно, что Берия не скрывает факта воровства атомной бомбы у американцев — об этом в дневнике множество упоминаний начиная с осени 1943-го и по крайней мере по лето 1946 г.

Так, 30 сентября 1943 г. появляется следующая запись: «Первухин (советский военный и государственный деятель, генерал-лейтенант инженерно-технической службы, в 1943–1944 гг. куратор атомного проекта по линии Совнаркома. — Д. В.) сейчас тянет «Мимозу» (комментарий С. Кремлева: так обозначали разведчики сбор материалов по разработкам атомной бомбы в США и по атомному проекту проблемы в целом) (2. С. 129).

26 мая 1944 г. снова упоминается «Мимоза»: «Первухин направил товарищу Сталину записку по «Мимозе»… Переговоры с Всеволодом (Меркуловым. — Д-В), они за этот год накопали по Урану (атомный проект США. — Д. В.) за кордоном. Говорит, особенно полезен Эмигрант». С. Кремлев комментирует эту запись: «Эмигрант — это скорее всего немецкий физик-эмигрант Клаус Фукс, передавший в СССР обширную первоклассную информацию» (2. С. 158–159).

Через неделю, 2 июня, Берия предполагает переговорить с Овакимяном (с 1943 г. — заместитель начальника Первого управления НКГБ СССР, ответственный за сбор атомной информации) (2. С. 162–163).

Два года спустя, 10 июня 1946 г., в дневнике появляется такая запись: «Академик Семенов обижается, что его привлекают (к атомному проекту. — Д. В.) меньше, чем он считает. А как иначе? Он хочет работать, как ученый, а Игорь (И. В. Курчатов, — Д. В.) работает с учетом агентурных данных» (3. С. 23).

Наконец, весной 1948 г. в дневнике Берия появляется запись о статье в американском журнале «Look» от 16 марта 1948 г. «Когда Россия будет иметь атомную бомбу?», написанной инженером-атомщиком Дж. Хогертоном и экспертом по экономике СССР Э. Рэймондом.

По статье выходит, что СССР получит атомную бомбу не ранее 1954 г., но Берия обещает ее Сталину «намного раньше, чем пишут эти два зас. нца». И в самом деле, американцы в своих прогнозах, вероятно, факт воровства не учли, хотя Кремлев и пишет обратное: «Авторы статьи уже были осведомлены, что русские получают из США разведывательную атомную информацию и пользуются услугами немецких атомщиков (3. С. 61–62).

А может быть, американцы были правы? Есть сведения, что атомный взрыв 1949 г. был блефом — был взорван тротиловый эквивалент хиросимской бомбы и распылен в воздухе стронций.

Вообще, советские лидеры были большими мастерами блефа. Особенно в этом преуспел Хрущев. Так, в 1959 г. он напутал американцев заявлением о том, что СССР «делает ракеты, как колбасу»[56]. Дж. Кеннеди выиграл президентские выборы 1960 г., обещав «ликвидировать отставание США в области ракетостроения». На самом деле, однако, у СССР в это время была всего 1 (одна) ракета (стоявшая в Плесецке), способная достать США, и то с вероятностью 41 %, причем на приведение ее в боевую готовность после отдачи приказа о применении требовались почти сутки[57]. А почему сталинский СССР, еще более «закрытый» для иностранцев, чем хрущевский, не мог так же блефовать десятью годами ранее?

Но вернемся к проблеме воровства атомных секретов. На фоне цитированных нами выше записей из бериевских дневников, мягко говоря, странно звучат слова, написанные Кремлевым на задней обложке третьего тома этих дневников: «Враги СССР врут, что Россия якобы украла свою Бомбу (это слово применительно к ядерным бомбам как Берия, так и Кремлев всегда пишет с большой буквы. — Д. В.) у Америки. Секретные дневники Берия неопровержимо доказывают: не украла, а сделала свою — потому-то советские оружейники и расшифровывали неофициальное название нашей первой Бомбы РДС-1 как «Россия делает сама».

Позвольте, но само неоднократное подчеркивание этого факта не наводит ли на совсем другие мысли? Вообще-то, чем больше, скажем, торговец на рынке при разговоре с покупателем напирает на свою честность, тем больше возникает подозрений в нечестности. Или если древний месопотамский царь называет себя Саргоном (эллинизированное аккадское слово «шару — кину» — «царь законный»), то у историков появляются серьезные подозрения, что он на самом деле узурпатор. И вообще, «ты сказал — я поверил, ты повторил — я усомнился, ты повторил еще раз — я понял, что ты лжешь» — не нами и не вчера сказано…

Кто выиграл?

Из дневников Берия ясно, что атомная бомба нужна СССР не просто как «гарантия безопасности СССР от возможного нападения».

Так, 1 января 1945 г. Берия пишет: «Для меня война не кончается и уже никогда не закончится. Второй такой не выдержу, а какая-то все равно будет» (выделено мною. — Д. В.) (2. С. 185). Собственно, хотя бы то, что так много усилий потратили на Бомбу, говорит о том, что к какой-то войне готовились. Какая же это должна была быть война и за что? И главное — с кем?

Начнем с того, кто и что выиграл от войны. Похоже на то, что СССР выиграл только ту войну, которую ему пришлось вести, но вдрызг проиграл ту, к которой готовился: вместо «освободительных походов» до океанов по всей Европе, Азии и как минимум части Африки «малой кровью, могучим ударом» — изнурительная четырехлетняя война в основном на собственной территории с громадными жертвами и в итоге вместо «Земшарной (или хотя бы «Всестаросветной» — в рамках Европы, Азии и Африки) Республики Советов» (для чего и строился Дворец Советов, в стенах которого планировалось «принять в состав СССР последнюю республику») — лишь меньшая и худшая половина Европы, половина Кореи и кое-что в Китае; захват в 1949 г. всего Китая — уже другая история, не являющаяся прямым результатом Второй мировой войны, его могло и не быть, если бы США проявили больше твердости.

Хотя, впрочем, есть основания думать, что США сдали Китай Советам сознательно.

Чтобы это понять, о Китае необходимо сказать отдельно. Созданная в 1919 г., коммунистическая партия Китая (КПК) до 1941 г. действовала, как и другие компартии, по указке Коминтерна. Так, в 1937 г., с началом японской агрессии против Китая, она вошла в единый антияпонекий фронт, но уже в 1938–1939 гг., не прекращая борьбы с японцами, начала военные столкновения с Гоминьданом[58]. С осени 1939 г. официальной установкой КПК было: постепенно расходиться с Гоминьданом. При этом Чжоу Энь-Лай в Москве осенью 1939 г. обсуждал проблемы китайской революции, которую сделает советское оружие (выделено мною. — ДВ-)[59]

И в 1940–1941 гг. начались регулярные стычки с войсками Г оминьдана. Советский автор сталинской эпохи, понятно, винит в этих стычках последний[60], однако проведший три с половиной года (май 1942 г. — ноябрь 1945 г.) в ставке Мао Цзэ-Дуна в качестве представителя Москвы П. П. Владимиров свидетельствует, что именно КПК даже и в 1942–1943 гг., когда СССР было не до Китая, продолжала провоцировать Гоминьдан[61]. Можно себе представить, что же она делала двумя годами ранее.

И зачем она это делала? Вероятно, затем, чтобы, когда придет час операции «Гроза» на Дальнем Востоке, выступить не только против Японии, но и против Г оминьдана и с советской помощью сделать Китай коммунистическим.

А вот в 1941–1943 гг., когда СССР, как уже сказано, по понятным причинам стало не до Китая, Мао провел компанию «чженьфын» по «китаизации» руководящих кадров КПК; партийным работникам (среди которых была проведена чистка и тем товарищам, которые были «сначала коммунистами, а уж потом китайцами», пришлось потесниться и уступить место тем, которые были «сначала китайцами, а потом коммунистами») было прямо сказано, что нужно «забыть все, чему их учили в СССР»[62], и впредь рассматривать СССР не как союзника, а как попутчика, которого можно использовать[63].

Так, может быть, США и сдали Китай Сталину, так как поняли, что все равно он с СССР рано или поздно рассорится, а пока пусть Сталин растит его себе на погибель, а «мы (т. е. США) тем временем Европу после войны поднимем»?

Кстати, Берия тоже понимал (по крайней мере, судя по записи 20 декабря 1952 г.), что «на Китай, может, не надо так надеяться. Коба им очень идет навстречу. Зачем? Они теперь от нас не уйдут и так, к Америке им ходу нет (тут Лаврентий Павлович ошибался. — Д. В.). А Коба дает им больше, чем надо» (3. С. 179; орфография оригинала. — Д. В.). Отметим, впрочем, что Сталин все же сумел привязать на время руководство КНР к СССР, «повязав» его в Корее американской кровью. Однако это была только отсрочка… В целом Сталин в 1941–1943 гг. Китай потерял.

Итак, Советскому Союзу досталось мало, как констатировал А. М. Василевский, «война закончилась, а капиталистическое окружение осталось»[64], отсюда и опасения, что игра проиграна и впереди неизбежный рано или поздно крах коммунистической системы, которая не выдержит мирного сосуществования и экономического соревнования с Западом[65]. Хотя, надо признать, СССР после 1945 г. простоял гораздо дольше, чем этого ожидали и друзья, и враги. А Зиновьев, кстати, тоже говорил о «холодной войне», что, мол, с учетом сравнительных экономических возможностей СССР и Запада удивляться надо не тому, что мы проиграли, но тому, что так долго продержались.

Отсюда и неуверенность советского руководства в странах Восточной Европы. Вот и Берия пишет в дневнике (3 декабря 1946 г.), что добыча урана для атомной бомбы ведется в Германии и Болгарии, а из СССР должно получаться только то, что необходимо нам сверх возможностей этих стран: «В пересчете на металл, немцы смогут дать в следующем году не более 50 тонн, а болгары вряд ли больше 20 тонн. Надо больше рассчитывать на себя».

С. Кремлев добавляет, что урановое сырье шло также из Польши, Румынии и Чехословакии, а всего две трети сырья добывалось из зарубежных месторождений и лишь треть — из отечественных. Непонятно, правда, как это вяжется с записью в дневнике Берия «надо больше рассчитывать на себя», но, может быть, Лаврентий Павлович имел в виду само производство Бомбы.

Кремлев хвалит такой подход, как «подлинно державный», говоря, что «свои рудники мы всегда сможем использовать…, наше от нас не уйдет. А вот зарубежные месторождения с любой точки зрения надо разрабатывать максимально. Во-первых, сохраняем свое. Во-вторых, даем работу европейцам и тем самым располагаем и привязываем их к себе. В-третьих, истощая зарубежные месторождения, мы делаем» те страны, где добывается сырье, менее привлекательным объектом для провокаций и экспансии наших западных противников» (3. С. 28).

Подход, в общем-то, правильный, за исключением слов о «провокациях и экспансии» (ниже мы увидим, кто кого провоцировал и кто занимался экспансией), только вот неуверенность советских лидеров в восточноевропейских источниках сырья удивляет. Так, может быть, уже тогда советские руководители опасались, что рано или поздно потеря Восточной Европы неизбежна? Но ведь добровольно отдавать завоеванное вообще все империи не любят, а уж коммунисты… Такое было возможно разве что в случае глобального проигрыша (как и случилось в 1989–1990 гг.). Так что, Берия уже тогда понимал, что проигрыш как минимум возможен, а то и неизбежен? Если так, то это ценное свидетельство!

Супероружие

Но была и еще одна причина, почему СССР не начал войну против вчерашних союзников. Следующая глава, с которой начинается разбор этой проблемы, вызвана к жизни всего одной записью в дневнике Л. П. Берия. Подозреваю, впрочем, что были и другие, но уж их-то точно могли вымарать и «кремлевцы», и «хрущевцы», и многие другие «цензоры». Вот она.

9 июня 1943 г. «Немцы сильно бомбят Горький, докладывают, там сильные разрушения. Плохо». С. Кремлев комментирует: с 4 июня 1943 г. германские ВВС произвели ряд налетов на предприятия Горького, особенно на ГАЗ, и на заводы резиновой промышленности в Ярославле» (2. С. 119).

Вот это да! Это летом-то 1943 г., при уже подавляющем вроде бы перевесе СССР в воздухе (10,2 тыс. самолетов против 2,98 тыс. у Люфтваффе на Восточном фронте)[66], немцы «сильно» бомбят Горький, находящийся в 500 километрах в тылу? Факт настолько неординарный, что требует самого тщательного анализа. И начнем мы издалека, с довоенных времен.

Вот некоторые детали, характеризующие технический прогресс Германии 1930–1940 гг. Весной 1941 г. реактивный самолет Me-163 совершил планируемый полет, не включая двигателя. Осенью того же года он полетел уже с включенным двигателем. 18 апреля 1941 г. впервые взлетел Ме-262 с поршневым двигателем, а 13 марта 1942 г. — с турбореактивным, с которым и пошел в серию. Но не только в реактивном самолетостроении, а и во многом другом, например в торпедном вооружении, в ракетной технике, Германия опережала многие другие страны, в том числе и СССР. Ко второй половине Второй мировой войны Г ермания первой в мире создала сначала крылатые, а потом и баллистические ракеты. И зенитные ракеты она построила первой в мире, только в серию их пустить не успела[67].

А вот еще один пример. В 1944 г., когда запасы вольфрама, из которого делают сердечники для бронебойных снарядов, подошли в Г ермании к концу, немцы нечаянно сделали открытие. Они заменили вольфрам необогащенным ураном (полторы тысячи тонн которого еще оставались в качестве отходов от работ по созданию атомного оружия). Через несколько десятилетий обнаружилось (во время одной из войн на Ближнем Востоке), что такой снаряд при начальной скорости 1400 и более м/сек может пробить сразу два танка[68].

Перечисление немецких достижений, судя по всему, могло бы занять много страниц. Но, вполне возможно, это была только «верхушка айсберга». Тот же Виктор Суворов добавляет: «Ряд германских военно-технических разработок вообще не укладывается в наши представления об оружии XX века. Просто германские инженеры не успели воплотить их в жизнь. Слишком мало времени им отпустила история»[69].

Есть сведения о разработке в Германии летательных аппаратов JFM («Летающие машины внешних миров») на средства обществ «Вриль» и «Туле» с 1922 по 1927 г.[70].

Но когда мы говорим о степени разработанности в Германии тех или иных проблем, надо вспомнить: Гитлер освободил Германию от наложенных Версальским миром ограничений только в 1935 г., до этого немцы могли заниматься новейшими военными разработками только на территории СССР. Понятно, что немцы не могли заниматься на советской территории многими разработками, известными только их ученым и конструкторам, и вынуждены были отложить ряд программ до 1935 г. Неудивительно, что времени не хватило.

Тем не менее в 1930-х гг. в Германии разрабатывался «дископлан» А. Липпиша. В 1939 г. Г. Фокке получил патент на строительство летательного аппарата-дископлана, соединявшего в себе самолет и вертолет[71]. С 1937 по 1942 г. разрабатывались аппараты RFZ1, RFZ2, к 1941 г. процесс совершенствования этой модели привел к созданию RFZ7[72]. В 1943 г. Йозеф А. Эпп разработал модель дискового вертолета с диаметром 18 м и диском в 22 м[73].

С 1942 по 1944 г. имеется довольно много свидетельств испытаний немецких НЛО в Польше и Чехии, а 17 апреля 1944 г. Рихард Мите якобы испытывал «летающую тарелку» над Балтийским морем[74].

При конструировании части НЛО времен Второй мировой войны, по мнению уфологов, использовались разработки В. Шаубергера. Например, в Четвертом опытно-конструкторском центре СС разрабатывался проект особо секретной «летающей тарелки» «Хонебу-2». Диаметр летательного аппарата составлял 26,3 м, при этом двигатель, оборудованный в днище, в диаметре был 23,1 м и представлял собой «электромагнитногравитационный тахионатор», управление осуществлялось с помощью импульсных генераторов магнитного поля, скорость полета — от 6000 до 20 000 км/ч, продолжительность полета — несколько суток, экипаж состоял из 20 человек, а начало серийного производства было якобы запланировано на конец 1943 г. — начало 1944 г.

Другая «тарелка», предназначавшаяся для поддержки действий ВМФ, в диаметре составляла 76 м, в высоту до 30 м, была вооружена четырьмя трехорудийными башнями с калибром орудий 270 мм. В движение ее приводил двигатель, основанный на использовании практически неисчерпаемой энергии гравитации.[75]

Но все эти исследования на территории самой Германии, есть основания думать, также касались только «верхушки германского айсберга», сам же «айсберг» находился в той стране, откуда айсберги появляются. То есть в Антарктиде.

Началась эта история с Антарктидой задолго до Гитлера. Германия, объединенная позднее других ведущих мировых держав, соответственно оказалась обделенной при захвате колоний. Первая мировая война не решила эту проблему, а лишь усугубила, поскольку закончилась поражением Германии и потерей и тех колоний, что были (и наложенным Версальским миром запретом когда-либо снова ими обзаводиться). И нацисты, придя к власти, принялись исправлять положение. Объектом колониального устремления Третьего рейха стала Новая Швабия.

Эта территория, расположенная в Антарктиде между 20-м градусом восточной и 10-м градусом западной долготы, на Земле Королевы Мод, с декабря 1938 г. стала посещаться германскими экспедициями (первая — под руководством Альфреда Ришера). Летчики Люфтваффе облетели территория примерно в 600 тыс. кв. км, при этом через каждые 25–30 км сбрасывая вымпелы. Около 350 тыс. кв. км было сфотографировано с воздуха, для чего сделано 11 тыс. фотоснимков. Между Новой Швабией и портами Г ермании, в частности Гамбургом, существовало достаточно регулярное пароходное сообщение с помощью судна «Швабия».[76]

Но это было только начало. Начиная с 1939 г. в Антарктику регулярно отправлялись корабли Рейха, которые везли не только обычный для зимовщиков скарб, но и рельсы, вагонетки, горнопроходческое оборудование. По другим данным, уже с конца 1937 г. в Антарктику из портов Рейха… отправлялись корабли с экспедициями специалистов по сооружению секретных военных объектов. Вскоре немцы приступили к созданию огромной подземной суперсекретной базы в Антарктике, получившей кодовое название «Новый Берлин» и номер 211… В 1945 г. американские корабли-охотники загнали в устье реки у побережья Аргентины две подводные лодки немцев под номерами У-977 и У-530… Шел апрель, с исходом войны все уже стало ясно, и экипажи… предпочли… сдаться в плен. От них и стало известно о… базе… № 211.[77] Как бы то ни было, в годы Второй мировой войны немцы, имевшие весьма ограниченное количество крупных боевых кораблей, тем не менее отвлекали немало сил на охрану Новой Швабии.[78]

Выше мы говорили о «летающей тарелке» для ВМФ, вооруженной 12 270-мм орудиями. Так вот, в марте 1945 г. опытный экземпляр такой «тарелки» якобы улетел в Японию с целью замены своих 270-мм орудий на японские 450-мм. О. Фейгин, сообщая эти сведения, иронически добавляет: «Иных, более актуальных целей, похоже, в агонизирующем Рейхе не нашлось» (добавим: да и погибавшей в неравной борьбе с Америкой Японии в марте 1945 г. было не до этого. — Д. В.).

Между тем О. Фейгин, приведя эти сведения, добавляет, что из девяти научно-исследовательских предприятий с проектами «летающих дисков» восемь было эвакуировано «в Новую Швабию или Амазонию», а девятое взорвано.[79] Про Амазонию речь впереди, а сейчас спросим: а не могла ли и «морская» «тарелка» в марте 1945 г. не улететь в Японию, а эвакуироваться?

А вот краткий перечень легенд о Новой Швабии.

1. На территории ее есть подземный город с секретными лабораториями.

2. К концу войны здесь была создана вспомогательная база, предназначенная для хранения особо важных ценностей.

3. Летающие тарелки — плод инженеров Новой Швабии.[80]

И в самом деле, по данным американской разведки, в течение 1942–1945 гг. суда Рейха доставляли в Антарктику ученых, специалистов, обслугу и т. д., причем задачами населения колонии было получение принципиально новых видов энергии (не ясно точно, каких) и (внимание!) создание дискообразных летательных аппаратов. Возможно, подо льдами Новой Швабии был создан большой город с экологической автономией, позволяющей под ледяным покровом создавать оптимальные условия для жизни[81].

Между тем ситуация в мире менялась. Поражение Германии в войне становилось неминуемым. Автор уже высказывал в книге «Почему Сталин проиграл Вторую мировую войну» мнение, что Гитлер в декабре 1941 г. объявил войну США, потому что понял, что война проиграна, и решил хоть так отомстить Сталину, приведя американцев в Европу и украв у Сталина большую и лучшую часть результатов победы[82].

Так вот, предвидя поражение в войне, руководители Рейха стали эвакуировать за пределы Европы секретные производства, выпускавшие высокотехнологичную продукцию военного назначения. Из девяти таких предприятий, как уже сказано, лишь одно было взорвано (по другим данным — разбомблено авиацией союзников), а восемь бесследно исчезли. Куда? Как свидетельствует американский разведчик Уинделл Стивенс, они были вывезены именно в Новую Швабию.

Летом 1945 г. в аргентинский порт Мар-дель-Плата вошли две немецкие подводные лодки (не совсем понятно, те ли это две лодки, о которых речь шла выше, или другие). Арестовавшие их американцы допросили экипажи, но ничего существенного не узнали. По данным разведки, эти субмарины отбыли из Киля перед самым окончанием войны и вывезли неизвестных с лицами, скрытыми хирургическими масками.

Есть сведения, что Новая Швабия оснащена была такими высокими технологиями, которые и теперь считаются пионерными. Например, там разрабатывался генератор по методу уже упомянутого нами австрийского изобретателя В. Шаубергера, позволяющий получать энергию из вихревых потоков в неисчерпаемых количествах. Такие генераторы не требуют топлива и способны сколь угодно долго обеспечивать теплом и горячей водой, а также электричеством высокой мощности. Ну, а естественной средой для Новой Швабии послужила цепочка подледных озер, соединенных речными потоками[83].

А теперь вот о чем. Был ли этот вывоз новейших технологий в Антарктиду произведен вопреки желанию союзников? Если да, то получается, что с 1939 по 1945 г. немцы снаряжали в Антарктику экспедиции, а союзники, господствуя на море, а с 1942 г. и в воздухе, и уже имея к тому же, как мы далее увидим, свои виды супероружия, те же «летающие тарелки», и не только, все «прошляпили»? Верится с трудом! И в самом деле, есть некоторые основания думать, что вывоз от бомбежек (и угрозы захвата) союзников был только предлогом. Вспомним, что далеко не весь германский истэблишмент (военный, промышленный, научный) поддерживал Гитлера. Многих фюрер раздражал и пугал, особенно в интеллектуальной среде. Так, может быть, немецкие ученые и использовали угрозу поражения Германии как предлог, а на деле вывозили свои разработки в Антарктику с благословения союзников (с прицелом на использование последними в дальнейшем)?

НЛО против «сталинских соколов»?

Но о возможности такого варианта мы еще скажем, а пока вернемся в июнь 1941 г., на советско-германский фронт.

По словам американского уфолога болгарского происхождения В. Терзиши, выступавшего перед российскими космонавтами в Звездном городке в 1994 г., в Германии перед нападением на СССР «стояли готовые к полету ракеты». Они состояли из трех частей, одна из которых представляла собой ступень двигателя, а две другие предназначались для решения военных и научно-лабораторных задач. Эти ракеты предназначались для стратегических бомбардировок СССР[84].

Ну, про космонавтов мы еще поговорим, а применительно к планам космических бомбежек СССР зададим вопрос: так почему же не бомбили? А может быть, мы не все знаем? Вспомним, например, события первых дней войны: почему, например, спрашивает И. Бунич, советские историки объявили катастрофой потерю в первый день войны 1200 самолетов (и еще 650 на второй день. — Д. В.), когда их было 11 000 (только в первом эшелоне. — Д. В.)[85]. Кстати, в первый день, по официальным советским данным, из 1200 самолетов только 400 советские ВВС потеряли в воздухе — так как могли ухитриться на второй день потерять еще 650, если «внезапного удара по спящим аэродромам» уже не было.

Но даже не это главное. Сам факт потери 1850 советских самолетов в первые два дня войны от действий немецкой авиации — под большим вопросом. М. Солонин выпустил новую книгу — «Другая хронология катастрофы 1941. Падение «сталинских соколов». В этой книге очень подробно и скрупулезно описываются действия и гибель советских ВВС в Белоруссии (Западный Особый военный округ, с 20–21 июня — Западный фронт) и Прибалтике (Северо-Западный Особый военный округ, с 20–21 июня — Северо-Западный фронт) летом 1941 г.

Начинает Солонин с Северо-Западного фронта (далее — СЗФ), который был единственным из западных округов-фронтов, не имевших по крайней мере на первые дни войны наступательных задач, а только оборонительные. Это было понятно: наступать тут тяжело, будут мешать как оборонительные укрепления Восточной Пруссии, строившиеся тут веками, так и природные условия (дремучие Августовские леса, болота И т. д.)[86].

Соответственно, в Прибалтике не было сосредоточения советской авиации у самой границы, основные авиационные силы были сравнительно равномерно рассредоточены в 300-километровой полосе от границы до реки Даугавы. Более того, лишь два из 58 аэродромов находились на расстоянии ближе 50 км от границы[87].

Далее, немецкая авиация в первый день войны действовала тут весьма слабо в сравнении с тем, что она делала в соседней Белоруссии — в среднем 22 июня немцами было совершено не более одного вылета на один исправный самолет[88].

Общие потери авиации СЗФ в первый день войны — не более 35 бомбардировщиков и 30 истребителей из общего числа самолетов 750 (последняя цифра отдает преуменьшением, но не исключено, что имелись в виду только самолеты «до Даугавы». — Д. В.). Даже немцы, которые преувеличивали свои успехи, говорят об уничтожении на этом участке фронта в первый день войны 185 советских самолетов (менее четверти!)[89].

Отметим, что и боевой опыт летчики СЗФ имели. Так, в 9-м бомбардировочном полку (БАП) (7-я смешанная авиадивизия (САД), аэродром Паневежис) средний налет пилота составлял 150 часов, у командира полка — 293 часа, у командиров эскадрилий — от 200 с небольшим до 326[90]. В 40-м БАП (6-я САД, район Вентспилса в Латвии) средний налет пилотов составлял 170 часов, у командиров эскадрилий — от 300 до 460. Вдобавок этот полк имел опыт Финской войны.

Так вот, 22 июня в 4.30 аэродром Паневежис был атакован 12 немецкими бомбардировщиками. В результате на аэродроме сгорело 7 стратегических бомбардировщиков, повреждено было 14, из них быстро отремонтировано 5. Таким образом, в строю 9-го БАП оставалось 22 самолета, хотя после потери 4–5 самолетов в воздухе и 16 на земле должно было оставаться минимум 30. Но более того, в сводке о первом немецком налете о потерях на земле вообще ни слова не говорится[91].

На стр. 109 Солонин приводит сводную таблицу по 6-му БАП; 4, 6 и 7-му САД СЗФ. Так вот, к началу июля потери в воздухе в этих полках составляют 114 самолетов, на земле — 134.

Возникает вопрос: где же была и что делала в первый день войны весьма многочисленная (не менее 530 исправных машин) истребительная авиация СЗФ? Она не прикрывала бомбардировщики, но и особо активных боев не вела — так, например, противостоявший авиации СЗФ 1-й Воздушный флот Люфтваффе за первый день войны потерял один истребитель и два бомбардировщика[92].

А теперь разберем более конкретно отдельные воинские части. Так, в 31-м истребительном авиационном полку (ИАП) 8-й САД, по некоторым данным, было всего 37 машин, из них 24 неисправных, так что командиру пришлось в первый день войны вести неравный бой одному с 6–7 немецкими летчиками.[93]

Однако как могло две трети машин оказаться неисправными, если на 1 июня в полку числилось 54 самолета (причем новейших «мигов»!), только семь из которых были неисправны.[94] По другим данным, «мигов» в полку было не то 52, не то 63.[95]

Кроме того, в первый день войны полк совершил 120 боевых вылетов — не один же командирский «миг» их осуществил! А вот с 23 по 29 июня количество боевых вылетов самолетов полка составило (по дням) соответственно 8, 15, 12, 23, 8, 12 и 8.[96]

А вот 15-й ИАП той же 8-й САД в первый день совершил 202 боевых вылета, сбив 9 самолетов противника. Но уже 23 июня количество вылетов сокращается до 24, потери же составляют 18 самолетов, уничтоженных на аэродроме в Каунасе, 11 сожженных при перебазировании из Каунаса, а 13 «мигов» осталось (выделено мною. — Д. В.) на аэродроме Поцукай.[97]

61-й штурмовой полк (ШАП) той же дивизии 24 июня совершил всего три боевых вылета, воздушных боев не вел и потерь не имел.[98]

Это при том, что немцы не особо бомбили. «Противник сбросил несколько бомб» (чего за ревом своих моторов наши летчики и не заметили!), «сбросили всего пять бомб» — таких сообщений в архивах немало. В то же время упоминавшийся 31-й ИАП потерял (оставил) большую часть своих самолетов на земле, причем после 16.00 22 июня, т. е. о «внезапном ударе по спящим аэродромам» и речи быть не может. Причем людские потери полка с 22 по 29 июня составили всего три пилота — двое были ранены при выполнении боевой задачи, один погиб от несчастного случая[99].

Удары по расположению 10-го ПАП 7-й САД (аэродром Шяуляй) начались в 4.20 22 июня. Хотя было сброшено от 30 до 32 бомб, аэродром не был поврежден, а ни один из 23 «мигов» не получил даже легких поломок. Тем не менее уже к вечеру 8 самолетов числились потерянными безвозвратно на земле. А к 17.00 22 июня командование полка уже доложило, что «66 летчиков не имеют самолетов»[100]. И куда же они делись?

Аэродромы 57-й САД противник начал атаковать в 4.25 22 июня (аэродром Ораны под Вильнюсом, например). При первом ударе было повреждено три самолета, ранены один летчик и один красноармеец. Тем не менее позднее, 2 августа, командование дивизии доносит о «расстреле авиации на земле»[101], хотя имелось 48 боеготовых истребителей[102].

Даже в 6-й САД, которая в первый день войны вела упорные бои за Лиепаю, к 19.00 22 июня было потеряно 15 самолетов, из них 4 на земле[103]. Потери значительные, резюмирует М. Солонин, однако о «разгроме» и «расстреле» говорить еще не приходится[104].

Всего же в ВВС СЗФ к середине июля 1941 г. было потеряно 795 самолетов (кстати, больше, чем якобы имелось на 22 июня — см. выше), из них сбито в воздухе 150 (три четверти этого количества — 113 — приходится на бомбардировщики), не вернулось с задания 54, от аварий и катастроф вышло из строя 74, на земле же уничтожено 517[105]. И это — не последствия внезапного удара. Тогда что же?

Что касается Белоруссии (Западный Особый военный округ, позднее — Западный фронт, ЗФ), то по ней Солонин приводит[106] сводную таблицу. В ней даются данные по восьми истребительным (33, 41, 122, 123, 124, 126, 127, 129-й) и 74-му штурмовому полкам.

Так вот, к утру 22 июня в девяти полках имелось 629 годных к бою машин. Из них за первые сутки войны сбито в воздухе — 38, уничтожено и повреждено на земле — 148, в том числе при первом налете — 24 (из них 15 — в 74-м ШАП, а в большинстве полков — ни одного), однако к утру 23 июня самолетов остается всего 130, при этом судьба 313 машин просто неизвестна.

А командир 9-й САД генерал-майор С. А. Черных в 10.31 22 июня шлет паническую телеграмму: «Истребители уничтожены все. Прошу помощи!»[107] Это при том, что фактически в четырех полках дивизии имелось 352 самолета, в двух полках дивизии — 124 и 129, 67 самолетов было уничтожено на земле (по двум другим полкам сведений нет, да и в этих двух указанная цифра под вопросом), в том числе при первом налете ни одного, 9 сбито в воздухе (но и немцы в боях с 9-й САД потеряли 8–10 самолетов), однако к утру 23 июня осталось в строю всего 62 машины. Таким образом, неизвестна судьба 214 самолетов[108].

Что с ними стало? Летчики просто бросили их и сбежали, не желая воевать за сталинский режим? Да, в начале войны такое было нередким явлением, об этом выше уже говорилось. Пишет об этом и М. Солонин[109].

Но вот перед нами 127-й ИАП, который с первого дня войны сражался, «как надо». За первый день войны летчиками полка было уничтожено 10 и повреждено 5 немецких самолетов. Ну, с поправкой на то, что рядом воевал, «хотя очень недолго и не слишком успешно», 122-й ИАП, а советские зенитки тоже не бездействовали, на долю 127-го ИАП придется 7–8 сбитых немецких самолетов. Собственные потери полка — 12 машин, все сбиты в воздухе. Потери на земле — 0[110].

Тем не менее к утру 23 июня осталось всего 33 машины из 70, а судьба 25 «неизвестна»[111]. Куда же они делись?

Впрочем, и 33 самолета — совсем не мало, как пишет Солонин, «далеко не каждая группа Люфтваффе имела такое количество исправных боевых самолетов». Тем не менее следующая после 22 июня запись в «Журнале боевых действий» сделана лишь… 17 июля, и уже в Серпухове (!)[112].

Наверное, хватит! В заключение отметим, что советские историки объявили об уничтожении в воздухе в первый день войны 400 самолетов, тогда как даже немцы заявляли об уничтожении всего 322. Такого история войн еще не знала![113]

Но что, если предположить, что такое огромное количество самолетов уничтожили какие-то совсем другие противники? Например, те же летательные аппараты из Новой Швабии? Тогда сразу станет ясен ответ на два вопроса.

Во-первых, очевидно, почему эти блестящие воздушные победы немцев ближе к концу лета 1941 г. так быстро «завяли». Как ясно из того, о чем говорилось выше, «готовые к полету ракеты», которые предназначались для стратегических бомбардировок СССР, стояли не в Германии, а в Новой Швабии (при скорости 20 000 км/ч им требовалось меньше часа, чтобы долететь до Белоруссии или Прибалтики).

При этом хозяева «тарелок» из Новой Швабии отнюдь не хотели победы Гитлера, а хотели лишь не допустить быстрой и легкой победы над Гитлером Сталина, для чего необходимо было помочь немцам уничтожить чудовищную мощь, собранную Сталиным для вторжения в Европу, в первую очередь авиационную. Когда это было сделано, участие «новошвабов» в войне на стороне Гитлера прекратилось, й война на советско-германском фронте пошла на равных.

Во-вторых, ясно, почему советские потери в авиации превышали то, о чем заявляли немецкие летчики даже с учетом всех преувеличений. Они просто не знали о действиях «летающих тарелок»!

…И против танковых колонн…

А теперь снова вернемся в 1941 год. Как известно, после того, как Гитлер нанес удар первым, Сталин тут же стал предпринимать яростные усилия с целью начать-таки операцию «Гроза», перейти в наступление и разбить Германию. Красная Армия немедленно начала массированные атаки, ввиду немецкого наступления вылившиеся во встречные бои. Так, 22–25 июня 1941 г. развернулось масштабное встречное сражение в районе Гродно, а 25–29 июня — на р. Щара. О встречном танковом сражении в треугольнике Луцк — Броды — Ровно 23–29 июня 1941 г. написано более чем достаточно, тогда как, например, встречное сражение севернее Даугавпилса, ставшее результатом наступления 21-го механизированного корпуса Д. Д. Лелюшенко, известно куда хуже[114].

Но были наступления не только на советской территории, но и на неприятельской. В первый день войны танковая дивизия полковника И. Д. Черняховского (будущего самого молодого генерала армии в РККА) двинулась в наступление на восточнопрусский Тильзит, а танковая дивизия подполковника Медникова (не знаю инициалов) из 14-го механизированного корпуса — на польский Демблин. 4-й механизированный корпус генерал-майора A.A. Власова (того самого) овладел Перемышлем. Но особенно активно советские дивизии начали наступать на юге, в Румынии. А 25 июня 1941 г. советские войска овладели румынским городом Килия в дельте Дуная[115].

Однако все эти встречные бои заканчивались поражениями Красной Армии — и это при подавляющем перевесе в количестве и качестве боевой техники! С. Захаревич пишет: «Хлипкие «скобки» немецких пехотных дивизий; на них несутся грозные жирные стрелы советских танковых корпусов, вот они останавливаются — и ах: хлипкие «скобки» двигаются дальше, а грозные жирные красные стрелы растворяются. Что случилось?» Или вот конкретный пример: 11-й механизированный корпус Мостовенко получил задание выбить противника из района Гродно, но не сумел, поскольку столкнулся с «чем-то». И это «что-то» не только остановило его, но и вывело из строя. И приходит к выводу, что Красная Армия имела дело с немецкой противотанковой обороной пехоты[116].

Позвольте, но разве сам Захаревич не приводит цитату из немецкого автора, из которой следует, что против, скажем, танков КВ немецкие пушки были бессильны? Вот, например: «Головной танк, в который я попал, невозмутимо продолжает движение»[117]. Таких цитат еще гораздо больше у Виктора Суворова.

Виктор Суворов приводит сведения об одном советском танке КВ, в течение суток сдерживавшем в районе Расейняя в Литве всю 4-ю танковую группу Вермахта[118]. А бывало и круче: танк КВ из дивизии Черняховского во время упоминавшегося удара на Тильзит попал в окружение и, когда кончились боеприпасы, гусеницами передавил десятки немецких танков, всего уничтожив до двух полков[119].

Так бывало и позже. Например, под Ленинградом один танк КВ блокировал дорогу. Обойти его невозможно — кругом топкая местность. 14 немецких прямых попаданий оставили только вмятины на броне. 88-мм противотанковое орудие танк уничтожил, прежде чем его успели установить. Наконец, 50 немецких танков провели отвлекающую атаку, а в это время новое 88-мм орудие, зайдя с тыла, влепило по танку 12 снарядов, три из которых пробили броню, и только после этого с советским танком было покончено[120].

Возникает вопрос: кто же останавливал всю эту силищу, имевшую такой подавляющий перевес? И не пора ли нам в связи с этим вспомнить о «летающих тарелках» Новой Швабии?

О том, что германские успехи 1941–1942 гг. определялись некими «тайными силами», в частности вынудившими СССР одержать Победу непомерно дорогой ценой, пишет и Б. У. Родионов[121]. Но почему же в таком случае в решающие моменты эти «тайные силы» оставляли Германию и она проигрывала (и проиграла)?

Это станет понятным, если вспомнить наше предположение о том, что Новая Швабия отказалась от поддержки Гитлера и сочувствовала западным демократиям. Понятно, что в этом случае «новошвабы» желали поражения нацизму, однако при этом они вовсе не хотели, чтобы «коричневое» господство в Европе сменилось «красным». Поэтому и начали летом 1941 г. оказывать поддержку немцам, чтобы разгромить несметные силы, собранные Сталиным против Европы. Их «летающие тарелки» и другие виды супероружия помогали Вермахту, но — незаметно, чтобы все ассоциировалось только с действиями последнего. Ну, а когда Красную Армию загнали достаточно далеко в глубь России, то поддержка прекратилась, и военная машина Вермахта быстро забуксовала.

Психотроны

В 1991 г. США одержали по истине молниеносную победу над Ираком в ходе операции «Буря в пустыне», разгромив с ничтожными потерями полумиллионную иракскую группировку в Южном Ираке и Кувейте. Одним из факторов, обеспечивших такой успех, по некоторым сведениям, стало применение против армий Саддама Хусейна психотронного оружия. Обработанные специальным излучением, иракские солдаты будто бы поддались жуткой, животного уровня панике и ударились в бегство, бросая буквально все, что мешало бежать. Так вот, есть основания полагать, что у истоков психотронного оружия стоял все тот же Тесла.

После закрытия в 1917 г. башни «Глобального электрического резонатора» Николы Тесла (по обвинению в том, что он-де передает через нее секретные сведения немецкой разведке) в окрестностях Лонг-Айленда, где находилась башня, начался массовый падеж животных, домашних и диких, а на соседний пляж начали в массовом порядке выбрасываться стаи дельфинов. Окрестные больницы переполнились сердечниками. Тогда «тупые солдафоны», как называл их Тесла, взорвали башню.[122] Однако опыты по созданию психотронного оружия на этом только начались. И продолжались они не только в Америке, но, похоже, и в Новой Швабии…

Слово А. Никонову. «Многие думают, — пишет он, — что 22 июня 1941 года началась Великая Отечественная война. Это не так (и в самом деле — война стала Народной и Отечественной, как мы уже писали, несколько позже. — Д. В.). 22 июня начался ВОД — Великий Отечественный Драп. При крике «Немцы!» солдаты бросали винтовки, танки, минометы, обрезали постромки лошадей, влекущих пушки. И драпали, с ходу перепрыгивая двухметровые заборы».[123]

Почему это происходило? Из-за нежелания воевать за сталинский режим? Да, такое было. Но почему — такое бегство неуправляемым стадом? Почему, по словам писателя-фронтовика В. П. Астафьева, «одно-единственное, редкое, почти не употребляемое в мирной жизни роковое слово («Окружили!» — Д. В.) управляло несметными табунами людей, бегущих, бредущих, ползущих куда-то безо всяких приказов и правил»? Марк Солонин говорит о 140 тысячах таких только на Юго-Западном фронте только в первые две недели войны[124] — при том, что на этом фронте (Западная Украина) немцы за первые две недели продвинулись куда меньше, чем в Белоруссии и Прибалтике.

А вот статистика: лишь полтора миллиона перешли за первые два месяца войны к немцам — и это, вероятно, были те, о которых говорил Солженицын. Зато 2,5 млн попали в плен, два же миллиона просто разбежались[125].

Цифры вызывают сомнение хотя бы потому, что общая численность Красной Армии к началу войны безо всяких оснований дана в 8,9 млн чел. вместо 5,5 млн, хотя, возможно, Бунич, говоря о потерях Красной Армии к началу сентября 1941 г., считает в числе 8,9 млн и тех, что были призваны в эти два месяца. А о 2 млн дезертиров пишет и А. Никонов[126]. Так или иначе, пропорции (1,5 млн перешедших к немцам против 4,5 млн сдавшихся и разбежавшихся) говорят о многом.

А комсостав? Те, кто выбрал карьеру служения коммунистическому режиму? В 1941 г., пишет А. Никонов, Красная Армия потеряла одних только генералов два взвода. Образовался дефицит комсостава, так что, например, Северо-Западным фронтом командовал генерал-майор П. П. Собенников[127], а 4-й армией с 8 июля 1941 г. — полковник (!) Л. М. Сандалов (о нем уже говорилось). В сложившейся ситуации даже Иосиф Грозный, который в начале войны по привычке начал высочайше повелевать казнить своих генералов направо и налево, потом все-таки спохватился[128]. Никонов ошибается только в одном: генералов Красная Армия потеряла не «два взвода», а целую роту — 106 попало в плен и 20 (а также 182 432 офицера) пропало без вести[129].

К 6 июля 1941 г. Вермахт потерял 64 тыс. чел., Красная Армия только на трех фронтах (Северо-Западном, Западном и Юго-Западном) — 749 тыс., причем речь идет только об «учтенных» потерях. Танков немцы к концу июля потеряли 503 (плюс 21 САУ и 92 танкетки Pz-I), Красная Армия — 11 700. Плюс 19 000 орудий[130]. К концу же 1941 г. РККА лишилась 73 % танков, 61 % минометов, 70 % противотанковых пушек, 65 % ручных пулеметов, более 6 млн единиц стрелкового оружия. Расчеты показывают, что повредить такое количество вооружения немцы просто физически не могли. Все эти танки, винтовки, пушки были просто-напросто брошены в панике[131].

И в самом деле, например, в донесении штаба 9-й армии Вермахта от 26 июня 1941 г. говорится: «Обнаружение в лесах неповрежденных (выделено мною. — Д. В.) танков без экипажей позволяет сделать вывод о том, что они (экипажи) ожидают в надежных укрытиях момента для нападения»[132]. Приведя этот документ, М. Солонин иронически добавляет: «Фантазии немецких генералов не хватало на то, чтобы предположить другую причину появления на обочинах лесных дорог брошенных танков»[133].

Так в чем же причина? Уж явно не в трусости — трусом русский, советский солдат никогда не был. Тогда в чем?

Марк Солонин приводит отчет генерал-майора Тихонова на имя уполномоченного Ставки Главного Командования генерал-полковника Городовикова от 9 июля 1941 г. «Не вдаваясь в первопричины (выделено Солониным. — Д. В.) отхода войск Северо-Западного фронта, необходимо констатировать наличие в войсках следующих недостатков»[134]. Это в какие же «первопричины» не вдавались? Чему был посвящен «заговор молчания», согласно которому даже в секретных рапортах не следовало говорить о том, что и безо всяких рапортов знали и командиры, и подчиненные на всех ступенях военной лестницы»?

Нежелание воевать за режим? Так об этом по крайней мере в приказах говорилось, например, в Приказе № 0019 от 16 июля: «На всех фронтах имеются многочисленные элементы, которые даже бегут навстречу противнику и при первом же столкновении с ним бросают оружие». Да и в знаменитом сталинском приказе № 270 от 16 августа 1941 г. об этом говорится достаточно открыто[135].

А вот «отход без приказа начальника, без нажима пехоты, под давлением только танков или артиллерийского огня или огня минометов» (тот же генерал-майор Тихонов) — это нечто иное. Так что же?

И потом, почему паника так быстро и стихийно прекратилась? Ну, еще раз проявилась в первой половине октября, в том числе и в Москве? Может быть, не обошлось без «психотронного оружия»? Тогда все станет ясно. Повторим то, о чем говорили в предыдущей главе (добавив только, что на некоторые НЛО поставили психотронные аппараты): «новошвабы» желали поражения нацизму, однако при этом они вовсе не хотели, чтобы «коричневое» господство в Европе сменилось «красным». Поэтому и начали летом 1941 г. оказывать поддержку немцам, чтобы разгромить несметные силы, собранные Сталиным против Европы. Когда же Красную Армию загнали в глубь России, то поддержка прекратилась.

Под Москвой, Сталинградом и Курском

Впрочем, прекратилась поддержка, похоже, не окончательно. Интересно, что и в ходе советского наступления под Москвой (5 декабря 1941 г. — 20 апреля 1942 г.), и в ходе операции «Марс» (Ржевско-Сычевская наступательная операция Красной Армии 25 ноября — 20 декабря 1942 г.) советское командование отмечает господство врага в воздухе[136]. Как это могло случиться, если под Москвой к декабрю 1941 г. имелось превосходство в авиации — 850 самолетов против 600 немецких?

Далее, не все ясно с тем, почему немецкое наступление было остановлено именно в конце августа 1942 г.

Действие приказа № 227? Но после него Красная Армия отступала еще целый месяц, не говоря уже о том, что заградотряды были и раньше, но не очень-то помогали.

Красная Армия достигла естественных рубежей обороны? Верно для Сталинграда и участка фронта севернее его (по р. Дон) и для участка фронта в предгорьях Кавказа. Но между Сталинградом и Моздоком Вермахт остановили посреди степей, и ни к Астрахани, ни к Махачкале, ни к Каспийскому морю немецкая армия таки не прорвалась.

А в момент начала Сталинградского наступления (за неделю до Ржевско-Сычевской операции) советские войска имели 4500 самолетов против 3500 немецких[137]. И как при этом немцам удалось вывезти из-под Сталинграда почти треть армии Паулюса — 100 тыс. из 330 (если считать, что на поле боя было подобрано 140 тыс. трупов, а 90 тыс. попало в плен)? Это при том, что в промежутке между битвой под Москвой и операцией «Марс», например, летом 1942 г., при советском наступлении под Волховом, в воздухе доминировала как раз советская авиация[138]?

А почему, разбив (к 29 декабря) под Котельниково армию Манштейна, пытавшуюся деблокировать Сталинград, советские войска в дальнейшем потратили целых полтора месяца на путь до Ростова-на-Дону? Немецкие войска, переброшенные из Африки, где союзники прекратили активные действия в начале февраля, прибыли только в марте, они и нанесли контрудар под Харьковом (об этом я писал в первой книге). А в январе Красную Армию кто удержал?

Может быть, и тут снова вмешались НЛО Новой Швабии? Ведь полный успех под Москвой или Сталинградом сулил СССР опять-таки покорение всей Европы. Вот они и не дали этому произойти. А может, и НЛО не немецкого происхождения (о них речь впереди) руку приложили?

Ситуация с господством Люфтваффе в небе снова повторилась в июле 1943 г. над Курском[139]. Как раз примерно тогда, как мы видели, немцы бомбили и Горький, и Ярославль. И это при том, что Красная Армия, как уже сказано, имела к июлю 1943 г. 10 с лишним тысяч самолетов против 2980 немецких.

В ходе первого этапа Курской битвы на южном (белгородском) направлении немцам удалось пробить мощную советскую оборону, которую Красная Армия создавала три месяца, и нанести огромные потери нескольким советским танковым армадам. Так, под Прохоровкой 29-й танковый корпус 5-й гвардейской танковой армии потерял 153 танка из 199 и 126 САУ из 20, 18-й танковый корпус уже к часу дня 12 июля — 84 танка из 149 и т. д.[140].

Да как же так? Известно, что «Тигр» уступал советскому танку КВ, а «Пантера» передвигалась на тонких колесах — «тарелочках», которые быстро сминались (через два часа).[141]

Кто это сделал? Опять «новошвабские» НЛО? И в самом деле, чешские и немецкие средства массовой информации в начале 1990-х гг. сообщили, что сохранились показания 19 солдат и офицеров Вермахта, которые в Чехословакии осенью 1943 г. наблюдали за испытанием необычайного летательного аппарата (далее идет описание летающей тарелки диаметром около шести метров и вооруженной пушкой типа танковой)[142]. Вообще, в Праге базировались две группы немцев по строительству «летающих тарелок» (испытание первой «тарелки» прошло в феврале 1941 г.) и в Дрездене, и в Бреслау. Большая часть их разработок в 1945 г. досталась союзникам. Начав в 1938 г., немцы в 1942 г. якобы создали уже опытный образец разработанного австрийским конструктором Белонце «самолета вертикального взлета». Самолет якобы работал на воде; испытание прошло 19 февраля 1945 г.[143].

Куда позднее делись немецкие «тарелки», почему они не оказали влияния на исход войны, мы уже говорили: эвакуировались в Антарктику с молчаливого согласия западных союзников. А теперь поговорим о тех НЛО, которые встречали советские летчики после 1943 г.

В 1943 г. летчик-испытатель А. Безяев во время очередного полета (дело было под Свердловском, ныне Екатеринбург) заметил на высоте 300–400 м похожий на трубку летательный аппарат. Очевидно было, что аппарат не немецкий, но его принадлежность установить не представлялось возможным. Самолет затянуло туда, в «трубку» (при этом он покрылся толстым льдом), и выплюнуло (вытолкнула какая-то змеевидная пружина). Когда самолет приземлился, технический осмотр обнаружил последствия «импульсного объемного и невероятно сильного разогрева металла», а генерал Болховитинов сказал летчику: «Поздравляю, что вам удалось выжить!»[144]

Такие истории повторялись и в других случаях, например, с тем же Безяевым или со знаменитым Георгием Бахчиванджи. Неопознанные летательные аппараты отслеживали все их полеты. НЛО снимали лучшими по тем временам фотоаппаратами, но зря: после обработки пленки на снимке видна была только густая, непробиваемая вуаль.

Сам аппарат выглядел так: красная обшивка, волнистая и вибрирующая, прошитая не то болтами, не то раскаленными добела стержнями.

После гибели Бахчиванджи идея жидкостного реактивного двигателя была признана преждевременной и бесперспективной[145]. Результатом стало то, что «в 1945 г. все основные участники Второй мировой войны имели собственные реактивные самолеты и двигатели… Разной степени готовности и содержания. Но все эти страны стояли на правильном пути развития… Единственным исключением среди главных участников войны оказался Советский Союз, который в конце войны не имел ни реактивных самолетов, ни двигателей, ни заделов на будущее.[146]

Безяев вернулся в полк и в военном небе «неоднократно» встречал НЛО, чему перестал удивляться.[147]

Не удивимся и мы записи в дневнике Берия о том, что в июне 1943 г. немцы могли сильно бомбить Горький (ныне Нижний Новгород) и Ярославль.

А о дальнейшей судьбе Новой Швабии мы еще поговорим.