Дневники Берии подтверждают: Виктор Суворов прав!

Сталин закусил удила…

Отказавшись от развязывания мировой войны в 1951 г., Сталин все же не оставлял идею в принципе. Очевидно, он все же решился воевать где-то весной 1954 г., когда должно было быть развернуто 100 дивизий (!) стратегических реактивных бомбардировщиков. Другие разработки советских вооружений в последние годы жизни «вождя народов» и в первый год после его смерти тоже говорят именно об этом.

Так, в начале 1952 г. в СССР был создан реактивный бомбардировщик Ту-16 (бомбовая нагрузка 3 т, радиус действия 5760 км), а к началу 1954 г. — Ту-95 (16 т, 8400 км)[212]. 12 августа 1953 г. под Семипалатинском была взорвана термоядерная бомба[213]. В 1953 г. были также испытаны новые мобильные комплексы для запуска ракет[214]. В декабре 1953 г. прошел государственное испытание первый советский вертолет Як-24[215]. И так далее…

Со своей стороны США и их союзники продолжали испытания и демонстрацию супероружия. Как мы видели, пик появлений НЛО в Америке пришелся на лето 1952 г.; в 1953-м же и в 1954 г. отмечается резкое усиление их активности на потенциальных театрах военных действий Третьей мировой войны, в том числе и в Европе.

Так вот, появлений НЛО в Европе зафиксировано: в 1937–1946 гг. — от одного (1937–1939, 1946 гг.) до пяти (1943 г.) в год, в 1947–1952 гг. — тоже (от одного в 1949 г. и 1950 г. до 6 в 1948 г.), зато затем следует резкий рывок: в 1953 г. — 24, а в 1954 г. — сразу целых 209 появлений НЛО — больше, чем за предшествующие 17 лет, вместе взятые! А вот потом — резкий спад: в 1955 г. — три появления, в 1956 г. и 1957 г. — по семь[216].

Впрочем, из 209 НЛО, появившихся, по Черноброву, в 1954 г., 204 зафиксировано над Францией[217]. А 27 октября 1954 г. над Флоренцией пролетела с огромной скоростью в направлении на северо-восток армада из 20 НЛО[218]. Наконец, 6 ноября 1954 г. над Римом в течение двух часов (с 11 до 13 дня) пролетело несколько десятков НЛО[219].

Однако Сталин явно не желал считаться с возможностями ответного удара противника с помощью супероружия. «Закусив удила», он вел страну к войне. Но для подготовки к войне требовалось провести чистку всех «сомневающихся» — от Молотова и Микояна до самых низов партийно-советского руководства.

Еще раз о «ленинградском деле»

А теперь вот о чем. Есть основания считать, что в основе всех интриг конца 1940-х — начала 1950-х гг. против «ленинградцев», всех «наездов» на евреев, дела Абакумова и т. д. лежит большой конфликт между «закусившим удила» Сталиным и группой его соратников, которые хотели предотвратить войну. В число последних входил и Берия…

Итак, в начале 1950-х гг. приближалась развязка, это было ясно. Сталин явно решил ликвидировать «старую гвардию» (т. е. «молотовцев») с помощью «молодой гвардии» («маленковцев»), чтобы потом ликвидировать и последних с помощью более поздних «выдвиженцев». И Берия, относившийся к «молодой гвардии», похоже, разгадал стратегический план Вождя. По крайней мере, так считал А. Авторханов[220].

Сразу оговариваюсь: к Авторханову я лично отношусь с большой осторожностью, ибо врет он иногда сопоставимо с Кремлевым, хотя и в противоположном направлении. Чего стоят хотя бы такие перлы: 22 июня 1941 г. Сталин якобы «ворвался» в здание Министерства (так у Авторханова; на самом деле тогда еще были Наркоматы. — Д. В.) обороны и начал ругать площадной бранью всю Красную Армию как предателей и трусов, а потом удрал на дачу[221].

На самом деле Сталин уехал на дачу не в первый же день войны и даже не на третий (как в 1956 г. скажет Хрущев), а на восьмой, и не принимал участия в руководстве страной и войной два дня (29 и 30 июня), и объяснялось это не трусостью и паникой, а осознанием того, что тщательно подготовленный «освободительный» поход в Европу в последний момент сорвался[222].

Или другой перл: якобы немцы в октябре 1941 г. рассматривали в бинокли Красную площадь (на самом деле — окраины Москвы в начале декабря, когда им на сутки удалось занять Красную Поляну. — Д. В.)[223]. Как бы то ни было, я считаю необходимым проверять Авторханова по другим источникам, что и буду делать.

Еще в начале 1946 г. Берия был освобожден от непосредственного руководства НКВД, передав 10 января свои полномочия С. Н. Круглову. При этом Берия стал заместителем Председателя Совета Министров СССР по линии ГБ, а также председателем Комиссии по атомной энергии[224], однако от такого реального рычага власти, как тайная полиция, он был отлучен. 15 января «Правда» опубликовала сообщение об освобождении Берия от обязанностей шефа НКВД «ввиду перегруженности его другой центральной работой» (цит. по: 3. С. 10).

А. Авторханов полагает, что это произошло оттого, что Берия (и назначенный командовать Одесским округом Жуков, и отправленный в Туркестан Маленков, но о нем чуть ниже) потерял свой пост и свое влияние оттого, что, во-первых, «видел сталинскую панику 1941 г.», а во-вторых, «проявил (во время войны. — Д. В.) недюжинные организаторские способности».

Ну, о «сталинской панике» мы уже говорили, а вот еще одна причина действительно могла послужить причиной падения влияния как Берия, так и Маленкова: во время войны «фактически Ставка находилась в их руках» — без их разрешения не только командующие фронтами, но и члены Политбюро, возглавлявшие военные советы фронтов (Хрущев, Жданов, Булганин), не могли непосредственно связываться со Сталиным[225]. Это могло серьезно напугать Вождя.

Одновременно начали «задвигать» и Маленкова. Еще в марте 1946 г. в перечне членов Политбюро на каком-то мероприятии (в то время списки публиковались не по алфавиту, а по весу в советском руководстве) Маленков занимал второе место после самого Сталина.[226] А уже 4 мая 1946 г. Берия пишет в дневнике: «Георгия выводят из Секретариата. Коба разгневан, что открылись безобразия по самолетам».

Комментарий С. Кремлева: во время войны Маленков курировал в основном авиационные вопросы, а нарком авиастроения Шахурин скрывал выпуск некачественных самолетов, а главком ВВС маршал авиации Новиков их принимал. Оба пошли под суд (3. С. 22). Ну, о непосильных обязательствах по строительству самолетов мы выше уже говорили, так что зачастую, похоже, работникам авиастроения было просто невозможно производить потребное количество самолетов и при этом надлежащего качества. Однако не был ли это только предлог для отстранения Маленкова?

Как бы то ни было, на сессии Верховного Совета СССР в феврале 1948 г. Маленков, хотя и возвращенный в Москву, занимает лишь восьмое место в списках «вождей». А вот третье место занимает A.A. Жданов.

Жданов обвинил Маленкова в провале советского атомного шпионажа (имелось в виду бегство из советского посольства в Канаде шифровальщика И. Гузенко): из западной печати было ясно, что все сообщения по атомному шпионажу посылались лично Маленкову. Обвинял Жданов и Жукова в том, что тот «метит в Бонапарты».[227] И не со ждановской ли подачи Сталин отправил Жукова командовать Одесским округом? По крайней мере, есть сведения, что это произошло после того, как Жуков оказал сопротивление назначению начальником ГлавПУРа ставленника Жданова генерала Шикина.[228]

Ждановские обвинения против Маленкова, Хрущева и их соратников заключались в том, что после войны якобы стала актуальной опасность выхода из повиновения народа, партии и армии, если будет продолжаться «оппортунистическая политика» указанных товарищей, в частности, в плане поощрения строительства частных жилых домов в освобожденных от немецкой оккупации районах, по увеличению приусадебных участков колхозников и т. д., а главное — если благодаря им «поднимут голову потенциальные шпионы, космополиты и низкопоклонники».

Более того, продолжал Жданов, в национальных республиках (а особенно в Украине у Хрущева и в Белоруссии у П. К. Пономаренко) «орудуют буржуазные националисты в литературе и бандеровцы в лесах», а в Советской Армии с ведома Маленкова партийные органы фактически ликвидированы и «царствуют личные ставленники Жукова, этого извечного врага института политкомиссаров».

Ну, и во внешней политике Маленков вместо «большевизации» Восточной Европы поддерживает там всякие «национальные фронты», а вместо безоговорочного отторжения «плана Маршалла» считает возможным принять его на определенных условиях (так ли это на самом деле, не знаю); короче, вместо «мировой революции» происходит поиск «мирного сосуществования» с капиталистами![229]

Очевидно, что все эти ждановские инсинуации против Маленкова, Хрущева и других были созвучны настроениям Сталина, который после провала попытки распространить коммунистический режим на весь мир в ходе Второй мировой войны собирался теперь начать подготовку к Третьей. Кроме того, Жданов собрал вокруг себя всех «обиженных» Маленковым — верных сталинцев Молотова, Ворошилова, Кагановича, А. Андреева и т. д.

Пострадал в итоге и Хрущев, «разжалованный» в марте 1947 г. из Первых секретарей ЦК (этот пост занял Каганович) в Председатели Совета Министров Украины. По этому поводу Берия, кстати, пишет 1 марта 1947 г. в дневнике: «Давно пора, но я бы Мыкыту и на Совмине не ставил. Ему лучше быть в Москве, при Кобе. Он когда сам, может обос. ться. Увлекающийся человек» (3. С. 34).

Вроде бы негативная характеристика, и Кремлев за нее ухватывается, чтобы лишний раз очернить Хрущева. Но зачем при этом Хрущеву (с точки зрения Берия) быть обязательно в Москве? С учетом того, что мы выше говорили о статьях Хрущева в «Правде» по сельскому хозяйству, Лаврентий Павлович вполне мог иметь в виду такой оборот: полезет «Мыкыта» поперед батьки в пекло и тем самым все дело загубит… Как бы то ни было, запомним эту фразу из дневника. Добавим еше, что и в Белоруссии «ждановец» Гусаров заменил «маленковца» П. К. Пономаренко.

А вот первым заместителем главы правительства вместо Маленкова стал ставленник Жданова H.A. Вознесенский. Секретарем ЦК по госбезопасности и армии стал другой «ждановец», А. Н. Кузнецов, который теперь стал давать директивы не только Меркулову и министру ГБ Абакумову, но и самому Берия, а главное — чистить «органы» от ставленников последнего. Удивительно ли, что Лаврентий Павлович назвал в своем дневнике Кузнецова «зас. нцем с большими амбициями»? И записями в дневнике дело отнюдь не ограничилось.

Берия понял, какое значение имеет опала Маленкова, которую он поначалу так недооценил, и принял все меры, чтобы вернуть его в Москву. После того Берия и Маленков заключили союз против Жданова и начали фабриковать анонимные обвинения против Вознесенского и Кузнецова (к чему и Хрущев руку приложил).

В конечном счете Сталин, с подачи Берия и Маленкова, стал подозревать, что Жданов ведет против него «нечистую игру». В итоге Берия и Маленкову удалось протащить в идеологический аппарат ЦК М. А. Суслова, которого Маленков раскопал в Ташкенте. Да-да, того самого Суслова, которого так негативно поминал С. Кремлев. И похоже на то, что он к дальнейшим, направленным против Сталина событиям действительно руку приложил.

«Ждановцам», с подачи Берия и Маленкова, удалось приписать планы: создания Российской коммунистической партии (РСФСР единственная из республик СССР вплоть до 1990 г. своей компартии не имела), переноса столицы РСФСР в Ленинград, а самое главное — фактической отставки Сталина (с оставлением «почетным председателем ЦК») и переходом поста Генсека к Жданову, главы правительства — к Вознесенскому, Первого секретаря ЦК РКП(б) — к Кузнецову; посты МВД и МГБ якобы предлагалось объединить и передать секретарю Ленинградского обкома Попкову[230].

Кроме того, Маленков и Берия сумели убедить Сталина в том, что не они выступают против большевизации Восточной Европы, а как раз Жданов выступает за «национал-коммунистический суверенитет» Восточной Европы вместо того, чтобы, согласно планам Сталина, просто включить восточноевропейские страны в состав СССР в качестве новых «союзных республик».

Наконец, Р. Конквест отмечает, что Жданова не сумел полностью одурачить знаменитый шарлатан от науки Т. Д. Лысенко, и советская биология была окончательно уничтожена только после смерти Жданова.[231] Так вот, дело тут в том, что с подачи М. А. Суслова (действовавшего по заданию Берия) удалось организовать выступление сына A.A. Жданова, Юрия, против Лысенко, которого Жданов-младший назвал «шарлатаном»[232].

Как раз в феврале 1948 г. Чехословакия и Югославия предприняли попытку выйти из Коминформа, только что (сентябрь 1947 г.) организованного Сталиным (и Ждановым) вместо распущенного в 1943 г. Коминтерна. Чехов удалось подавить, но Югославия вышла из советской сферы влияния. Берия в записи от 12 февраля 1948 г. замечает: «Коба злится. Снова неполадки с югославами. Сейчас они в Москве, тут же болгары. Единства нет» (3. С. 56–57).

Как итог — в очередном перечне имен в «Правде» от 27 июля 1948 г. Жданов вообще исчезает «по болезни», а вот Маленков поднимается на четвертое место.

А мы обратим внимание вот на что. С. Кремлев много пишет о лакунах в бериевском дневнике 1940–1942 гг., обращая внимание в том числе и на двух-трех-недельные пропуски, однако почему-то не замечает куда больших лакун в дневниках послевоенных. Вот и период падения Жданова фактически пропущен: лишь 31 августа 1948 г. упоминаются его похороны, а до этого имеет место 75-дневная лакуна — начиная с 17 июня (3. С. 64). Сам же Жданов последний раз до того упоминается весной 1947 г. (3. С. 39–41).

В чем тут дело? Может быть, сам Кремлев и/или «Павел Лаврентьевич» вычистили из дневников некоторые факты, опровергающие их утверждение об отсутствии интриг в сталинском окружении (вообще и против Жданова и его ставленников в особенности)?

Как бы то ни было, Жданова свалили (и уморили), повесив на него все внешнеполитические провалы: в Греции (поражение местных коммунистов в гражданской войне 1944–1949 гг.), в Берлине (неудача блокады Западного Берлина 1948–1949 гг.), в Проливах (неудача с попыткой создания там советской военной базы в 1946 г.) и т. д. И именно тогда подвергся критике журнал «Большевик» за восхваление работы H.A. Вознесенского «Военная экономика СССР в период Великой Отечественной войны»; за то же самое был объявлен выговор заведующему отделом агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) Д. Т. Шепилову. В ЦК вместо «вычищенных» по «ленинградскому делу» «ждановцев» вошел П. К. Пономаренко[233]. В Москву вернулся «сосланный» было на Украину Хрущев, в полном соответствии с пожеланием Берия — «ему лучше быть в Москве, при Кобе», а то, пока один, может дров наломать (впрочем, со статьями о сельском хозяйстве он и в Москве «дров наломал»).

Атака на «верных сталинцев»

Расправившись со Ждановым, Берия и Маленков повели атаку на аппарат МГБ во главе с соперником и врагом Берия (и возможным сторонником расстрелянных «ждановцев», как мы из комментариев Кремлева видели) B.C. Абакумовым: С. Кремлев вынужден признать, что дело Абакумова инспирировали Рюмин и Игнатьев вкупе с Маленковым (3. С. 173).

Не забыли победители и тех старых соратников Сталина, которых покойный Жданов собрал вокруг себя, — Молотова, Ворошилова и т. д. И вот здесь им очень помог рост в послевоенном советском номенклатурном руководстве антисемитизма — как раз у Молотова и Ворошилова были жены-еврейки, а Каганович сам был еврей.

Перед Сусловым Сталин поставил задачу — поднять «ждановщину» на новую ступень и от поисков и разоблачения «космополитов» и «низкопоклонников» перейти к разоблачениям «врагов народа»[234]. Но, как человек Берия и Маленкова, Суслов сумел и это дело повернуть им на пользу.

Вскоре у арестованных «сионистов» (т. е. деятелей различных отраслей науки, искусства и т. д., которых не объединяло ничего, кроме еврейской национальности) начали «выбивать» «признания» в том, что «Еврейский антифашистский комитет» во время войны вступил в контакты с западными разведками с целью установления их контактов с Молотовым и еще одним на тот момент верным сторонником Сталина — А. И. Микояном; «английским шпионом» стали называть даже К. Е. Ворошилова.

В итоге в марте 1949 г. Молотов лишился поста главы МИДа, а Микоян — министра торговли. Берия комментирует (в записи от 2 марта 1949 г.): «Предрешен вопрос по Вячеславу и Анастасу. Коба их снимает… Вячеславом он давно недоволен… Всегда может сфинтить и провалиться» (это Молотов-то?! — Д. В.) (3. С. 72).

10 августа 1952 г. были арестованы заместитель министра иностранных дел и начальник Совинформбюро Лозовский и еще примерно 20 деятелей культуры и искусства еврейской национальности. 12 августа Берия лаконично записывает в дневнике: «Расстреляли еврейский комитет» (3. С. 156). Жена Молотова отделалась ссылкой в Казахстан.

«Берия, Берия вышел из доверия?»

Но интересно еще одно обстоятельство. Понимал ли Сталин, что Берия, Маленков и компания плетут заговор против него? Едва ли, иначе немедленно принял бы меры. Но независимо от их действий, он, как уже сказано, планировал уничтожить сперва «старую» гвардию с помощью «молодой» (что полностью совпадало и с интересами последней), а потом — последнюю с помощью «выдвиженцев» (а вот этот шаг они намеревались упредить, нанеся удар сами).

С. Кремлев категорически опровергает мнение о том, что к концу жизни Сталина Берия утратил его доверие, мотивируя это опровержение, например, тем, что в 1952 г. Сталин командировал именно Лаврентия Павловича разбирать положение дел в грузинском партийном руководстве (3. С. 139), хотя, с другой стороны, признает, что Берия обижался, что Сталин видел на посту первого заместителя главы правительства не его (З. С.144).

Что же, целесообразно поэтому для начала, руководствуясь сталинским же принципом «факты — упрямая вещь», разобрать нюансы грузинского дела.

Итак, в январе 1949 г. состоялся XIV съезд КП(б) Грузии. По этому поводу в центральном печатном органе грузинских коммунистов сообщалось, что у грузинского народа — «два отца: Сталин и Берия». Но этого мало: когда дошла очередь до избрания почетных глав ЦК республиканской компартии, то Берия был избран единогласно, а вот что касается Сталина, то были если не проголосовавшие «против», то как минимум «воздержавшиеся».

«Правда» от 30 января 1949 г. отреагировала на этот демарш весьма жестко, хотя и завуалированно: рядом были помещены отчеты о съездах компартий Грузии и Азербайджана. Применительно к первому сообщалось просто, что Сталин и Берия «избраны» почетными председателями ЦК без указания нюансов, тогда как про азербайджанский партийный форум говорилось, что Сталин избран «единогласно». Это воспринималось как скрытый выговор Берия.

Вообще, в это время Сталин сильно «охладел» к грузинам. Сыграл свою роль, вероятно, и этот «демарш», но отнюдь не один только «культ личности Берия» был причиной недовольства Вождя. Так, очень недоволен он остался выступлением грузинского поэта Мдивани на своем 70-летии 21 декабря 1949 г.: когда поэт (сама фамилия которого не понравилась Вождю, поскольку напоминала о репрессированном в 1937 г. старом большевике Буду Мдивани) пожелал «отцу народов» жить «так долго, как живут на Кавказе — сто лет», Сталин недовольно спросил: «Зачем такие ограничения?» Мдивани со временем (достаточно быстро) исправился и в следующий раз написал: «На радость нам, на страх врагам — Живи, Отец, всегда!.»[235] Но неприятный осадок, как говорится, остался…

Неудивительно, что для проведения партийной чистки в Грузии Сталин направил туда не Берия, а С. Д. Игнатьева (сменившего летом 1951 г. на посту главы МГБ арестованного B.C. Абакумова)[236]. В результате чистки было, как сообщила «Правда» 30 января 1953 г., арестовано 427 секретарей обкомов, горкомов и райкомов. Для справки: на 1972 г. в Грузии имелось всего 67 районов и 51 город[237]; если мы прибавим к этой цифре руководителей парторганизаций Абхазии, Южной Осетии и Аджарии, а также нескольких секретарей обкомов (при Сталине в составе Грузии было несколько областей, позднее упраздненных), то все равно до цифры 427 не дотянем. Из этого следует, что если не все, то очень многие партийные лидеры были сменены неоднократно, как было и в 1937–1938 гг., когда зачастую многие обкомы, райкомы и т. д. несколько раз полностью сменялись. Так что мы можем согласиться с точкой зрения А. Г. Авторханова, что грузинская чистка 1951–1952 гг. по масштабам превосходила Большой Террор. Ну или, по крайней мере, не уступала ему…

Далее, как и в годы Большого Террора, в Грузии была создана чрезвычайная тройка в составе Первого секретаря ЦК Мгеладзе, министра государственной безопасности Рухадзе и главного прокурора; этот орган получил право приговаривать к тюремному заключению до 20 лет и даже к расстрелу.

Результатом чистки стало то, что на следующем, XV республиканском партийном съезде Берия не только не восхвалялся, но его имя было просто табу. Интересно и то, что, когда Сталин умер (или даже до того, сразу после начала его болезни), в Тбилиси прибыли люди Берия во главе с В. Деканозовым, которые арестовали руководство республики и выпустили из тюрем уцелевших жертв чистки[238].

И кто-то еще будет говорить о том, что Берия сохранял прежнее доверие Сталина? Однако для того, чтобы понять, какая судьба ждала Лаврентия Павловича в не очень далеком будущем, еще целесообразнее вспомнить прошлое, точнее, предшествующую эпоху «великих концептуальных перемен» — смену у руководства страны «ленинской гвардии» сталинской номенклатурой в годы Большого Террора — в масштабах не отдельно взятой Грузинской ССР, но всей страны.

Вообще, это был долгий процесс. Сначала на смену взявшей власть в стране консорции «профессиональных революционеров» по многочисленным наборам (особо тут надо отметить «ленинский», а фактически «сталинский» — ибо Сталин ведал уже тогда подбором кадров — призыв в партию в 1924 г.). Постепенно эти выдвиженцы — основа будущей «номенклатуры» — занимали все больше руководящих должностей. Однако «профессиональным революционерам» (они же «ленинская гвардия») до естественного ухода оставалось еще лет 10–15. Чтобы ускорить этот процесс, и был устроен Большой Террор с объявлением большей части «ленинской гвардии» «врагами народа»[239]. Так выглядела предыдущая «концептуальная перемена».

Внешним отражением этой перемены стали московские процессы 1936–1938 гг. над руководящими деятелями из «ленинской гвардии». Так вот, разве не Ягода организовал первый из трех московских процессов (Зиновьева — Каменева), что не помешало ему самому быть осужденным и расстрелянным на третьем (Бухарина и К⁰)?

А участие Берия в «тройке» (Берия — Маленков — Булганин), которая, по Кремлеву, и была создана 26 января 1953 г. Сталиным для осуществления тех самых концептуальных перемен (подробнее о ней чуть ниже), тоже говорит о многом. Разве после отстранения Ягоды с поста руководителя НКВД (30 сентября 1936 г.) не Ежов стал вторым человеком после Сталина в процессе «концептуальных перемен» 1936–1938 гг.? И что, уберегло это Ежова от участи его жертв? (Кстати, о «новом классе номенклатуры» — Кремлев называет автора этой концепции М. Джиласа «будущим выдающимся ренегатом» (3. С. 57).

И еще. В постановлении Политбюро по Менгрельскому делу было сказано, что «группа Барамия позорит и пачкает доброе имя менгрельских работников и порождает недоверие к ним, которого они не заслуживают». Это постановление упоминает и сам Лаврентий Павлович в дневниковой записи от 6 ноября 1951 г. (3. С. 137). Вроде бы прямая и однозначная «отмазка» для Лаврентия Павловича — тоже менгрела. А знаменитая сталинская фраза «ищите большого менгрела» пока документально не подтверждена, поэтому мы на нее ссылаться не будем.

Но ведь, если говорить о том, что, скажем, «группа Барамия позорит и пачкает доброе имя менгрельских работников и порождает недоверие к ним, которого они не заслуживают (выделено мною. — ДВ.)», то ведь, например, и про Бухарина до поры до времени говорилось, что «оснований для привлечения к ответственности не найдено» (сентябрь 1936 г., вскоре после того, как первые показания на Бухарина дани Зиновьев и Каменев)[240]. И что потом с Бухариным стало?

Так что и судьба Берия была, мягко говоря, весьма туманна. Кстати, вот еще одно совпадение: как и при Ежове, встал вопрос об объединении МВД и МГБ; реально это, правда, было сделано (и главой МВД назначен Берия) только 5 марта, когда Сталин не то уже умер, не то доживал последние часы (3. С. 212), но замышлялось-то при нем! По крайней мере, С. Кремлев предполагает, что 2 марта на несостоявшемся заседании «тройки» планировалось смещение С. Игнатьева с поста главы МГБ и объединение МГБ и МВД с назначением главой этого суперминистерства именно Лаврентия Павловича (3. С. 195).

Но ведь вспомним: падение Ежова началось с того, что он слишком много забрал власти, когда даже армейскую разведку (после казни ее шефа Берзина) себе подчинил (конец июля 1938 г.). Сталин испугался — слишком много власти (главное, всю разведывательную информацию) Ежов под себя подгреб. Ну, и начал осторожно, но быстро и неотвратимо отводить Ежова от власти, пока совсем не ликвидировал[241]. Так что хотя бы поэтому Берию должно было насторожить предложение «вождя народов» подчинить себе и МВД, и МГБ.

А дочь Сталина Светлана, которая очень не любила Берия и сплошь и рядом старалась переписать на него многие преступления отца, констатирует, что Берия пользовался огромным доверием Вождя. Но — не до конца его жизни… В последние годы и она заметила: отец к Лаврентию Павловичу, мягко говоря, охладел. Так, в 1951 или 1952 г., когда она как-то осталась ночевать у жены Лаврентия Павловича, то под утро ей позвонил отец и, обругав ее нецензурно (что для спокойного и сдержанного Сталина было очень необычно, а уж по отношению к дочери — пожалуй, единственному на земле человеку, которого Сталин по-настоящему любил, — просто неслыханно!), прокричал: «Сейчас же езжай домой! Я Берия не доверяю!»[242] Впрочем, Светлана могла что-то и перепутать — едва ли Сталин стал бы так «палиться», показывая Берия свое отношение к нему… Или к старости ум и хитрость стали изменять Вождю?

Так или иначе, очевидно, что говорить о безусловном сталинском доверии к Берия в эти последние годы нельзя.

XIX съезд ВКП(б) — КПСС

Партийный съезд не созывался с 1939 г., и есть серьезные основания думать, что Сталин и не планировал его созывать до завершения новой Большой Чистки, подобно тому, как и предыдущий, XVIII, съезд был созван только по завершении Большого Террора.

По плану же Берия и Маленкова предполагалось собрать августовский (1952 г.) Пленум ЦК ВКП(б) и назначить на нем XIX съезд партии. В конечном счете так и было сделано[243].

Почему Сталин на это согласился? Рассчитывал, что он и без новой чистки сумеет всех победить, как побеждал ранее? Но тогда почему он отказался, как считает А. Авторханов, делать доклад на съезде, каковой пришлось взять на себя Маленкову? Причем из дневника Берия явствует, что то, что докладчиком будет Маленков, известно было минимум за неделю до съезда, 28 сентября 1952 г. В этот день Берия делает в дневнике запись: «Доклад на съезд почти готов. Основной доклад будет делать Георгий. Будут большие изменения («Георгий» — это Маленков; выделено мною. — Д. В.)». Правда, далее добавляется, что доклад «обсуждается с Кобой» (3. С. 159), однако что это было за «обсуждение»? В какой форме? И остался ли Сталин доволен? А если недоволен, то почему стерпел?

А как он стерпел, что Берия в выступлении на съезде (самая продолжительная речь) поставил «партию» впереди «Сталина» («партия, руководимая товарищем Сталиным» — по тем временам ересь неслыханная) («Правда». 1952. 9 октября)?

Да что там — Берия не осудил (просто не упомянул) репрессированных в 1951–1952 гг. грузинских деятелей, а из трех угрожающих СССР националистических опасностей на первое место поставил опасность «великодержавного шовинизма» (о которой в позднесталинском СССР упоминать было просто неприлично), на второе — «буржуазного национализма» (со стороны национальных республик СССР) и лишь на третье — «интернационального космополитизма» (от которого, согласно последним сталинским установкам на тот момент, было чуть ли не все зло на планете).

А то, что съезд отверг предложенный вновь назначенными после чистки новыми руководителями Грузии первый параграф Устава КПСС, слова о том, что партия «создана великими Лениным и Сталиным»? И, наконец, то, что наговоривший такого Берия тем не менее в списках «вождей» поднялся с пятого места в начале съезда (см. протокол утреннего заседания 6 октября 1952 г.) на третье к концу его («Правда. 1952. 15 октября)?

Уж совсем непонятно, как Сталин стерпел, что открывать съезд будет Молотов, а закрывать — Ворошилов (напомню, по Сталину, «англо-американские шпионы», на которых — с Микояном вкупе — он, как мы уже убедились, сразу после съезда страшно «наехал» и чьи жены-еврейки уже были репрессированы!). Остается согласиться с Авторхановым, что все это было вопреки воле Сталина.

Но тогда опять-таки непонятно, как он согласился на проведение съезда до чистки! Если без эвфемизмов, то Сталина на этом съезде «опустили» на уровень 25-летней давности, когда он был лишь «первым среди равных» и ему приходилось бороться за абсолютную власть с многочисленными оппозициями. И вот теперь — начинай все сначала на восьмом десятке! Понятно, положение Сталина теперь было намного крепче, чем тогда: его авторитет позволял ему и в таком положении быть страшным и наносить удары огромной силы по своим врагам, но абсолютным диктатором он более не был. Так вот, как, не имея уверенности в благоприятном исходе съезда, Сталин на него согласился?

Подозрение еще укрепляется, если мы вспомним: на октябрьском (1952 г.) Пленуме ЦК КПСС (созванном через два дня после завершения XIX съезда) Сталин просился в отставку с поста лидера партии (Первого секретаря, каковой пост сменил упраздненную XIX съездом должность Генерального секретаря). Авторханов уверяет нас, что Пленум принял эту отставку, и Сталин стал из Первого просто секретарем ЦК, а Первым стал Маленков[244]. И подтверждает это комментарием к 44-му тому полного собрания сочинений В. И. Ленина, где сказано, что Сталин был главой партии с 1922 по 1952 (выделено мною. — Д. В.) г.[245]

Другие свидетели (тот же К. Симонов) уверяют, что пленум уговорил Сталина остаться[246]. В дневнике же Берия по этому поводу какая-то недосказанность (запись от 17 октября 1952 г.): «А потом попросился в отставку. Все молчали. Не ожидали, но, видимо, обдумывали. Пришлось выступить Георгию и мне. Потом Тимошенко сказал, что избираем Генеральным секретарем. А уже такой должности нет. Коба задумался, потом махнул рукой» (3. С. 162).

Но принял съезд отставку Сталина или нет, то, что в отставку он просился, несомненно. Однако это, как мы уже знаем, — типичный прием диктаторов, потерпевших поражение. В отставку просился, например, лидер Египта Насер после проигрыша Шестидневной войны 1967 г., Саддам Хусейн после «Бури в пустыне» 1991 г., в русской истории — Иван Грозный после проигрыша Ливонской войны.[247] Просился в отставку и сам Сталин летом 1945 г., когда Вторая мировая война не привела к тому результату, в расчете на который была задумана.[248] Правда, просился, как свидетельствует Адмирал флота Советского Союза Н. Г. Кузнецов, «с отсрочкой»: «Я еще два-три года поработаю, а потом вынужден буду уйти».[249] И вот осенью 1952 г. — опять просьба об отставке, теперь — не через «два-три года», а немедленно… Какое поражение потерпел Сталин?

Напрашивается интересный вывод: что-то случилось между августовским (1952 г.) Пленумом ЦК и 28 сентября 1952 г. Что именно — тема очень сложная, заслуживающая отдельного исследования. Книга об этом будет. Пока позволю себе лишь некоторые намеки.

А. Авторханов утверждает, что Сталин «проспал» радикальную революцию в мировой политике, связанную с появлением атомных и водородных бомб[250]. Ой ли? Ведь мы видели из бериевских дневников, как Сталин и Берия лично занимаются этой проблемой, как форсируют строительство своей Бомбы, как дают по рукам «критикам реакционной теории Эйнштейна» — пусть евреи, пусть поклонники Эйнштейна, лишь бы Бомбу сделали!

А вот некоторые виды супероружия, о которых говорилось выше, Сталин и Берия вполне могли «проспать».

Вернемся к цитированной нами выше книге Д. Мензела «О летающих тарелках». До первого квартала 1951 г. рост и снижение появлений НЛО чередовались друг с другом. А вот затем началось непрерывное нарастание. Если во втором квартале 1951 г., после отказа Сталина от немедленного начала войны и стабилизации фронта в Корее, было всего 13 появлений НЛО, а в последнем квартале 1951 г. их насчитывалось 26, то в первом квартале 1952-го — 46. А в апреле — июле (второй квартал) 1952 г. был установлен абсолютный рекорд — 272 (!), больше, чем за предыдущие полтора года. К сожалению, таблица Д. Мензела обрывается июлем 1952 г., когда было 114 появлений НЛО.

Ниже, правда, он отмечает, что паника в июле достигла своего апогея[251]. Однако мы уже убедились, что Мензел не всегда говорит правду. А если в данном случае это правда, то неплохо было бы привести данные не по одному июлю 1952 г., но и по всему третьему кварталу в целом. А еще лучше — отдельно по августу и сентябрю. А уж читатели сами бы разобрались, достигла «паника» (правильнее было бы сказать: военное возбуждение) своего апогея или нет.

В общем, есть некоторые основания думать, что в августе — сентябре 1952 г. НЛО не просто было еще больше, чем в июле, но что-то произошло в эти месяцы. Что-то для СССР и лично для Сталина очень нехорошее. Повторяю: эта тема заслуживает отдельного исследования, и оно будет написано.

«Дело врачей» — палка о двух концах

Итак, Сталин остался могущественным диктатором, но он больше не был диктатором всемогущим. Разумеется, такое положение дел Вождя никак не устраивало. И он прилагал все усилия, чтобы вернуть себе абсолютную власть. И готовил удар против вероломных соратников.

Собственно, контрнаступление Сталина началось еще на октябрьском пленуме: если из 18 заседаний XIX съезда он посетил только два (а свой доклад поручил Поскребышеву, что подтверждается и записью в дневнике Берия от 17 октября 1952 г. (3. С. 162), то на пленуме был очень активен. Однако избрание Бюро Президиума (аналога старого Политбюро, поскольку последнее было расширено до 25 человек и переименовано в Президиум, то возникла необходимость создать новый, более узкий орган, который теперь и будет все решать) тоже прошло неблагоприятно для Сталина: из 8 членов Бюро (9-м был сам Сталин) четверо были как раз — Берия, Маленков, Булганин и Хрущев, еще двое — из «старой гвардии» (Ворошилов и Каганович), которые тоже не могли не внушать недоверия Сталину хотя бы из-за «еврейского вопроса» (жена Ворошилова, как уже говорилось, была еврейкой), и лишь двое были преданные молодые выдвиженцы — Первухин и Сабуров[252].

И Сталин боялся! 17 февраля 1953 г. он принимал посла Индии К. Менона, и тот заметил, что во время беседы Сталин рисовал на своем блокноте волков, а Менону сказал: вот, мол, крестьяне хорошо делают, что уничтожают бешеных волков[253].

После провала контратаки на пленуме Сталин, понятно, не остановился. С известного письма Лидии Тимашук началась открытая стадия «дела врачей». Сами врачи были арестованы еще в октябре 1952 г., по крайней мере, этим временем датированы первые доклады главы МГБ Игнатьева о допросах врачей. Интересно, что С. Кремлев, считающий врачей виновными, проговаривается, что «дело врачей» инспирировал Рюмин вкупе с Игнатьевым» (3. С. 173). Ну, и зачем Игнатьеву, который, по Кремлеву, пытался вместе с Хрущевым свалить Сталина, инспирировать дело врачей, если они действительно были виноваты и при этом виноваты именно во вредительских действиях против Сталина и тех соратников, кто Сталину оставался верен?

Но посмотрим на «дело врачей» с двух сторон — со стороны Сталина и его противников.

А. Авторханов пишет, что после XIX съезда Сталин начал искать «еврейские корни» и в родословных взбунтовавшихся соратников. Искал, проверяя родословные до третьего колена. И находил! «Выяснилось», что у Хрущева есть внучка-еврейка, у Маленкова — зять-еврей, а что касается Берия, то чуть ли не его родная мать оказалась еврейского происхождения[254]; с учетом того, что у евреев национальная принадлежность считается, как известно, по матери, такие «генеалогические поиски» тоже были чреваты! Ну, а Молотова, как мы помним, он еще за пять лет до того «Молотштейном» обзывал!

Антисемитская кампания велась и в странах «соцлагеря». В Чехословакии арестовали еврея Р. Сланского, в Польше — будущего лидера страны В. Гомулку (у него еврейкой была жена)…[255]

Интересно, что арестованных врачей заставляли «признаваться» в попытках умертвить, кроме уже покойных A.A. Жданова и A.C. Щербакова, также военачальников — маршалов Василевского, Говорова и Конева, генерала армии Штеменко, адмирала Левченко, но не Жукова и Булганина, а также не Берия, Маленкова и Хрущева.[256]

Вообще, во время сталинских репрессий это был важный показатель: отсутствие того или иного руководителя в списках «потенциальных жертв» очередных «врагов народа» означало сталинскую немилость. Так, например, еще в 1936 г. (примерно с мая по август) неприятные минуты пришлось пережить Молотову, когда в «признательных показаниях» подсудимых первого московского процесса 1936 г. его имя отсутствовало в списках тех, кого якобы хотели убить подсудимые.[257]

Но что же делали сами новые оппозиционеры? Не знаю насчет других, но из дневников Берия не видно, чтобы он делом врачей был обеспокоен. Так, еще до публикации письма Тимашук (13 января 1953 г.) 10 января Берия пишет в своем дневнике: «С врачами дело ясное. Андрея (Жданова. — Д. В.) залечили, как когда-то залечили Щукина» (артиста, годы жизни 1884–1939, скоропостижно скончался 7 октября 1939 г. от неверно поставленного диагноза) (3. С. 185).

Ну, зачем было залечивать артиста, вообще непонятно, тем более что С. Кремлев добавляет: Сталин поручил Берия расследовать обстоятельства смерти Щукина, но без видимых результатов — так что, скорее всего, «врачи-вредители» тут ни при чем: будь хоть какие-то факты, указывающие на их вину, им бы еще тогда не поздоровилось.

А что касается A.A. Жданова, то о нем мы выше уже говорили. Есть сведения, что ему летом 1948 г. посоветовал поехать на отдых на Валдай сам Сталин (как мы выше могли убедиться — это было сделано с явной подачи Берия и Маленкова), хотя для человека с его болезнью выезд в такое место был равносилен самоубийству. Другой вопрос, хотел ли Сталин таким образом избавиться от Жданова или просто ошибся. Судя по имеющимся у нас фактам, явно скорее первое.

Так или иначе, при чем тут врачи? Разве что при том, что теперь — в лучших традициях 1930-х гг. — на них повесили смерть Жданова, чтобы иметь повод их уничтожить и таким образом лишить лечащих врачей с многолетним опытом уже самого Сталина. Вот и А. Авторханов считает, что «дело врачей» было сфабриковано Берия именно с такой целью. А старый деятель Коминтерна Ф. Боркенау, теперь живший в ФРГ, 23 января 1953 г. опубликовал в «Рейнском Меркурии» статью, в которой прямо заявил, что «дело врачей» — это заговор во главе с Маленковым[258]!

Короче говоря, если Сталин надеялся на волне «дела врачей» расправиться с евреями (и с «псевдоевреями» из своего окружения), то Берия и Маленков явно рассчитывали с помощью того же дела расправиться со сталинскими врачами, а потом и с самим Вождем. Ну, а Игнатьев, как мы видели, явно страховался, действовал по принципу «и нашим, и вашим», он выполнял все сталинские приказы, но при этом сообщал их содержание Берия, Маленкову и Хрущеву. Неудивительно, что все материалы против врачей очень быстро попадали к Берия и он все знал[259]. Вот и причина, почему «Рюмин вместе с Игнатьевым инспирировал дело врачей» (З. С. 173).

Помимо личных сталинских врачей (в первую очередь академика Виноградова), в декабре 1952 г. были арестованы многолетний секретарь Сталина А. Поскребышев (дело опять-таки подстроил Берия, организовав утечку секретных материалов из секретариата Сталина, за что Вождь и «опалился» (как говорили в Московской Руси) на своего преданного секретаря) и начальник его личной охраны генерал-лейтенант Н. Власик[260].

Место Поскребышева занял «маленковец» — первый секретарь Ленинградского горкома КПСС В. Н. Малин. Во время Великой Отечественной войны он был заместителем начальника Центрального штаба партизанского движения, а потом членом военных советов ряда фронтов. На этих постах он имел тесные контакты с Берия. В 1949 г. занял место уничтоженного «ждановца» Попкова в Ленинграде.

Понятно, Сталин наносил ответные удары. Так, в «Правде» 13 января 1953 г. появились такие слова: классы, мол, ликвидированы, но сохранились носители буржуазных взглядов и буржуазной морали — живые люди (если верить Авторханову, выделено в тексте «Правды». — Д. В.); они-то и ведут скрытую борьбу. Далее следуют призывы разоблачать «врагов народа» в русских областях и «буржуазных националистов» в национальных республиках.

В дальнейшем в «Правде» идет просто каскад разоблачений: 31 января пишется о националистах в руководящих органах Украины и Литвы (ну, последнее выглядит правдоподобно…), 6 февраля — о краже секретных документов врагами (впрочем, это может быть намек на Поскребышева, чье дело, как уже говорилось, было инспирировано Берия).

Примерно в эти же дни был арестован один из верных паладинов Сталина Л. З. Мехлис; 13 февраля он умер в тюрьме, однако в последний момент Сталин передумал объявлять его врагом и приказал похоронить с почестями у Кремлевской стены. Трудно сказать, был ли его арест частью удара Сталина по «еврейским врагам», частью удара Берия по верным сталинцам или имело место одновременно и то, и другое.

А вот то, что 17 февраля безвременно скончался комендант Кремля генерал Косынкин, беззаветно преданный Сталину, но мало считавшийся с Берия — тут явно Лаврентий Павлович руку приложил![261]

Как бы то ни было, ответные удары Сталина, как можно заключить, достаточно часто (хотя далеко не всегда) «перехватывались» Берия и «бериевцами» и направлялись против самого Вождя.

Что хотел «концептуально переменить» Сталин?

Как бы то ни было, доверял Сталин членам «тройки» или просто хотел их использовать, как Ягоду и Ежова, но работа в направлении «концептуальных перемен» им велась.

26 января 1953 г. в руководстве СССР была создана «тройка» в составе Берия, Маленкова и Булганина, которая успела собраться только 4 раза (по понедельникам — 2, 9, 16 и 23 февраля) и сразу после смерти Сталина была упразднена так же скоропалительно, как и создана. С. Кремлев считает, что она была создана для каких-то очень важных преобразований в государстве, а также выводила (у Кремлева «вышвыривала») Хрущева из высшего руководства, поскольку представляла собою ту же руководящую «пятерку», что и раньше (Сталин, члены «тройки» и Хрущев), но уже без Хрущева (3. С. 189–193). Помимо всего прочего, в создании этой «тройки» С. Кремлев видит подтверждение того, что ни о каком недоверии Вождя к Лаврентию Павловичу речи не было.

Сам Берия 27 января 1953 г. записывает в дневнике: «Сказал (Сталин. — Д. В.)… в МГБ непорядки, это ему надоело, и он перебросит меня на МГБ и надо объединить с МВД. Сказал, готовься, Лаврентий, снова придется тянуть ЧК» (3. С. 188–189).

Вопрос: для каких преобразований все это готовилось? Чего хотел Берия, мы еще скажем, а пока — о планах Сталина.

По Кремлеву (и дневники Берия вроде бы это подтверждают), на следующем, несостоявшемся заседании 2 марта 1953 г. (о котором сообщает предельно лаконичная запись дневника от 23 февраля: «Собирались тройкой последний раз. Через неделю все начнется») должно было решиться многое «как в концептуальном, так и в кадровом отношении», а также должны были быть приняты принципиальные решения по «делу врачей» (3. С. 198–201).

Ясно, что врачам эти решения явно ничего хорошего не сулили. Но, помимо того, есть намек и на скорую войну: когда в Израиле взорвали бомбу перед советским посольством и Сталин тут же разорвал с Израилем дипломатические отношения, то в дневнике Берия появилась такая запись: «Коба настроен решительно. Говорит, если они пойдут на войну (обычный советский эвфемизм: «Если нам навяжут войну…» И в Финляндии, и в Корее, и в других местах, конечно, начали «они». — Д. В.), нам будет плохо, и Америке тоже. Но Англию мы просто прихлопнем» (3. С. 197).

Это — еще одно подтверждение того, что Сталин «закусил удила». Даже без детального анализа событий осени 1952 г., о чем еще будет книга, у Берия и других членов советского руководства должны были вызывать (и вызывали) беспокойство такие планы Вождя.

Но еще гораздо интереснее другой вопрос: что намечалось Сталиным «в концептуальном и кадровом отношениях»? Мы не знаем ответа, но тоже холодок по коже пробегает, вспоминая, что обычно готовилось в сталинском окружении в такой секретной обстановке раньше.

Тем более что выше мы уже говорили о симпатиях Берия (и явно самого Сталина — в тот момент они были заодно, это в начале 1950-х гг. их пути стали расходиться) к нацистам, цитировали и нашумевший бестселлер «Гитлер говорит» Г. Раушнинга. Повторим еще раз: национал-социализм есть то, чем мог бы стать марксизм, если бы освободился от своей противоестественной связи с марксизмом и с демократическим устройством. Марксизм не рискнул освободиться от рудиментов научного мышления, предполагающего существование объективных законов и требующего хотя бы имитации доказательств. На самом же деле не материальные обстоятельства диктуют человеческой воле, а наоборот. Нет никаких объективных экономических законов. Вспомним и цитаты из бериевского дневника на эту тему.

Так вот, после этих слов нацистский фюрер продолжает: ленинская идея сделать всех рабами государства — это хорошо, но зачем все эти мещанские увертки, что из рабства когда-то как-то возникнет свобода для всех и каждого? Рабство должно быть вечным!

Всеобщее образование — разлагающий яд. Каждое сословие должно иметь свое образование, а свободное образование — это привилегия правящей элиты. Низшим сословиям вообще будет «дарована» неграмотность (грамотность редко уживается с верностью)[262].

Сравним это, кстати, с высказываниями еще одного любителя Сталина и Гитлера и ненавистника Запада и демократии — уже цитированного нами А. Дугина: «Мы за рабство. Элита должна властвовать над ублюдками… Индивидуализм и независимость суждений — это черты Запада… Добродетели русского человека — любовь к хозяину и послушание».

Так вот уж не в этом ли ключе были задуманы «концептуальные перемены» 1953 года? Примерно подобным образом излагает сталинские планы А. Солженицын в романе «В круге первом»: «Почти все в стране удалось закрепить навечно, все движения остановить, все потоки перепрудить, все двести миллионов (жителей СССР. — Д. В.) знали свое место — и только колхозная молодежь давала утечку… Старается после школы обманным путем получить паспорт и увильнуть в город…

Образование! Что за путаница вышла с этим всеобщим семилетним, всеобщим десятилетним, с кухаркиными детьми, идущими в вуз». Ну и как с этим безобразием бороться? Да очень просто: «Установить бы по уставу сельхозартели, что как земля принадлежит ей вечно, так и всякий, родившийся в деревне, со дня рождения автоматически принимается в колхоз. Оформить как почетное право…»

Злобная фантазия матерого антисоветчика? Однако предыдущая эпоха «концептуальных перемен» 1929–1939 гг. — Коллективизация и Большой Террор — уже сделала некоторые шаги именно в этом направлении.

И многие ожидали от Сталина дальнейшего. Вот, например, Лев Разгон, попав в тюрьму в 1938 г., встречает там вернувшегося из эмиграции (и тут же, конечно, посаженного) монархиста Рощаковского (автобиографическая повесть «Непридуманное») и слышит от него форменный панегирик Сталину. Мол, покончит он со всеми большевистскими мечтами и возродит традиционную империю со всеми ее атрибутами, включая сословность (каждое сословие будет воспроизводить само себя при минимальном притоке со стороны — «сословные перегородки будут в новой России выше и крепче, чем в старой»). Крестьянина, покончив со всякими так некрасовскими сантиментами («Назови мне такую обитель — Я такого угла не видал, Где бы сеятель твой и хранитель, Где бы русский мужик не стонал»), «так скрутят, что он и пикнуть не посмеет» (фактически к тому времени это уже было выполнено). Ну и так далее.

И еще: скажи мне, кто твой кумир, и я скажу, кто ты сам. Как хорошо известно, из русских царей наиболее почитаемы Сталиным были Иван Грозный и Петр I. Но ведь именно эти два царя положили начало крепостному праву в России. Иван Грозный отменил Юрьев день, закрепостив крестьян, Петр же в 1714 г. установил то состояние, когда европейский крепостной («второе издание крепостничества» с XV–XVI по XVIII–XIX вв. имело место не только в России, но и в Германии, Австрии, Чехии, Венгрии, Польше, и до Петра положение русского крепостного крестьянина не сильно отличалось от положения его собратьев из указанных стран) потерял всякие права и превратился в Instrumentum vocale господина, которого можно было продавать, проигрывать в карты, менять на борзых щенков…

А сам Сталин? «Юрьев день» он уже отменил, с 1932 г. для крестьян, лишив их паспортов, а с 1940 г. — и для всего остального населения, запретив менять место работы без разрешения. Какой шаг, рассуждая логически, был на очереди? В общем, еще раз: мороз по коже от предстоявших «концептуальных перемен»!

Но вернемся к планам сталинского террора, который должен был предварить собой такие вот «концептуальные перемены». Как всегда, в оправдание новой волны террора приводятся «происки врагов», причем не те происки, которые уже есть, но те, которые (это, как всегда, «достоверно известно») «скоро будут».

Кое-какие «намеки» есть у самого Кремлева: из США, оказывается, планировалась стратегия психологической войны, вплоть до убийств советских дипломатов и нападения на главу МИДа Вышинского, а также «международные акции по объявлению Сталина сумасшедшим» (3. С. 177).

Насчет сумасшедшего — звучит правдоподобно (не в смысле самого факта сумасшествия Сталина, а в смысле его широкого обсуждения на Западе): как раз в это время в мире начали обсуждать версию о том, что Сталин — параноик, хотя едва ли эта «дискуссия» была спланированной акцией. А вот насчет акций против дипломатов… Прочитав об этом, мы с удивлением остановимся. Если США и планировали что-то против СССР (речь идет явно о диверсиях, а не о прямых военных акциях), то акции против дипломатов (убийства или хотя бы нападения) — явно не те методы, обычно в таких случаях планируется что-то против руководства страны, а не против тех, кто всего лишь осуществляет его волю за рубежом.

Но продолжим: и в интересах этой стратегии, дескать, должно было действовать и «мировое еврейство», и «московское элитное еврейство» как его часть (3. С. 177). Разумеется, доказательств не приводится, но Кремлев уже предусмотрительно оговорился выше, что наличие родственников на Западе — уже достаточное доказательство.

Ну, и какая же должна быть кара столь страшным врагам? Собственно, какая кара ждала евреев (отнюдь не только «московских» и «элитных»), написано более чем достаточно (биробиджанская ссылка, куда половина не доедет, пав жертвой «стихийного гнева народных масс» по дороге), вопрос только, ограничилось бы евреями. Слово опять же Рощаковскому, предвидевшему и этот аспект еще за 15 лет до того: мол, снова введут для евреев черту оседлости, только не в самых плодородных 15 западных губерниях, как раньше, а в глухой тайге в Сибири.

Кто и как убил Сталина

В свете этого актуальным становится вопрос о том, кто убил Сталина. Роль в этом деянии Берия Кремлев, естественно, категорически отрицает (3. С. 206), зато много обвиняет Хрущева и того же министра госбезопасности Игнатьева. Вообще, по Кремлеву, страшный Хрущев всех держал в своих руках — причем даже пока Сталин был жив! Ну, а уж после его смерти…

Вот и бедного Лаврентия Павловича чуть ли не угрозой убийства («Берия уже знал, что Сталин был убит, отравлен. Кто мог гарантировать, что та же судьба не постигнет Берия, если он не «прислушается» к словам того же Хрущева»?) заставил реабилитировать врачей сразу после смерти «вождя народов», причем заставил для того, чтобы реабилитация «этих мерзавцев и заговорщиков» опиралась на авторитет Берия (3. С. 215), хотя чуть выше сам же Кремлев признает, что Берия после смерти Сталина едва ли мог считать себя даже первым среди равных (3. С. 208). И в подтверждение этих слов цитирует его запись в дневнике от 21 декабря 1951 г.: «Пока меня знают все же мало. Больше Вячеслава (Молотова. — Д. В.) и Лазаря (Кагановича. — Д. В.). Даже Мыкыту (Хрущева. — Д. В.) знают больше» (3. С. 144). И чего же тогда «Мыкыте» опираться на авторитет Берия?

Уточним: Берия, конечно, имел куда больше реальной власти, чем Хрущев, но при этом в народе его действительно знали меньше. Что поделать, специфика чекистской (и вообще спецслужбистской — во всех странах) работы. Боец невидимого фронта, понимаешь!

И это не единственный пример того, как Кремлев нагло врет: «Запись в дневнике Берия от 1 апреля 1953 г. подтверждает, что реабилитационная инициатива в «деле врачей» исходила не от Берия, а от самого Хрущева».

Что же, процитируем запись Берия от указанной даты: «Официально направил записку Георгию (Маленкову. — Д. В.) по врачам… Специально поставил дату 1 апреля. Говорят, это день дурака. Пусть радуются».

Не совсем ясно, кто тут, по Берия, «дураки», но Хрущев даже не упоминается! Ну, а что касается «письма из бункера» от 1 июля 1953 г., где уже арестованный Лаврентий Павлович упоминает, что реабилитация врачей прошла «по совету т. Хрущева» (3. С. 213–215), то, во-первых, Берия мог и подольститься к Никите Сергеевичу для облегчения своей участи (жить-то хочется), а во-вторых, весной 1953 г. Хрущев отнюдь не был такой фигурой, чей совет на самом деле являлся обязательным руководством к действию. По крайней мере для Берия.

О том, что, по Кремлеву, помимо Хрущева и компании, были еще какие-то «кремлевские кроты и их хозяева, рассчитывавшие на много лет вперед», я уже писал. Ну, это не ново — «агентура влияния», которая-де все развалила. Вопрос только, почему мы не развалили их, у нас-то агентура влияния на «проклятом Западе» посильнее была!

Не верите? Тогда вот вам запись в дневнике Берия от 1 марта 1945 г. «Всеволод (Меркулов. — Д. В.) сообщил мне, что можно ждать их (американских ядерных испытаний. — Д. В.) результатов через два-три месяца. Это значит, что они могут под занавес ударить по немцам. Нам это никак не выгодно. Может, как-то попробовать затормозить?» Кремлев комментирует: «Запись Берия позволяет предполагать, что советским агентам в США были даны какие-то указания по максимальной затяжке сроков американских испытаний» (2. С. 190–191). И действительно, первое испытание американской атомной бомбы состоялось только 16 июля 1945 г.

Но вернемся к убийству Сталина. По версии И. Эренбурга (изложенной в 1956 г.), 1 марта 1953 г. состоялось заседание Президиума ЦК. На этом заседании Каганович потребовал, во-первых, прекратить «дело врачей», а во-вторых, отменить депортацию евреев. Его будто бы поддержали все члены Политбюро, кроме Берия (?!). Сталин будто бы набросился на своих соратников с бранью, и тогда Микоян сказал: если, мол, мы через час не выйдем отсюда свободными, то армия займет Кремль. В итоге Сталина от волнения хватил удар…

Версия не выдерживает критики хотя бы потому, что сейчас хорошо известно: удар у Сталина случился на даче, а не в Кремле. Это не говоря уже о разных «навороченных» подробностях, вроде того, что Каганович порвал свое удостоверение члена Президиума ЦК и швырнул Сталину в лицо или (согласно версии П. К. Пономаренко, озвученной через год и в общих чертах повторявшей эренбурговскую) что Берия кричал: «Тиран умер, мы свободны!»[263]

С другой стороны, у С. Кремлева (3. С. 199–206) тоже имеют место нестыковки. То есть то, что Сталин смотрел 27 февраля балет «Лебединое озеро», — вполне правдоподобно. То, что Хрущев соврал про очередное застолье у Сталина, поскольку на самом деле тот просто поужинал паровыми картофельными котлетками, фруктами, соком и простоквашей[264], — тоже. Вообще, тот факт, что обильного застолья не было, заставляет предположить: у Сталина собрался не весь обычный «ближний круг», а только три-четыре человека.

А вот дальше начинается путаница: то ли Сталин пригласил к себе Хрущева и Игнатьева вместе с Берия, Маленковым и Булганиным, чтобы «взглянуть им (Хрущеву и Игнатьеву. — Д. В.) в последний раз в глаза перед тем, как решить, как с ними поступить», то ли Хрущев и Игнатьев приехали сами, без «тройки», чтобы, напротив, самим посмотреть Сталину в глаза и «решить, жить ему или нет» (там же; опять-таки мы видим демонизацию Хрущева!)…

Куда правдоподобнее версия, изложенная самим Авторхановым: предполагалось вызвать у Сталина удар, не влекущий за собой мгновенную смерть, чтобы он умирал при свидетелях. Перед этим из Москвы под разными предлогами устранили сторонников Сталина (руководителей радио и телевидения, министра связи, редакторов «Правды» и «Известий», некоторых, как бы мы сейчас сказали, «силовиков»). Зато вызвали в Москву Г. К. Жукова. Предполагалось начиная с «часа X» вырубить связь сталинской дачи, конфисковать все ее машины, перекрыть все дороги к ней.

При этом Берия сообщил Сталину об «убийственных» показаниях на Хрущева и арестованных врачей, а когда Сталин стал читать «показания», женщина-врач, ставленница Берия, плеснула ему в лицо эфиром. Вождь стал терять сознание, а эта женщина и потом «пичкала» его эфиром, чтобы он медленно умирал.[265] По другой версии, один из врачей (доверенных людей Берия) вколол Сталину нечто, вызвавшее инсульт.

Как бы то ни было, Сталина хватил удар. Интересно, что еще 1 марта «Правда» вовсю пишет о «врачах-вредителях», но уже со 2 марта всякое упоминание о них исчезает со страниц газет. Но это и понятно: номер от 1 марта еще писался по реалиям от 28 февраля, до ночного переворота, а номер от 2 марта — по реалиям от 1-го, когда Сталин уже умирал.

Итак, резюмирует Авторханов, в решающий момент у Станина не осталось рядом никого: ни «старой гвардии» (Молотова, Ворошилова и т. д.), которых он сам же первыми предназначил к уничтожению и отлучил от себя, ни верного Поскребышева, ни преданного Власика, ни личного врача Виноградова…[266]

Ну, натурально, по Кремлеву, заговорщики должны были обставить смерть Сталина как «естественную», поскольку иначе их, по Кремлеву, «смел бы гнев народа», включая гнев вооруженной части народа — армии (3. С. 223). И всегда эта уверенность, что народ — за сталинцев, и не только народ советский, но и, скажем, югославский. Вот запись из дневника Лаврентия Павловича еще от июня 1948 г.: «В Греции Тито нам уже портачит. Значит, снюхался с Лондоном. Его туда всегда тянуло… Но открыто он с англичанами шуры-муры водить не сможет, народ не даст (выделено мною. — Д. В.)» (3. С. 64). Непонятно, правда, почему югославский народ должен был поддерживать не Тито с его самоуправлением рабочих на заводах, а Сталина, превратившего советских рабочих в крепостных…

Впрочем, в отношении населения крупных городов слова о «гневе народа», возможно, и имеют под собой некоторые основания, но 60 % населения тогда еще жило в деревне (только в 1961-м или 1962 г. городское население СССР превзойдет сельское). А деревня по мертвому Сталину отнюдь не убивалась. Вспомним Солженицына: «Деревня — она вся, подавляюще вся была трезва, несравнимо трезвее города…» Да и в городах не все было так однозначно. Любого, кто имел неосторожность высказаться против Сталина, тут же настигал «праведный гнев» Органов, это несомненно. А вот случаев народной расправы с такими в анналах истории не зафиксировано. Сказанное, конечно, не означает ни того, что не было массовой поддержки Сталина (тоталитарный режим тем и отличается от обычной деспотии, что держится не только на страхе, но и на энтузиазме, внушаемом пропагандой и достаточно обширными социальными мерами в отношении весьма широких слоев населения; однако верно и то, что «массовая поддержка» и «поддержка большинства населения» — не синонимы), ни того, что смерть Сталина не надо было маскировать как «естественную».

Так или иначе, началось заметание следов. Арестовали и отправили в Воркуту (где он стал главврачом лагерной больницы) министра здравоохранения А. Ф. Третьякова, который возглавлял две комиссии — лечившую Сталина и доказывавшую, что лечение было правильным; еще один врач — профессор Русаков — «внезапно умер». Третьяков был реабилитирован лишь через несколько лет[267]. Разогнали и разослали прислугу и охрану, многие из которых прослужили по 10–15 лет[268]. Арестовали и сына Сталина Василия (28 апреля 1953 г.), который, как некоторые (тот же Авторханов) считают, мог стать знаменем контрпереворота.

Планы

Но вот «Вождя и Учителя» не стало, и встал вопрос о том, как жить дальше. Само собой, все приготовления к Третьей мировой войне уже с 14 марта 1953 г. прекратились, и началось «послевоенное время»[269]. А кроме того?

В постановлении Пленума ЦК, Совета Министров и Президиума Верховного Совета СССР от 7 марта 1953 г. говорится об обеспечении «успешного проведения в жизнь выработанной партией и правительством политики». Сталин не упоминается! Авторханов сравнивает это постановление с манифестом Александра I, который обещал править не «в духе незабвенного родителя нашего», как то было принято у российских императоров, но «по сердцу покойной государыни» (Екатерины II)[270].

В послесталинских дневниках Берия проскальзывают намеки на радикальные преобразования. И в самом деле, как констатировал Авторханов, после Сталина быть великим и править успешно мог только Анти-Сталин. И Берия это понял[271]. Например, вот запись от 3 мая 1953 г.: «Русский народ у нас вроде главный, а на самом деле его положение хуже других… На Украине легче, сытнее. Кавказ рай…» Интересно, что это говорит грузин Берия русскому Маленкову. Кавказ в то время действительно был раем, насчет Украины не знаю, в Средней Азии жилось куда хуже, чем в России, просто там, как отмечено в том же дневнике, «развитие слабое, им пока много не надо», однако во многом Берия был прав. Согласимся, что данное высказывание актуально звучит и сейчас!

Ну, попутно Берия предложил перестать носить портреты «вождей» на демонстрациях: «Я говорю Георгию (тому же Маленкову. — Д. В.): «Ты один Маленков, зачем тебе еще сотня (портретов на демонстрации. — ДВ.)». Пожимает плечами» (3. С. 216). Отметим, что «послебериевское» руководство СССР до подобного неординарного шага додумалось только при Горбачеве (в 1987 или 1988 году, не помню точно).

А вот предложение Лаврентия Павловича о статусе Германии: «Сейчас в ФРГ все равно будут жить лучше (тут Берия, не в силах преодолеть номенклатурную «классовую ограниченность», добавляет: «потому что надо американцам. — Д. В.). Из восточной зоны немцы все равно будут бежать… А мы нажимаем со строительством социализма. А нам нужна единая демократическая Г ермания».

Золотые слова! И чуть выше: «Главное — всем войска вывести, чтобы Америку из Европы убрать». А вот это очень интересно! На тот момент, как мы видели, миру угрожал СССР. Но что, если уже тогда Берия, предвидя неизбежность краха последнего, уже тогда задумывался о том, как поведет себя Америка, оставшись единственной сверхдержавой? Если так, то Лаврентий Павлович смотрел очень далеко вперед!

Правда, с учетом всего, о чем говорилось выше, вызывают, мягко говоря, сомнения следующие строки: «И Коба так считал, не успел…»; зато под продолжением — «а теперь этим дуракам не докажешь» (3. С. 216–217) — я лично готов подписаться. Так и не доказали ничего «этим дуракам» до самого 1989 года, когда немцы наконец взяли вопрос объединения в свои руки, воспользовавшись тем, что СССР проигрывал «холодную войну».

Так или иначе, есть серьезные основания думать, что позиция Берия по Германии — один из факторов, стоивших ему жизни. По крайней мере, в официальных обвинениях против него фигурировало и намерение «отдать Восточную Германию империалистам».

Однако Берия сразу же получил меньше власти, чем рассчитывал. В дневниковой записи от 13 марта он сообщает: «Все получается не так… Георгий получил Совмин (а Берия стал первым его заместителем), Мыкыта — ЦК. Вместо укрепления Николая (H.A. Булганина, в марте 1953 г. сменившего А. М. Василевского на должности министра обороны. — Д. В.) в военное министерство вернулся Жуков (на должность первого зама министра обороны. — Д. В.) (3. С. 210).

Мы не будем перечислять все перипетии борьбы за власть, скажем только, что, как это было принято в советском руководстве, большинство номенклатуры поддержало в пришедшей к власти четверке более слабого (или казавшегося таким) претендента — Хрущева. Ну, а Берия, как самого сильного, общими усилиями свалили первым — уже 26 июня 1953 г. он был арестован.

В итоге двухлетней борьбы за власть в СССР после краткого «пацифистского» перерыва 1953–1955 гг., связанного с именами Берия и Маленкова, снова взяли верх сторонники насильственного распространения коммунизма по всему миру[272].

Правда, теперь послесталинское Политбюро признало-таки правоту утверждения, что «в эпоху оружия массового поражения войн больше не будет», и на XX съезде было сказано, что «фатальной неизбежности войны нет»[273], вопреки утверждению Сталина о том, что пока «империализм» существует, войны неизбежны[274].

Поэтому при Хрущеве и после него «борьба за мир, желательно за весь», шла не путем подготовки к мировой войне, как при Сталине (хотя и «Мыкыта» минимум пару раз мир на грань войны ставил), а попытками «схватить Запад за нефтяное горло». Началось это в 1955–1956 гг. с первых попыток проникновения в Афганистан и попытки закрытия Суэцкого канала (по которому везли в Европу арабскую нефть)[275], кончилось в 1979–1989 гг. вторжением в тот же Афганистан.

Но это уже другая история.