Дни на острове

Как дела?

Якоб 3epвакис

Кому: Мама

Привет, мам!

У меня все хорошо. Тут очень жарко, и Янис уже ждал меня, когда я прилетел. Долетел нормально. Хорошей вам поездки в Таиланд, и привет от меня Кейсу.

Эльза ван Дипен

Кому: Якоб

Мой дорогой! Как же здорово, что ты мне написал до моего отъезда. И как я рада, что у тебя там все хорошо!

Напишешь, что с твоим мобильным?

Наслаждайся каникулами, мой хороший! Мы тоже постараемся отлично провести время. Я не буду забрасывать тебя письмами, но время от времени постараюсь отправлять сообщения.

Целую тебя, мой милый, крепко-крепко!

Мама

Ночью диван превращался в кровать, а днем снова становился диваном. Ты придвинул к нему старенький вентилятор, выложил на подлокотник стопку комиксов из чемодана и вот уже три дня поглощал привезенный с собой чтиво-корм с задницей в подушках и ветром в лицо.

Каждый прочитанный комикс переезжал в стопку прочитанных комиксов, и хотя ты только приехал на остров, эта стопка выросла уже гораздо выше той, к которой тебе еще предстояло приступить.

— Якоб! — Герти в очередной раз поднялась наверх, она все время носилась по дому туда-сюда. Сейчас Герти стояла по ту сторону закрытой двери в комнату: — Хочешь поехать со мной на рынок в город?

Ты про себя досчитал до пяти.

— Якоб!

До десяти.

— Ты там?

На этом острове все оказалось именно так ужасно, как ты и думал. Или нет, еще хуже (видимо, и так бывает). В этой дурацкой деревне ты совсем никого не знал, и поэтому выходить из дома тебе совершенно не хотелось — вполне логично, а еще на улице стояла такая жарища, что уже через минуту можно было вспотеть с головы до ног.

— Ау! — Герти явно отличалась упрямством, но ты продолжал молча сидеть перед вентилятором.

— Ты там? — опять спросила она. — Я еду за покупками и подумала, ты тоже захочешь прокатиться, там столько всякого разного.

Эта квартирантка платила твоему отцу за комнату вовсе не деньгами, ты уже догадался. Днем она закупала продукты для ресторана, по вечерам накрывала на столики и обслуживала посетителей на террасе. У самого Яниса на это не было времени. Он все время трудился у себя на кухне.

— Якоб! — раздалось в третий раз. — Я что, с дверью тут разговариваю?

На самом деле именно этим она сейчас и занималась.

— С тобой мне было бы веселее, — продолжила она разговор (с дверью). — И тебе пора бы уже выйти. Что скажешь?

Понятно, что она никуда не денется, а дверь вряд ли ей ответит, поэтому ты все-таки отозвался:

— Я, вообще-то, читаю.

По другую сторону двери повисла тишина, а потом Герти спросила:

— Что читаешь?

— Комиксы.

Она опять немного помолчала, а потом продолжила:

— Что за комиксы?

Ты тяжко вздохнул. Может, она тут не платит, а зарабатывает. Может, твой отец дает Герти по одному евро за каждый такой вопрос, по пять — за удачную попытку выманить тебя из комнаты, а если она вытащит тебя на рынок посмотреть на «всякое разное», то тут уже пахнет десяткой.

— Можно мне зайти?

Ты сказал «да», потому что все равно отделаться от нее не было ни единого шанса, и дверь-молчунья тут же открылась. За ней оказалась сияющая Герти с широченной улыбкой. Она, вероятно, все-таки ничуть не сомневалась, что ты с ней поедешь.

— Знаешь, я раньше тоже обожала комиксы. — Герти подошла к дивану и бесцеремонно уселась рядом, провела пальцем по названиям, как будто проверяла, найдется ли там что-то знакомое.

— Я не поеду в город, — сказал ты.

— Точно?

Ты кивнул:

— Езжай без меня.

— Ты собираешься опять просидеть тут весь день?

— Да.

— Честно?

Если быть совсем честным, ты вообще не хочешь даже быть тут. Ни в этой комнате, ни в этом доме, ни в этой деревне, ни на этом острове.

— Ну, как знаешь, — сказала Герти. — Но я бы на твоем месте непременно прогулялась.

— Ты же не я.

— Это точно, — кивнула она. — Но читать ведь можно и на пляже.

Некоторые разговоры слишком затягиваются, и это был как раз один из таких случаев.

— Я обязательно выйду, — пообещал ты Герти, чтобы отвязаться. — Попозже.

Она снова кивнула:

— Хорошо. Отличная мысль. Ты уверен, что не хочешь со мной в город?

— Абсолютно уверен.

— Тогда, может, в другой раз?

— Может.

— Договорились.

— Договорились.

И десять красных пальчиков снова убежали из комнаты.

— Дьякос! — Янис смотрел на тебя с другого конца стола. Он говорил с набитым ртом, но его это не очень заботило. — Что всё ты сделал сегодня?

На полчаса в день — иногда дольше — Янис, Герти и ты оказывались в одно и то же время в одном и том же месте. Вы не завтракали вместе (твой отец не завтракает), и поскольку каждый вечер около шести террасу ресторана уже заполняли первые гости, ужинать тоже толком не удавалось. Когда Янис готовил для гостей, он откладывал на тарелку разную еду со сковородок, а ты сам мог решать, что и когда съесть.

Совместные полчаса — это горячий греческий обед. Твой отец считал это время дня Невероятно Важным Моментом, и когда он звал тебя снизу, по его голосу сразу было понятно, что оставаться в комнате никак нельзя.

Обед у Яниса — это не бутерброды с арахисовым маслом или шоколадной крошкой, а горячая рыба, суп, салаты, запеченные в духовке овощи и картошка с мясом. Все это вы ели в доме. Вечером, когда ресторан открывался, туристы предпочитали террасу, но твой отец по какой-то непонятной причине не хотел там сидеть днем.

— Так что? — спросил Янис. — Что ты поделать эта день?

Все дни был похожи один на другой. Это может быть здорово, когда ты, например, на каникулах с мамой во Франции, где вы живете в палатке, и в вашем кемпинге оказывается семья с мальчишкой — твоим ровесником. И его зовут Хидде, и сначала он тебе не нравится, но потом вы каждый день играете вместе в футбол и строите дамбу, и он остается твоим другом до тех пор, пока пятно от палатки на траве не становится коричнево-желтым. Да, тогда совсем не страшно, что дни перетекают один в другой и в какой-то момент вы с Хидде уже не знаете, четверг сегодня или пятница (а может, уже даже суббота?). Но здесь, на острове, у твоего отца каждый день похож на жутко скучный документальный фильм, который какой-то шутник без капли чувства юмора прокручивает снова и снова с самого начала, да еще и в замедленном темпе.

— Ничего особенного, — ответил ты. — Читал.

— Почему ты не на улицу не ходила? — спросил Янис.

Ты проткнул вилкой кусок огурца и пожал плечами.

— Якоб собирался сегодня на пляж, — раздался голос веселой Герти. — Правда, Якоб?

— Может быть.

— Мы же с тобой договорились!

Ты не помнил, чтобы вы договаривались, но ссориться тебе совершенно не хотелось. Так что ты подтвердил:

— Да. Я пойду. Попозже.

Твой отец кивнул и водрузил себе на тарелку огромный кусок рыбы. Они с Герти стали обсуждать сегодняшнее меню и как будто начисто забыли о твоем существовании.

Наверху в комнате за диваном у тебя был спрятан провиант, чтобы пережить это время. Слово «провиант» ты помнил еще со времен Хидде (который таскал у родителей из палатки «Фрутеллу», когда вы с ним собирались на разведку вокруг кемпинга), и сейчас это был пакет мягких сладких булочек, начатая пачка печенья «Орео» и четыре большие бутылки воды. Вчера ты дождался, когда Янис выйдет из дома, и умыкнул все это с кухни. Там еще было полплитки подтаявшего молочного шоколада, но он был уже в таком состоянии, что пришлось съесть его немедленно.

Стопка непрочитанных комиксов уже давно перестала быть стопкой. Ты разрешил себе есть по одному печенью после каждых пятидесяти, нет, тридцати, да ладно, после каждых двадцати страниц. Так что печенье почти закончилось. Сладкие булочки исчезали не так быстро, но не успел вечер начаться, как ты уже добрался до двадцать восьмого журнала с комиксами, а значит, пакет скоро опустеет и от провианта ничего не останется.

Последние страницы последнего комикса (тридцать первого, если быть точным, больше не влезло в чемодан) ты прочитал поздно вечером, лежа на диване, который, после того как ты почистил зубы, снова превратился в кровать.

Ложиться спать тут тоже было довольно странно. Дома все по-другому, там ты точно знаешь, во сколько надо спать, и к тебе обязательно заходит мама пожелать спокойной ночи, посидеть на краю кровати и поболтать. Янис и Герти понятия не имели, когда ты лег, их это, похоже, совсем не интересовало. Они были слишком заняты своим рестораном, и им даже в голову не приходило найти хоть минуту, чтобы пожелать тебе спокойной ночи.

Номер тридцать один перекочевал в прочитанную стопку. Прошло три дня на этом острове, а ты уже прочел все свои комиксы. Ты разгадал до конца кроссворд, и в голове у тебя во всех красках возникли предстоящие недели, после чего ты выключил вентилятор и лампочку, и тебе захотелось только одного: поскорее заснуть.

Но увы.

Несколько часов ты лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к незнакомым звукам. Со всех сторон раздавались странные скрипы и шорохи, и ты готов был поклясться, что в углу комнаты кто-то стоит. Ты долго сомневался, потом все-таки включил свет, и оказалось, что это всего-навсего здоровенное растение в горшке на стуле, которое и правда смахивало на человека.

В комнате было ужасно душно, но вентилятор гудел так противно, что ты не захотел его включать. И пахло в комнате тоже странно. Едой из ресторана, дровами, старой мебелью и еще множеством разных вещей, которых ты не знал или не мог вспомнить.

Ты закрыл глаза и решил, что тебе срочно нужно в туалет. Ты сходишь, а когда вернешься в постель, наверняка сразу захочется спать. Ты сполз с дивана и на цыпочках побрел по деревянному скрипящему полу коридора в ванную.

Странно, но из-под двери виднелась полоска света. Кто-то забыл его выключить посреди ночи? Но когда ты подошел к ванной вплотную, то услышал журчание.

Занято.

Ты остался на месте. Внутри кто-то смыл воду, открыл и закрыл кран над раковиной, и тут дверь распахнулась.

Ой, Якоб! Ты что здесь делаешь? То есть я хотела сказать…

Ты ничего не говорил, а только смотрел на нее в дверном проеме. На Герти. На ней не было ни пижамы, ни футболки, ни ночнушки, ни даже трусов. Можно называть это как угодно, но, как ни назови, все и так было понятно. Квартирантка твоего отца была голой с головы до ног. Голышом. Без одежды. И это факт. Никогда раньше ты не видел голой женщины (кроме собственной матери, но это не считается), и тебя это вполне устраивало.

— Проснулся пописать? — спросила Герти и почему-то захихикала.

Ты не понял, что в этом смешного.

— Ну тогда ладно, — сказала она. — Спокойной ночи!

Ничего не говоря, ты прошел мимо ее голой попы, ног и всех остальных частей тела в ванную. И закрыл за собой дверь.

— Дьякос! — раздалось из-под лестницы.

До обеда было еще полно времени, в этом ты был точно уверен, так что явно что-то случилось, и не успел ты хоть слово крикнуть в ответ, как по ступенькам уже загремели огромные ноги Яниса. А через пару секунд дверь комнаты распахнулась.

— Дьякос, — снова сказал он.

Было еще раннее утро, но на его толстом животе уже красовался фартук.

— Ты сейчас будешь спуститься вниз и я, окей?

Ты отложил комикс (ты перевернул стопку и опять начал все заново) на диван.

— Но я, вообще-то…

— Сейчас я тебе говорить, — Янис посмотрел на тебя очень строго. — Я думался, мне надо тебе разговаривать.

Внизу в ресторане Янис снял с одного из столиков два перевернутых стула. Вы сели друг напротив друга.

— Дьякос, — в третий раз сказал Янис. — Я думаю, мы должен вещи немножко менять тут.

— Какие вещи?

— Ты знаваешь, я про что говорить.

Ты промолчал.

— Сколько ты здесь есть уже?

— Три дня. Или четыре.

Янис кивнул:

— И что ты точно делываешь эти дни, ты тут когда есть?

— Я читал, — ответил ты.

— Читал, — повторил Янис. — На комната.

— А что в этом такого?

— Ничего, — сказал Янис. — Или я лучше говорю, в этот мало не так. Но почему оставался ты внутрях и не выходил наружу открыть деревню и до пляжу и поплыл, и все этот такой вещи?

— А с кем?

— С кем? — Янис посмотрел на тебя с непонимающим видом. — Что с кем? Здесь всё везде полно такой люди!

Это так, но только ты не знал никого из тех, о ком он говорил.

— Ты же узнавать их познакомиться! — Янис поднялся с места и достал из холодильника куриную тушку. Видимо, он слишком долго ничего не готовил. — Давай это так будем договоримся? — Он плюхнул курицу в стеклянную посудину и посыпал солью и перцем.

— О чем договоримся?

Янис щедро плеснул на курицу из бутылки с оливковым маслом и начал яростно ее мять.

— Договоримся, ты будешь поменяешься. Ты посмотрел на Яниса и пожал плечами.

— Да? — Он опять посмотрел на тебя. — Это договорились?

— Ладно. — Ты встал со стула и собрался уйти наверх, но потом передумал: — Я тоже хотел с тобой поговорить.

— Так?

— О Герти.

Янис вытащил руки из посудины с масленой курицей и вытер их о фартук на животе. Он выжидающе посмотрел на тебя, и ты спросил:

— Ты знал, что она ходит по дому голая?

— Да, — кивнул Янис. — Этот я знает.

Вы оба замолчали. Он, наверное, потому, что не знал, что еще добавить, а ты был ошарашен этим ответом и не знал, что еще спросить.

— Значит, ты знал, — повторил ты.

Янис кивнул и опять запустил руки в курицу.

— И ты считаешь, что это нормально?

— Нормально, нормально…

Если бы ты как следует прислушался, мог бы услышать, как жирные пальцы массируют курицу.

Янис какое-то время мял ее изо всех сил, а потом сказал:

— Что такое это вообще нормально?

Ты состроил самую сердитую мину, какую только смог:

— Почему бы ей что-нибудь на себя не надеть?

— Это ты надо спросить у Герти.

— А я спрашиваю тебя!

Янис вздохнул:

— Дьякос…

— Не называй меня так.

— Что?

— Меня зовут Якоб.

Янис снова вздохнул:

— Дьякос, меня уже надоел этот весь чепуха.

— Якоб! — повторил ты. — Меня зовут Якоб! Я же тебе сказал!

И потом вдруг ни с того ни с сего сказал еще много, очень много всего. Что этот остров тупой и скучный, что у твоего отца есть время только на себя и на этот дурацкий ресторан и что этой дуре Герти лучше провалиться ко всем чертям с ее голой жопой (да, ты прямо так и сказал). Ты сказал, что тебе ни капли не хочется идти на улицу и с кем-то знакомиться и ты уж совсем не собираешься меняться. С какой стати вообще меняться? С чего Янис вообще взял, что тебе надо измениться? И, кстати, он же понимает, что ты сейчас хотел бы быть вовсе не здесь, а в Таиланде с Кейсом и мамой в их шикарном отеле?

— Там, по крайней мере, весело! — орал ты. — Там просто нормально! И не надо торчать в этой развалюхе, в этом мерзком, грязном…

— АРКЕТА![1]

Это слово прозвучало как боевой клич японского самурая, но только на языке Яниса, на греческом. От этого вопля, как от взрыва, по всей кухне разлетелись брызги масла, и даже курица, похоже, перепугалась.

— ХВАТИТ! — закричал Янис вдогонку на голландском.

Ты застыл на месте.

— Ты уметь только ныть? — распалялся твой отец все больше. — Ты подумает, я буду приехал на эту остров и ты и я — мы на солнце вместе праздник делать тут все время?

Ты боялся даже пошевелиться.

— Ты думаешь, жизнь тут такой, да? Ты так думал правда есть?

Ты сглотнул и хотел сказать, что это не так и что ты понимаешь, что Янис очень много работает, но он разошелся не на шутку, и его было уже не остановить. Его гнев грохотал как дождь из тяжелых слов.

— Если думаешь, жизнь тут — это ленивый жизнь для балованных детят, то так и сядь себе сидеть, ага! Так и делать дальше себе!

Ты покачал головой:

— Нет… — Голос у тебя оказался почему-то высокий и писклявый, совсем не такой, как ты ожидал. — Я не это хотел сказать… Я только думал…

— Что? — прокричал Янис, будто тараня тебя словами. — Что ты тогда думал только? Что? Я ждал от тобой, ты думает больше, чем это! Что ты думает, как это всё тут и для меня!

Ты не знал, что еще сказать, и, может, было лучше ничего больше не говорить. Против этого урагана фраз любые слова были бы бессильны. Ты опустил голову и уставился на плитки на полу ресторана, и как только ты разглядел, что длинная извилистая трещина сложилась в форму кошачьей головы (что довольно необычно, но при этом, конечно, полная ерунда), Янис снова открыл рот и гроза бабахнула самым сильным разрядом:

— Я тоже не просил, что ты есть тут!

На какую-то секунду, на крошечное мгновение, ты подумал, что неправильно его понял. Не так уж хорош был его голландский, да и какой отец станет говорить такой жуткий бред своему сыну? Но тут же эта последняя фраза Яниса как будто прожгла в тебе дыру и теперь дымилась у тебя в голове.

Кошачья голова из трещины в плитке злобно зашипела. Куриная кожа как будто вылезла из стеклянной посудины и покрыла мурашками стены, и пол, и твои руки. Ты не сводил глаз с Яниса и точно понимал одно: этот повар на этой кухне — он не может быть твоим отцом.

Аркета. Теперь уж точно хватит. Ты развернулся и, не оглядываясь, вышел из ресторана.

Ты выбрался из переулка и побрел по улицам. Больше всего тебе хотелось прямиком помчаться отсюда в Голландию, но уже через минуту в этой дурацкой деревне ты понятия не имел, где оказался. Все улочки и переулки были похожи как две капли воды, и ты просто побрел наудачу к морю.

— Привет! — вдруг крикнул кто-то у тебя за спиной.

Ты обернулся, — разумеется, ты все еще жутко злился. На самом деле это чувство можно было назвать злостью, или бешенством, или яростью, или гневом. Но все это мало заботило мальчишку, который сидел на низкой каменной стенке, отделявшей дорогу от пляжа.

У него были черные волосы и веселая загорелая физиономия. А из одежды — только длинные синие шорты и стоптанные желтые шлепанцы. Больше ничего.

— Голландец? — осторожно спросил ты.

Мальчишка на стене кивнул, а потом покачал головой.

— Нет?

— Пополам.

Парнишка улыбнулся, и тут — как-то само собой, ты ничего не мог с этим поделать — ты тоже улыбнулся в ответ. Как будто какой-то невидимый греческий бог за ниточки потянул кверху уголки твоего рта.

— Как и ты, — сказал мальчишка.

— Как и я? — ты удивленно посмотрел на него. Этот мальчишка в курсе, кто ты? Ты его не знал, так что он тоже вряд ли мог тебя знать.

— Михалис, — сказал мальчик.

— Прости, что?

И опять эта улыбка, ниточки, за которые твои губы потянули вверх, и ты понял, что у этого мальчишки самая заразительная улыбка из всех, что ты видел. Он положил ладонь себе на голую грудь и сказал:

— Михалис. Мой имя.

— А, ясно. — Ты кивнул. — А я…

— Якоб, — сказал мальчишка по имени Михалис. — Я знаю.

— Ты меня знаешь? — Вопрос был довольно дурацкий, но он соскочил у тебя с языка раньше, чем ты что-то успел сообразить.

Михалис покачал головой:

— Знаешь, знаешь… Хорошая ли тут слово «знаешь», я сомневаю. — У него был забавный акцент, немного похожий на акцент Яниса. — Но раньше тут ты жил ведь.

— Да, — ответил ты. — Но только я почти ничего не помню. Давно это было.

Михалис кивнул:

— Я понимаю. Я был пять лет, и весь деревня разговаривал про голландскую женщину, которая вдруг сбегать с ребенкой.

— Это было не вдруг.

Он опять кивнул:

— Такие дела никогда не вдруг, Якоб. Я это очень понимаю, да. Ты злой?

Ты посмотрел на него с удивлением, но он наверняка видел, как ты шел по улице и пинал камни.

— Злой на Эльзиного Яниса?

Это прозвучало ужасно странно: «Эльзин Янис», как будто твои родители все еще были вместе. Но для людей из деревни уже много лет это значило что-то другое, а то, что Михалис из деревни, — было совершенно ясно. Он знал тебя, твоего отца и его ресторан, и сидел на этой стенке, будто так было всегда, как будто это была его собственная стенка.

Ты пожал плечами, но, честно говоря, в этот миг ты почувствовал, как твоя жуткая злость вдруг начала таять, как мороженое на солнце.

— Очень жарко для злиться. — Михалис был с тобой согласен. — Пойдем?

— Куда?

Он посмотрел, заражая тебя своим весельем, и засмеялся:

— В море, конечно, Якоб Зервакис.

Паренек ловко соскочил со стенки, выпрыгнул из шлепанцев и помчался через пляж мимо туристов и зонтиков к теплой воде.

Михалис плюхнулся на спину и поплыл, подняв кучу брызг. И за те несколько минут, пока ты стоял рядом с разбросанными шлепанцами Михалиса и смотрел на него, ты вдруг почувствовал, как какое-то странное, но совсем не неприятное чувство разливается по твоему телу. Чувство, которого у тебя — и ты в этом не сомневался — никогда раньше не было, и ты даже не мог найти для него слов.

— Что у вас тут произошло? — спросила Герти.

Ты не появился вовремя к обеду, а с тех пор, как вернулся, вы с твоим отцом (который тебе не отец) не сказали друг другу ни слова.

— А что надо, что произошел? — Янис сделал вид, что не понял, о чем речь.

Герти удивленно взглянула на него:

— Я не знаю. Но тут очень неуютно.

Янис выложил себе на тарелку гору салата.

— Ну ладно вам, — сказала Герти. — Вы что, весь обед будете молчать?

— Мне нет вещей говорить, — сказал Янис с набитым ртом.

«И мне тоже нечего сказать», — подумал ты и вспомнил Михалиса с его заразительной улыбкой.

— Что-то мне не верится. — Теперь Герти смотрела не удивленно, а строго. — Сегодня утром я была наверху и слышала, как ты кричал. И это, конечно, не мое дело, но так с детьми не разговаривают.

Янис с грохотом (наверняка нарочно) швырнул вилку на тарелку:

— Если этот дело не твой, тогда и не залезай в этот дело!

— Ах, извините.

— Что извините?

— Понятно, что…

— Ты, пожалуйста, закрывай свою рот! Ты мне не рассказывай, как я воспитай мою сыну!

Герти ничего больше не сказала и с рассерженным видом сунула в рот вилку с салатом. Янис тоже взял вилку и продолжил есть.

— Не ругайтесь, — сказал ты.

— Мы не ругаемся, — сказала Герти.

Тебе было ужасно странно, что эти двое вдруг разозлились друг на друга, да еще из-за тебя. Это было совсем ни к чему. Так что ты сказал:

— Это я наговорил глупостей.

Янис поднял на тебя взгляд, оторвавшись от тарелки.

— То есть я сказал неправду. Что тут скучно и что я хотел бы сейчас быть где-то в другом месте. — Про голую жопу и «провалиться к чертям» ты промолчал. — Я не должен был так говорить, — добавил ты. — Простите меня.

Ты посмотрел на Герти, потому что не решался смотреть на Яниса. Она улыбнулась, кивнула и не побоялась посмотреть на Яниса, а потом спросила:

— А ты что скажешь?

Ты осторожно глянул на своего отца, который, наверное, все-таки мог быть твоим отцом. Он что-то пробурчал.

— Что-что? — переспросила Герти.

— Я тоже был странный эта утро, — сказал он. — Это не сделал я хорошо.

— Вы оба сегодня повели себя не лучшим образом, так мне кажется. — Герти посмотрела на нас с явным облегчением. — Со всеми бывает.

Янис кивнул, а ты спросил:

— Можно мне после обеда пойти к Михалису?

Твой отец (потому что, да, конечно, он был твоим отцом) снова оторвался от тарелки.

— Какой есть Михалис?

Ты не понял его вопрос.

— Здесь у всех такая имя, — объяснил он. — Ты про Михалиса, что Симона и Анастасии?

— Я не знаю, — ты пожал плечами, потому что понятия не имел, о ком говорил отец. Для тебя это был Михалис со стенки и Михалис, который плавал в море. И все.

— Из кафе на пляжа? — продолжал Янис.

— Да, он.

Когда вы наконец-то вылезли из моря, Михалис сообщил, что ему нужно помочь родителям в кафе. А потом вы опять сможете чем-нибудь заняться.

— Там они делывают самый плохой еды на весь деревня, — сказал твой отец. — А продают как лучше всех.

— Эй, Янис. — Герти покачала головой. — Зачем ты так говоришь?

— Потому что правда. — Янис ухмыльнулся. — Ты знаешь, что были напишут про там кафе.

Ты вспомнил левую колонку на странице 191 толстого путеводителя с полки над маминой кроватью. В главе, посвященной этой деревне, рассказывали еще о двух заведениях. Ты читал эту колонку, когда в очередной раз рассматривал фотографию своего отца. В ресторане «Таласса» (что означает «Море», так там было написано) «национальные блюда вкусные, но ничего особенного». А другое место, «кафе „Сансет “, где всегда людно, — это отличное место для коктейля с видом на море, хотя уместной мусаки явный привкус картона».

— Кафе «Сансет», — сказал ты.

— Ага, — подхватила Герти. — Симон и Анастасия чудесные люди, правда. И их детки тоже. Ты знал, что он тоже голландец?

Ты сказал, что это просто совпадение, но Герти с тобой не согласилась. Она сказала, что в деревне полно полукровок.

— Кого?

— Кто-то женится на немке, — объяснила Герти. — Кто-то выходит замуж за швейцарца. Или вот за голландца. Сюда уже столько лет ездят туристы, а кто-то просто здесь зимует, так что такие вещи происходят сами по себе.

Твоя мама тоже когда-то приехала в отпуск. Она не любила говорить об этом кусочке прошлого, но ты как-то краем уха услышал, что она столкнулась с твоим отцом прямо накануне своего возвращения в Голландию. И никуда уже не улетела, по крайней мере тогда. Потому что произошло перекрестное опыление.

Янис спросил, работает ли Михалис в кафе и пойдешь ли ты туда, а когда ты ответил «да», он просто кивнул и без проблем тебя отпустил.

— Такие вещи ты можно даже не спросить, Дьякос. То есть Якоб, — быстро исправился он. — Ходи сколько надо тебе, если вы погулять с Михалисом. — Янис улыбнулся. — Но ты только мне надо обещать, что никогда там не ешь их картон.

— Эй, Янис! — Герти опять покачала головой. — Некрасиво же так говорить.

Но ты, конечно, тут же пообещал своему отцу не есть ничего подобного и улыбнулся ему еще веселее, чем он тебе. А когда ты смотрел на его улыбку, она вдруг оказалась так похожей на ту черно-белую улыбку с фотографии, которую ты знал всю жизнь.

Михалис оказался настоящим официантом. Он летал по террасе с полным подносом стаканов, и по нему было совершенно незаметно, что он устал или ему надоело. В кафе «Сансет» было не протолкнуться.

— Якоб Зервакис! — Михалис помахал тебе свободной рукой. — Ты тут!

Ты остановился на краю террасы и тоже помахал. Конечно, ты был тут. Вы же договорились.

— Я не знал, будешь ты еще прийти или нет. — Михалис подбежал к тебе.

— Нет?

Но не успел ты спросить, почему он сомневался и рад ли он вообще тебе, Михалис уже махнул тебе на свободный стул:

— Я должен еще делать работу до тот момент, когда мой отец приходит.

— Окей.

— Скоро буду!

У тебя перед носом оказалась бутылка колы, и ты не смог вспомнить, сидел ли когда-нибудь в кафе один. Ты чувствовал себя немножко странно, но и ничего ужасного, как оказалось, в этом не было. Деревянные балки вдоль окон были украшены рыболовными сетями и большими ракушками, а в паре метров друг от друга висели ржавые, но симпатичные лампы. Время от времени Михалис махал тебе рукой или подмигивал и снова мчался к столикам с очередным заказом.

— Якоб?

Ты поднял взгляд. У твоего столика стоял какой-то человек.

— Я Симон. — Мужчина пожал тебе руку и спросил, помнишь ли ты его.

— Яне знаю…

Улыбка у Симона оказалась такой же, как у его сына.

— Да это и неважно, — сказал он. — Мы все равно ужасно рады, что ты приехал. Мих уже несколько дней о тебе говорит.

Это он о Михалисе? И он сказал «несколько дней»? Этот Симон наверняка ошибся, ты же встретил его сына только сегодня.

— Шеф-повар рассказал нам, что ты приедешь, — объяснил Симон и как-то по-особенному сказал «шеф-повар» — как будто произнес какой-то придуманный титул самозванца, над которым все посмеиваются, так что тебе даже показалось, что Симону больше нравится его собственный картон, чем изысканные блюда национальной кухни твоего отца. Но, с другой стороны, тебе-то какая разница?

— И мы тебя ждали, — добавил Симон.

— Да?

— Еще бы! — Он кивнул и крикнул на всю террасу: — Мих! Заканчивай. Смена караула!

Михалис поставил на столик последний стакан пива и пошел к вам.

— Привет, пап, — сказал он. — Четвертый стол, они хотят платить. А стол девять, они ждут еду. А те люди там… — Он показал на двух женщин, которые остановились у террасы. — По-моему, ищут столик.

Симон кивнул и немедленно отправился к нерешительным дамам.

— Ну вот, — сказал тебе Михалис, и вид у него был жутко довольный. — Теперь я буду показать тебе наш деревню.

Вы шли по улицам и переулкам, и Михалис показывал тебе тысячу разных вещей и людей. Со всех сторон ему говорили «ясас»[2], или «ясу», или просто «я», а он отвечал, и вы шли дальше.

— Здесь живем мы, — он остановился у большого белого дома. — В другой раз я буду тебе покажу комнату мою, и комнату Лизы и Анны, и барбекю на крышей.

— Кто такие Анна и Лиза?

— Мой сестренки. Пять и три им лет, и они милый всегда почти.

И он опять помчался дальше своими семимильными шагами, как будто у вас было мало времени, чтобы увидеть все в этой маленькой деревне.

— Вы дома говорите по-голландски?

Михалис покачал головой:

— Только греческий. — Иногда я разговорить с моим отца по-голландский, но мой голландский не очень хорошо.

— Ты серьезно? — Тебе-то кажется, что он отлично говорит по-голландски, уж намного лучше, чем Янис, и вообще, может, глупо было говорить это вслух, но ты взял и сказал, что в его немножко странных фразах есть что-то ужасно прикольное.

— Прикольное? — Михалис улыбнулся и пожал плечами. — Я это не знаю… Я считаю, мой голландский можно лучше.

Вы прошли мимо пекаря по имени Никос, который целыми днями сидел возле своей булочной, потому что внутри было слишком жарко.

— Только если люди прийти купить хлеб, Никос заходить внутри. Ясас, Никос.

— Ясу, Михалис.

В кресле-качалке у старого дома сидел лысый старик с бородой, он вежливо кивнул вам, когда вы проходили мимо, а Михалис сказал, что он никогда не покидает свое место.

— Никогда?

— За четырнадцать лет, что я живу, я нигде еще не видел господин Йоргос.

— Я тебе не верю.

— Это так есть, правда. Пойдем?

Площадь посреди деревни как будто вымерла. Там были с десяток бродячих котов, собравшихся вокруг мусорного бака, и одна крошечная старушка, одетая во все черное, которая прошла мимо, опираясь на деревянную трость.

— Софии девяносто три лет, — рассказал Михалис. — И все равно она самая красивый женщина на весь деревней.

Он добавил, что все об этом знают, и если ты хорошенько приглядишься, то и сам увидишь.

— Сюда нам ходить, Якоб.

Улица с магазинчиками оказалась самой многолюдной. В ней не было ничего особенного, но вся деревня стекалась сюда за покупками. В маленькой сувенирной лавке туристы искали открытки и крем от солнца, а в супермаркете толстая женщина взвешивала пакет с помидорами. Она заметила вас и помахала.

У маленького кафе сидели и курили за кофе несколько пожилых мужчин.

— Зачем им эти бусы? — спросил ты.

— Ты про комболои?

Почти все мужчины в кафе перебирали пальцами и перекидывали бусины, собранные на шнурок. Михалис объяснил, что они называются комболои. Ты спросил, молятся ли они, но Михалис сказал, что комболои нужны не для молитвы.

— Они тебя сделают спокойный, и ты забудешь про твой заботы.

— У тебя тоже такие есть?

Михалис покачал головой.

— Этот комболои надо, когда ты уже есть… Как это назвать… Взрослый.

Вы прошли мимо парикмахера Бабиса, а потом мимо интернет-кафе.

— Это твои друзья? — Ты кивнул на кучку мальчишек, собравшихся возле мопеда. Самый длинный из них что-то рассказывал остальным, облокотившись на него. Они были явно старше тебя и старше Михалиса. Кто-то из мальчишек засмеялся, и, услышав этот смех, ты понадеялся, что Михалис скажет «нет».

— Нет.

Вот и отлично.

— Мы дальше идем.

Экскурсия завершилась у той самой стенки, где ты сегодня утром впервые встретил Михалиса.

— Мои друзья нет тут, — сказал Михалис. — Многие человек деревни на весь лето уехать к семье на большой земля.

— Понимаю.

Михалис улыбнулся:

— Но ты теперь есть тут.

— Да.

— И я точно знает, это очень прекрасный будет лето. Завтра я тебе тут увидимся, Яки?

Яки. Тебя, конечно, называли так и раньше, но никогда еще это имя не звучало так здорово.

— Окей, — сказал ты, потому что это было очень и очень окей, и, шагая чуть позже к своему переулку, вдруг понял, что эти каникулы вполне могут оказаться совсем не такими, как ты представлял себе все эти дни.