Добро пожаловать в город!

Торжество правосудия

Майкл Пилато нарочито зло пихнул дверь хибары Виктора — она широко распахнулась. Вывеска «Ланчи для водителей грузовиков. Добро пожаловать!» качнулась у него над головой. Вздрогнули и бледные тени, отбрасываемые в сумерках красными лампочками на асфальт федеральной дороги.

— Виктор, — произнес Майкл по-итальянски.

Виктор стоял облокотившись на стойку бара и читал статью Уолтера Уинчелла в разложенной перед ним газете; он радушно улыбнулся.

— Майкл, как я рад тебя видеть!

Майкл грохнул дверью.

— Гони три сотни! — потребовал он; его высокая, пять футов, полная, солидная, как у какой-нибудь важной персоны, фигура четко выделялась на фоне двери. — Ты должен мне триста долларов, и вот, Виктор, я пришел, чтобы получить долг.

Виктор, недоуменно пожав плечами, сложил газету со статьей Уолтера Уинчелла.

— Я тебе долблю уже целых полгода — бизнес идет из рук вон плохо. Ужасные дела! Вкалываешь, вкалываешь и в конце… — Он снова пожал плечами. — Самому едва хватает на жратву.

Щеки Майкла, щеки настоящего фермера, загорелые, с глубокими морщинами от ветра и жаркого солнца, потемнели от бросившейся в лицо крови.

— Виктор, ты мне врешь и нисколько не стесняешься, — спокойно проговорил он, отчаянно стараясь не повышать голоса. — Вот уже шесть месяцев, как только наступает срок платить за аренду жилья, ты мне говоришь: «Бизнес идет из рук вон плохо». Ну и что я тебе отвечал? Я тебе отвечал: «О'кей, Виктор, не беспокойся, я ведь знаю, какие сейчас трудные времена».

— Честно, Майкл, — печально продолжал Виктор, — и в этом месяце все так же — дела не идут на лад.

Лицо Майкла еще сильнее потемнело. Он резко дернул себя за кончики стального цвета усов, громадные руки, казалось, напряглись и распухли от охватившего его страшного гнева, — правда, пока ему удавалось его подавить.

— Шесть месяцев, Виктор, — стоял на своем Майкл, — шесть месяцев я тебе верил. Теперь больше не верю.

— Майкл! — В голосе Виктора прозвучал упрек.

— Мои друзья, мои родственники — все в один голос доказывают мне, что ты лжешь! Твой бизнес процветает — не меньше десяти машин в час останавливаются перед твоей дверью, — к тому же ты продаешь сигареты всем фермерам на расстоянии от своей хибары до Чикаго; на одном своем автомате, куда все кидают монетки, ты… — Майкл махнул короткой, толстой рукой в сторону призывно светящегося автомата возле стены, — лопатки на цепи остановились у отметки «Два шерри-бренди с лимоном».

Майкл, с трудом сглатывая слюну, тяжело дышал, грудь его, наглухо закрытая курткой из овчины, то вздымалась, то опускалась.

— Триста баксов! — рявкнул он. — Шесть месяцев по пятьдесят долларов! Я построил вот эту хибару собственными руками, Виктор. Я и не предполагал, каким мерзким человеком ты окажешься! Ты итальянец, я тебе доверял. Баста! Либо три сотни, либо выметайся отсюда завтра же! Это мое последнее слово!

Виктор аккуратно разгладил, шурша руками, газету на стойке, — шорох разносился по пустому залу, где подавали ланчи.

— Ты что-то не так понял! — мягко возразил он.

— Правильно я все понял! — заорал Майкл. — Ты живешь на принадлежащей мне земле, в моей хибаре, и ты должен мне триста долларов. Вот и все!

— Я ничего тебе не должен. — Виктор бросил холодный, спокойный взгляд на кипятившегося Майкла. — Вот в чем ты заблуждаешься. Я платил тебе регулярно, по пятьдесят долларов, каждое первое число месяца.

— Виктор! — прошептал не веря своим ушам Майкл; руки его безжизненно упали. — Виктор, что это ты говоришь?..

— Я заплатил тебе аренду. И прошу больше ко мне не приставать. — Без тени смущения повернулся к нему спиной, пригнул две ручки на кофеварке — оттуда со свистом вырвалось маленькое облачко пара.

Узкая спина с сильно выпирающими лопатками — словно два крылышка под рубашкой… В самой вызывающей позе Виктора сквозили скука, откровенная уверенность в себе, нежелание продолжать разговор — все, точка. Майкл покачивал головой, энергично дергая себя за усы.

— Моя жена, — он смотрел на эту повернувшуюся к нему с презрительным вызовом спину, — была права. Сколько раз она говорила мне, чтобы я тебе не доверял. Знала, конечно, о чем говорит. — Потом, с последней, все еще теплившейся в душе надеждой, добавил: — Виктор, ты что, в самом деле считаешь, что заплатил мне сполна?

Тот даже не обернулся; покрутил кругляш на кофеварке.

— Да, я так считаю.

Майкл поднял руку, словно хотел еще что-то добавить, предостеречь. Но, опустив ее и так ничего и не вымолвив, покинул хибару, оставив за собой дверь открытой. Виктор, выйдя из-за стойки, приблизился к двери, посмотрел ему вслед: чуть прихрамывая, свернул с дороги, шагает прямо по кукурузному полю… Довольно улыбнувшись, Виктор закрыл двери, вернулся на свое место и вновь развернул перед собой газету со статьей Уолтера Уинчелла.

Ступни Майкла — он брел по кукурузному полю — с хрустом проваливались, где мелко, а где поглубже, в студеную октябрьскую почву. Он рассеянно дергал себя за усы. Жена, Долорес, конечно, скажет ему пару ласковых.

— Нет, — убеждала она его, — не нужно строить для него эту хибару! Не позволяй ему устроиться на твоей земле! Он якшается не с теми людьми, и все это плохо кончится. Предупреждаю тебя!

Майкл был уверен, что жена не забыла этого разговора и, как только он вернется домой, вновь все повторит, слово в слово. С несчастным видом хромал он к дому. Фермерство куда лучшее занятие, чем домовладение. Бросаешь себе семена в почву, заранее зная, что у тебя вырастет. Из кукурузного зерна вырастал початок, и такое умножение свойственно природе, и другого от нее ожидать нечего. Никаких тебе документов, подписываемых с матерью-природой, никаких тебе лицензий, договоров, и человек в своих отношениях с ней не чувствовал себя обойденным, даже если не мог ни читать, ни писать. Открыв дверь, он вошел в дом и тяжело опустился на стул в гостиной, не снимая шляпы. Подбежала Роза, уселась к нему на колени:

— Папа, папочка, сегодня вечером я хочу в кино! Папочка, своди меня в кино!

Майкл согнал ее с колен.

— Никаких кино, — хрипло пробормотал он.

Роза, забившись в угол, с упреком в глазах наблюдала за отцом. Дверь на кухню отворилась, и Майкл тяжело вздохнул, увидав выходившую из нее жену, вытиравшую руки о фартук. Долорес остановилась перед Майклом: кругленькая, полненькая, крепко сбитая, как выносливая плуговая лошадка, такая практичная, по-житейски мудрая — ее-то вокруг пальца не обведешь.

— Почему ты сидишь в гостиной? — поинтересовалась она.

— Потому, что мне так нравится.

— Каждый вечер ты обычно сидишь на кухне. И вдруг такая перемена. С чего бы это?

— Я так решил! — отвечал Майкл. — Туман, пора мне попользоваться этой мебелью. В конце концов, я купил ее и могу посидеть на стуле, хотя бы перед смертью.

— Я знаю, почему ты сидишь в гостиной.

— Отлично! Знаешь так знаешь!

— Ты не получил деньги от Виктора. — Долорес вытерла о фартук последние лоскутки теста, приставшие к рукам. — Это ясно как день.

— Кажется, что-то подгорает…

— Ничего не подгорает. Так права я или не права? — Долорес села на стул напротив Майкла выпрямившись, положив опрятные руки на колени, вытянув чуть сдвинутую набок голову и глядя прямо ему в глаза с упреком, даже с осуждением.

— Так да или нет?

— Прошу тебя, занимайся своими делами! — с жалким видом произнес Майкл. — А я занимаюсь фермерством и улаживаю все, что связано с малым бизнесом, сам.

— Ха! — с презрением бросила Долорес.

— Ты что, умираешь с голоду?! — закричал Майкл. — Ну-ка, отвечай: ты подыхаешь с голоду?

От крика отца маленькая Роза расплакалась.

— Прошу тебя, ради Христа, — заорал на нее Майкл, — прекрати реветь!

Долорес обняла Розу.

— Ах ты, моя несчастная бэби! — запричитала она. — Никому не дам тебя в обиду!

— А кто собирается ее обижать?! — завопил Майкл, грохнув по столу кулаком, словно молотком.

Долорес, успокаивая девочку, поцеловала ее в макушку.

— Ну хватит, хватит, не плачь! — ласково уговаривала она ее; бросила на Майкла холодный взгляд. — Значит, не заплатил.

— Он… — начал было Майкл решительно, но вдруг осекся; теперь он говорил тихо, стараясь быть рассудительным:

— Да, ты права. Если откровенно — не заплатил.

— Ну, что я тебе говорила?

Майкл скривился, как от зубной боли.

— Могу повторить: не позволяй ему устроиться на твоей земле! Он якшается с дурными людьми, и все это плохо кончится. Предупреждаю тебя! Разве я тебе этого не говорила?

— Говорила, — устало признался Майкл.

— Не видать нам больше своих денег. — Долорес поглаживала Розу по головке. — Я уже распрощалась с ними и поцеловала на прощание — гудбай!

— Прошу тебя, ступай на кухню! Я голоден, пора обедать. Есть у меня кое-какие мыслишки, как нам вернуть наши деньги.

Долорес с подозрением поглядывала на него.

— Только поосторожнее, Майкл. У него друзья одни гангстеры, а по субботам он играет в покер с людьми, которые носят пистолеты в заднем кармане.

— А я прибегну к помощи закона, — пообещал Майкл. — Я намерен подать на Виктора в суд за то, что он не возвращает свой долг.

Долорес громко засмеялась; легонько оттолкнула от себя Розу и еще громче захохотала.

— Что тут смешного? — рассердился Майкл. — Говорю тебе, что намерен подать в суд на человека, который мне должен деньги, а тебе смешно? Какие здесь могут быть шутки!

Долорес смолкла, потом стала рассуждать:

— А у тебя есть необходимые документы? Нет, у тебя их нет. Все держится на честном слове. Ты доверяешь ему, он — тебе, никаких бумаг. Если у тебя нет никаких документов, то в суде тебе делать нечего, ты проиграешь. Нечего строить из себя дурака, не будь всеобщим посмешищем. С тебя потребуют деньги за услуги адвокатов. Прошу тебя, Майкл, займись своей фермой!

Его лицо, заросшее щетиной, которую ему никогда не удавалось сбрить до конца, помрачнело, морщины выступили сильнее.

— Где мой обед, Долорес? — холодно остановил он ее.

Она спокойно пошла на кухню, бросив на ходу:

— Это, конечно, не мое дело, дорогой, просто хочу дать тебе совет.

Майкл, прихрамывая, расхаживал взад и вперед по гостиной, покачиваясь из стороны в сторону, уставившись в пол; поджав губы, он предавался размышлениям: пора предпринять решительные действия; руки его, засунутые в карманы хлопчатобумажной робы, наводили как раз на мысль о пистолетах в кобуре. Вдруг он остановился и посмотрел на Розу — сейчас снова ударится в рев…

— Роза, девочка моя! — Он снова уселся на стул и поднял ее к себе на колени. — Прости меня, своего папочку!

Роза свернулась калачиком, — так они и сидели вдвоем в слабо освещенной гостиной.

— Папочка… — наконец пропищала Роза.

— Что такое?

— Сводишь меня сегодня вечером в кино?

— Ладно, — согласился Майкл, — свожу.

На следующий день Майкл отправился в город, вырядившись в свой элегантный черный костюм из тонкого сукна с шелковистым отливом; на голове мягкая черная шляпа, на ногах коричневые туфли на высоких каблуках. На ферму он вернулся, как бизнесмен в кино — в свою контору: деловой, озабоченный, трезвый и весьма удовлетворенный.

— Ну?.. — встретила его на кухне Долорес.

Наскоро поцеловав ее, потом Розу, он сел, снял туфли, с удовольствием растирая одну о другую затекшие ступни. По-отечески обратился к сыну, читавшему возле окна журнал «Эсквайр»:

— Читай, читай, Энтони, полезное занятие.

— Ну?.. — повторила свой вопрос Долорес.

— В городе я повидался с Домиником. — Майкл шевелил пальцами на ногах. — У них будет еще один ребенок.

— Ну?.. — Долорес словно не слышала. — Что по поводу суда? Что скажешь о тяжбе?

— Все в порядке. Что у нас сегодня на обед?

— Телятина. Что это значит — «все в порядке»?

— Поговорил я с судьей Коллинзом. Он составит для меня все нужные бумаги и сообщит письмом, когда мне явиться в суд. Роза, ты хорошо себя вела?

Долорес всплеснула руками.

— Адвокаты! Нам придется выбросить на них кучу денег — целое состояние! Причем те, какие у нас есть, ради тех, которых нет. Ведь мы же не имеем электрического насоса, качающего деньги!

— Адвокаты не получат ни цента. — Майкл старательно набивал трубочку. — У меня на сей счет иные планы. Сам все сделаю. Сам позабочусь о своем судебном деле. — Зажег трубку, с удовольствием попыхал, затянулся.

Долорес села за стол напротив мужа, заговорила медленно, тщательно подбирая слова:

— Не забывай, Майкл, делопроизводство осуществляется на английском. В суде все заседания идут на английском.

— Знаю. Но я ведь прав, так? Значит, правосудие на моей стороне. Для чего же мне платить пятьдесят или даже семьдесят пять долларов адвокату, чтобы получить свои деньги обратно? Я ни в чем не виновен. Стану своим собственным адвокатом.

— Ну что ты знаешь о законах? — засомневалась Долорес.

— Знаю только одно — Виктор должен мне три сотни долларов. — Майкл трижды быстро пыхнул трубочкой. — Только это мне и нужно знать, больше ничего.

— Но ты же едва говоришь по-английски, не умеешь ни читать, ни писать, и никто в суде тебя не поймет. Посмеются над тобой, Майкл, и все.

— Никто не будет надо мной смеяться. И я прекрасно говорю по-английски.

— Когда же это ты научился? — съехидничала Долорес. — Сегодня днем?

— Долорес! — закричал обиженный Майкл. — Толком тебе говорю — мой английский в порядке.

— В таком случае скажи «четверг», — продолжала потешаться над ним Долорес.

— Не скажу — не хочу! — отрезал Майкл, грохнув кулаком по столу. — Мне это неинтересно.

— Ах ты, Боже мой, — закудахтала Долорес, — вы только на него поглядите! Хочет стать адвокатом — и не может произнести слово «четверг».

— Могу, не волнуйся, — возразил Майкл. — А тебе лучше помолчать.

— Нет, скажи «четверг»! — Долорес, склонив голову набок, говорила с хитрецой, кокетливо, словно девушка, добивающаяся от любимого признания в любви.

— Тверг! Вот тебе! — произнес заковыристое слово Майкл — так, как говорил всегда.

Долорес засмеялась, замахав на него руками.

— И этот человек хочет вести в суде собственное дело! Пресвятая Матерь Божия! Да они только посмеются над тобой.

— Пусть смеются! — воскликнул Майкл. — Все равно я буду вести свое судебное дело! А сейчас я хочу есть — неси обед! Энтони! — рявкнул он. — Выброси весь этот хлам и иди к столу!

В день суда Майкл тщательно побрился, покончив со своей непобедимой щетиной, старательно обрядился в черный костюм, водрузил на голову черную шляпу. Вместе с Долорес, с хмурым видом сидевшей рядом с ним на переднем сиденье, они въехали в город на своем семейном «додже» 1933 года выпуска.

Долорес за всю дорогу до города не проронила ни слова. Только после того, как они припарковали машину и вошли в здание суда, а туфли Майкла, на высоких каблуках, звонко застучали по мраморному, освященному законом полу, она разжала губы.

— Держи себя в рамках, Майкл! — напутствовала она его, ущипнув за руку.

Улыбнувшись ей, он расправил коромыслоподобные плечи, снял шляпу. Седые его волосы тут же вздыбились, словно моток стальной проволоки под магнитом, и Майкл старательно приглаживал их рукой, открывая двери в зал суда. На лице его блуждала серьезная, гордая улыбка, когда он садился рядом с женой в первом ряду и потом терпеливо ожидал, пока его вызовут.

В зал вошел Виктор. Майкл бросил на него гневный взгляд. Но тот, едва замечая его, перевел взор на звездно-полосатый американский флаг за спиной судьи.

— Видишь, — зашептал Майкл на ухо Долорес, — я его напугал: глаз на меня поднять не смеет. Здесь, в суде, ему придется говорить правду — не отвертится.

— Тсс! — зашипела на него Долорес. — Ты ведь в суде!

— Слушается дело, — громко объявил судебный служащий, — Майкл Пилато — против Виктора Фраски.

— Здесь! — громко крикнул Майкл, поднимаясь с места.

— Тсс! — снова шикнула Долорес.

Майкл, положив шляпу ей на колени, легкой походкой направился к воротцам, отделяющим зрителей от участников процесса. Вежливо, с ироничной улыбкой, придержал дверцу для Виктора и его адвоката. Тот прошел мимо, опять даже не удостоив его взглядом.

— Кто представляет ваши интересы в суде, мистер Пилато? — спросил судья, когда все они расселись по своим местам. — Где ваш адвокат?

Майкл встал и внятно, громким голосом объявил:

— Я представляю в суде свои интересы сам. Я сам себе адвокат.

— У вас должен быть адвокат, — пояснил судья.

— Мне он не нужен! — еще громче откликнулся Майкл. — Я ведь никого не собираюсь здесь надувать. — В зале суда сидели человек сорок, и все они дружно рассмеялись. Майкл, повернувшись к зрителям, озадаченно поглядел на них.

— Что я сказал такого смешного?

Судья трижды стукнул молотком, открыв слушание дела. Виктор занял место за кафедрой, а Майкл бросал на него холодные, обвиняющие взгляды. Адвокат Виктора, молодой человек в голубом, в тонкую полоску костюме и желтовато-коричневой рубашке с накрахмаленным воротничком, задавал ему вопросы.

— Да, я выплачивал истцу деньги ежемесячно, — давал показания Виктор, — нет, никаких расписок не было, так как мистер Пилато — человек неграмотный, не умеет ни писать, ни читать, и мы решили обойтись без формальностей. Я не понимаю, на каких основаниях мистер Пилато предъявляет мне претензии.

Майкл, выпучив глаза, не веря тому, что говорит Виктор, думал про себя: «Как же можно лгать под присягой — ведь он рискует отправиться в ад из-за каких-то трехсот долларов!»

Адвокат Виктора сошел вниз со своего места и грациозно помахал Майклу.

— Ваши показания, прошу вас!

Словно в тумане прошел он мимо адвоката, встал за свидетельской кафедрой — такой опрятный, крупный, с крепкой бычьей шеей, багровым, с глубокими морщинами лицом, возвышающимся над чистым белым воротничком сорочки, неловко вытянув для приличия по швам большие, тщательно вымытые щеткой руки. Он стоял напротив Виктора, немного наклонившись к нему, — их лица чуть не соприкасались.

— Виктор, — начал он, и его голос разнесся по всему залу, — говори правду: ты отдал мне деньги?

— Да, — ответил Виктор, — отдал.

Майкл ближе наклонился к нему.

— Смотри мне прямо в глаза! — потребовал Майкл отчетливым голосом, демонстрируя свое терпение, — и отвечай! Ты отдал мне деньги?

Виктор, подняв голову, смотрел не уклоняясь, прямо ему в глаза.

— Я вернул тебе все деньги.

Майкл наклонился к нему еще ближе — теперь он чуть не касался его лбом.

— Смотри мне прямо в глаза — не увиливай, Виктор!

Тот смело последовал его примеру — теперь их разделяло расстояние не больше одного фута.

— Так вот, Виктор, — снова начал Майкл, сузив свои холодные глаза — они поблескивали сейчас сероватым, — ты вернул мне деньги?

Виктор сделал глубокий вдох и шумно выдохнул:

— Да!

Майкл пошатнулся, сделал шаг назад, словно только что получил удар, и недоуменно уставился в глаза клятвопреступнику — так глядит отец на сына, который только что признался, что убил родную мать: ничего не понимал, не испытывал к нему никакой жалости. Такое не укладывается в голове у нормальных людей, — неужели столь чудовищное преступление может кто-то совершить в этой жизни? Выражение на грубом лице Майкла постоянно менялось под воздействием перемежающихся приливов гнева, отчаяния, жажды мести.

— Мерзкий лжец, будь ты проклят, Виктор! — дико заорал Майкл. Спрыгнул с платформы для свидетелей, схватил за ножку тяжелое дубовое кресло и угрожающе занес его, словно убийца нож, над головой Виктора.

— Майкл! Боже, Майкл! — закричала Долорес, и вопли ее перекрыли шум, поднявшийся в зале суда.

— Говори правду, Виктор! — орал Майкл; лицо у него стало кирпичного цвета, за разжатыми губами поблескивали белые зубы, — он был вне себя от гнева, впервые в жизни угрожая другому человеку насилием и расправой. — Говори, не тяни!

Он стоял перед ним — воплощенная фигура Правосудия, вооруженная тяжелым креслом, — в надувшихся на крупных запястьях венах пульсировала кровь, кресло дрожало над головой Виктора в громадных, шишковатых руках, а напрягшиеся огромные мускулы выпирали из рукавов под тонким сукном.

— Немедленно признавайся, Виктор!

— Пилато! — закричал судья. — Немедленно опустите кресло на пол!

Виктор сидел словно окаменев, не спуская полных ужаса глаз с грозного кресла, взметнувшегося у него над головой.

— Пилато! — снова закричал возмущенный судья. — За такой проступок вас могут отправить в тюрьму! — Он стучал молотком по столу, хотя понимал, что в данный момент это бесполезно.

— Не забывайте, Пилато, — здесь суд!

— Ну, Виктор? — снова вопросил Майкл, абсолютно равнодушный к увещеваниям судьи и не сдвигаясь с места ни на дюйм. — Что скажешь, Виктор? Немедленно признавайся, прошу тебя!

— Не-ет! — взвизгнул Виктор, весь съежившись на своем стуле, вытянув вперед руки — эту слабую защиту, не способную предотвратить весьма осязаемую страшную угрозу. — Не-ет, я не верну-ул деньги! Не верну-ул!

— Пилато! — завизжал теперь, как поросенок, судья. — Это не свидетельские показания!

— Значит, ты лгал суду? — неумолимо допрашивал его Майкл, не выпуская из рук кресла, которое висело у Виктора над головой, словно занесенный палачом топор.

— Ма-а-йкл, боже мой, Ма-а-йкл, — выла Долорес.

— Это не моя идея… — несвязно бормотал Виктор. — Клянусь Богом, не я это придумал! Это все Альфред Лотти и Джонни Нолан. Я в полном подчинении у этих преступников. Майкл, ради любви к Богу, не убивай меня! Майкл, мне бы самому никогда не пришла бы в голову такая мысль! Прости меня, Майкл, прости!

— Гиннес! — крикнул судья судебному приставу. — Вы что, собираетесь стоять на месте и ничего не предпринимать? Почему вы бездействуете?

— Я могу его пристрелить, — спокойно ответил Гиннес. — Вам угодно, чтобы я пристрелил истца здесь, прямо в суде?

— Заткнитесь! — оборвал его судья.

Гиннес, пожав плечами, снова повернулся к свидетельской кафедре с чуть заметной улыбочкой на губах.

— Так ты лгал? — спрашивал Майкл уже тихим, спокойным голосом, обретя терпение.

— Да, лгал! — крикнул Виктор.

Не торопясь, с поразительным спокойствием Майкл осторожно поставил дубовое кресло на место; широко улыбнулся и повернулся к судье.

— Ну, вот и все.

— Можете ли вы назвать хоть одну приемлемую причину, в силу которой я не мог бы отправить вас в тюрьму?! — орал судья.

Виктор плакал, почувствовав облегчение от миновавшей угрозы, и вытирал слезы рукавом.

— Я не имею никакого права, — заявил судья, — считать такое признание доказательством совершенного преступления. Мы находимся в зале суда в штате Иллинойс, в Соединенных Штатах, а не ведем расследование в испанской инквизиции, мистер Пилато.

— Почему? — спросил Майкл, вскинув голову.

— Потому что существуют определенные правила, — быстро продолжал судья, повышая голос, — которых принято придерживаться. Нельзя, мистер Пилато, добиваться показаний обвиняемого с угрозами нанести ему телесные увечья или, еще хуже, размозжить ему голову креслом.

— Но тогда мы не добились бы от него истины, — спокойно возразил Майкл.

— По крайней мере, мистер Пилато, — продолжал судья, — получите тридцать дней тюрьмы. Это как минимум.

— Ах, Майкл! — зарыдала Долорес.

— Мистер Фраски, — говорил судья, — я обещаю, что вы будете находиться под защитой закона. Никто не сможет причинить вам вреда.

— Это моя вина-а!.. — горько плакал Виктор, а руки его тряслись от разных переживаемых в эту минуту чувств: страха, раскаяния, религиозного умиления, радости, что удалось избежать смерти. — Да, это моя вина! Я так поступил! Больше я никогда не буду лгать! Я всего лишь слабый человек, находящийся под влиянием этих негодных бездельников… Да, я должен ему триста долларов! Прости меня, Майкл, прости!..

— Он не причинит вам никакого вреда, — терпеливо твердил судья. — Это я вам гарантирую. Можете говорить правду, ничего не опасаясь. Вы должны мистеру Пилато триста долларов?

— Да… я должен… мистеру Пилато… триста долларов… — Виктор четырежды сглотнул слюну, пока произносил эту короткую фразу.

Молодой адвокат положил три листочка в свой тощий портфельчик и щелкнул замочком.

Судья, вздохнув, вытер лоб носовым платком, глядя на Майкла.

— Никак не могу одобрить ваш способ ведения судебного разбирательства, мистер Пилато, — высказался он. — Только потому, что вы работяга, у которого полно работы на вашей земле и всяких других обязанностей, я не арестовываю вас и не отправляю на месяц в тюрьму, чтобы научить вас тем самым, с каким уважением следует относиться к судебным процессам.

— Да, сэр, — глухо отозвался Майкл.

— Впредь, — назидательно продолжал судья, — прошу вас нанимать адвоката, если вздумаете снова появиться передо мной в этом суде.

— Да, сэр, — покорно согласился Майкл.

— Мистер Пилато, вам решать, когда и где ответчик должен выплатить вам свой долг.

Майкл повернулся и вплотную подошел к Виктору. Тот опять весь съежился от страха на своем стуле.

— Завтра утром, Виктор, — Майкл водил указательным пальцем у него перед носом, — ровно в восемь тридцать, я зайду в твой магазин. Деньги должны быть приготовлены.

— Да, конечно… — пролепетал Виктор.

— Вас устраивает? — спросил Майкл судью.

— Да, вполне, — ответил тот.

Майкл большими шагами подошел к молодому адвокату.

— А вы, мистер адвокат! — Он остановился перед ним, руки в боки, — перед этим молодым человеком в костюме в тонкую полоску. — Вы прекрасно знали, что он не вернул мне деньги. Молодой человек, получивший высшее образование! Вам должно быть стыдно за себя! — Повернувшись к судье, вежливо ему поклонился, расплывшись в широкой улыбке. — Благодарю вас! Желаю всего наилучшего. Прощайте. — И, широко улыбаясь, как триумфатор, покачиваясь, словно старый морской волк — капитан судна, вышел через воротца.

Долорес ждала, с его шляпой в руке. Взяв жену под руку, он с достоинством зашагал по проходу, кивая и улыбаясь публике.

Когда они подошли к выходу, кто-то зааплодировал, и тут же этому примеру последовали все зрители; ему устроили овацию. Майкл медлил; только когда спустились с крыльца здания суда на улицу, освещенную ярким утренним солнцем, он, аккуратно надев шляпу, с широкой улыбкой повернулся к жене:

— Ну, разве я не выполнил того, что обещал?

— Да, конечно… Только я еще никогда в жизни не испытывала такого стыда.

— Долорес, о чем ты говоришь?! — Майкла явно шокировали ее обидные слова. — Я вернул себе деньги! Я выиграл дело!

— Разве можно вести себя так в зале суда? — Долорес с мрачным видом поспешила к автомобилю. — Ты кто, краснокожий индеец? — И, сев в машину, со злостью захлопнула дверцу. Майкл, прихрамывая, обошел машину и влез в нее с другой стороны; не возразив ей ни словом, он дал газ и, то и дело покачивая головой, поехал к дому.