Дочкина свадьба

Века, века…

Этой осенью река Печора еще текла на север.

Она еще текла на север, а самоходная баржа «Хариус» двигалась на юг, против течения. Вода напирала с верховьев, где, должно быть, шли обильные дожди. Ветер свистал, щелкал, как бич, и гнал вперед бесконечную череду завитых барашками волн. Печора неслась быстро, клокотала, буйствовала, являя свое непостоянство, извечную свою «дурь» — по выражению печорских жителей.

Оттого, что река текла очень быстро, самоходная баржа «Хариус» шла очень медленно, с одышкой. Ее относило. И это относительное движение (едешь час, а излучина вроде все та же) ужас как надоело всем, кто плыл на барже.

На барже плыла гидрогеологическая экспедиция.

Вот почему гидрогеологическая экспедиция стала дружно кричать, размахивать руками, а также иными способами выказывать восторг, когда самоходная баржа «Хариус», круто занеся корму, повернула к берегу.

Берег был представлен различными породами хвойных и лиственных деревьев, поднявшихся от воды до самого неба. Густой щетью стоял лес. Лишь в одном месте щеть имела пробел, и через этот пробел в Печору втекала речка под названием Югор.

Именно в устье Югора гидрогеологам надлежало начать работу.

— Товарищи (такие-то и такие-то), на разгрузку! — скомандовал начальник экспедиции Бондаренко. — Остальным — ставить палатки.

В числе остальных, которым было приказано ставить палатки, оказалась и Катя Смолева.

Катя Смолева — девятнадцатилетняя темноглазая девушка в пыжиковой шапке, из-под которой выбивались упругие кольца волос, в голубом свитере, а поверх свитера — куртка на меху, с «молнией». Тепло, солидно и к лицу бывалому гидрогеологу.

Катя на самом деле — человек бывалый. Всего лишь два года назад она окончила десятилетку, а уже третий раз выезжает с гидрогеологической экспедицией в глубинки. По должности своей Катя Смолева — лаборантка. Работа такая: производить анализ грунтовых вод. Сколько в них содержится солей и тому подобное.

Вооружившись топорами, гидрогеологи разбрелись по лесу рубить колья для палаток. Кате топора не досталось. Но она тоже отправилась в лес: посмотреть, что и как, познакомиться с местностью.

Местность вокруг была дремучей. Деревья, деревья. Тишина. Катя, часто оглядываясь, чтобы не заблудиться, шла от дерева к дереву. Прислушивалась к тишине, к запахам леса. Запахи в лесу были промозглые, сырые: от влажной спекшейся палой листвы, от хвои, набрякшей росой, от всякого древесного гнилья, плотно устлавшего землю.

Еще к этим запахам примешивался сухой и горький запах дыма. Катины ноздри уже давно уловили этот новый запах. Но глаза лишь сейчас обнаружили: тонкие пряди дыма скользили по голым ветвям берез, застревали сгустками в еловых лапах, курились на опавшей листве, а потом медленно истекали в небо…

Пожар в лесу?

Катя проследила взглядом движение голубых струек и стала двигаться им навстречу, с трудом раздвигая колючие ветки, обороняя лицо. Огромные деревья, потревоженные этим вторжением, роняли с высоты крупные, как галька, холодные капли.

Дым становился все гуще, и вдруг Катя замерла…

Перед ней была стена. Стена обрыва, сложенная из вертикальных каменных плит — желтых и ветхих, как листы древней книги. В стене той — дыра, отверстие в человеческий рост. Из дыры и валил дым.

Катя осторожно приблизилась к дыре, заглянула. Коридор. Ступи два шага — окажешься в кромешной тьме. Глубокая тьма. И лишь в самой глубине тьмы скорее угадываются, нежели видны слабые багровые отсветы. Скорее угадываются, нежели слышны размеренные удары железа о камень…

В темноте глаза уже не различают дыма, зато дым едко и больно щиплет их — потекли слезы. А сердце Кати почему-то сжалось в комок, застучало быстрее.

И вдруг там, в глубине, во тьме, кто-то запел. Басом, угрожающе фальшиво.

Катя метнулась к выходу.

Она бежала, не чуя под собой ног, не чуя, как хлещут по ногам жесткие еловые мутовки. Еще издали стала кричать своим:

— Пещера! Там пещера!

— Ну и что же? — не выразили особого удивления свои. — Бывает. Бывают на свете и пещеры.

Все были поглощены воздвижением палаток. Лишь Сеня-бурильщик проявил интерес:

— Хорошая хоть пещера? Может, под жилье сгодится?

Катя Смолева обидчиво закусила губу. Выложила:

— Там кто-то есть… Люди.

— Люди?

Это уж всем показалось любопытным. Тотчас окружили Катю:

— Какие люди?

— Что делают?

— Не знаю, — ответила Катя. — Поют…

Все удивились, загомонили, стали высказывать различные предложения:

— Пойдемте посмотрим!

— Разобраться надо, что за люди…

А Сеня-бурильщик опять же про свое:

— Если хорошая пещера, займем под жилье. Лучше любых палаток.

Одним словом, все побросали дела и отправились выяснять. Впереди шла Катя.

Лишь войдя в грот, оттеснили ее назад, безопасности ради, а может быть, никто и не оттеснял — сама спряталась. Высвечивая темноту карманными фонариками, продвигались шаг за шагом. Молча.

Наконец пещера осветилась и изнутри багровым светом костра. Узкий коридор разверзся, и все оказались в подземном зале. Кремнистые, шероховатые степы, сводчатый потолок, наполненный дымом…

Лучи карманных фонариков скрестились в глубине зала.

Там из-под земли торчали две головы.

Одна голова — без шапки, русоволосая, голубоглазая, с испачканной щекой. Другая — в шапке, с бородой и усами. Обе головы удивленно моргали и щурились от направленного света.

— Привет, — сказала одна голова, та, что помоложе, голубоглазая.

Вслед за этим послышался лязг отброшенной лопаты, возле головы появились обнаженные до локтя мускулистые руки, руки оперлись о землю и вынесли из ямы на поверхность рослую фигуру в брезентовых брюках, в клетчатой рубахе.

— Привет, — повторил человек, выбравшись из ямы. — С кем имею честь?..

— А вы сами кто такие?! — прикрикнула на него Катя Смолева.

Человек в клетчатой рубахе сразу же обратил внимание на Катю Смолеву. Огорченно покачал головой.

— Правилами хорошего тона предусмотрено, чтобы гости представлялись хозяевам, а не наоборот.

— Зато нас много, а вы одни, — с несокрушимой логикой опровергла Катя правила хорошего тона.

Между прочим, Катиным сослуживцам тоже не очень польстило высокомерие пещерного жителя.

— Еще неизвестно, кто гости, а кто хозяева! — проворчал Сеня-бурильщик.

— Вот мы сейчас перетащим сюда все барахло и сами заживем, — поддержал другой.

В клетчатой рубахе, услышав такие высказывания, строго сдвинул брови:

— Об этом не может быть и речи. Пещера занята, и вход сюда — только с моего разрешения.

— Подумаешь! — возмутилась Катя Смолева. — Подумаешь… — Но сколько ни думала, подходящих слов не нашла: до того возмутилась.

Зато остальные сразу нашли подходящие слова:

— Чем докажете, что ваша пещера?

— Ордер на жилплощадь имеется?

— Ишь, какой хозяин выискался…

— Проверить у них документы!

А из ямы уже лез на выручку второй пещерный человек, пожилой, в охотничьих сапогах, подпоясанных выше колен. Лез, пуская дым из огнедышащей трубки…

— Что здесь происходит? — раздался в этот момент голос начальника гидрогеологической экспедиции Бондаренко.

Вид у начальника тоже был сердитый. На берегу давно закончили разгрузку баржи, а те, которым было приказано ставить палатки, разбежались, и ему, начальнику экспедиции, приходится разыскивать их черт те где…

— Что здесь происходит?

Расступились, пропуская вперед. Бондаренко окинул взглядом подземелье, шагнул к пещерным людям, протянул руку.

— Здравствуйте, товарищи! Познакомимся…

Он вынул из кармана книжечку-удостоверение, на обложке которой при свете костра золотом сверкнули слова: «Академия наук».

В клетчатой рубахе обрадованно потряс руку Бондаренко, наведался в угол пещеры, где были свалены кучей всякие рюкзаки, вернулся, протянул начальнику экспедиции книжечку-удостоверение с надписью «Академия наук».

— Археологи! — с уважением произнес Бондаренко, заглянув в книжечку. — Очень приятно, очень приятно.

И снова стал трясти руки пещерным жителям.

— Чугуев, — представился в клетчатой рубахе.

— Бурмантов, Феодосии Феодосиевич, — представился в подпоясанных сапогах.

— Так-так. Вижу, времени зря не упускаете, — продолжал Бондаренко. — И правильно делаете. Вот повернем на юг Печору — все зальет, все уйдет на дно. Море… Нужно торопиться: лес прибрать к рукам, недра прощупать, все исследовать, все сберечь…

— Именно! — подхватил Чугуев. — Например, здесь, на Печоре, много интереснейших стоянок древнего человека, в том числе и эта — Югорская пещера. А ими, к сожалению, до сих пор никто не занимался. Теперь спохватились: зальет — придется водолазов посылать!

— Это уж точно, водолазов…

— Кстати, когда начнется строительство? Вы уже строить приехали?

— Нет. Мы гидрогеологи.

— Гидрологи?..

— Гидро-гео-логи! — поправил Бондаренко. — Вы знакомы с гидрогеологией?

— Разумеется. То есть, слышал, читал. Однако… в общих чертах. Вы уж извините, но теперь столько новых отраслей в науке, что порой растеряешься. Хотя и имеешь кандидатскую степень…

Щеки пещерного человека слегка запунцовели. При этом он украдкой покосился на Катю Смолеву.

А Катя Смолева скроила презрительную гримаску: «Тоже гусь! Правилам хорошего тона учит, а сам спутал гидрологию с гидрогеологией».

— Бывает, — кивнул головой Бондаренко. — Наша наука еще очень молода. Сюда же мы приехали затем, чтобы изучить в этом районе подземные воды: они могут стать серьезной помехой при сооружении Печорского створа. Кроме того, нужно выяснить, нет ли здесь карстовых и других явлений, которые грозят утечкой воды из будущего водохранилища. Ясно, кажется?

— Вполне, — заверил Чугуев.

А его коллега, местный житель Феодосий Феодосиевич Бурмантов, выдохнул из трубки густой клуб дыма в знак восхищения: до чего дотошные науки имеются на земле!

— Мы уже работали на Волге, Ангаре. Теперь здесь. А уж за нами последуют строители. Начнут перебрасывать технику — сила!.. Каспий воды просит: придется Печоре-матушке подсобить Волге.

«Подсобит!» — отсалютовал трубкой Феодосий Феодосиевич.

— Значит, строительство — на очереди? — снова осведомился Чугуев.

— На очереди, — ответил Бондаренко и взглянул на часы.

Он взглянул на часы, обеспокоился:

— Ну, всего хорошего! Извините за вторжение… Будем добрыми соседями.

И уже обращаясь к своим:

— Всем ставить палатки!

Гидрогеологи, дружно топоча, стали выходить из пещеры. Последней уходила Катя Смолева.

— Между прочим, палатки у нас утепленные, — заявила она. — Не то что эта ваша… берлога.

Андрей Чугуев проводил ее хмурым взглядом. Потом подобрал с полу плоскую дощечку, взял карандаш и на дощечке четко вывел: «Посторонним вход воспрещен».

Выставил дощечку у самого грота. Полюбовался. Снова скрылся в пещере, оттуда вынес пожелтевший зубастый череп, две берцовые кости, отрытые накануне в пещере. Все это расположил в установленном порядке под объявлением. Получилось не хуже, чем на трансформаторной будке: красиво, убедительно.

— Тари-ра-ра-рам, трам-да-да… — запел археолог какой-то ему одному известный мотив.

Однако на следующее утро, выйдя из пещеры для физзарядки и водных процедур, Андрей Чугуев обнаружил на дощечке с объявлением приписку: «Довольно глупо». В оскале черепа торчал окурок.

— Тари-ри-ра-рам… — спел Андрей Чугуев. Он ни минуты не сомневался, чьих рук проделка.

И тут же, спустившись к речке, увидел невозможную эту девицу в пыжиковой шапке.

Девица в глубоком раздумье стояла на берегу, разглядывая плотишко, на котором охотники обычно переправляются через Югор. Плотишко этот давал немало поводов для раздумий: три куцых бревна, две железные скобы. Шест — отталкиваться. И хотя через речку Югор даже у самого устья можно, изловчившись, переплюнуть, охотничий плот выглядел не слишком надежным средством переправы…

Андрей Чугуев присел у воды, щедро намылил лицо, шею, а сам поглядывал искоса: что, дескать, задача?

Девица уловила этот иронический косой взгляд, сердито фыркнула и, фыркнув, преисполнилась отваги. Ступила на зыбкие бревна плота, подняла шест, со страшной силой воткнула его в глинистый берег…

И все получилось именно так, как предполагал Андрей Чугуев: шест остался торчать в глине, а плотишко вылетел пулей на середину речки. Здесь он покружился на одном месте, а потом не спеша поплыл по течению. Прямо к устью поплыл, прямо в Печору.

Девица в пыжиковой шапке, боясь переступить, стояла на утлых бревнышках и, спасая равновесие, размахивала руками, будто канатная плясунья. Только выражение ее лица было не похожим на то, с каким выступают канатные плясуньи: испуганным, беспомощным, отчаянным было выражение.

Плотишко тем временем плыл себе и плыл. Уже проплывал мимо Андрея.

— Кланяйтесь моржам в Ледовитом океане! — напутствовал Андрей проплывающую мимо девицу. — Жалко, что Печору еще повернуть не успели, а то бы до самой Астрахани…

— Помогите же! — закричала на него девица. — Ведь я утону…

— А здесь не очень глубоко, — успокоил археолог.

Даже на расстоянии было видно, как дрожат от страха округлые девушкины колени. Андрей Чугуев позволил себе роскошь еще несколько мгновений наслаждаться видом перепуганной девицы, а затем побежал за шестом. Снова догнал плот, протянул шест.

— Держитесь.

И стал осторожно подтягивать плот к берегу.

— Куда вы меня тащите? — того пуще закричала девица. — Мне на другой берег нужно…

Нет, удивительные все же существа — женщины!

Андрей полез в воду. Осенняя вода была холодной. И хотя Югор действительно неглубок, пришлось окунуться в ледяную воду по пояс. А потом осторожно, чтобы не искупать девицу, подталкивать плот к противоположному берегу.

Спасенная девица прытко соскочила на землю и тут же осведомилась:

— А обратно я как буду переправляться?

Андрей Чугуев только плечами пожал. У него от озноба стучали зубы, в три ручья текла с одежды вода…

— Ой, не могу! — расхохоталась вдруг девица. — До чего вы на мокрую курицу похожи…

Андрей едва не задохнулся от злости. Но девица тут же свой невежливый смех прекратила и, дотронувшись до рукава Андреевой мокрой рубашки, сказала:

— У нас в палатке утюг есть — угольями греют. Принесу после работы. Хотите?

И еще сказала:

— Меня Катей зовут.

Было это в день субботний.

Гидрогеологи закончили работу, пообедали. Затем некоторые стали читать художественную литературу, некоторые сели играть в шашки, некоторые повели между собой интересные разговоры о том о сем.

А Катя Смолева отправилась в гости к пещерным людям, прихватив обещанный утюг.

Войдя в пещеру, Катя увидела следующую картину.

Ее спаситель Андрей Чугуев сидел на спальном мешке, обхватив руками колени. Вид у него был вполне обсохший и приличный. Взор устремлен в шероховатый потолок пещеры, па котором колыхались, змеились отблески костра, зажигая то там, то здесь искры вкрапленных пород. Лицо Андрея было напряженным, сосредоточенным, хмурым…

А у ног его стоял патефон — маленький, вроде дамской сумки. На том маленьком патефоне крутилась большая пластинка с красной этикеткой.

Феодосий Феодосиевич Бурмантов тоже присутствовал в пещере: сидел, смотрел на огонь.

Едва Андрей заметил Катю, сосредоточенность с его лица как водой смыло. Улыбнулся, легко вскочил, посадил ее на спальный мешок, поскольку иной мебели не было в пещере. А сам прислонился к стене, руки скрестил, и тут опять озабоченно и хмуро сдвинулись его брови…

Внушительные страстные аккорды ревели под сводами пещеры. Внезапно аккорды разделились на множество голосов: тонкие голоса убежали вверх и там трепетали, переливались, собирались в пригоршни и вновь рассыпались жемчужной мелочью; а те голоса, что остались внизу, шествовали неторопливой и мудрой походкой странника. И все это многоголосие было тесно сплетено, подчиняясь единому порыву.

Звуки металлических труб вибрировали, как звуки голосовых связок, а дыхание мехов было таким же взволнованным и глубоким, как человеческое дыхание…

Играл орган. Благодаря многократному пещерному эху музыка избавлялась от патефонной плоскости, обретала пространство: своды пещеры успешно выполняли роль иных, торжественных сводов…

Войдя в пещеру, Катя сразу узнала эту музыку. И не только потому, что она училась в музыкальной школе. Эту музыку сразу отличишь, ее нельзя не узнать — такая это особая музыка.

И когда пластинка докрутилась до конца, Катя, потеплевшими глазами посмотрев на Андрея Чугуева, спросила:

— Вы любите Баха?

— Ничего. Терпеть можно.

— А?..

Катины глаза округлились от испуга.

Тут Андрей Чугуев ожесточенно, всей пятерней взлохматил шевелюру.

— Вы понимаете? Вы понимаете.

— Что? — еще больше испугалась Катя.

— Я говорю, что вы музыку понимаете. А я не понимаю! Ни уха ни рыла… Вожу с собой патефон, кучу пластинок — и все зря. Не понимаю. Все понимают, а я не понимаю.

— А вы к доктору не обращались? Есть такие специальные доктора — по ушам. Вы обратитесь…

Андрей Чугуев глянул на девушку исподлобья: издевается или просто так — ехидничает? Вроде бы просто так. Ехидничает. Упрямо мотнул головой.

— Обойдусь без врачей. Кстати, врачи по ушам называются оториноларингологами.

— Спасибо.

— Пожалуйста… А я своего добьюсь. Купил учебник, буду слушать по определенной системе, с самого начала: средние века, клавесинисты, Бах — и до наших дней.

— А вы начните с этих… питекантропов. — На губах Кати Смолевой расцветала кроткая улыбка. — Это вам будет понятней, ближе… Была у них музыка, у питекантропов?

— Музыки у них, вероятно, не было. Кроме того, я занимаюсь не питекантропами, а более поздним периодом.

Кажется, археолога проняло. Рассердился, кажется. Шагнул к стене пещеры, в тот угол, где лежали всякие мешки и ящики. Долго копался, гремел какими-то каменьями и бренчал какими-то черепками. Затем вернулся. Протянул Кате плоский камень величиной с ладонь.

— Вот… Этой штуке пять тысяч лет!

— Да что вы? Хороший камень. Совсем как новый.

— Это не камень, — возразил Чугуев и отобрал штуку у Кати Смолевой. — Это скребок. Кремневый скребок. Его изготовили человеческие руки.

Катя все же заинтересовалась. И опять взяла плоский камень. Провела пальцем по краю.

— Верно! — обрадовалась она. — Скребет немножко. Только зазубринки стертые… А кого они этим скребли? Или причесывались?

— Вы правильно заметили, — обрадовался и археолог. — Заметили самое важное: стертые зазубринки… Рабочий край скребка отработан. Понимаете? Они работали этим орудием, они работали!..

Глаза Андрея сияли. Волосы рассыпались по лбу, и он лихим движением пятерни откинул их назад. Стоял, расставив ноги, в величественной позе, будто читал стихи на вечере художественной самодеятельности.

— Вы понимаете? Ра-бо-тали!.. Эта работа и создала человека. Создала нас с вами… Скоро, как говорил ваш начальник, сюда, на Печору, будут перебрасывать технику, чтобы строить новое море на земле. Всякие земснаряды, землечерпалки, бетономешалки, ну, скажем…

— Шагающие экскаваторы, — помогла Катя.

— Вот именно! А в самом истоке потрясающих машин современности лежит вот этот агрегат…

Андрей снова потянулся за скребком, но Катя не отдала. Рассматривала со всех сторон, внимательно рассматривала.

Польщенный археолог притащил к ее ногам весь мешок. Выкладывал из него всякую дребедень и объяснял подробно:

— Взгляните сюда. Наконечники стрел. Опять скребок. Каменный топорик… Все это мы с Феодосием Феодосиевичем откопали в пещере. Здесь долго жили люди. Глубина культурного слоя — почти метр… А вот это мы нашли уже ближе к поверхности: керамика. Да-да, обломок обыкновенного глиняного горшка. Стало быть, точно: не боги горшки обжигали… Обратите внимание: рыбья чешуйка — уху варили…

Катя рассмеялась.

— А здесь нам придется прибегнуть к оптике, — сказал Андрей, раздобыв из мешка еще один черепок. Из кармана штанов вынул увеличительное стекло, протянул его Кате вместе с черепком: — Вглядитесь получше, видите — на глине отпечаток пальца?

— Где?.. Не вижу… Вижу, теперь вижу! Отпечаток…

— Притом отпечаток женского пальца. Значит, гончарным производством в этих местах не брезговали заниматься и дамы… Да, безусловно, совсем маленький деликатный пальчик…

Катя пристально взглянула на археолога, который улыбался, вертя перед самым носом черепушку. Нежно так улыбался, мечтательно…

Ревнивое чувство вдруг шевельнулось в Катином сердце. Брови ее обиженно сдвинулись. Но тут же разошлись, заиграли мстительно.

— Пожалуйста, расскажите, как она выглядела — вот эта самая…

— Выглядела? — переспросил Андрей Чугуев. — Ну что ж, изобразим.

Из того же широченного кармана, где хранилось увеличительное стекло, археолог извлек записную книжку, карандаш. Нашел чистый листок. Однако рисовать стоя ему было несподручно: присел на спальный мешок рядом с Катей. Катя чуть отодвинулась — посмотрим еще, кого ты там нарисуешь…

Грифель шибко бегал по листку: археологи — они мастера рисовать. Руки, ноги, голова. Меховая пелеринка ниже поясницы…

Катя Смолева торжествующе расхохоталась. От смеха едва не опрокинулась, хорошо успела схватиться за плечо Андрея.

— Ой, не могу… Стильная девушка!

Андрей тоже развеселился. Ему самому понравился портрет стильной девушки эпохи позднего неолита. Надо будет сохранить портрет.

Кроме того, Андрея Чугуева развеселило и другое обстоятельство: ехидная его собеседница, едва не свалившаяся от смеха на пол, ухватилась за его плечо, а убрать руку с плеча так и позабыла — по-прежнему рука на плече…

Только Феодосий Феодосиевич Бурмантов, наслушавшись всех этих хиханек да хаханек и насчет руки заметив, вздохнул, поднялся, кряхтя, с насиженного места, побрел к выходу.

Видал он, перевидал на своем веку, как парни с девушками в смешки играют. Сам играл.

А парень с девушкой — Андрей Чугуев и Катя Смолева — даже внимания не обратили на то, что встал вот и ушел куда-то третий лишний человек.

Благородства третьих лишних никто не замечает. Только сами они замечают свое благородство.

— Теперь нарисуйте его, ну кавалера этой древней девушки, — попросила Катя, заглядывая в блокнот через Андреево плечо.

Андрей нарисовал. Руки, ноги, голова. Пелеринка ниже поясницы. Сидит на корточках — огонь добывает. На чистильщика сапог похож.

— Ничего, симпатичный… — неуверенно сказала Катя.

И повернула лицо к Андрею. На Андрея посмотрела. На его смуглый, первой глубокой морщиной прочерченный лоб, на обветренные, еще мальчишеские губы.

Сравнивала, что ли?

Андрей тоже смотрел. Внимательно так и серьезно смотрел он на совсем близкое девичье лицо, позлащенное светом костра. На упругие кольца волос, выбившиеся из-под шапки, на темные, с исчезнувшими зрачками глаза, на пухлые доверчивые губы…

— Кхм-кгм… Извиняйте.

В пещере снова был Феодосий Феодосиевич Бурмантов. Помялся с ноги на ногу, посопел пустой трубкой.

— Андрей Николаевич, там спутник летит.

Катю и Андрея будто ветром сдуло с места. Будто ветром пахнуло на костер — заметалось пламя.

Держась за руки, спотыкаясь о камни, они выбежали из грота.

Уже не светло было на дворе. Однако и не совсем стемнело. Только щетинистая гряда деревьев была сплошь черна. Река же отливала чистым холодом, и небо — уже без солнца и еще без звезд — было холодным и чистым, как речная вода в канун ледостава. С одного края небо посветлее, с другого — потемнее. Просторное небо.

А по небу летел спутник.

Яркая звезда пересекала небосвод уверенно, неторопливо, зная наизусть и заданную ей орбиту, и время, положенное ей, чтобы обернуться вокруг Земли. Спокойно плыла звезда…

Андрей и Катя видели спутник впервые, хотя и знали, что он часто пролетает именно над этими северными широтами. По радио слышали. А видели над головой лишь густые осенние тучи.

Но вот небо ясно. Летит звезда. Она почему-то кажется привычной и знакомой, как знакомы и привычны огоньки самолета, совершающего ночной рейс. Как привычна и знакома вереница освещенных окон пассажирского поезда, который в урочное время проносится мимо глухого разъезда.

Гидрогеологи, выбежавшие из своих палаток, шумно приветствовали пролетающий спутник. Некоторые даже шапки подкидывали. Всем было очень приятно и лестно, что спутник не забыл пролететь и над устьем Югора, где два десятка людей живут в палатках, на дне будущего моря.

Спутник, еще не достигнув горизонта, растаял в сумеречной мгле.

А Катя и Андрей стояли, по-прежнему держась за руки, задрав подбородки.

— Мне пора… — сказала вдруг Катя и отняла руку.

Будто спросонья сказала — тихо, удивленно. Но тотчас оживилась:

— У нас сегодня комсомольское собрание. А я секретарь… Если хотите, можете присутствовать. Вы комсомолец?

— Нет, — развел руками Андрей. — То есть был. А теперь я — этот… перестарок.

— Переросток, — поправила Катя.

Она, кажется, очень огорчилась, узнав, что Андрей Чугуев не может пойти на комсомольское собрание. Даже глаза опечалились. Но, уж видно, ничего не поделаешь.

— До завтра?

— До завтра.

Всполошилась, зашелестела густая еловая хвоя, пропуская девушку. И сомкнулась. Чуть подальше дрогнули белые березовые ветки, извиваясь, как молнии, заплясали в темноте. И застыли. Где-то у самого берега прошлепали легкие шаги…

Андрей стоял у пещеры, прислонясь к ветхим каменным плитам. Скрестив на груди мускулистые руки, долго смотрел в темноту и молчал.

Потом откашлялся, тихонечко запел ему одному известную, ни на что не похожую мелодию: «Тари-ра-ра-рам, трам-да-да…»

— Андрей Николаевич, чай пить будете? — высунулась из грота голова Феодосия Феодосиевича.

— Что? — рассеянно отозвался Андрей Чугуев.

Этой осенью река Печора еще текла на север.