Дочь генерала

Глава 32

Мы вернулись в полицейское управление. Пресса разъехалась, и я поставил машину на шоссе, не подъезжая вплотную к зданию. Выходя из салона, я прихватил распечатки дневника Энн Кемпбелл.

— Поговорим сначала с Муром, а потом посмотрим, что откопала мисс Кифер, — сказал я.

Мы пошли к камерам.

— Трудно поверить, что человек, который руководит всем этим хозяйством, может оказаться преступником, — сказала Синтия.

— Да, это путает карты, ломает правила протокола и проведения процедур.

— Вот-вот... Что же ты все-таки думаешь об этом следе?

— Это чуть ли не единственное, что у нас есть.

— Нет, мы догадываемся о мотиве преступления и возможностях совершить его. Но, откровенно говоря, я не уверена в точности психологического портрета Кента и его решимости. Кроме того, мы почти ничего не знаем о привходящих обстоятельствах. Правда, после того как мы с ним посидели в баре, думаю, что чутье нас не обманывает.

Я попросил сержанта-надсмотрщика пойти с нами в камеру Мура. Он сидел на койке в полной форме, но без обуви. Пододвинув стул к разделяющей их решетке, Далберт Элкинс пытался его разговорить. Мур то ли внимательно слушал, то ли впал в транс. Увидев нас, оба встали. Элкинс, казалось, был рад нашему приходу, но Мур был мрачен как туча.

— Так мне готовиться к завтрашнему, шеф? — спросил Далберт. — Ничего не изменилось?

— Нет.

— Жена передает вам спасибо.

— Странно. Она просила подержать тебя тут подольше.

Элкинс рассмеялся.

— Откройте, пожалуйста, камеру полковника Мура, — обратился я к сержанту.

— Слушаюсь, сэр. — Он отпер дверь камеры. — Наручники?

— Да, будьте добры.

Сержант рявкнул Муру:

— Руки вперед!

Мур вытянул сцепленные руки. Сержант защелкнул браслеты.

Мы молча шли по длинному коридору мимо камер, в основном пустых. Наши шаги отдавались эхом, но Мур без сапог ступал почти бесшумно. На свете мало таких мрачных мест, как ряды тюремных камер, и таких унылых зрелищ, как заключенный в наручниках. При всем старании смотреть на жизнь философски Мур плохо переносил эту прогулку, в чем, собственно, и состояла моя цель.

Мы вошли в комнату для допросов. Сержант ушел.

— Садитесь, — сказал я Муру.

Мы с Синтией устроились за столом напротив него.

— Я говорил вам, что в следующий раз будем беседовать здесь.

Мур не ответил. Вид у него был испуганный, отрешенный, сердитый — всего понемногу, хотя он и старался этого не показывать.

— Если бы в первый раз рассказали все, что вам известно, сейчас были бы на свободе.

Мур молчал.

— Знаете, что больше всего раздражает следователей? Когда ему приходится тратить драгоценное время и энергию на свидетеля, который слишком умничает.

Я тыкал Мура носом в одно, другое, третье, говорил, что он позорит погоны, армию, страну, человечество, Вселенную, Бога.

Все это время Мур молчал — но не потому, что такое право давала ему пятая поправка к конституции. Он понимал: лучше не раскрывать рта.

Пока я вел словесную артподготовку, Синтия взяла распечатки дневника и вышла. Минут через пять она вернулась, неся поднос с пластиковым стаканом с молоком и булочкой. При виде еды глаза у Мура загорелись, и он перестал обращать на меня внимание.

— Это вам, — сказала Синтия и поставила поднос подальше от него. — Я сказала, чтобы сняли наручники. Сейчас придут.

— Я могу есть и в наручниках, — заверил ее Мур.

— Это против правил — заставлять заключенного есть в наручниках.

— Вы не заставляете, я сам...

— Простите, — перебила его Синтия, — подождем сержанта.

Мур не сводил глаз с булочки, первым, как я понимаю, пищевым довольствием, которым он заинтересовался.

— Продолжим, — сказал я, — и не увиливайте, как в прошлый раз, не мотайте нам душу. Вы оказались в самом паршивом положении. Чтобы вы поняли это, я коротко изложу, что мы уже знаем из вещественных доказательств, а вы уточните подробности. Итак, первое: вы и Энн Кемпбелл задумали сыграть комедию по меньшей мере неделю назад, когда отец предъявил ей ультиматум. Не знаю, чья это была идея — воспроизвести изнасилование в Уэст-Пойнте... — Я сделал паузу, чтобы посмотреть, как Мур отреагирует, и продолжал: — Но родилась она в болезненном воображении... Вы позвонили Энн в штаб, согласовали время и двинулись на пятое стрельбище. По гравийной площадке заехали за смотровые скамьи и поставили там машину. С собой вы взяли палаточные колья, шнур, молоток, а также мобильный телефон и, наверное, магнитофон. Затем по бревенчатой дороге вы прошли к уборным на шестом стрельбище и, вероятно, сделали контрольный звонок — подтвердить, что вы уже в условленном месте.

Основываясь на уликах и догадках, я минут десять восстанавливал цепочку событий, и с каждой минутой Мур удивлялся все больше и мрачнел.

— Вы набрали номер красного генеральского телефона, и Энн включила магнитофон с заготовленной записью. У вас было минут двадцать до приезда генерала, и вы принялись готовить сцену. Потом Энн Кемпбелл разделась, а вы положили ее вещи в пластиковую сумку и оставили в машине. Правильно я излагаю?

— Правильно.

— Энн Кемпбелл оставила на себе часы.

— Да, хотела проследить за временем. Кроме того, ей был виден циферблат, и это, как Энн надеялась, будет успокаивать ее, пока она ждет родителей.

Странно все это, думал я, когда первый раз увидел Энн раздетую, связанную, с часами на запястье. Я значительно продвинулся с того памятного злосчастного утра — тогда мне казалось, что я вижу работу маньяка, насильника и убийцы.

В действительности же преступление совершалось как бы поэтапно, и началось оно десять лет назад. Я видел то, чего не видели другие, — зловещий итог той страшной ночи.

— Кстати, вы не заметили, было на ней кольцо Уэст-Пойнта? — спросил я Мура.

— Да, было, — ответил он без колебаний. — Оно должно было символизировать связь с ее давним изнасилованием. На внутренней стороне кольца было, разумеется, выгравировано ее имя. Энн собиралась отдать его отцу в знак того, что возвращает ему все дурное и больше не хочет помнить о плохом.

Господи, думал я, какая несчастная женщина. Мне вдруг пришло в голову, что между отцом и дочерью существовала какая-то потаенная, глубокая психосексуальная связь; и, вероятно, Мур понимал это, и Кемпбеллы тоже, хотя ни за что бы не признались.

Мы переглянулись с Синтией, и я догадался, что мы оба думаем об одном и том же.

— Затем вы вышли на стрельбище и выбрали место у стоячей мишени ярдах в пятидесяти от шоссе. Энн легла, раскинула руки и ноги... Кстати, каково чувствовать, что с тобой обращаются как с евнухом?

В глазах Мура замелькали злые огоньки, но он сдержался.

— Я никогда не злоупотреблял доверием женщин-пациентов. Мой метод лечения может показаться вам странным, но он направлен на то, чтобы принести облегчение больному. В данном случае он мог служить катарсисом, душевной разрядкой обеих сторон. И разумеется, мой метод не предусматривает интимную близость со связанным пациентом.

— Вы образец профессионализма, таких надо поискать. Но не выводите снова меня из себя. Я хочу знать, что происходило после того, как вы стянули последний узел.

— Хорошо... Мы обменялись какими-то репликами. Энн поблагодарила меня за то, что я рискнул помочь ей...

— Бросьте оправдательную болтовню, полковник!

Мур сделал глубокий вдох и продолжил:

— Я вернулся к джипу, взял сумку с ее вещами и портфель, в котором привез колья, шнур и молоток. Потом я пошел к уборной и стал ждать.

— Кого? Чего?

— Ее родителей — кого же еще! Кроме того, Энн беспокоилась, что по шоссе кто-нибудь проедет и увидит ее джип. Она и попросила меня немного подождать.

— И что же вы собирались сделать, если кто-нибудь появится? Спрятать голову в унитаз?

Синтия толкнула меня под столом ногой и перехватила инициативу.

— Что же вы собирались сделать, полковник? — вежливо спросила она.

Он посмотрел на нее, перевел взгляд на булочку, потом снова на Синтию.

— М-м... У меня в сумке был ее пистолет, но... Нет, не знаю, что бы я сделал. Ясно одно, я не дал бы Энн в обиду.

— Понятно. И в этот момент вам понадобилось в уборную?

Мур был удивлен догадкой.

— Да... понадобилось.

— Вы были так напуганы, что вам приспичило помочиться, — снова вмешался я. — Потом, как дисциплинированный военный, вы вымыли руки. Что дальше?

Он косо посмотрел на меня и ответил Синтии:

— Потом я увидел свет фар на шоссе. Машина остановилась, открылась дверца с водительской стороны — это был генерал. Светила полная луна, и я разглядел машину миссис Кемпбелл, но самой ее не было... Как я и опасался...

— Опасались? Почему?

— Как вам сказать? Без миссис Кемпбелл ситуация могла выйти из-под контроля. Я не думал, что генерал сможет подойти к раздетой дочери... Будь они только вдвоем, искры бы полетели.

— Вы остались, чтобы слышать разговор между генералом и его дочерью? — спросила Синтия.

— Нет.

— Почему?

— Мы решили, что я не должен присутствовать. Как только я убедился, что прибыл генерал, то забросил сумку с вещами на крышу уборной и по бревенчатой дороге поспешил к своей машине. Там минут пять ходу. Их разговор мог затянуться, а мне хотелось скорее возвратиться домой.

— Когда ехали назад — видели ли какую-нибудь машину?

— Нет, не видел.

Мы с Синтией переглянулись, и я спросил:

— Может, хотя бы видели свет фар впереди или сзади?

— Не видел, это абсолютно точно. И меня никто не видел.

— И пеших на шоссе не было?

— Нет.

— Там, на стрельбищах, вы ничего не слышали, не видели? Около уборных, на бревенчатой дороге?

— Нет, ничего.

— Значит, Кемпбелл убили после вашего ухода... Как вы думаете, кто это сделал?

— Конечно же, генерал, — удивленно промолвил Мур. — Я думал, вы знаете.

— Почему вы так считаете?

— Как почему? Вы же знаете, что произошло. Моя роль сводилась к тому, чтобы вместе с Энн воспроизвести для родителей сцену изнасилования. Я собственными глазами видел там генерала, вскоре Энн нашли задушенной... Кто еще мог это сделать?

— Что Энн ожидала от приезда родителей? — спросила Синтия. — Она вам об этом ничего не говорила?

Мур задумался.

— Мне кажется, Энн ожидала... Она не очень представляла, что они будут делать, но не могли же родители бросить ее и уехать. Волей-неволей они подошли бы к ней, увидели бы ее стыд и позор. Им пришлось бы не только физически снять с нее узы, но и психологически освободить ее и себя. Вы меня понимаете?

— Понимаю вашу мысль, — кивнула Синтия.

— А по мне — от такой теории свихнуться можно, — произнес я.

— И все-таки она бы сработала, если бы приехала миссис Кемпбелл, — возразил мне Мур. — Во всяком случае, дело не кончилось бы трагедией.

— Знаем, куда ведут благие намерения психиатров.

Мур не счел нужным ответить мне и обратился к Синтии:

— Вы не могли бы подвинуть стакан? Умираю от жажды.

Синтия подвинула к нему стакан с молоком. Он взял его обеими руками и одним долгим глотком выпил. Мы молчали, пока Мур смаковал молоко, словно это был любимый им херес со взбитыми сливками.

— Энн не делилась с вами подозрением, что отец может приехать один, впасть в ярость и покончить с ней? — спросила Синтия.

— У нее этого и в мыслях не было. В противном случае я ни за что не согласился бы... не согласился бы с ее планом.

Я не знал, правда это или ложь. Об этом знали только двое. Один из них мертв, другой, сидевший сейчас передо мной, мог и солгать, чтобы уменьшить свою вину. Сам генерал, естественно, догадывался, что он почувствует, если дочь бросит ему вызов, но не мог признаться в этом даже себе, не то что мне. Впрочем, это уже не имело значения.

— Вам и Энн Кемпбелл не приходило в голову, что генерал не сумеет освободить ее? — задала вопрос Синтия. — Я имею в виду не психологически, а реально. Что у него не окажется ножа или приспособления для вытаскивания кольев?

— Мы думали об этом. Поэтому я и воткнул в землю штык... вы, конечно, нашли его.

— Куда вы воткнули штык?

— М-м... между ее ног... Так сделали хулиганы в Уэст-Пойнте. Засадили ее же штык у самой... возле самой ее промежности. И освободили ее только после того, как она сказала, что не донесет на них.

— Понятно... — вымолвила Синтия.

— Энн, конечно, намеревалась шокировать родителей, но знала, что этим же штыком они перережут шнур, потом отец даст ей свою рубашку или куртку. Лифчик я положил рядом с ней, а трусами было обмотано горло. Вы это видели. Именно в таком виде оставили ее в лесу те мерзавцы. Они раскидали ее одежду, и ей пришлось в темноте искать ее. Энн рассчитывала, что они вместе дойдут до джипа, она скажет отцу, что ее вещи на крыше уборной, и он достанет их. Потом она оденется и как ни в чем не бывало вернется в штаб. Утром Энн должна была приехать к родителям и все обсудить с ними за завтраком.

— И она возлагала большие надежды на эту утреннюю встречу? — поинтересовалась Синтия.

— Да, я так думаю. Многое зависело от того, как отец с матерью будут реагировать на инсценировку. По-моему, Энн понимала: каких бы демонов она ни выпустила в ту ночь наружу, как бы отрицательно ни реагировал отец, хуже не стало бы. Шоковая терапия — рискованная вещь. Но когда нечего терять и человек дошел, как говорится, до ручки, он готов поставить на карту что угодно.

Синтия снова закивала, как и рекомендуется в пособии по ведению допросов. Реагируйте положительно, соглашайтесь, поддакивайте. Не делайте каменное лицо, не вставайте в судейскую позу, не принимайте скептический вид, когда подозреваемый или свидетель дает показания. Просто кивайте, как делают психиатры во время терапевтического сеанса. Ирония в том, что Мур понимал истинный смысл этой хитроумной техники, но все, что ему было нужно в его теперешнем физическом и душевном состоянии, — это кивок, улыбка и дурацкая булочка.

— Кемпбелл не сказала, почему надеялась на эту встречу? То есть почему именно сейчас, после стольких лет, появились эти надежды?

— Видите ли... Энн была готова простить своих родителей. Она хотела сказать им что-нибудь доброе и обещать что угодно — лишь бы наладить отношения. Ей надоела война, Энн устала от нее, и катарсис наступил до того, как она отправилась на стрельбище. Энн была полна надежд на мир, буквально опьянена предстоящим успехом. Такой я не видел ее со дня нашей первой встречи. — Мур глубоко вздохнул. — Я знаю, что вы обо мне думаете, и не виню вас, но я поступал так от чистого сердца... Энн ведь и меня заворожила, хотя и по-другому. Потому я и взялся за то, что по всем представлениям было — как бы это сказать... неортодоксальным. Если бы только вы видели ее... Нервничала и радовалась, как девчонка... радовалась, что наконец прекратится этот долгий кошмар... В принципе я понимал, что вред, который она нанесла себе и другим, не исчезнет как по мановению волшебной палочки. Мало сказать родителям: «Я люблю вас и все вам прощаю... Только вы тоже простите меня», — но она верила в это, и я тоже поверил... К сожалению, Энн ошиблась... Я тоже недооценил отцовскую злобу... Она думала, что снова будет счастлива... Какая жестокая ирония... То и дело повторяла, что скажет родителям ночью... и потом, за завтраком...

И тут случилось непредвиденное. Две крупных слезы скатились по щекам Мура. Он закрыл лицо руками.

Синтия встала, положила ладонь на его плечо и жестом позвала меня. Мы вышли в коридор.

— Отпусти его, Пол.

— Черта с два!

— Ты хотел допросить его здесь, за решеткой, — ты это сделал. Пусть теперь поспит у себя в кабинете, побудет на траурной церемонии. Мы поговорим с ним еще завтра или послезавтра. Никуда он не денется.

— Ну хорошо! Господи, до чего же я стал мягкотелый!

Я пошел в караулку, заполнил бланк условного освобождения из-под стражи — ненавижу эти бланки! — и вышел в коридор, где меня ждала Синтия.

— Радуйся, твой подопечный свободен, но только в пределах базы.

— Ты хорошо сделал.

— Неизвестно.

— Пол... Гневом не поправить положение вещей. Мстительность не ведет к справедливости. Ты должен извлечь урок из случившегося. Энн Кемпбелл не сумела этого сделать. Ее судьба — наука нам всем.

— Спасибо за совет.

Мы вернулись в нашу каптерку, поделили распечатки, принялись читать, но я вспомнил кое о чем.

— А куда делся штык? — воскликнул я.

— Не знаю. Если генерал не подходил к дочери близко, он его не видел и, следовательно, не знал, что может разрезать шнур. Он изложил нам две версии: по одной он якобы пытался вытащить колья, по другой — не мог заставить себя приблизиться к дочери. Ни в той, ни в другой версии штык не упоминался.

— Верно. Затем состоялся следующий выход на сцену. Допустим, это был Кент. Он видит штык, перед ним возникает дилемма: освободить Кемпбелл или... Потом приехали Фаулеры со своим ножом... Энн была уже мертва. После появляются сержант Сент-Джон и полицейская Кейси. Не знаю, кто взял штык, но это любопытно... Если мы принимаем вторую версию генерала о том, что он не приближался к дочери, значит, не он. Убийце штык без надобности, Сент-Джону и Кейси — тоже.

— Ты хочешь сказать, что штык взяли Фаулеры?

— Фаулеры увидели: штык воткнут между ее ног — и поняли, что генерал солгал им, уверяя, будто пытался освободить дочь. По второй версии он не приближался к ней, им даже пришлось кричать, чтобы услышать друг друга. Увидев штык, Фаулеры поняли, что Кемпбелл мог освободить дочь, но не сделал это. И вот результат — Энн мертва. Они не могли рассказать генералу о штыке и не хотели, чтобы он узнал о нем из официального сообщения, и потому взяли штык и выбросили. Тем самым оказали генералу очередную услугу.

— Похоже, ты прав. А кольцо?

— Ума не приложу.

— Тоже Фаулеры?

— Очень может быть. Еще одна услуга, хотя я ее не понимаю. Не исключено, что кольцо снял убийца на память. Не думаю, чтобы так омерзительно поступили Сент-Джон и Кейси. Однако неизвестно, как поведут себя люди, наткнувшись на труп. Опять же и генерал мог подойти к дочери поближе, вытащить штык, чтобы перерезать шнур, но передумал, снял кольцо, заявив, что она позорит форму, вернее было сказать — отсутствие таковой, — и поехал к Фаулерам. Кто это знает? Кому это интересно?

— Мне интересно. Я хочу разбираться в человеческих поступках и знать, что происходит у людей в душах. Это важно, Пол. Только благодаря этому наша работа сложнее и интереснее, чем говорится в учебниках. Неужели ты хочешь стать таким же, как Карл Хеллман?

— Иногда хочу, — усмехнулся я.

— Тогда ты не доберешься до мотива преступления, не отличишь хорошее от плохого.

— Меня это устроит.

— В тебе сейчас говорит дух противоречия.

— Раз уж заговорили о мотивах, любви, ревности, ненависти, давай-ка по-быстрому прочитаем эту дрянь.

Из дневника мы узнали не только о том, как Уильяму Кенту нравилось заниматься любовью, но и нечто гораздо более важное — что он становился проблемой для Энн Кемпбелл.

— Вот запись, сделанная в прошлом месяце, — сказал я и начал читать вслух: — «В Билле снова заговорил собственник. Я думала, что это в прошлом. Он приехал сегодня вечером, когда у меня был Тед Боуз. Мы с ним еще не спустились вниз. Они выпили с Кентом в гостиной, и тот начал корчить из себя начальника. Потом Тед уехал, а мы с Биллом поругались. Он говорит, что если я выйду за него замуж или просто буду жить с ним, то бросит жену и работу. Билл знает, почему я занимаюсь с ним и другими мужчинами тем, чем занимаюсь, но ему взбрело в голову, что между нами что-то серьезное. Он настаивает, я возражаю. Сегодня ему даже секс был не нужен. Он говорил и говорил. Я дала ему выговориться, хотя мне не по сердцу то, что Билл говорит. Почему некоторые мужчины думают, что с дамой надо быть рыцарем в сияющих доспехах? Я сама себе рыцарь и дракон, живу в собственном заколдованном замке. Все остальные — пешки в моей игре. Билл не очень проницателен, он этого не понимает, а объяснять я не собираюсь. Я сказала, что подумаю над его предложением, а до того не будет ли он любезен приезжать ко мне только тогда, когда мы условимся. Билл разозлился, даже ударил меня. Потом сорвал с меня одежду и взял прямо на полу. Когда насытился, ему стало легче, но уехал он тем не менее в дурном настроении. Он становится опасен, но мне все равно. Если не считать Уэса, Билл единственный, кто смеет угрожать мне и поднимать на меня руку. Тем он и интересен».

Я поднял голову, и мы с Синтией обменялись взглядами. Да, полковник Кент был опасен. Нет никого опаснее чопорного чистюли, когда его охватывает страсть и он теряет голову. Я хотел прочитать другую запись, однако раздался стук, и дверь отворилась. Я думал, что пришла уорент-офицер Кифер, но на пороге появился полковник Кент. Интересно, как долго он стоял за дверью?