Дочь палача

1

У помощника палача было много имен: живодер, коновал, золотарь, потрошитель, вешатель. И Ночной человек. И как бы там его ни называли, все неизменно относились к нему с презрением и глубоким отвращением. Сам палач вызывал у людей почтительный ужас. На долю его помощника не доставалось даже этого: его считали в обществе самой презренной тварью.

Как правило, помощники палача набирались из матерых преступников и убийц. Поэтому у них часто не хватало языка или ушей, но руки и ноги были целы, поскольку это требовалось для дела. Такой человек был вынужден скрываться от посторонних глаз, выходить из дома только ночью — иначе в него плевали и швыряли камнями. Отсюда и пошло прозвище — Ночной человек.

Помощник палача в Гростенсхольме не был исключением. Однако язык и уши ему удалось сохранить — подобно многим своим собратьям по профессии, он предпочел стать живодером и избежать тем самым наказания. Это был мрачный и свирепый человек, вынужденный коротать свои дни в избушке на окраине леса и срывавший злость на дочери Хильде.

Когда-то в молодости Ночной человек был женат, но потом ступил на преступный путь и, устрашившись наказания, напросился в живодеры. Он ждал в каторжной тюрьме, пока освободится эта сомнительная должность, и через год выйдя на свободу, узнал, что его жена умерла, оставив ему одиннадцатилетнюю дочь и жалкую избушку в лесу. Он ощутил тогда такую горечь и мстительную злобу на весь мир, что с благодарностью и великим злорадством приступил к исполнению обязанностей живодера, не задумываясь над тем, что это повлечет за собой. С годами его горечь становилась сильнее, переходя в скорбную ненависть. И свидетелем всего этого была Хильда.

Прошли годы, она стала взрослой. Ее видели изредка снующей между избушкой и надворными постройками на опушке леса, видели, как она возвращается домой с корзиной ягод. Но она никогда не подходила близко к людям, и даже выпивохи, одно время наведывавшиеся в избушку живодера, ни разу ее не видели. Кроме них туда никто не захаживал — ни у кого не было желания выслушивать его мрачное нытье. Лишь изредка, в силу необходимости, приходили заказчики — и от них она тоже скрывалась.

И вот, в один из холодных и сырых дней первой половины лета 1654 года…

Андреас Линд из рода Людей Льда вспахивал небольшой участок неподалеку от Липовой аллеи. Он уже не один год присматривался к этой полоске леса, полагая, что она годится под пахоту. На вид почва была не особенно каменистой, а подлесок не слишком густым, так что место легко можно было расчистить. И вот он решил, наконец, заняться этим.

Андреасу было двадцать семь лет, и он все еще не был женат. Он знал в лицо всех деревенских девушек, но ни одна из них не зажгла в нем пламя страсти.

Нет, ему больше нравилось идти за конем, держа руки на плуге и глядя, как вздымается перед ним черная, плодородная земля. В самом деле, это была отменная пахотная полоска, и лучше всего она подходила для ячменя…

Лемех плуга наткнулся на камень, и пришлось остановить коня. Это был не слишком большой камень, так что он без труда отбросил его в сторону. Андреас вообще был силачом. Взобравшись на кучу камней, он посмотрел на деревню. Поблизости не было ни души. Он сидел на огромном валуне, обхватив руками колени. Отсюда хорошо была видна Липовая аллея. Добротный дом. Отец и мать считали для себя делом чести содержать его в порядке и сами занимались хозяйством. И хотя Линде-аллее не относилась к числу самых больших усадеб в округе, ее все же считали крупным поместьем.

Гростенсхольм тоже хорошо выглядел. Но раньше, когда владельцами его были Таральд, Ирья и Лив, он был более величественным. Теперь же, когда он перешел в руки молодого Маттиаса, трудно было сказать, как все повернется, Маттиас был врачом — и только. Ему бы хорошего домоправителя…

Маттиас тоже не был женат, хотя ему было за тридцать. Андреас улыбнулся. Ему было приятно думать о Маттиасе — об этом удивительном человеке. «Ему вообще не следует ни на ком жениться, — подумал он, — Маттиас всецело отдает себя людям. Женитьба связала бы его по рукам и ногам, не оставив времени на окружающих».

Впрочем, это была эгоистическая мысль: Маттиас тоже имел право на личную жизнь. Хотя до сего времени он, казалось, не очень-то нуждался в ней.

На опушке леса, неподалеку от пашни, Андреас заметил маленькую, жалкую избушку и подумал с дрожью, что там живет живодер. Ночной человек и его дочь. И тут как раз он увидел женскую фигуру, направляющуюся к сараю. Наконец-то он увидел Хильду! Он даже не думал, что сможет увидеть ее так близко! Она ведь никогда не появлялась среди людей, никто не был знаком с ней.

Он помнил о ней с тех пор, как увидел мельком ее силуэт: это было несколько лет назад, белой летней ночью, на молодежном гулянье, на лесной поляне, где обычно плясали. Неподвижная фигура среди деревьев, на внушительном расстоянии от веселой, шумной толпы. Все видели лишь ее силуэт — силуэт дочери Ночного человека. Кто-то приблизился к ней, чтобы подразнить ее и выразить свое презрение, но она тут же исчезла в тени деревьев и больше уже не показывалась. И он вместе с остальными смеялся тогда над этой странной девушкой.

И вот теперь он чувствовал укоры совести, теперь он был старше и понимал больше.

Внизу, в свете пасмурного дня, перед ним лежала деревня. Церковь выглядела неважно. Священник заводил разговор о том, чтобы отремонтировать башню, но никто не хотел его слушать: крестьяне не желали раскошеливаться. Он различил крышу дома, в котором жили Калеб и Габриэлла. Своих детей, кроме мертворожденной дочери, у них не было, и они взяли на воспитание девочку Эли. И мало кто из родителей так радовался своим детям, как они — Эли, и теперь многие уже забыли, что это не их дочь. Маленькая, счастливая семья! Андреас улыбнулся. Калебу было тридцать шесть, Габриэлле — двадцать шесть, а Эли — шестнадцать: промежуток ровно в десять лет! И если бы их дочь была теперь жива, ей было бы шесть лет. Впрочем, это к лучшему, что она умерла: Калебу и Габриэлле было бы нелегко воспитывать злое существо из рода Людей Льда.

Сам же Андреас был совершенно уверен в том, что у него будут нормальные дети и что ему, пожалуй, подошло время обзавестись ими…

Прежде всего она должна быть хорошей хозяйкой. Впрочем, это не к спеху.

Глубоко вздохнув, Андреас резко поднялся, так что хрустнули суставы — пора было приниматься за работу, чтобы успеть все закончить к вечеру.

Он работал без передышки. «Пропашу одну полоску, — думал он, — потом еще одну, потом еще…»

Набухшее дождем небо стало темнеть над верхушками деревьев, когда он принялся распахивать последнюю узкую полоску между двумя валунами. Он хотел прихватить и ее, с виду она была такой соблазнительной, травы на ней почти не было.

Плуг наткнулся на что-то мягкое. Андреас напрягся, но что-то мешало — не камень, не корень дерева, а что-то более мягкое. Наклонившись, Андреас отбросил в сторону ком земли. Ком отвалился легко, словно тут недавно копали. Под ним виднелось что-то напоминающее ткань. Темное, толстое сермяжное сукно. Вырвав с корнем пучок травы, он увидел наполовину разложившееся лицо.

Андреас отпрянул назад, почувствовав тяжесть в теле. Молниеносно вытащив из земли плуг, он поднял его над жуткой находкой и хлестнул коня. Добежав до края распаханного клина, он высвободил плуг, вскочил на коня и во весь опор, без седла, поскакал домой.

Он хорошо понимал, что найденный им труп был захоронен не по-христиански. Время от времени грешников хоронили за кладбищенской оградой. Но это был явно не несчастный случай, да и чумы не было столько лет… Не оставалось никаких сомнений в том, что все было проделано тайно.

Додумывать до конца эту мысль он не хотел, нужно было сначала посоветоваться с кем-то. Жаль, что нотариуса Дага Мейдена уже нет в живых! Теперь ему придется обратиться к судье, а это не слишком приятный человек. Впрочем, Калеб хорошо разбирается в правах и законах. Да, Калебу тоже надо сообщить об этом. Эта мысль успокоила Андреаса.

Увидев, как он на полном скаку, словно сумасшедший, въехал во двор, все выбежали навстречу. Дед Аре, который в свои шестьдесят восемь лет был стройным, как юноша, отец Бранд, уравновешенный, широкоплечий, с седеющими волосами, мама Матильда, не худеющая с годами, все так же крепко сбитая, — все они вопросительно установились на него, пока он слезал с коня.

— Андреас, — сказал Бранд, — у тебя совершенно серое лицо. Что случилось?

— Я обнаружил там, наверху, убитого человека в земле. Надо сейчас же сообщить об этом судье, чтобы он не смог обвинить нас в том, что мы слишком долго молчали.

— Конечно! Я сейчас же пошлю за ним дворового мальчика!

Судья жил в соседней деревне, это было недалеко, за холмом.

— И к Калебу тоже, — сказал Андреас.

— Хорошо, так и сделаем.

Весть об этом тут же разнеслась по всей усадьбе. Люди побежали к лесу — одни из любопытства, другие — из страха: все дворовые спешили туда, стараясь опередить друг друга.

Андреас остановил эту толпу любопытных.

— Не заходите на пашню, вы затопчете все, и тогда вам достанется от судьи! — крикнул он им. — Если хотите посмотреть, забирайтесь на кучу камней!

Бранд и Аре осмотрели труп.

— Фу, — сказал Бранд, — могу себе представить, как ты испугался, Андреас.

— Взгляните на куски дерна, — глубокомысленно заметил Аре. — Как крепко они прилажены друг к другу! Это сделали еще весной!

Дворовые подошли поближе и в страхе отпрянули, некоторые побежали прочь, лица у всех позеленели.

— Кто бы это мог быть? — боязливо спросил конюх.

— Похоже, что это женщина, — заметил Андреас. — Не пропадал ли кто-нибудь в округе?

Об этом не слышали.

Аре продолжал осматривать дерн, осторожно ощупывая кочки.

— Взгляните сюда, — негромко произнес он, так что все напрягли слух. — Видите, как дерн разделен на квадраты? Каждый квадрат точно прилажен к другому, не так ли?

Увидев это, все закивали.

— И это, бесспорно, сделано нынешней весной. А теперь посмотрим, что здесь!

Глаза всех присутствующих устремились туда, куда он указывал: неподалеку от трупа лежали еще прямоугольные куски дерна.

— Кто-нибудь сможет приподнять их?

Никто не выразил желания.

Один из стоящих ближе к лесу людей взволнованно воскликнул, указывая на что-то:

— Здесь тоже есть следы квадратов, хозяин!

Аре и Бранд подошли к нему. Человек оказался прав: в двух местах слабо виднелись следы квадратов.

— Думаю, нам нужно дождаться судью, — решил Аре. — Кто-нибудь может сходить за Маттиасом?

Все знали Маттиаса, доктора Мейдена. Две дворовые девушки побежали за ним, не в силах больше оставаться здесь.

— И священника тоже позовите! — крикнул им вслед Бранд. Это было для девушек менее привлекательно. Остальным он пояснил:

— Мы должны обезвредить это место, чтобы здесь не поселились злые духи.

И тут большинство присутствующих женщин вдруг вспомнили, что у них может подгореть еда, что коровы ждут недоенные и так далее. Кое-кто из мужчин тоже удалился.

Пришел Маттиас. Как всегда, приветливый, с добрыми глазами, он одним своим появлением подействовал на всех успокаивающе. Он не хотел ничего предпринимать, пока не приедет судья, однако заметил вслух:

— Это женщина. Она уже не молодая, судя по седым волосам. Одежда из добротной сермяжной ткани.

И тут он сделал то, на что не решались остальные: приподнял куски дерна рядом с головой женщины. Многие закрыли при этом лица руками, но потом стали украдкой смотреть между пальцев.

Как все и думали, там был еще один мертвец. Тоже женщина, захороненная совсем недавно. Муравьи и другие насекомые поползли в стороны от ее почти нетронутого лица, когда подняли кусок дерна. Эта женщина была намного моложе. Она не была красавицей, на вид ей было за тридцать, волосы ее все еще лежали изящными волнами.

Все стояли молча, глядя на оставшиеся участки, покрытые квадратами дерна.

— Нет, — сказал Бранд, — пусть судья сам это сделает.

Пришли люди из Гростенсхольма. А те, кто расположился на валунах, увидели наверху, на лесной поляне, одинокую женскую фигуру. Она стояла совершенно неподвижно, повернувшись к собравшимся.

Живодера рядом с ней не было.

— Темнеет, — сказал Аре, глядя на небо.

— В это время года не бывает совсем темно, — заметил один из мужчин.

— Да, но погода пасмурная.

Судья и священник появились почти одновременно. Оба тяжело дышали. За ними небольшими группами подходили жители деревни.

— Что здесь случилось? — ворчливо спросил судья. Он был, как большинство судей, из немцев и плохо говорил по-норвежски. Рослый и тучный, совершенно несимпатичный: маленькие свиные глазки, большой, вялый рот… Да еще глуп к тому же. Казалось, он видит вокруг себя только ненависть и сам ненавидит всех. Самой большой его страстью были деньги. Богатство и власть! Никаких других интересов в жизни он не имел.

Андреас все объяснил. У судьи был такой вид, будто он ничего иного и не ожидал от норвежских крестьян. Священник же охал и был взволнован.

— Не могли бы вы помолиться за души усопших и тем самым очистить место от злых духов, господин пастор? — спросил Бранд.

— Мы ведь еще не знаем, кто эти женщины, — пожаловался священник. — Над грешницами я не читаю заупокойных молитв…

— Если они грешницы, то тем более следует помолиться за них, — сухо заметил Аре. — Иисус не поворачивался спиной к грешникам.

Недавно прибывший священник понял, что никто в деревне не смел перечить сыну Тенгеля из рода Людей Льда. Бросив на Аре колкий взгляд, он помолился о том, чтобы злые духи успокоились.

Все вздохнули с облегчением.

Судья произнес, воздев к небу глаза:

— Иисус Христос! Не могло же это быть… — Он снова опустил голову. — Нет, конечно, нет!

Все слышали его слова. Калеб поднялся во весь рост, многие подошли ближе к нему.

— Что вы имеете в виду? — строго спросил Бранд у судьи.

— Нет, это невозможно.

— Говорите же!

— Поговаривают, что в горных ущельях вот уже два года бродит человеко-волк. У нас это называется оборотнем. Примерно год назад была растерзана одна женщина. А в лесу нашли трехногого волка…

Молоденькая девушка зажала рукой рот и закричала:

— А-а-а! Мама!

— Оборотень? — сердито спросил Аре. — Вам не следовало бы пугать людей!

— Нет, я сказал только, что это всего лишь слухи…

Один из мужчин неторопливо произнес:

— Однако все четыре непотребные могилы здесь. Разве покойники не женщины? Разве все произошло не здесь? Нападение на одиноких женщин при полной луне…

Две девушки закричали. Кое-кто посмотрел на небо, стараясь определить, далеко ли до полнолуния, но луны не было видно. Остальные стали оглядываться, нет ли кого в лесу.

— Трехногий волк? — сказал один из мужчин. — Почему же он трехногий?

— А разве ты не знаешь? — огрызнулся судья. — Оборотень — это человек, превращающийся в волка при полной луне. И поскольку это человек, то у него нет хвоста. А это позор для волка, поэтому он и волочит одну ногу сзади, словно хвост, а сам бежит на трех ногах.

— Уфф… — вырвалось у кого-то из собравшихся.

Судья строго взглянул на всех.

— Так что посматривайте за своими мужьями, женщины! Если кто-то собирается ночью из дому, зовите меня! Внимательно смотрите на их зубы! На них могут остаться лоскуты материи, а на лице — следы крови…

Аре тихо вздохнул.

— А женщинам в интересном положении следует сидеть по вечерам дома, — продолжал судья. — До них оборотень особенно охочь.

— Кончай болтовню, — прямолинейно заметил Андреас. — Такое может случиться у вас на родине, а в Норвегии оборотней нет!

— А вот и есть! — вспылил судья. — У вас есть медведи, разрывающие на части женщин и детей. У нас же таких не водится.

— В самом деле, — спокойно заявил Аре. — Еще во времена викингов бывали оборотни. Но мне кажется, нет необходимости толковать об этом, пока мы не узнали, кто эти женщины. И я думаю, что если это в самом деле оборотень, зачем ему тащить сюда незнакомых женщин?

— В самом деле! — сказал другой мужчина. — А что произошло с Лизой Густава? С той, что отправилась прошлой осенью на работу? Она обещала написать домой, но от нее нет никаких известий. И она не вернулась к Рождеству, как обещала.

— Она уехала вечером? — спросил судья.

— Этого я не знаю. Можете спросить у Густава.

— Разумеется, я спрошу, — угрожающе произнес судья.

Темный и молчаливый лес стоял за их спинами. Все жались друг к другу, всем боязно было одиночества. Серое небо низко нависло над деревьями, а среди деревьев мог кто-то прятаться… Аре приказал зажечь факелы. Из Линде-аллее и из Гростенсхольма пришли люди с лопатами и начали осторожно копать.

Присутствующие напряженно следили за происходящим, то и дело бросая многозначительные взгляды на одиноко стоящий посреди опушки домик.

Судья тоже смотрел по сторонам.

— Кто живет в этих местах? Чьи это владенья? — сердито крикнул он, нарушая вечернюю тишину. Ему ответил Маттиас:

— Это Линде-аллее и Гростенсхольм. А еще избушка помощника палача. А выше, в лесу, ферма Клауса.

— Клаус давно уже умер, — сказал священник. — И его Роза тоже.

— Да, теперь там живет один Йеспер, после того как сестра его вышла замуж, — ответил Маттиас.

— Есть здесь еще какое-нибудь жилье?

— Поблизости ничего больше нет.

— Гм…

Судья пристально взглянул по очереди на Аре, Бранда и Андреаса из Линде-аллее и Маттиаса и Таральда из Гростенсхольма. Его взгляд остановился на Андреасе.

— Вы, конечно, хорошо знаете этот участок, — с инквизиторской интонацией в голосе произнес он.

— Да. Но если вы думаете, что я настолько глуп, что зарываю здесь покойников, тогда я не знаю, кто из нас глупее, — сухо ответил Андреас.

Его ответ показался судье логичным.

— У вас ведь есть родня еще в одном поместье, не так ли? В Элистранде. Этот Калеб, откуда он, собственно, родом?

— Не думаю, что нам следует вмешивать его в это дело, — холодно произнес Андреас. — Это прекрасный человек, его все здесь уважают. Вы можете спросить, о чем вам нужно, его самого — он стоит позади вас.

Судья быстро повернулся. Он не знал в лицо всех жителей округа и раньше никогда не встречался с Калебом. Увидев белокурого гиганта, он подался назад.

А Андреас продолжал со скрытым раздражением в голосе:

— Кстати, Калеб хорошо разбирается в законах. Он может вам помочь в этом деле.

Судья проворчал что-то насчет дилетантов.

— Напрасно, — сказал Андреас, — Калеб прошел школу у нотариуса Дага Мейдена и уже много лет заседает в Лагтинге[1].

Судья прикусил язык и с этого момента старался помалкивать. Такого рода дела были для него необычны, и он, судя по всему, не прочь был перевалить все на плечи Маттиаса, Калеба и этих парней из Линде-аллее. Его властный голос звучал теперь как эхо их голосов, он повторял их слова, будто они принадлежали ему самому. Никому не понравился судья — самонадеянный и интересующийся лишь тем, чтобы выманивать у людей деньги.

Из толпы, стоящей возле груды камней, послышался голос:

— Здесь тоже что-то есть!

Куски дерна осторожно приподняли. Здесь было трудно разглядеть, что находится под землей: захоронение было давним, тела начали оседать.

— Уже слишком темно, — пожаловался Маттиас.

— Да, уже совсем стемнело, — повторил, как эхо, судья. — Продолжим раскопки утром.

— Да, — согласился Калеб. — Но на всякий случай снимем сейчас остаток дерна.

Через час был снят дерн со всего участка, клином вдавшегося в лес. Всего было найдено четыре женских трупа, хотя почву исследовали во многих местах.

Четыре трупа: один совсем свежий, другой лежал здесь с весны, остальные были прошлогодними — первый, возможно, лежал здесь с осени, второй — с самого лета.

Кто они? Откуда они прибыли? Кто их убил? Какой смертью они умерли?

Маттиас и Калеб стояли в толпе людей из Линде-аллее и обсуждали все это, когда судья потихоньку позвал их. Он стоял, наклонившись над женщиной, которую убили последней.

Они подошли.

— Взгляните сюда! — пробормотал он. — Что вы на это скажете?

Смахнув землю с руки женщины, он поднял грязную веревку.

— Она была привязана к ее руке, — пояснил он. Веревка оказалась длинной: он держал ее в вытянутой руке, но часть ее по-прежнему лежала на земле. Аре потрогал веревку.

— Плетеная, — заметил он.

— Из нескольких веревок, — угрюмо вставил судья. — Здесь девять тонких веревок! Уже за одно это следует привлечь кого-то к суду.

Все подавленно молчали.

— Не болтайте об этом, — предостерегающе произнес Аре. — Если об этом узнают, вся деревня будет в истерике. Хватит с нас здесь процессов над ведьмами! Уж лучше говорите им про вашего оборотня!

— Но это неопровержимая улика! — запротестовал судья. — Ведь в прошлом году мы схватили в соседней деревней одну ведьму! Мы напали на след ведьмовства!

— Хорошо, завтра утром мы расследуем все это. А пока следует держать язык за зубами, чтобы не будоражить людей. Выставим на ночь охрану, остальные же пусть отправляются по домам!

Судья сжал зубы, но согласился.

Была уже ночь, когда толпа спустилась в деревню. Йеспера не было среди собравшихся: его ферма находилась в такой лесной глуши, что он не мог видеть происходящего. Но всем было известно, что он закоренелый бабник.

Ночной человек тоже не показывался.

Люди разошлись по домам, чтобы наутро снова собраться. Но далеко не все легли спать. Темные тени сновали в ночи, никто не хотел думать о ведьмовской веревке, в голове у всех было совсем другое, все гадали об одном и том же, мысленно представляя себе свою жертву — Ночного человека. Теперь у них действительно был повод, чтобы расквитаться с ненавистным живодером. Кому, как не ему, становиться оборотнем?