Дочь палача

10

Часы в прихожей пробили одиннадцать — с боем у них было что-то не в порядке, на самом деле было только девять.

Маттиаса все еще не было.

Габриэлла по-прежнему сидела в комнате девочки. Хильда позвала Эли, чтобы та осталась с Йонасом.

Дом почти опустел, работники, приходящие на день, разошлись. Дрожащими руками Хильда набросила на голову и на плечи черную шаль и завязала концы вокруг талии. Обратившись к Господу с тихой, краткой молитвой, она вышла из дому. Никогда сердце ее не билось с такой силой! Оно готово было выскочить из груди.

Только бы все были на своих местах!

Первый из них должен был караулить двор, имея при себе ружье, заряженное серебряными пулями. «Нечего бояться!» — успокаивала она себя. Андреас и Калеб организовали все как надо, они даже прихватили с собой бочонок пива, на случай, если придется долго ждать. Мысль об этом успокаивала ее.

Она не хотела заставлять их ждать слишком долго: ей надо было пройти путь до избушки и обратно как можно скорее.

Облака были такими плотными, что она никак не могла определить, где находится луна. Может быть, луна еще не поднялась? Нет, она уже должна была подняться.

Эти… которые показываются только в полнолуние… разве им не нужно видеть луну, чтобы выходить из своих укрытий? Она надеялась, что это так.

Вдали, за церковью, чернел лес.

«Нет, я поверну назад, я не могу…»

Пустяки, чего тут бояться? Разве она не прожила всю жизнь в лесной избушке? Разве она не осмелится сходить туда сейчас, один-единственный раз?

На секунду прикрыв глаза, Хильда начала свой долгий, трудный путь.

Шаги ее были неуверенными. Был бы у нее с собой какой-нибудь фонарь или факел!

«Мама, — думала она, — мама, взгляни на свою дочь, ты ведь всегда была так добра ко мне! Почему ты умерла такой молодой? Почему хорошие люди всегда умирают первыми, а плохие живут дольше?»

Направляясь из Элистранда в сторону церкви, она снова чувствовала себя дочерью палача, одинокой, не имеющей друзей. Но теперь она чувствовала себя еще более одинокой, чем когда-либо.

Маттиас так и не пришел. Теперь он уже не остановит начатое. Переживая это разочарование, она поняла, какое доверие питала к нему. Как он будет расстроен, узнав, что она подвергает себя опасности, досадуя на то, что не смог помешать этому. Но ему ничего об этом не сказали. Возможно, он до сих пор ничего не знает?

Она уже должна была пройти мимо первых своих «телохранителей». Где же следующий пост? Какое же расстояние между ними? Если бы они подали ей хоть какой-нибудь знак! А если их нет здесь? А если вообще никого нет?

Мысль об этом вызвала в ее душе панику. Она мысленно представляла себе весь длинный путь к лесу — и никого, никого на всем этом пути! Лишь одна она и…

Их план основывался на том, что им предстояло схватить человека. А если это не человек? Как скоро они смогут в этом случае придти на помощь? Станут ли они ее защищать? Не разбегутся ли?

Серебряные пули! А если они промахнутся? А если не решатся стрелять, боясь задеть ее?

Все может быть.

Хильда остановилась на узкой тропинке. Еще не поздно было повернуть назад.

Но как же те, что, возможно, затаились вдоль дороги?.. Им придется лежать так всю ночь и напрасно ждать ее?

Она пошла дальше.

Вот показалась церковь. Неужели священник действительно стоит на посту? Хильда сомневалась в этом. Этот новый священник был не особенно сговорчив, он был о себе слишком высокого мнения. Он не захочет весь вечер напролет стоять в карауле!

Кладбищенская ограда… Она направилась вдоль нее, украдкой бросая взгляд на могилы. Не прячется ли там кто-нибудь?

Сердце ее колотилось.

Нет, там были только надгробные плиты.

Хуже всего было то, что даже если бы она и увидела сторожей, ее бы это не успокоило. Ведь она не могла знать наверняка, что это были за люди, желали ли они ей добра.

Калеб сказал, что вся деревня теперь знает о ее намерениях, так что виновный тоже должен об этом узнать.

Она прошла мимо церкви.

Первый этап миновал. Хоть какое-то облегчение… Где-то вдали Эли и Габриэлла сидят в тепле, за закрытыми дверьми, в полной безопасности. Если бы она была сейчас с ними!

Она шла по церковной аллее: высокие деревья по обе стороны дороги. Стволы достаточно толстые, чтобы за ними можно было спрятаться. А что, если кто-то набросится на нее?

Она заставила себя улыбнуться: волки не прячутся за деревьями. Во всяком случае, обычные волки.

Она ускорила шаг. «За каждым деревом, за каждым деревом… — вертелось у нее в голове, — за каждым деревом может кто-то стоять…»

Кто же?

Тот самый.

По обе стороны аллеи было открытое пространство. А любой бегущий зверь быстро одолеет поле.

Разве не должен был здесь стоять пост? Они, что, забыли?

Вот она вышла на дорогу. Слава Богу! Но самое худшее было еще впереди.

Там, где начиналась канава, разделяющая два поля, должен был лежать в засаде человек, она это знала. Поэтому она шла спокойнее.

А был ли он здесь?

Нет, какие глупые фантазии!

Одолев трудный участок возле церкви, она немного расслабилась, словно корабль, попавший в штиль. Она надеялась встретить здесь постового, да и местность хорошо просматривалась.

В деревне все было тихо. Все сидели по домам! Ведь было полнолуние!

Зачем же ее понесло в такой поздний час? Почему она не осталась в спокойном, уютном Элистранде вместе с Эли и Габриэллой?

Августовский вечер был прохладным. Но зубы ее дрожали вовсе не от того, что она продрогла: просто участок открытой местности она уже прошла.

Потихоньку позвать сторожа, чтобы он откликнулся? Она не имела на это права.

Начинался неприятный участок: канава между двумя полосками высокой ржи. Из этой ржи мог выскочить кто-то и одним прыжком догнать ее — и никто не пришел бы на помощь.

Здесь должны были близко друг к другу стоять люди. Но она пока не обнаружила ни одного из них. Страх охватил ее: здесь не было никого! Нигде никого не было! Но они ведь обещали! Значит, они здесь. Где-то рядом. Мысль об этом утешала.

Она думала о том, что же выгнало ее из дому в эту темную ночь полнолуния, думала о своей прежней жизни, удивляясь тому, как быстро она освоилась среди людей. В тот раз, когда Андреас и Маттиас появились в избушке… разве тогда она не была полудиким животным? Убегала прочь, закрывала лицо, не осмеливалась заговорить с ними… Но их спокойная приветливость вернула ей мужество и волю к жизни. Вся их большая семья совершенно естественно приняла ее — с таким пониманием! Она осмелилась выползти из своей ракушки, и теперь она не сможет залезть туда обратно. Она стала человеком, она — как все люди в округе — обрела самоуважение и чувство собственного достоинства.

Смерть отца сыграла большую роль в ее жизни, этого невозможно было отрицать, с этим трудно было смириться, но так оно и было.

Было ли правдой то, что он сказал — что без нее ему было бы намного лучше? Он привел бы в дом женщину? Значит, Хильда просто выбросила на ветер шестнадцать лет жизни?

Нет, она знала, что он ошибается. Конечно, они действовали друг другу на нервы, но она помнит, как однажды была больна: отец был просто в ярости, он был не в состоянии приготовить себе еду, все валилось у него из рук, он сидел дома голодный, никто не заправлял его постель, в доме был такой беспорядок, словно там побывали воры.

Нет, один он жить не мог. Он бы просто спился, перестал бы вообще есть. А она дала обещание матери.

Хильде никогда не приходило в голову обвинить мать в том, что она разрушила ее юность. Мать продолжала оставаться для нее близким человеком, мать была для нее святой.

Во ржи что-то зашуршало. Сердце Хильды замерло на миг. Она метнула взгляд туда, откуда послышались звуки, но ничего не увидела. Некоторое время она стояла, пригнувшись, так, чтобы ее не было видно из-за высокой ржи, но, поскольку она больше ничего не услышала, она пошла дальше, бессознательно ускорив шаги.

Теперь ее глаза уже привыкли к темноте. Она могла различать деревья, кусты и камни совершенно отчетливо. И если в начале она спотыкалась и шла наощупь, то теперь ее шаги были уверенными. Время от времени нога ее соскальзывала с края канавы, но тропинка между канавой и ржаным полем была сухой, утоптанной и хорошо заметной.

Больше всего ее беспокоило то, что не пришел Маттиас.

Вся деревня знала, что она собирается в свою избушку, чтобы найти улику против убийцы. Так что он тоже должен был знать об этом, где бы он ни находился. Он должен был тут же придти, чтобы отговорить ее от этой глупой затеи.

Но он не пришел.

Она снова остановилась.

Что это за звуки?

Как раз в этот момент она споткнулась о ком земли, так что звук получился неясным, но все же показалось, что из леса доносился вой или лай собаки.

Она долго стояла и прислушивалась, но эти звуки больше не повторялись. Лес казался необычайно тихим, даже слабый ветерок не долетал до верхушек деревьев.

Бывает ли более мертвый пейзаж?

Внезапно небо просветлело.

Хильда подняла голову: пелена облаков прорвалась и в просвете показалась луна, бледная и таинственная, покрытая дымкой.

Этот свет не подействовал на нее успокаивающе: если ей лучше видно, то и она сама становится более заметной для других. В темноте скрываться было легче.

Луна снова исчезла. Но Хильда успела сориентироваться. Она была ближе к лесу, чем думала. Другая мысль пришла ей в голову: а если эти притаившиеся стрелки — или как их там называют — ошибутся из-за своей нервозности? Хильда опять захотела, чтобы вышла луна.

Может быть, ей следует петь, чтобы они поняли, кто это? Нет, так они не договаривались и к тому же всем сразу станет ясно, где она, в том числе и тому, кто не должен об этом знать.

Почему же не пришел Маттиас?

Перед ней мрачной стеной стоял лес. Здесь притаились люди судьи. Она надеялась, что они-то не подведут, потому что это был самый опасный участок.

Первый отрезок она шла по кромке леса: так легче было при случае убежать на открытое место. Но потом тропинка углубилась в лес, переходя в лесную стежку, которая вела прямо к избушке и была более извилистой.

Этот участок пути, по обе стороны которого был лес, казался ей самым страшным. Но наверху, возле избушки, ее ждал Андреас. Было так хорошо думать об этом! Калеб тоже должен был караулить среди ржаного поля, хотя и не попался ей на глаза.

А ведь ей еще предстоял обратный путь.

Если только все обойдется.

Вот здесь они с Маттиасом сидели среди цветочной поляны и вели такую замечательную беседу. Где теперь эти цветы? Она различала белеющие во тьме ромашки. Как ее шокировали тогда его вопросы! О чувствах взрослой женщины, столько лет прожившей в одиночестве. О том, что она возбуждает его чувственность… Да, это так, в ней еще так много нерастраченного, в ней так сильна потребность любить кого-то, в двояком смысле этого слова. И он признался тогда, что влюблен в нее. Она не поверила, да и теперь она сомневалась в этом! Почему же он не пришел! Может он, как и другие, стал на вахту где-то на пути ее следования?

Она так не думала, Маттиас не допустил бы этого. Если он любит ее…

Как им только удается соблюдать такую тишину? А они, в самом деле, здесь?

Ей снова стало страшно. Одна и та же мысль вертелась у нее в голове: ее обманули! Она была совершенно одна среди леса! Все приличные люди давно уже спят, покрепче заперев двери домов. Одна только она бродит неизвестно где. Она и еще…

Если ей придется бежать от неизвестных преследователей — какой дом ближе? Липовая аллея? Возможно. Если бежать через пашню, на которой Андреас нашел четыре трупа. Или хижина Йеспера в горах? Нет, там сейчас пусто, Йеспер в Гростенсхольме.

Гростенсхольм тоже был близко. Но дорога туда была хуже. Так что оставалась Линде-аллее. Впрочем, она знала, что туда она все равно не добежит. От человека она еще, возможно, смогла бы убежать. Но она помнила о том страшном, хромом, подскакивающем звере, бегущем к Элистранду: от него ей бы не удалось спастись.

Хильда снова остановилась — уже в чаще леса. Она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы не так билось сердце.

Целых шестнадцать лет она жила в лесной избушке — и теперь, когда она снова идет туда, ее прошибает от страха пот! С колотящимся сердцем, готовая в любой момент сорваться с места и бежать куда глаза глядят, она углубилась в чащу леса.

Там было совершенно темно. Но она знала эту дорогу, полагаясь больше на чутье, чем на зрение.

В чаще стояла мертвая тишина. Легкий шорох сломанной и упавшей на землю ветки казался ей пушечным выстрелом, и ей приходилось напрягать всю свою волю, чтобы идти дальше.

Внезапно страх накатил на нее. Ее руки окаменели, пальцы растопырились, нервы напряглись до предела, в голове зашумело. Ей хотелось крикнуть: где вы все? Скажите, где вы? Скажите, что я не одна!

Никто там, в чаще леса, не движется? Может быть, там сторожевой пост?

Этот участок пути показался ей бесконечным. Может быть, она сбилась с пути и заблудилась в чаще?

Нет, впереди показался просвет.

Она прошла этот участок. Самое худшее позади! И остается надеяться, что виновный не заметил ее, — если он вообще здесь. Неужели ей удастся пройти туда и обратно, ничем не выдав себя? Мысль об этом была, бесспорно, приятной.

Она увидела в темноте калитку. Ей показалось, что там лежит человек, но это была поваленная береза.

Она отогнула две жерди, на случай, если обратно ей придется бежать сломя голову. Потом поднялась на пригорок.

Место хорошо просматривалось, спрятаться было негде. Но чьи-то глаза могли следить за ней — глаза, видящие в темноте лучше нее.

Она поднялась во двор — сколько раз она пробегала по нему зимними вечерами, торопясь после дойки домой! Зимние утра, такие же темные… Тогда ей совсем не было страшно. Или было? Знала ли она тогда, что такое страх? Хильда не помнила.

Здесь должен быть Андреас. Он-то уж наверняка не покинет свой пост! Здесь только потайных мест! «О, Господи, пусть он даст о себе знать! Мне необходимо почувствовать человеческую близость, услышать человеческий голос, пусть даже шепот!»

Она чувствовала, как пульсирует в шейной артерии кровь. Дом… она должна войти туда, так было договорено. Чтобы ни у кого не было подозрений.

Она стала возиться с замком.

«Андреас, скажи что-нибудь, дай знать, что ты здесь!»

Но все было тихо.

Замок был сломан! Кто-то открывал дверь!

Нет, она не решится теперь войти туда, где, возможно, кто-то притаился! Может быть, кто-то стоит за дверью. Они должны понять, что она не хочет заходить туда.

Ей чуть не стало дурно от страха. Позвать шепотом Андреаса? Но если кто-то внутри, Андреас знает об этом? Возможно, они стоят здесь на вахте уже несколько часов… «Андреас где-то здесь…» — подумала она, переводя дух. Она подняла с земли длинный, плоский камень, которым обычно скребла подошвы башмаков, выходя из хлева. Вооруженная таким образом, она медленно приоткрыла дверь.

Узкий коридорчик. Уже здесь чувствуется запах заброшенного жилья. Низкая дверь… Какой затхлый воздух! Но нет ли здесь чужого запаха? Запах человека… или терпкого запаха дикого зверя? Она ничего не ощущала.

У нее не было времени, чтобы зажигать лучину, слишком долго ей пришлось бы высекать огонь. Она сделала вид, что что-то ищет в темноте. Одна из дверей скрипнула — та, что вела в спальню. Хильда долго стояла, окаменев, поддаваясь натиску воспоминаний. Труп отца, висящий на потолочной балке…

А если именно сейчас неизвестный проник в дом?

Хильда не могла больше выносить все это. Она пошарила на полках и в шкафу для посуды, потом, стараясь держаться спокойно, с достоинством — хотя внутри нее все пылало — направилась к выходу.

Для нее было облегчением снова оказаться на свежем воздухе. Половина дела была сделана. Теперь ей предстоял обратный путь.

Никаких сигналов от Андреаса. Неужели он не в состоянии издать хоть какой-нибудь звук? Конечно, нет, ведь опасность еще не миновала. Идти назад тем же путем… Но теперь она чувствовала себя спокойнее. Все шло пока без осложнений, наверняка обратный путь она пройдет также успешно.

Она перелезла через изгородь, поставив на место жерди. Все-таки это хоть какое-то препятствие на случай, если кто-то будет преследовать ее. Но проходя вдоль изгороди, она подумала, что пусть лучше жерди будут повалены. Ведь если кто-то нападет на нее… и Андреас захочет придти на помощь, тогда изгородь будет для него преградой.

Однако возвращаться она не стала.

Ей казалось, что обратный путь уже не такой длинный. Но ей опять предстояло идти через лес.

Она резко остановилась.

Теперь она услышала что-то в лесу, слева от себя. Что-то огромное прокладывало себе дорогу.

Повернуть назад? Позвать Андреаса?

Наверняка это был лось. В этом лесу полно лосей.

Тяжело вздохнув, она пошла дальше. Все опять было тихо.

Перед нею возвышался лес — ей снова предстояло пройти этот самый страшный участок.

Не стало ли там темнее? Ей казалось, что темнота стала полной: под деревьями она не видела ничего на расстоянии вытянутой руки.

Поскорее бы пройти через это!

И снова ее охватило чувство одиночества. Это было смешно, ведь они должны были лежать тихо, чтобы никто не догадался об их присутствии. Нет, никто ничем не выдавал себя! Они так искусно спрятались, что даже она не могла их обнаружить.

Надо же! Она опять потеряла тропинку! Ветви кустарника хлестали ее по лицу. Вернуться назад?

Куда она забрела? Где тропинка?

Она шла дальше, чувствуя, как когти страха вонзаются в нее все глубже и глубже, доходя, как ей казалось, до самого сердца. Проходила ли она здесь раньше? Нет, не проходила! Но ей почудилось, что она различает что-то там, где должна быть тропа…

Сделав пару шагов, Хильда наткнулась на что-то мягкое. Замшелый пень?

Потеряв равновесие, она оперлась на что-то рукой. Но это был вовсе не пень. Это был человек!

Затаив дыхание, Хильда наклонилась над большим, теплым телом. Толстая сермяга… борода. Он дышал. Она потрясла его, но он лишь что-то пробормотал, как во сне.

От него пахло пивом. Неужели он мог сидеть здесь и попивать пиво в такой момент? Она снова потрясла его, он слегка захрапел. Тяжелый, тяжелый сон…

Хильда выпрямилась, окаменев от ужаса и подозрений: а если в пиво подсыпали что-то? Снотворное?

Значит, она была совершенно одна в лесу!

Значит, пьяны были все. Значит, ей предстояло пройти долгий путь без всякой защиты — тот же самый путь!

Нет, она не могла допустить даже мысли о том, что люди, стоящие возле церкви и вблизи Элистранда, участвовали в попойке. Но они были далеко. А Андреас… Он тоже спит сейчас возле ее избушки?

Она вдруг заметила, что вцепилась рукой в шаль на груди, так что та сползла с головы. Прочь отсюда! Домой! Ей больше не от кого ждать помощи!

Она выскочила из зарослей кустарника и снова нашла тропинку. «Хорошо, что хоть нашлась тропинка…» — подумала она. Да, впереди виднелся слабый просвет. Наверняка это была тропинка!

Сделав несколько торопливых шагов, она остановилась, чувствуя, как екнуло сердце: что-то двигалось ей навстречу.

Нож! Она стала искать его, но тут же вспомнила, что на продолжении всего пути не ощущала его тяжести.

Он остался на ее ночном столике в Элистранде! Она вспомнила, что положила его туда, поправляя платье, и забыла потом взять.

Она не знала, что делать.

Послышались шаги больших лап. Кто-то тяжело дышал в темноте, подходя все ближе и ближе…

Хильда закричала. Она кричала и кричала, сломя голову бросившись бежать обратно к избушке, пытаясь выйти из леса…

Избушка казалась ей сейчас надежным пристанищем. Только бы войти и закрыть за собой дверь…

Она слышала, как за ней гонится зверь. Он перегораживал ей путь к деревне, но был еще далеко. Но он мог, конечно, бежать быстрее нее — если бы хотел.

Хильда обезумела от страха. Она рвалась вперед, руша все препятствия-Препятствия?

Разве есть какие-то препятствия на тропе?

О, Господи, она опять сбилась с пути!

У нее не было времени на размышления, ей оставалось только бежать вперед.

Ее шаль зацепилась за ветку, послышался звук разрываемой материи, она прижимала к себе обрывки ткани вместе с прицепившимися к ним ветками.

И она по-прежнему кричала — на тот случай, если теперь кто-нибудь был уже достаточно трезв, чтобы услышать ее и вскочить на ноги.

Но сама она слышала лишь прерывистое дыханье зверя и шорохи.

Почему он не настигает ее? Ему доставляет особую радость изматывать ее?

Она бежала, как ей казалось, в нужном направлении — к избушке. Но несмотря на то, что она хорошо знала этот лес, он казался ей теперь совершенно незнакомым. Деревья протягивали к ней свои ветви-руки, валуны становились обросшими мхом троллями, хватающими ее на бегу.

И вот выглянула луна, бледная, покрытая дымкой. Она невольно оглянулась.

Это был зверь, большой и тяжелый, темно-серый, с заведенными назад ушами и открытой пастью. Язык выделялся в темноте светлым пятном. Он неуклюже скакал на трех ногах.

В безумном страхе Хильда закричала. Ей показалось, что она услышала другой крик, но она не была в этом уверена.

Она должна была быть уже возле избушки, но теперь поняла, что проскочила мимо, углубившись в лесную чащу.

Силы ее были на исходе, ее подгонял теперь только страх и инстинкт самосохранения. Она неслась вперед, не обращая внимания на заросли кустарника, не отдавая себе отчета в том, что делает — она вся превратилась в крик страха и ужаса.

Внезапно она обнаружила, что не слышит звуков позади себя. Она оглянулась: зверя не было.

Она пробежала еще немного, потом остановилась. Совершенно измотанная, она опустилась на землю. Она задыхалась, ноги ее подкашивались, по телу пробегала дрожь. Она не могла больше сделать ни шагу.

Хильда лежала, распластавшись на мху, ее грудь тяжело опускалась и поднималась. Она не знала повадок оборотней, никогда ничего не слышала о них.

Затаив дыхание она прислушалась. Разве это не крик — там, далеко?

Это мог кричать один из тех, кто дежурил возле церкви и услышал ее. Осмелится ли она ответить ему?

Да что она теряет?

— Помогите! — закричала она. — Я здесь! Помогите!

Больше ничего не было слышно.

Хильда закрыла глаза, пытаясь успокоить дыхание, но у нее ничего не получалось. Она знала, что ей нужно двигаться дальше. Скорее, скорее! Еще немного! Пока держат ноги. Она открыла глаза и увидела в нескольких локтях от себя скалу, заслонявшую все небо. Луна теперь светила вовсю: совершенно круглая луна! Кто-то вскарабкался на скалу и смотрел на нее сверху вниз — и волчьи глаза сверкали, когда на них падал лунный свет.

«Сейчас он прыгнет…» — подумала она, на миг теряя сознание. Закрыв руками от страха лицо, она ждала неизбежного. И еще раз она увидела зверя — с наклоненной в ее сторону головой.

Но ничего не случилось. И она снова со страхом приоткрыла глаза.

Зверь исчез. На его месте стоял человек. В первый момент она чуть было не возликовала — но слова застряли у нее в горле. Это был страшный человек. Человеческое обличье, а все остальное… Торчком стоящие волчьи уши, продолговатое тело, вместо рук — лапы с когтями.

Лица его она не видела — оно было бесформенным, покрытым мехом, хищным.

Он стоял совершенно неподвижно, слегка пригнувшись, словно готовясь к прыжку, ожидая ее малейшего движения.

Теперь Хильда знала, где она была. Она знала эту скалу. Силы понемногу вернулись к ней, во всяком случае, она уже могла пошевелиться. Она быстро подползла к выступу скалы, чтобы тот, кто был наверху, не мог увидеть ее, срыгнула вниз и скрылась в лесу.

Чудовище не прыгнуло на нее. Оно осталось за скалой, но она слышала его шаги. Он продолжал охоту — на этот раз в качестве двуногого существа.

Если бы ей только удалось добраться до вершины холма!

На этот раз она не кричала: ей не хотелось, чтобы ее преследовали.

Она знала, что спасение близко, а чудовище уже не могло двигаться так же быстро, как оно делало это в обличий зверя.

Что же это такое было? Как это можно было назвать?

Приходило только одно слово: оборотень!

Хильда старалась двигаться как можно тише. А вот и место, где она собирала дикие яблоки. Значит, это уже рядом. А вот и гора!

Пробежав еще немного, она увидела у подножья кусты. Однажды она обнаружила здесь небольшую пещеру.

Хильда легла на землю, протиснулась в щель и спряталась под каменным колоссом.

Она лежала тихо, как мышь, хорошо зная, что у волков отменное обонянье.