Дочь палача

13

Маттиасу удалось выследить в лесу беглецов.

Судья со своими людьми попал в окружение: на равнине они оказались в тисках. Всем троим пришлось сойти с коней, чтобы удерживать Андреаса, и Калеб тут же расквитался за двух потерянных лошадей: пустил вскачь всех троих. Так что им пришлось топать через лес пешком, ведя пленного Андреаса. Они не могли передвигаться быстро, поэтому и попались.

Маттиас все время крался за ними следом, не в силах сделать что-либо для своего друга. Зато потом он смог определить их местонахождение.

И вот их окружили. Они стояли на небольшой поляне, растерянные и готовые на все.

— Один шаг, и мы перережем глотку этому каналье, — крикнул судья. Один из его людей приставил нож к горлу Андреаса. На лицо Андреаса уже были порезы.

— Как ты думаешь выкрутиться из всего этого, судья? — крикнул Таральд, сидя на коне рядом с Калебом и побледневшим Брандом.

Все они были предупреждены о том, чтобы не совершать поспешных и необдуманных поступков. Никто не решался сказать, что пристав обо всем осведомлен, ибо судья из чувства мести тут же расправится с Андреасом.

— Мне нужен свободный выезд в Германию, — крикнул судья. — Если вы гарантируете мне это, то получите своего цыпленка живым.

— Ты много хочешь, — ответил Таральд.

— Свободный выезд для всех троих? — перебил его Маттиас.

Судья молчал.

— Вы, двое норвежцев! — продолжал Маттиас. — Вы не виновны в убийстве четырех женщин и Юля Ночного человека. Вам ничто не угрожает. Но если вы станете на сторону судьи, вы тоже закончите жизнь на виселице — без всякой пощады.

— Попридержи язык! — крикнул судья. — не слушайте его, он врет!

Оба норвежца переглянулись. Один из них опустил нож. Судья тут же бросился к нему и выхватил у него нож. Во время короткой потасовки, последовавшей за этим, Андреасу, со связанными за спиной руками, удалось повалиться на землю и тем самым увернуться от удара. Судья в отчаянии бросился на своего заложника, но тут все навалились на него, словно рой пчел.

Борьба была закончена. Судья был связан, Андреас освобожден.

— Хитростью добьешься чего угодно, — нервозно рассмеялся Маттиас. — Раскол в лагере врага — и ты победил!

— Спасибо, мой мальчик, — дрогнувшим голосом произнес Бранд. — Ты спас моего сына. Я этого никогда не забуду.

— Но, дядя Бранд, уж не думаешь ли ты, что я сделал это в одиночку? Вспомни, как до этого я несколько часов преследовал их, не решаясь приблизиться. Но с таким подкреплением за спиной даже трус будет смельчаком!

Все рассмеялись — не потому, что он сказал что-то особенно смешное, а просто чтобы снять напряжение.

Но судье было совсем не до смеха.

На лесной дороге женщины увидели вереницу всадников и пеших. Они побежали им навстречу, замирая or страха, но все закончилось смехом и слезами радости.

Решив, что достаточно уже объятий со стороны матери и остальных родственников, Маттиас горячо шепнул на ухо Хильде:

— Мне нужно поговорить с тобой. Давай отстанем немного, а потом нагоним всех…

Ее глаза сияли. Она кивнула.

Маттиас крикнул своим родителям, чтобы они не беспокоились. Они с улыбкой помахали ему рукой, и вся процессия скрылась за деревьями.

Они остались одни в прогретом солнцем лесу, держась за руки. Маттиас смотрел на нее счастливыми, добрыми глазами.

— О чем ты хотел поговорить со мной? — прошептала Хильда.

Он пожал плечами.

— Ни о чем. Просто я хотел побыть с тобой. Все то время, когда я выслеживал их, страшась за судьбу Андреаса, я думал о тебе. Я… не думаю, что смогу жить без тебя, Хильда.

— И я без тебя. Ты не должен подвергать меня таким испытаниям, Маттиас, я этого не вынесу!

— Это ты называешь испытанием? С тех пор, как я встретил тебя, я не могу нормально ни есть, ни спать! И к тому же я до неприличия часто наведываюсь в Элистранд!

— Мне так не кажется, — улыбнулась Хильда. — Для меня было бы лучше, чтобы ты вообще жил там. Но, конечно, не в моей комнате!

Она сказала это шутя, чтобы ему не бросилась в глаза серьезность, скрытая в этих словах.

Но Маттиас все понял. Обняв ее, он почувствовал, что тело ее напряжено, как натянутая струна, — она вся дрожала от безысходных чувств и подавляемой тоски.

«Господи, как мне справиться с этим?» — подумал он, впервые по-настоящему целуя ее. Она была в его объятиях такой податливой, согласной на все — и так чудесно было сознавать это!

— М-может быть, нам лучше пойти?.. — неуверенно произнесла она, пытаясь освободиться. Ей не хотелось, чтобы он заметил страсть, готовую разгореться в ней до такой степени, что романтически настроенный Маттиас этого не одобрил бы.

— Да, пошли, — согласился он и взял ее за руку.

Пройдя немного в сторону Гростенсхольма, они снова остановились. Церковь стояла, освещенная послеполуденным солнцем, тень, падающая от башни, стала удлиняться, всадники были видны уже на равнине.

Среди берез и зелено-голубых молодых сосен стоял, наполовину заросший тучной травой, старый, полуразвалившийся сарай. «Это весьма романтично, — подумала Хильда. — Но пусть он сам поведет меня туда, я и так уже наделала достаточно глупостей».

Маттиас наморщил лоб.

— О чем ты думаешь? — спросила Хильда.

— Так, мимолетная мысль. Нет, я не могу понять, что за удивительные мысли лезут мне в голову!

Они даже не подозревали, что именно здесь четырнадцатилетняя Суль ждала шестьдесят лет назад молодого Клауса — чтобы соблазнить его. Не сознавая все до конца, Хильда намеревалась теперь поступить также с Маттиасом, внучатым племянником Суль.

И поскольку он был из рода Людей Льда, он уловил присутствие прекрасной ведьмы в дуновении ветерка. Хильда же ни о чем не подозревала.

— Пойдем туда, передохнем немного, — лихорадочно произнес Маттиас. — На траве сидеть жарко.

Они присели возле сарая — не совсем на том месте, где сидели в свое время Суль и Клаус, но достаточно близко от него, так что ведьмовский дух витал над ними. Возможно, это ее незримое присутствие заставило их сесть именно сюда — или же это было просто желание двух молодых людей быть поближе друг к другу? Но ни Маттиас, ни Хильда об этом не думали, тихо сидя и наслаждаясь «романтическим» местом, как выразилась Хильда. Он больше не поправлял ее.

Маттиас лежал, опершись на локоть и перебирая пальцами траву, но руки его так дрожали, что у него ничего не получалось. Какой-то внутренний — или, возможно, пришедший извне — голос настойчиво повторял: «Давай же, действуй, простофиля! Она только этого и ждет!»

Хильда легла на спину, положив под голову руки.

— Хорошо, если бы все было так прекрасно, как сейчас, — вздохнула она. — Всю свою жизнь я тосковала по красоте, но видела ее так редко.

В знак благодарности за то, что она нарушила молчание, он погладил кончиками пальцев ее шею. И не мог остановиться: ее кожа, все линии были такими мягкими и чарующими.

— Мне кажется, что ты сама по себе прекрасна, — сказал он, не узнавая свой собственный голос. — Ты несешь в себе красоту.

— В самом деле? — польщенно произнесла она и тоже погладила его по щеке и по медно-красным кудрям, сверкающим на солнце. — Ты не должен связываться с такими, как я, — дрожащим голосом произнесла она, чувствуя, что вся горит. — Тебе нужна нежная, мягкая и терпеливая жена, способная ждать, пока ты решишь, что ты можешь…

Его ясные голубые глаза смеялись, хотя в них то и дело вспыхивало сомнение.

— И тебе не нужен такой муж, как я, не способный дать тебе то, что ты хочешь.

То ли плача, то ли смеясь, она сказала:

— Мы не подходим друг к другу. И в то же время я безгранично люблю тебя.

— Правда? — прошептал он. — Это в самом деле так?

На этом все и закончилось, потому что на тропинке послышались тяжелые шаги. Это был отставший, никто иной, как Йеспер, — и его появление было очень некстати.

— Ага, доктор, я вижу, прибрал это к рукам, — констатировал он, как обычно, во весь голос. — Лакомый кусочек, ничего не скажешь. Мимо такого не стоит проходить, надо вам сказать, этим надо воспользоваться.

И он, без всякого стеснения, сел рядом с ними на траву, расставив ноги в сапогах и свесив между ними руки.

Маттиас и Хильда еще не пришли в себя от изумления, а он продолжал:

— Так вот, значит, почему доктору не понравилось, что Йеспер навестил фрекен в ее комнате! Теперь-то я понимаю, что он сам ее хотел! Но я не из тех, кто стоит на пути у других, нет. Желаю вам счастья — вот мое истинное мнение!

— Спасибо, Йеспер, — пробормотал Маттиас. Теперь они оба тоже сели. — Мы как раз собирались идти домой…

— Значит, вы уже отделались… — брякнул сын Клауса. — Но мне кажется, что у девушки еще голодный вид. Вы уверены, доктор, что удовлетворили ее сполна? Сразу заметно, что…

— Все прекрасно, — торопливо произнесла Хильда. — Надо идти, уже вечер.

— Ну так как, Йеспер, — сказал Маттиас, шагая по дороге, совершенно сбитый с толку. — Как идет дело со сватовством?

— Прекрасно, доктор, просто прекрасно! Она сразу же сказала мне «да». Но… мне надо кое-что подготовить… хозяйство и все прочее. Так что свадьба будет весной.

— Поздравляю, Йеспер! Приятно об этом слышать!

— Но во всем этом есть одна загвоздка: мне придется держаться подальше от молоденьких девушек, иначе, как она сказала, у нас с ней ничего не получится. Да, никогда не получишь в жизни все сразу! Помню одну девушку из Гольдштейна…

— Из Гольдштейна?

— Да, это на юге, в Германии.

— Ах, да, Гольдштейн…

— Вот именно. Разумеется, она не была уже девушкой, она знала в этом деле толк, даже слишком, Но, Господи, она меня столькому научила! Я был тогда совсем зеленым.

Он рассмеялся при одной мысли об этом и собрался было уже рассказать все по порядку, но Маттиас перебил его:

— Мы постараемся помочь тебе со свадьбой, Йеспер.

— Спасибо! А ваша свадьба когда будет?

— Мы… еще не решили точно, — ответил Маттиас, тайком пожимая руку Хильды. — Но, думается, это будет скоро.

— Это хорошо, не затягивайте с этим.

И это сказал сорокасемилетний холостяк, которого еле уговорили посвататься!

— Такая скверная история получилась с этим оборотнем, — многозначительно произнес Йеспер. — Подумать только, оборотнем-то оказался сам судья! Это самое худшее, что я когда-либо слышал!

— Он не был настоящим оборотнем, Йеспер, — пояснил Маттиас. — И вообще оборотней не существует. Он просто надевал костюм.

— Какая ему была из этого польза? — сердито произнес Йеспер, недовольный тем, что ему приходится перенапрягать свой мозг.

— Об этом надо спросить у него самого, — ответил Маттиас, не видевший смысла в том, чтобы пускаться в долгие объяснения. — Но вот мы и дома. Теперь ты можешь спокойно отправиться к себе на ферму, Йеспер, опасность миновала.

Конюх вздохнул.

— Мне было здесь так хорошо. Конечно, жить в Гростенсхольме неплохо, но еще лучше быть самому себе хозяином! Хотя… теперь в доме будут перемены. Иметь в доме баб…

Он задумался: по выражению его лица было видно, что эта мысль кажется ему приятной.

Хильда шла молча. Она все еще не могла простить ему его появления в этом чудесном месте возле сарая. Что-то защекотало у нее на лице — ветерок, паутина или… Если бы Маттиас был одним из «меченых» Людей Льда, ему наверняка захотелось бы узнать, были ли они там одни. Возможно, он ощутил бы тогда тень четырнадцатилетней девушки, сидящей на корточках на земле с плутовской улыбкой…

Ирония судьбы состояла в том, что прекрасный миг был нарушен появлением сына любовника ведьмы, которая заглянула на миг в их мир.

Возможно, ей показалось, что мир этот не очень-то изменился с тех пор? Что мужчина по-прежнему считается охотником, активной стороной, а женщина не имеет права на проявление своих чувств, потому что мужчины любят, чтобы они были романтически недоступными…

Приехали люди пристава и забрали с собой судью, предварительно выслушав всех, у кого было что сказать.

Было уже поздно, и Маттиас настоял на том, чтобы Хильда переночевала в Гростенсхольме. Многим его слова показались недостаточно убедительными, но никто не хотел вмешиваться в его дела. Так что Калебу пришлось еще раз оповестить домашних, что Хильда не будет ночевать дома.

— Похоже, это становится привычкой, — сухо сказала Габриэлла, узнав об этом. — Но я благословляю ее. Если ей удастся положить конец холостяцкой жизни Маттиаса, честь ей и хвала!

На этот раз Хильда настояла на том, чтобы спать в соседней комнате: провести целую ночь рядом с Маттиасом значило для нее совершенно лишиться сна, а она последнее время и так спала мало.

Изнуренные событиями дня, оба они быстро заснули. Но Хильда спала крепко лишь первую половину ночи, а потом почему-то проснулась. Крик о помощи? Какой-то шум? Оборотень? Нет, с этим было покончено.

Где она, собственно, находится? Рядом заскулил щенок.

Снова крик. Приглушенный, душераздирающий.

И тут она поняла, где она и кто кричит. Она спрыгнула с постели.

К Маттиасу снова вернулись его прежние страхи. Горы, высокие горы окружали его со всех сторон, оттесняли его в темную пропасть, где любой упавший камень мог стоить ему жизни. Он чувствовал, как каменная масса медленно наваливается на него, прижимает к земле, вдавливается в его спину. Он хотел выбраться наружу, вот он уже миновал тесный проход, но вокруг него происходили обвалы, и он оказался запертым в пещере, где не было ни отверстий, ни выхода.

Обычно на этой стадии сна он вставал и принимался ходить: шел и шел, чтобы выбраться из шахты.

Но на этот раз все было по-другому. Кто-то был рядом с ним, кто-то с мягким, успокаивающим голосом, кто-то лег рядом с ним, прижался к нему, стал его утешать и согревать.

Он знал, что это не мать, она никогда так не делала — она только трясла его за плечи, пока он не просыпался.

Это была Хильда, его Хильда. Он с благодарностью принял ее тепло, в полусне обнял ее, чтобы, с одной стороны, избавиться от кошмара, а с другой — в силу неодолимой потребности сделать это. Лежа в ее жарких объятиях, Маттиас жадно искал ее губы, пьянел от ее чувственно-влажных поцелуев — и ему казалось, что все это эротический сон. Она сама помогла ему слиться с ней в единое целое, и Маттиас, все еще находясь в полусне, так и не понял, как ему удалось овладеть ею.

И у него это получилось! С ним все было в порядке! Это была, конечно, не самая счастливая любовная встреча в истории — напротив, она была одной из самых неприятных, с массой всяких неудобств, мешающего ночного белья, с нетерпением, нервозностью и испугом. Но все же она состоялась!

И Маттиас лежал, словно измученный гладиатор на поле битвы, и был совершенно счастлив, а Хильда осторожно гладила его по волосам, желая, чтобы он поскорее встал, чтобы она смогла привести в порядок себя и свою красивую ночную рубашку.

Но говорить об этом она ему не хотела: в этот священный миг не следовало быть такой прозаичной.

Ему так и не удалось до конца погасить в ее теле огонь, но на некоторое время он все же погас — из-за боли.

Она была смущена, но вместе с тем горда и счастлива. «Не стоит требовать немыслимого, — подумала она, — впереди ведь столько прекрасных мгновений… хотя по началу будет трудно, а может быть, больно…»

И вряд ли они были одиноки в своих проблемах.

Йеспер отпраздновал пышную свадьбу и стал отцом семейства. Ему было не до «цветочков», ведь ребенок был уже на подходе. Гордый, как петух, он забыл про охоту на девушек.

Во всех четырех усадьбах начались приготовления к свадьбе. Сразу после рождества должны были состояться две свадьбы в Элистранде и Гростенсхольме, с промежутком в одну неделю. Липовая аллея и Эйкебю тоже не были обойдены стороной. Ни у Эли, ни у Хильды не было родни, но обе вступали в большую, приветливую семью. Приехали родственники из Дании — по этой причине и совместили обе свадьбы. Но никто ведь не хочет иметь двойную свадьбу, поэтому торжества были назначены на различные дни.

Но еще до этого случилось нечто непредвиденное.

Поздней осенью Аре собрал всю норвежскую семью. Все собрались в старой части дома на Липовой аллее, где вечернее солнце рассвечивало мозаичное окно, сделанное руками мастера Бенедикта, освещало портреты Лив, Дага, Суль и Аре, напоминая им об ушедших днях.

В Линде-аллее и Гростенсхольме давно уже не было детей. Да и в Элистранде пришлось взять в дом чужих детей, чтобы слышать детский смех.

Глава рода надеялся, что теперь положение исправится. Но никто даже в его собственной семье не знал, о чем он собирается говорить со всеми.

Когда все уселись, он встал и взял слово, голос его дрожал.

— Сегодня я получил письмо. От твоего брата Танкреда, Габриэлла.

— От Танкреда? — удивилась она. — Он пишет тебе, дядя Аре? Но разве он служит не в Гольдштейне?

— В настоящее время он дома.

Аре сделал паузу. Ему пришлось вынуть носовой платок и высморкать нос перед тем, как продолжать.

— О, не надо так грустить, — сказал Лив. — Там чума?

— Грустить? — со слезами на глазах засмеялся Аре. — Нет уж, увольте! — он прочистил горло. — Танкред встретил Микаела! Сына Тарье, моего пропавшего внука!

Все зашумели.

— Но прочитай же скорее письмо, Аре! — радостно воскликнула Лив.

Аре достал письмо, и сразу же воцарилась тишина.

«Дорогой дядя Аре!

Я пишу тебе, чтобы ты не жил больше слухами. Я встретил Микаела Линда из рода Людей Льда! Это была замечательная встреча, я должен описать все по порядку.»

Письмо было очень длинным. Аре читал рассказ о том, как один из приятелей Танкреда встретил его двоюродного брата в «стане врагов» и как потом родственники встретились на туманном берегу Эльбы.

Все присутствующие пребывали в веселом возбуждении, пока он читал. И в заключение он прочитал следующее:

«Он поразительно похож на меня, дядя Аре, только брови у нас с ним разные — и улыбка. Каким идиотом я был, дядя Аре! Вместо того, чтобы вернуться на свою сторону реки, я стал задавать ему массу всяких вопросов, хотя спрашивал, в основном, он: о своей родне в Норвегии и в Дании. А времени было в обрез, уже слышался сигнал горна, а мы всё болтали и болтали, и я, разумеется, был потрясен и смущен этой встречей. И я не знаю, как снова найти его.»

Все растерянно вздыхали.

— Да, это было ужасно неосмотрительно с его стороны, — сказал Аре. — Но люди простят его, это же была совершенно неожиданная ситуация. И ему пришлось поплатиться за свою радость.

«Когда я вернулся под вечер в свой лагерь, я тут же сел и записал все, что мне было известно о Микаеле:

1. Швеция начала войну с русскими и поляками, и Микаел, будучи корнетом, был отправлен в Ингерманландию.»

— Это далеко отсюда, — задумчиво произнес Бранд.

— Да. Два года у нас не было постоянного адреса, все это время он мотался по Швеции.

«2. Он уехал в Швецию с Маркой Кристиной, когда она вышла замуж за сына их опекуна. А опекуном был, как мы знаем, свояк Юхана Банера. Микаел жил у вышедшей замуж Марки Кристины, пока не повзрослел.

3. Ее муж — выдающаяся личность, как офицер и как дипломат.

4. Его зовут Габриэл. Почему я не спросил его фамилию? В их роду Габриэлами называют всех первенцев, потому что его прапрабабушка потеряла двенадцать новорожденных детей, а потом ей приснился ангел, который сказал, что она должна окрестить своего следующего ребенка Габриэлом. Этот ее сын остался в живых.

Это все, что я знаю о Микаеле, дядя Аре, если не считать того, что он в хорошем здравии, очень интеллигентен и образован и хочет посетить Гростенсхольм и Липовую аллею, как только это будет возможно. Но это будет не скоро.

У Швеции с Норвегией сейчас не лучшие отношения и, судя по всему, станут еще хуже. С Карлом X Густавом каши не сваришь. Военная машина! Разумеется, я пригласил Микаела посетить Габриэльсхус, если он когда-нибудь будет в Дании.

Вот и все. Надеюсь, эти новости вас обрадуют.

Передавай всем привет, в особенности моей сестре Габриэлле, ее наглому Калебу и малютке Эли. Подумать только, что она выходит замуж! Такая молоденькая! А Андреас… в его возрасте чувствуешь себя старым и важным…

Было очень приятно узнать, что кто-то наконец ухитрился повести Маттиаса к алтарю. Ведь для нас он был настоящим холостяком! Должно быть, это какая-то особая девушка, раскусившая такой орешек!»

— Так оно и есть, — усмехнулся Маттиас.

— «Отец и мать чувствуют себя прекрасно и с радостью приедут на свадьбу. Но мама жалуется на то, что в Норвегии всегда женятся среди зимы. Скагерак в это время совершенно не пригоден для плавания. Джессика шлет всем наилучшие пожелания. Нет, бабушка Лив, она не будет заводить второго ребенка: согласно семейным традициям, нужно иметь одного, зато льва!»

— Как он узнал, что я интересуюсь этим? — изумленно произнесла Лив.

Но все в ответ лишь рассмеялись.

— «Лене чудесная девочка. Она во всем напоминает меня, болтает без умолку и швыряет все, что попадает под руку. Отец журит ее за это. Он озабочен тем, что если в доме не будет больше детей, род Паладинов вымрет. Он уже наводит справки о том, чтобы ввести новое предписание, согласно которому будущие дети Лене смогут носить имя Паладин. Мне кажется это нереалистично. Единственным решением в этом случает будет то, что она не выйдет замуж, но родит себе сына, как это сделала моя прабабушка Шарлотта Мейден. Но это, так сказать, не поддается планированию. Я бы не стал рекомендовать своей дочери такое.

Надо же, перо становится болтливым! Сердечный привет от человека, который не знает, как ему закончить письмо, и поэтому продолжает писать его до самой своей смерти. Или, вернее, пока не уморит своих читателей.

Твой преданный Танкред, дома, в увольнении.»

— Вот это болтун! — воскликнула Габриэлла. — Такую болтливость он унаследовал от тети Урсулы. Она могла болтать часами напролет.

— Танкред прекрасный парень, — усмехнулся Бранд. — Но то, о чем он пишет, весьма заманчиво. Мы должны немедленно начать поиски Микаела.

— Возможно, он еще в Ингерманландии, — предположил Таральд.

— Да. С ним самим мы не сможем сейчас связаться. Но мы можем узнать, где теперь муж Марки Кристины. Это будет сделать нетрудно, она ведь знатная персона, из высшего дворянства.

— А можно ли сейчас поехать в Швецию? — спросил Андреас.

— Сомневаюсь, — ответил Калеб. — Я бы этого никому не посоветовал.

— Мы будем искать его, — воодушевленно произнес Аре. — Если сразу не получится, подождем, посмотрим… Жаль, что у нас нет знакомых в Стокгольме, но мы наведем справки. Самое главное, что Микаел жив и что у него все в порядке. Я так счастлив! Нет, у меня было предчувствие все эти годы! И вот я узнал, что мальчик нашелся! Теперь моя душа спокойна, большего я и не желал.

Статный счастливый старик, принимающий гостей…