Доктор Смерть

Глава 37

Опять просто шерсть.

Мой лучший синий костюм, белая рубашка в синюю полоску, желтый галстук, начищенные до блеска ботинки.

Одежда для того, чтобы идти в суд.

Распахнув двухстворчатую дверь 12-го отдела, я вошел внутрь. Как правило, слушания по гражданским делам проводят за закрытыми дверями; свидетелям приходится ждать в коридоре. Но сегодня утром мне повезло. Джуди слушала речи двух рассудительных адвокатов, обмениваясь шутками с Леонардом Стикни, судебным приставом, с которым я был знаком.

Единственный зритель — я устроился в заднем ряду. Леонард Стикни, заметив меня первым, дружески кивнул.

Через секунду Джуди тоже увидела меня и широко раскрыла глаза от удивления. Величественная и торжественная в черной мантии, она тотчас отвернулась, снова став деловой.

Я ждал. Через десять минут, приказав адвокатам подготовить какие-то документы в тридцатидневный срок, Джуди объявила перерыв, и подозвала к себе Леонарда. Прикрыв микрофон рукой, она что-то шепнула ему на ухо и вышла из зала.

Леонард направился ко мне.

— Доктор Делавэр, ее честь просит вас к себе.

Мягкий свет, резной стол, мягкие кресла, на стенах сертификаты и дипломы, семейные фотографии в серебряных рамках.

Мой взгляд остановился на одной из них. Младшая дочь Джуди — Бекки. Девочка, ставшая слишком худой, обратившаяся за помощью к врачу, пытавшемуся лечить Стейси.

Бекки — с кем занималась Джоанна. Чьи оценки снова стали плохими, как только эти занятия закончились.

Бекки, худевшая в то время, как Джоанна раздавалась вширь, прекратившая отношения со Стейси.

Сняв мантию, Джуди повесила ее на вешалку из красного дерева. Сегодня на ней был костюм бананово-желтого цвета, облегающий, отделанный кремовой шнуровкой. Серьги с большими жемчужинами, небольшая брошь с бриллиантом. Все до одного волоски на месте.

Золотистые сияющие волосы.

Джуди села в кресло за письменным столом, заставленным блестящими предметами. Рамки с фотографиями, хрустальная ваза, коллекция крошечных бронзовых кошек, мельхиоровое пресс-папье, судейский молоток из орехового дерева с бронзовой пластиной на ручке.

— Алекс! Какая неожиданность. Разве вы участвуете в каком-то моем деле?

— Нет, — сказал я. — И вряд ли когда-нибудь буду.

Прищурившись, Джуди посмотрела на меня.

— Почему вы так говорите?

— Потому что я знаю.

— Что знаете?

Я ей не ответил, и не по какому-то психологическому расчету. Я долго думал о предстоящем разговоре, мысленно проговаривая его, заготовил первые слова.

Я знаю.

Но все остальное застряло у меня в груди.

— Вы что, решили задавать мне загадки? — спросила Джуди, пытаясь улыбнуться.

Но ей удалось лишь скривить губу.

— Вы были там, — сказал я. — В мотеле, вместе с Джоанной. Вас видели. Этот человек вас не узнал, но он описал вас так, что не может быть никакого сомнения.

На самом деле Марибель видела только волосы. Короткие золотистые волосы.

«Очень худая женщина, совсем без бедер. Я видела ее только со спины; она садилась в машину, когда я вышла, чтобы приготовить лед. У нее были такие волосы… очень светлые, прямо сияющие, словно золоченые. Даже с противоположного края стоянки я заметила их сияние».

— Мейт не имел к этому никакого отношения, — продолжал я. — Только вы и Джоанна.

Джуди откинулась назад, слегка сползла вниз.

— Дорогой Алекс, вы говорите ерунду.

— Если посмотреть на это с одной стороны, — сказал я, не обращая на нее внимания, — вы помогали подруге. Джоанна сама приняла решение, и ей было нужно, чтобы рядом с ней в последний момент кто-то находился. Вы всегда были ей хорошей подругой. Вся проблема в том, что ваша дружба охладела. И на то были веские причины.

Я молчал. Джуди сидела не шелохнувшись. Наконец у нее задергалось веко. Она отодвинулась от стола еще на дюйм.

— Алекс, вы начинаете говорить как один из ваших пациентов-психопатов. Нести полную чушь в надежде, что кто-то воспримет ее всерьез. У вас нервный стресс? Вы в последнее время много работали? Я всегда считала, что вы себя не жалеете.

— Так что дружбу можно было бы считать милосердным оправданием того, что вы сопровождали Джоанну в Ланкастер, но, к несчастью, истинная причина совсем другая. Джоанна уничтожила себя, сокрушенная чувством вины, — она согрешила и не смогла простить себя за это. Ричард тоже ее не простил. Как и вы. Так что, когда Джоанна обратилась к вам с просьбой помочь ей совершить последний путь, не думаю, что вы долго колебались.

Джуди втянула губы в рот. Ее рука рассеянно ощупала обтянутую кожей крышку стола и, наконец, нашла то, что искала. Молоток из орехового дерева. С бронзовой табличкой на рукоятке. Награда. Все стены ее кабинета были увешаны знаками признательности.

— То, что вы были рядом, являлось составляющей частью кары, — продолжал я. — Приблизительно то же самое, когда родственников жертв преступлений приглашают присутствовать при казни виновных.

— Все это вздор, — воскликнула Джуди. — Не знаю, что на вас нашло, но вы говорите совершенную ерунду. Пожалуйста, уйдите отсюда.

— Джуди…

— Сию же минуту, Алекс, иначе я позову Леонарда.

— Я уйду, но это ничего не изменит. Ни для вас, ни для Бекки. Боб знает? Наверное, не все, иначе он бы выразил свой гнев более определенно, и немедленно. Не стал бы ждать. Но Боб чем-то взбешен, так что что-то ему известно.

Схватив молоток, Джуди махнула им в мою сторону.

— Алекс, даю вам последний шанс уйти пристойно…

— Джоанна и Бекки, — остановил ее я. — Когда и как это произошло?

Она подалась вперед, вставая с кресла. Молоток опустился на стол. Но удара не получилось. Ореховое дерево выскользнуло у нее из руки и, проехав по кожаной поверхности, столкнуло пресс-папье на пол. Массивный металл глухо стукнулся о ковер.

Очень трогательный звук. Возможно, он все и решил, а может быть, Джуди просто надо было высказаться.

Она схватилась руками за грудь, словно собираясь вырвать сердце. Уронила их, падая в кресло. Прическа, наверное впервые в жизни, пришла в беспорядок. В глазах блеснули горячие слезы, губы задрожали так сильно, что ей потребовалось сделать над собой усилие, чтобы обрести дар речи.

— Ублюдок! — тихо прошептала Джуди. — Проклятый ублюдок, черт бы тебя побрал! Я зову Леонарда.

Но она этого не сделала.

Мы сидели и смотрели друг на друга. Я попытался выразить взглядом сострадание, переполнявшее мою душу. Перед тем как прийти сюда, мне удалось убедить себя, что так будет лучше. Но сейчас я гадал, не дал ли волю навязчивой одержимости. Еще мгновение, и я, вероятно, поднялся бы и вышел. Но Джуди меня опередила. Встав из-за стола, она пересекла просторный уютный кабинет и заперла дверь. Вернувшись на место, Джуди уронила голову и уставилась на молоток.

После этого она напомнила мне о клятве хранить конфиденциальность.

Я заверил ее, что не скажу никому ни слова.

Но даже после этого Джуди рассказывала о случившемся как о чем-то гипотетическом, так же, как это в свое время делал Ричард, постоянно давая выход ярости, — так, что мне несколько раз даже казалось, что она собирается дать мне пощечину.

— Если бы вы сами были матерью, — начала она. — Кстати, а почему у вас нет детей? Я давно хотела спросить вас об этом. Вы занимаетесь чужими детьми, но своих у вас никогда не было.

— Еще не поздно, — сказал я.

— Значит, проблем со здоровьем нет? Вы стреляете не холостыми зарядами?

Я улыбнулся.

— Алекс, весьма самонадеянно проповедовать другим, как воспитывать детей, не имея личного опыта.

— Возможно, вы правы.

— Естественно, вы со мной соглашаетесь — вы всегда так поступаете. Наверное, это одна из тех штучек, которым учат вашего брата-мозговеда. Вам известно, что Бекки тоже хочет стать психологом? Как вы к этому относитесь?

— Я с ней незнаком, но в целом это неплохая профессия.

— Почему? — не унималась Джуди.

— Потому что у людей, постоянно имеющих дело с нервными кризисами, как правило, вырабатывается особое сострадание.

— Как правило?

— Иногда происходит наоборот. Повторяю, я совершенно не знаю Бекки.

— Бекки замечательная девочка. Если бы вы не поленились обзавестись собственными детьми, возможно, вы бы меня поняли.

— Наверное, вы правы, — сказал я. — Я говорю искренне.

— Только задумайтесь, — продолжала Джуди, словно обращаясь к самой себе, — девять месяцев вы носите это существо внутри себя, разрываете свое тело, чтобы вытолкнуть его наружу, и только тут начинается настоящая работа. Вы хоть представляете, каково в наши дни вскармливать ребенка в этом урбанизированном, зажравшемся стремительном мире, который мы сами создали на свою голову, мать твою? Представляете?

Я промолчал.

— Задумайтесь: вы проходите через это, кормите ребенка своим телом, просыпаетесь среди ночи, вытираете ему попку, терпите капризы, обиды и приступы плохого настроения, доводите его до половой зрелости, черт побери, и тут появляется кто-то — кому вы верите — и втаптывает всю вашу работу в грязь.

Вскочив из-за стола, она принялась расхаживать по кабинету.

— Я вам не говорю ни слова, черт бы вас побрал, но даже если бы и сказала, вы бы не смогли их повторить. Поверьте, если я вдруг узнаю, что вы проговорились кому-то — вашей жене, кому угодно, — я позабочусь о том, чтобы у вас отобрали лицензию.

Проход стремительным шагом через весь кабинет, затем назад. Снова круги.

— Представьте себе, доктор: вложив свою душу в это человеческое создание, вы доверяете его тому, кого знали всю жизнь. Тому, кому вы не раз оказывали услуги, и что вы просите? Заниматься математикой, просто заниматься, потому что ребенок умный, но числа ему не даются. Только математикой, больше ничем, черт возьми. А потом вы приходите как-то раз и застаете этого человека вместе… вместе с сокровищем, творением ваших рук, и он разбил его вдребезги… рядом с бассейном, с этим проклятым бассейном. А где же учебники? Где же тетради? Лежат в луже на полу, рядом со скомканными мокрыми купальниками. О, вы бы пришли в восторг, правда? И оставили бы это без внимания, верно?

— Это случилось впервые? — спросил я.

— Джоанна утверждала, что да — и Бекки тоже, но обе лгали. Бекки я не могу винить, она сгорала со стыда, — нет, точно могу сказать, это был не первый раз. Потому что это очень многое объясняло. Девочка, делившаяся со мной самым сокровенным, начала заниматься математикой и вдруг замкнулась. Без причины заливалась слезами, убегала из дома, не говоря куда. Опять стала получать плохие оценки — и это несмотря на дополнительные занятия! Алекс, Бекки было всего шестнадцать, а эта стерва ее изнасиловала! Насколько мне известно, это продолжалось не один год.

— После того как вы обо всем узнали, вы говорили с Бекки?

— В этом не было смысла. Ее надо было лечить, а не ругать.

Снова шаги по ковру.

— И не надо обвинительного тона. Я знаю закон. Да, я не сообщила о случившемся так называемым властям. Что бы это дало? Закон это осел, поверьте мне. Я сижу здесь и каждый день слушаю его глупый рев!

— А Боб?

— Боб возненавидел Джоанну, потому что решил, что она отказалась заниматься с Бекки, и именно поэтому та провалилась на математике и не может поступить в хороший колледж. Если бы я рассказала все Бобу, Джоанна умерла бы гораздо быстрее — а мне только этого не хватало: разрушить свою семью.

— Ричарду вы открылись, — заметил я.

— Ричард человек дела.

Перевод этой фразы: Ричард должен был наказать Джоанну. Навсегда отлучив ее от жизни.

— Джоанна тоже была человеком дела, — сказал я. — Как только приговор был вынесен, она сама привела его в исполнение. Медленно убив себя. Презрение Ричарда было составной частью наказания — он отгородился от Джоанны, дав ей понять, что презирает ее. Пригрозив рассказать все детям.

Джоанна насильно откармливала себя словно гуся. Становилась все жирнее и жирнее, в то время как Бекки превратилась в тощий скелет.

Джоанна тоже презирала себя.

Стейси, безосновательно считавшаяся проблемным ребенком, осталась вне круга. Эрик, приехавший к матери, чтобы ухаживать за ней, вероятно, знал больше. Что рассказала ему Джоанна? Едва ли она призналась ему в своем грехе; скорее всего, просто сказала, что совершила поступок, за который Ричард ее не может простить.

— В конце концов, она совершенно правильно поступила, черт бы ее побрал, — с ненавистью прошипела Джуди.

— Она хотела, чтобы вы всё видели — это была ее последняя попытка попросить прощения.

Джуди пожала плечами. Провела пальцем по губам.

— А теперь уходите, Алекс. Я говорю серьезно.

Остановившись в дверях, я обернулся.

— Несмотря на все то, что Джоанна сделала вашей семье, вам ее семья была небезразлична. Вот почему вы направили Стейси ко мне.

— Это была роковая ошибка.

— Кто еще знает? — спросил я.

— Никто.

— Даже врач, занимавшийся с Бекки?

— Да, мы с Бекки пришли к выводу, что она сможет получить психологическую помощь, не вдаваясь в подробности. И не говорите мне, что мы поступили неправильно, потому что это не так. Сейчас Бекки совсем поправилась. Собирается поступать в медицинский колледж, изучать психологию. Случившееся осталось в прошлом, Алекс. Бекки стала сильнее — научилась состраданию. Из нее выйдет отличный психолог.

Я повернулся к двери.

— Алекс, вы тоже ничего не знаете. Этого разговора не было.

Я взялся за ручку.

— И вы были правы, — добавила она. — Я постараюсь, чтобы наши жизненные пути больше никогда не пересекались.