Докторица

Глава 72 Сентябрь. Институт

Не дожидаясь решения вопроса о моём увольнении в запас в кадрах флота, взяла в оборот Софью. Не стала просить комиссара или Ираиду пригласить её для разговора в гости, а сама поехала к ней в госпиталь. На моё заявление, что я решила прислушаться к её советам, и пойти учиться в медицинский, она обрадовалась, что-то прикинула, спросила меня: готова ли я сейчас сразу сдавать вступительные экзамены и осознаю ли, что мне придётся нагонять курс, который уже начал учиться? Получила в ответ на оба вопроса – "Да!", она надолго зависла на телефоне. Нет, она не болтала попусту, звонки деловые и короткие, но их было так много, что я им счёт потеряла. По некоторым фразам я поняла, что она уже о чём-то договорилась. Устало, откинувшись на спинку стула, она придвинула мне листок, чтобы я записывала:

— В общем, слушай! Сейчас в связи с войной есть послабление для вас, фронтовиков, вам можно сдавать экзамены вне установленных сроков. Завтра поедешь в ректорат медицинского имени Пирогова,[17] я его сама заканчивала, там найдёшь проректора по учебной работе, он в курсе и будет тебя ждать, напишешь заявление, тебе скажут, когда прийти на экзамены. Сдавать будешь диктант, химию и биологию, надеюсь, ты постараешься, я за тебя поручилась?! Не подведи! Всё поняла?

— Да! Спасибо. Я постараюсь…

Назавтра проректор мной заниматься не стал, а передал молодящейся женщине с острой крысиной мордочкой и взглядом начальника особого отдела, которая оказалась помощницей декана лечебного факультета, на который я собираюсь поступать. Вообще, мне здесь многое было непонятно, но Сосед, давал объяснения. Ведь я думала, что здесь так и называют факультеты: терапевтический, хирургический и наверно кожный ещё и мне из них выбирать придётся. Нет, все вместе учатся на лечебном, а в дипломе специальность – не врач, а лечебное дело. Странно это, тем более, что после училищ специальность пишут: фельдшер, зубной врач или медсестра.

Когда тётенька узнала, что я согласна что-нибудь сдать прямо сегодня, она куда-то позвонила, и проводила в соседнее здание, где меня усадили писать диктант, получила четвёрку. После диктанта пошли на кафедру биологии, где с каким-то мужчиной провели скорее собеседование, чем экзамен. На какие-то вопросы я ответила только после его наводящих вопросов, на другие отвечала сразу. Доцент, который проводил собеседование, сказал, что его задача – это не экзамен, а скорее тест на выживаемость моих знаний и способность к обучению. В общем, он вывел в выданной мне ведомости ещё одно "хорошо" и сказал, что будет рад меня учить.

Химию оставили назавтра, хоть я и готова её сдать прямо сейчас, за день без учебников и билетов всё равно ничего не выучу. По дороге домой Сосед развлекал меня рассказами, как сам сдавал вступительные экзамены и как там старались всех завалить, цепляясь за любые мелочи и придираясь ко всему. Дома Ираида возмутилась, что я на экзамены хоть и ходила в форме, но не надела свои медали, ведь меня же награждали, так ей Саша говорил. Я не стала вдаваться в подробности, быстро перевела разговор на устройство Верочки в школу. Ираида все моменты с устройством и подготовкой сестры к школе взвалила на себя. Я даже удивилась, какая Верочка стала взрослая, когда она показалась в новом тёмно-коричневом школьном платье с передником. Нашли платье с довольно широкими рукавами со сменными белыми воротничком и манжетами. Верочке уже самой хотелось учиться, и она радовалась школе, классу, новым друзьям…

Сентябрь выдался ужасно суматошным, и было ощущение, что бегу в беличьем колесе и никуда не успеваю. Малышка в животе как-то совершенно не собиралась мне помогать, а требовала внимания и пиналась в животе так, что иногда в глазах темнело. Сосед пребывал в перманентном удивлении, которое изредка проявлялось его комментариями, вроде того, что он представить себе не мог, что в животе может ворочаться что-то живое и это не солитер, я когда первый раз услышала, чуть от смеха не умерла. Периодически его охватывала паника и он пытался уговорить меня согласиться на кесарево сечение, дескать, ну его нафиг, тужиться и рожать, а так просто достанут и всё. Но я после обсуждения с Ираидой и Софьей эти поползновения пресекла, сказала ему, что мы будем рожать, нравится ему это или нет. И вообще, если уж я зачатие проморгала, то хотя бы в родах хочу лично поучаствовать. В ответ он начинал выпытывать, а не боюсь ли я и вообще, как отношусь к факту неизбежного приближения родов, ведь это штука такая, что не рассосётся само… Но, если честно, я к этому относилась фатально и меня гораздо больше интересовало то, что происходило параллельно, в частности институт, в который я поступила получив за химию пять. На химии мне Сосед чуть не подсуропил, когда в вытянутом билете первым вопросом оказались галогены. И он там чего-то наворочал про то, что галогены являются предпоследними в ряду пэ-элементов и имеют незавершённый спин пэ-электронов, что и проявляется в агрессивном характере образования ими ковалентной связи. В общем, я ничего из сказанного им не поняла, как кажется и экзаменатор, пришлось перехватывать управление и съезжать на тему характерных для галогенов реакций и свойств. Правда на втором вопросе о бензоле Сосед просто "спел", это был не ответ, это была ария, которую экзаменатор слушал прикрыв глаза от удовольствия. Честно, я даже фамилии, которые он упоминал, вспоминала через одну и с трудом. А уж сплести из них связный речитатив, как ещё великий Лавуазье и его ученики пытались разгадать строение молекулы бензола, а потом не менее великий Деберейнер эту работу продолжил и вот сегодня мы имеем уже ставшие классическими формы записи структуры этого вещества, одна, где одинарная и двойная связи между атомами углерода чередуются и вторая, где обозначены только одинарные связи, а валентные связи обозначены кругом в центре, что гораздо точнее и правильнее с точки зрения представления строения бензола. Задачу с расчётом массы выпавшего осадка глянули мельком и ошарашенная оценкой "отлично", я была отпущена оформлять документы в деканат.

С моим увольнением из рядов военного флота меня промурыжили в управлении кадров почти целый день. Я долго не могла понять, что их всех не устраивает, когда меня пинали из кабинета в кабинет, где разные офицеры мне что-то лопотали, ссылались на какие-то приказы и пытались меня уговорить ещё послужить. Что даже факт беременности и родов они учтут и пойдут мне навстречу, и я совершенно не могла понять, в чём они мне навстречу идти хотят. В итоге добрались до адмирала, когда у меня уже сил не осталось что-либо понимать, и соображала с трудом. Камень преткновения оказался до невозможного прост, меня призывали на должности рядового и младшего командного состава, а теперь у меня офицерское звание. Это совсем другой вид службы, а выслуги до минимального срока, дающего право на назначение пенсии у меня нет, не дослужила и мне до неё ещё как медному котелку. То есть в их практике офицеров без выслуги увольняли только в случае невозможности продолжать службу по состоянию здоровья, я же в эту категорию не попадала, то есть беременность – это не болезнь, и предполагает отпуск и последующее возвращение на службу и даже с зачётом срока ухода за ребёнком и родов в стаж службы. Ещё есть вариант увольнения по сокращению штатов и по решению трибунала, что ко мне не относится. То есть я – такой вот казус и никто решение в приказах не прописанное принять не может, вот и пинали меня. К счастью адмирал доказал, что он решительный и наконец спросил меня прямо без экивоков. Узнав, что ни на какую пенсию я не рассчитывала и вообще я уже зачислена студенткой в медицинский институт, едва не прослезился от радости, наложил резолюцию о моём увольнении в запас без пенсии, с сохранением права ношения формы и знаков различия. За окончательным расчётом и выплатой положенных подъёмных мне велели зайти через пару недель. Я забегалась и вспомнила об этом только в конце октября и с удивлением получила немало, что насчитал финансовый отдел, и я ещё буду в своём военкомате получать положенные мне за орден Красной Звезды деньги,[18] не слишком много, но приятно. С полученными в морском наркомате бумажками побежала в районный военкомат становиться на учёт и выдохнуть, что я снова гражданский человек, хоть и в форме.

Как предупреждал Смирнов, нас с Верочкой пригласили на вручение папкиного ордена и памятного знака Верочке. Нас обеих по приглашениям провели в красивый зал Кремлёвского дворца, где, как оказалось в присутствии журналистов, наших и всего мира была организована церемония награждения. Из присутствующих я узнала только Сталина и Калинина, Сосед подсказал ещё Молотова и Ворошилова. Прямо на наборном паркете рядами были расставлены стулья, в зале сотрудники НКВД, всех рассаживали по номерам, написанным в приглашениях. Видимо Ида знала про это приглашение, потому что нарядное платье для Верочки было приготовлено заранее, ведь из старого она выросла, так что сестрёнка выглядела восхитительно. Когда объявили Луговых Кондратия Михайловича, а ждать пришлось больше часа, я же не знала, что награды вручают по нарастающей к более высоким, Верочка сжалась и мне её пришлось буквально выталкивать. У стола президиума Калинин вручил ей большую красивую грамоту о присвоении звания Героя нашему папке и коробочку со звездой, Верочка засунула всё себе в правую подмышку и пожала левой рукой протянутую руку Всесоюзного Старосты. Он ничего умнее не придумал, как пожурил её, что руку надо подавать правую, а не левую, на, что Верочка ответила:

— Дедушка Калинин, как же я вам другую ручку дам? Её на кладбище похоронили с мамой и братиком, теперь у меня только левая осталась, — Калинин видимо не понял и от неожиданности спросил:

— Как это, похоронили?

— Ну, когда мне бомбой ручку оторвало, её и похоронили. Я теперь без ручки живу…

Хоть и без микрофона, но детский звонкий голос разносился по всему залу, а Верочка ещё и улыбнулась своей очаровательной улыбкой. От такого диссонанса зал замер и только фотографы полыхнули парой магниевых вспышек. Калинин потерял контроль над ситуацией и тут раздался тихий голос:

— А как тебя зовут? — и от стола встал и двинулся к Верочке до этого болтавший с кем-то Сталин.

— Я – Вера Луговых-Медведева.

— Так, папа твой вроде не Медведев, а просто Луговых?

— Это мы с сестрой решили ещё мамину фамилию на память взять, мы же последние из Луговых остались, а папа маму очень любил, он бы нас понял… А вы – дядя Сталин?

— Да, Верочка, а вот это тебе знак, что ты дочь Героя! — ему успели подать знак, он надел цепочку на шею Верочке, взял её на руку и с ней повернулся к залу, который взорвался аплодисментами, а фотографы защёлкали своими аппаратами и засверкали вспышки. Потом он увёл Верочку к себе за стол президиума, и дальше пока шло награждение они тихонько о чём-то переговаривались за столом президиума.

В конце награждения выступил какой-то военный с новеньким орденом на груди, который долго говорил, почти выкрикивая лозунги, и размахивал в такт рукой. А я сидела и не знала, что мне делать дальше. Нет, я понимала, что Верочку никто не съест, но совершенно непонятно, где мне её теперь ждать, чтобы мы с ней не потерялись. В конце все встали и овациями проводили уходящих руководителей страны, нас пригласили в соседний зал, где были накрыты столы, а Верочка за руку со Сталиным ушла. Когда я рванула следом, то меня не пропустили, пришлось ждать. Среди незнакомых людей всегда чувствую себя очень неуютно, хотя многие, явно не были раньше знакомы, но уже о чём-то весело и шумно разговаривали. В углу приводили в чувство женщину в возрасте, которая, как и Верочка получала посмертную награду, наверно за сына или мужа, вон и знак на шее в сторону сбился, судя по блеску красной эмали, это или Красная Звезда или "Боевик". Этот знак уже стали называть "Знаком Памяти" или "Памятным знаком", я успела немного разглядеть его у соседки, которая получила его за погибшего мужа, красиво получилось, небольшой, чуть больше двух сантиметров, в круглом золотом венке словно выступающая из него награда, у женщины это был уменьшенный медальон "За отвагу", который на кольце качается под маленькой квадратной колодкой, которая крепится на цепочку по углам, то есть, знак не должен как обычный кулон переворачиваться. А у Верочки в венке должна быть Золотая Звезда. Я сегодня в гражданском платье и чувствую себя как-то очень неуютно и непривычно, не столько потому, что привыкла в комбинезоне бегать, сколько от слишком торчащего, как мне кажется, живота, на который все пялятся. Очень хочется пить, но на столах только бутылки с вином и водкой, разве, что яблоко взять погрызть…

Верочку привели примерно через час, её распирали впечатления и она ими торопилась поделиться. Я даже вспомнила это состояние, когда маленькая прибегала из школы и торопилась маме скорее рассказать, потому что боялась забыть или новые впечатления выдавят из памяти не рассказанное вовремя, и оно пропадёт. Пока она, захлёбываясь, рассказывала, я разглядывала бумаги, которые выдали сестре. Роскошная грамота о присвоении звания Героя, орденская книжка в красном коленкоре, коробочка с медалью и похожее на орденскую книжку удостоверение о вручении памятного знака Вере Кондратьевне Луговых-Медведевой с номером знака и самого удостоверения. А через неделю Верочка стала знаменитостью всего СССР, в «Правде» на первой странице напечатали снимок с ней на руках Сталина. Сестрица оказалась очень фотогенична, что даже при отвратительном качестве газетной печати она получилась очень красиво и момент фотограф поймал очень тонко, когда она в три четверти повернулась к камере и на лице какое-то неописуемое выражение, я бы сказала лёгкой грусти и надежды в огромных распахнутых глазах, а Сталин смотрит на неё с какой-то тёплой улыбкой. Хорошая вышла фотография и Верочку даже стали узнавать на улице, что уж говорить о том, какой фурор это произвело в школе и очень помогло ей влиться в новый класс. В общем, у Верочки всё было неплохо и она стремительно становилась маленькой москвичкой…

Я это воспринимала немного отстранённо, потому, что меня в очень жёсткий оборот взяла учёба в институте. И если большинство предметов мне давались довольно легко, было ощущение, что я не учу, а вспоминаю, то латынь и анатомия оказались серьёзным ударом и нагрузкой. Дело в том, что Соседа учили не латинскому языку, а просто анатомической и фармакологической терминологии на латыни. Ну как иначе назвать, если из того, что им давали были только два падежа – именительный и родительный, для написания рецептур без ошибок, а пересчитать глаголы хватит пальцев руки. Нам же давали латинский язык фактически в полном объёме языка, можете представить себе разницу. И видимо для закрепления языковых знаний, на кафедре анатомии занятия вели фактически на латыни, то есть нужно было не только выучить где и что как называется, но и суметь весь ответ сформулировать на латыни. И если анатомические термины я знала, то вот отвечать полностью на латыни было ужасным ужасом. В общем, я зубрила слова и их склонения, мне очень хотелось посмотреть пристально в глаза тому умнику, который утверждал, что латынь – очень лёгкий для изучения и гармоничный язык. Может для полиглота это так, но пока к каждому занятию по анатомии меня трясло в ожидании фиаско, а от вызубренных накануне фраз и оборотов в голове царила какая-то удивительная звенящая языковая каша. Тем более, что на занятия я стала регулярно ходить только с третьей недели, пока бегала с бумажками и закрывала вопросы своего увольнения в запас. За это время моя группа уже отзанималась больше двух десятков часов по этим предметам и первые занятия я вообще с огромным трудом понимала, о чём идёт речь. Казалось, что за прошедшие два года мои мозги усохли и забыли процедуру обучения. Такое ощущение, что для обучения использовали методику шока больших объёмов информации, ведь группа уже успела пройти все кости конечностей и сейчас азартно изучала позвоночник и составляющие его позвонки. Непонимание развеяло объяснение Соседа, что это мне только так кажется, ведь скелет – это просто каркас и он довольно простой, а вот дальше придётся послойно изучать, чем он обтянут, грубо выражаясь, а это гораздо больше и сложнее, чем кости. Намного запутаннее взаиморасположение и взаимодействие мягких структур, которые в отличие от костей могут смещаться, вариабельны и пластичны по своей природе. Тем более, если я решила помочь Маше, значит, выбрала путь хирурга, а это значит, что мне придётся эти мягкие ткани рассекать и делать это правильно, чтобы не повредить ничего из жизненно важных структур…

Признаюсь, что пару раз ловила себя на малодушной мысли, что пока не поздно надо всё бросить, что этот неподъёмный груз я не подниму, что это выше моих сил, что надо сначала спокойно родить, а со следующего года поступать и начинать со всеми. Но потом вспоминала своё обещание Маше, её взгляд и стискивала зубы… Малышка в животе совершенно не собиралась помогать мамочке и не разделяла моего желания учиться. Днём в суете и беготне она затихала словно в засаде, а вот ночью начинала внутри меня такие пляски, что порой просто заснуть было проблемой, а уж сколько раз за ночь от её толчков я просыпалась, сосчитать не берусь. Удивительно, но лучше всего её успокаивало, когда живот начинала гладить Верочка и сюсюкать с ней, словно она и правда прислушивалась к тому, что ей говорит тётя. А ведь мне нужно было не только нагнать свою группу, но и обогнать её, чтобы создать задел на то время, когда выпаду из учёбы в связи с родами…

Ираида квохтала вокруг нас с Верочкой, и если с сестрёнкой это была просто забота и контроль над происходящим и как она втягивается в учебный процесс, то меня она буквально атаковала, что я себя веду недопустимо для беременной и не думаю о ребёнке. И вообще, она категорически не одобряла идею с моим обучением. Ведь, если подумать, быть женой и матерью было её главной работой, которой она отдавалась со всей страстью и целиком. А когда я со своим животом ношусь по институту, нюхаю формалиновую дрянь в анатомичке, вместо спокойного размеренного сна часто сижу и зубрю латынь, даже не знаю, как она на такую ненормальную меня не надела смирительную рубаху.

С сентября мне уже стало тяжело выполнять мою норму в триста приседаний и две сотни на каждой ноге в течение дня, которые у меня стали правилом ещё с Мордовии. И я за этим следила, тем более, что глядя на меня к такой физкультуре подключилась Верочка, а это очень важно и нужно, ведь её изъян ограничивал её в нагрузках, но тело всё равно нужно тренировать. После того, как в утреннем автобусе меня помяли, а у меня возникли опасения, что в такой давке мою беременность могут прервать гораздо раньше положенного срока, я решила компенсировать физические нагрузки быстрой ходьбой до института и обратно, благо, что всё в центре города. А Сосед комментировал, что в его Москве со смогом и пробками, он был бы самым первым, кто выступил против таких прогулок, но при движении сороковых, в моём понимании очень интенсивным, ведь на многих перекрёстках движение даже ОРУДовцы регулируют. Но Сосед заливался от смеха, и показывал из своей памяти московские пробки его времени, когда по каждой полосе, словно фырчащие многометровые металлические змеи, замирая, ползут по улицам, а в воздухе висит удушающий смрад выхлопа тысяч моторов, даже представить такое трудно…

Наверно месяц с начала учёбы для меня пролетел в постоянной гонке и кошмаре ощущения, что я ничего не успеваю и не понимаю. Не знаю, зачем так злобно пошутил великий физиолог Павлов про то, что отдых – это смена вида деятельности. У меня вид деятельности сменился самым кардинальным образом, только накопившаяся усталость от регулярных боевых вылетов не ушла, а просто перешла в другую форму от суеты и учёбы, и даже увеличилась, как мне кажется…