«Посмотрим на него!» — раздался за дверью начальственный голос, затем услужливый отклик: «Конечно, здесь! Живучий как собака». Открылся глазок, и кто-то долго пялился в него.
— Павлов, на коридор! Руки за спину. Пошли.
Свежий воздух, яркий свет. Кабинет начальника. Плёнка кино перескочила на следующий кадр, и трудно поверить, что полминуты назад было по-другому.
— Здравствуйте, гражданин Павлов. Я — старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Российской Федерации, государственный советник юстиции третьего класса генерал Суков. — За столом сидело крупное добродушное воплощение законности в синем мундире с генеральскими погонами. Генерал не скрывал своего счастья. — «Садитесь. Мои полномочия удостоверяются соответствующими документами и имеющимися у меня бумагами. Для того чтобы у Вас, Алексей Николаевич, не было сомнений в за-конности проводимых действий, здесь присутствует адвокат местной юридической консультации товарищ Иваненко». Одетый в старинный сюртук с обсыпанными перхотью плечами, товарищ Иваненко смотрел широко распахнутыми глазами, в которых был страх, и ничего более; бедняга даже забыл закрыть рот. Начальник ИВС поднялся: «Наверно, я могу вас оставить, товарищ генерал?»
— Да. Я думаю, у гражданина Павлова нет сомнений в достоверности моих полномочий.
— Дверь оставить открытой?
— Нет, можете закрыть. Я полагаю, глупостей не будет. Да, Алексей Николаевич?
Это он, кажется, ко мне. Контраст воздуха и света отозвался звонкой головной болью. Медленно и тяжело подступал сердечный приступ.
— Состояние вполне понятное, — послышался удовлетворённый голос генерала, вслед за тем, как мне удалось схватить рукой и притянуть назад попытавшееся ускользнуть в сторону сознание. — Если хотите, можете курить. Угощайтесь: московские. «Золотая ява».
— Спасибо, я — «Мальборо».
— Ну, конечно, — закивал генерал, — понимаю. Вы же очень богатый человек.
— Я бы не сказал.
— Вы и самолёт себе можете купить. Ещё не купили? У Вас есть самолёт? Да, Алексей Николаевич, честно скажу: трудно пришлось с Вами, без ФСБ и контрразведки могли бы не справиться. У нас собрано достаточно улик и доказательств, позволяющих предъявить Вам обвинение в совершении тяжкого преступления, предусмотренного статьёй 160, часть 3 Уголовного кодекса РСФСР, — хищение государственного имущества в крупном размере по предварительному сговору группой лиц. Данное преступление карается лишением свободы на срок от пяти до десяти лет. Я предъявляю Вам обвинение, и, по закону, обязан допросить Вас. Вот по-становление о привлечении в качестве обвиняемого, вот постановление об объявлении Вас во всероссийский розыск, о применении меры пресечения — взятии под стражу. Как видите все санкционировано заместителем Генерального прокурора, вот печати Генеральной прокуратуры — настоящие! Ознакомьтесь.
Читаю. Содержание отдалённо похоже на то, что было в факсе, и не похоже ни на что, хоть отдалённо напоминающее разум.
— Могу я получить копии подписанного мною факса и предъявленных мне сейчас постановлений?
— Конечно, Алексей Николаевич, только не копии — имеете право переписать, но сначала надо поставить подпись.
— Дело в том, что я не согласен.
— С чем? С обвинением или поставить подпись?
— Ни с чем. Я имею право отказаться?
— От дачи показаний — да, имеете право отказаться, но обвинительные документы надо подписать, Вы же ознакомлены. Вот, товарищ Иваненко может подтвердить, — Суков повернулся к нему. Иваненко, заглатывая воздух, стал повторять: «От дачи показаний имеете право отказаться, но документы следует подписать — Вас ознакомили».
— Хорошо, подпишу.
— И число поставьте: 14 марта 1998 года.
— А какое число сегодня?
— 20-е, но Вам же предъявили факс?
— Да.
— На нем стоит 14 марта. Документы одни и те же. Должно быть единообразие. Значит, и здесь нужно поставить 14-е.
— Хорошо, — сказал я и поставил число: 20 марта 1998 года. Генерал и бровью не повёл.
— Гражданин Павлов, я обязан задать Вам вопрос. Вы признаете себя виновным?
— Нет.
— Может, частично?
— Нет, ни в чем.
— Как же ни в чем? Следствие установило, что, находясь на посту Президента Международного инновационного банка, Вы, используя служебное положение, совершили хищение госимущества в размере 112 миллионов долларов США в период с февраля по август 1995 года. Срок давности по таким преступлениям не существует.
— Но в указанный период я не работал в банке.
— Работали, Алексей Николаевич, — ласково возразил генерал, — работали! Если бы я этого не установил, я не был бы генералом. Гражданин Павлов, сейчас я задам Вам несколько вопросов. Ответы имеете право записать собственноручно.
— Я бы хотел сначала воспользоваться своим правом переписать документы.
— Сегодня уже поздно, Алексей Николаевич, сейчас ночь. В Москве перепишите.
— С Вашего позволения, Ваши вопросы я выслушаю тоже в Москве.
— Хорошо. Все предъявленные Вам документы — в нескольких экземплярах. Подпишите их, они идентичны.
— Исключено.
— Почему? Вы обязаны.
— Потому что, руководствуясь остатками здравого смысла, я убедился в своём предположении, что Ваши действия ничего общего с законом не имеют, и я постараюсь это доказать.
— Алексей Николаевич, а кто Вы по образованию?
— Учитель русского языка и литературы.
Вот тут генерал удивился:
— Да что же это такое, что ни обвиняемый, то филолог! Вы знаете, после перестройки люди с филологическим образованием часто бывали у меня обвиняемыми в тяжких преступлениях. Вы будете давать показания?
— Нет.
— Ну, хорошо. У Вас есть время подумать. Когда надумаете, обратитесь ко мне письменно. Вас привезут ко мне. Напишите чистосердечное признание. Но только Вы — сами. Я к Вам уже не приду.
В камеру я возвращался думая о происхождении генеральской фамилии. Хлопнула за спиной дверь, и плёнка кино съехала на кадр назад.