— Павлов! На вызов!
Обыскав на продоле, вертухай повёл меня куда-то по тюрьме тихими коридорами, озирающимися огромными металлическими дверями, за которыми не слышно ровным счётом ничего; на некоторых наклеены бумажки с надписями: «строгий карантин — гепатит», «строгий карантин — менингит», «ВИЧ», мимо таких идти жутко. Но и без них не радостно: будут ли бить, предстоят пытки или обойдётся. Не отстать бы от вертуха. Этот, как молодой козлик, скачет по этажам, как бы в забаву хлопая дверьми и стуча ключами по всему железному. Заперли в маленький тёмный бокс, можно только сидеть или стоять, последнее лучше: слишком негигиеничный боксик. А ещё могут запереть в «стакан», в нем можно только стоять, похуже карцера будет, но в него редко больше чем на сутки запирают. Стакан хорошо воспи— тывает терпение. Нетерпеливому в тюрьме вообще трудно, терпение на грани равнодушия неизменно потребуется арестанту, чтобы не сойти с ума, не быть избитым до смерти, не разбить в отчаянье о тормоза голову, не потерять окончательно человеческое достоинство. Окончательно — потому что тюрьма лишает любых прав, кроме одного — попробовать это пережить, и с достоинством человеческим получается как-то относительно.
После бокса свет режет глаза. Привели в коридор с обычными, дверями, некоторые из которых приоткрыты, чего, кажется, уже и не бывает. Посередине за столом дежурная тётенька. Следственный корпус. Здесь встречаются с адвокатами, которые, как правило, хорошо одетые, сытые и уверенные, холёные и спокойные, поджидают своих клиентов здесь же. Мы же проходим куда-то насквозь, наверх, в небольшой коридор. Робко постучавшись, вертухай так же робко сообщил, что вот, мол, Павлова привёл, примут или подождать. Небольшой ка-бинет, за окном с белой решёткой виден жилой дом. Окно висит на стене, как картина, символизирующая притягательность и недоступность нормальной жизни. Мне предложен стул посреди комнаты, а за столом двое в костюмах и галстуках, оба сосредоточенно листают бумаги, делая пометки.
— Так вот как Вы выглядите, Алексей Николаевич. Совсем неплохо. Я думал, Вы гораздо старше. Я — следователь Генеральной прокуратуры Ионычев Вениамин Петрович. У нас начинается с Вами интенсивная работа: допросы, множество очных ставок, экспертизы. Все это потребуется для оформления доказательств Вашей виновности, которая у нас не вызывает сомнения. У Вашей жены есть подруга Нина?
— Я не женат.
— Но Вы же знаете, кого я имею в виду.
— У того, кого Вы имеете в виду, вполне возможно есть подруга Нина.
— И она могла обратиться к помощи адвоката для Вас?
— Не исключено.
— Дело в том, что в делопроизводство по уголовному делу, в котором Вы являетесь главным обвиняемым, вмешался адвокат, к которому Вы не обращались, — Ионычев, как бычок, повёл головой. — И Вы, Алексей Николаевич, не возражаете против его участия?
— А сколько я имею право иметь адвокатов?
— Вопросы, гражданин Павлов, буду задавать я. От Вас требуются только ответы.
— Теперь, — вступил в разговор второй в костюме, — я полагаю, Вы дадите нам возможность побеседовать вдвоём?
— Алексей Николаевич, это Ваш адвокат — Косуля Александр Яковлевич, — с сожалением отозвался Ионычев и вышел из кабинета.
— Алексей, тебе привет от человека с Бермуд.
Этого можно было ожидать меньше всего. Сколько лет прошло. Обвинение, предъявленное мне, если и имеет основание, то, скорее всего, по отношению именно к нему — человеку с Бермуд, потому что он стал после меня хозяином банка и известен как специалист по финансовым операциям, проходящим по граням законов. Встречались мы с ним в «Треугольнике» — кафе, которое прозвали меж собой Бермудами. Больше ни с кем там я не встречался, сомнений нет, речь идёт о нем. Но мы давно не друзья: в бизнесе их не бывает. В чем же дело, и как он узнал обо мне. Неужели память о дружбе — не полная иллюзия? Что это — помощь от него, или у него самого неприятности, и это — провокация?
— Признаться, я не знаю, о ком Вы, Александр Яковлевич.
— Я сам не знаю. Мне позвонила какая-то Нина, представилась подругой твоей жены и попросила тебя защищать. И привет передала. Ещё сказала, чтобы ты забыл человека с Бермуд. Как будто его не существует. И не только Нина просила. На, читай. Быстро! — Косуля дал мне прочитать, не выпуская из рук, записку, после чего сжёг её.
Как бы там ни было, а приходилось верить. Теперь понятно. Адвоката Косулю я видел однажды с этим самым человеком с Бермуд — это раз. Мой зарубежный адрес для него не тайна — это два. А главное, когда-то очень хороший знакомый стал сегодня мне смертельно опасным врагом, явившись под личиной друга к моим близким и родным, которые не подозревают, что стали заложниками. Что-то стало сильно мешать. Это подступили большие геометрические фигуры и под колокольный звон стали наполнять тело и сознание, голову обволокло тошнотворное чувство бесполезной попытки укусить огромный шар.
— Ты должен отказаться от любых показаний, — шипел на ухо Косуля. — Это приказ. И ни при каких обстоятельствах, ни следователю, ни в камере, не должен ничего говорить. Иначе — ты не маленький и все пони-маешь.
— Не бойся, — уже громко говорил адвокат, — статья у тебя благородная, никто тебя не тронет, тем более что я буду тебя защищать, со мной считаются.
— Мы тебе поможем, — опять зашептал Косуля. — Если что будет плохо в камере, имей в виду — там есть такой Славян, он связан с кумом, через него можно передать.