Долина Виш-Тон-Виш

ГЛАВА X

Не более минуты нежданный посетитель стоял, сбросив верхнюю одежду, перед глазами любопытной группы, собравшейся в наружном помещении. Однако этого было достаточно, чтобы позволить людям, редко оставлявшим без внимания мельчайшие особенности одежды или внешности, заметить наиболее характерные особенности его наряда. Тяжелые пистолеты всадника, однажды уже выставленные напоказ, были заткнуты за пояс, и юный Марк уловил блеск кинжала с серебряной рукоятью, привлекшего его взгляд предшествующим вечером. Но уход деда и незнакомца из комнаты не позволил парню определить, был ли он в точности такой же, как тот, что висел над постелью деда скорее как память о минувших днях, чем для использования в целях, для которых он предназначался.

— Этот человек еще не расстался со своим оружием! — воскликнул приметливый юноша, обнаружив, что все остальные прикусили языки. — Хорошо бы он оставил его дедушке, чтобы я мог поохотиться за пронырливым вампаноа до его берлоги.

— Горячая голова! Твой язык слишком склонен к легкомыслию, — заметила Руфь, не только снова занявшая свое место, но и возобновившая нехитрую работу, прерванную ударами в ворота, со спокойным выражением, которое не замедлило в какой-то мере приободрить и ее девушек. — Вместо того чтобы дорожить преподанным тебе уроком мира, твои непокорные мысли все еще клонятся к раздорам.

— А что плохого, если мне хочется владеть оружием, пригодным для моего возраста, и воспользоваться им, чтобы сломить силу наших врагов. А может, заодно и помочь хоть как-то обеспечить безопасность своей матери?

— Твоей матери нечего бояться, — внушительно возразила матрона, бросив в то же время признательный, хотя и мимолетный взгляд благодарной любви на отважного, пусть подчас и упрямого юношу. — Здравый смысл уже научил меня, как глупо пугаться только потому, что кто-то постучался у наших ворот в ночной час. Уберите свои ружья, люди! Вы же видите, что мой муж не хватается больше за мушкет. Будьте уверены, что его глаза предупредят нас, если опасность будет рядом.

Невозмутимость ее мужа была на удивление даже более искренней, чем могла передать простая речь его жены. Контент не только отложил оружие, но и вновь занял свое место возле огня со спокойным и уверенным видом и, как мог бы заметить внимательный наблюдатель, с не меньшей сообразительностью, чем она. До сих пор смелый Дадли стоял, опираясь на свое ружье, застывший и, по-видимому, равнодушный как статуя. Но, следуя повелению того, кому привык повиноваться, он прислонил мушкет к стене с заботливостью охотника, а затем, проведя ладонью по своим спутанным волосам, словно это могло ускорить ход мыслей, хотя он никогда не отличался быстротой соображения, недоуменно воскликнул:

— Вооруженная рука хороша в этих лесах, но вооруженный шпорой каблук нужен человеку не меньше, если он завзятый путешественник из Коннектикута до Виш-Тон-Виша между восходом и закатом солнца! Чужак находится в седле недолго; это видно из того, что его сапоги без шпор. Когда он безжалостно вонзал шпоры в бока несчастной клячи, пригодившейся в пищу волкам, гоня ее через лес, у него были более приятные встречи. Я видел кости лошади не далее как сегодня днем. Они были до того отполированы хищниками и морозом, что наметенный с гор снег не белее!

Контент и Руфь обменялись многозначительными и тревожными взглядами, когда Ибен Дадли таким образом высказал мысли, внушенные неожиданным возвращением незнакомца.

— Ступай к смотровой бойнице у западного частокола, — сказала последняя, — и посмотри, не притаился ли случайно индеец возле строений, стыдясь своего опоздания и, быть может, боясь позвать, чтобы его впустили. Я не хочу думать, что мальчик решил сбежать от нас без всякого изъявления благодарности и не простившись.

— Я не берусь сказать, какими церемониями малец может вообразить себя обязанным хозяину долины и его домочадцам, но если он еще не сбежал, то снег в оттепель не растает быстрее, чем мальчишка исчезнет в один прекрасный день. Рейбен Ринг, ты хорошо видишь при свете и во тьме. Идем со мной, чтобы ничто от нас не ускользнуло. Если бы твоя сестра Фейс присоединилась к нам, то краснокожему было бы нелегко пересечь вырубку втихомолку.

— Ступайте сами! — поспешно ответила девушка. — Женщине больше пристало позаботиться о нуждах того, кто с самого восхода солнца был в долгой и трудной дороге. Если парень укрылся от твоего недреманного ока, бдительный Дадли, у него не будет причин бояться других.

Хотя Фейс столь решительно отказалась присоединиться к группе, ее брат согласился без колебаний. Молодые люди уже собрались вместе покинуть помещение, когда щеколда, на которой уже лежала рука Дадли, тихо поднялась без его помощи и объект их предполагаемого поиска проскользнул мимо них и занял свое привычное место в одном из самых укромных уголков комнаты. По своему обыкновению, юный пленник вошел так бесшумно, что на мгновение те, кто видел, как его смуглая фигура пересекла комнату, невольно подумали, будто он просто пришел сюда, как это ему всегда разрешали делать в такое время. Но вскоре все опомнились и вновь задумались не только о подозрительных обстоятельствах его исчезновения, но и о том необъяснимом способе, каким он попал через ворота внутрь.

— Не мешало бы присмотреть за караульными! — воскликнул Дадли, когда повторный взгляд убедил его, что его глаза действительно созерцают того, кого недосчитались. — Место, через которое может пробраться подросток, вполне способно пропустить целую толпу воинов.

— Верно, — сказал Контент, — это надо выяснить. А не вошел ли мальчик, когда ворота были открыты для незнакомца? Вот идет тот, кто может рассказать об этом!

— Именно так! — сказало названное лицо, возвратившееся из внутренней комнаты как раз вовремя, чтобы расслышать замечание. — Я. обнаружил этого туземного мальчика возле ворот и взял на себя христианскую обязанность приютить его. Я уверен, что человек с таким добрым сердцем и милосердный, как хозяйка этого семейства, не прогонит его во гневе.

— Он не чужой у нашего очага или за нашим столом, — ответила Руфь, — будь это иначе, ты поступил бы правильно.

Ибен Дадли сохранял недоверчивый вид. Его ум в тот день был сильно занят видениями чудес, и у него, по правде говоря, имелись некоторые основания отнестись с недоверием к обстоятельствам возвращения юноши.

— Было бы нелишне осмотреть запоры, — пробормотал он, — чтобы другие, менее желанные, не последовали за ним. Раз здесь в колонии ныне действуют невидимые силы, человек не может спать чересчур крепко!

— Тогда ступай к наблюдательному посту и стой на караул е, пока часы не пробьют полночь, — заявил Пуританин, желая показать, что, отдавая это приказание, он на самом деле руководствуется соображениями гораздо более глубокими, нежели смутные опасения его работника. — Прежде чем сон одолеет тебя, другой будет готов тебя сменить.

Марк Хиткоут редко подавал голос, но почтительное молчание позволило расслышать самые тихие его слова. В данном случае, когда впервые раздался его голос, такое безмолвие овладело всеми в его присутствии, что он закончил фразу под почти неуловимое дыхание слушателей. Среди этой кратковременной, но мертвой тишины раздался звук раковины у ворот, который можно было бы принять за эхо того, что так недавно заставил вздрогнуть и без того возбужденных обитателей селения. При повторе столь непривычных звуков все вскочили на ноги, но никто не произнес ни слова. Контент бросил торопливый и беспокойный взгляд на отца, а тот, в свою очередь, тревожно искал взглядом незнакомца. Последний стоял твердо и неподвижно. Одна рука опиралась на спинку стула, с которого он поднялся, а другая схватилась, может быть неосознанно, за рукоять одного из пистолетов, привлекших внимание юного Марка и еще заткнутого за широкий кожаный ремень, опоясывавший его камзол.

— Похоже, этот звук издает человек, не привыкший обращаться с инструментами простых смертных! — пробормотал один из тех, чей разум благодаря рассказу Дадли был готов поверить в любое чудо.

— Откуда бы он ни шел, это призыв, на который должно ответить, — заявил Контент. — Дадли, твой мушкет! Этот визит так необычен, что обязанность привратника надо поручить не одной руке.

Житель пограничья мгновенно повиновался, бормоча сквозь зубы, пока забивал запал глубже в ствол ружья:

— Ваши заморские храбрецы нынче ночью быстро идут по следу!

Затем, сунув мушкет под мышку, он с неудовольствием и обидой взглянул в сторону Фейс Ринг и приготовился открыть дверь перед Контентом, когда повторный звук разнесся в тишине, царившей снаружи. Второй зов раковины был более настойчивым, долгим, громким и умелым, чем предшествующий.

— Можно подумать, что раковиной забавляются, — заметил Контент, многозначительно глядя на своего гостя. — Никогда еще один звук не походил на другой больше, чем эти, которые мы только что слышали, и те, что ты извлекал из раковины когда просил тебя впустить.

Внезапное озарение осенило незнакомца. Встав в центре кружка скорее с непринужденностью давнего знакомого, чем с недоверием недавно прибывшего гостя, он призвал к молчанию, а затем сказал:

— Пусть никто не двигается, кроме этого смелого лесного жителя, молодого капитана и меня. Мы выйдем, и не сомневайтесь, что безопасность находящихся внутри будет соблюдена.

Несмотря на необычность такого заявления и поскольку оно как будто не возбудило ни удивления, ни возражений со стороны Пуританина и его сына, остальное семейство не имело ничего против. Едва закончив говорить, незнакомец подошел ближе к горящему факелу и тщательно проверил, в каком состоянии его пистолеты. Затем, обращаясь к старому Марку, он продолжил, понизив голос:

— Возможно, это будет не духовная, а мирская схватка в большей степени, чем любая, которую могут развязать силы, возмущающие беспокойный дух колоний. В подобной крайности полезно соблюдать осторожность солдата.

— Мне не нравятся эти забавы с раковиной, — возразил Пуританин. — Они свидетельствуют о желчном и дьявольски злобном нраве. В последнее время мы имели в этой колонии трагические примеры того, на что способна разрушительная злоба Азазеля72. И было бы тщетно надеяться, что вид моей обители Господа не приводит в неистовство силы зла.

Хотя незнакомец с уважением слушал слова хозяина, было ясно, что его мысли занимали опасности иного рода. Рука, по-прежнему лежавшая на рукояти оружия, еще тверже сжимала пистолет, а мрачное, хотя и меланхолическое выражение лица и сжатый рот отражали скорее физическую, нежели духовную решимость. Он сделал знак двум спутникам, которых выбрал, и направился во двор.

К этому времени ночные тени ощутимо сгустились и, хотя было еще рано, темнота окутала долину, так что стало трудно различать предметы на близком расстоянии от глаз. Тьма заставила тех, кто сейчас вышел из дверей здания, продвигаться вперед с осторожностью, чтобы не подвергнуться какой-либо затаившейся опасности, прежде чем она обнаружится. Однако, когда все трое надежно пристроились позади плотного заслона из досок и земли, нависавшего и господствовавшего над входом, где их фигуры от плеч и ниже были полностью защищены и от пули, и от стрелы, Контент пожелал узнать, кто же, стоя у ворот, просит впустить его в час, когда они обычно заперты на ночь. Но вместо быстрого ответа, как в прошлый раз, стояла такая глубокая тишина, что было отчетливо слышно, ка к эхо повторило его собственные слова, что было неудивительно в тот тихий час в соседстве глухих лесов.

— Исходит ли это от дьявола или от человека, — это измена — прошептал незнакомец после приличной паузы. — На хитрость надо отвечать хитростью. Но ты гораздо ловчее в том, что касается лесных козней, чем человек вроде меня, набравшийся опыта в менее хитроумных трюках ведения войны по-христиански.

— А что думаешь ты, Дадли? — спросил Контент. — Стоит ли делать вылазку, или подождем еще одного сигнала раковины?

— Многое зависит от того, каких гостей следует ждать, — ответил тот, у кого спрашивали совета. — Что до хвастливых храбрецов, которые ох какие молодцы среди девиц и у которых душа уходит в пятки, когда они принимают крик сойки за боевые вопли индейцев, меня не беспокоит, даже если вы снимете караульных и пригласите их въехать во двор галопом. Я знаю, как загнать их на верхний этаж блокгауза быстрее, чем выводок сбежится на квохтанье индюшки, но…

— Неплохо придержать язык в такой серьезный и неопределенный момент! — прервал незнакомец. — Не о такого рода храбрецах речь!

— Тогда я вам скажу, как узнать причину музыки вашей раковины. Ступайте оба в дом, громко разговаривая по дороге, чтобы тот, кто снаружи, мог вас слышать. Когда войдете, мое дело будет найти такой пост возле ворот, чтобы никто снова не стучал и никакого привратника не было под рукой, чтобы спросить, что им надо.

— Это уже лучше, — заметил Контент, — и вполне безопасно: еще несколько молодых мужчин, знакомых с такого рода уловками, выйдут через потайную дверь и залягут в ожидании позади строений, чтобы была поддержка в случае нападения. Что бы ты еще ни предпринял, Дадли, помни: ты не должен снимать запоры задних ворот.

— Позаботьтесь о поддержке, — возразил лесной житель, — будь это зоркий Рейбен Ринг, я чувствовал бы себя уверенно, зная, что добрая подмога у меня за спиной. В их семье все быстро соображают и хитры на выдумки, если речь не идет о твари с телом человека, но не с его разумом.

— Будет тебе Рейбен, и никто другой из его родни, — подтвердил Контент. — Приглядывай хорошенько за засовами, а я желаю тебе полного успеха в обмане, который не может быть греховным, ибо имеет целью только нашу безопасность.

С таким напутствием Контент и незнакомец предоставили Дадли опыту его собственных уловок, предусмотрительно соблюдая уговор говорить громко по дороге к дому, чтобы любой, кто подслушивал снаружи, мог предположить, что вся группа прекратила поиски, удостоверившись в их бесплодности.

Тем временем молодой человек, оставленный возле задних ворот, принялся со всей серьезностью за выполнение предпринятой им меры. Вместо того чтобы спуститься прямо к частоколу, он тоже поднялся и сделал крут среди наружных построек по краю откоса. Потом, нагнувшись так низко, чтобы слиться с предметами на снегу, он срезал угол частокола в точке, удаленной от места, близ которой намеревался караулить, будучи, как он надеялся, полностью укрыт от соглядатаев благодаря темному времени суток и теням холма. Очутившись под частоколом, караульный припал к земле, крадясь с величайшей осторожностью вдоль бревен, связывавших нижние концы частокола, пока не добрался до некоего подобия караульной будки, сооруженной для той самой цели, которой он сейчас собирался достичь. Оказавшись под прикрытием этого маленького убежища, крепкий лесной житель принялся со всем тщанием размещать свое крупное тело удобно и безопасно, насколько позволяли обстоятельства. Здесь он готовился провести много томительных минут, прежде чем возникнет дальнейшая нужда в его услугах.

Читателю будет нетрудно поверить, что мнения, подобные тому, с каким заступил на свой молчаливый пост этот житель пограничья, возникли из сильного недоверия к гостям, которых ему, возможно, предстояло встретить. Было сказано достаточно в доказательство того, что в его душе прежде всего возобладало подозрение, что незваные агенты правительства вернулись по пятам незнакомца. Но, несмотря на явное правдоподобие такого мнения, имели место и тайные сомнения насчет земного происхождения двух последних сигналов раковины. Все легенды и все самые достоверные и авторитетные свидетельства, известные в колониях Новой Англии, подтверждали, какую зловредную радость дьявольские силы находили, вытворяя свои порочные забавы или иным образом мучая тех, кто основывал их помощь на вере, которая, как полагали, была столь отвратительна для их собственных неблагодарных и пропащих натур.

Под влиянием впечатлений, естественно возникших при общении с путником в горах, душа Ибена Дадли одинаково раздваивалась между ожиданием в любую минуту увидеть одного из тех, кого он так бесцеремонно побудил покинуть долину, возвратившегося, чтобы тайком проникнуть за ворота либо стать невольным свидетелем некоего злого проявления той силы, какой временами наделяются невидимые духи. В обоих этих предположениях, однако, ему было суждено разочароваться. Вопреки сильным духовным пристрастиям, влиявшим на суждения легковерного стража, в его душе было слишком много суетного и мирского, чтобы возвыситься над слабостями рода людского. Столь путаный ум начал уставать от собственных рассуждений и по мере того, как ослабевал из-за чрезмерных усилий, материальная сфера постепенно утверждала свою власть. Мысли, вместо того чтобы оставаться ясными и деятельными, как того, казалось бы, требовали обстоятельства, становились смутными.

Пару раз житель пограничья приподнимался в полроста и как будто оглядывался, наблюдая вокруг себя. А затем, когда его крупная фигура тяжело откинулась назад, приняв прежнее полулежачее положение, успокоился и застыл. Так повторялось несколько раз с возрастающими промежутками, пока по прошествии часа молодого человека, забывшего и про охоту, и про солдат, и про таинственных посланцев зла, не одолела накопившаяся за день усталость. Высокие дубы соседнего леса были недвижимы в мертвой тишине не более, чем его тело, прислонившееся теперь к стенке тесного пристанища.

Сколько времени было таким образом потеряно в бездействии, Ибен Дадли никогда не мог припомнить с точностью. Он всегда упрямо твердил, что это не могло длиться долго, ибо на посту его не потревожил ни малейший из тех звуков, которые подчас раздаются глубокой ночью и которые можно назвать дыханием спящего леса. Его первым отчетливым воспоминанием было ощущение, будто его руку сжали с силой великана. Вскочив на ноги, молодой человек энергично отдернул руку, одновременно произнося довольно бессвязно:

— Если олень пал от выстрела в голову, я уступаю его тебе, Рейбен Ринг, но если он поражен в ногу или тело, то это добыча для более уверенной руки.

— Верно, очень справедливый дележ добычи, — ответил некто вполголоса, словно говорить слишком громко было опасно. — Ты отдаешь голову оленя как добычу Рейбена Ринга и сохраняешь остальную часть зверя для собственных целей.

— Кто послал тебя в такой час к задним воротам? Разве ты не знаешь, что, как думают, здесь в полях залегли чужаки?

— Я знаю, что здесь на внутреннем карауле вовсе не чужаки, — возразила Фейс Ринг. — Какой позор пал бы на тебя, Дадли, подозревай капитан и те, кто с таким рвением там внутри предались молитве, как мало ты тем временем заботишься об их безопасности!

— Да ведь им от этого никакого вреда! Раз капитан удержал их для духовного бдения, я надеюсь, он не позволит, чтобы нечто мирское проникло в эти задние ворота и помешало молению. Поскольку я надеюсь, что при этом со мной поступали честно во всех важных делах, я ни разу не покинул ворота с тех пор, как заступил на караул.

— Иначе ты бы стал самым знаменитым лунатиком в Коннектикутской колонии! Ах ты, соня, даже из раковины нельзя извлечь звука громче, чем издаешь ты, когда спишь, смежив глаза. Может, в твоем разумении слова это и означает караулить, но даже ребенок в люльке замечает, что происходит вокруг него, вполовину больше тебя.

— Я думаю, Фейс Ринг, что ты научилась сильно злословить и говорить гадости о друзьях с той поры, как здесь побывали заморские кавалеры.

— Стыдись говорить насчет заморских кавалеров, да и насчет себя тоже, парень! Я не та девушка, над которой может насмехаться смелый на слова человек, не знающий, спит он или бодрствует. Говорю тебе, твое доброе имя в семействе погибло бы, дойди до ушей капитана и особенно до сведения того неведомого солдата в доме, к которому даже мадам относится с такими церемониями, что ты караулил, издавая носом мелодии, раскрыв рот и запечатав глаза.

— Если б кто другой, а не ты, сделал такой навет на меня, барышня, то между нами случился бы жаркий разговор! Твой брат Рейбен Ринг хорошо знает, каково будоражить мой нрав такими лживыми обвинениями.

— Ты обходишься с ним так великодушно, что он готов забыть твои скверные поступки. По правде говоря, ему достается голова оленя, а ты довольствуешься потрохами и менее ценными частями! Признайся, Дадли, ты крепко спал, когда я разбудила тебя!

— Чудное время выпало нам, когда вместо бородачей и хорошо вооруженных мужчин юбки совершают обход караулов и определяют, кто спит, а кто бдит! Что увело тебя так далеко от молитв и привело так близко к воротам, госпожа Фейс, сейчас, когда здесь нет заморских кавалеров, чтобы услаждать твои уши лживыми речами и пустыми разглагольствованиями?

— Если речи, которым нельзя верить, это то, что я ищу, — возразила девушка, — то воистину поручение не осталось без вознаграждения. Правда, что привело меня сюда? Мадам понадобились вещи из молочной кладовой, а мои уши — увы! — привели меня к задним воротам. Ты же знаешь, Дадли, любитель музыки, что мне доводилось слышать твои неусыпные мелодии и до этой ночи. Но у меня слишком много дел, чтобы растрачивать время попусту. Теперь, когда ты проснулся, скажи спасибо той, благодаря которой, говорю без хвастовства, один из бородачей не станет посмешищем для всех юнцов семейства. Если ты сам будешь помалкивать, то капитан, быть может, даже похвалит тебя за бдительный караул, и пусть Небеса простят ему попрание истины!

— Возможно, гнев за несправедливые подозрения разозлил меня немного больше, чем дело того стоило, Фейс, когда я попрекнул тебя любовью к злословию, и теперь я беру назад эти слова, хотя все равно буду утверждать, что всего-навсего какое-то смутное воспоминание о нынешней охоте пришло мне в голову и, вероятно, заставило меня забыть, что у задних ворот надо хранить молчание, и потому, клянусь истиной христианина, я прощаю тебе…

Но Фейс уже не было ни видно, ни слышно. Сам же Дадли, который стал испытывать некоторые уколы совести по поводу своей неблагодарности по отношению к человеку, проявившему столь большую заинтересованность в его репутации, теперь всерьез задумался о том, что оставалось еще сделать. У него были веские причины подозревать, что ему предстояло провести в ночном карауле меньше часов, чем он сперва думал, так что в результате он почувствовал потребность дать какой-то отчет о событиях своей смены. В соответствии с этим он бросил внимательный взгляд вокруг, чтобы убедиться, что факты не будут противоречить его свидетельству, а затем, предварительно проверив запоры задних ворот, поднялся на холм и предстал перед семейством. Члены последнего, проведя, по правде говоря, большую часть времени его отсутствия в духовных упражнениях и в религиозных беседах, отнеслись к его опозданию с отчетом не так строго, как могли бы при иных обстоятельствах.

— Какие вести ты принес нам извне? — спросил Контент, как только сменивший сам себя караульный появился. — Видел ты кого-нибудь или слышал что-нибудь подозрительное?

Прежде чем ответить, Дадли не замедлил изучить полуковарное выражение на лице той, которая была занята какой-то Домашней работой прямо напротив места, где стоял он. Но, прочтя на нем не более чем взгляд игривой, хотя и подавляемой иронии, он приободрился и приступил к отчету:

— Смена прошла спокойно. И нет особой причины и дальше не позволять тем, кого клонит в сон, ложиться в постель. Пусть лучше кто-нибудь вроде Рейбена Ринга и меня не смыкает глаз до утра. Остальным нет причин оставаться на ногах.

Быть может, житель пограничья распространялся бы и дальше насчет своей готовности провести остаток часов отдыха в заботе о безопасности тех, кто спит, если бы еще один лукавый взгляд из темноты и смеющиеся глаза той, которая стояла в столь удобном месте, чтобы следить за его лицом, не напомнили ему, что благоразумнее быть скромным в своих заверениях.

— Итак, тревога, к счастью, миновала, — заявил Пуританин вставая. — Теперь мы с благодарностью и миром отправимся на свидание со своими подушками. Твоя служба не будет забыта, Дадли, ибо ты как-никак подвергал себя явственной опасности ради нас.

— Как бы не так! — пробормотала полушепотом Фейс. — Я уверена, что уж мы, девушки, не забудем его готовности пожертвовать сладкими сновидениями, лишь бы не пострадали слабые.

— Не говори ерунды, — поспешно возразил тот. — С этой раковиной произошел какой-то трюк, ибо теперь мое мнение таково, что, кроме этого незнакомца, вызвавшего нас к воротам, чтобы его впустили, раковину этой ночью вообще никто не трогал.

— Тогда этот трюк повторяется! — воскликнул Контент, вставая с места, так как слабый и прерывистый звук раковины, подобный тому, что в первый раз возвестил об их госте, снова прорвался между построек, пока не достиг слуха каждого, кто находился в доме.

— Это предвестие, столь же таинственное, сколь, может быть, и зловещее! — сказал старый Марк Хиткоут, когда удивление, если не сказать оцепенение, момента миновало. — Ты не заметил ничего, что может объяснить это?

Ибен Дадли, как и большинство присутствующих, был слишком ошарашен, чтобы ответить. Все, казалось, ждали с тревогой второго и более громкого звука, который должен был дополнить подражание призыву незнакомца. Долго ждать не пришлось, ибо ровно через столько времени, сколько прошло между двумя первыми звуками раковины, последовал еще один, и снова точно на той же ноте, сделавшей его похожим на эхо.