Дом Люцифера

Глава 25

8.00 вечера, вторник, 21 октября

Белый дом, Вашингтон, округ Колумбия

Газета «Вашингтон пост» лежала на столе в Овальном кабинете, там, где президент оставил ее, и, открытая на первой странице, словно бросала всем собравшимся вызов и обвинение. И хотя ни один из высоких чиновников, рассевшихся за круглым столом, а также ни один из их помощников, подпиравших стену, старались не глядеть на заголовок, набранный крупными жирными буквами, все отлично знали, о чем идет речь. Каждый из них, проснувшись, обнаружил эту газету на пороге своего дома. То же самое произошло и с миллионами рядовых американцев — их ждала газета с тем же ужасным заголовком, от которого просто кровь стыла в жилах. А потом весь день эти новости передавали по радио и по телевизору. И обсуждали, похоже, сегодня только их.

На протяжении нескольких дней ученые и военные информировали президента и чиновников высокого ранга, но до сегодняшнего дня так называемый цивилизованный мир не знал о том, какая опасность ему грозит. И вот теперь, наконец, узнал.

Эпидемия неизвестного смертоносного вируса расползается по всему миру.

Госсекретарь США Норман Найт поправил очки в металлической оправе. Голос его звучал глухо и мрачно:

— Двадцать семь стран уже сообщили о случаях гибели людей от этого вируса, общее число погибших близится к полумиллиону. Начинается заболевание с симптомов, характерных для сильной простуды или гриппа. Все это длится примерно недели две, затем наступает резкое ухудшение состояния, развивается острый респираторный синдром. Смерть наступает в течение нескольких часов, — он печально вздохнул. — Из сорока двух стран пришли сообщения о случаях заболевания гриппом. И мы не знаем, грипп ли это или же смертельная болезнь, вызванная вирусом. Мы едва успеваем вести подсчет погибшим, скоро цифры будут зашкаливать за миллионы.

По комнате пронесся встревоженный шепот. И тут же снова настала мертвая тишина.

Президент Сэмюэль Адамс Кастилья переводил тяжелый пронизывающий взгляд с одного знакомого лица на другое. Он надеялся прочесть в них подсказку. Он должен был знать, на кого из этих людей можно положиться, кто из его помощников обладает достаточными знаниями, мудростью и волей к решительным действиям. А кто ударится в панику? Кто будет напуган до состояния чуть ли не паралича? Ведь знания без воли, решительности и способности действовать бесполезны. И любого, кто не сумеет проявить этих качеств в столь критический момент, следует немедленно уволить.

И вот, наконец, он заговорил, стараясь, чтобы голос его звучал как можно спокойнее и тверже:

— Ладно, Норм. Каковы цифры по Соединенным Штатам?

Длинное лицо госсекретаря под копной густых седых волос напряглось.

— Помимо тех девяти случаев на прошлой неделе, сообщается еще о пятидесяти погибших. И примерно о тысяче случаев заболевания гриппом. Этих, последних, сейчас проверяют на новый вирус.

— В таком случае, похоже, мы еще легко отделались, — заметил адмирал Стивен Броуз, председатель Объединенного комитета начальников штабов. В голосе его звучала осторожная надежда.

«Слишком много осторожности и мало надежды», — подумал президент Кастилья. Странно, но он уже не в первый раз замечал, что военные зачастую проявляют меньше готовности к решительным и быстрым действиям. Что, впрочем, объяснимо — ведь им приходится сталкиваться с самыми трагичными последствиями необдуманных действий куда как чаще, чем всем остальным людям.

— Этого вполне достаточно, — мрачно заметила Нэнси Петрелли, секретарь Комитета по здравоохранению. — Это вовсе не означает, что уже завтра мы не столкнемся с проблемой того же масштаба.

— Да, думаю, вы правы, — согласился президент, немного удивленный столь пессимистичным подходом секретаря Комитета по здравоохранению. Он всегда считал эту даму оптимисткой. Возможно, проклятый вирус вселил страх не только в простых граждан, но и в людей, облеченных властью. Уже одно это доказывает необходимость срочных, но обдуманных и хорошо взвешенных действий. Да, вот именно, хоть каких-то действий,чтобы побороть чувство беспомощности и паники, овладевшее людьми.

Он обернулся к главному врачу Государственной службы здравоохранения.

— Есть что-нибудь новенькое касательно тех первых случаев заболевания вирусом, Джесс? Прослежена между теми людьми хоть какая-то связь?

— Ни во ВМИИЗе, ни в Центре по контролю над заболеваниями не найдено ничего такого. За исключением разве что одного: все они участвовали в операции «Буря в пустыне» или имели близкие родственные связи с теми, кто там находился.

— А что в других странах?

— То же самое, — ответил главный врач Джесси Окснард. — Все ученые признают, что загнаны в тупик. Видят эту тварь в своих электронных микроскопах, но вся полученная информация по ДНК не говорит ни о чем. Есть сходство с рядом вирусов, но лишь частичное, а потому на тему того, как обращаться с этой штукой, существуют пока лишь догадки. Они понятия не имеют, откуда он взялся и как и чем можно его остановить. Единственное, что могут пока предложить, — это традиционные методы лечения любой вирусной лихорадки. Ну и еще надежду подогревает тот факт, что смертность равна пятидесяти процентам. В первых шести случаях.

— По крайней мере, хоть что-то, — сказал президент. — Мы можем мобилизовать все медицинские ресурсы всех высокоразвитых промышленных стран и разослать их по всему миру. Людские ресурсы тоже. Все, что необходимо. — Президент обернулся к Энсону Маккою, министру обороны. — Проследите за тем, чтобы вооруженные силы были предоставлены в распоряжение Джесса, Энс. Все — транспорт, войска, корабли, все, что потребуется.

— Слушаюсь, сэр, — ответил Энсон Маккой.

— В разумных пределах, сэр, — вставил адмирал Броуз. — Есть страны, которые могут воспользоваться критической ситуацией. Нельзя вкладывать слишком много ресурсов. Иначе в случае нападения мы станем уязвимы для противника.

— Судя по тому, как развиваются события, Стивенс, — сухо заметил президент, — может случиться так, что нам просто некого и нечего будет оборонять. Пришло время новых подходов и нового мышления, друзья мои. Старые рецепты не работают. Примерно так выразился в свое время об одном из кризисов Линкольн. И теперь нам, похоже, тоже грозит кризис, причем нешуточный, черт бы его побрал! Кенни и Норман предупреждали об этом на протяжении нескольких лет. Верно, Кенни?

Министр внутренних дел Кеннет Дальберг кивнул.

— Глобальное потепление климата. Резкое ухудшение экологической ситуации. Вырубка дождевых лесов. Массовая миграция населения из сельских районов в странах «третьего мира». Перенаселенность. Все это ведет к появлению новых заболеваний. А они несут с собой смерть. Много смертей. Эта эпидемия может оказаться лишь верхушкой айсберга.

— А это, в свою очередь, означает, что мы должны сделать все от нас зависящее, чтобы остановить ее, — сказал президент. — Как и подобает любой другой прогрессивной и высокоразвитой стране, — уголком глаза он заметил, что Нэнси Петрелли приоткрыла рот, видно, собиралась что-то возразить. — И не говорите мне, во сколько это нам обойдется, Нэнси. Деньги в данный момент не имеют значения.

— Согласна с вами, сэр. Просто у меня появилась одна идея.

— Вот и прекрасно. — Президент с трудом сдерживал нетерпение. — Надо действовать, действовать, и немедленно. Может, поделитесь с нами своими соображениями?

— Я не согласна с утверждением, что ученым нечего предложить. Примерно час тому назад в мой офис поступил звонок от некоего доктора Виктора Тремонта, главы и председателя Совета директоров фирмы «Блэнчард Фармасьютикалз». Он сказал, что абсолютной уверенности у него пока нет, что он никогда не проверял это средство на новом вирусе, но, судя по тому, что он слышал об этом вирусе и симптомах, он очень близок к вирусу, выделенному из крови обезьяны, над которым их лаборатории работают вот уже несколько лет, — она выдержала паузу для большего эффекта. — И они разработали сыворотку, помогающую почти стопроцентно.

В кабинете настала полная тишины. Затем все заговорили, разом и громко, возбужденно — настоящая какофония голосов. Они засыпали Нэнси вопросами. Они подвергали любое ее утверждение сомнению. Но в глубине души каждый верил в возможность чуда.

Наконец президент стукнул кулаком по столу:

— А ну, прекратите, черт побери! Заткнитесь, слышите? Все!

В кабинете вновь воцарилось молчание. Президент обвел взглядом присутствующих, предоставляя им возможность окончательно успокоиться. Напряжение достигло апогея, тиканье каминных часов казалось оглушительно громким.

Взгляд президента Кастильи остановился на секретаре Комитета по здравоохранению.

— Давайте-ка послушаем еще раз, и постарайтесь ближе к сути, Нэнси. Стало быть, некто вообразил, что у него имеется лекарство против этого вируса? Я правильно вас понял? Где? Кто? И как?

Нэнси Петрелли враждебно покосилась на членов Кабинета министров и советников, готовых наброситься на нее снова.

— Его имя Виктор Тремонт, сэр. Он является управляющим и председателем Совета директоров фирмы «Блэнчард Фармасьютикалз». Это очень крупная международная биохимическая и медицинская компания. Группа ученых его лаборатории разработала сыворотку против вируса, обнаруженного в крови обезьян в Латинской Америке. Испытания на животных прошли очень успешно, получен патент на применение медикамента в ветеринарии. И все проходило с одобрения и разрешения АКПЛ — Администрации по контролю за продуктами питания и лекарствами.

Главный врач Окснард нахмурился.

— Но вроде бы АКПЛ еще не выдала разрешения на применение препарата даже в ветеринарии?

— И на людях он еще не испытывался, верно? — заметил министр обороны Маккой.

— Нет, — ответила Нэнси Петрелли. — Они и не собирались испытывать его на людях. Но доктор Тремонт считает, что этот неизвестный вирус вполне может оказаться тем, обезьяньим, вот только передается сейчас от человека к человеку. Ну и я считаю, что с учетом сложившихся обстоятельств мы были бы полными идиотами, если б отказались попробовать... вернее, исследовать его возможности и дальше.

— А зачем это им вообще понадобилось, создавать сыворотку для обезьян? — поинтересовался министр торговли.

— Ну, чтобы иметь более полное представление о том, как противостоять вирусным инфекциям в целом. Разработать технологию массового производства сывороток на будущее, — ответила Нэнси Петрелли. — Вы же сами только что слышали, что говорили Кен и Норман о появлении все новых вирусов, несущих опасность для всего мира. Сегодня вирус убивает обезьян, завтра может вызвать эпидемию среди людей. По моему мнению, мы должны только радоваться, что такие разработки существуют, или я не права? Считаю, мы должны рассмотреть и эту возможность. Вполне вероятно, что обезьянья сыворотка окажется вполне пригодной и для людей.

И снова ей ответил гам и гул голосов.

— Чертовски опасно!

— Думаю, Нэнси права. К тому же у нас нет выбора.

— Да АКПЛ никогда этого не разрешит!

— Что мы теряем?

— Многое. Да эта сыворотка, она может оказаться еще хуже, чем само заболевание!

И еще один голос:

— А не кажется ли вам все это несколько странным? Ну, что сыворотка против неизвестного заболевания вдруг возникает именно сейчас и ниоткуда?

— Да будет тебе, Сэм. Они наверняка работали над ней долгие годы.

— По большей части, чисто исследовательские работы поначалу не имеют практической цели. А потом вдруг выясняется, что их результаты можно успешно применять на практике.

И снова пришлось президенту стучать кулаком по столу.

— Ладно! Хватит! Перестаньте! Мы еще обсудим все это поподробнее. Я готов внимательно выслушать все доводы за и против. Но сейчас хочу, чтобы Нэнси и Джесс срочно отправились в этот самый «Блэнчард» и все толком проверили. Мы имеем дело с критической ситуацией и не хотим ее усугублять, это, по-моему, ясно каждому. И в то же время имеем право надеяться на чудо. Так будем же надеяться, что этот Тремонт знает, о чем говорит. Даже больше. Давайте все молиться о том, чтобы он оказался прав, иначе миру настанет конец. — Он поднялся из кресла. — На сегодня все. Каждый знает, что ему делать. Так что за дело, друзья мои!

И он вышел из кабинета нарочито бодрой походкой, хотя сердце его терзала тревога. У президента тоже были маленькие дети, и он боялся за них.

На заднем сиденье длинного черного лимузина Нэнси Петрелли говорила по сотовому телефону:

— Как вы и советовали, Виктор, я дождалась момента, когда ситуация стала выглядеть практически безысходной. И когда увидела, что они готовы раздавать всем подряд лейкопластыри и касторку за счет американских налогоплательщиков, закинула нашу удочку. Эффект разорвавшейся бомбы! Было много подозрительности и скрежета зубов, но, в конце концов, президент занял вполне устраивающую нас позицию. Мне показалось в целом, он готов принять от нас любую помощь.

— Молодец! Очень умно! — Находившийся в Адирондаке Тремонт улыбнулся, глядя на раскинувшуюся перед окном гладь озера. — И какие шаги собирается предпринять Кастилья?

— Посылает меня и главного врача поговорить с тобой и доложить ему о результатах.

— Что ж, еще лучше. Устроим блестящее шоу для Джесса Окснарда. На тему наука и гуманизм.

— Ты поосторожней с ним, Виктор. Окснард и еще несколько человек что-то явно заподозрили. Нет, конечно, если президент остановится на нашем проекте, открыто возражать они не посмеют. Но будут всячески мешать принять подобное решение. Вынюхивать и всюду совать свои носы.

— Ничего они не найдут, Нэнси. Не волнуйся и доверься мне.

— Что слышно о нашем подполковнике Джоне Смите? Надеюсь, он уже выведен из игры?

— Можешь рассчитывать на это.

— Очень хотелось бы надеяться, Виктор.

Она отключилась и сидела в темном лимузине, легонько постукивая наманикюренными коготками по обивке сиденья. Она испытывала приятное возбуждение и одновременно — страх. Возбуждение оттого, что все вроде бы складывается, как было ими задумано. А страх от того, что если вдруг они упустили... какую-нибудь мелочь... забыли, проигнорировали, не подумали проверить, все может пойти прахом.

Сидевший у себя в кабинете Тремонт задумчиво глядел на темную гряду вершин Адирондака. Нэнси Петрелли вроде бы удалось успокоить, теперь самое время побороть сомнения, зародившиеся у него самого. После того как аль-Хасан упустил Смита и двоих его дружков в Сьерра-Неваде, вся троица куда-то таинственно исчезла. Оставалось лишь надеяться, что они прячутся где-то, затаились и, опасаясь за свою жизнь, не будут предпринимать никаких шагов.

Но Тремонт понимал: с такими делами не шутят. Кроме того, собранная по крупицам информация о Смите говорила, что этот тип вовсе не из тех, кто привык так легко сдаваться. Нет, решил Тремонт, надо продолжить его поиски. Пусть даже у Смита совсем немного шансов причинить им вред, даже просто выжить. Тремонт удрученно покачал головой. На секунду его пробрал озноб. От такого типа, как Смит, можно ожидать чего угодно, пусть даже шансы его почти равны нулю.

Глава 26

8.02 утра, среда, 22 октября

Багдад, Ирак

Некогда считавшийся колыбелью цивилизации город Багдад раскинулся на пустынной равнине, между реками Тигр и Евфрат. Город контрастов, казалось, он еще окончательно не проснулся под лучами жаркого утреннего солнца. Блистающие аквамарином шпили и минареты, муэдзины, расхаживающие по крышам этой экзотической метрополии и призывающие воздать молитву Аллаху. Женщины в длинных одеяниях плыли по узким улочкам старого города, напоминая маленькие черные пирамиды, а сами улицы, улочки и переулки стремились к центру, к новому городу, сверкающему стеклом и бетоном.

Кто только не пытался завоевать этот древний город мифов и легенд! За последнее тысячелетие он подвергся нашествиям арабов, монголов и британцев. И всякий раз выживал и торжествовал победу. Но за последнее десятилетие в результате введения США санкций удача, похоже, отвернулась от него. Жизнь в обнищавшем Багдаде Саддама Хусейна сводилась к каждодневной борьбе за самые простые и насущно необходимые вещи: еду, чистую воду и лекарства. По длинным обсаженным пальмами бульварам катили велосипеды, мотоциклы и автомобили. Смог и выхлопные газы отравляли некогда кристально чистый воздух пустыни.

Джон Смит раздумывал обо всем этом, сидя в такси, которое везло его по серым от пыли улицам города. Вскоре он попросил водителя остановиться в некогда фешенебельном районе города, расплатился, вышел из машины и настороженно огляделся по сторонам. Никто, похоже, не обращал на него особого внимания. Что и неудивительно — на нем была форма работника ООН, с эмблемой этой организации на повязке и пластиковой карточкой, удостоверяющей личность, приколотой к карману куртки. Да и такси в этом мрачном и нищем городе было полно. Стать водителем такси — это, пожалуй, был единственный выход для представителей бывшего среднего класса, чтобы хоть как-то свести концы с концами. В каждой семье осталось по одной, пусть старенькой, машине, к тому же цены на бензин здесь держались низкие, меньше десяти центов за литр.

Водитель отъехал, Смит еще раз оглядел улицу и неспешно зашагал к зданию, где прежде располагалось американское посольство. Окна закрыты ставнями, само здание и сад вокруг него в самом плачевном состоянии. Такое впечатление, что дом окончательно заброшен. Но это не смутило Смита. Он поднялся к двери и надавил кнопку звонка.

Соединенные Штаты имели своего представителя в Багдаде, но он был поляком. В 1991-м, в самом конце войны в Персидском заливе, Польша взяла на себя обязательство представлять посольство США на Пи-стрит Нортвест. И с тех пор, даже когда на город падали американские ракеты и бомбы, польские дипломаты, удерживаемые в посольстве чуть ли не как заложники, представляли в Ираке не только интересы своей страны, но и Америки. Засев в этом некогда величественном, а теперь разоренном здании, они решали паспортные и визовые вопросы, общались с местными средствами массовой информации и время от времени помогали осуществлять обмен неофициальной информацией между Багдадом и Вашингтоном. Ведь во всех войнах бывают моменты, когда враждующим сторонам, даже ярым противникам, необходимо как-то общаться. Только по этой причине Саддам Хусейн и терпел здесь поляков. Но в любой момент всемогущий диктатор мог и передумать и отправить их всех до одного за решетку.

Двери посольства распахнулись. На пороге стоял крупный носатый мужчина с густыми седеющими волосами и смешными кустистыми бровями, из-под которых смотрели умные карие глаза.

Он взглянул на Смита. Описание, данное Питером, подходило.

— Вы Иржи Домалевский, да?

— Так точно. А вы, должно быть, и есть тот самый друг Пита?

На вид лет сорок пять, одет в коричневый немного великоватый ему костюм. Говорит по-английски с польским акцентом. Двери распахнулись еще шире, и дипломат окинул высокого американца пристальным взглядом с головы до пят.

— Входите. Нет смысла торчать в дверях, слишком уж соблазнительная мишень. — Он затворил дверь за Джоном и провел его через отделанный мрамором вестибюль в просторный кабинет. — Уверены, что не привели за собой «хвоста»? — Ему понравился спокойный взгляд темно-синих глаз незнакомца, а также ощущение сдержанной силы, которую излучала, казалось, вся его фигура. Во враждебном Багдаде гостю понадобится и то и другое.

— МI-6 знает, что делает, — ответил Смит. — Не буду утомлять вас подробным рассказом о том, какими путями мне удалось проникнуть в эту страну.

— Хорошо. Можете ничего не говорить. — Домалевский кивнул, затворяя за собой дверь в кабинет. — Есть на свете секреты, которых никто не должен знать. Даже я. — Он сухо улыбнулся краешками губ. — Вот кресло, присаживайтесь. Вы. должно быть, очень устали. Вот это, с широкими подлокотниками, особенно удобное. И все пружины до сих пор целы. — Джон уселся в кресло, а дипломат подошел к окну, слегка отодвинул штору и выглянул на улицу в щелочку. — Мы должны быть очень осторожны.

Джон положил ногу на ногу. Домалевский прав: он страшно устал. Но, несмотря на это, его просто сжигало нетерпение поскорее приступить к делу. Расследовать причину гибели Софи. Ее прекрасное, искаженное мукой агонии лицо постоянно преследовало его и во сне, и наяву.

Три дня тому назад он ранним утром прилетел в Лондон и сошел с самолета в Хитроу, одетый в новый костюм, купленный в Сан-Франциско. То было начало долгого, опасного путешествия. В Хитроу его встретил агент из МI-6, посадил в машину военно-медицинской службы и отвез на базу Королевских ВВС, расположенную где-то в восточной Англии. Уже оттуда он совершил перелет в Саудовскую Аравию, приземлился в пустыне на маленьком аэродроме, где был встречен неким безымянным капралом из САС, одетым в длинные одеяния бедуина и прекрасно говорившим на арабском.

— Вот, наденьте, — он протянул Джону примерно такой же, как у него, балахон. — Нам предстоит воспользоваться одной статьей малоизвестного довоенного соглашения. — Позже выяснилось, что говорил он о нейтральной зоне, расположенной на границе Ирака с Саудовской Аравией, где кочевникам бедуинам из обеих стран разрешалось беспрепятственно следовать своими проложенными за многие века маршрутами.

И вот в этих просторных, развевающихся на ветру одеждах Джон с капралом переходили от одного бедуинского лагеря до другого, пока, наконец, не оказались на территории Ирака. А затем, уже на окраине Багдада, капрал приготовил Смиту еще один сюрприз — снабдил фальшивыми документами, иракскими динарами, западным костюмом, а также нарукавной повязкой и бляхой работника ООН из Белиза. Отныне у Джона было новое имя — Марк Бонне.

Он даже покачал головой, пораженный предусмотрительностью службы МI-6.

— Вы, смотрю, как всегда на высоте.

— Да ни черта подобного, — устало огрызнулся капрал. — Напротив, далеко не уверен, что у вас хоть что-то получится. Нет смысла тратить действительно хорошие документы на потенциальный труп. — Впрочем, это не помешало ему крепко пожать Джону руку на прощанье. — Если снова увидите эту задницу, Питера Хауэлла, передайте, что он должен всем нам хорошую выпивку.

И вот теперь Джон сидел в здании бывшего американского посольства, одетый, как и подобает работнику ООН низшего звена, — в коричневые хлопковые брюки, рубашку с короткими рукавами, куртку на «молнии», снабженную нарукавной повязкой, бляхой и пластиковой идентификационной карточкой. В кармане лежала еще одна, запасная, карточка и деньги.

— Не принимайте мою озабоченность на свой счет, — сказал Домалевский, продолжая изучать обстановку на улице. — Поверьте, нас трудно упрекнуть в том, что мы не проявляем должного восторга при мысли о том, что вам придется помогать.

— Да, конечно, я все понимаю. Но поверьте, это не напрасно. И риск, который вы взяли на себя, более чем оправдан.

Домалевский кивнул тяжелой головой.

— В послании от Питера об этом упоминалось. Он также прислал мне список врачей и больниц, которые вы хотели бы посетить. — Поляк отвернулся от окна. И снова, приподняв кустистые брови, оглядел американца. Его старый друг Питер Хауэлл сообщил, что этот мужчина врач. Но как он поведет себя в экстремальной ситуации, связанной с насилием? Правда, с этими широкими плечами, мускулистой и тонкой в талии фигурой, он скорее походил на снайпера, а не врача. Домалевский считал, что хорошо разбирается в людях, и, глядя на американца, подумал, что, возможно, Питер был прав.

— Вы уже договорились о встречах? — спросил Джон.

— Да, разумеется. И на некоторые из них отвезу вас сам. А с остальными уж как-нибудь сами разберетесь. — Голос дипломата звучал предостерегающе. — Только помните, все ваши удостоверения от ООН могут оказаться совершенно бесполезными, если вы попадете в лапы местных спецслужб. Это полицейское государство. Многие граждане вооружены, любой может оказаться шпионом. А что касается республиканской гвардии, личной охранной службы Хусейна, так это просто звери. Эдакая комбинация СС и гестапо. Вечно вынюхивают и выискивают врагов государства, диссидентов, запросто могут схватить человека только за то, что его внешний вид им не понравился.

— И, как я понимаю, часто ошибаются при этом?

— Правильно понимаете. Смотрю, вам кое-что известно об Ираке.

— Немного, — мрачно кивнул Смит.

Домалевский, слегка склонив голову набок, продолжал любоваться американцем. Нет, ему определенно нравился этот человек. Затем он подошел к письменному столу, выдвинул ящик.

— Иногда трудно предвидеть и оценить, откуда может исходить самая большая опасность. Насилие может произойти в любой момент, часто без всякой видимой причины или логики. Питер просил меня передать вам это.

И, усевшись в кресло рядом с Джоном, Домалевский протянул ему американскую «беретту» армейского образца. Смит с благодарностью принял оружие.

— Смотрю, он обо всем позаботился. И все предвидел.

— Да. Мы с моим отцом смогли убедиться в этом. В свое время.

— Так значит, вы уже работали с ним?

— И не однажды. Только поэтому я и согласился помочь вам.

А Смит еще раздумывал, что же заставило Домалевского согласиться.

— Что ж, очень благодарен вам обоим.

— Остается надеяться, что сможете поблагодарить еще раз, завтра или через день. Питер уверяет, что обращаться с «береттой» вы умеете. Так что пускайте ее в дело без колебаний, если обстановка будет того требовать. Однако помните: иностранец, пойманный с оружием, будет арестован.

— Спасибо за предупреждение. Постараюсь, чтобы меня не поймали.

— Вот и славно. Скажите, вы когда-нибудь слышали о Центре предварительного заключения?

— Извините, нет.

Домалевский заговорил, понизив голос, в каждом слове звучал неподдельный страх:

— Слухи о существовании этого центра подтвердились лишь недавно. Это огромное здание уходит под землю на целых шесть этажей. Только вообразите — ни окон, куда можно заглянуть извне, ни стен, из-за которых можно услышать крики истязаемых, ни малейшей надежды выбраться из этого каменного мешка. Иракская военная разведка построила его прямо под зданием госпиталя, близ военного лагеря аль-Рашид, к югу от Багдада. Говорят, что проект и чертежи этого чудовищного сооружения были разработаны лично Кусаем, безумным сыном Саддама. Отдельный этаж предназначен для так называемых военных преступников и слуг, вызвавших неудовольствие у Саддама. Представляете — для них зарезервирован целый этаж с камерами для пыток и смертной казни! Других арестованных распределяют по другим этажам. Стоит человеку попасть туда — и он официально уже не существует. О них нельзя говорить. Их имена никто не смеет упоминать. Эти несчастные исчезают навсегда. Но, на мой взгляд, самое страшное место в этом подземном здании... самое чудовищное и варварское... находится на нижнем этаже. Там Саддам распорядился устроить не только темницы, но и установить целых пятьдесят две виселицы!..

Джон почувствовал, как по спине у него поползли мурашки.

— Господи боже! Пятьдесят две виселицы?Массовые экзекуции. Так там можно повесить одновременно пятьдесят два человека? Нет, это не тюрьма, это какой-то ад! А человек, создавший ее, просто зверь!

— Именно. Так что учтите, лучше уж использовать оружие, чем угодить туда. — Поляк явно колебался, не зная, стоит ли говорить дальше. Потом поднял голову, взглянул на Джона, в его темных глазах светилась тревога. — Вы прибыли сюда тайно, неофициально, вы никем и ничем не защищены. О, они наверняка арестуют вас!.. И тогда, тогда остается надеяться лишь на удачу... что они убьют вас быстро.

— Понимаю.

— Если не передумали, не будем терять времени. Вам предстоит долгий путь. Нам пора.

На секунду перед глазами Джона вновь предстало лицо Софи, искаженное смертной мукой. Она боролась за жизнь, она хотела жить! Капли пота на раскрасневшихся щеках... светлые шелковистые волосы спутаны... дрожащие пальцы тянутся к горлу, рот судорожными рывками ловит воздух. Она тоже умерла в пытках.

Глядя на Домалевского невидящими глазами, он думал о том, что Софи была единственной женщиной на свете, которую он любил. И что она никак не заслужила столь ужасной, мучительной, преждевременной смерти. Ради Софи он готов на все. Он сможет, справится даже с Ираком и Саддамом Хусейном.

Смит поднялся из кресла.

— Пошли.

Глава 27

10.05 утра

Багдад

С заднего сиденья посольского лимузина Джон смотрел на шумевший вокруг город и с раздражением и отвращением отмечал одну характерную и присутствующую буквально повсюду черту — фотографии Саддама Хусейна. Тиран смотрел на него с огромных рекламных плакатов, установленных на стенах и башнях высотных зданий, с уличных афиш и постеров, из маленьких рамочек, выставленных в витринах лавок и магазинов. Хусейн с густыми черными усами и ослепительно белоснежной улыбкой был буквально повсюду. Вот он нянчит на руках младенца. Вот бросает героический вызов новому американскому президенту. Вот во главе семьи, в кругу бизнесменов. А вот гордо приветствует взмахом руки марширующие войска.

Власть Хусейна в этой некогда легендарной стране высокой культуры была сильна, как никогда. Он правил ею железной рукой. Он постоянно держал свою страну в состоянии войны, что только способствовало укреплению его власти и обнищанию народа, который не смел противоречить. Напротив, в иракцах вдруг проснулись невиданные прежде патриотические чувства. Саддам клеймил и осуждал наложенное ООН эмбарго за то, что миллионы иракцев умирали от недоедания. А сам он и его приспешники лишь бесстыдно жирели и богатели на страданиях простого народа.

Отвращение Джона лишь усилилось, когда они добрались до окраины города, где раскинулся элегантный и элитный район под названием Джадирийя. Здесь в роскоши и комфорте обитали придворные, прихлебатели и военные советники Хусейна. Лимузин проезжал мимо роскошных снежно-белых особняков, уютных кафе, сверкающих стеклами витрин дорогих бутиков. Вдоль обочин выстроились блестящие лаком «мерседесы», «БМВ» и «феррари». У дверей роскошных ресторанов застыли лакеи в ливреях. Бедность испарилась. Зато свидетельства человеческой алчности были на каждом шагу. Смит покачал головой.

— Это просто преступление!

Домалевский в кепи и униформе шофера заметил:

— С учетом того, как выглядит весь остальной Багдад, человеку, попавшему в Джадирийю, кажется, что он оказался на другой планете. Причем на очень богатой планете. Как могут люди быть столь беззастенчиво эгоистичны!

— Да, просто уму непостижимо.

— Верно. — Поляк остановил лимузин перед уютным белым домом, крытым синей черепицей. — Ну, вот и приехали. — Мотор продолжал работать, он покосился на Смита через плечо. На лице читалась тревога. — Я, пожалуй, подожду. Ну, хотя бы до тех пор, пока вас не выведут отсюда в сопровождении солдат республиканской гвардии. Я, конечно, беспокоюсь о вас, вы это знаете. Но, если такой нежелательный инцидент все же произойдет, надеюсь, не очень обидитесь, если я тут же умчусь прочь, и вы увидите лишь хвост машины да дымок из выхлопной трубы?

Смит улыбнулся.

— Я все понимаю.

В уютном белом здании размещалась приемная доктора Хусейна Камиля, известного в Багдаде терапевта. Смит вышел на улицу, залитую солнцем, осторожно огляделся по сторонам и по аллее, обсаженной старыми пальмами, двинулся к резной деревянной двери. Внутри, в приемной, было прохладно и пусто. Смит огляделся. Пышные ковры на полу, шторы, старинная мебель. Он смотрел на закрытые двери и размышлял о том, найдет ли за ними ответы на все свои вопросы и достаточно ли здесь безопасно. А вообще, если приглядеться повнимательней, доктор не так уж и процветает. Экономическая изоляция Ирака сказалась и на его материальном положении. Шторы выцвели, обивка на мебели поизносилась. Журналы, разложенные на столиках, были пятилетней, а то и десятилетней давности.

Одна из дверей отворилась, врач вошел в приемную. Это был мужчина лет за пятьдесят, среднего роста, смуглокожий, с темными, нервно бегающими глазками. На нем был белый халат и тщательно отглаженные серые брюки. И он был один. Ни медсестры, ни секретарши в приемной. Очевидно, назначая встречу Смиту, он позаботился о том, чтобы остаться с ним наедине, без свидетелей.

. — Доктор Камиль.

Смит представился, назвав свое вымышленное имя:

— Марк Бонне.

Доктор вежливо наклонил голову, и, понизив голос, нервно спросил:

— А какое-нибудь удостоверение личности у вас имеется? — Говорил он по-английски с почти аристократическим акцентом.

Смит протянул ему удостоверение ООН. Доктору Камилю заблаговременно сообщили, что к нему придет сотрудник специальной медицинской группы при ООН, изучающий новый вирус. Проводив гостя в смотровой кабинет, он долго и внимательно изучал документы.

Джон тем временем осмотрелся — белые стены, оборудование и инструменты, блестевшие хромом и сталью, выкрашенный белой краской стол. Из керамического кувшинчика торчат огрызки карандашей. Состояние, в котором пребывало медицинское оборудование, говорило о том, что пользовались им много лет и ни разу не обновляли. Правда, все было чистенькое и сияющее, но подставки для пробирок с анализами пустовали. А простыня, которой был покрыт смотровой стол, совсем протерлась и вся была в мелких дырочках. И кое-что из оборудования безнадежно устарело. Проблема, с которой столкнулся не только доктор Камиль — все врачи Ирака. Домалевский утверждал, что в Ираке много хороших врачей, выпускников лучших медицинских институтов мира, что они прекрасные диагносты, а вот существенной помощи пациентам оказать не могут — последние сами должны добывать лекарства, которых катастрофически не хватало. Их можно было найти только на черном рынке, и продавались они не за динары. Только за доллары США. Даже у высших слоев общества возникали проблемы с лекарствами, хотя они были готовы выложить за них поистине астрономические суммы.

Наконец врач закончил изучать документы и вернул их Смиту. Он не пригласил Джона присесть, и сам не садился. Оба стояли посреди этой по-спартански обставленной комнаты и переговаривались тихими голосами.

— Что именно вам бы хотелось узнать? — спросил врач.

— Вы согласились переговорить со мной, доктор. Полагаю, вы сами захотите рассказать мне кое-что.

Врач нервно отмахнулся.

— Излишняя предосторожность никогда не помешает. Я, знаете ли, близок к нашему великому вождю. И многие из членов революционного совета — мои пациенты.

Джон не сводил с него глаз. Этот человек явно что-то скрывает. Весь вопрос в том, сумеет ли он, Смит, убедить его раскрыть тайну.

— И, однако же, что-то явно беспокоит вас, доктор Камиль. И речь идет непосредственно о медицине. Уверен, это не имеет никакого отношения ни к Саддаму, ни к войне. А потому, что мешает нам обсудить эту проблему? Никакой опасности в этом я лично не вижу. К тому же, — осторожно добавил он, — речь идет о гибели людей от неизвестного вируса.

Доктор Камиль прикусил нижнюю губу. Черные глаза смотрели настороженно. Он оглядел комнату с таким видом, точно боялся, что сами стены могут их выдать. Затем, видимо, спохватился. Ведь как-никак он был образованным, просвещенным человеком. И, тяжело вздохнув, он начал свое повествование:

— Примерно год тому назад я лечил одного человека. Он умер от синдрома резкой респираторной недостаточности, сопровождавшейся обильным кровотечением из легких. А до того проболел недели две, и у него были все симптомы сильной простуды.

Джон с трудом подавил охватившее его возбуждение. Те же симптомы наблюдались и у жертв загадочной болезни в США.

— Наверное, это был ветеран операции «Буря в Пустыне»?

В глазах Камиля мелькнул страх.

— Не смейте так говорить! — прошипел он. — Этот человек имел честь сражаться вместе с республиканской гвардией, он принимал участие в Славной Войне Объединения Нации!

—Существует ли возможность, что он заразился в результате применения биологического оружия? Мы знаем, у Саддама оно есть.

— Это ложь! Грязная ложь!Наш великий лидер и вождь никогда не разрешил бы такого оружия! И если оно и было в стране, то попало в нее от наших врагов.

— Хорошо. Сформулируем иначе. Мог ли этот человек заразиться в результате применения вражеского биологического оружия?

— О, нет. Никоим образом.

— Но ведь он подхватил болезнь именно во время войны?

Доктор кивнул. Смуглое его лицо искажала тревога.

— То был старый друг нашей семьи. И каждый год он проходил у меня полное обследование. Нельзя, знаете ли, быть уверенным в здоровье в такой отсталой стране, как наша. — Тут он осекся, темные глаза виновато забегали, ведь он только что оскорбил свою страну. — Вскоре после того, как кончилась война и он вернулся к нормальной жизни, у него начали проявляться симптомы легких простудных заболеваний. Традиционное лечение результатов не приносило, но и проходили они быстро, как бы сами собой. На протяжении нескольких лет он страдал внезапными приступами лихорадки, наблюдались также симптомы, присущие гриппозному состоянию. А потом вдруг началась сильная простуда, и он умер.

— А были в то время в Ираке зарегистрированы другие случаи смерти от того же вируса?

— Да. Еще два, здесь, в Багдаде.

— И жертвы — ветераны той же войны?

— Так я слышал.

— Кто-нибудь излечился?

Доктор Камиль скрестил руки и кивнул — с самым несчастным видом.

— Разные ходят слухи, — он избегал смотреть в глаза собеседнику. — Но лично мне кажется, всем этим больным удалось выжить, как-то преодолев синдром острой респираторной недостаточности. Да и вообще, нет на свете вирусов, смертельных на все сто процентов. Даже «Эбола» не такая.

— И сколько выживших?

— Трое.

Здесь трое и там тоже. Это много о чем говорило, и Джон пытался побороть охватившие его страх и возбуждение.

— И где находятся эти выжившие?

Тут Камиль испуганно вздрогнул и даже отступил на шаг.

— Довольно! Не хочу, чтобы потом вы разболтали где-нибудь об этом, тогда след неизбежно потянется ко мне. — Он распахнул дверь кабинета и указал на другую, в конце коридора. — Все, хватит. Немедленно уходите!

Джон не двинулся с места.

— Но что-то все же заставило вас рассказать мне все это, доктор. И дело вовсе не в тех трех умерших, верно?

На секунду показалось, врач готов сквозь землю провалиться.

— Ни слова больше! Замолчите! Уходите отсюда! Я ни на грош не верю, что вы из Белиза или ООН! — Он повысил голос. — Один телефонный звонок властям, и вас...

Джон весь напрягся. Насмерть перепуганный врач был способен на что угодно, и Джону не хотелось рисковать свободой. Он вышел в коридор, а потом, через черный ход, в узкую аллею у дома. И с облегчением заметил, что лимузин ждет его у обочины.

Оставшись один в кабинете, доктор Хусейн Камиль весь дрожал от ярости и страха. Он совершил непростительную ошибку, сам поставил себя в такое положение и теперь боялся, что его схватят. И в то же время эта ужасная ситуация подсказывала выход, и все могло обернуться в его пользу. Если, конечно, он осмелится сделать это.

Он сидел, скрестив руки, печально качая головой, и пытался унять свои страхи. На его содержании находилась большая семья, страна распадалась прямо на глазах. Следовало подумать о будущем. Он устал быть нищим в стране, где, сделав всего один верный ход, можно было получить так много.

И вот, наконец, он решился и потянулся к телефону. Но звонил он вовсе не властям.

— Да, это доктор Камиль, — еле слышно выдохнул он в трубку. — Вы говорили со мной об одном человеке, — он еще больше понизил голос. — Он только что вышел из моего кабинета. При нем документы, выданные сотруднику ООН из Белиза. На имя Марка Бонне. Тем не менее я почти уверен, это тот самый человек, о котором вы меня спрашивали. Да, речь шла о вирусе, появившемся во время войны... Он расспрашивал о нем и о жертвах. Нет, он не сказал, куда направился. Но его очень интересовали выжившие... Конечно, буду страшно вам признателен. Так до завтра, да? Буду ждать антибиотики и деньги, как вы обещали.

Он бросил трубку и буквально рухнул в кресло. Потом вздохнул и почувствовал себя немного лучше. Настолько лучше, что даже позволил себе улыбнуться. Да, риск велик, но вознаграждение, если повезет, того стоит. Сделав всего один звонок, он станет настоящим богачом в Багдаде. Ему будут поставлять столь ценные здесь антибиотики.

Он уже довольно потирал руки. Теперь на будущее можно было смотреть с оптимизмом.

Богачи станут приползать к нему на коленях, стоит им самим или их детям заболеть. Они завалят его деньгами. И не динарами, совершено бесполезными в этой проклятой Аллахом стране, где сам он оказался пленником с тех пор, как эти кретины, американцы, развязали войну, а потом ввели еще и эмбарго. Нет, больные богачи с ног до головы осыплют его настоящими американскими долларами! И вскоре у него будет достаточно денег, чтобы бежать отсюда всей семьей и начать новую жизнь где-нибудь еще. В любом другом месте, только не здесь...

7.01 вечера

Багдад

Ночь медленно опускалась на экзотический Багдад. Женщины, с головы до пят закутанные в просторные одеяния, скользили по узеньким, мощенным булыжником улочкам, мимо освещенных свечами лавок и под балконами, напоминая пауков. Только здесь невыносимо жарким летом в Багдаде можно было отыскать тень. Но сейчас был октябрь, к тому же солнце уже село, и воздух был сух и прохладен, а в небе блистала россыпь звезд.

Женщина подняла глаза к небу всего лишь раз — настолько сосредоточена была на том, что ей предстоит совершить. Целых два очень важных задания. С виду совсем старуха. Сгорбленная, согнутая чуть ли не пополам — возможно, не только от старости, но и от недоедания. И несла она потрепанную полотняную сумку. Помимо окутывающего всю фигуру балахона, на ней была еще традиционная белая пуши — некое подобие повязки, прикрывающей нижнюю часть лица. Пуши оставляла открытыми только глаза — черные и внимательные.

Она торопливо прошмыгнула мимо окон-"фонарей" с резными деревянными ставнями, которые не позволяли заглянуть внутрь, а находившимся в доме улицу было видно. И вот, наконец, свернув за угол, оказалась на извилистой оживленной улице, освещенной старинными фонарями и звеневшей людскими голосами. Торговцы отчаянно расхваливали свой скудный товар, покупатели с динарами столь же отчаянно торговались, повсюду бегали и кричали босоногие ребятишки. Никто не удостоил женщину даже беглого взгляда. Жизнь на старой улице кипела, страсти достигли своего накала, тем более, что близился час закрытия — вся торговля в городе прекращалась ровно в 8.00 вечера.

И вдруг прямо на пути у нее возникли три солдата из грозной республиканской гвардии Саддама Хусейна — молодчики в темно-зеленой форме и с оружием за поясом.

Она вся напряглась. Гвардейцы приближались. Слева от нее находились открытые торговые ряды, на одном из прилавков фермер разложил привезенные из деревни свежие фрукты. Вокруг собралась толпа, люди отталкивали друг друга и шумно торговались. И она полезла в складки своего одеяния, достала несколько динаров и присоединилась к толпе, пытаясь уговорить торговца сбросить цену.

Уголком глаза она продолжала следить за гвардейцами, и сердце у нее колотилось как бешеное.

Солдаты подошли и наблюдали за сценой. Один лениво и насмешливо отпустил какое-то замечание, второй ответил в той же манере. Они выглядели такими сытыми и уверенными в себе. И вскоре вся троица хохотала над разгоряченной толпой.

Женщина вся вспотела, продолжая вымаливать торговца продать ей фрукты подешевле. Столпившиеся вокруг иракцы нервно поглядывали через плечо на молодчиков Хусейна. Кое-кто поспешил отойти в сторонку, от греха подальше.

Наконец гвардейцы выбрали себе жертву: булочника с целой горой батонов под мышкой. Пряча лицо, он поспешно выбирался из толпы. Женщине этот человек знаком не был.

Грозная троица окружила несчастного, гвардейцы полезли в кобуры за пистолетами. Один выбил из-под руки у него батоны и начал топтать. Другой ударил наотмашь рукояткой пистолета по лицу.

В полотняной сумке у женщины был револьвер. Больше всего на свете ей хотелось выхватить его и пристрелить этих извергов. Лицо под белой пуши пылало от ярости. Она прикусила нижнюю губу. Выхватить оружие и стрелять, немедленно!

Нет. Нельзя. У нее есть работа. Очень важное дело. И она должна остаться незамеченной.

На улице началась настоящая паника. Булочник упал, люди отворачивались и старались убраться подальше и как можно быстрей. С людьми, привлекшими внимание безжалостных гвардейцев, случались самые страшные вещи.

Кровь заливала лицо булочника, он дико кричал. Женщина видела, как двое молодчиков схватили его за руки и поволокли куда-то. Наверное, его арестуют и бросят за решетку. А может, просто изобьют до полусмерти и отпустят. Предугадать невозможно. И его семье придется изрядно похлопотать, чтобы освободить несчастного.

Прошло, наверное, не больше минуты, но она показалась ей вечностью. Воздух, словно перед грозой, стал тяжелым и таким плотным, что, казалось, было нечем дышать. Слабое утешение, что эти мерзавцы выбрали своей жертвой кого-то другого. В следующий раз жертвой можешь стать ты.

Но жизнь продолжалась. На узкую извилистую улочку вновь вернулись звуки. Появились люди. Крестьянин взял с ладони женщины несколько динаров и протянул ей апельсин. Содрогнувшись, она бросила его в сумку, где лежал револьвер, и поспешно зашагала прочь, то и дело настороженно озираясь по сторонам. Перед глазами стояло окровавленное лицо несчастного булочника.

Наконец она свернула на улицу Садон, тоже торговую, но где цены были выше, чем все минареты на другом берегу Тигра. Правда, торговцев на широком бульваре осталось совсем немного, и еще меньше было покупателей, которые могли позволить себе приобрести товары за такие бешеные деньги. И, разумеется, никаких туристов, они больше не приезжали в Багдад. И вот она вошла в просторный и пустой вестибюль одного из самых современных отелей в городе под названием «Царь Саргон». Там все блистало редчайшей красоты мрамором и сталью, проект отеля создавали западные архитекторы, старавшиеся сохранить восточные традиции и органически соединить их с самыми современными достижениями технической мысли Запада. Теперь же, при тусклом освещении, вестибюль выглядел захламленным и заброшенным.

Высокий привратник с большими темными глазами и черными усами в стиле Саддама Хусейна сердито шептал сидевшему за стойкой клерку:

— Что сделал для нас этот так называемый великий вождь, а, Рашид? А ведь обещал перебить всех иностранных дьяволов, сделать всех нас богатыми! Такими богатыми, что человек, имеющий ученую степень, должен носить эти изношенные тряпки, униформу привратника, — он стукнул себя кулаком в грудь. — И работать в отеле, где никто не останавливается. У моих детей нет никакого будущего. Если, конечно, им еще удастся до него дожить!

Рашид мрачно ответил:

— Как-нибудь переживем и это, Бальшазар. Как видишь, до сих пор еще не померли, да и Саддам, он тоже не вечный.

Только тут они заметили сгорбленную старуху, молча стоявшую перед стойкой. Она вошла так тихо и бесшумно, точно дымок, и клерк с привратником на секунду совершенно растерялись. Как могли они не заметить ее? Над белой повязкой, прикрывающей лицо, блеснули живые черные глаза. Но она тут же опустила их, как следовало делать порядочной женщине в присутствии любого мужчины, не являвшегося ее мужем.

Привратник нахмурился.

Она заговорила на безупречном арабском тихим, испуганным голоском:

— Тысяча извинений. Я портниха. Меня прислали сюда шить для «Сандуса».

Уловив в ее голосе страх, Рашид вновь обрел уверенность и жестом указал на служебную дверь за стойкой.

— Тебе нельзя находиться в вестибюле, женщина. В следующий раз входи через служебный вход. Знай свое место!

Бормоча слова извинений и кланяясь, она прошмыгнула мимо привратника, бывшего доктора философии по имени Бальшазар. И успела незаметно для Рашида сунуть в карман привратницкой униформы мелко сложенный листок бумаги.

Тот сделал вид, что не заметил этого. И спросил у клерка:

— А что слыхать насчет электричества, Рашид? Как там по расписанию, завтра отключат или нет? — И прижал ладонь к карману, где лежала записка.

Женщина скрылась за дверью служебного входа. Мужчины возобновили разговор. Она с облегчением вздохнула. Первое задание было успешно выполнено. Но ей предстояло еще одно, куда более опасное и сложное.

Глава 28

7.44 вечера

Багдад

Резкий и холодный ветер, дующий из пустыни, бушевал на улицах Багдада, разогнав по домам последних покупателей с улицы Шейха Омара. В воздухе витал запах ладана и кардамона. Небо почернело, сильно похолодало. Сгорбленная старая женщина в черном одеянии и с белой пуши на лице — та самая, что передала записку в отеле «Царь Саргон», — ковыляла мимо деревянных прилавков, где были разложены всевозможные запчасти, которые изобретательные иракцы умело пускали в дело. Настали такие времена, что некогда вполне благополучным в материальном смысле горожанам, чтобы хоть как-то свести концы с концами, приходилось выходить на улицу и торговать буквально всем подряд — от лечебных трав и продуктов до старых водопроводных труб.

Она уже почти достигла своей цели, как вдруг вздрогнула и застыла как вкопанная. Сердце бешено забилось. Она просто не могла поверить своим глазам.

Толпа на улице поредела, а потому она сразу заметила его — слишком уж резко он выделялся среди остальных прохожих. Высокий, стройный и мускулистый, он был единственным европейцем на улице. Все те же темно-синие глаза, черные, как вороново крыло, волосы, холодное жесткое лицо, которое она всегда вспоминала с такой ненавистью и болью. Одет неприметно — в ветровку и коричневые хлопковые брюки. И, несмотря на нарукавную повязку с эмблемой ООН, она прекрасно знала, что ни в какой ООН он не работает.

Она бы и без того непременно обратила на него внимание — слишком уж редким зрелищем был сегодня европеец на улицах Багдада. Но этот человек был знаком ей слишком хорошо, и на секунду она так и застыла как вкопанная перед лавкой, торгующей инструментами. Затем быстро вошла и притворила за собой дверь. Даже самый внимательный наблюдатель не заметил бы в ее поведении ничего необычного. Но потрясена она была до глубины души.

Что делает он в Багдаде? Вот уж кого не ожидала она встретить здесь. Подполковника Джонатана Смита, доктора медицины.

Джон оглядывал улицу с деревянными прилавками и маленькими мастерскими и лавчонками. Весь день он посещал кабинеты и приемные различных клиник и больниц, беседовал с явно нервничающими врачами, медсестрами и прочим персоналом, которым довелось работать в военно-полевых госпиталях. Многие подтвердили, что в прошлом году в Ираке было зарегистрировано шесть человек с симптомами острого респираторного синдрома, пострадавших, по всей видимости, от того вируса, о котором говорил Джон. Но никто ничего не знал о трех выживших.

Шагая по улице, он пытался избавиться от ощущения, что за ним наблюдают. Разглядывал тускло освещенную фонарями улицу с маленькими рынками и магазинчиками, мужчин в длинных просторных рубашках, сидевших за столиками с чашками горячего чая и посасывающих курительные трубки. Старался придать лицу самое безмятежное выражение. И все же этот район Багдада казался ему несколько необычным местом для встречи с доктором Радах Махук, знаменитой на весь мир педиатром и хирургом.

Но Домалевский проинструктировал его на этот счет вполне определенно.

Джон уже начал отчаиваться. Знаменитый педиатр была его последней надеждой. А если задержаться в Багдаде еще на сутки, опасность возрастет многократно. Любой заподозривший что-либо местный житель мог донести на него республиканским гвардейцам. Но, с другой стороны, он мог встретить человека, чья информация окажется полезной. И он узнает, наконец, откуда взялся этот проклятый вирус и кто такие эти негодяи, заразившие им иракцев и Софи.

Нервы его были буквально на пределе, когда, наконец, он остановился у двери в мастерскую, по обе стороны от которой свисали на цепях почти лысые покрышки.

Именно сюда, в это мрачное местечко, и послал его Домалевский. По словам дипломата, мастерская принадлежала некогда процветавшему багдадскому бизнесмену, чью фирму полностью разорили спровоцированные Саддамом Хусейном войны.

Жалкий вид этой лавки привел Смита в еще большее замешательство и лишь усилил его подозрения. Он взглянул на часы. Он пришел вовремя. Последний раз оглядевшись по сторонам, Смит толкнул дверь и вошел.

За прилавком стоял низенький лысеющий мужчина с традиционными черными усами и читал газету. Толстые пальцы испачканы смолой. У прилавка стояла покупательница, женщина в обычном здесь черном одеянии, окутывавшем ее с головы до пят.

— Гасан? — спросил коротышку Джон.

— Его здесь нет, — равнодушно бросил тот в ответ. Говорил он по-английски с сильным восточным акцентом. И окинул Джона острым внимательным взглядом.

Джон понизил голос и, оглядываясь на женщину, которая подошла поближе и стала осматривать новый ряд покрышек, сказал:

— Хотел бы с ним потолковать. Фарук аль-Дубх говорил, что вроде бы у него имеются совсем новенькие «Пирелли».

Это был пароль, который сообщил ему Домалевский. Слова эти не могли вызвать подозрения у посторонних, поскольку «процветающая» компания Гасана на улице Рашид приторговывала из-под полы лучшими новыми покрышками, которые только можно было раздобыть на Западе, и все об этом прекрасно знали.

Гасан одобрительно приподнял бровь. Потом скомкал газетный листок между двумя натруженными ладонями и произнес приветливо и на куда лучшем английском:

— Ах, «Пирелли»! Отличный выбор. Лучшие в мире покрышки! Идемте за мной. Вот сюда, пожалуйста.

Но перед тем, как вывести Джона в помещение в глубине лавки, он пробормотал несколько слов по-арабски.

И тут волосы на голове у Джона встали дыбом. Он резко обернулся, но успел лишь заметить, как женщина в длинном черном одеянии, словно тень, выскользнула из двери на улицу.

Джон нахмурился. Он нутром чуял, что здесь что-то неладно.

— Кто?.. — начал было он.

Но Гасан лишь настойчиво твердил:

— Сюда, пожалуйста. За мной, быстрее.

Через задернутую занавеской дверь они выбежали из лавки и оказались в просторном и темном помещении вроде склада, где громоздились целые горы старых покрышек. Одна пирамида доставала почти до потолка. В центре комнаты сидела пожилая арабка и нянчила младенца. Тонкие морщины изрезали щеки и высокий лоб. Угольно-черные глаза с любопытством оглядывали Джона. На ней было длинное цветастое платье, черный вязаный жакет, а на голове красовалось некое подобие белого тюрбана. Но Джон, казалось, не замечал всего этого. Он не сводил глаз с младенца. Личико его горело и было покрыто потом. Младенец жалобно запищал, и Джон поспешил к нему. По всей очевидности, ребенок был болен, и Джон, как истинный врач, просто обязан был прийти к нему на помощь, уже не думая о том, ловушка это или нет.

Гасан торопливо заговорил с женщиной по-арабски, среди незнакомых слов Джон различил свое вымышленное имя. Женщина нахмурилась и стала задавать вопросы. Но не успел Смит взять на руки ребенка, как в лавке послышался страшный грохот. Похоже, кто-то выбил входную дверь. Джон замер. Затем послышался топот сапог и громкий голос, что-то спрашивающий по-арабски.

Кровь бросилась в лицо Джону. Их предали! Он выхватил «беретту» и резко развернулся.

Одновременно с ним Гасан выдернул из груды сложенных горкой покрышек автомат АК-47 и рявкнул:

— Республиканская гвардия!

Судя по тому, как ладно лег ему на руку автомат, Смит понял, что Гасан не впервые пользуется этим грозным оружием, чтобы защитить себя или свою лавку.

Джон направился на шум, Гасан преградил ему дорогу. И, обернувшись к пожилой женщине с больным ребенком, тихо и яростно прошипел:

— Убирайтесь отсюда, вы, все! Сам справлюсь. Это мое дело!

Решительный араб не стал дожидаться, пока Смит предпримет какие-то действия. Подошел к двери, просунул ствол АК-47 через занавеску и открыл огонь.

Звук стрельбы в закрытом помещении показался просто оглушительным. Фанерные стены дрожали, от них в разные стороны разлетались щепки. Женщина за спиной Смита закричала. Ребенок заплакал.

Зажав «беретту» в руке, Джон бросился к ним, перепрыгивая через кучи покрышек. Женщина с ребенком на руках, не дожидаясь его, устремилась к задней двери. Внезапно автоматные очереди загрохотали уже в складском помещении. Гасан резко отпрянул. Из раны у плеча струилась кровь. Джон притянул женщину с ребенком к себе, они укрылись за горой покрышек. Вокруг свистели пули, вонзаясь в тугие покрышки с глухим хлюпающим звуком. В воздухе разлетались клочья черной резины.

Гасан, укрывшийся за покрышками в другом углу помещения, возбужденно бормотал молитвы:

— Аллах велик. Аллах справедлив. Аллах милостив. Аллах...

Еще один всплеск оглушительных автоматных очередей. Женщина прикрыла ребенка своим телом, чтобы защитить от автоматного огня, Джон навалился сверху. Шальные пули разбивали бутылки и банки, стоявшие на полках. Пол засыпали сверкающие осколки стекла. Винты, болты и шурупы, содержавшиеся в разных емкостях, разлетались, как шрапнель. Где-то в глубине помещения с шумом хлестала вода из разбитого бачка туалета.

Джон сталкивался с подобным и прежде — с глупой убежденностью плохо обученных солдат, считавших, что ураганным огнем можно подавить всякое сопротивление. На деле же такой огонь не мог нанести значительного урона умело укрывшимся людям. Гасан продолжал бормотать слова молитвы. Новый всплеск очередей — и Джон, приподнявшись, с тревогой взглянул на женщину. Лицо ее побелело от страха. Смит похлопал ее по руке, он не мог подобрать слов утешения на незнакомом ему языке. Ребенок продолжал плакать. Она пыталась его успокоить, бормоча сквозь слезы какие-то невнятные слова.

И вдруг неожиданно настала тишина. По некой непонятной пока причине гвардейцы внезапно прекратили огонь. Чуть позже Джон понял, почему. Громкий топот сапог — они подбирались к занавешенной двери. Видно, намеревались ворваться в складское помещение.

— Слава Аллаху! Наконец-то! — Гасан выскочил из-за своего укрытия, бешено сверкая черными глазами и злобно ухмыляясь во весь рот. И не успел Джон остановить его, как он разрядил автомат прямо в занавешенную дверь.

Из-за занавески послышались крики и стоны. Грохот. Топот ног. Затем снова полная тишина.

Джон колебался. Он понимал, что женщину следует вывести отсюда и немедленно, но, возможно...

Вместо этого, низко пригнувшись, он метнулся к занавешенной двери.

Тут снова загремели выстрелы.

Джон упал на пол и пополз вперед. Добрался до шторы из бусин — как раз в этот момент огонь прекратился. Он затаил дыхание и заглянул под край оборванной шторы. И в этот момент грянул одиночный выстрел, а за ним — серия очередей. Он успел заметить, как Гасан залег за прилавок. Навалился всем телом на одного из гвардейцев и душил его. Смит не мог не восхититься храбростью этого человека.

Затем он заметил еще нескольких гвардейцев — они пытались подкрасться к Гасану сзади. Нет, слишком уж их много. И этому отчаянному арабу долго не продержаться. Джону страшно хотелось броситься ему на помощь. Возможно, с двумя он и справится, и это даст время женщине с ребенком убежать из опасного места.

Но тут он услышал, как к дому подъехала машина.

Очевидно, они вызвали подкрепление. Нет, схватиться сейчас с гвардейцами в открытую — это просто самоубийство.

Он обернулся, женщина не сводила с него глаз. Она прижимала к груди ребенка и, очевидно, ждала, какое он примет решение. Гасан велел ему спасти ее. Он жертвовал жизнью не только чтобы защитить свое имущество и бизнес, он хотел, чтобы женщина с ребенком спаслись. К тому же Джону следовало выполнить свою миссию — и это могло бы спасти миллионы людей от ужасной смертельной болезни. И ему с болью в сердце пришлось смириться с тем фактом, что помочь Гасану он никак не может.

Что ж, решено так решено, надо действовать. От одиночных выстрелов и очередей продолжало звенеть в ушах. Джон подбежал к задней двери и распахнул ее. Из лавки доносились звуки борьбы и крики раненых. Он ободряюще улыбнулся женщине, взял ее за руку и вывел в темную аллею, такую узкую, что даже ветру здесь негде было разгуляться. И потащил ее за собой, а потом метнулся в сторону и свернул в боковой проход.

Она крепко прижимала к груди ребенка, стараясь не отставать от него. Они свернули еще раз, теперь уже влево. И застыли как вкопанные.

Военные автомашины блокировали узкий проход с двух сторон. Из них выпрыгивали солдаты и устремлялись прямо навстречу им. Все кончено. Они в ловушке. Они попали в лапы республиканским гвардейцам.

Глава 29

1.04 ночи, среда, 22 октября

Фредерик, Мэриленд

Специалист «Уровня-4» Адель Швейк вздрогнула и проснулась. Прямо возле уха звенел резкий сигнал тревоги из датчика, установленного ею в кабинете доктора Рассел, в четверти мили отсюда, в здании ВМИИЗа. Она тут же насторожилась, отключила звук, спрыгнула с постели и включила видеокамеру, установленную там же, в кабинете покойной Рассел.

И, сидя за столом в полутемной спальне, не сводила глаз с монитора. Вот, наконец, там возникла какая-то фигура, вся в черном. Человек, вторгшийся в кабинет — пока непонятно кто, он или она, — явно был чужаком, но движения его были точны и ловки, словно у кошки. И отмечены такой целенаправленностью, что Адель тут же поняла: ему доводилось бывать в этом здании и прежде. На нем были респираторная маска и черный бронежилет — настоящее произведение искусства в своем роде. Такой жилет мог остановить пулю, выпущенную из большинства марок пистолетов и автоматов.

Она вся напряглась и, сидя перед мерцающим экраном, пыталась понять, какова же цель вторгшегося в чужое помещение незнакомца. Вскоре стало ясно, что он проводит тщательнейший обыск в кабинете Софи Рассел. Адель вскочила, сбросила ночную рубашку, надела камуфляжную форму и, выбежав из дома, бросилась прямо к машине.

Примерно в квартале от Форт-Детрика стоял фургон с выключенными фарами. Сидевший в нем в полной темноте Марти Зеллербах уставился на экран монитора с самым несчастным видом. Его лицо искажали тревога и отчаяние. Он принял мидерал несколько часов тому назад. И действие лекарства уже начало ослабевать, когда, наконец, он закончил свою совершенно блестящую программу по автоматическому переключению реле наугад, что не давало никакой возможности выследить его.

Однако это достижение не приблизило его к решению двух основных проблем, связанных с телефонными звонками Софи Рассел, если таковые вообще имели место, и местонахождением Билла Гриффина, который сумел слишком хорошо спрятаться.

Ему нужно было найти какой-то оригинальный, совершенно новый подход, и при других обстоятельствах он только радовался бы, что перед ним стоит такая интересная и сложная задача. Но радости Марти не испытывал, лишь тревогу. Ведь времени было так мало, а он, работая над этими двумя проблемами, так до сих пор ни на шаг не приблизился к их разрешению. Плюс еще тот факт, что он очень волновался за Джона, который уехал в этот Ирак да так и запропал там. К тому же, несмотря на нелюбовь и недоверие к людям, Марти не мог не переживать за судьбы человечества в целом — что, если страшный вирус, вырвавшись на волю, продолжит свое смертоносное шествие по планете?

Марти и сам не заметил, когда альтруизм успел поселиться в нем. Он и сейчас не желал замечать и признавать за собой этой черты, но часто с теплотой думал о малышах, беспомощных стариках, предрасположенных к сварливости, о людях зрелого возраста, которые тихо и спокойно исполняли самую неблагодарную работу и даже не помышляли при этом о вознаграждении. Мало того, он сам не раз отдавал на благотворительные нужды весь годовой процентный доход с хранящегося в банке капитала. Ему вполне хватало на жизнь, он зарабатывал более чем достаточно, выполняя различные кибернетические разработки для частных лиц, компаний и по правительственным заказам. И даже удавалось откладывать весьма внушительные суммы — именно с этого счета он с такой радостью снял пятьдесят тысяч и отдал их Джону.

Марти вздохнул. Он чувствовал, что находится на грани нервного срыва, наверное, скоро придется принять еще одну таблетку. И в то же время испытывал величайшее искушение вновь погрузиться в непознанное, туда, где он мог ощущать себя столь восхитительно свободным, быть самим собой. При одной мысли об этом он испытывал радость — казалось, мир раздвигал перед ним свои горизонты, был ярок, светел и полон самых разнообразных возможностей.

Для него наступал заветный час, минуты и часы балансирования на грани, когда он начинал терять контроль над собой. Зато мысль, вырвавшись на свободу, парила на головокружительных высотах. Нет, он должен, просто обязан найти и проверить записи всех этих входящих и исходящих звонков Софи Рассел. И еще ему просто позарез надо отыскать этого Билла Гриффина!

Теперь самое время!

И он, откинувшись на спинку стула, закрыл глаза и погрузился в блистательный звездный мир своего воображения.

Но из этого благостного состояния его вдруг вывел суровый и холодный голос, грянувший, точно гром среди ясного неба:

— Будь я твоим врагом, Марти, тебе пришел бы конец!

Марти испуганно подскочил в кресле, обернулся и возмущенно завопил:

— Питер, черт бы тебя побрал! Идиот несчастный! Да у меня мог случиться разрыв сердца, инфаркт! Разве можно так подкрадываться и пугать человека?

— Подсадная утка!.. — проворчал Питер Хауэлл и удрученно покачал головой. — Вот кто ты есть, Марти Зеллербах. Нельзя расслабляться ни на минуту. — Питер, все еще одетый в черную униформу коммандос, устало опустился в шезлонг. Серый шлем остался лежать на коленях. Он вернулся из ВМИИЗа, где все прошло вроде бы гладко, и вернулся в фургон незамеченным.

Но Марти разозлился не на шутку. Ему было не до игр в шпионов. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы вся эта морока, наконец, закончилась и он мог бы вернуться в тихое свое бунгало, где самым волнующим событием дня являлось появление почтальона.

Он скривил губы в насмешливой улыбке.

— Дверь была заперта, ты, пугало огородное! И действовал ты, как самый обычный взломщик!

— Я бы сказал, скорее необычный взломщик, — невозмутимо усмехнулся в ответ Питер. — Будь я заурядным воришкой, умеющим подбирать ключи к чужим замкам, мы бы сейчас с тобой не сидели и не болтали вот так.

Оставив Джона Смита в Международном аэропорту Сан-Франциско, они поехали на своем фургончике через всю страну, но не прямым путем, а бесконечно петляя по шоссе и дорогам. Ели и спали в машине. Почти все время Питер вел машину сам, сам же делал все закупки, стараясь максимально облегчить Марти существование и избавиться от его постоянных жалоб и нытья. Правда, ему пришлось давать Марти уроки вождения, что было нешуточным испытанием для его терпения. Даже сейчас, глядя на этого гения электроники, ему никак не удавалось понять, как этот маленький рыхлый человечек мог ощущать свое превосходство над ним — ведь к нормальной повседневной жизни он был абсолютно не приспособлен. Да к тому же еще Марти был страшным занудой.

— От души надеюсь, что ты достиг лучших результатов, чем я, — ворчливо заметил Марти.

— Увы, нет, — угрюмо ответил Питер. — Ничего не нашел, никаких следов. — Добравшись до Мэриленда, они решили, что лучше всего начать с самого начала, то есть с лаборатории и кабинета Софи, чтобы убедиться, что Джон ничего не упустил. А потому и припарковали свой фургон примерно в миле от ВМИИЗа, там, где он стоял сейчас, и Питер, надев форму коммандос, проскользнул в Форт-Детрик. — Ах, Марти, мой мальчик, — вздохнул он. — Боюсь, нам понадобятся все твои феерические и неземные способности электронного гения, чтобы копнуть прошлое этой несчастной дамочки. Скажи, ты можешь взломать ее персональный файл в Детрике?

Марти так и просиял. Вскинул руки над головой и прищелкнул пальцами, точно кастаньетами.

— Да как нечего делать! — И он, не сводя глаз с монитора, защелкал по клавишам с невероятной быстротой, затем посидел с минуту, скрестив руки на груди и улыбаясь Питеру, точно Чеширский кот.

— Ну, вот вам, пожалуйста! Персональный файл Софи Лилиан Рассел, доктора медицины! Влез!

Питер молча наблюдал за ним, сидя в тени, в сторонке. Затем, когда Марти начал издавать все эти восклицания, поднялся, подошел поближе и склонился над экраном. И тихо заметил:

— Джон считает, что в сообщении из Института имени принца Леопольда, на след которого тебе удалось напасть, Софи обнаружила нечто очень важное. Именно поэтому само сообщение было уничтожено, а страничка в журнале, где Софи сделала о нем запись, сопровождаемую, возможно, какими-то комментариями, была вырвана. — Он заглянул в сверкающие зеленые глаза Марти. — И нам нужно найти нечто, связанное с этим сообщением.

Марти даже подпрыгнул в кресле.

— Не проблема! Сейчас я сделаю распечатку всех ее файлов. — Он словно излучал электроэнергию, так и горел энтузиазмом, на лице сияла довольная улыбка. — Ну, вот, прошу вас! Пожалуйста!

Питер похлопал его по плечу.

— Сдается мне, дружище, настало время принять таблеточку мидерала. Ты уж извини. Знаю, они тебе не нравятся. Зато они помогут тебе немного встряхнуться. Потому как нам обоим сейчас предстоит усиленно шевелить мозгами. Тебе хорошо, ты можешь подпитать свои извилины лекарством.

Разложив перед собой распечатку с файлом Софи, Питер вслух читал доклад из Института принца Леопольда, а Марти сверял его с фактами из личного дела Софи. Марти читал строчку за строчкой, смешно шевеля губами, Питер читал и перечитывал доклад. Мидерал был просто чудодейственным средством — речь Марти немного замедлилась, теперь он уже мог усидеть в кресле перед компьютером и не срывался с него поминутно. Он вел себя как воспитанный, но немного угрюмый джентльмен.

Уже близился рассвет, но они не продвинулись ни на йоту. Никак не удавалось отыскать связь между деятельностью Софи в прошлом и недавними ее контактами во ВМИИЗе.

— Ладно, — признавая поражение, заметил Питер. — Давай отойдем на шаг назад. — Где она защищала свою вторую диссертацию?

Марти, щурясь, уставился в распечатку.

— В Калифорнийском университете.

— В каком именно?

Если бы Марти не принял таблетки, он бы наверняка возмущенно всплеснул руками, поражаясь тому, как плохо информирован бедный Питер. Но вместо этого он лишь качнул головой.

— В Беркли, разумеется.

— Ах, ну да. И еще говорят, что все мы, британцы, снобы. Можешь взломать базу данных этого почтенного заведения или нам придется проделать весь этот путь назад, до Западного побережья?

Марти лишь презрительно приподнял бровь. И заметил тихо и медленно, но с нотками раздражения в голосе:

— Скажи мне, Питер, мы так же не переносим друг друга, когда я не принимаю лекарств?

— Да, мой мальчик. В точности так же.

Марти с достоинством качнул головой. — Так я и думал. — Затем вновь взялся за компьютер, и через десять минут распечатка работы Софи в Беркли лежала перед Питером.

Питер вновь принялся читать вслух сообщение из Института принца Леопольда.

Марти сверял текст с новой распечаткой.

— Ни одного имени не повторяется. По экспедициям тоже ничего. Да и вообще, вся ее программа была связана с генетическими разработками, а не с вирусологией. — Он откинулся на спинку кресла, распечатка соскользнула с колен. — Безнадежное дело...

— Ерунда! Как говорят у нас, в Британии, мы еще не начали драчку.

Марти презрительно сощурился.

— Это слова Джона Пола Джонса, выступавшего противБритании.

— Да, но фактически он ведь был британцем, когда говорил это.

Марти усмехнулся.

— Так ты что же, по-прежнему цепляешься за колонии?

— Никогда не одобрял потери капиталовложений. Ладно. А где она готовила свою докторскую?

— В Принстоне.

— Глянь там.

Но распечатка ее докторской тоже ничего не дала, в ней отсутствовали детали, способные хоть как-то помочь. К тому же работа никак не была связана с вирусами. Она исследовала набор генов, содержащих информацию, ответственную за генетическую мутацию у кошек мэнской породы.

— Она часто ездила в дальние экспедиции, — заметил Марти. — Может, здесь что выплывет?

— Согласен. Там указан ее научный руководитель?

— Доктор Бенджамин Ли. Весьма известная и уважаемая личность. Кстати, он до сих пор еще преподает. В Принстоне. Там же и живет.

— Ясненько, — кивнул Питер. — К черту эти бумажки. Едем туда.

8.14 утра

Принстон, Нью-Джерси

фургон с Марти и Питером катил на север, солнце освещало окрашенные в яркие осенние тона деревья и кустарники. Они пожертвовали сном и двинулись в путь сразу же, к югу от Уилмингтона пересекли двойной мемориальный мост через реку Делавэр, по обходным автомагистралям миновали большие города Филадельфию и Трентон. И когда въезжали в Принстон, солнце светило уже вовсю, и листва на деревьях переливалась волшебными красными, золотистыми и оранжевыми оттенками.

Старый славный городок Принстон, где во время войны за независимость шли тяжелые бои и квартировали английские войска. Здесь все еще сохранились обсаженные деревьями улицы и лужайки с сочной зеленой травой, старинные особняки и построенные в стиле классицизма университетские здания. Сохранилась также атмосфера особой элегантной утонченности и покоя, в которой так приятно и удобно заниматься наукой и вести спокойный, размеренный образ жизни. Прославленный университет и исторический город как бы слились в единое целое.

Доктор Бенджамин Ли жил на узенькой боковой улочке, сплошь заросшей высокими кленами, листва которых сейчас пылала, точно огонь. Уютный трехэтажный особняк был обшит деревянными планками на восточный манер, и цвет у них со временем стал каким-то неопределенным — нечто среднее между темно-коричневым и темно-серым, — доказательство того, что этому дому довелось на своем веку противостоять ветрам и непогодам.

Чего, по крайней мере, внешне, нельзя было сказать о его хозяине. Высокий и мускулистый с темными глазами и белыми длинными усами мандарина-аскета, он был далек от образа типичного китайца с загадочной для европейцев душой. Крепким, выдающимся подбородком, полными щеками и красноватым обветренным лицом он напоминал капитана китобойного судна из Новой Англии.

Бенджамин Ли являлся полукровкой, превосходным образчиком смешения желтой и белой крови, что становилось ясно при одном только взгляде на стены его кабинета. Тут висели портреты его родителей. Мать, высокая, крепкого телосложения блондинка. На голове кепи яхт-клуба, в руках удочка. На другом красовался утонченного вида джентльмен в традиционных одеждах китайского мандарина — он сидел на носу лодки и задумчиво смотрел вдаль.

Доктор Ли как раз только что закончил завтракать. Проводил гостей в кабинет и жестом пригласил садиться.

— Чем могу быть полезен? По телефону вы упомянули Софи Рассел. Я прекрасно ее помню. Замечательная была студентка. Очень способная. Не говоря уже о том, что чертовски хорошенькая. Пожалуй, единственная из всех моих учениц, при виде которой я всякий раз испытывал искушение назначить свидание и завести романчик. — Он опустился в кресло с высокой спинкой. — Как, кстати, она поживает?

Марти, на котором продолжало сказываться действие таблеток, начал медленно, запинаясь:

— Видите ли, Софи Рассел, она... в общем, она...

Его нетерпеливо перебил Питер.

— Погоди, Марти. Об этом должен сказать я. — И, глядя прямо в глаза старику профессору, он произнес громко и четко: — Она умерла, доктор Ли. Вы уж простите за прямоту. Мы очень надеемся на вашу помощь. Дело в том, что она умерла от этого самого нового вируса.

— Умерла? — доктор Ли был потрясен. — Но когда? Как такое возможно? — Он переводил взгляд с Питера на Марти и обратно. — Просто я хотел сказать... ведь она была так молода. — Он умолк на несколько секунд. Затем до него дошла вторая часть сказанного Питером. — Новый вирус? Но это же катастрофа глобального масштаба! У меня внуки, и я до смерти боюсь за них. От этого страшного заболевания может перемереть половина человечества. Что делается, чтобы остановить его? Кто-нибудь мне скажет или нет?

Питер попытался его успокоить.

— Люди работают сутками напролет, профессор. Этими же исследованиями занималась и доктор Рассел.

— Исследованиями? Так, значит, вот как Софи заразилась!

— Возможно. Именно это мы и хотим выяснить.

Лицо профессора прорезали озабоченные морщины.

— Просто не в силах пока представить, чем могу помочь, но постараюсь. Говорите, что вы хотели бы узнать.

Питер протянул ему листок бумаги с докладом.

— Это из Института тропических заболеваний имени принца Леопольда. Пожалуйста, прочтите и скажите нам, есть ли в нем что-то, связанное с исследованиями доктора Рассел в Принстоне. Занятия, экспедиции, собственно научные исследования, друзья. Любой факт, который вы сумеете вспомнить.

Профессор Ли кивнул. И начал читать. Читал он медленно, время от времени поднимал глаза от бумаги и задумчиво смотрел в потолок. Громко тикали старинные часы на камине. Вот он еще раз перечитал доклад. И еще.

И наконец, покачав головой, сказал:

— Не нашел ничего, что могло быть хоть как-то связано с ее работой или учебой. Ведь Софи занималась генетикой и, насколько мне известно, ни разу не ездила в экспедиции в Латинскую Америку. Жискур же никогда не учился в Принстоне, а Софи не училась в Европе. Просто не представляю, где они могли познакомиться, — сложив губы трубочкой, он еще раз взглянул на доклад. Затем вдруг резко поднял голову. — Постойте-ка, кажется, припоминаю... Да, ездила. Еще в студенческие годы, когда была выпускницей. Но речь шла не о вирусах, это точно, — он снова задумался, потом добавил: — Черт, никак не могу вспомнить точно. Но, кажется, она мельком упомянула об этом на одном неформальном сборище, — он вздохнул. — Боюсь, что больше ничего не могу сказать.

Марти внимательно слушал доктора Ли. Даже сидя на таблетках, когда его блестящая мысль была заторможена, он все равно был умней и сообразительней девяноста восьми процентов людей, населяющих эту планету. Этот факт особенно раздражал Питера Хауэлла. И вот Марти, словно чтобы лишний раз доказать это, быстро спросил:

— А где она училась последний год?

Профессор поднял на него глаза.

— В Сиракузах. Но тогда биологию она не изучала. Так что все равно не вижу никакой связи между этой ее поездкой и Жискуром или его докладом.

Питер открыл было рот, собираясь что-то сказать, но Марти опередил его:

— Держу пари, там можно найти зацепку. — И вопросительно покосился на Питера.

Тот кивнул:

— Это наш последний шанс.

Специалист «Уровня-4» Адель Швейк сидела в маленькой «хонде» и вела наблюдение за домом. Рядом с ней расположился на переднем сиденье грузный Мэддакс. Адель удалось проследить за тем, как одетый в черное мужчина вышел из Форт-Детрика, а затем сел в припаркованный примерно в миле фургон. Она поехала за ним и проследила до самого Принстона. Теперь ей было пора возвращаться на свой пост во ВМИИЗе.

— Вон там его фургон, — сказала она Мэддаксу. — Человек, судя по всему, опасный, так что будь осторожен. С ним еще один, того можешь не опасаться. Можешь взять их, когда будут выходить.

— А мистеру аль-Хасану ты доложила?

— Не было времени.

Мэддакс кивнул.

— Ладно, езжай. Мы о них позаботимся.

Он вышел из машины и поспешил к своему фургону. Швейк отъехала, даже не оглянувшись.

Глава 30

9.14 утра

Лонг Лейк, штат Нью-Йорк

Горный воздух Адирондака был напоен ароматом хвои и свеж, высокие сосны, освещенные утренним солнцем, отбрасывали длинные тени на комплекс зданий, в которых размещалась компания «Блэнчард Фармасьютикалз». Прибывший сюда главный врач Джесси Окснард находился под глубоким впечатлением. Они с Нэнси Петрелли, секретарем Комитета по здравоохранению, только что закончили обход лабораторий и производственных цехов «Блэнчард», причем во время этой экскурсии их сопровождал лично Виктор Тремонт. Главному врачу, разумеется было, известно о существовании этой компании, но прежде она всегда держалась в тени, и он понятия не имел, что здесь проводятся исследования мирового значения.

Затем два представителя правительства встретились за кофе с ведущими сотрудниками, после чего Виктор Тремонт проводил их к себе, в просторный, отделанный деревом кабинет. Огромное, во всю стену окно смотрело на озеро, давшее название этому уютному маленькому городку. Они расселись в кресла у камина, где пылали поленья, и стали слушать Тремонта, который бойко и с энтузиазмом описывал им открытие и достоинства многообещающей противовирусной сыворотки.

— И вот примерно лет десять тому назад наши микробиологи пришли ко мне с предложением, поскольку в то время именно я руководил здесь всеми научно-исследовательскими разработками. По их прогнозам, в странах третьего мира должны были появляться и распространяться все новые и новые опасные заболевания, и связано это с низким уровнем жизни и ростом населения. Иначе говоря, на нашей планете остается все меньше и меньше мест, где вспышки опасных заболеваний могли бы быть локализованы и изолированы от всего остального мира. И у промышленно развитых стран нет средств защиты от этой чумы, этих болезней, которые могут оказаться даже опаснее СПИДа или гемморрагической лихорадки. Мои люди надеялись, что, работая с наименее известными из них, мы получим не только очень важные и интересные чисто научные данные, но и сможем выработать сыворотки, предотвращающие распространение опаснейших заболеваний. Один из вирусов, на котором они сосредоточили свое внимание, являлся смертельным для определенного вида обезьян, генетика которых весьма схожа с человеческой. И вот мы создали рекомбинантную сыворотку-коктейль против этого вируса, а также разработали биотехнологию производства антител в промышленных масштабах, схема которого могла бы послужить в будущем образцом для изготовления других подобных сывороток. — Он взглянул на гостей, глаза его так и горели энтузиазмом и неподдельной искренностью. — Именно по поводу этих разработок и исследований я вам и звонил, госпожа Петрелли. Возможно, наши скромные усилия помогут спасти мир. Я, по крайней мере, искренне надеюсь на это.

Но Джесси Окснард вовсе не был так уж уверен в этом. То был крупный грузный мужчина с тяжелой челюстью и пышными усами. Он нахмурился и, помолчав немного, заметил:

— Но все эти разработки... да и сама сыворотка... они ведь пока только на стадии исследования, верно?

На загорелом аристократическом лице Тремонта мелькнула понимающая улыбка. Он покачал головой, и отблески пламени из камина эффектно заиграли в его красивых седых волосах.

— Мы уже прошли стадии испытания на животных, в том числе и приматах. Нам удалось доказать, что сыворотка успешно вылечивает зараженных вирусом обезьян. И, как я уже говорил, мы разработали технологию ее массового производства. Фактически на данный момент мы уже располагаем миллионами доз. И собираемся получить патент на свое изобретение, а также подать все материалы на одобрение в Администрацию по контролю за продуктами питания и лекарствами. Для использования в ветеринарии.

Нэнси Петрелли наблюдала за тем, какое впечатление производят все эти речи на главного врача, и не переставала дивиться ораторским способностям Виктора Тремонта. Да она сама уже почти верила каждому его слову. Нет, увлекаться не стоит, когда имеешь дело с Виктором, надо держать ухо востро. Она и думать себе не позволяла, что он, к примеру, может быть ее другом. Сначала она была нужна ему для первых инвестиций, позднее понадобилось ее влияние в верхах — в качестве конгрессмена и секретаря Комитета по здравоохранению. И как бы он ни притворялся и ни пускал пыль в глаза, истинную цену ему она знала всегда.

Нэнси была реалисткой. Носила короткую стрижку, была энергична и напориста. Одевалась женственно и одновременно — как подобает деловой женщине, в вязаные костюмы от Сент-Джон. Она предпочитала не рисковать, разве что в самом крайнем случае, когда собственная выгода была очевидна. И поддерживала Виктора и затеянную им грандиозную авантюру лишь потому, что чувствовала: дело сулит несметные прибыли. В то же время она прекрасно осознавала, что, если его на чем-то поймают, он будет отвечать за массовую гибель людей. А потому решила дистанцироваться от него при первом же намеке на неприятности. Ну а потом — стоять на своем и твердить, что о его преступных замыслах она ничего не знала. И в то же время она очень надеялась на успех предприятия и на то, что затея Тремонта ее обогатит.

И вот, чтобы усыпить возможные подозрения Окснарда на свой счет, она заметила кисло:

— Но обезьяны все же не люди, доктор Тремонт.

Виктор вопросительно покосился на нее и кивнул.

— Согласен. Но в данном случае они очень близки. И генетически, и физиологически.

— Что-то я вас не совсем понимаю. Давайте немного разберемся в этом вопросе, — пробурчал Окснард, поглаживая пышные усы. — Вы ведь не можете быть стопроцентно уверены, что эта сыворотка годится для излечения людей.

— Конечно, нет, — с мрачным видом ответил Тремонт. — И не будем этого знать, пока не испытаем сыворотку на людях. Но с учетом сложившейся ситуации, думаю, все же стоит попробовать.

Главный врач снова нахмурился.

— Но это нешуточное препятствие. Ведь нельзя исключать, что мы вдруг обнаружим полную непригодность и даже вред применения сыворотки на людях.

Тремонт сплел пальцы и какое-то время разглядывал свои руки. Затем поднял голову и произнес с той же почти неподдельной искренностью:

— Что ж, по крайней мере, один факт выглядит вполне определенным. Тот факт, что, если не предпринять самых срочных мер, не найти средства от этого ужасного вируса, умрут миллионы людей, — он удрученно покачал головой. — Думаете, меня самого не раздирали сомнения? Вот почему я колебался, и прошло целых два дня, прежде чем решился выйти с этим предложением. Я прежде всего должен был внушить самому себе, что поступаю правильно. И теперь мой ответ — да. Да, я совершенно убежден, что наша сыворотка наверняка поможет справиться с этой ужасной эпидемией. Но разве я могу гарантировать, что она не приведет к еще большим страданиям до тех пор, пока не пройдет все положенные испытания?

Все трое задумались. Джесси Окснард знал, что просто не имеет права рекомендовать сыворотку Тремонта для использования без тщательной проверки. С другой стороны, он понимал, что, если все же удастся с ее помощью спасти миллионы людей от неминуемой гибели, он будет выглядеть в их глазах смелым и решительным политиком.

Нэнси Петрелли продолжала думать и тревожиться о себе. Она знала, что сыворотка поможет, но за время пребывания в политике научилась осторожности и умению не показывать со всей определенностью, на чьей ты стороне. Нет, ее позиция сведется к тому, что она будет всячески призывать к осторожности. И если понадобится, присоединится к меньшинству, которое в конечном счете — в этом она была твердо уверена — перейдет на сторону Виктора.

Виктора Тремонта терзали тревожные мысли о Джоне Смите и двух его друзьях. После доклада аль-Хасана о фиаско в Сьерра-Неваде о них ничего не было слышно. Нет, надо отмести все эти мысли и вернуться к настоящему. Он уже замыслил один эффектный маневр, с помощью которого надеялся окончательно убедить главного врача, а через него — и президента. Теперь надо было выбрать самый выгодный момент.

И вот, глядя на задумчивые мрачные лица Петрелли и Окснарда, он решил, что такой момент настал.

Он должен сломить их пассивность и нерешительность. Если не удастся убедить Окснарда, все труды и старания последних десяти лет пойдут прахом.

Я не проиграю, — подумал он. — Просто не имею права проиграть.

— Что ж, единственный способ убедиться в ее действенности, это проверить ее на человеке. — Он весь так и подался вперед, голос звучал глухо, но решительно. — Мы выделили в небольших количествах смертельный обезьяний вирус. Он не слишком стабилен, но может храниться неделю или около того. — Тут он выдержал эффектную паузу, должную придать особую значимость дальнейшим его словам: — Есть только один способ. И, пожалуйста, только не пытайтесь меня остановить, слишком уж высока ставка. Мы должны думать о людях в целом, а не о риске, связанном с каким-то одним человеком. — Тут он снова сделал паузу и глубоко вздохнул. — Я сам введу себе инъекцию с этим вирусом и...

Главный врач Окснард вздрогнул и поморщился:

— Вы же знаете, что это невозможно.

Тремонт вскинул руку.

— Нет, нет. Пожалуйста, дайте мне закончить. Я введу себе вирус, а затем — сыворотку. Возможно, обезьяний вирус и не соответствует в точности тому, который сейчас распространяется. Но, по моему мнению, достаточно близок ему, поэтому я не вижу опасности возникновения каких-либо побочных эффектов после применения сыворотки. Это единственный способ проверить ее.

— Полный абсурд! — воскликнула Нэнси Петрелли. — Вы прекрасно знаете, что мы просто не можем позволить вам пойти на такое!

Джесси Окснард, похоже, колебался.

— Вы что, действительно собираетесь испытать ее на себе?

— Именно, — решительно кивнул Тремонт. — Другого способа убедить всех, что наша сыворотка способна остановить эту ужасную эпидемию, просто нет.

— Однако... — начала Нэнси Петрелли, продолжая играть роль оппозиции.

— Это не нам решать, Нэнси, — остановил ее Джесси Окснард. — Тремонт вызвался совершить величайший акт гуманизма. И мы как минимум просто обязаны уважать это его решение и незамедлительно доложить о нем президенту.

Петрелли нахмурилась.

— Но, черт побери, Джесси, у нас же нет никакой уверенности в том, что эти два вируса и сыворотка будут взаимодействовать в человеческом организме тем же образом. — Она заметила, какую гримасу скроил при этом Тремонт, точно сомневался, что расслышал ее. — И раз уж доктор Тремонт готов предоставить себя в качестве морской свинки, ему следует ввести настоящий вирус. Или же, по крайней мере, провести сравнительный анализ этих двух вирусов, выяснить, насколько они идентичны.

Тремонт весь так и кипел от ярости, однако старался не подавать виду. Что, черт побери, она вытворяет? Ведь ей прекрасно известно, что сыворотка эффективна на все 100 процентов — как ни одна вакцина или сыворотка прежде. Однако внешне он был вынужден согласиться с ней.

— Нэнси, разумеется, права. Так и следовало бы поступить. Но для сравнительного анализа вирусов требуется время, а вот его-то у нас как раз и нет. И любое промедление смерти подобно. Уверяю, я готов совершенно добровольно и сознательно пойти на заражение и настоящим вирусом. Наша сыворотка способна побороть его. Я уверен.

— Нет, — возразил ему главный врач. — Этого мы не можем позволить вам ни в коем случае! Но вот семьи тех, кто пострадал, заявляют о своей готовности помочь. Так что имеет смысл спросить прежде всего у них, согласны ли они позволить испытать новую сыворотку на их заболевших родственниках. Таким образом, мы и сыворотку проверим, и, возможно, спасем несколько обреченных. А тем временем я попрошу Детрик и СДС произвести сравнительный анализ этих двух вирусов.

— Администрация по контролю за продуктами и лекарствами никогда этого не позволит, — возразила Нэнси.

— Позволит, если распоряжение отдаст сам президент.

— Тогда директор уволится первым.

— Возможно. Но если президент захочет, чтобы сыворотку испытали, так оно и будет.

Нэнси Петрелли сделала вид, что задумалась. Затем, после паузы, сказала:

— И все же я возражаю против применения сыворотки без проведения всех положенных испытаний. В то же время, если мы хотим хоть как-то сдвинуть дело с мертвой точки, мне кажется, лучше уж попробовать ее на тех, кто все равно уже болен.

Главный врач поднялся из кресла.

— Тогда позвоним президенту и изложим оба предложения. Чем быстрее мы начнем действовать, тем больше жизней, возможно, спасем. — Он обернулся к Виктору Тремонту. — Есть здесь телефон, по которому можно приватно поговорить?

— Вот там, через дверь, в конференц-зале. — Тремонт указал на дверь в правом углу кабинета.

— Нэнси? — обернулся к Петрелли Окснард.

— Позвони сам. Скажи, что я полностью поддерживаю твое мнение.

Главный врач вышел из комнаты и затворил за собой дверь. Виктор Тремонт развернулся в кресле и холодно и злобно улыбнулся секретарю Комитета по здравоохранению.

— Прикрываешь свою задницу за мой счет, да, Нэнси?

— Специально выдаю Джессу негатив, чтобы выработать противоположное отношение, — огрызнулась Нэнси Петрелли. — Мы же с тобой договорились, что я буду как бы против. Чтоб он сфокусировался на позитивном, на преимуществах.

Голос Тремонта не выдавал его раздражения.

— Надо сказать, ты отлично исполнила свою роль. Но полагаю, что несколько переборщила. И что за всем этим на самом деле стояло стремление защитить себя.

— Училась у мастера. — Нэнси отвесила в его сторону шутливый поклон.

— Благодарю. Но за всем этим стоит скорее недоверие ко мне.

Она изобразила любезную улыбку.

— Скорее учет превратностей судьбы, Виктор. Никому на свете еще никогда не удавалось перехитрить судьбу.

Тремонт кивнул.

— Это верно. Мы ведь сделали все, что смогли. Учли все возможные осложнения. К примеру, я буду настаивать на проведении испытаний. И уверяю, вирус, еще не успев попасть в мой организм, будет совершенно безвреден. Но какой-то маленький шанс всегда остается. Это риск. Риск, на который я иду.

Это риск для всех нас и нашего проекта, Виктор.

Куда бы завели их эти споры, Нэнси Петрелли так и не узнала. Дверь в конференц-зал распахнулась, оттуда вышел Джесс Окснард. На лице его сияла довольная улыбка.

— Президент обещал лично переговорить с Администрацией по контролю, а мы тем временем должны искать среди жертв вируса добровольцев для испытания сыворотки. Президент склонен рассматривать ситуацию с оптимизмом. Так или иначе, но мы проведем проверку сыворотки и победим этот чертов вирус!

Виктор Тремонт смеялся долго и громко. Да! Он сделал это! Ему удалось! Они разбогатеют, но это только начало. Сидя за письменным столом, он смаковал кубинскую сигару, пил свое любимое виски — словом, праздновал победу. До тех пор, пока в ящике стола не зазвонил сотовый телефон.

Он выдвинул ящик, схватил аппарат.

— Да?

Сначала на линии слышались какие-то шумы и потрескивания, видно, звонили издалека. Затем прорезался радостный голос:

— Мы обнаружили Джона Смита.

День действительно выдался удачный.

— Где?

— В Ираке.

Тут Тремонт немного сник.

— Как, черт возьми, ему удалось пробраться в Ирак?

— Возможно, помог тот англичанин из Сьерры. Кстати, о нем пока что почти ничего не известно. Нет никакой уверенности в том, что Питер Хауэлл его настоящее имя. С тем же успехом он мог бы носить фамилию русского царя, Романов. А это, в свою очередь, наводит на мысль, что он желает оставаться неизвестным.

Тремонт сердито кивнул.

— Возможно, он из МI-6. Как вам удалось обнаружить Смита?

— Через одного из моих информаторов, доктора Камиля. Насколько я понял, Смит пытается отыскать людей, на которых испытывали сыворотку, а потому уже успел связаться со всеми известными мне врачами. Кстати, в Багдаде практикующих врачей осталось не так уж и много. Камиль подтвердил, что Смит расспрашивал его о выживших.

— Черт! Его надо остановить.

— Даже если он и отыщет их, это ни к чему не приведет. Из Ирака ему уже не выбраться.

— Да, но он сумел туда пробраться!

— Тогда ему не мешали ни гвардейцы, ни полиция Саддама. Стоит им только узнать, что в стране действует американский лазутчик, и они тотчас же перекроют все границы и объявят на него настоящую охоту. И убьют, если не они, то мы.

— Черт побери, Надаль! Ты уже один раз обещал разобраться с этим типом! Смотри, как бы опять не промахнуться!.. — Тут Тремонт вспомнил о второй проблеме. — А что с Биллом Гриффином? Где он?

Раздраженный грубостью Тремонта, аль-Хасан ответил уже более сдержанно, и в голосе его звучали ворчливые нотки:

— Мы искали его везде, где появлялся Джон Смит. Но этот Гриффин словно сквозь землю провалился.

— Прелестно! Просто превосходно! — Взбешенный Тремонт отключил телефон, швырнул его в ящик и уставился перед собой невидящими глазами.

Но вскоре вспомнил о только что одержанной победе, и на его лицо вернулась улыбка. Неважно, что Джон Смит вдруг оказался в Ираке. Плевать на этого ублюдка Гриффина! Они все равно уже не смогут помешать осуществлению проекта «Гадес». Все хорошо, все идет по плану. Он отхлебнул виски, и улыбка на его лице стала еще шире. Даже сам президент сейчас на его стороне.

10.02 утра

Форт-Ирвин, Барстоу, Калифорния

Этот человек следил за взятой напрокат Биллом Гриффином «тойотой» от самого Форт-Ирвина. Все время держал приличную дистанцию, ни разу не приближался, но и не отставал — ни на двухполосном шоссе, ни когда оба они выехали на автомагистраль федерального значения №15. Очевидно, выжидал, когда Гриффин где-нибудь остановится. Надо же ему где-то есть и спать. И Гриффин понял, что этот тип будет преследовать его до самого Лос-Анджелеса, пока он, Гриффин, не остановится где-то на достаточно долгое время, чтобы можно было вызвать поддержку.

Остановившись в мотеле в Барстоу, Гриффин подошел к окну, осторожно отодвинул занавеску и увидел, как «хвост» выходит из своего «лендровера» и направляется к административному зданию. Самый обычный с виду мужчина в неприметном коричневом костюме и рубашке с распахнутым воротом. Гриффин никогда не видел его прежде. И сильно удивился бы, если б видел. Что, впрочем, не помешало ему заметить, как оттопыривается пиджак под мышкой у этого господина — явный признак того, что он носит при себе пистолет. Он хочет проверить, остановился ли Гриффин — или человек под любым другим именем — в номере 107 на всю ночь или же только на несколько часов. А потом позвонит по телефону.

Гриффин схватил одно из гостиничных полотенец. Поднял оконную раму, выбрался наружу и, обойдя несколько строений, остановился там, откуда хорошо было видно, что происходит в административном здании. Преследователь показывал сидевшему за стойкой клерку какую-то бляху или удостоверение личности — возможно, фальшивое, но, может, и настоящее. Клерк посмотрел в журнал, кивнул и развернул его на стойке так, чтобы прибывший мог видеть сделанную в нем недавно запись.

Гриффин затрусил к оставленному на стоянке «лендроверу», нырнул на заднее сиденье, пригнулся и стал ждать. Вскоре послышались быстрые шаги, передняя дверца распахнулась.

Как только она захлопнулась, Гриффин приподнялся, зажав в одной руке «вальтер-ППК» калибра 6,35 мм с глушителем, а в другой — гостиничное полотенце.

Мужчина набирал номер телефона.

Молниеносным движением Гриффин накинул полотенце на голову мужчине и выстрелил, всего один раз. Голова мужчины резко откинулась назад. Полотенце помогло Гриффину не забрызгаться кровью. Он осторожно отпустил обмякшее тело на сиденье. Затем, отирая пот со лба, вылез из джипа и, перебравшись на переднее сиденье и отодвинув труп, уселся за руль.

Преследователя своего он похоронил далеко от города, в пустыне. Затем вернулся на том же джипе в Барстоу и оставил машину запертой на неприметной боковой улочке. Сердитый и усталый, вернулся в мотель, выписался, сел в «тойоту» и двинулся к автомагистрали №15.

Еще в Форт-Ирвине он узнал, что Смит интересовался службой майора Андерсона в Ираке, во время операции «Буря в пустыне», и некими загадочными врачами «федеральной службы», навещавшими семью погибшего. А потому, выехав на автомагистраль №15, он повернул к международному аэропорту Лос-Анджелеса. Ему следовало принять важное решение, и сделать это было лучше всего, находясь на Восточном побережье.

Глава 31

8.02 вечера

Багдад

Пожилая сгорбленная женщина в черном одеянии находилась примерно в квартале от магазина подержанных шин, когда услышала за спиной стрельбу и остановилась. Рядом, прямо на тротуаре, сидел, скрестив ноги, старик с протянутой рукой и просил милостыню. Она глядела на него невидящими глазами, мысленно приказывая себе идти дальше. Ей никак нельзя возвращаться к магазину, узнавать, что же там происходит.

Но затем снова послышалась стрельба — громкие автоматные очереди.

Выходя из магазина, она считала, что выполнила свое задание. Она убедилась в том, что некий американец, врач, выходил на контакт. И, едва убедившись в этом, тут же ушла, как ей и предписывалось. Разборки со стрельбой вовсе не входили в ее планы, также как и общение с мужчиной, который оказался тем самым врачом. Она вся напряглась. Она страшно гордилась собой и своей работой. Она была упорным, умным, ответственным и стопроцентно надежным человеком.

Переведяа взгляд вниз, на иракца-нищего, она бросила в подставленную ладонь несколько динаров. И, резко развернувшись, пошла по направлению к магазину, где по-прежнему гремела стрельба. Ее длинные черные одежды развевались на ветру.

В узком проходе между домами единственной защитой для Смита и пожилой женщины с ребенком служила темнота. Он притянул их к себе и старался двигаться как можно ближе к глухим, без окон, стенам домов. Вскоре стрельбу, доносившуюся из магазина, заглушили другие звуки — обычный городской шум, но Джон продолжал прислушиваться и озираться по сторонам. Всматриваясь в темноту, он какое-то время изучал оба выхода из аллеи. И заметил примерно с дюжину мужчин, походивших на гвардейцев. Они приближались осторожно, выставив перед собой автоматы. Но в каждом их шаге и жесте, несмотря на неспешность и осторожность, сквозила уверенность и неумолимость профессиональных убийц.

Тем не менее Джон улыбнулся женщине, та же смотрела на него встревожено и недоуменно.

— Сейчас вернусь, — шепнул он ей. Он знал, что она все равно не поймет его слов, но, возможно, просто звук человеческого голоса не даст ей впасть в отчаяние или панику. Она по-прежнему продолжала прижимать к груди младенца.

Чувствуя, как стучит в висках кровь, Джон неслышно отошел влево и подергал первую попавшуюся на пути дверь. Заперта. Потом — вторую. Тоже заперто.

Гвардейцы между тем приближались.

Он изменил направление и начал обходить другую сторону улицы. Подергал третью дверь. Опять заперто.

Тогда он стал увлекать женщину за собой подальше от шинного магазина, крепко держа за руку, пригибаясь и как можно тесней прижимаясь к стене. Ему хотелось сжаться, стать как можно меньше, раствориться во тьме, — чтобы этим мерзавцам было труднее целиться. Ничего больше придумать не удавалось, он должен, просто обязан вырваться отсюда и спасти женщину и младенца.

С замиранием сердца он выхватил «беретту» и продолжал вглядываться во тьму, откуда на них неумолимо надвигались фигуры с автоматами. Они приближались. Несмотря на ночную прохладу, Смит чувствовал, что весь вспотел. Стрельба в магазине прекратилась. Он подумал о Гасане — может, тому все-таки удалось спастись? Потом отмел эти мысли и постарался сосредоточиться на опасности, подстерегавшей их в узкой аллее.

Надо собраться, приготовиться. Единственным слышным теперь звуком был топот сапог по мостовой. Солдаты подходили все ближе. Он глубоко втянул ртом воздух, стараясь успокоиться. Вспомнились слова Домалевского о том, что лучше уж пойти на риск и отстреливаться, чем попасть им в лапы живым. Он должен беречь патроны, потому что сейчас висела на волоске не только его жизнь, но и жизнь этой женщины с младенцем. Он откроет огонь, как только убийцы подойдут поближе, чтобы не промахнуться, стрелять только наверняка. Жаль, что у него нет другого оружия, кроме «беретты». Он приподнял руку с зажатым в ней пистолетом. И вдруг именно в этот момент младенец жалобно пискнул, а потом заорал уже пронзительно. Звуки его плача эхом раздавались в каменном мешке, женщина безуспешно пыталась его успокоить.

Теперь гвардейцы знали точно, где они находятся. Сердце у Смита сжалось. Тут же в стену прямо у него над головой ударили пули. В разные стороны разлетелись осколки дерева, острые, точно иглы. Женщина подняла голову, глаза были расширены и побелели от страха. Ребенок продолжал плакать. Тогда Смит, заслонив их своим телом, открыл огонь, стараясь попасть в солдат, заполнивших темную аллею. И вдруг совсем рядом раздался голос:

— Стоять! Не двигаться, пока я не скажу!

Голос принадлежал женщине, и говорила она на американском английском. Слова доносились из черного входа в магазин, где на одной петле болталась пробитая пулями дверь.

Не успел Джон сообразить, что же происходит, как из двери показалась женская фигура в длинном черном одеянии, а затем, в темноте, мелькнули две маленькие белые ручки с умело зажатым в них автоматом «узи». Женщина спустила курок и начала поливать огнем республиканских гвардейцев, стреляя направо и налево, и они падали на землю как подкошенные.

Когда она, развернувшись влево, начала вести более прицельную стрельбу, Джон стоял, пригнувшись, чтобы не угодить под пули, и по-прежнему прикрывая собой арабку смладенцем. Затем резко метнулся вправо и подстрелил из своей «беретты» двух парней, заметавшихся в узком проходе. Незнакомка открыла огонь по правой стороне, а он при этом стрелял влево. Минут через пять такого ураганного огня все атакующие полегли на землю — убитые, раненые и просто стремившиеся спасти свою жизнь. Аллея наполнилась стонами и криками. Но ни звука новых шагов, ни других признаков прибытия подкрепления уже не было.

Женщина в черном крикнула:

— В дом! Быстро!

Джон вздрогнул. В этом голосе почудились странно знакомые нотки.

Но теперь ему было не до того. Он схватил женщину с младенцем за руку и потащил их в двери. Они вновь оказались на складе, где все было перевернуто вверх дном, затем последовали за своей таинственной спасительницей в торговое помещение, стены которого были забрызганы кровью, а по полу расползались ее темные лужи. В разных углах лежали убитые — четверо гвардейцев и Гасан. Воздух был пропитан запахом крови и смерти. Сердце у Джона сжалось. Гасан успел расправиться с четырьмя гвардейцами, прежде чем сам получил смертельное ранение в грудь.

— Гасан! — ахнула арабка с младенцем и зарыдала.

Женщина в черном торопливо заговорила с ней по-арабски и, ни на секунду не умолкая, начала раздеваться. Сбросила черное одеяние, откинула пуши с лица. Потом, продолжая задавать вопросы, стащила нечто напоминающее сбрую — видно, благодаря ей она казалась горбатой. А затем, со вздохом облегчения, выпрямилась в полный рост, который составлял примерно пять футов девять дюймов. Джон наблюдал за всем этим в состоянии полного оцепенения. И даже вздрогнул, когда она поправила на рукаве твидового жакета повязку с эмблемой ООН, разгладила ладонями серую юбку, а затем сунула арабское одеяние на дно большой полотняной сумки. Это превращение заняло не больше минуты, и все это время она продолжала неумолчно говорить с женщиной-арабкой.

Но Джон был потрясен не самим фактом превращения, а внешностью представшей перед ним женщины.

Почти такие же, как были у Софи, золотистые волосы, хотя она носит их короткими и завитыми у ушей. Тот же чувственный изгиб розовых губ, прямой нос, четко очерченный подбородок, прозрачная и белая, как фарфор, словно светящаяся изнутри кожа. Тот же насмешливый взгляд темных глаз, хотя сейчас глаза эти смотрели на него строго и прямо. Перед ним стояла сестра Софи, Рэнди.

Смит всплеснул руками.

— Господи, что ты тут делаешь?

— Спасаю твою задницу! — огрызнулась Рэнди Рассел.

Но Джон почти не слышал ее. Ему казалось, что сердце вот-вот разорвется в груди. Он уже забыл, как похожи были две сестры. И теперь, при одном только взгляде на Рэнди, по коже у него забегали мурашки, и он не мог, просто был не в силах отвести от нее глаз. Ему пришлось даже ухватиться за край прилавка — показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Он заморгал и отчаянно затряс головой. Нет, так нельзя!

Закончив расспрашивать о чем-то пожилую женщину с ребенком, Рэнди Рассел обернулась к Смиту. Лицо ее сразу же стало холодным, как мрамор. Нет, она совсем не похожа на Софи.

— Подкрепление из гвардейцев может подоспеть в любую минуту. Будем выходить через переднюю дверь. Это вроде бы наиболее опасное место, но, с другой стороны, там нас не ждут. И аллея за домом куда опаснее в этом смысле. Женщина лучше нас знает окрестные улицы, а потому поведет нас она. Пушку свою спрячь, но держи под рукой. Я буду замыкать шествие. Они ищут одного европейца и двух немолодых иракских женщин, возможно, вид нашей компании немного собьет их с толку.

Джон усилием воли заставил себя вернуться к настоящему. Он все понял.

— Те, что остались в проходе за домом, донесут на нас.

— Именно. Опишут такими, какими видели. Так что будем надеяться, что мое превращение собьет их с толку. Европейцев они ненавидят, но, с другой стороны, создавать инцидент международного уровня им тоже ни к чему.

Джон кивнул. И почувствовал, как к нему возвращается самообладание.

И вот они выскользнули из магазина в холодную ночь. «Это всего лишь часть моего задания, — твердил про себя Джон. — А Рэнди наверняка еще один профессионал». Едва выйдя, он окинул улицу опытным и внимательным взглядом. И тут же увидел их. Чуть поодаль был припаркован военный автомобиль. Похоже, то был русской модели БРДМ-2, бронемашина, оснащенная пулеметами и противотанковыми ракетами. Второй броневик двигался по улице прямо навстречу им, прохожие испуганно разбегались в разные стороны.

— Они ищут нас! — прошептал Джон.

— Пошли! — скомандовала Рэнди.

Первой проскользнула вперед женщина с младенцем на руках. И, пройдя ярдов двадцать, шмыгнула в проход между двумя домами — настолько узкий, что там едва мог поместиться взрослый человек. Джон бросился следом, чувствуя, как липнет к лицу паутина. Держа «беретту» наготове, он часто оборачивался, посмотреть, не отстает ли от них Рэнди.

Наконец они дошли до конца и оказались на соседней улице. Рэнди спрятала «узи» в большую полотняную сумку, Смит сунул «беретту» за пояс и прикрыл полой куртки. Женщина с младенцем по-прежнему бежала впереди, следом за ними, сохраняя приличную дистанцию, шли Джон с Рэнди. Держались они рядом, что выглядело вполне естественно — два европейца, сотрудники ООН, вышли погулять вечерком по улицам Багдада. Но при этом Джона преследовало неприятное и странное ощущение, что настоящее и прошлое слились воедино, и чувствовал он себя разбитым и одиноким. И все время пытался побороть боль, пронзавшую все его существо при одной мысли о гибели Софи.

Рэнди ворчливо спросила:

— Что, черт возьми, ты делаешь в Багдаде, а, Джон?

Он скроил смешную гримасу. Все та же, такая узнаваемая Рэнди, мудрая и безжалостная, как кобра.

— То же, что, судя по всему, и ты. Работаю.

— Работаешь? — Она удивленно приподняла светлую бровь. — Над чем же? Что-то не слыхала, чтобы здесь были больные или раненые американские солдаты, которых ты наверняка залечил бы до смерти!

— Зато здесь, похоже, имеются агенты ЦРУ, — парировал Смит. — Теперь понимаю, почему тебя никогда не бывает дома и чем ты занимаешься, отправляясь в очередную заграничную поездку.

Рэнди так и вспыхнула.

— Ты так до сих пор и не ответил, что делаешь в Багдаде! Армейское начальство в курсе или ты уже вышел в отставку и находишься здесь по личной инициативе?

Он решил отделаться полуправдой:

— Сейчас во ВМИИЗе мы работаем над новым и очень опасным вирусом. Настоящий убийца. Имеются сведения, что в Ираке зарегистрированы случаи заболевания.

— И армия послала тебя сюда разобраться и выяснить?

— Лучше ничего не могли придумать, — почти весело ответил он.

Нет, по всей видимости, Рэнди ничего не известно о том, что он объявлен в федеральный розыск. И о смерти генерала Кильбургера она тоже не знает. И он вздохнул. Так же, как ничего не знает пока о смерти своей сестры Софи.

Но теперь не время сообщать ей эту печальную новость.

Улицы становились все более узкими и темными, лишь изредка попадались фонари, отбрасывающие маленькие круги тусклого желтоватого света. И лавки, и магазинчики здесь были совсем крохотными, словно клетушки, вделанные в толстые и древние каменные стены. И потолки в них были низкие, едва можно выпрямиться, а если взрослому человеку раскинуть руки, то можно достать от одной стены до другой. И у входа в каждый такой магазинчик стоял зазывала и громко расхваливал свой товар.

Наконец женщина с младенцем свернула ко входу в современное, но обшарпанное здание, оказавшееся больницей. Повсюду, вдоль стен при входе, в коридоре и палатах, куда открывались двери, были расставлены койки, и на них лежали спящие или стонущие детишки. Женщина провела Джона и Рэнди через заполненные больными приемные и процедурные кабинеты. Пациентами тут были исключительно дети. Смит понял, что они оказались в детской больнице и что некогда она была оснащена по последнему слову науки и техники. Но теперь и здесь все пришло в упадок, оборудование поизносилось и отчасти устарело, ремонта давным-давно не делали.

Возможно, именно здесь он должен встретиться со знаменитым педиатром. Поскольку работали они в разных областях медицины, то и знакомы лично не были. Смит обернулся к Рэнди:

— А где доктор Махук? Гасан должен был отвести меня к ней. Она крупнейший специалист в педиатрии.

— Знаю, — тихо ответила Рэнди. — Именно поэтому я и оказалась в том магазине, чтобы обеспечить безопасность контакта Гасана и неизвестного нам агента. И этим агентом оказался ты. А доктор Махук является одним из лидеров иракского подполья. Мы планировали, что встреча состоится в магазине, торгующем шинами. Там нам казалось безопаснее.

Пожилая женщина с младенцем зашла в кабинет, где стоял смотровой стол. Бережно опустила на него ребенка. Он продолжал жалобно попискивать. Она взяла стетоскоп, лежавший рядом на столике. Джон последовал за ней, Рэнди остановилась в дверях, оглядывая коридор. Затем тоже вошла в комнату и затворила за собой дверь. В комнате оказалась вторая дверь, и она, бесшумно ступая по покрытому линолеумом полу, направилась к ней. Отворила — за дверью находилась палата. Из нее доносились детские стоны и плач. С печальным лицом она затворила и эту дверь тоже.

Затем достала из сумки «узи». И, держа это грозное оружие в руках, привалилась спиной к двери.

И Джон сразу же заметил, как изменилось выражение ее лица — стало жестким, настороженным. Лицо настоящего профессионала. Она охраняла не только эту женщину с ребенком, но и его, Смита. Такой Рэнди он еще никогда не видел. Она всегда была такая независимая, живая, страшно самоуверенная. Познакомились они лет семь тому назад, и при первой же встрече она показалась ему интригующе привлекательной. Да, он хотел поговорить с ней о смерти ее жениха, о своем чувстве вины и величайшей скорби, но тогда это было просто бесполезно.

Позже, когда Смит заехал к ней домой в Вашингтоне, хотел извиниться за смерть Майка, как-то объясниться по этому поводу, в квартире у нее он встретил Софи. Ему так и не удалось изменить отрицательного отношения Рэнди к себе, но любовь к Софи затмила все, и это казалось уже не столь важным. Теперь же он должен рассказать Рэнди об убийстве Софи, и он страшился этого разговора.

Смит вздохнул. Ему мучительно не хватало Софи. Всякий раз, глядя на Рэнди, он чувствовал, что тоска охватывает его с новой силой.

Джон помог женщине перепеленать ребенка. Она подняла на него глаза и улыбнулась.

— Вы уж извините меня за маленький обман, — вдруг сказала она на чистейшем английском. — Когда на нас там напали, единственное, чего я боялась, так это того, что вас схватят. А потому решила не показывать, что я тот самый человек, которого вы ищете. Я и есть доктор Радах Махук. Спасибо, что помогли спасти жизнь этому малышу. — Она улыбнулась ребенку и, склонившись над ним, продолжила осмотр.

Глава 32

9.02 вечера

Багдад

Доктор Радах Махук печально вздохнула.

— К сожалению, мы так мало можем сделать для наших детей. Да и вообще для всех больных и раненых Ирака.

На смотровом столе лежал младенец — как оказалось, девочка, — и врач продолжала прослушивать с помощью стетоскопа ее грудную клетку. Затем осмотрела ушки и горло ребенка, измерила температуру. Малышке было месяцев шесть, но выглядела она как четырехмесячная. Джон отметил, насколько девочка истощена, как прозрачна и синюшна кожа на ее конечностях. Белки глаз с желтоватым оттенком, вены почти не просматриваются, что указывает на недостаток витаминов. Эта кроха не получает должного питания.

Наконец доктор Махук кивнула, отворила дверь и позвала медсестру. Протянула ей девочку, нежно погладила по щеке и стала давать указания на арабском:

— Искупайте ее. Она чудовищно грязная. Но только в прохладной воде, это поможет сбить температуру. Я скоро подойду к ней.

Лицо у доктора Махук было встревоженное и усталое. Под большими темными глазами залегли синие круги. Рэнди, знавшая арабский, спросила:

— Что с ней?

— Хронический понос, среди прочих проблем, — нехотя ответила педиатр.

Джон кивнул.

— Что является здесь вполне обычным явлением, учитывая условия, в которых живут люди. Когда вода из канализации попадает в питьевую, дизентерии и прочих желудочных заболеваний не избежать.

— Вы правы. Пожалуйста, присаживайтесь. Расстройство желудка, дизентерия — явления здесь вполне обычные, особенно в старых районах города. У ее матери дома еще трое детишек, у двоих развилась мышечная дистрофия. — Она устало пожала плечами. — Вот я и уговорила отдать малышку мне, посмотреть, чем тут можно помочь. Завтра утром мать явится сюда и будет требовать ее обратно, но она сама все время недоедает, а потому грудного молока не хватает. Но, может, к этому времени мне удастся подыскать для бедняжки какой-нибудь хороший йогурт.

Доктор Махук присела на край смотрового стола. На ней было простое хлопчатобумажное платье в цветочек, теннисные туфли, белые носки. В Ираке люди отчаянно боролись за выживание. И для врача, чьи работы были известны на весь мир, которая некогда объездила чуть ли не весь земной шар, выступая на различных конференциях и симпозиумах, главной заботой стало раздобыть хотя бы немного лекарств и йогурт, который мог спасти умирающего от недоедания ребенка.

— Я высоко ценю вашу прямоту, — сказал Джон, расположившийся в шатком кресле у письменного стола. Он оглядел спартанскую обстановку этого помещения. Его охватило нетерпение. Пора, наконец, перейти к главному, к тому, за чем он сюда пришел. Однако он сделал над собой усилие и сдержался. Эта женщина и без того пошла на огромный риск, согласившись ему помочь. И он был очень благодарен ей за это.

Доктор Махук пожала плечами.

— Это мой долг. Я просто не могу поступать иначе. — Она сняла шаль, встряхнула головой. Темные длинные волосы облаком рассыпались по плечам. И она сразу стала выглядеть моложе, но все еще немного сердитой. — Чем, как вы полагаете, все это может кончиться? — Темные глаза ее гневно сверкнули. — Я выросла в прекрасное время. Самый разгар, торжество демократии. Иракцы были полны надежд. Меня послали в Лондон, учиться в медицинском колледже, потом — в Нью-Йорк, где я проходила практику в пресвитерианской больнице. Потом вернулась в Багдад и основала эту детскую клинику и стала ее первым директором. И не хочу стать ее последним. С тех пор, как Саддам стал президентом, все изменилось.

Смит кивнул.

— Да. Тут же бросил Ирак в пучину войны с Ираном.

— Просто ужасно! Погибло так много наших сыновей. Но после восьми лет кровопролития и пустых лозунгов мы, наконец, подписали соглашение. И получили право передвинуть нашу границу на несколько сот метров от центра Шат аль-Араб к восточному его побережью. Тысячи погубленных жизней ради какого-то незначительного пограничного конфликта! А затем еще один плевок в лицо народу. В 1990-м мы возвращаем эти земли Ирану в качестве подкупа, чтобы они помогли нам избежать войны в Персидском заливе. Просто безумие какое-то!.. — Губы ее скривились в насмешливой и скорбной гримасе. — Ну, а потом, разумеется, Кувейт, и эта ужасная война, и эмбарго. Мы называем это аль-хиссаром, что в переводе означает не только полную изоляцию, но и окружение враждебными нам странами. Весь мир Против нас. А Саддама вполне устраивает эмбарго, потому что на него можно свалить все проблемы. Самый мощный и действенный инструмент сохранения власти.

— Но у вас не хватает даже самых простых лекарств, — заметил Джон.

Беспомощность и гнев отражались на лице доктора Махук.

— Недоедание, раковые заболевания, желудочные расстройства, паразиты, мышечная дистрофия... это еще далеко не полный перечень. Нам нужно как следует кормить наших детей, давать им чистую воду, делать прививки. Здесь, в моей стране, каждая болезнь грозит смертью. Что-то надо делать, иначе мы потеряем все следующее поколение. — Она открыла глаза, в них блестели слезы. — Вот почему я присоединилась к подпольщикам. — Она покосилась на Рэнди. — Безумно благодарна вам за помощь. — А потом, после паузы, добавила яростным шепотом: — Мы должны свергнуть Саддама прежде, чем он уничтожит всех нас!

Стоявшая у двери Рэнди Рассел слышала, как доносятся из-за нее голоса врачей и сестер. Слова утешения — это единственное, чем они могли помочь сейчас больным и умирающим детям. Всем сердцем она была с ними и с этой несчастной многострадальной страной.

И в то же время в душе у нее кипел гнев. Она застыла, точно страж, с «узи» наперевес и охраняла этих двоих, которые с головой погрузились в беседу. Лицо доктора Махук было искажено мукой. Она была ключевым игроком в довольно шаткой оппозиционной группе, которая финансировалась ЦРУ. Именно эта организация и послала сюда Рэнди и еще несколько человек, оказать этим людям посильную поддержку. А Джонатан Смит, напротив, выглядел таким спокойным, сидел, развалясь, в низком кресле. Но она слишком хорошо знала его и понимала, что под этим напускным спокойствием кроется готовность к действию. И раздумывала над тем, что он успел сказать ей. Он здесь для того, чтобы исследовать какой-то вирус.

Взгляд ее темных глаз стал жестче. Этот Смит может ввести доктора Махук в заблуждение, отвлечь от основной цели. А вместе с Махук — и все сопротивление в целом. Она занервничала и вцепилась в «узи» еще крепче.

— Так вот почему вы согласились поговорить со мной? — спросил Смит доктора Махук.

— Да. Но за всеми нами следят. И будут искать с удвоенной силой после той перестрелки.

Джон мрачно улыбнулся.

— Чем больше мы наделаем шума, тем больше будут довольны в ЦРУ.

Тут Рэнди дала волю своему возмущению.

— Чем дольше вы будете вместе, тем больше опасность для каждого из нас. Спрашивайте, что хотели спросить, и уходите.

Но Джон проигнорировал эту ее ремарку. Он не сводил глаз с доктора Махук.

— Мне уже многое удалось узнать о трех иракцах, погибших в прошлом году от неизвестного вируса. Все они побывали в южном Ираке, на границе с Кувейтом. Примерно в одно время, в конце войны в Персидском заливе.

— Да, мне говорили. И этот вирус был в Ираке неизвестен, что показалось странным.

— Здесь вообще все очень странно, — сказал Смит. — Один из моих источников утверждает, что в прошлом году этим вирусом заразились еще трое, но они выжили. Вы что-нибудь знаете об этом?

На этот раз явно встревожилась уже доктор Махук.

Она соскочила со стола и, бесшумно ступая, подошла к двери, выходящей в главный коридор. Быстро распахнула ее. За дверью никого не было. Она оглядела коридор. Потом затворила дверь и обернулась к доктору Смиту, слегка склонив голову набок, точно прислушиваясь. А потом заговорила тихо, чуть ли не шепотом:

— Даже говорить о тех смертях и выживших строго запрещено. Да, это правда, троим удалось выжить. Все они находятся в Басре, это к югу отсюда. Рядом с Кувейтом. Похоже, на этот счет у вас существует собственная теория, и она недалека от моей.

— Какой-то эксперимент, да? — спросил Джон. Врач кивнула.

Тогда он спросил:

— И все эти люди тоже участвовали в войне в Персидском заливе и находились тогда близ границы с Кувейтом?

— Да.

— Не кажется ли вам странным, что находившиеся в Багдаде умерли, а те, что в Басре, выжили?

— Очень странно. Именно на это обстоятельство я и обратила внимание в первую очередь.

Рэнди не сводила глаз с парочки. Они говорили о вещах, в которых сама она совсем не разбиралась, но сразу почувствовала, как это важно. Они смотрели в глаза друг другу — высокий американец и маленькая иракская женщина, и возникшее напряжение ощущалось почти физически. В этот момент, когда их обоих одновременно осенила догадка, весь остальной мир словно перестал существовать. И они сразу стали еще более уязвимы. Рэнди еще больше насторожилась.

Джон спросил:

— Скажите, доктор Махук, вы хоть как-то можете объяснить тот факт, что все находившиеся в Басре выжили?

— Как ни странно, да. Знаете, я в ту пору работала в госпитале в Басре, помогала лечить раненых. И к нам прибыла целая команда врачей от ООН, и они делали больным какие-то инъекции. Каждому. Так вот, больные не только выжили. Буквально через четыре дня исчезли все симптомы, вызванные вирусом. Они излечились. — Она сделала паузу, а затем добавила без обиняков: — Это было похоже на чудо.

— Всякому чуду есть свое объяснение.

— Верно. — Она обхватила себя руками за плечи, точно ее пробирал озноб. — Я бы сама не поверила, если б не видела этого собственными глазами.

Джон вскочил и зашагал по комнате. Лицо сосредоточенное, задумчивое, синие глаза сверкают яростным холодным блеском.

— Вы понимаете, что говорите мне, доктор? Излечение от смертельного неизвестного вируса? Не вакцина, а именно излечение?

— Но это единственное разумное объяснение.

— Применение лечебной сыворотки?

— Похоже на то.

— Но это, в свою очередь, означает, что у этих так называемых врачей из ООН имелся означенный материал в достаточном количестве?

— Да.

Джон заговорил, торопливо, сбивчиво:

— Сыворотка, причем в таких количествах, что хватило погасить вспышку вирусного заболевания в прошлом году в Ираке. А затем не менее загадочная история происходит несколько недель тому назад в США, и мы имеем то же количество излечившихся и погибших. Причем все жертвы, как иракцы, так и американцы, находились во время войны на границе Ирака с Кувейтом, или же им было сделано прямое переливание крови от кого-то, кто тоже в то время служил на этой границе!

— Вот именно! — Врач затрясла головой. — И все это происходит в двух странах, где этот вирус никогда не существовал.

Тут оба они умолкли и долго смотрели друг на друга, словно не решаясь подвести итог сказанному. Зато Рэнди решилась.

— Ничего особенного в этом не вижу, — заявила она. — И никакое это не чудо. — Они обернулись и уставились на нее. И вот, наконец, она произнесла слова, вертевшиеся у них на языке: — Просто кто-то нарочно заразил их этим вирусом.

Джона едва ли не тошнило от волнения.

— Да. Причем половине заболевших ввели сыворотку. Это был вполне контролируемый, смертельно опасный и преступный эксперимент на людях, которые ничего не подозревали и не давали своего согласия.

Доктор Махук побледнела.

— Это напоминает о нацистских врачах, которые вместо морских свинок использовали в своих экспериментах заключенных концлагерей. Мерзость! Просто чудовищно!

— Кто это был? — спросила ее Рэнди.

— Кто-нибудь их этих врачей называл вам свои имена, доктор Махук? — спросил Джон.

— Никаких имен они не называли. Говорили, что помогают людям, несогласным с существующим режимом, обещали переправить их затем в Женеву. Но теперь я уверена, что они лгали. Они никак не могли попасть на территорию Ирака и работать в этом военном госпитале без разрешения и ведома местных властей.

— Как же тогда они там оказались? Взятка?

— Если да, то очень большая. И не кому-нибудь, а лично Саддаму. Причем необязательно в денежном выражении.

— Так вы считаете, они не имели никакого отношения к ООН? — спросила Рэнди.

Доктор Махук отрицательно покачала головой.

— Что-то совсем не похожи на врачей из этой организации, которых мне доводилось видеть прежде. Да к тому же тогда я не особенно задумывалась над этим. Слишком уж много было проблем. Вся наша жизнь превратилась в сплошную борьбу, мы видели только общую картину и перестали замечать частности. И мой ответ на ваш вопрос: да. Я твердо убеждена, что никакого отношения к ООН они не имели, мало того, даже не являлись практикующими врачами. Больше всего походили на ученых, проводящих исследование. Плюс к тому прибыли туда как-то подозрительно быстро, словно уже знали, кто заболеет и когда.

Все это совпадало с мыслью Джона о том, что двенадцать жертв вируса являлись частью эксперимента, начатого еще во время войны в Персидском заливе в военно-полевом госпитале №167.

— Ну а как выглядели эти люди? Откуда, по-вашему, прибыли?

— Говорили, что из Германии, но их немецкий был по-школьному примитивен. И одеты совсем не так, как одеваются европейцы. Мне почему-то показалось, что они американцы, хотя в ту пору попасть американцам в Ирак было практически невозможно. Ну, разве что с разрешения самого Саддама Хусейна.

Рэнди нахмурилась. И еще крепче вцепилась в свой «узи».

— И у вас нет никаких догадок на тему того, кто бы мог их послать?

— Все что помню, так это один их разговор. Они обсуждали, как здорово можно кататься на горных лыжах в каких-то местах. Но подобных мест полно по всему миру.

Джон расхаживал по комнате, пытаясь вычислить американских ученых, у которых могла оказаться сыворотка для излечения от нового вируса. И вдруг понял.

— В Америке я провел целый день, расспрашивая людей о шести жертвах вируса в прошлом году. Что с тех пор? Были ли еще случаи этого заболевания в Ираке?

Доктор Махук скорбно сжала губы. Всю свою жизнь она посвятила исцелению людей, и вот теперь весь мир, похоже, будет, как пламенем, объят чудовищной болезнью, причем контролировать этот процесс невозможно. В голосе ее звучали боль и бессильная ярость:

— На прошлой неделе у нас зарегистрировано еще несколько случаев заболевания синдромом острой респираторной недостаточности. Погибло минимум человек пятьдесят. В точных цифрах не уверена, они меняются каждый час. Мы лишь начали исследовать, что это за вирус. Но я почти не сомневаюсь, что это тот самый, новый, о котором вы говорите. Симптомы те же — человек страдает от приступов лихорадки, потом заболевает тяжелой простудой или гриппом. А затем вдруг обильное кровотечение из легких, респираторная недостаточность и смерть. И выживших на этот раз не отмечено, — голос ее дрогнул. — Ни одного.

Смит так и замер посреди комнаты, потрясенный таким большим количеством смертей. Боль, сострадание — вот какие чувства овладевали им сейчас. Затем он вдруг понял... Да, возможно, это и есть объяснение всему.

— Скажите, все эти жертвы тоже были участниками войны в Персидском заливе? Или находились недалеко от границы с Кувейтом?

Доктор Махук вздохнула.

— К сожалению, ответ тут неоднозначный. Лишь несколько из них участвовали в войне. И ни один не приближался к границам Кувейта.

— Прослеживаются контакты с первой шестеркой заболевших?

— Никаких. — В голосе ее слышалось разочарование.

Джон подумал о своей любимой Софи, потом о генерале Кильбургере, Мелани Кертис и военно-полевом госпитале №167.

— Но как, не ведая того, сразу пятьдесят человек могли заразиться этим вирусом? Я имею в виду, как могли ввести им эту сыворотку, причем одновременно, особенно в такой закрытой стране, как ваша? Они что, все из одной области, деревни? Может, побывали где-то за границей? Контактировали с иностранцами?

Доктор Махук медлила с ответом. Отошла от двери, пошарила в кармане юбки и извлекла оттуда нечто вроде русской папиросы. Подошла к столу, закурила. И поза, и все ее движения, выдавали крайнее нервное напряжение. Густой едкий запах крепкого табака наполнил комнату.

И вот, наконец, она сказала:

— Поскольку я занималась жертвами вируса в прошлом году, меня пригласили помочь разобраться с новыми заболевшими. Я пыталась выявить все те четыре возможных источника заболевания, о которых вы только что упомянули. Но не нашла ничего. Я также не обнаружила ни малейшей связи между новыми жертвами. Это были совершенно разные люди обоих полов. Разных возрастов, профессий, этнических групп. И все они являлись выходцами из разных географических регионов. — Она глубоко затянулась, потом медленно и задумчиво выпустила дым, словно это помогало ей точней сформулировать мысль. — Причем они не только не заразили друг друга, но и членов своих семей. И все это показалось мне весьма странным.

— Нет, это нисколько не противоречит моим выводам. Пока что все свидетельствует в пользу того, что вирус не заразен.

— Тогда каким образом они им заражаются? — Рэнди внимательно прислушивалась к беседе. И хотя не имела научных степеней в области химии или биологии, была достаточно образованна, чтобы понять, о чем идет речь. Ведь эти два врача обсуждали сейчас вещь совершенно ужасную... возможность эпидемии. — И почему только в Ираке и Америке? — спросила она. — Может, это результат применения какого-нибудь биологического оружия во время операции «Буря в пустыне»? И склады этого оружия спрятаны здесь, в Ираке?

Доктор Махук покачала головой и подошла к стоявшему в углу металлическому секретеру. Сигаретный дым тянулся за ней, подобно коричневатому призраку. Она выдвинула ящик, достала из него листок бумаги и протянула Смиту. Рэнди, переложив «узи» из одной руки в другую, тут же присоединилась к ним. И они прочитали компьютерную распечатку из «Вашингтон пост»:

Под этим леденящим душу заголовком была напечатана статья, где говорилось, что вспышки вирусного заболевания наблюдаются уже в двадцати семи странах и что жертвами их стали свыше полумиллиона человек. Симптомы все те же — сначала грипп или сильная простуда на протяжении нескольких недель, затем острая респираторная недостаточность, обильное кровотечение из легких и смерть. Кроме того, поступили сообщения из сорока двух стран; отмечалось примерно около полумиллиона заболевших тяжелым, но самым обычным гриппом. Однако подозрения, что и это вызвано вирусом, пока что до сих пор не отметены.

У Джона перехватило дыхание. На лбу проступили капли холодного пота. Полмиллиона погибших! Миллионы больных!

—Где вы это раздобыли? — спросил он доктора Махук.

Та раздавила окурок в пепельнице.

— Здесь, в больнице, у нас спрятан компьютер. Эту статью мы скачали из Интернета сегодня утром. Так что, как видите, вирус уже не привязан исключительно к Ираку, Америке или войне в Персидском заливе. И не думаю, что это вызвано применением биологического оружия у нас в стране. Высочайшая смертность — вот что поистине ужасает! — Голос ее дрогнул. — Именно поэтому я и согласилась поговорить с вами.

Газетная новость и реакция доктора Махук совершенно потрясли Джона. Он еще раз быстро перечитал статью. Доктор Махук решительно исключала любые возможные контакты с внешним миром. И, однако же, вирус сумел вырваться на волю и перерасти в эпидемию. Всего две недели тому назад все эти люди были живы, если не считать трех умерших в Ираке год тому назад. Скорость и сам факт распространения вируса казались необъяснимыми.

Он поднял глаза от распечатки.

— Да, он вышел из-под контроля. Мне надо срочно возвращаться домой. И если в Америке действительно есть люди, у которых имеется эта самая сыворотка, надо срочно найти их. А пока попрошу моих друзей раздобыть как можно больше информации. Медлить нельзя, к тому же...

Тут вдруг Рэнди насторожилась.

— Погодите!

Держа «узи» наперевес, она перебежала через комнату к выходившей в коридор двери. Смит, выхватив «беретту», тут же присоединился к ней.

Из коридора доносился грубый, лающий голос, выкрикивающий какие-то команды на арабском. Ему отвечали испуганные тихие голоса. Затем тяжелый и громкий топот сапог — человек приближался к их кабинету.

Джон взглянул на доктора Махук и еле слышно шепнул:

— Республиканские гвардейцы?

Она молчала, прижав дрожащие пальцы к губам. И прислушивалась к тому, что происходит в коридоре. Потом отрицательно помотала головой и шепнула в ответ:

— Нет. Полиция. — Темные глаза превратились в колодцы, наполненные страхом.

Рэнди подбежала к другой двери в комнате. Вьющиеся золотистые волосы и стройная фигурка в темном облегающем жакете и юбке делала ее похожей на какую-нибудь модель, а не агента ЦРУ. Но Джон, глядя на нее, был уверен, что эта женщина готова рискнуть своей жизнью. Что, собственно, она и подтвердила во время ночного сражения в переулке за шинным магазином. И вот теперь она снова так и излучала готовность к самым отчаянным действиям.

— Полиция или охранники. Неважно. Они попытаются убить нас. — Рэнди обернулась к Смиту и Махук, темные глаза ее сверкали. — Надо уходить. Через соседнюю палату. Живо! — Она распахнула дверь, обернулась и сделала знак Джону и Махук следовать за собой.

Это была роковая ошибка. Именно там и поджидала их полиция. То была ловушка, и они в нее попали.

Иракский полицейский в униформе одним резким движением вырвал «узи» из рук Рэнди — та и опомниться не успела. Трое других ворвались в палату с автоматами Калашникова наперевес. Не успел Джон поднять «беретту», как еще двое полицейских ворвались в палату из коридора, сбили его с ног, повалили на пол. Все кончено. Они попались.

Глава 33

9.41 вечера

Багдад

Доктор Махук стояла неподвижно, привалившись спиной к стене, и была не в силах даже шевельнуться. Нет, объяснялось все это вовсе не отсутствием храбрости. Просто она привыкла делать совсем другое дело, лечить больных. И если ее убьют, делать это будет некому. И если бросят в страшные пыточные подвалы Саддама — тоже. Так же как погибший Гасан, она была солдатом в борьбе против режима, вот только оружия у нее не было, и как ей себя защитить, она не знала. Единственным ее оружием были ум, знания и опыт врача. И еще доверие, которым она пользовалась у своих соотечественников. Будучи на свободе, она смогла бы и дальше помогать людям. Не только иракцам, но, возможно, и американцам тоже. И она вся сжалась, словно стремясь стать невидимой. На лбу выступили капли пота.

Еще два полицейских вошли из коридора в палату. Ступали они вальяжно и неспешно, а глаза так и обшаривали все вокруг, да и оружие они держали наготове. За их спинами маячил высокий стройный мужчина в пошитой на заказ униформе. Он тоже вошел в комнату, держа в руке «беретту» иракского производства.

С этого момента никто и не взглянул в сторону доктора Махук. Она не представляла для них интереса, во всяком случае, сейчас. И вот дрожащая и с болью в сердце она вышла из палаты и медленно двинулась по коридору. Ей нужен был телефон.

Офицер в щегольской униформе улыбнулся Джону и сказал по-английски с небольшим акцентом:

— Подполковник Смит, не так ли? Ну, наконец-то! Знаете, вас было очень трудно найти.

Затем с преувеличенной любезностью обратился к Рэнди:

— А кто эта леди? Что-то она мне незнакома. Может, из ЦРУ? Говорят, будто ваша страна испытывает к нам особое пристрастие. И постоянно засылает в Ирак своих шпионов, измерить температуру любви к нашему великому вождю.

Джон был вне себя от ярости и досады. Как же неосторожно и легкомысленно вели они себя! Черт!

— Я эту даму не знаю, — солгал он. — Наверное, работает здесь, в больнице. — Попытка выглядела неуклюжей, он и сам это понимал, но хотя бы попытаться все же стоило.

— Да что вы говорите! — расхохотался офицер. — Чтоб белая дама работала в этой больнице? Нет, вы знаете, мне так не кажется.

Рэнди, целиком поглощенная мыслями о том, как выпутаться из этой ситуации и не нанести ущерба подполью, бросила в сторону Смита взгляд, преисполненный благодарности.

Но офицер вдруг перестал улыбаться. И начал картинно поигрывать своим револьвером. Пора отправлять арестованных куда положено. Он отдал команду на арабском, полицейские вытолкнули Рэнди и Смита в коридор. На всем пути двери в палаты и кабинеты быстро и бесшумно закрывались — испуганный персонал больницы старался не попадаться на глаза полицейским. И вот американцев вывели из пустого коридора на улицу.

На всем пути Рэнди напряженно искала глазами доктора Махук. Но ее нигде не было видно, и она облегченно вздохнула. И тут же один из полицейских грубо ткнул ей дулом автомата в спину, чтобы шла быстрей. Это было весьма болезненное напоминание о сложившейся ситуации. И Рэнди вздрогнула и нахмурилась.

Полиция вывела американцев в звездную ночь. У входа в больницу их поджидал грузовик с крытым брезентом кузовом. Он стоял у обочины, мотор продолжал работать. Из выхлопной трубы вырывались клубы вонючего газа, лунный свет придавал им серебристый оттенок. А вокруг — враждебный, погруженный во тьму город. Один из полицейских откинул борт кузова, приподнял брезент и затолкал арестованных в грузовик.

Внутри было темно и сыро, все пропитано тошнотворной вонью дизельного топлива. Рэнди брезгливо передернулась и вопросительно взглянула на Джона.

Он ответил ей ободряющим взглядом, пытаясь скрыть свой собственный страх.

— А ты еще упрекала меня в любви к эскападам.

Она ответила слабой улыбкой.

— Прости. В следующий раз еще подумаю, прежде чем упрекать.

— Буду страшно признателен. Ну, вот видишь, настроение сразу улучшилось. — Он оглядел темный кузов. — Интересно все же, как нас нашли?

— Проследить от шинного магазина вряд ли могли. Думаю, нас выдал кто-то в больнице. Ведь далеко не каждый гражданин Ирака разделяет революционные взгляды доктора Махук. Ну и потом, сдавая нас, кто-то, возможно, надеялся получить послабление от властей.

В кузов залезли двое багдадских полицейских, вооруженных автоматами Калашникова. Они наставили их на арестованных и жестами приказали отодвинуться подальше от борта грузовика, в самую глубину кузова. Джон и Рэнди послушно перебрались вглубь, почти до самой кабины, и уселись на деревянную скамью. Полицейские заняли позицию у борта, с двух сторон, отрезая тем самым единственный путь к бегству. Находились они теперь примерно в десяти футах от пленников.

Щеголеватый офицер подошел к открытому борту.

— Что ж, аu revoir, мои новые американские друзья! — Похоже, он был в восторге от свой шутки и ухмыльнулся. А потом прицелился в них из револьвера и приказал поднять борт.

— Куда вы нас везете? — спросил Джон.

— На спортплощадку. На пикник. На курорт, если так вам больше нравится. — Офицер усмехнулся в усы. Затем, злобно сузив глаза, жестко добавил: — В Центр правосудия. Если будете делать, что вам говорят, возможно, и останетесь в живых.

Джон пытался побороть овладевший им приступ дикого, почти животного страха. Он вспомнил, как Домалевский описывал этот шестиэтажный подземный пыточный подвал. Покосился на Рэнди, которая сидела рядом, слева. Лицо ее было непроницаемо спокойным, но он заметил, как дрожит ее рука. И она, разумеется, тоже была наслышана об этом заведении. Из этого ада еще никто и никогда не возвращался.

Край брезента опустился, они оказались отрезанными от внешнего мира. Охранники, сидевшие у борта, наставили на них свои автоматы. Потом из кабины донеслись какие-то звуки. Видно, водитель занял свое место, а рядом с ним уселся еще один полицейский.

Грузовик отъехал, Джон не произносил ни слова. Это из-за него схватили Рэнди. Он не питал никаких иллюзий относительно того, что сделают подручные Саддама с агентом ЦРУ, в особенности если этим агентом является женщина. И как теперь ему связаться с ВМИИЗом и Пентагоном, передать все, что удалось узнать о вирусе и сыворотке?

— Нам надо бежать, — тихо сказал он.

Рэнди кивнула.

— Да, перспектива попасть в этот самый центр меня тоже не вдохновляет. Но охранники вооружены. Черт бы их всех побрал! Паршиво!

Джон покосился на иракцев — они не сводили глаз со своих пленных. Кроме автомата, каждый был еще вооружен висевшим на поясе пистолетом.

Вот они въехали на какую-то улицу — такую узкую, что брезент с шорохом цеплял за стены.

Надо действовать, иначе будет поздно. Он обернулся к Рэнди.

— Что? — спросила она.

— Ты плохо себя чувствуешь, да?

Она поджала губы. Затем до нее дошло.

— Вообще-то жутко схватило живот.

— Тогда стони! Громче!

— Вот так? — Она застонала, прижала руки к животу.

— Эй! — крикнул Джон охранникам. — Вы что, не видите? Ей плохо! Помогите!

Рэнди согнулась пополам и простонала по-арабски:

— Не могу! Умираю! Позовите на помощь! Вы что, оглохли?

Полицейские переглянулись. Один приподнял брови. Другой громко расхохотался. Потом они пролаяли что-то по-арабски, Джон не понял. Рэнди снова громко застонала.

Джон поднялся и, пригибаясь под провисшим брезентом, шагнул к охранникам.

— Вы должны, просто обязаны....

Один из арабов прикрикнул на него, другой, недолго думая, выстрелил. Пуля с противным оглушительным свистом пролетела мимо уха Смита, на миг ему показалось, что она вонзилась прямо в мозг. Но пробитым оказался брезент крышы. И охранники грубыми жестами приказали ему сесть на место. Рэнди вскочила.

— Они нам не верят!

— Ничего себе шуточки! — Джон так и рухнул на скамью, прижав руку к уху. В голове звенело. Он закрыл глаза.

— О чем они говорят?

— Говорят, что сделали тебе большое одолжение, специально промахнулись. И что в следующий раз этого не будет, она пристрелят нас, как собак.

Он кивнул.

— Ясно.

— Ты уж прости, Джон. Но попытаться все же стоило.

Грузовик сворачивал с одной узкой улочки на другую.

Борта продолжали царапать стены домов. До них доносились зазывные крики уличных торговцев — тех, кто не закрыл свои лавки в положенное время в надежде, что найдется хотя бы один покупатель на их товар. Время от времени слышались звуки радио. Все говорило о том, что проезжают они по старому городу. Рэнди шепнула ему на ухо:

— Они едут очень медленно и кружным путем. Какими-то задворками. Нелогично. Ведь багдадской полиции позволено все, и все пути для них открыты. Но эти люди явно избегают людных мест.

— Думаешь, это не полиция? — Он отнял ладонь от уха. Боль начала стихать.

— Одеты вроде бы в форму, вооружены мощными русскими автоматами. Если это не полиция и их кто-то остановит, им конец. Но если не полиция, то кто? Просто ума не приложу...

— Я тоже.

События последних недель отошли куда-то на задний план. И Джон видел теперь перед собой не Рэнди. Рэнди исчезла, ее место заняла Софи. Он впитывал ее образ каждой клеточкой тела, и сердце болезненно ныло. На него глядели прекрасные темные глаза Софи. Он видел гладкую светлую кожу, длинные золотистые волосы. Вот соблазнительные ее губы раздвигаются в нежной улыбке. До чего же хорошенькие у нее зубки — маленькие, блестящие, ослепительно белые. И еще она была наделена той неуловимой красотой, которая не зависит от правильности черт и прелести фигуры. Красота эта словно освещала ее изнутри и была обусловлена живостью ума, чистотой души и неукротимой жизненной силой. Она была прекрасна во всех отношениях.

На секунду, в каком-то порыве безумия, ему вдруг показалось, что она жива. Стоит только протянуть руку — и он дотронется до ее теплой руки, сожмет в объятиях, вдохнет необъяснимо чудесный запах волос, почувствует, как бьется у его груди ее сердце.

Она жива!

Он напрягся, собрался с силами. Нет, так нельзя.

Заморгал, пытался прогнать стоявший перед глазами образ. Пора перестать лгать самому себе. Перед ним Рэнди.

Никакая не Софи.

И еще им грозит страшная опасность. Надо смотреть правде в лицо. В животе у него сжалось, к горлу подкатила тошнота — так бывает, когда спускаешься на скоростном лифте. Нет, они точно уничтожат их. И промедление смерти подобно.

Надо рассказать ей о Софи. Он должен, просто обязан выговорить эти слова. Потому что если он этого не сделает, то, перейдя в какой-то иной мир, уже всегда будет притворяться, что Рэнди — это Софи. И это будет предательством.

К тому же сейчас само будущее, само их существование под угрозой. И не только его и Рэнди, но и десятков миллионов людей, которые могут погибнуть от этого вируса. Ему казалось, он слышит шепот Софи: «Соберись, Смит. Возьми себя в руки. То, что ты выбрал жизнь, вовсе не означает, что ты перестал любить меня. Ты обязан исполнить свой долг. И да поможет тебе моя любовь».

Рэнди удивленно смотрела на него.

— Ты вроде бы собирался сказать, кто, по-твоему, эта самая полиция.

Он глубоко вздохнул, прогнал лишние мысли.

— Знаешь, я как-то не придал этому значения. Просто не заметил. Ну, когда они на нас напали. Так вот, их начальник назвал мое настоящее имя. Не вымышленное, под которым я нахожусь здесь, в Багдаде. И откуда он мог узнать, что я — не кто иной, как подполковник Джонатан Смит? От тех самых людей, что связаны с вирусом? Видимо, они его наняли. Они пытались остановить меня с самого начала, не хотели, чтобы я расследовал всю эту историю с вирусом... Потому что...

Он заставил себя видеть ее, не сестру. И заметил, как лицо Рэнди точно окаменело. И что вся она напряглась, словно уже зная, сейчас он скажет ей нечто ужасное, задевающее ее лично. Еще одна вещь, которую она ему никогда не простит.

И он тихо произнес:

— Знаешь, Рэнди, у меня для тебя очень плохая новость. Софи умерла. Они ее убили. Люди, которые стоят за всем этим.

Глава 34

Рэнди вздрогнула и выпрямилась. На секунду у Джона возникло ощущение, что она вовсе не слышала его слов. Лицо застывшее, лишенное какого-либо выражения. Все мышцы словно атрофировались. Глядя на нее, невозможно было понять, как восприняла она эту ужасающую весть об убийстве своей сестры.

Они ехали в молчании. Грузовик трясся и подпрыгивал на ухабах. Нет, так нельзя. Сама их жизнь зависит сейчас от этих звуков, надо все же понять, куда их везут. Машина увеличила скорость. Улицы стали просторнее, людские голоса и звуки радио стихли. Должно быть, они выехали на более широкую автостраду. Он слышал лишь шум движения да обрывки разговора в кабине. И более — ничего.

Кровь стучала в висках.

— Рэнди?

И тут она сломалась. Лицо ее исказилось, по щекам покатились слезы. Однако продолжала сидеть все так же прямо и неподвижно. Она расслышала его слова, но не понимала их значения. Вернее — не хотела знать и понимать. Боль пронзала все ее существо. Софи? Мертва? Убита? Нет, это невозможно, этого просто не может быть!

Голос Рэнди звучал сдавленно и деревянно:

— Я тебе не верю.

— Это правда. К сожалению, это правда. Знаю, как ты любила ее. И она тоже очень любила тебя.

Стыд и чувство вины охватили Рэнди. Каждое его слово било, точно удар молота. Знаю, как ты любила ее.

Она не виделась с сестрой месяцами. Она была слишком занята, слишком увлечена своей работой. Она была нужна другим людям куда больше, чем Софи. Ей казалось, что у них обеих впереди еще долгая-долгая жизнь, хватит времени насладиться обществом друг друга. Особенно, если обе они исполнят перед обществом свой долг.

И когда Джон Смит перестанет занимать такое большое место в жизни Софи.

Сердце ее, казалось, разрывалось на части. Она поднесла ладони к лицу и сердито оттерла слезы.

— Рэнди?

Она слышала его голос. Слышала, как прогрохотали колеса грузовика по настилу, и звук был какой-то полый. И она тут же переключилась на действительность и поняла, что они только что проехали по мосту. Это был очень длинный мост, а внизу шумела вода. И еще их обдало волной свежего сыроватого воздуха. А вдали раздавались крики мужчин, вышедших на ночную рыбалку. И рев осла.

И тут она снова переключилась. И с болью в сердце подумала: «Софи!» Обхватила себя за плечи руками и взглянула на Джона. У того было какое-то опустошенное выражение лица. И Рэнди поняла — скорбь его столь глубока, что не может выйти на поверхность.

Это лицо не могло лгать. Софи действительно умерла.

Софи больше нет.

Она резко втянула в грудь воздух, стараясь успокоиться, сосредоточиться, снова взять контроль над собой. Перед глазами, точно живой, стоял образ сестры, но смотрела она при этом на Джона Смита. И начала думать, что ему можно доверять. Ей хотелось верить, что он здесь ни при чем, однако подозрения все же были.

Она вспомнила о том, что именно он лечил Майка. А Майк умер. Может, он и сестру ее убил, как некогда Майка?

— Как? — хрипло спросила она. — Что ты с ней сделал?

— Меня там не было, когда это случилось. Я находился в Лондоне. — И он рассказал ей обо всех событиях, с момента встречи с Биллом Гриффином и до обнаружения отметины от укола на лодыжке Софи, а также о том, что все ее записи пропали. — Софи пыталась идентифицировать этот вирус, классифицировать его и выявить источник. Тот самый вирус, ради которого я оказался здесь, в Ираке. Но смерть ее не была случайностью. Этот вирус незаразен. Чтоб заразиться им, она должна была допустить какую-нибудь грубейшую ошибку. Нет, это они ввели ей этот вирус с помощью инъекции, потому что Софи удалось обнаружить нечто. Нечто такое, что могло навести на их след. Они убили ее, Рэнди. И я собираюсь выяснить, что это за люди, и остановить их. Им это с рук не сойдет...

Он говорил, а Рэнди закрыла глаза и представила, как, должно быть, страдала сестра перед смертью. И ей с трудом удалось подавить рыдание.

Джон меж тем продолжил свой рассказ, и голос его звучал тихо и скорбно:

— Они убили нашего директора и секретаршу. Только из-за того, что я сказал им, что у кого-то есть этот вирус и что они испытывают его на людях. И вот теперь началась эпидемия в мировом масштабе. И я не знаю, как заразились этим вирусом новые жертвы и как некоторым из них удалось вылечиться. Но собираюсь выяснить это...

Грузовик мчался вперед, скорость его снова увеличилась. Шумы города остались позади, ехали они теперь по открытому пространству. Изредка слышался рев встречной машины.

У Рэнди вновь хлынули слезы. Джон обнял ее за плечи, она резко оттолкнула его. И вытерла лицо рукавом. Нет, больше плакать она не будет. Не здесь. И не сейчас.

— Они обладают огромной властью, — сказал он. — По всей видимости, побывали здесь, в Ираке. Возможно, до сих пор тут. Это позволяет предположить, что именно они послали в больницу так называемую «полицию». У людей, стоящих за всем этим, очень длинные руки. А также большие связи повсюду, в том числе в нашем правительстве и в Пентагоне.

— В Пентагоне? — Она недоверчиво уставилась на него.

— Иначе просто невозможно объяснить, как этим людям удалось полностью отстранить от расследований ВМИИЗ, держать все добытые им сведения в тайне. А также все записи, прошедшие через Информационный центр. Я подобрался слишком близко к разгадке, вот они и пытаются меня остановить. Только этим можно объяснить убийство Кильбургера. Он позвонил в Пентагон, чтобы сообщить о том, что я узнал, а потом загадочным образом куда-то исчез вместе со своей секретаршей. И лишь несколько часов спустя их обнаружили дома, уже мертвыми. Теперь охотятся за мной. Я объявлен в федеральный розыск, меня хотят допросить по поводу смерти Кильбургера и Мелани Кертис.

Рэнди с трудом удержалась от ядовитой ремарки. Джон Смит, тот самый человек, что был виновен в гибели ее жениха, теперь говорит ей, что в смерти ее сестры каким-то образом замешана армия США. И что он пребывает в бегах с одной-единственной благородной целью — продолжить расследование. Но разве можно ему верить? Разве можно вообще доверять такому человеку? Вся эта его история — сплошной бред.

Однако любой американец, явившийся в Багдад, рисковал своей жизнью. И она видела, как храбро защищал он доктора Махук от гвардейцев — причем еще до того,как узнал, что эта женщина доктор Махук. Да, и потом еще этот вирус. Если бы она услышала о нем только от него, то усомнилась бы. Но ведь и доктор Махук говорила об этом вирусе, а ей она полностью доверяла.

Рэнди размышляла обо всем этом и вдруг услышала, как грузовик снова проехал по длинному мосту. Тот же, уже знакомый полый звук под колесами, тот же запах воды.

Какой еще воды?.. Она насторожилась.

— Скажи, сколько мостов мы уже проехали?

— Вроде бы два. Милях в пятнадцати-двадцати один от другого. Этот второй.

— Да, два, — кивнула Рэнди. — Именно так я и думала. И скоро будет третий.

И, чтобы успокоиться, сделала глубокий и долгий вдох. А потом еще один. Все они умерли — ее отец, мать, и вот теперь сестра. Сначала родители, во время кораблекрушения, десять лет тому назад, неподалеку от Санта Барбары. И вот теперь — Софи. И она снова смахнула с глаз слезы.

Грузовик въехал на третий мост, и она тотчас же вернулась в настоящее. Пора взять себя в руки, начать предпринимать какие-то действия. Она здесь на задании.

И она шепнула на ухо Смиту:

— Сначала мы пересекли Тигр в центре Багдада. Потом — второй мост, над Евфратом. И вот теперь третий, тоже над Евфратом. А стало быть, едем мы вовсе не на юг. А на запад. Если сейчас дорога пойдет в гору, это будет означать, что едем мы к Сирийской пустыне, к границам Иордании.

Джон уставился на двух полицейских, те тихо переговаривались между собой. Автоматы в руках, стволы по-прежнему направлены на арестованных. С первой попытки побега прошло уже достаточно много времени.

— Скажи им, что я продрог до костей, что все мышцы у меня онемели, — попросил он Рэнди. — И что мне надо встать и хотя бы потянуться.

Она нахмурилась.

— Это еще зачем?

— Есть одна идея.

Она окинула его внимательным взглядом. Потом кивнула.

— Ладно. — И жалобным тоном заговорила по-арабски, обращаясь к двум вооруженным мужчинам.

Один из них грубо огрызнулся. Рэнди продолжала умолять.

Наконец она обернулась к Джону.

— Он согласен, но говорит, что встать можешь только ты. И чтобы я сидела на месте.

— Идет.

Джон поднялся, изогнул спину, сильно, словно после долгого сна, потянулся. Он физически чувствовал устремленные на него взгляды охранников. И вот, когда им, наконец, надоело смотреть и они отвернулись, Джон прильнул лицом в дыре в брезенте. И осмотрелся.

Тут вдруг один из полицейских грубо прикрикнул на него.

Рэнди перевела:

— Сядь, Джон. Иначе они тебя прибьют.

Джон опустился на скамью. Он был доволен, увидев то, что хотел увидеть.

— Полярная звезда, — прошептал он. — Мы действительно едем к востоку.

— А Центр этого их так называемого правосудия находится к югу.

— Да, мне говорили. Кроме того, мы отъехали от него уже на многие мили. Ни в какую тюрьму они нас не везут. Послушай, у тебя после обыска не осталось случайно какого-нибудь оружия?

— Маленький нож. Припрятан вот здесь, у бедра, — шепотом ответила Рэнди.

Джон покосился на ее соблазнительную коротенькую серую юбку и кивнул. Она должна будет достать его без промедления.

Внезапно грузовик резко сбавил скорость, их так и бросило вперед. Еще один толчок — они отлетели в другую сторону. Рэнди упала на Джона. Быстро отпрянула. Машина остановилась. Послышались чьи-то грубые голоса. Потом они услышали, как какие-то люди вылезают из машины и идут вперед, о чем-то переговариваясь.

Сидевшие у борта охранники взяли автоматы на изготовку.

Рэнди склонила голову набок, прислушиваясь к тому, что говорят арабы.

— Кажется, офицер и один из его людей вышли из кабины.

— Мы вроде бы на контрольно-пропускном пункте, да? — спросил Джон.

— Да.

Тишина. Затем смех. Вот он стал еще громче, послышалось похлопывание по плечам, затем топот сапог, и двое полицейских снова забрались в кабину. Взревел мотор. Грузовик дернулся и помчался вперед, быстро набирая скорость.

Рэнди произнесла задумчиво и тихо:

— Из того, что удалось подслушать, я поняла, что их остановила республиканская гвардия. И что этим типам без труда удалось убедить гвардейцев, что они настоящие полицейские. И еще, похоже, гвардейцы знают офицера по имени.

— Так значит, они все-таки полицейские?

— Похоже на то. Но это вовсе не исключает, что они могут работать на твоих американских друзей. И если оба мы правы, то получается, что за всем этим стоит не только власть, но еще и деньги. Очень большие деньги. Единственный плюс во всей этой ситуации, так это то, что нас точно не везут в подвалы к Саддаму. Но вырваться сложно. Их шестеро, и все они вооружены до зубов.

Уголки рта Джона дрогнули в улыбке, синие глаза сверкнули холодным блеском.

— У них нет шансов.

— О чем это ты? — недоуменно нахмурилась Рэнди.

— Эта парочка, которая нас охраняет, уже почти засыпала перед тем, как нас остановили, — шепнул в ответ Джон. — Если повезет, то тряска сделает свое дело, убаюкает их, и они заснут. Давай притворимся, что и мы спим. Видя это, они еще больше расслабятся.

— Но ждать долго нельзя. Они ведь нас вывезли не на прогулку по пустыне.

И вот оба они умолкли и сидели рядом с закрытыми глазами, притворяясь, что спят. Джон опустил голову и, похрапывая, время от времени украдкой косился на охранников.

Они проехали несколько миль. Сначала охранники переговаривались, потом умолкли, а грузовик меж тем продолжал мчаться в ночь. Смит с Рэнди и сами едва не задремали. И вдруг услышали тихое похрапывание.

— Рэнди, — хрипло шепнул Джон и потряс девушку за плечо.

Один из полицейских спал, откинув голову на брезент.

Голова второго, напротив, свесилась вперед, и он мотал ею, пытаясь побороть сон.

Еще немного — и они получат свой шанс, на который так надеялись.

Джон прижал указательный палец к губам, затем жестом показал Рэнди, что та должна подобраться к охранникам слева, в то время как сам он попробует подползти справа. Рэнди кивнула. И вот они распластались на животах и поползли вперед, к борту машины, где под краем брезента виднелась полоска тусклого сумеречного неба.

В этот момент грузовик вдруг резко свернул. Всех находившихся в нем бросило вправо, а машина, съехав с дороги, затряслась и помчалась по каким-то ухабам и кочкам. Ее так швыряло, что зубы стучали. Иракцы тут же проснулись. Джон едва успел сесть и привалиться к брезентовому борту, а Рэнди — вернуться на свое место, на лавку. Охранники недовольно заворчали.

— Черт... — буркнула Рэнди.

Грузовик сбросил скорость. Но выгодный момент был уже упущен. Они потеряли свой последний шанс, охранники проснулись.

Еще один поворот — и грузовик затормозил. Всех их резко бросило вперед. Машина остановилась, кто-то сердито прокричал что-то из кабины. В ночи раздался ответный крик. Внезапно мотор дико взревел. Царившую вокруг тьму осветили какие-то огни, высвечивая через щель под брезентом находившихся в кузове Джона и Рэнди. Они прислушались.

Разговор шел на арабском.

— О чем они говорят? — спросил Джон.

— Похоже, у нас гости, — ответила Рэнди, вслушиваясь в голоса. — И наши милые полицейские отнюдь не в восторге от этого.

— Кто на сей раз?

— Не знаю, не уверена. Может, опять республиканские гвардейцы. А может, очередной контрольно-пропускной пункт, и им задают новые вопросы.

— Замечательно. Стало быть, наши дела совсем плохи. — Джон смахнул пот со лба.

И вдруг Рэнди возбужденно зашептала ему на ухо:

— Этот последний голос! Человек говорит по-арабски, но это не иракский арабский!

Охранявшие их полицейские насторожились, взяли автоматы на изготовку. Сразу было видно — оба они сильно напуганы. Обменявшись короткими фразами, они потянулись к брезенту, прикрывавшему задний борт грузовика.

И повернулись при этом спинами к Рэнди и Джону.

Тот тихо выдохнул:

— Давай!

И бросился вперед, на охранников, надеясь, что Рэнди последует его примеру. Он атаковал одного из арабов слева, сильным толчком послал его вперед, затем нанес сокрушительный удар кулаком в висок. Тот, как подкошенный, рухнул на пол, и Джон выхватил у него АК-47.

Одновременно Рэнди выхватила нож из-под юбки и набросилась на второго стража. И не успел тот броситься на помощь своему товарищу, как она вонзила нож ему в руку. Араб дико взвыл, выпустил из руки автомат и стал зажимать рану, из которой хлестала кровь.

Рэнди резко ударила его коленом по подбородку. Голова охранника откинулась со странным сухим щелчком, и он грохнулся навзничь и безжизненно распростерся на полу.

Едва успела Рэнди подхватить его автомат, как за бортом грузовика прогремели автоматные очереди. Они показались просто оглушительными. Тишину пустыни огласили стоны и крики. Затем послышался топот бегущих ног, прогремели новые автоматные очереди. Видимо, в пустыне разворачивалось настоящее сражение. Звуки эти приближались. Похоже, скоро они окажутся в эпицентре этого сражения.

Глава 35

6.32 вечера

Лонг Лейк, штат Нью-Йорк

Сидевший за столом в кабинете Виктор Тремонт отложил доклад, над которым работал, устало потер глаза и взглянул на свой «ролекс». Потом нервно забарабанил пальцами по краю стола. Ни от Нэнси Петрелли, ни от главного врача пока не было ни слова, а аль-Хасан выходил на связь последний раз девять часов тому назад. Почти двенадцать лет рискованной и напряженной работы подошли к триумфальному завершению. И он, как никогда, был близок к тому, чтобы стать одним из богатейших людей в мире. Нет, просто быть не может, не должно, чтобы в последний момент что-то помешало этому.

Взвинченный до предела, он поднялся из-за стола и, заложив руки за спину, начал расхаживать по толстому плюшевому ковру. А затем подошел к огромному, во всю стену, окну. В последних лучах заходящего солнца мерцало озеро, походившее на серебристый кратер. Верхушки высоких сосен отливали пурпуром, но стволы их, погруженные в тень, казались почти черными. По ту сторону озера мерцали огоньки в домах, они походили на россыпь звезд в ночном небе. А рядом, слева и справа от него, раскинулись здания индустриального комплекса «Блэнчард Фармасьютикалз», его детища. Сам вид этих зданий внушал успокоение. Все это реально. Все это принадлежит ему.

Тут вдруг зазвонил селектор на столе.

— Мистер аль-Хасан прибыл, доктор Тремонт.

— Хорошо. — Он вернулся к столу, принял соответствующее случаю выражение лица. — Пусть войдет.

Изрытая оспинами физиономия аль-Хасана светилась торжеством.

— Мы взяли Смита.

— Где? — возбужденно спросил Тремонт.

Аль-Хасан подошел и остановился у самого стола. Тощий, длинный и черный, он, изогнувшись, нависал над столом и напоминал в этот момент гончую, готовую схватить кролика.

— В Багдаде. Их арестовали полицейские, которых я подкупил.

— Их? — Тремонт обрадовался. — Стало быть, и этого Зеллербаха, и англичанина тоже?

Улыбка на лице аль-Хасана увяла.

— К сожалению, нет. С ним находился агент ЦРУ. Некая женщина, работавшая с тамошним подпольем.

Тремонт чертыхнулся про себя. Еще одно осложнение, только этого им не хватало.

— Стало быть, ей уже известно все, что знает Смит. Уничтожьте ее. Ну а что с теми двоими?

— Скоро и их схватим. Зеллербаха и англичанина обнаружили сегодня, рано утром. Наш агент, внедренный во ВМИИЗ.

— Сегодня утром? — Тремонт недовольно нахмурился. — Почему мне не доложили?

Аль-Хасан опустил глаза.

— Наш агент в Детрике сперва преследовал их в одиночку. Лишь позже к нему подключились Мэддакс и его люди. Они страшно боялись снова упустить этого Хауэлла, и у них просто не было времени позвонить. Мне доложили обо всем этом лишь час тому назад. Ну, и, разумеется, я отругал как следует этого Мэддокса и приказал, чтобы он впредь постоянно держал меня в курсе дела. — И далее аль-Хасан во всех подробностях описал, как Питер Хауэлл совершил ночной визит во ВМИИЗ, как Марти Зеллербах пытался влезть в файлы Софи, и о том, как эта парочка отправилась затем в Принстон. — Мэддакс сообщил, что они поехали на север и находятся сейчас недалеко от Сиракуз.

Тремонт размышлял, продолжая расхаживать по кабинету. Потом вдруг догадался:

— Эти двое, Зеллербах и Хауэлл, хотят проследить всю историю жизни Софи Рассел. — Он резко остановился, глаза его яростно сверкнули. — И они могут узнать о путешествии Софи в Перу и выяснить, что она вступала в контакт со мной! — Он сделал над собой усилие, пытаясь сдержать гнев. Он считал, что может видеть каждого собеседника насквозь, и вот теперь, глядя на араба, человека во всех отношениях чуждого, с загадочной восточной психологией, вдруг подумал, что именно араб стоит сейчас между ним и открытием, которое сделал Джонатан Смит вместе со своими подручными. Да, следовало вовремя проследить за тем, чтобы аль-Хасан уничтожил этого Смита. И тут в голову ему пришла идея. — Ты должен был остановить их давным-давно, аль-Хасан. Ты подвел меня.

Как Тремонт и ожидал, араб, заслышав эти слова, поморщился. Он стоял неподвижно и молча, будучи не в силах произнести ни слова, и Тремонт почти физически чувствовал, как оскорблен и унижен этот человек. Именно потому, что он подвел.

— Этого больше не случится, доктор Тремонт, — сурово и твердо заявил аль-Хасан. Выпрямился и преданно уставился в глаза своему хозяину. — У меня есть план.

С этими словами он развернулся и вышел из кабинета, бесшумно, как сама смерть.

8.21 вечера

Близ Сиракуз, штат Нью-Йорк

Питер в черной униформе коммандос, но без шлема и пояса, вел большой и тяжелый фургон по темному шоссе к мерцающим впереди огонькам Сиракуз. Сидевший у него за спиной Марти продолжал напряженно работать с компьютером. Скорость, с которой распространялся вирус по планете, ужасала их обоих. В Сиракузах они надеялись выявить нечто, связанное с докладом из Института принца Леопольда, таинственным исчезновением записей Софи о телефонных звонках, а также выяснить, где мог скрываться сейчас Билл Гриффин.

От Джона не было ни слуху ни духу. Питера это не то чтобы удивляло, скорее беспокоило. Это могло означать, что Джон в опасности и не может вернуться в посольство в Багдаде. Но с равной долей вероятности это могло и вовсе ничего не означать.

Вскоре после того, как их фургон выехал из Принстона, у Питера возникло неприятное ощущение, что кто-то висит у них на хвосте. Чтобы убедиться в этом, он поехал кружным маршрутом, не центральными, а узкими боковыми дорогами, ведущими из Нью-Джерси в штат Нью-Йорк. И только оказавшись в этом штате, вновь выехал на двухполосное шоссе. Он рассчитывал на то, что если за ними и был «хвост», то теперь удалось его сбросить. Но чувство беспокойства не оставляло его. Он знал, что имеет дело с опытным и хитрым противником.

Дважды он притормаживал у обочины и обыскивал фургон в поисках жучка, который мог навести на их след. Но не нашел ничего. Однако тревога усилилась, а Питер привык доверять своим ощущениям. Вот почему он предпочел добираться до Сиракуз пусть медленней, зато более тихими боковыми дорогами.

Первые пять миль он лишь изредка видел позади фары машин. И когда притормаживал, все они обгоняли его и мчались дальше. Он несколько раз менял направление, какое-то время ехал на запад, затем — к югу, потом сворачивал к востоку, северу, и вот, наконец, снова свернул на запад, по направлению к городу. Уже показались его окраины. Но поскольку явной слежки обнаружить так и не удалось, Питер начал понемногу успокаиваться.

Небо над головой было черное и звездное, угольно-синие тучи грозно нависали над луной. По правую сторону от дороги тянулся лесистый парк-заповедник, обнесенный металлической изгородью. Местами поломанные прутья поблескивали под луной, точно кости. Лес шел почти сплошняком, лишь изредка взору открывались лужайки и поляны со столиками для пикников. Движения в этот час было немного.

Затем вдруг, словно из ниоткуда, на дороге возник серый пикап. Обогнав фургон на огромной скорости, он промчался дальше. И столь же резко и внезапно сбросил скорость, мигнув красными огоньками хвостовых фар, что заставило Питера затормозить столь же резко. Питер инстинктивно покосился в зеркало заднего вида. Сзади, из темноты, на них быстро надвигался еще один автомобиль. Судя по габаритам, фургон или пикап. Он так и повис у них на хвосте.

— Держись, Марти! — крикнул Питер.

— Что ты еще затеял? — жалобно и недовольно огрызнулся тот.

— Пикап впереди. Еще один пикап или фургон сзади. Вот сволочи! Хотят зажать нас, словно ломтик колбасы в сандвиче.

Круглая физиономия Марти порозовела.

— О!.. — Он тут же выключил компьютер, потуже затянул ремень безопасности и вцепился обеими руками в столик, вмонтированный в борт фургона. Потом, недовольно хмурясь, вздохнул: — Кажется, я уже начал привыкать к разного рода критическим ситуациям.

Питер резко вывернул руль вправо. Левый борт фургона подбросило, как яхту при сильном порыве ветра. От неожиданности Марти испустил вопль. Накренившийся фургон пронесся на двух колесах и приземлился на лужайку для пикника. За спинами у беглецов визжали тормоза. Преследователи, находившиеся во второй машине, включили фары дальнего света и съехали с шоссе. И вот их автомобиль запрыгал по кочкам и, с треском разрывая густой кустарник, вырвался на дорожку в парке. Серый пикап устремился следом.

Марти наблюдал за всей этой картиной через окно, сердце у него колотилось от страха. И в то же время он, кажется, был совершенно заворожен происходящим. Надо было отдать должное англичанину — пусть он и отстает от него в интеллектуальном развитии, но зато обладает невероятно быстрой реакцией и недюжинной физической силой, что в данный момент являлось обстоятельством немаловажным.

Дорога впереди разветвлялась. Питер свернул вправо. Фургон мчался в непроглядной тьме, бешено подпрыгивая на кочках и ухабах. Внезапно дорога резко свернула назад, к освещенной светом фар лужайке для пикника.

— Черт побери! — воскликнул Питер. — Петля! — Теперь серый пикап мчался им навстречу. — Мы снова в ловушке! — Он сунул руку под сиденье и извлек оттуда «энфилд». — Ступай к задней двери и возьми вот это!

— Я? — изумился Марти. Но тем не менее покорно взял протянутую Питером винтовку.

— Когда я дам сигнал, просто прицелься, мой мальчик, и нажми на спусковой крючок. — Просто представь, что это ручка управления в видеоигре.

Казалось, морщины на задубевшем от солнца и ветров и озабоченном лице Питера стали еще глубже. Но глаза по-прежнему горели неукротимым огнем. Он снова ударил по тормозам, вывернул руль и, съехав с дороги, погнал фургон к краю опушки, где стеной вставал уходящий в темноту лес. Достигнув его края, он резко остановил машину, вскочил, схватил автомат, прихватил к нему пару обойм, протянул пачку патронов Марти и приник к боковому стеклу.

И передняя часть, и боковая дверь фургона выходили к лесу, представляя, таким образом, преграду для атакующих, причем Питер и Марти могли стрелять по ним как из задней двери, так и из маленьких боковых окошек.

Марти осматривал свое оружие и что-то бормотал себе под нос.

— Ну, разобрался? — спросил его Питер. Лично ему виделся в этом приключении один положительный момент — оказывается, этот противный маленький человечек вовсе не был так уж умен и сообразителен, как уверял его Джонатан Смит.

— Есть на свете вещи, которым я никогда не хотел учиться, — сказал Марти и вздохнул. — Да, конечно, я понял, как устроен этот примитивный механизм. Детские игрушки...

Второй автомобиль оказался большим черным джипом. Он остановился на дороге. Серый пикап медленно ехал по траве к фургону.

Питер выстрелил и пробил ему передние колеса.

Пикап сразу остановился. И никакого движения ни в нем, ни вокруг какое-то время не наблюдалось.

Затем из пикапа, словно тряпичные куклы, вывалились двое мужчин и нырнули под днище машины. Со стороны джипа прогремели выстрелы. Пули угодили в борт фургона, с треском вырывая из него куски металла.

— Пригнись! — крикнул Питер, понимая, что последует продолжение.

Марти неловко и неуклюже нырнул головой вниз, сам Питер, скорчившись, присел у борта.

Когда в перестрелке настала пауза, Марти огляделся по сторонам.

— А где же дырки от пуль? Мы, наверное, похожи теперь на сито.

Питер усмехнулся.

— Этот наш жук серьезно укреплен. Думал, ты понял это еще во время той заварушки в Сьерра-Неваде. Неплохая защита, верно?

Тут на бронированные бока фургона обрушился еще целый град пуль. На этот раз они разбили стекла и разорвали занавески в клочья. Острые осколки стекла разлетались в разные стороны. Клочья белой ткани плавали в воздухе, точно хлопья снега.

Марти прикрыл голову обеими руками.

— Надо было поставить броню и на окна.

— Спокойно, мой мальчик, — заметил Питер. — Скоро им все это надоест. Они перестанут палить и подойдут сюда, посмотреть, живы ли мы или нет. Вот тогда и наступит момент испортить этим гадам всю их вечеринку.

Марти вздохнул и постарался унять дрожь в руках и ногах.

Еще с минуту шла бешеная стрельба, затем выстрелы стихли. Наступившая тишина словно создала в парке некий вакуум. Даже пения лесных птиц не было слышно. Ни ветерка, ни звука, ни шороха, который обычно издает какой-нибудь маленький зверек, пробираясь по опавшей листве в гуще кустарника. Лицо Марти стало белым от страха.

— Ну, вот, все правильно, — весело сказал Питер. — А теперь давай-ка глянем, что там творится.

И он приподнялся и осторожно выглянул из уголка разбитого окошка над головой. Под прикрытием серого пикапа стояли двое мужчин, держа в руках нечто напоминающее автоматы «инграм М11». Стояли и смотрели прямо на их фургон, освещенный светом фар. Затем Питер увидел, как из-за черного джипа вышел плотный коротконогий мужчина в дешевом сером костюме. Лицо его блестело от пота. Его оружием был пистолет «глок». Он махнул рукой, и из машины ему на подмогу выбрались еще двое вооруженных парней. Затем он жестом приказал своим людям рассредоточиться и подойти к фургону.

— Все правильно, — снова пробормотал Питер, только на этот раз чуть тише. — Ты, Марти, бери на мушку этих двоих, что справа. Я возьму тех, что слева. Особо тщательно не целься. Просто наставь ствол в нужном направлении, нажми на спусковой крючок — и все дела. Ну, ты готов?

— Я уже почти невменяем от бешенства.

— Вот и молодец. Давай, начали!

Глава 36

Напряжение в загруженном сложным оборудованием фургоне достигло пика. Находившиеся в двадцати ярдах пятеро вооруженных мужчин и их командир-коротышка быстро приближались к Питеру и Марти. Впрочем, сразу было видно, что они настороже, глаза так и шарили по сторонам. И оружие они свое держали, как держат только очень опытные бойцы. От них, даже на расстоянии, исходила нешуточная угроза.

— Давай! — И Питер тщательно прицелился и выстрелил по коротышке, а Марти стал беспорядочно палить налево и направо.

Очереди из автомата Марти сбивали с деревьев листву и хвойные иглы, рвали кору, ломали тонкие ветви. Питеру удалось попасть в цель. Коротышка со стоном ухватился за правую руку и упал на колени. Марти же продолжал поливать очередями все вокруг. Грохот стоял просто оглушительный.

— Стоп, Марти! Хватит, говорю тебе!

Эхо оглушительной стрельбы разносилось по лесу. Четверо нападавших и их раненый командир расползлись в разные стороны, ища укрытия, где только возможно — за скамейками, кустами и деревьями. Оказавшись там, они снова открыли огонь по фургону. Пули с противным визгом влетали в окно над головой Питера и вонзались в стенку за его спиной. Стрельба противника на сей раз была уже не столь беспорядочной.

Питер пригнулся совсем низко.

— Пристрелить им нас вряд ли удастся, если мы будем отстреливаться, но и уходить они тоже вроде бы не собираются. Возможно, оставили водителя в джипе. И стоит им ранить хотя бы одного из нас, и стоит только патронам у нас кончиться, как они нас возьмут. Или же полиция подоспеет и арестует всех разом.

Марти содрогнулся.

— Нет уж, полиция тут совершенно ни к чему.

Питер кивнул и скроил гримасу.

— Да. Будут допытываться, как это в руках у нас оказалось незаконное оружие, что за командный пункт мы устроили из этого фургона. А стоит нам хоть словом обмолвиться о Джоне, и копы тут же проверят, узнают, что он в федеральном розыске, и нас бросят в кутузку и будут ждать прибытия армейских или ФБР. А если мы ничего не будем говорить, то есть не дадим им никакого объяснения, они все равно кинут нас за решетку вместе с нашими дружками-злодеями.

— Логично. Так что же нам делать?

— Мы должны разделиться.

— Не желаю, чтобы меня отдали на растерзание этим убийцам и головорезам, — решительно заявил Марти.

Сощуренные глаза Питера мерцали во тьме. В черной форме он был почти невидим.

— Знаю, ты считаешь меня не слишком сообразительным, мой мальчик. Но помни: именно этим я зарабатывал на жизнь еще тогда, когда ты пешком под стол ходил. У меня есть план. Вот, послушай. Я потихоньку выскользну из фургона через переднюю дверь, которая выходит к лесу, и видно меня не будет. А ты будешь стрелять в другую сторону, чтобы отвлечь их внимание и прикрыть меня. А потом я обойду фургон слева и открою такую стрельбу, что им покажется, здесь затаилась целая бригада. И тогда они подумают, что оба мы вышли из фургона, и навалятся на меня всеми своими силами. Вот в этот момент ты спокойненько сможешь отъехать, отвезти этот склад в безопасное место, а потом дать деру. Усек?

Марти сложил губы колечком. И задумчиво надул и без того толстые щеки.

— Если я останусь в фургоне, то смогу поддерживать связь с Джоном. А еще продолжить поиск Билла Гриффина и записи звонков Софи. Так что понадобится найти такое место, где можно спрятать фургон. И когда я это сделаю, то дам тебе знать, как договорились. Через вэб-сайт «Синдром Асперджера».

— А ты быстро соображаешь, мой мальчик. Нет, в общении с гением определенно есть положительные моменты. Дай мне минуту, выжди, пока я не займу позицию, а потом пали, пока магазин не опустеет. Помни: жди минуту, не больше и не меньше.

Марти изучающе вглядывался в суровое морщинистое лицо с неправильными чертами. Он уже успел привыкнуть к нему. Сегодня среда, и они ни на секунду не разлучались с самой субботы. И за последние пять дней ему довелось испытать больше треволнений и набраться больше опыта, чем за всю свою предшествующую жизнь, причем ставки в этой новой игре были гораздо выше. Марти казалось вполне естественным, что он привык, даже по-своему привязался к Питеру. И на секунду он испытал прежде неведомое ощущение: сожаление. Сожаление оттого, что придется расстаться с новым другом. Несмотря на раздражающие качества англичанина, он, Марти, будет скучать по нему. И ему так хотелось сказать Питеру, чтобы тот был осторожней.

Но вместо этого он выдавил только:

— Странно все это было, Питер. Спасибо тебе.

Глаза их встретились, но всего лишь на секунду. Оба тут же отвели глаза.

— Знаю, мой мальчик. Ладно, бывай! — И Питер, подмигнув Марти, пополз, как краб, к передней части фургона, застегивая на себе пояс с амуницией.

Марти улыбнулся ему вслед и занял свое место у задней двери. И нервно выжидал, когда, наконец, пройдет минута, одновременно изо всех сил стараясь убедить себя в том, что у него обязательно все получится.

Ответный огонь был сильным, но недолгим, очевидно, атакующие тоже придумали какой-то новый план. Как только Питер выскользнул из фургона и растворился среди деревьев освещенного луной леса, Марти принялся считать до шестидесяти, чтобы прошла полная минута. Заставлял себя дышать ровно и глубоко. Когда минута истекла, стиснул зубы, выдвинулся вперед и открыл оглушительный огонь. Автомат так и вибрировал в его руках, эта дрожь передалась всему телу. Перепуганный насмерть, но тем не менее преисполненный решимости, он стрелял во тьму и по высоким деревьям. От него сейчас зависела жизнь Питера.

Нападавшие ответили огнем из укрытий. Фургон содрогался от угодивших в него очередей.

На лице Марти выступил пот. Он продолжал жать на курок, словно старался выдавить из себя последние капли страха. Когда магазин опустел, он прижал автомат к груди и осторожно высунулся из-за уголка двери. Никакого движения заметно не было. Марти оттер пот со лба и с облегчением вздохнул.

Прошла еще одна минута, пока он неуклюже менял магазин. Сел, прислонившись спиной к стенке фургона. Прошло уже целых две минуты. По коже от волнения поползли мурашки.

Затем он услышал, как слева из леса доносятся какие-то звуки, шорох и треск веток. Питер! Склонив голову набок, он продолжал прислушиваться.

Со стороны лужайки для пикника донесся грубый мужской голос:

— Они уходят!

И тут же снова затрещали автоматные очереди. Били они по лесу, влево, именно туда, куда собирался направиться Питер.

Боевики, засевшие у пикапа и джипа, повыскакивали из своих укрытий и продолжили вести огонь с новых позиций.

Затем стрельба стихла. Послышался топот ног — несколько человек бежали к лесу, продираясь сквозь кустарник.

— За ними! — крикнул вдогонку им голос с лужайки для пикника. — Взять их, взять!

Марти ощутил прилив бешеной энергии. Именно этого момента он и дожидался. Все преследователи побежали в лес, туда, где скрылся Питер. Кто-то из них включил мотор джипа, развернул машину и тоже двинулся в том же направлении. Все, как и предсказывал Питер, бросились ему вдогонку.

Марти пробрался к кабине фургона, испытывая угрызения свести. Сам он теперь в безопасности, а Питер там, в лесу, выполняет роль зайца, увлекающего гончих за собой. И в то же время он понимал, что Питер поступил правильно — это был единственный выход из такой тяжелой ситуации.

Ключ зажигания торчал в замке. Марти глубоко втянул в грудь воздух, стараясь успокоиться, и завел мотор. Теперь перед ним стояло сразу несколько задач — не только раздобыть жизненно важную для Джона информацию, но и благополучно вывести из леса фургон Питера со всем оборудованием. Но как только мощный мотор ожил и взревел, передавая дрожь его рукам и телу, в голову Марти пришла идея. Он закрыл глаза и представил, что находится в космическом корабле, что один-одинешенек управляет им и летят они в другую галактику, на опасную Четвертую... Он все еще находился под воздействием мидерала. И тем не менее отчетливо видел, как проносятся мимо звезды, планеты и астероиды, а небо за иллюминатором корабля переливается радужными красками. Но он, командир корабля, контролировал ситуацию полностью, и неизвестное манило его к себе.

Тут вдруг он резко открыл глаза. "Прекрати валять дурака, — приказал он себе, — никакой это не космический корабль. И ты должен вести этот тяжелый фургон, повинующийся законам земного притяжения. Чистый анахронизм!"

И Марти, ощутив прилив уверенности в себе, дал задний ход, затем поддал газу и тут же царапнул кузовом дерево. Огляделся, проверил в зеркалах бокового и заднего вида, все ли в порядке, и не заметил вокруг ни души. Потом вывернул руль, развернулся и начал осторожно выводить фургон из леса, как пасту из тюбика. Но при этом ни на секунду не терял бдительности, как учил его Питер. И его возбужденно сверкающие глаза успевали отмечать все — и подозрительные тени, и препятствия на дороге. И еще он постоянно проверял, нет ли за ним слежки.

Но в этой части парка все было спокойно. И вот со вздохом облегчения он вывел фургон из парка и выехал на шоссе, ведущее к Сиракузам.

Скорчившийся в дренажной канаве у края леса Питер Хауэлл видел, как промчался по шоссе его фургон. Он радостно усмехнулся и еще крепче прижал к груди автомат. Этот невыносимый зануда и чудак Марти в очередной раз доказал, что может подняться над обстоятельствами.

Питер с довольным видом потер щетинистый подбородок и переключил внимание на лес. Он старался дышать как можно глубже и тише и улавливал при этом не только сыроватый запах земли, но и сладостный аромат хвои и листьев, который тянулся от леса вместе с ветерком. Казалось, он физически ощущал, что лес этот населен мириадами крохотных существ. Все чувства его были напряжены до предела. И вот он услышал и почувствовал, что со стороны леса к нему приближаются преследователи. И что их джип, скрытый пока за кустарником, движется к дороге, пересекавшей дренажную канаву. Настала пора позаботиться и о себе.

Он отцепил от пояса два черных цилиндрических баллона, уложил их рядышком на парапет моста, затем вытащил из кобуры 9-миллиметровый «браунинг» с четырнадцатью патронами. Держа «браунинг» в правой, а автомат в левой руке, приподнял голову и внимательно смотрел на дорогу.

Они приближались. Шли пешим строем, растянувшись цепочкой, позади ехал джип, высвечивая фигуры этих идиотов яркими фарами. Он должен подпустить их как можно ближе. И вот, когда противник находился на расстоянии пятнадцати ярдов, Питер открыл огонь сразу из двух видов оружия, а сам при этом перебегал из стороны в сторону, чтобы создать впечатление, что стреляет не один, а несколько человек.

Они открыли ответный огонь и стали окружать его. Питер отступил. Ободренные этим, они бросились вперед, стремясь взять Питера в кольцо, а он подхватил черные цилиндры и прижал их к животу. И когда расстояние между ним и нападавшими сократилось до тридцати футов, размахнулся и швырнул первый. Светошумовая граната на основе магния взорвалась с ослепительной вспышкой, угодив прямиком в центр полукруга, всего лишь в футе-двух от первых нападавших. Все они попадали на землю. Кто-то пронзительно кричал и схватился за голову. Остальные были просто оглушены, контужены и временно выведены из строя. Именно этого и добивался Питер.

Он вскочил на ноги и бросился бежать, огибая их с левого фланга. Уроки в отряде сил быстрого реагирования не проходят даром, там учат человека бежать с огромной скоростью и одновременно вести огонь. Он сделал пару прицельных выстрелов и разбил фары джипа, затем бросил вторую шумовую гранату. Она угодила в самую середину группы противника. Те не успели опомниться и от первой не только физически, но и психологически. Тем самым Питер выиграл несколько драгоценных минут и не стал терять времени даром. Они еще не пришли в себя, как он умчался на добрую сотню ярдов, а затем бесшумно и быстро затрусил в сторону шоссе и Сиракуз.

Приблизившись к городу, Марти сбросил скорость и начал озираться в поиске места, где можно было бы спрятать фургон. И впервые за последние несколько часов был близок к отчаянию, потому что придумать ничего не удавалось. Где прикажете спрятать такой большой и приметный автомобиль, тем более что все стекла у него выбиты пулями, а борта усеяны дырками от тех же пуль? На шоссе за ним выстроилась целая вереница машин. Они гудели, поторапливая его, и Марти занервничал и еще отчаяннее начал озираться в поисках подходящего места.

Наконец он свернул к обочине и пропустил вереницу легковых и грузовых автомобилей, которые с недовольным ревом промчались дальше. Затем развернулся, выехал обратно на шоссе и возобновил поиски. И тут вдруг заметил нечто очень интересное. По обе стороны от шоссе тянулись автостоянки с ярко освещенными торговыми салонами и целым морем выставленных на продажу автомобилей. Тут было все — начиная от компактных и дешевых марок до дорогих роскошных автомобилей с откидным верхом и спортивных машин. Целые мили автомобилей! И его, что называется, осенило. Марти возбужденно завертел головой. Удастся ли найти свободное местечко?

Да! Вот оно, есть! Произошло чудо, справа от него открылось свободное пространство. Там стояло несколько новых и старых фургонов, но места было достаточно.

Марти вспомнилась старинная детская загадка. Где можно спрятать слона?

Ну, конечно же, в стаде слонов!

Марти свернул к главным воротам и проехал почти до самого конца, где увидел незанятое местечко. И выключил мотор. На дворе поздний вечер, так что скоро эта контора закроется. И если повезет, здесь можно провести ночь, и никто его не обнаружит.

10.27 вечера

Сиракузы, штат Нью-Йорк

Профессор Эмеритус Ричард Джонс жил в реставрированном викторианском особняке на Саут Круз-авеню, у подножия холма, на котором располагался университет. И вот, сидя у себя в кабинете, любовно обставленном женой разными антикварными вещицами, он изучающе смотрел на человека, который постучал ему в дверь в столь поздний час и хочет узнать что-то о Софи Рассел. Было нечто пугающее в этом человеке, так, во всяком случае, показалось Джонсу. Напряженность. И еще в нем явно читалась готовность к насилию. Он уже пожалел, что пустил его в дом.

— Не уверен, что могу что-то добавить к уже сказанному, мистер... э-э?

— Лоуден. Грегори Лоуден, — и Питер Хауэлл улыбнулся, напомнив профессору вымышленное имя, которым назвался еще на пороге дома. А потом добавил: — Доктор Рассел была о вас очень высокого мнения. — Одет он был в комбинезон и плащ, который купил у незадачливого водителя грузовика, согласившегося подбросить его до города. Там он поймал такси и доехал до дома профессора, находившегося неподалеку от университета. Последнее было, похоже, напрасной тратой времени. Профессор явно нервничал и мог вспомнить лишь одно: что Софи Рассел была отличной студенткой, и что у нее было несколько близких друзей. А вот их имен вспомнить никак не мог.

Джонс принялся оправдываться.

— Я просто возглавлял факультет, где она училась, и читал там несколько лекций. Вот и все. Уже позже узнал, что она занялась новыми исследованиями, перепрофилировалась, так сказать.

— А у вас она изучала антропологию, я не ошибся?

— Да. Очень активная и любознательная была студентка. И все мы удивились, когда она оставила эту науку.

— Почему она так поступила?

— Понятия не имею, — профессор смешно пошевелил бровями. — Хотя припоминаю, что на последнем курсе она выполнила лишь минимум заданий по антропологии. И вместо нее очень активно занялась биологией. Правда, слишком поздно, чтобы получить соответствующий диплом. Для этого ей пришлось бы проучиться еще минимум год или два.

Питер перестал расхаживать по комнате.

— И что же, по вашему мнению, случилось с ней в этот последний год? С чего это она так вдруг заинтересовалась биологией?

— Понятия не имею.

Тут Питер вспомнил, что в докладе из Института имени принца Леопольда упоминались Боливия и Перу.

— Ну а научные экспедиции тут могли сыграть роль?

Профессор нахмурился.

— Научные экспедиции? — И он сфокусировал взгляд на Питере с таким видом, точно вдруг вспомнил что-то. — Ну, конечно! У нас проводились экспедиции для студентов старших курсов.

— И куда же направилась Софи?

Профессор еще больше нахмурился. Потом с задумчивым видом откинулся на спинку кресла. И, наконец, вспомнил:

— В Перу.

Блекло-голубые глаза Питера засверкали от возбуждения:

— А она рассказывала что-нибудь интересное после возвращения?

Джонс покачал головой.

— Не припоминаю. Но каждый, кто выезжает в такие экспедиции, должен написать отчет. — Он поднялся. — И все эти отчеты хранятся у меня. — С этими словами он быстро вышел из комнаты.

Сердце Питера громко билось. Ну, наконец-то открылся какой-то просвет. Он слышал, как профессор разговаривает сам с собой в соседней комнате. Было слышно, как выдвигаются и задвигаются какие-то ящики.

И вот, наконец, до него донеслось торжествующее:

— Ага!

Джонс вернулся в кабинет, размахивая папкой, и Питер тут же бросился ему навстречу.

— Хранил их все. Тут масса полезных сведений, могут пригодиться для начинающих студентов.

— Спасибо. — Это слово не могло в полной мере передать благодарность, которую испытывал сейчас Питер к этому человеку. С трудом подавляя нетерпение, он схватил протянутую ему папку и уселся в кресло. И начал читать... и нашел! Вот оно! Он даже заморгал, словно глазам своим не веря. Потом принялся читать снова, стараясь запомнить каждое слово: «Довелось столкнуться с весьма любопытной группой туземцев, которых называют здесь „людьми с обезьяньей кровью“. Как раз во время нашего пребывания там их изучала группа американских биологов. Масса новых, интересных фактов. Вообще, мне кажется, в тропиках столько болезней, что и целой жизни не хватит на их изучение и поиски лекарства от них».

Никаких имен. Ни слова о страшном вирусе. Но разве не вспомнила она эту поездку в Перу, когда получила для исследования этот новый вирус?

Питер поднялся из кресла.

— Огромное вам спасибо, профессор Джонс.

— Это то, что вы искали?

— Вполне возможно, — уклончиво ответил Питер. — Могу я взять эти бумаги?

— Вы уж извините, но нет. Они часть моего архива.

Питер кивнул. Впрочем, неважно, он все уже запомнил, выучил наизусть. Поспешно распрощавшись с профессором, он вышел в темную холодную ночь. И зашагал вверх по холму к зданию университета, где надеялся найти телефон-автомат.

Глава 37

12.06 дня, четверг, 23 октября

Вади аль-Фей, Ирак

В Сирийской пустыне царили холод и тишина. Вонь дизельного топлива в кузове под брезентом казалась почти невыносимой. Примостившиеся у борта Джон и Рэнди прислушались — не раздадутся ли новые выстрелы. Позади валялись потерявшие сознание охранники; во враждебной тьме, за пределами грузовика, подстерегала неизвестность.

Джон подтащил к себе поближе конфискованный у арабов автомат Калашникова. Взглянул на Рэнди. Та держала свой автомат на изготовку. Они стали всматриваться в прорехи в брезенте.

— Ничего не вижу, — пробормотал Джон. — Кроме всполохов огня и каких-то движущихся силуэтов. — Лицо его заливал пот. Шла секунда за секундой, и каждая казалась вечностью.

— Да, я тоже. А свет, он вроде бы от второго грузовика.

— Черт!..

Они опустили край брезента у борта. Шум борьбы давно стих. В зловещей тишине этой холодной ночи чудилась угроза. Единственным звуком было хриплое дыхание двух валявшихся на полу охранников, освещенных светом фар второго грузовика.

Джон покосился на Рэнди. Глаза их встретились. Он нахмурился. Она покачала головой. Он успел заметить страх в ее глазах прежде, чем она отвела их в сторону.

Сердце Джона сжалось. Лишь брезентовые стенки грузовика да два автомата Калашникова стояли сейчас между ними и тем злом, что затаилось снаружи.

— Давай откроем огонь, — сказал он Рэнди. — Похоже, выбора у нас нет.

— Как только они подойдут поближе.

Из пустыни донесся мужской голос. Он прокричал по-арабски:

— Сдавайтесь, вы окружены! Руки вверх, бросай оружие!

Рэнди быстро перевела эти слова Джону. И мрачно и многозначительно кивнула.

— Похоже, республиканские гвардейцы.

Смит тоже кивнул. Глаза его сузились. Нет, это просто невозможно, невыносимо, сидеть вот так и ждать, когда тебя уничтожат! Он осторожно отодвинул краешек брезента. И увидел, как к грузовику приближаются три темных силуэта с нацеленными на них ружьями.

— Вижу троих, — шепнул Джон. — Попробую их снять. Прекрасная мишень. Проблема только в том, что мы не знаем, кто они такие. И где все остальные?

Рэнди приподнялась и глянула в узкое отверстие над головой. От одного только прикосновения ее тела Смиту сразу стало теплее.

— Наверное, все же придется их прикончить, — мрачно заметила она. — Мы должны, просто обязаны вывезти информацию о вирусе из Ирака. Советую стрелять по ногам. Что такое жизнь каких-то бродяг или разбойников в сравнении с тем, что поставлено на кон?

Джон мрачно кивнул в ответ и сунул в щель под брезентом ствол АК-47. Прицелился, положил палец на спусковой крючок, приготовился стрелять и...

Внезапно из тьмы донесся голос:

— Рассел? Ты, что ли?

Джон и Рэнди точно окаменели. И лишь переглядывались, совершенно потрясенные.

— Ты там, Рассел? — проорал тот же голос по-английски. Вернее, на американском английском. — Если вы с тем парнем из ООН вырубили охрану, ответь. Иначе мы и в вас понаделаем дырок!..

Рэнди охватило радостное возбуждение. Она сжала плечо Смита.

— Я знаю, кто это! Слава тебе, господи! Донозо! — крикнула она, повысив голос. — Ты, что ли, свинячье рыло?

— Кто ж еще, маленькая леди!

— Да я чуть не прикончила тебя, болван ты эдакий!

Джон быстро зашептал ей на ухо:

— Только не говори им, кто я есть на самом деле. Пусть буду сотрудником ООН. Он уже верит в это, иначе бы не назвал так. Стоит мне попасть в руки американской армии, где знают, что я объявлен в розыск...

Он так и не закончил фразы, знал, ей и без того понятно, что тогда они с ним сделают. Они не дадут ему добраться до людей, убивших Софи.

— Так ты обещаешь, да, Рэнди?

— Ясное дело! — Глаза ее сердито сверкнули.

Джон понимал, что теперь должен целиком и полностью довериться ей, и при одной мысли об этом почему-то страшно занервничал. И вот оба они подошли к борту грузовика и приподняли край брезента. И Джон увидел невысокого смуглого мужчину в желто-коричневой камуфляжной форме. Строгое лицо, накачанные мускулы. В руке — «беретта». Он подошел к борту грузовика и, щурясь, переводил взгляд с Джона и Рэнди на их автоматы и на двух раненых полицейских, валявшихся в дальнем углу.

— Славная работенка, — одобрительно усмехнулся он. — Парой мерзавцев меньше, нам же легче.

Смит с Рэнди спрыгнули вниз, Рэнди крепко пожала руку Донозо.

— Всегда рады услужить. Знакомься, Марк Бонне. Джон с облегчением вздохнул — она его не выдала. Рэнди улыбнулась ему, потом вновь обернулась к Донозо.

— Марк здесь с врачебной миссией. Познакомься, Марк, это агент Габриэль Донозо. Как, черт возьми, ты нас нашел, Габби?

— Доктор Махук позвонила, как только они вас схватили. Ну и потом один из местных наших помощников засек грузовик, проезжающий по мосту над Тигром, — он обвел окрестности настороженным взглядом. — Хотелось бы повспоминать старые добрые времена, Рэнди, но кто-то мог услышать стрельбу. Так что уж лучше нам слинять, и побыстрее. — Он, сощурившись, взглянул на Джона. — Так говорите, врачебная миссия ООН?

— А я так понимаю, вы из ЦРУ? — Джон крепко пожал ему руку и улыбнулся. — Сразу же полюбил вашу контору всей душой.

Донозо окинул их обоих сочувственным взглядом.

— А вам, похоже, крепко досталось.

Они пошли вслед за Донозо и, обогнув грузовик, увидели старый советский БМП-1, на бортах которого были выведены опознавательные знаки республиканской гвардии. Он стоял под углом, блокируя дорогу. Фары его освещали крытый брезентом грузовик. На песке, привалившись к его колесам спинами, застыли фигуры багдадских полицейских и офицера. Последний был ранен в плечо и истекал кровью. Всю эту группу охраняли два агента ЦРУ, которые по внешнему виду легко могли сойти за иракцев.

— Вам известно, что они собирались с нами сделать? — спросил Смит Донозо.

— Ага. Завезти в укромное место, там убить и закопать трупы. Да так, что даже бедуины не нашли бы.

Джон приподнял брови и обменялся взглядом с Рэнди. И не заметил удивления на ее лице.

— Мне очень пригодились бы эти два Калашникова, мистер Бонне, — сказал Донозо. — И ваш, и твой тоже, маленькая леди.

Смит и Рэнди протянули ему оружие. Затем Рэнди объяснила Джону:

— Донозо всегда был нахалом и свиньей, и еще ярым женоненавистником. Вот он и придумывает мне разные противные уничижительные прозвища типа «маленькая леди», «девчушка», «лапочка». Какие только может извлечь из памяти, опираясь на свое батрацкое прошлое.

Донозо ухмыльнулся во весь рот.

— Но ей больше всего нравится «свинячье рыльце». Ножки у нее, конечно, шикарные, длинные, а вот воображение ограниченное. Ладно, пошли к машине.

— Ограниченное воображение? — возмутилась Рэнди. — А ты забыл, кто спасал твою задницу в Эль-Рияде? Где благодарность? Где уважение, наконец?

Донозо смешно надул щеки.

— Да, и правда. Как-то совершенно вылетело из памяти. — Он положил их автоматы Калашникова на кучу другого оружия, отнятого у иракцев. — Гляньте-ка, нет ли тут ваших пистолетов?

Джон быстро отыскал свою «беретту», а Рэнди пришлось изрядно порыться в куче, прежде чем она обнаружила «узи». Донозо одобрительно кивнул и зашагал к БМП. Смит с Рэнди последовали за ним.

Они расселись в машине, и Джон кивком указал на пленников.

— А с иракцами что собираетесь делать?

— Да ничего, — ответил Донозо. — Стоит только кому узнать, что они оказались здесь, в пустыне, в полицейском грузовике, и их немедля отправят на виселицу или в пыточные подвалы Хусейна. Так что будут, как миленькие, держать язык за зубами.

— Но это означает, что им лучше иметь при себе табельное оружие, когда будут возвращаться в полицейский участок, — заметил Смит.

Донозо кивнул.

— Это верно.

И вот старенький БМП снялся с места и, буксуя колесами в песке, развернулся и помчался прочь, провожаемый тоскливыми взглядами иракцев. Постепенно набирая скорость, водитель вел тяжелую машину прямо посреди узкой дороги, ведущей в глубь пустыни. Луна начала клониться к западу, звезды ярко блистали над головой. Впереди, на горизонте, показались пологие холмы, черным силуэтом вырисовывающиеся на фоне темного неба.

Но Джон смотрел назад. И видел, как иракцы вскочили и опрометью бросились к сваленному в кучу оружию, а потом — к грузовику. Но они, катившие на БМП, были уже вне пределов досягаемости. И несколько секунд спустя крытый брезентом грузовик исчез из виду. Вздымая тучи пыли, он мчался назад, к Багдаду.

— Куда мы едем? — спросила Рэнди.

— К старой доброй сторожевой заставе, построенной британцами еще во время Первой мировой, — ответил Донозо. — Теперь там, конечно, одни руины. Несколько обрушившихся стен, среди которых обитают призраки пустыни. Но на рассвете там вас подберет «харриер»[6], и вы улетите в Турцию.

— Так они не хотят, чтобы я здесь осталась, а, свинячье рыльце? — спросила его Рэнди.

Донозо замотал головой.

— Ни в коем разе, малышка. Этот хитрый шалунишка тебя скомпрометировал и едва не провалил всю операцию, черт бы его побрал! — И он многозначительно покосился на Джона. — Что ж, остается надеяться, что дело того стоило.

— Стоило, — поспешил заверить его Джон. — Скажите, у вас есть семья?

— Вообще-то есть. А почему вы спрашиваете?

— Чтобы вы поняли, насколько важно это дело. Если повезет, вы можете спасти жизни своим близким.

Агент ЦРУ покосился на Рэнди. Она кивнула, и тогда он снова взглянул на Джона.

— Что ж, раз так, я не против. Но тебе придется объясниться на эту тему в Лэнгли, малыш.

— А ты уверен, что этот «харриер» сможет забрать нас обоих? — спросила Рэнди.

— Так он же, можно сказать, голенький. Все спецоборудование снято, никаких ракет[7], один пилот. Не шибко комфортно, но для такого дела сгодится.

БМП продолжал катить по обдуваемой ветрами пустыне. Луна, свалившаяся уже к самому горизонту, отбрасывала серебристое сияние на скалы и дюны. Но все пассажиры машины по-прежнему не теряли бдительности. Взгляды их непрестанно обшаривали окрестности. Как знать, где могла подстерегать очередная опасность.

И вот к северу от дороги показались развалины. Смит пристально всматривался в них. Остатки каменных стен торчали из песка, напоминая гнилые потемневшие зубы. К ним прибило ветром скелеты кустарника, а неподалеку рос усыпанный колючками тамариск, верный признак того, что где-то рядом, под слоем серого песка и солончаками, находится вода.

Донозо приказал водителю охранять бронемашину, и все они уселись под стенами, укутавшись в легкие одеяла, чтобы было легче переждать холодную звездную ночь. В сухом воздухе попахивало солью, все страшно устали. Некоторые быстро уснули, и их тихое похрапывание сливалось с шелестом ветра в сухих ветвях тамариска. Но ни Рэнди, ни Джону не спалось.

Он смотрел на девушку, примостившуюся в тени у развалин. Сидел, откинув голову на камень, и видел, как быстро меняется ее лицо, отражающее целую гамму эмоций. Точно это было не лицо, а музыкальный инструмент. Вот и Софи была в точности такой же. Все, что она чувствовала, тут же отражалось на лице. Ему, человеку, довольно сдержанному во всех внешних проявлениях, страшно нравилось в ней это качество. Нет, Рэнди, конечно, куда сдержанней Софи, что и понятно. Она — профессиональный агент. Ее долго учили и тренировали, чтобы не демонстрировала своих истинных чувств. Но сегодняшний день стал исключением. Сегодня она оплакивала страшную утрату, и, видя ее страдания, Джон не мог не сострадать ей.

Вот Рэнди закрыла глаза, подавленная горем. И облик старшей сестры тут же предстал перед ней. Она так ясно видела каждую ее черточку — тонко очерченное лицо, нежно заостренный подбородок, длинные шелковистые волосы, собранные в конский хвост. Вот образ Софи улыбнулся ей, Рэнди с трудом подавила рыдания. Я так виновата перед тобой, Софи! Прости, что меня не было рядом.

И тут вдруг из прошлого выплыли самые дорогие и сокровенные вспоминания. И Рэнди радостно погрузилась в них, в надежде на утешение. Завтраки — вот что запомнилось лучше всего. Ей казалось, что она снова вдыхает упоительный аромат кофе «Максвелл Хаус», слышит веселую болтовню родителей, сбегает вместе с Софи вниз по лестнице, чтобы присоединиться к ним за столом. А вечером — пикники и роскошные закаты над Тихим океаном, от их красоты замирало сердце. Она вспомнила, как весело играли они с сестрой в «классики» и кукол Барби, вспомнила шутки отца и добрые руки матери.

Но над всеми воспоминаниями о детстве доминировало их сходство с сестрой. Люди отмечали это с самых ранних лет, а Рэнди с Софи воспринимали это как нечто само собой разумеющееся. Господь наградил их уникальной комбинацией генетических факторов — обе были блондинками, но не с голубыми, а карими глазами. Темно-карими, почти черными. Маме это очень нравилось. И чтобы дочери могли наглядно проследить параллель со столь необычным сочетанием цветов в природе, посадила возле их дома в Санта Барбаре, в Калифорнии, гибискусы с кремовыми лепестками и темными глазками. Каждое лето эти цветы распускались и благоухали на всю округу.

Видимо, именно эти цветы и пробудили в Софи интерес к биологии, а поразительной красоты виды, открывавшиеся с террасы на необъятный Тихий океан, пробудили в Рэнди жгучее желание узнать, что лежит там, за горизонтом. Семья их владела двумя домами — один находился в Санта Барбаре, второй — в Мэриленде, в Чисапик Бей. Отец был биологом, изучал морскую флору и фауну, много путешествовал, и Рэнди с сестрой и мамой часто сопровождали его в поездках.

Кто знает, когда человек принимает решение, кем ему стать в этой жизни? Для Рэнди оно начало формироваться именно во время этих поездок. Особенно поразили ее Средиземноморье и некоторые другие далекие моря и страны, куда ездил отец. И постепенно ей стало нравиться познавать неизведанное, встречаться с незнакомыми и необычными людьми. А потом она уже просто не мыслила себе жизни без всего этого.

Рэнди проявляла незаурядные способности в изучении иностранных языков, и ей удалось получить стипендию в Гарварде, отлично закончить его, став обладательницей степени бакалавра. Затем блестящее знание испанского помогло получить должность в правительственных структурах, и ее направили на работу в Колумбию. И везде, где бы она ни оказалась, она поступала на дополнительные языковые курсы и вскоре свободно владела семью языками. Именно в Колумбии ее и завербовали в ЦРУ. Вскоре Рэнди превратилась в ценного агента по сбору самой разнообразной информации — тут сыграли роль и знание языков, и общительный характер, и образованность. На опасные спецзадания ее, разумеется, не посылали... но тут вдруг в Сомали погиб Майк.

И не от пули или ножа, но от невидимого глазом вируса, который привел к столь мучительному и ужасному концу. Даже теперь, при одной только мысли об этом, у нее перехватывало в горле, а сердце жгла тоска по несостоявшейся их с Майком жизни.

И постепенно она начала все нетерпимее относиться к несправедливостям бытия. Повсюду, куда ни поедешь, голодные, больные люди. Люди, которым бесконечно лгут, а их свободы и права постоянно попираются. Это приводило ее в бешенство. Рэнди замкнулась в себе, работа стала всем в ее жизни. Раз Майка у нее больше нет, единственно важным и значимым стало стремление сделать этот мир хоть чуточку лучше.

Но ей так и не удалось сделать этот мир безопасней для родной сестры.

Рэнди глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Надо взять себя в руки. У нее есть цель. Она знала, что в глубине души никогда не простит Смита, возможно, никогда не будет доверять ему полностью, но это сейчас не самое главное.

Сейчас он ей нужен.

Она поднялась и с накинутым на плечи одеялом оглядела спящих мужчин. Затем, так и не расставаясь с «узи», двинулась туда, где находился Джон. И прилегла рядом с ним. Тот поднял голову, посмотрел на нее.

— Ты как, в порядке? — спросил он.

В голосе его звучали искренняя теплота и озабоченность. Но Рэнди решила не придавать этому значения. Она прошептала:

— Хочу, чтобы ты понял одну вещь, раз и навсегда. Умом я понимаю, что ты вовсе не хотел убивать Майка. Лихорадку «Ласса» очень трудно отличить от малярии, особенно на первом ее этапе. Скорее всего она бы все равно его убила. Но если бы ты вовремя поставил правильный диагноз и запросил помощи, его можно было бы спасти. Хотя бы попытаться.

— Рэнди!

— Тс-с... Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить тебя. Слишком уж самоуверенным ты всегда был. Слишком категоричным. Можно подумать, знал и понимал все на свете.

— Да, пожалуй, ты права. Только теперь понимаю, насколько невежественен я был. Как, впрочем, и большинство военных врачей, приезжавших лечить редкие тропические болезни, — он устало вздохнул. — Я допустил ошибку. Фатальную ошибку. Но не потому, что был невнимателен или не старался. Я просто не знал. Это не оправдание, это просто объяснение случившегося. Лихорадку «Ласса» до сих пор принимают за малярию. Я пытался объяснить тебе, чем была для меня смерть Майка. Что именно она послужила причиной перевода во ВМИИЗ, где я мог специализироваться по инфекционным заболеваниям. Мне казалось, что только таким образом я могу хоть как-то восполнить эту утрату, постараться сделать все, что в моих силах, чтобы не допускать подобных случаев впредь, с другими врачами. Мне страшно жаль, что Майк умер, я сожалею, что не смог помочь ему, — он поднял глаза на Рэнди. — В самом слове «смерть» заключена чертовская безысходность.

Она уловила боль, звучавшую в его голосе, и поняла, что он, должно быть, снова вспомнил Софи. И ей захотелось простить его, забыть обо всем этом, но она не могла. Несмотря на искреннее раскаяние, Смит, как ей казалось, оставался все тем же старым ковбоем, безрассудно галопирующим по жизни и преследующим только свои личные интересы.

Впрочем, и это теперь не имело значения.

— У меня к тебе предложение.

Джон скрестил руки на груди и нахмурился.

— Валяй, выкладывай.

— Ты хочешь выяснить, кто убил Софи. Я тоже этого хочу. И мне нужны твои знания ученого, чтобы помочь выследить людей, стоящих за всей этой историей с вирусом. А тебе нужны мои связи и возможности. Вместе мы составим неплохую команду.

Джон изучал ее лицо. Господи, до чего же она похожа на Софи! И голос похож, только она подпускает в него суровости. Работать с ней... что ж, очень заманчивое и одновременно опасное предложение. Да он просто не сможет глядеть на нее и не вспоминать при этом Софи, всякий раз испытывая при этом жгучую боль. Нет, он понимает, жизнь должна продолжаться. Но когда рядом будет Рэнди, получится ли у него? Они так похожи, словно близнецы. Он любил Софи. А Рэнди никогда не любил и не полюбит. И, работая с ней, постоянно будет испытывать эту муку.

— Ты ничего не можешь для меня сделать, — сказал он после долгой паузы. — Меня не слишком греет эта идея. Спасибо, конечно, но я отказываюсь.

— Речь идет не о тебе или мне, — грубо перебила его она. — Дело в Софи и миллионах людей, которые могут погибнуть.

— Нет, именно что о тебе и мне, — возразил он. — Мы просто не сможем работать вместе. А потому ничего у нас не получится. И любая моя попытка докопаться до сути утонет в бесконечных спорах и чувстве горечи, — говорил он тихо и грустно, словно рассуждая сам с собой. — Постарайся это понять. И знай: я вовсе не тот легкомысленный авантюрист, каким ты меня всегда считала. И думаю только об одном — о Софи и о том, как остановить ее убийц. Ты, если хочешь, можешь до конца жизни носить в своем сердце гнев и обиду на Джона Смита. А у меня просто нет на это времени. Есть куда более важные дела. Я собираюсь остановить эту банду выродков, и мне для этого вовсе не требуется твоя помощь.

У Рэнди перехватило дыхание. Она не думала, что столь откровенно выказывает ему свою неприязнь. Она вовсе не хотела этого. И она тут же почувствовала угрызения совести, но повиниться перед Джоном просто не было сил.

— А знаешь, ведь я могу тебя сдать. Прямо сейчас подойти к Донозо, шепнуть ему на ушко. И по прибытии в Турцию тебя будет ждать военная полиция. И нечего так на меня смотреть, Джон! Я просто демонстрирую тебе альтернативу. Ты говоришь, что обойдешься и без меня. Я говорю: не получится! Но суть в том, что я не играю с людьми в подлые игры, особенно с теми, кого уважаю. А я зауважала тебя, увидев, как ты повел себя тогда, в Багдаде. Что, в свою очередь, означает следующее: даже если мы и не будем работать вместе, я ничего не скажу Донозо. — Она умолкла на секунду, затем нерешительно добавила: — Софи тебя любила. Для меня это важно. Мне кажется, я никогда не переживу смерть Майка, но это не должно мешать нашему сотрудничеству. Ну, к примеру, что ты собираешься делать, как только попадешь в США?

Смит потер щетинистый подбородок. И тут вдруг его осенило:

— А ты поможешь мне попасть в Соединенные Штаты?

— Конечно. Нет проблем. Мне предоставят для перелета транспортный или военный самолет. Возьму тебя с собой. Документы сотрудника ООН будут как нельзя кстати.

Смит кивнул.

— А как считаешь, можно ли до прибытия домой раздобыть где-нибудь компьютер с модемом?

— Ну, пожалуй. И надолго он тебе нужен?

— Если повезет, всего на полчаса. Нужно проверить один вэб-сайт, узнать, где мои друзья назначили встречу. В мое отсутствие они должны были выяснить кое-какие детали всей этой истории. Если, конечно, они целы и невредимы.

— Понимаю.

Рэнди смотрела на Смита, удивленная и обрадованная его прагматизмом. А он оказался куда сложнее, чем она предполагала. Мало того — намного решительнее.

И она ужебыла готова перед ним извиниться, как вдруг Джон сказал:

— Ты устала. По лицу видно. Попробуй, поспи немного. Завтра у нас очень трудный день.

Нет, у этого человека в жилах не кровь, а лед. Но именно это ей и было нужно. Он косвенным образом давал понять, что согласен работать с нею. И Рэнди отвернулась и, закрыв глаза, стала молиться про себя, чтобы им повезло.