Дом на цилиндрах

Глава X Возвращение

Итак, что делать дальше? Ехать домой? Но у меня нет ключей, да и, наверное, это первое место, которое будет держать под особым наблюдением Хельман. Направиться сейчас в квартиру отбывшего в командировку друга? Та же проблема. И тут мне почему-то стало очевидным, что можно посетить Бориса Захаровича и его горластую трубу. О нашем знакомстве вряд ли мог узнать кто-то посторонний, да и дельный совет мне вовсе не помешал бы. Я смутно помнил, что до Жуковского ходят какие-то автобусы, но ни номеров, ни мест остановок не знал, поэтому решил, что не случится абсолютно ничего страшного, если я совершу путь на электричке, тем более что торопиться мне абсолютно некуда.

Спустившись вниз, я сразу оказался зажат в толпе, двигающейся почему-то в четырёх направлениях одновременно. Стало жарче, если такое вообще могло быть, и в нос вместе с гарью ударил резкий удушливый запах жареных кур. Особого ветра не ощущалось, но указатель, висевший напротив, почему-то нещадно качался из стороны в сторону — никогда не приходилось видеть ничего подобного. Может, кто-то подпрыгнул и ударил по нему или случайно задел чем-то длинным? Впрочем, неважно. С трудом обойдя семью с массой сумок, я втиснулся в двери налево и, пройдя черепашьим шагом немного вперёд, чуть не рухнул, не заметив под ногами невысокую лестницу. Дальше шла палатка с какими-то резиновыми страшилками и, как ни удивительно, иконами, но мой путь лежал дальше — к кассам и, через турникеты, под причудливую крышу вокзала, которая защищала от парящего солнца, но не царящей вокруг духоты.

Пока я проделал эти незамысловатые действия, взмок настолько, что казалось, будто меня окатили ведром воды. К сожалению, в карманах не было платка, а денежные купюры явно под эти цели не годились, поэтому я встал в тамбуре электрички, отправляющейся до платформы «Сорок седьмой километр» через несколько минут, и просто ждал, приметив одиноко оставленную в углу пивную бутылку. Вообще-то меня всегда раздражали люди, которые что-то суют в двери поезда, однако в такой духоте это показалось единственной возможностью хоть как-то освежиться. Правда, рядом находилась туалетная кабинка, и хотя, как я знал, в Москве и области действовала санитарная зона, запахи из-за грязной запертой двери неслись ещё те. Тем не менее, заглянув сквозь окна двери через состав, я увидел в соседнем тамбуре группу весёлых и явно пьяных молодых людей, поэтому посчитал своё нахождение там, где есть, меньшим из зол.

Мимо медленно продефилировал грузный машинист, которого по синей рубашке с большим пятном пота на спине я сначала принял за работника милиции, и только потом разглядел небольшие железнодорожные погоны. Кажется, жара измочалила его настолько, что он шёл в полубессознательном состоянии и в любой момент мог упасть в обморок. Оставалось надеяться, что это не он будет машинистом. Впрочем, как я сразу же сам себе напомнил, в кабине обязательно должен находиться второй человек: он, как правило, выходит, обозревает платформу и нажимает кнопку закрытия дверей, приговаривая: «Трогай». Не могут же оба одновременно отключиться? Нет, конечно, это просто жара, а не какой-нибудь газ.

Захрипел громкоговоритель, привычно предупредил о бдительности, возможности терактов на транспорте и внимательности к огню и сообщил, что следующая станция Электрозаводская. Я аккуратно перекатил ногами пивную бутылку к самым дверям и в последний момент столкнулся с вбежавшей в электричку бабушкой, явно представляющей какой-то храм. Она осуждающе на меня посмотрела, что-то пробормотала впалыми сморщенными губами и, войдя в вагон, начала громко рассказывать о каких-то церковных праздниках, выпавших именно на сегодня, завершив малопонятно к чему относящей информацией, что службу ведёт блаженный Кондрат. Тем не менее многие пассажиры зашевелились и начали дружно подавать ей в небольшой чёрный ящичек, на котором со всех сторон были неровно нарисованы кресты. Я оторвался от созерцания этого удручающего зрелища, несомненно, направленного на восстановление или расцвет какого-нибудь очередного храма, которыми и так всё было запружено вокруг. С сожалением подумав, что эти люди могли бы потратить эти деньги на несоизмеримо более нужные и важные вещи, я подошёл к двери и, встав чуть боком, начал наслаждаться небольшим ветерком. На голых руках, как нарывы, вздулись огромные волдыри пота, которые я, содрогнувшись, вытер о брюки и постарался не обращать внимания на липкий блеск кожи. Надо будет, как выйду, купить каких-нибудь гигиенических салфеток и бутылочку воды, иначе могу и не дойти. А вот курить не хотелось точно, разве что немного вздремнуть.

За окном проносилась каменная стена, выкрашенная в светло-зелёный цвет, потом потянулся какой-то тёмно-коричневый помятый забор, вроде бы из металлических листов, а за ним, на фоне привычных городских построек, возникла странная картина. Наверное, это было что-то вроде фабрики, только непонятно чего: высоченные светло-жёлтые цилиндры венчались миниатюрными домиками, соединёнными угловатыми переходами с множеством небольших окошек. Наверное, там проходили какие-то транспортные линии, но более внятных идей не возникало. Огороженная территория была гигантской, но практически пустой — удивительное для Москвы дело, где каждый метр земли ценился буквально на вес золота. Значит, всё-таки здесь производят что-то нужное и важное, однако нигде не было ни дымка, ни движения, ни электрического света. Высокая красная труба и та выглядела поросшей мхом и давно не используемой. Что же это? Пока я размышлял, удивительные строения остались позади, и их сменил привычный городской пейзаж с широкими улицами, домами и не прекращаемой столичной суетой. То же, что я увидел, представлялось словно некий призрак, возникший и пропавший, но чем-то неуловимо манящий и обещающий много интересного. Хотя, пожалуй, кроме этого, по дороге мне не встретилось ничего более-менее достойного внимания, за исключением разве что множества людей, которые предпочитали путешествовать на электричке с велосипедами. Их с трудом вносили, пытались прислонить хотя бы более-менее устойчиво, но в конце концов неизменно придерживали руками или подвязывали верёвкой к ручке двери, ведущей в кабину машинистов. А ближе к моей станции рассмешил забавный щит напротив храма, выкрашенного, как ни странно, в стиле оформления железной дороги этого направления. На нём были выведены большие чёрные буквы: «Поставь свечку, чтобы путь был добрый». Приходилось лишний раз удивляться оборотистости этой братии в плане придумывания способов сравнительно честного отъёма средств у граждан.

А когда осталась позади платформа Быково, состав качнулся и начал быстро набирать скорость. Это хорошо — стало намного свежее, пусть я практически и был на месте, но в то же время начало что-то смутно беспокоить. С какой скоростью едет электричка? Вот параллельно рельсам узкое свободное шоссе, по которому мчатся редкие автомобили. Но мы их всё быстрее обгоняем. Нормально это или нет? Я не мог быть объективным в оценке ситуации, так как не часто ездил на электричках, но зародившаяся во мне паника и омерзительное липкое чувство, что опять всё не так, успело не просто прокрасться внутрь, а и разлиться по всему телу, отчего по коже стали расходиться удивительно холодные мурашки. Теперь я не праздно смотрел по сторонам, а с нетерпением ждал следующей платформы. Остановится на ней поезд или нет? Уж слишком велика скорость и не чувствуется, чтобы состав начинал тормозить.

Перед глазами замелькала выложенная узорчатыми камнями Ильинская, потом остался позади храм, где, кажется, только вчера мы встречались с Андреем, а электричка продолжала безо всяких комментариев движение вперёд. А ведь за время пути по громкой связи было неоднократно объявлено, что поезд следует со всеми остановками. Что же происходит, и не разумнее всё-таки было поехать на такси, благо денег на это более чем хватало? Я заглянул в вагон через стёкла дверей и убедился, что там всё, как и ожидалось: паника. Однако, как ни странно, народ почему-то рвался исключительно в противоположный тамбур, а ко мне неторопливо и как-то обречённо приближался тучный мужчина среднего возраста с непомерно большими очками на кажущейся совсем маленькой, по сравнению с колышущимся животом, голове. Он смотрел куда-то неопределённо вперёд и, встретившись глазами со мной, кивнул. К чему бы это? Посторонившись, я отошёл к зажатой дверьми бутылкой и убедился, что толстяк настроен поговорить, но отнюдь не из страха.

— Добрый день! Как быстро мчится поезд… — раскатисто произнёс он и натянуто улыбнулся.

— Да уж, что-то явно случилось! — ответил я и вдруг почувствовал, что очень хочу оказаться в другом тамбуре, пусть и посреди давки, только не с этим странным человеком.

— Как думаете, Кратово скоро будет?

— Мне вообще-то на Отдых, но тут всё недалеко…

— Уверен, доберётесь! Меня, кстати, зовут Лев, — он почему-то похлопал себя по животу и рассмеялся. — Скорее уж надо бы назвать медведем или бегемотом.

— Просто набрали немного лишнего веса, с каждым может случиться… — неопределённо ответил я, с удовольствием видя, что Лев медленно подходит к противоположным дверям и нерешительно заглядывает куда-то вниз.

Тем временем в толстых линзах очков попутчика отразилась название платформы Отдых, потом ещё одно и за окном снова показались гаражи и невысокие дома.

— Должно быть, близко… — Толстяк сглотнул и очень внимательно посмотрел на меня.

— Если вы о Кратово, то да. Но с такими делами вряд ли мы остановимся и там. Кстати, вы заметили, почему-то весь народ давится в соседнем тамбуре, а мы тут с вами как-то прохлаждаемся. Может быть, там есть нечто такое, что мы упускаем? — Я повёл рукой и непроизвольно сжал её в кулак.

— Ничего там эдакого нет, будьте спокойны. Повскакивали пассажиры, видят, я собой всю дорогу перегородил, одному даже пришлось в рожу дать, и все побежали в другую сторону. Даже стоп-кран дёргали… — Здесь Лев чему-то сладко улыбнулся. — Но не тут-то было. Сами можете убедиться!

Он протянул свою здоровенную руку и дёрнул красный облупленный рычаг. Действительно, ничего не случилось — только бирка с куском проволоки отлетела и мягко ударилась мне по брюкам.

— Вот так-то! — в голосе попутчика слышалось удовлетворение, и я невольно подумал о том, что он не просто какой-то странный, а, пожалуй, имеющий самое непосредственное отношение ко всему происходящему.

— А вы сами-то, как думаете выбираться из этой переделки? — мой вопрос прозвучал осторожно, но голос задрожал.

— Я-то? Да как уж получится. Может, и вовсе никак… — Лев хохотнул, и в то же мгновение его лицо осунулось, а большие очки съехали на блестящий от пота короткий нос. — Давайте-ка я лучше вас подстрахую, чтобы какой беды не вышло!

— Что это вы имеете в виду?

Я хотел попятиться назад, но упёрся спиной в приоткрытые двери. Из них шёл поток восхитительного холодного воздуха, который перемешивал царящий в поезде туман и создавал какие-то причудливые тени. Вот и теперь лицо попутчика неожиданно показалось мне очень похожим на того демона, который преследовал меня в дыму всё последнее время. А расплывающиеся очки казались странными и слишком напоминали Валерины — именно те, что привозила показать мне Аня.

Лев начал приближаться и ещё до того, как я осознал, что сопротивляться этой горе жира просто бесполезно, крепко обхватил меня за руки и прижал к себе, дыша в лицо смрадным запахом жареных семечек. У меня мелькнула даже совершенно неуместная в складывающихся обстоятельствах мысль: и как это ему вообще в такую жару они в рот полезли? А в следующее мгновение состав сильно тряхнуло, раздался скрежет, я почувствовал, как валюсь вместе с попутчиком куда-то вперёд, потом всё вокруг ещё раз содрогнулось, раздались истошные крики, звон стекла и неприятный, нарастающий, словно пульсирующий звук. Потом он резко оборвался, вагон слегка качнуло и всё прекратилось.

Чувствуя боль в руке и левом боку, я с трудом поднялся с тела попутчика, за головой которого, ставшей без слетевших очков совсем миниатюрной, разливалось что-то, похожее на кровь. Возможно, он ударился о распахнувшуюся металлическую дверь щитка или столкнулся с чем-то ещё, но, несомненно, своими последними действиями спас мне жизнь и смягчил удар. Я нерешительно нагнулся над ним и убедился, что Лев умер, как и многие, унеся с собой в могилу тайну того, что и почему здесь случилось. В том, что к крушению поезда имеет непосредственное отношение Хельман, я даже не сомневался. Конечно, он, кто же ещё? Сначала метро, а теперь вот ещё, для ровного счёта, и электричка. Я с трудом выпрямился на расположившемся под углом полу и оглянулся: двери сзади упирались в светло-коричневую брусчатку, впереди — были перекошены и топорщились пугающими осколками стекла. Нет, здесь точно не хотелось выбираться. Поэтому я аккуратно прошёл в вагон и убедился, что одно из окон в центре справа выглядит вполне безопасно, чтобы в него пролезть. В дальнем тамбуре чувствовалось какое-то шевеление, и я на мгновение остановил взгляд на молодой девушке, бездыханно висящей в вывороченной двери, с тела которой сочилась кровь. Потом, мотнув головой, я, хрустя осколками, уцепился за горячую чёрную резиновую окантовку и, опёршись здоровой ногой, свесился наружу.

— Ещё один! Смотрите! — На меня указывало пальцами несколько подростков, видимо, прибежавших смотреть на катастрофу и усиленно щёлкающих «мыльницами». — Вам нужна помощь? Сами спуститесь?

Я вытянул руку вперёд и кивнул, заверяя, что как-нибудь справлюсь и без них. Потом уцепился за тяжёлое неповоротливое колесо, гулко ударил ногой по чему-то металлическому и тяжело спрыгнул на землю. Да, ну и приключеньице. Если Хельман будет развлекать меня так же и дальше, то я буду покойником в самое ближайшее время! Сделав шаг, я почувствовал, что ноги задрожали и больше не держат меня, что вынудило тут же опуститься на пригорок с выжженной травой.

— Хотите воды? Мы только что вызвали скорую и милицию! — дружелюбно улыбнулась мне нерешительно подошедшая девушка и протянула пластиковую бутылку.

— Да, большое спасибо. — Я сделал несколько больших глотков, потом полил себе голову и растёр почерневшие и расцарапанные руки. — Ты меня очень выручила. На лице много ссадин? Кровь есть?

Девушка подошла поближе и критически меня осмотрела:

— Да вроде ничего такого. Просто выглядите помято и вот нога разодрана. Могу я ещё чем-то помочь?

— Нет-нет, ты и так сделала очень много… — заверил я и, выдохнув, приподнялся.

Постояв какое-то время, и лишь слегка покачиваясь, я убедился, что в принципе могу снова идти самостоятельно, но, сделав шаг, услышал окрик:

— Эй, куда же вы? Сейчас будет скорая!

— Я, пожалуй, не стану дожидаться… — попытался улыбнуться я молодым людям. — Думаю, я отделался лишь царапинами. А вот вы, вместо того чтобы стоять и снимать, лучше бы помогли людям в вагонах!

Подростки некоторое время смотрели на меня, а потом, пригибаясь, пошли в сторону лежащих неровными кучами вагонов. В общем-то, ничем не примечательное зрелище: просто уставший от долгого пути и решивший немного передохнуть лежащий состав. Насколько было видно, никакого огня или задымления не было, однако, если все эти специальные службы не поторопятся, несомненно, многие оставшиеся в живых люди попросту задохнуться в раскалённом солнцем металле и смоге. Однако я для них ничего сделать не мог, еле-еле сам держался на ногах.

Шаг, ещё шаг… Я начал удаляться от места трагедии, подозревая, что теперь у милиции возникнут ко мне дополнительные вопросы, раз за такой короткий срок успел засветиться сразу в двух крупномасштабных делах. А без Андрея выпутаться из такой истории будет, конечно, совсем не просто, однако сейчас стоило думать совсем о другом: как бы скорее всё прекратить и вернуться к нормальной жизни. Хотя сможет ли она быть такой после всех этих смертей, виновником которых с полным основанием можно было назвать именно меня? Пусть невольно, но я позволил забрать жизни всех этих людей, а если всё же поехал бы на машине и было суждено случиться чему-то подобному, то, скорее всего, жертв оказалось бы намного меньше. Но раз это не просто зловещее совпадение (чему, наверное, я не поверил бы даже при отсутствии толстяка), значит, за каждым моим шагом продолжают следить. Странно, но моя интуиция ничего такого не подсказала. Хотя, разумеется, было наивно надеяться, что, любезно доставив до Казанского вокзала, меня оставили одного, — слишком уж много сил потратил кто-то на всё происходящее, чтобы просто так бросить на произвол судьбы любимую игрушку. Тогда что же делать?

Я прошёл мимо огороженных высоким забором коттеджей и понял, что прекрасно знаю это место: слева, если пройти минут десять, было Кратовское озеро, направо — Жуковский, а где-то за ним Тиндо. Только ехать ли теперь к Борису Захаровичу? Сомнительно, чтобы мне это что-то дало, кроме передышки, а вот подставить человека под удар можно вполне. Конечно, вообще не факт, что он ещё жив… Хельман мог всё-таки каким-то образом узнать об этом знакомстве, однако если с ним всё в порядке, то мой визит в Жуковский, наверное, однозначно подписывал бы смертный приговор. Нет, хватит, я больше никого не хочу вмешивать в такие дела!

Коттеджи сменились плотными зарослями кустов, и в какой-то момент (мне показалось, что это награда за все мои страдания) наконец-то полил дождь. Но вскоре я понял, что это был всего лишь треск сухих листьев, которые нещадно рвал раскалённый ветер и бросал мне в лицо. Зато впереди показалось шоссе, а значит при определённой доле везения я могу куда-нибудь отсюда уехать. Только куда? Раз Жуковский отпадал, то, пожалуй, ничего, кроме дома, и не оставалось. Пусть у меня нет ключей — просто неожиданно остро захотелось вновь оказаться в Тиндо, подпитаться, что ли, его энергией и, возможно, прийти к какому-то решению. Конечно, как и у всех, у меня было множество знакомых, к которым можно было стукнуться, однако за сегодня всё же произошло достаточно смертей и на этом необходимо остановиться.

Выбравшись из зарослей, я чуть не оступился на дымящей пылью обочине и, встав ближе к асфальту, поднял руку. Потом быстро опустил, убедился, что деньги в кармане целы, и снова начал голосовать. Машин на шоссе было мало, и всё больше грузовых, которые проносились мимо с оглушающим воем и обдавали приторным запахом горячего топлива. Однако про себя я сразу решил, что несмотря на усталость не буду садиться ни в первую, ни во вторую машину, которые притормозят. Уж слишком велики были опасения, что это окажется очередной подставой. Хотя, разумеется, никто не гарантировал меня от такого с третьим или четвёртым бомбилой, но так почему-то казалось даже не то что надёжнее, а правильнее. Первым притормозил старенький ушастый «Запорожец» — давненько я таких не видывал. Наверное, сидящий за рулём пожилой мужчина, выгнал его из гаража, где бережно хранил долгие годы. Ему, несмотря на крайнюю настойчивую любезность, я отказал, как и остановившемуся вскоре жигулёнку. А вот услугами машины такси, хотя это и был сорок первый «Москвич», я решил воспользоваться и, когда открывал дверь, услышал спереди и сзади нарастающий вой сирен. Несомненно, это спешили к месту катастрофы скорые и милиция. Однако нам было сейчас не по пути.

— Куда надо? — не очень-то любезно поинтересовался у меня потный парень, лихо жующий жвачку и одетый, как ни странно по такой погоде, в чёрные шорты и рубашку.

— Тиндо!

— Не… не поеду, могу только забросить в Жуковский…

Я достал из кармана пачку денег, отсчитал десять тысяч и протянул водителю:

— Думаю, этого будет достаточно, чтобы покрыть все ваши хлопоты.

— Конечно, командир. Так бы сразу и сказал! — заулыбался таксист, и вскоре мы мчались в сторону моего родного города, оставляя позади, как я надеялся, всё, что произошло на железной дороге.

— Чевой-то видок у тебя какой-то побитый? Неприятности?

— Есть немного, но, думаю, я как-нибудь справлюсь… — ответил я и отвернулся, глядя в окно.

— Ого, что-то там произошло, кажись. Может, какое возгорание опять?

Водитель пригнулся к рулю и проводил внимательным взглядом четыре машины скорой помощи и огромную пожарную, наверное, какой-то новой модели — подобной техники я не видел.

— Наверное. Такая жара! — стараясь показаться равнодушным, кивнул я и мысленно порадовался, что в машине играет диск, а не радио. Иначе, вполне возможно, у таксиста возникло бы ко мне гораздо больше вопросов.

— Это да. Прикинь, у меня даже пруд в деревне обмелел, а такого ни в жизнь не было! — Я промолчал и, похоже, водитель понял, что я не в духе для разговора. — Ладно, наслаждайся музыкой. Это Сара Бригман, мне девушка на днях подарила новый альбом, так я его и не выключаю!

Я открыл было рот: хотелось попросить что-нибудь из отечественных исполнителей, так как подобная музыка только раздражала, однако, сочтя за лучшее промолчать, я постарался отвлечься от происходящего в машине и подумать. Но как ни сосредотачивался, что делать после того, как я позвоню в собственную закрытую дверь и подёргаю ручку, определиться не мог. Единственное, что меня почему-то стало беспокоить, это наличие среди жертв железнодорожной катастрофы женщин. Ведь убив их, Хельман практически уничтожил как минимум и одного ребёнка, которого могла родить каждая. Наверняка разбил чью-то семью, оставил безутешными родителей и друзей. И всё только из-за какой-то непонятной игры со мной… Где же справедливость и почему я должен буду считать смерти всех этих людей только на своей совести? Между тем, как ни странно, без пробок мы промчались по центральной улице Жуковского, и я мельком услышал комментарий водителя:

— Труба-то и та не может работать по такой жаре. Её давно уже не было слышно и не скажу, что мне это не нравилось!

Я автоматически взглянул назад и за белым величественным зданием мэрии, кажется, мельком увидел окна квартиры Бориса Захаровича. Они показались вовсе не притягательными, а отталкивающими, и мне неожиданно показалось очень правильным, что нет необходимости останавливаться именно здесь. Дома он или нет? Какая разница, был бы жив. Дорога укачивала, и несмотря на жару я чувствовал, что начинаю засыпать. Даже орущая из динамиков музыка, казалось, становилась всё плавней и куда-то исчезала. Но ни о каком забытьи сейчас не могло быть и речи. Может быть, позже, где-нибудь возле дома или, ещё лучше, в кинотеатре — отлично, если там будет какой-нибудь длинный фильм. В этот момент я почему-то пожалел, что предложил таксисту так много денег — ведь можно было и поторговаться. А то неизвестно, как, когда и что случится дальше, но в любом случае оказаться без копейки в кармане очень бы не хотелось. Однако что сделано, то сделано. Машина везла меня мимо подмигивающих светофоров, суетящихся людей, где-то послышались гулкие удары звона колоколов церкви. Каким простым, понятным, но уже недоступным для меня казался этот привычный мир, выйти из которого оказалось легко и быстро, а вот вернуться вряд ли возможно. Всё, что пережил и ждёт впереди, я готов был с благодарностью поменять даже на судьбу вот того бомжа, пристроившегося возле урны и ищущего, видимо, пустые бутылки. Но ведь это невозможно, и такие чудеса не под силу даже Хельману, кем бы он ни был на самом деле. Вскоре машина повернула налево, миновала коровники, кладбищенскую остановку и устремилась в просвет между деревьями, где дорога казалась удивительно прямой, уходящей за горизонт, а диск солнца — прямо гигантским красным шаром. Вот бы такой снимок оставить на память. Хотя будет ли у меня в этом необходимость, даже если бы сейчас под рукой был фотоаппарат?

Я заворожённо любовался такой необычной картиной и, даже когда подъём остался далеко позади, всё ещё явственно видел это перед глазами. Потом моргнул и увидел указатель «Тиндо» — я практически был дома. Чуть дальше шоссе раздвоилось, и меня мрачно, но торжественно приветствовал привычный монумент, изображающий группу детей, столпившихся возле чего-то похожего на спутник. Когда-то я читал об истории появления этого памятника, но сейчас уже забыл. Неожиданно мне показалось, что это вовсе и не каменный шар с расходящимися лучами, а цилиндр или цистерна, которая всегда была здесь, только скрывалась до тех пор, пока я не был готов её увидеть.

— Так куда сейчас? — жвачка замерла на языке у таксиста, и его лицо стало выглядеть удивительно глупо.

— Вот на том светофоре направо, до поворота и третий дом слева мне вполне подойдёт! — ответил я, подумав, что неплохо было бы остановиться чуть поодаль… Просто так, на всякий случай.

— Как скажешь, шеф! — Водитель газанул и вскоре справа появился покосившийся указатель: улица Опалённой юности. — Приехали теперь, что ли?

— Да, вот ваши деньги. Спасибо! — я кивнул и распахнул дверь.

— Эй, командир! Коли во мне ещё какая нужда подвезти будет, звони, вот карточка!

Мне в руку всунули неприятно тонкий розоватый листок с напечатанными убористым шрифтом цифрами и короткими фразами, оканчивающимися восклицательными знаками.

— Да, может, ещё воспользуюсь! — рассеянно кивнул я и, тяжело выбравшись из такси, ещё долго стоял и смотрел вслед удаляющейся машине.

А вон и родной дом виднеется. Словно светлое пятно на фоне всего, где я побывал, пока не добрался в Тиндо. Теперь можно никуда не торопиться: действовать аккуратно, размеренно — вдруг какое озарение или неожиданная помощь меня и настигнет. При этом не стоит особенно и тормозить. Если верить водителю, мой внешний вид оставляет желать много лучшего, и интерес милиции или соседей был бы здесь вовсе неуместен. Не хватало ещё буквально в нескольких шагах от квартиры быть увезённым в неизвестность!

Наконец я подошёл к своему дому, аккуратно завернул в знакомый двор и первое, что увидел, — мрачную старую машину с большой картонной табличкой на ветровом стекле «Ритуальные услуги». Какие-то люди в тёмном стояли вокруг, и, когда я аккуратно приблизился, увидел несколько табуреток, на которых у дорожки к подъезду поставили открытый гроб, прислонив крышку рядом с доской объявлений у двери. На ней я автоматически отметил номер своей квартиры в списке должников за коммунальные услуги и грозную трёхзначную цифру. Ну с этим-то мы потом разберёмся, а вот с умершим Григорием Ивановичем, соседом с нижнего этажа, ничего поправить уже нельзя. Почему-то в первый момент я порадовался, что успел отдать ему лестницу, по которой перебирался на свой балкон, и только потом почувствовал боль утраты и мысленно вычеркнул из головы ещё одного хорошо знакомого человека. Но что это? — естественный конец или ещё один «привет» от Хельмана и предупреждение не соваться домой?

Я стоял и смотрел на строгое, чуть осунувшееся лицо покойного и тут подумал, что ни разу не видел его в пиджаке, — только вот в последний раз и довелось. Рядом кто-то всхлипывал и старческий голос вещал: «Такой был человек, внимательный, дипломатичный…» Да, опять традиционный набор всех этих пустых и однотипных слов, которые не выражают абсолютно ничего, относящегося к конкретному человеку. Но как фон, несомненно, они сейчас были необходимы. Почему-то больше всего мне не хотелось слушать давящую, звенящую тишину, которая теперь мне напоминала вой пожара и смерть Андрея. Вдруг меня тронули за руку, и сначала я никак не отреагировал — подумал, что кто-то из родных или близких покойного случайно задел и, понятно, не извинился. Ведь смерть, особенно дорогих людей, делает любого не только немного сумасшедшим и погружённым в себя, но заставляет повзрослеть и в чём-то изменить свои устоявшиеся взгляды. Слабых духом в такое время тянет к самому лёгкому и беспредметному пути — религии, где за пустыми оплаченными словами, кажется, сквозит утешение и даже некая глубина понимания события. Однако сильные натуры, понятно, делают всё, чтобы продолжать достойно жить и всегда иметь в своём сердце частичку дорого человека, а не устраивать из этого показуху и балаган.

— Дядя Кирилл! — раздался рядом свистящий шёпот, и, невольно дёрнувшись, я посмотрел вниз: справа стояла Виолетта в красивом ярком платье с цветами и касалась своими пальцами моей руки.

— Вот я и нашла тебя. Теперь не отпущу. Ты же не убежишь?

Я помотал головой и присел, обнимая девочку. Почему-то именно в этот момент мне, как никогда, захотелось заплакать, но я решил, что по отношению к Виолетте это будет абсолютно неуместным. Мы опять встретились, и это самое главное. Только как же ей удалось вырваться, да ещё и найти меня? Загадка, счастливая случайность или опять какие-то зловещие замыслы Хельмана?

— Давай-ка отойдём в сторонку… — предложил я, выпрямился, взял девочку за руку и отвёл в сторону небольшой детской площадки, где гуляла только женщина средних лет с парой мальчиков-близнецов, не отличимых ни лицом, ни одеждой.

— Я очень рад тебя видеть. Откуда ты здесь взялась? — Я вытер подрагивающими пальцами бегущие по щекам Виолетты слёзы и улыбнулся. — Наверное, соскучилась…

— Нет, меня привёз на машине тот дядя с твоей фотографией!

— И где он сейчас?

— Не знаю. Просто ушёл и просил передать, что не надо тебе идти сейчас домой… — Девочка всхлипнула и добавила: — А та тётя, с которой мы к тебе приходили, куда-то пропала и бросила меня одну. Так и знала, что она обманывала. Вот врушка!

Я кивнул и понял, что смерть Оксаны уже не имеет значения, — Андрея тоже нет. И тут обратил внимание, что на груди ребёнка висит не просто цепочка, а с крестиком. Не задумываясь, а просто увидев перед глазами яркую картинку с конвульсиями сына друга, я выбросил вперёд руку, схватил украшение и, без труда сорвав с шеи Виолетты, отбросил на асфальт.

— Ой, что ты делаешь? Не надо! — громко заголосила она, и тут к нам подбежали две пожилые женщины, до этого стоявшие у автобуса.

— Посмотрите-ка, люди, что делается. Сорвал крест и бросил. Богохульник! — набросились они на меня, тыкая костлявыми руками и глядя с неприкрытой ненавистью. — Бог всё видит! Сейчас же подними!

Я хотел было ответить, что и не подумаю, но тут Виолетта сорвалась с места, подбежала и схватила крестик, а потом бегом вернулась обратно ко мне:

— Это моей мамочки. Я буду плакать, если ты так станешь делать!

— Да что там с ним говорить. Отойди, девочка, от этого богохульника! — заголосила одна из женщин и вдруг, схватившись за грудь, замерла.

В первый момент я подумал, что у неё начался сердечный приступ, невольно отметив, как не вовремя. Однако в следующий момент она опустила голову, стала нервно ощупывать себя со всех сторон и громко прошептала:

— Где же мой нательный крест?!

Потом женщина ринулась куда-то за огороженную территорию помойки, а её подружка, не менее прытко, последовала за ней.

— Вот это бабушки бегают… — протянула Виолетта.

— Ты извини меня, просто не хочу, если возможно, чтобы ты носила эту штуку. Поверь, я беспокоюсь только за тебя! — сказал я, склоняясь к девочке.

— Это мамин… — всхлипнула в ответ она.

И тут я подумал, что, действительно, даже не поинтересовался у Николая, пока была такая возможность, родителями ребёнка. Да и он, насколько я помнил, ни словом об этом не обмолвился. Как-то нехорошо, и раз уж девочка опять со мной, вполне возможно, нам имеет смысл что-то предпринять в этом отношении. Однако, когда я осторожно поинтересовался у Виолетты, где же сейчас её папа и мама, та очень просто и спокойно ответила:

— Они на небе, с ангелами. Смотрят на меня оттуда и радуются или переживают. Думаю, тот дядя им точно не понравился, а ты очень даже…

Некоторое время я не находил, что ответить, потом прижал к себе девочку и сказал:

— Знаешь, может, пойдём отсюда куда-нибудь. Видишь, здесь такое дело…

— Да, идём. Машина стоит вот за теми деревьями!

Девочка оживилась и ткнула пальчиком в сторону поворота, где темнело двухэтажное заброшенное здание, когда-то бывшее детским садом.

— Какая машина?

— Та, в которой оставил меня этот дядя. Там и ключи висят. Он сказал, что ты умеешь ездить и обязательно меня покатаешь…

— Да, так и есть! — задумчиво кивнул головой я и, ещё раз посмотрев на гроб, увлёк ребёнка за собой.

Мы миновали недавно отремонтированную, но уже всю потрескавшуюся дорогу, повернули и я увидел тот самый «мерс», на котором Хельман забирал меня из больницы. Что же, привет, старый друг! Усевшись в приятно пахнущий чем-то освежающим салон, я убедился, что ключи действительно болтаются в замке зажигания и что-то мне напоминают. Вытащив брелок, я некоторое время внимательно его разглядывал, а потом понял, что это ключи от квартиры Олега, того самого, который отбыл в США и просил присмотреть за его квартирой. Следовательно, мне чётко озвучили, куда именно можно направиться, и от этого, собственно, ехать в этом направлении хотелось ещё меньше. Однако, в самом деле, куда же ещё податься? Снимать где-то номер — вызывать лишние подозрения, раз я теперь ещё и с маленькой девочкой. Отправиться на работу? Пожалуй, как-то не хочется — вряд ли меня там ждёт что-то интересное, да и запасного пистолета в ящике стола нет.

— Ну так что? Мы едем? — нетерпеливо спросила Виолетта, качаясь на заднем сиденье и стараясь попасть головой в проём между передними подголовниками.

— Да, наверное. А больше дядя ничего не говорил?

— Нет. Разве что, сказал, чтобы я не забыла описать тебе, куда мы с ним ездили…

— И куда же?

Девочка замерла, какое-то время с забавно сосредоточенным выражением на лице, думала, а потом улыбнулась:

— Ну, были в зоопарке! Там такие слоны и белые медведи! Я даже видела, как они купались, а потом отряхивались.

— А откуда поехали? Что вообще было с тех пор, как мы расстались? — Я откинулся на спинку и наблюдал за ребёнком в зеркало заднего вида.

— Ну я, честно говоря, не хотела об этом говорить… Плохое место, странное и там всё время за мной кто-то следил…

— Может так оказаться, что это очень важно. Поэтому всё понятно, но, пожалуйста, расскажи мне как можно подробнее! — попросил я, с болью в сердце глядя, как личико Виолетты начинает вытягиваться, и она трёт глаза — не плачет… наверное, просто они заболели от гари.

— Мы долго ехали и оказались возле таких больших зданий, как показывают в фильмах. Потом был шлагбаум, какое-то поле со светлыми камнями и пылью. Я видела странные строения, напоминающие колбы, а сверху симпатичные маленькие домики, соединённые между собой коридорами. А потом были такие большие круглые колонны и сверху несколько этажей дома. Я правду говорю, не выдумываю. Ты веришь?

— Конечно! — я кивнул головой, а сам размышлял о том, что всё это кажется удивительно знакомым. Но почему?

— Потом мы остановились, и он повёл меня к этому большому зданию. Там сбоку была дверь, мы вошли в заваленную обломками кирпичей комнату и пошли по дрожащей, громыхающей лестнице вверх. Очень долго поднимались, я совсем устала…

— Это можно понять. Уверен, что так оно и было, — сказал я, ясно увидев перед глазами Хельмана и эту маленькую девочку, карабкающуюся наверх в неизвестность.

— Потом мы вышли в комнату, а из неё на крышу и оказались высоко-высоко. А тот двухэтажный дом, который я видела снизу, оказался рядом и такой большой…

И тут у меня в голове что-то промелькнуло, и я вспомнил, как ехал на электричке и наблюдал нечто подобное недалеко от Казанского вокзала. Чтобы подтвердить или опровергнуть это, я быстро спросил:

— А какого цвета были эти колонны, или, мне кажется, более уместно назвать их цилиндры?

— Такие светло-жёлтые…

— Хорошо, продолжай, пожалуйста!

Виолетта кивнула и всхлипнула:

— Мы вошли в этот дом, и всё там было не так. Я сначала подумала, что у меня что-то случилось с глазами… Как будто смотрела через аквариумы. Размыто и непонятно. Тот дядя куда-то исчез, и я осталась одна… Кажется, бесконечно долго бродила внутри, натыкаясь на что-то, плакала, звала на помощь, но никто не приходил. Мне казалось, что я замечаю кого-то вдалеке, и он наблюдает за мной, но, может, так просто хотелось. Потом я устала, села и даже стены там были какие-то не такие. Наверное, уснула, а когда открыла глаза, рядом опять был этот дядя, который забрал меня в зоопарк. И оттуда привёз сюда…

— Так ты ничего не ела? — обеспокоено спросил я, подаваясь вперёд.

— В зоопарке мы посидели в кафе, только мне совсем не хотелось кушать. Было грустно, хотя животные понравились очень, и я не хотела никуда оттуда уходить.

— Ладно. Обещаю, когда мы со всем этим разберёмся, то вместе отправимся в зоопарк или куда-либо ещё, а пока надо заняться делом. Кстати, а где ты жила до всех этих событий?

— В детском доме. Но я не хочу туда возвращаться! Ты же не отдашь?

Я замялся и ответил успокаивающим голосом:

— Очень постараюсь, но ты уже достаточно взрослая, чтобы понять: там есть много формальностей, которые мне не в силах просто так обойти.

— Но ты же очень постараешься?

— Не сомневайся…

Девочка выдохнула, чуть-чуть улыбнулась и указала пальчиком на бардачок:

— Там ещё что-то должно для тебя быть.

Я наклонился вправо и достал единственную вещь, которая была засунута сбоку, — небольшой шуршащий пакет. В нём оказался техпаспорт на машину и выписанная на имя В. Г. Спасшегося доверенность. Надо же, какой законопослушный — и здесь всё продумано!

— Так мы поедем куда-нибудь подальше отсюда? А то я волнуюсь, что тот дядя вернётся и опять заберёт меня в это странное место. Не хочу там больше никогда оказаться!

— Да-да. Только последний на сейчас вопрос: тот мужчина ушёл отсюда пешком?

— Конечно. А как же ещё? — Виолетта удивлённо посмотрела на меня и покачала головой. — Он хоть и странный, но не может летать или ещё что-то там.

— Вот и хорошо, иначе было бы намного сложнее! — кивнул я и завёл двигатель. — Сейчас мы поедем в одно удобное место, там передохнём и ещё раз всё обсудим, чтобы поскорее закончить.

— Только позаботься обо мне, ладно?

— Можешь быть уверена во мне!

Я вывернул руль и медленно поехал вдоль своего дома, глядя, как гроб грузят в автобус, и, кажется, даже различая заунывный плач. С чувством неожиданного удовлетворения я увидел, что здесь нет никого, кто мог бы оказаться священником, и это вызывало странное успокоение — значит, всё идёт теперь так, как надо. Хватит с меня этих кошмаров с церковью, крестов из дыма и ужасных монстров, которые за ними таятся. Хочется, чтобы наконец-то наступила белая полоса и продлилась как можно дольше.