По обеим сторонам реки, как высокие коричневые стены, подымались скалы. Сжатая этими отвесными ржавыми стенами, река текла здесь по мелкому каменистому дну. Я шел по узенькой тропинке, и острый щебень колол мне пятки. За поворотом реки я увидел белые стены хаты, в которой жила Галя. Низенькая, крытая камышом, эта хата стояла на отшибе, прислоненная к скале. Вблизи домиков больше не было. Только на самом верху, на скале, где чернели остроконечные, с зубчатыми венчиками башни Старой крепости, виднелись белые хатки предместья Подзамче, стога желтой соломы, длинные кирпичные постройки паровой мельницы. Нижний пустынный берег реки, по которому я шел, назывался Выдровка. Раньше тут было много выдря. Они селились в скалистых норах над самой рекой.
Я остановился у плетня и, постояв так минуты две, крикнул:
– Галя!
Наверху у крепости заскрипели колеса подводы. В Галиной хате было тихо.
– Галя-а-а! – сложив лодочкой ладони, чуть погромче крикнул я.
В сенях звякнула клямка, и на пороге хаты появился Галин отец – лысый Кушнир.
Мне сразу захотелось спрятаться под плетнем. Но было уже поздно. Кушнир спускался по двору ко мне.
Подойдя к калитке, он облокотился на деревянную перекладину, вынул изо рта прокуренную трубку и тихо спросил:
– Чего кричишь?
– Да мне Галю нужно.
– Галю? – удивился Кушнир. – Смотри ты! Кавалер! Плохо, брат, дело. Гали нет!
– А где же она?
– Где?.. – Кушнир помолчал, затянулся, выпустил носом две струйки дыма и затем, выколачивая о плетень трубку, спокойно сказал: – А по воду пошла. На ту сторону. Вот если ты настоящий кавалер и не лентяй, беги навстречу. Поможешь ей воду нести…
Не оглядываясь на старика, я перебрался по камням через быструю и мелкую реку, которая сразу же за Галиной хатой сворачивала и затем, пенясь, мчалась в черный тоннель под крепостным мостом, чтобы вырваться на другой стороне белым, кипящим водопадом.
Перебравшись через реку, я подбежал к лестнице. Она подымалась по скалам к мосту.
Наконец я взобрался на улицу, что спускалась из города на крепостной мост. Гали наверху не было. Я отдышался, перешел мощенную круглыми булыжниками улицу и посмотрел вниз. Отсюда я увидел другую часть города – Карвасары, белый пенящийся водопад, переброшенную через него рядом с высоким крепостным мостом деревянную кладочку, широкий спокойный разлив реки за водопадом, скалистые, поросшие желтой медуницей и дерезой берега Смотрича. Внизу, к водопаду, вела выщербленная лесенка без перил. Гали на лестнице не было. Наверное, она еще возится около колодца. А колодец отсюда разве увидишь – он по другую сторону водопада, и его заслоняет деревянная церковь с погостом, усаженным высокими тополями.
«Что же делать? Ждать Галю здесь или сбежать вниз?.. А, сбегу, пусть узнает, какой я добрый! Подсоблю тащить ей ведра от самого колодца».
И я побежал вниз, к реке. Я так разбежался, что было трудно остановиться. С разгона я влетел на деревянную кладочку, и меня сразу обдало холодной водяной пылью. Белые брызги подлетали вверх, до самых досок. Вода шумела и грохотала внизу, я видел ее сквозь щели в кладке, и этот грохот водопада сливался с грохотом наверху: там по деревянному настилу крепостного моста быстро ехала подвода. Я уже почти пробежал всю кладку, как вдруг сквозь шум воды и громыхание телеги услышал свое имя.
– Василь! Вася-а-а! – донеслось издали.
Я задрал голову и посмотрел на мост. Но у перил моста никого не было. С моста мне в глаз упала соринка, и глаз заслезился. Я стал растирать глаз кулаком, но тут снова послышалось:
– Василь! Вася!.. Сюда!
Я оглянулся.
В стороне, над самой скалой, сидела Галя и с ней еще кто-то, но кто именно – я сперва не разобрал.
– Иди сюда! – крикнула Галя и поманила меня рукой.
«Кто ж это, интересно, с ней сидит?» – думал я, пробираясь между кустами к Гале. Фу-ты, что такое! Я чуть было не наткнулся на ведра с водой, которые Галя оставила здесь под кустами.
Дорогу мне преграждала глыба гранита. Я полез на нее, цепляясь за пучки травы, и, взобравшись наверх, остановился.
Рядом с Галей сидел Котька Григоренко. Плохо у меня стало на сердце в эту минуту. Ведь они еще могут подумать, что я нарочно пришел подсматривать за ними. Удрать разве?
– Спускайся, Василь, ну, быстро! – потребовала Галя, и мне волей-неволей пришлось спрыгнуть с глыбы и подойти к лужайке, на которой они сидели.
Не глядя на Котьку, я протянул руку Гале.
– Где же ты пропал? Я уже думала… Садись! – сказала Галя.
Я, посапывая, опустился на мягкую траву.
– А мы ж позавчера переехали отсюда! – И я кивнул головой в сторону Заречья.
– Куда переехали? – заинтересовалась Галя.
Пришлось рассказать Гале о нашем переезде в совпартшколу.
– Там сад какой! Большущий. Я к тебе за черешнями теперь буду приходить! – сказала Галя.
– Приходи, – ответил я неуверенно.
– А я несла воду, несла и заморилась. Вижу – навстречу Котька. Вот мы и решили посидеть. А ты куда шел?
– Да мне надо туда… – соврал я, кивая в сторону деревянной церкви. – На Подзамче! К хлопцу одному.
– К хлопцу? – протянула Галя. – А разве… – И она запнулась.
«Ничего, ничего, правильно! Нехай думает, что я шел к хлопцу, а не к ней».
Котька в это время встал, потянулся, поправил свою белую батистовую косоворотку, одернул кавказский ремешок с тяжелыми серебряными язычками и поднял с земли камень.
Широко раздвинув ноги, он размахнулся, – и круглый камень упал далеко-далеко, посреди запруды.
– Здорово! – сказала Галя, и ее слова обожгли меня.
А Котька схватил еще один камень и сказал Гале важно:
– Ну, это еще не здорово. Вот смотрите, куда закину!
Он примерился и размахнулся. Но камень вырвался у него из рук и упал совсем близко от нас, под скалу.
«Ага, ага, так тебе и надо! – чуть не закричал я. – Не задавайся зря!»
Галя засмеялась, и Котька, желая оправдаться, объяснил:
– Ну, это случайно. Сухожилие сорвал! – Он даже сморщился, будто от боли, и сказал: – Вы остаетесь, Галя, или идете?
На меня Котька не смотрел.
Галя встала, оправила платье. Втроем мы перелезли через каменную глыбу. Галя нагнулась к ведрам.
– Давайте я помогу вам! – сказал Котька, отстраняя Галю и хватая оба ведра.
– Ну нет, зачем? Я сама!
Но Котька уже потащил ведра к лестнице.
– А тебе обязательно надо на Подзамче, Василь?.. Как того хлопца звать? – спросила меня Галя.
– Какого хлопца?
– Ну того… к которому ты идешь?
– Того? Тиктор! – выпалил я наугад.
– Тиктор? Да ведь Тиктор не на Подзамче живет. Он возле вокзала живет.
– Ну да, но сейчас он у знакомых на Подзамче, вот мы и договорились встретиться, – кое-как выпутался я.
– А может… ты с ним другим разом встретишься? – И Галя робко посмотрела мне в глаза.
Но здесь я решил быть жестоким до конца! Я хотел наказать Галю за ее встречу с Котькой и сказал сухо:
– Нет, другим разом нельзя. Я должен встретиться с Тиктором сегодня!
Мы подошли к лестнице. На площадке меж ведер стоял, поджидая нас, Григоренко.
– Ну, спасибо, Котя, – очень ласково сказала Галя. – Теперь я сама донесу.
– Да бросьте стесняться! Я вам помогу, – сказал Котька басом.
– Нет, нет, Костя, спасибо. Вы же идете в другую сторону, вот с ним по пути, – кивая на меня, сказала Галя.
– Давай, Галя, я тебе помогу! – сказал я.
– Не надо мне помогать, – ответила Галя. – Сама не донесу, что ли? Идите себе вместе. Ну, до свидания!
– Нет, спасибо. Я не имею большого желания идти в такой компании! – сказал Котька и отвернулся.
У меня перехватило дыхание.
– Ты молчи… ты… ты!.. – почти выкрикнул я.
А Галя глянула сперва на меня, потом на Котьку и засмеялась.
– Ой, я ж дура! – сказала она, смеясь. – Вы не разговариваете? Да? А я думаю: чего вы все молчите? Вы что – в ссоре?
– Так, у нас счеты! – сказал Котька и, подхватив оба ведра, потащил их вверх по лестнице.
– А я не заметила. Ну что ж, до свидания, Василь. – И Галя медленно протянула мне руку.
Я пожал ее холодную ладошку, и она, крепко ступая и чуть покачиваясь, пошла по ступенькам вслед за Котькой.
Я стоял посреди лестницы и смотрел им вслед. А что, если Галя или, еще хуже, Котька обернутся? Мне стало стыдно, и я быстро спустился и перешел по кладке через водопад. Ну и ругал же я себя в эту минуту! «Эх ты, – думал я, – трус. И зачем выдумал Тиктора? Надо было остаться с Галей, спровадить от нее Котьку. Не мог надавать Котьке или просто взять ведра да понести сам. Тогда бы Котька ушел. Упустил такой случай. А так смотри: шел-шел сюда, чтобы повидать Галю, из самой совпартшколы шел, и вот радуйся – повидал! Теперь, наверное, они вместе пойдут. И Котька станет хвастаться перед Галей, какой он сильный, скажет, что я его испугался, будет наговаривать про меня всякое. Обязательно будет наговаривать».
Я обогнул деревянную церковь. В луже возле колодца размокала желтая коробочка папирос «Сальве». Тисненая этикетка с нарисованной дымящейся папироской отклеилась и плавала поверх лужи. Я посмотрел на плавающую этикетку, вспомнил, как несколько лет назад мы собирали коллекции таких вот коробочек от папирос, и быстро пошел по горной крутой дороге, которая огибала Старую крепость со стороны Карвасар. Я шел на Подзамче и никак не мог сообразить, зачем я иду туда.
Уже в городе, по дороге домой, я остановился возле витрины парикмахерской Мрочко. Там, за толстым бемским стеклом, торчали на болванках восковые лица тонконосых красавиц. На каждой был приклеенный парик. А сбоку, по обеим сторонам нарядной и устланной разноцветной бумагой и журнальными вырезками витрины, блестели два зеркала. Я делал вид, что рассматриваю лица восковых красавиц с каплями клея на висках, а сам искоса глядел в зеркало. Мне стало стыдно смотреть на себя в зеркало просто так. Прохожие еще станут смеяться: такой здоровый парень и, как девчонка, в зеркало себя рассматривает. Я смотрел украдкой и думал: «Котька шире меня в плечах – и только». Я видел в боковом зеркале свое сердитое лицо, глаза навыкате, рубашку апаш, подпоясанную ремнем, целые, без единой латки, черные молескиновые штаны. Серая кепка была слегка заломлена назад. Худо только, что я был босиком. Надо было надеть сандалии. «Эх ты!» – поругал я себя. Налюбовавшись собой вдоволь, я широко расправил плечи и, как борец, размахивая согнутыми в локтях руками, зашагал по мостовой к совпартшколе. Городские тротуары были гладкие и теплые от солнца.