Дом темных загадок

Глава 38

Шесть месяцев спустя

Беккер остался более чем доволен. О нас писали в каждой газете, все было предано огласке. Каждый кирпичик замка был перевернут, и каждый вылезший из-под него червяк рассмотрен под микроскопом.

Стало известно все о Гертруде и ее методах воспитания в приюте, появилась статья о том, какие положения в законе, так называемом праве родителей на применение телесных наказаний по отношению к своим несовершеннолетним детям, были отменены лишь в 1972 году. Я была удивлена, что только после 2000 года дети по закону получили право на ненасильственное воспитание.

Во время разбирательства откликнулись и другие люди, с которыми чудовищно жестоко обращалась в детстве Гертруда. Но уже спустя четыре недели шумиха вокруг этой истории доктора от сатаны, как прозвала ее пресса, улеглась. Все переключились на другие дела.

У нас же не было возможности это сделать, потому что жизнь каждого из нас была поставлена с ног на голову и изменилась навсегда.

Николетта провела два месяца в закрытом психиатрическом отделении, прежде чем смогла рассказать, что тогда произошло. Она любила Беккера и восхищалась им, считала его выдающимся педагогом, даже его коллеги — судебные эксперты — положительно отозвались о нем.

Все было правдой. Он учился на психолога, стал кандидатом медицинских наук. Работал организатором похорон. И действительно работал в отборочном лагере, хотя и недолго.

Беккер познакомился с Николеттой в настоящем лагере «Transnational Youth Foundation Camp», который сам и возглавлял.

Николетта увлеклась идеей, была рада помочь в таком важном эксперименте и во всем принимала участие: в кровавом душе, в подсовывании писем, в наклейке стигматов, прятала одни фотографии и вещи в комнатах, а другие похищала, и она вела протоколы в комнате мониторов. Только о маме и Гертруде она ничего не знала, и я ей поверила.

С Себастианом Беккер познакомился, когда работал судебным экспертом. Никто не верил ни единому слову Себастиана, пока Беккеру не удалось доказать, что студентка уже долгое время страдает от тяжелых психических расстройств, а Себастиана обвиняют ложно. Себастиан был за это Беккеру очень благодарен и был готов работать на него.

Николетта обнаружила статью о Себастиане и хотела предупредить Беккера. Но тот уверил ее, что хочет дать Себастиану второй шанс.

Манипулировал. Лгал. Использовал. Беккер, будучи очень умным, умело, как куклами, играл людьми. Он заставил поверить в эксперимент даже Себастиана. Тот добровольно согласился помогать в проведении «тестов», пока в поисках церковной книги не отыскал в крипте тело моей матери. Это было в тот день, когда я лежала в часовне с поврежденной лодыжкой.

Он захотел выйти из игры, в душевой разгорелся спор. Николетта отказывалась верить историям о гробе с Девой Марией, считала их глупыми отговорками и боялась сорвать эксперимент.

Я была в шоке от того, как тогда восприняла эту сцену. С тех пор я задаюсь вопросом, можно ли вообще доверять своему восприятию.

Из-за этого дело дошло до потасовки, свидетельницей которой я стала. Чего я действительно не видела, так это как Николетта толкнула Себастиана и тот, упав, ударился головой об острый край длинной эмалированной раковины.

Беккер спустился вниз и помог ей вынести Себастиана из душевой. Тогда ассистент был еще жив. Николетта поверила Беккеру, когда тот пообещал, что спустится вместе с Себастианом вниз в кабинке подъемника и доставит его в больницу.

Но как только они положили Себастиана в кабинку, Беккер нанес ему смертельный удар по голове и дружелюбно, но очень доступно объяснил Николетте, что его планы выглядят несколько иначе.

В шоке она попыталась убежать в долину, чтобы позвать на помощь, но Беккер настиг ее и запер в подвале, где она помешалась от страха и лишь ждала, когда Беккер придет и проломит череп и ей.

Все же ее осудили за соучастие в убийстве и незаконном лишении свободы четырех человек. Когда я снова встретилась с ней на суде, она напоминала старуху. В ее темных волосах появились седые пряди, справа и слева ото рта тянулись глубокие мимические морщины. Лицо отекло, а постоянно сияющая улыбка исчезла навсегда, словно ее и не было.

Когда полиция завершила расследование, мне позволили похоронить маму. Пришлось ждать, пока проведут вскрытие.

Это было непросто, ведь Беккер забальзамировал ее тело по всем правилам. Беккер и тут не соврал: мама действительно умерла от остановки сердца. Но как он убил Гертруду, так никто никогда и не узнал.

Отец Тома вместе с соавтором написал книгу о драматических переживаниях в приюте. Но что было более неприятно: постепенно выяснилось, как он, работая воспитателем, удовлетворял свои постыдные потребности. Мать Тома объявила, что подает на развод, а Том лишь приветствовал такие кардинальные изменения в своей жизни.

Мать Филиппа, Урсула, пыталась снова и снова оправдаться передо мной. Всякий раз, когда мы встречались, она рыдала, извинялась за то, что оставила мою мать в беде, как и все остальные. Именно она рассказала мне, как у Агнессы появились стигматы. После этой истории мы плакали вдвоем, и всякий раз, когда я позже смотрела на мамин снимок, у меня в горле появлялся комок.

Эта фотография с изображением матери со стигматами единственная не сгорела в пожаре, потому что я носила ее при себе. И теперь мне кажется иронией судьбы, что громадный пожар в замке действительно уничтожил часть маминого прошлого.

Но того, что рассказала Урси, мне было мало. Мне нужно было найти объяснение появлению маминых стигматов. Поэтому я прочитала об этом все, что смогла отыскать, и кое-что узнала. По крайней мере, я поняла, что это действительно возможно: самому, только благодаря силе психики или, как это утверждают другие, истерическим припадкам, вызвать кровотечение. Всякий раз, когда я рассматриваю мамин снимок, у меня возникает чувство, что ни одна теория в мире убедительно мне не объяснит происхождение стигматов.

Филипп считал, что я должна успокоиться и, он так думает, принять этот факт как чудо.

Для меня же было чудом, что мы остались вместе после всего, что с нами случилось. В его присутствии мне постепенно удавалось забывать о горе, и я хоть ненадолго могла стать счастливой.

Если бы я с ним рассталась, это тут же изменилось бы. Я больше никогда не спала в зеленой маминой комнате. Но и в любых других комнатах меня преследовали кошмары, в которых черви прогрызали мне ладони, кровь заливала лицо, а я вешалась на молитвенных четках.

Уверена, никто из нас больше спокойно не может спать. Мать Софии негодовала и хотела развода, когда узнала, что Карл изменял ей, когда она была уже беременной Софией, но потом простила мужа. У нее начался новый тяжелый этап развития рассеянного склероза, в чем София винила отца.

Для меня Карл остался отцом Софии, хотя теперь мы довольно часто виделись. Всякий раз я была в шоке от того, насколько мы похожи. Даже то, как он морщил нос, казалось мне знакомым, я лишь надеялась, что не унаследовала от него жалкой трусости. Хотя и понимала, что это глупо, но обижалась, что он оказался не настоящим рыцарем, каким его представляла мама. По ее словам, он спасал маленьких детей от смерти в джунглях — как бы не так! На самом деле Карл возглавлял отдел поддержки молодых специалистов на бирже труда.

Конечно, он был шокирован, когда узнал о моем существовании: мама никогда ничего обо мне не говорила. Только когда он получил первые кровавые фотографии и ролик, понял: происходит что-то ужасное. Ему казалось, что я как две капли воды похожа на мать, и он сразу узнал лестницу охотничьего замка. Впервые в жизни он не стал мешкать и сразу же отправился в полицию. Они решили ему помочь, только когда пришел видеоролик. До этого полицейские считала фотографии чьей-то безвкусной шуткой, от которой никто не пострадал.

Карл старался понравиться мне, а я нет. Он дал мне слишком мало ответов на вопросы. Я не поверила, что он знал слишком мало о том, что происходило тогда. Ему показалось странным то, что он услышал сейчас. И почему он никогда не разыскивал маму? Она же тогда была еще ребенком!

Собственно, именно ему нужно было наколоть татуировку из трех точек. Он никогда ничего не видел, не слышал и не говорил: так было ему удобно.

Он так и не связался с доктором Грюнбайном и не предложил официально признать отцовство.

Я и сама еще подумаю, хочется ли мне этого. Филипп считает, что я должна дать ему шанс. Как бы там ни было, Карл же не сидит в тюрьме.

Доктор Грюнбайн нарушил молчание, хотя должен был сделать это лишь на мой двадцать первый день рождения. Он передал мне письмо от Марты.

Марта Айзеле — единственная, кто знал, что Беккер не родился мертвым, а все еще жив. Похороны же у алтарного знака были липовыми. Но она так никогда и не сказала об этом маме, потому что была ревнива. Подозреваю, что Марта тогда была по-своему влюблена в маму.

Марта была в отчаянии, когда узнала, что Беккер отвез Агнессе ее письмо и альбом и все это привело к таким ужасным событиям. Когда я прочла ее послание, то позвонила ей. С удовольствием навестила бы ее в Калифорнии, но Марта оказалась тяжело больна. Она извинилась по телефону за то, что уже очень плохо говорит по-немецки. Но все же она ответила на несколько моих вопросов и сообщила, что молитвенные четки и книга для духовного чтения принадлежали моей прабабушке — это единственное, что было у мамы в приюте. Она их прятала от Гертруды в часовне. Когда я уже хотела класть трубку, она тяжело вздохнула и произнесла:

— Эмма, дорогуша, мой врач уверяет, что я умираю от всех тех сигарет, что выкурила за всю жизнь, но я скажу тебе, что об этом думаю. В приюте, где мы были с твоей мамой, они очень старались нас сломить. Именно в этом причина, почему мы обе уже давно мертвы.

Она бы очень хотела приехать на похороны мамы, но дорога слишком тяжела для нее.

Но я обрадовалась, когда приехали София, Том и Филипп.

Мы все изменились. София радикально обрезала волосы и очень сильно похудела, даже щеки, казалось, ввалились. Я бы охотно заботилась о ней, но она наотрез отказывалась, не хотела, чтобы я навещала ее дома.

На губе у Тома остался шрам, который придавал ему более мужественный вид. Он постоянно касался его пальцами во время разговора.

Лишь Филипп стал только красивее. Он отрастил длинные волосы, и они стали виться локонами, что в сочетании с лилово-зелеными глазами выглядело сногсшибательно.

И каждый раз, когда наши взгляды пересекались, я чувствовала, что мы составляем единое целое. У него были проблемы с левым плечом: рана была инфицирована, и пришлось делать еще две операции.

Когда мы вернулись домой после маминых похорон, я нарушила нашу негласную договоренность никогда больше не говорить о Беккере и о происшествии в замке.

— Как думаете, что с ним случилось? — спросила я и невольно вспомнила, как в последний раз взглянула на пылающий замок.

Тело Беккера так и не нашли. Обнаружили лишь причину пожара: во многих комнатах северного крыла и под стропильными фермами он расставил канистры с бензином и как запалы использовал заряды фейерверка. В этом крылась причина, почему замок за такое короткое время сгорел, как спичка.

Единственный предмет, который уцелел в этом аду, — молитвенные четки. Они лежали в пепле без единой царапины. Я позаботилась о том, чтобы их положили в гроб к маме.

— Конечно, Беккер сгорел, — ответили Том и Филипп хором на мой вопрос, а София кивнула.

— Он не из тех, кто позволит посадить себя за решетку.

Меня это немного успокаивало, потому что меня тоже посещала такая мысль. Я им не стала рассказывать, что часто в спокойные моменты мне чудится приветливый голос Беккера. Тогда я бросаюсь к зеркалу и начинаю искать общие с ним черты. Наверное, наши голубые глаза похожи, и я так же немного иронично кривила левый уголок рта. Но все же я была другой.

Я не обращала внимания на злой голос в своей голове, который все время твердил: «Эмма, как ты можешь быть уверена в этом?»

— Как бы там ни было, а мы многое узнали друг о друге! — произнесла София и насмешливо хихикнула. — И потом, Беккер действительно оказался прав.

Мы взглянули на нее с любопытством.

— Я больше не боюсь пуговиц.

Никто не засмеялся, ведь цена за победу над фобией оказалась слишком высокой. Я снова представила, как мы сидим в саду возле замка, изнываем от жары. Я спрашивала себя, был ли шанс предотвратить смерть Себастиана.

Внимательно рассматривала Тома, Софию и Филиппа, взяла его за руку. У нас остались шрамы, но мы пережили это. Все остальное не в счет.

«Ты не должна допустить, чтобы тени прошлого разрушили твою жизнь, нам остается лишь любовь. Любовь к жизни, любовь к другому человеку и к самой себе», — так мне постоянно говорила мама, а я это считала очень наивной мыслью.

Но теперь я поняла, что она имела в виду. Я буду пытаться, изо всех сил стараться, ведь меня бесконечно печалит то, что в конце концов тени ее прошлого все-таки сделали свое дело.