Домашние Жучки

Глава 2

По дороге обратно в офис у меня не шел из головы Рутин вопрос. Действительно, зачем кому-то понадобилось лазить к ней под кровать? Я ехал по шоссе № 46, мой пикап бросало на виражах из стороны в сторону. Мимо проплывали огороженные пастбища, по которым прогуливались волоокие коровы, мелькнуло несколько придорожных киосков, где продавали лоскутные одеяла, варенье я домашнего приготовления и акварельные пейзажи, но я ничего не видел — перед глазами у меня стояла изнанка Рутиной кровати.

Прежде чем уйти, я устроил настоящий обыск. Заглянул под перину, даже пошарил внутри пружинного матраса и деревянного каркаса. Надо сказать, не очень-то приятно было заниматься этим под пристальным взглядом Руты. По одной простой причине: она смотрела на меня так, словно я совсем «ку-ку». И это — женщина с буравчиками по всей голове. Все же я старался орудовать с беззаботным видом, словно ползание на карачках под кроватью клиента стандартная процедура любого расследования.

Но кроме кома пыли размером с перекати-поле в правом углу и полного отсутствия таковой слева, я не нашел ничего необычного.

Был, впрочем, кусочек чего-то клейкого на внутренней стороне спинки в изголовье, прямо под матрасом, но я решил не спрашивать, что Рута думает о природе и назначении этой липучки. Я почему-то был уверен, что мне не понравится ни один из её вариантов ответа. Со своей стороны, я просто понадеялся, что это всего-навсего завалившаяся под кровать жвачка. Однако тщательно вымыл руки в шикарной ванной.

Пока я мыл руки, Рута стояла в дверях ванной и сверлила меня взглядом, должно быть, боялась, как бы я чего не стянул. Если честно, позариться в этой ванной комнате было не на что, но, может, она опасалась за своих размалеванных керамических зверей, которые теснились вокруг мраморно-золотой раковины. Не хочу обижать Руту, но у меня не возникало желания стащить кроваво-пурпурного щенка с маргариткой в зубах или оранжевого кролика с пасхальным яйцом в лапках. Да предложи мне Рута денег, чтобы я забрал их с собой, все равно отказался бы.

Я сушил руки под струей теплого воздуха, и тут Рута спросила:

— Итак, что же украли воры?

Неужели она ждала, что я пройдусь по дому и немедля выдам список пропавших вещей? Я хороший детектив, но не настолько же.

— Честно говоря, Рута, есть большая вероятность, что ничего не украли.

Это явно было не тот ответ, который она рассчитывала услышать. Презрительно тряхнув кудряшками, Рута фыркнула:

— Вы что, шутите? Или всерьез утверждаете, что воры вторглись в мое жилище безо всякой причины?

Я поднял руку, пытаясь её успокоить. Кудряшки у неё на голове ходили ходуном.

— О, нет, что вы, какая-то причина у них наверняка была. Просто я не знаю, какая именно. Как раз это я и пытаюсь выяснить.

Рута смотрела на меня тяжелым взглядом.

— Вы пытаетесь это выяснить, ползая под моей кроватью?

Ну вот, опять этот скептицизм в голосе.

Я вздохнул и, глядя Руте прямо в глаза, произнес:

— Это стандартная процедура при расследовании ограбления.

Верьте или нет, но Рута это проглотила. Она стояла и хлопала глазами.

— А, ну да, — наконец кивнула она, сделав вид, что и так об этом знала, да только запамятовала.

Я пожал плечами, как бы говоря: «Мы, профессионалы частного сыска, и не ожидаем от рядовых граждан осведомленности обо всех тонкостях нашей работы».

Еще немного покрутившись по дому, я так и не нашел ничего достойного внимания. Рута почтительно проводила меня до дверей.

— Не думайте, пожалуйста, что я пытаюсь вам указывать, что делать и как делать, — сказала она со смирением в голосе. — Все говорят, какой вы отличный детектив, и вообще. Просто я жутко распсиховалась из-за этого вторжения. Господи, если бы Ленард не должен был сегодня вернуться из рейса, я бы тут с ума сошла одна!

— Знаете, — сказал я, — вам не мешало бы поставить сигнализацию.

Рута энергично закивала, её кудряшки взвились, будто их в смерч затянуло.

— Вот-вот, я как раз об этом подумала! Ни один вор сюда больше не сунется, клянусь, хотите, поспорим на все ваши сбережения!

Я постарался улыбнуться Руте ободряюще, словно уверенный, что моим сбережениям ничего не грозит. Рута ответила доверчивой улыбкой.

— Я знаю: вы докопаетесь до истины, — она сжала мой локоть. — Вы найдете тех, кто ворвался в наш дом, и найдете быстро. Я это нутром чую. Поняли?

Я понял. Это она меня так воодушевить хотела, по-своему.

Рута стояла в дверях дома, скрестив руки на полной груди, и глядела на меня черными глазами собачки с пивной рекламы.

У той собачки, однако, не было такого испуганного выражения.

Я испытывал большой соблазн рассказать Руте об отсутствии пыли под кроватью, но она и без того здорово перепугалась. И мысль о преступнике, который прятался в спальне, пока она находилась в доме, вряд ли успокоила бы её.

К тому же, ведь я мог и ошибаться. Зачем тогда зря тревожить человека. Может, найдется какое-нибудь простое объяснение.

Вот что крутилось у меня на уме по дороге в контору. Простое объяснение. Если под кроватью у Руты никто не побывал, то почему там так чисто? Может, из-за обилия пыли в доме поднялась песчаная буря, какие случаются в пустынях, и часть пыли унесло вихрем?

Надеюсь, я не покажусь занудой, если скажу, что, по-моему, этот вариант простого объяснения немного притянут за уши?

К сожалению, он оказался ближе к реальности, чем остальные мои домыслы. К тому времени, как коровы и придорожные киоски закончились, и я свернул на Главную улицу, в голове у меня утвердилась мысль: кто-то наверняка побывал под Рутиной кроватью. Может, взломщик был застигнут на месте преступления и вынужден был спрятаться? Поэтому он ничего и не успел взять. Может, Рута вернулась как раз когда он проник через окно? И нырнул под кровать.

Конечно, это казалось наиболее правдоподобным объяснением. Но неужели вор просидел под кроватью все это время и ничем себя не выдал? Заметив следы взлома, Рута бросилась звонить Верджилу. А потом металась по дому, поджидая полицию. Неужто грабитель спокойно сидел в этой пылище?! Просто не верится, что человеческое существо могло так долго выдержать под Рутиной кроватью, не расчихавшись.

Да, но подумать только: ведь если кто-то действительно отчаялся на такой подвиг, то бедная Рута очутилась в доме наедине с преступником! Проработав столько лет в отделе по расследованию убийств, я пришел к выводу, что большинство преступлений со смертельным исходом начинаются как обыкновенные ограбления, но вор, застигнутый на месте, готов на самое худшее. Рута даже не предполагает, как сильно ей повезло.

Хорошо, что Рутин муж сегодня возвращается. Надо раскрыть эту загадку, пока Ленард не отправился в очередной рейс. На случай, если преступнику во что бы то ни стало приспичит довести задуманное до конца.

Я оставил машину на задворках заведения Элмо, но в свой кабинет подниматься не стал. Вместо этого я направился к дверям аптеки. Хотите знать, для чего? Во-первых, время перевалило за два часа пополудни, и мой желудок начал издавать угрожающие звуки, как бы предупреждая, что если я немедленно не положу в него что-нибудь съедобное, он начнет переваривать ближайший к нему внутренний орган. К счастью, Элмо был обладателем лимонадного бара, который тянулся вдоль левой стены. Это была старомодная стойка из нержавеющей стали, покрытая сверху серым пластиком, рядом вертящиеся табуреты с красными сиденьями.

Мне уже виделся великолепный обед: большая вишневая кока-кола, большой пакет картофельных чипсов с беконом и банановый сплит — нарезанный банан с мороженым, взбитыми сливками и орехами, политый толстым слоем сливочной карамели. Моя бывшая жена, Клодзилла, держала меня на здоровой диетической пище до самого развода, так что теперь время от времени мне доставляет несказанное удовольствие поглощать блюда, от которых у Клодзиллы глаза на лоб полезли бы.

Открыв дверь, я прямиком устремился к стойке с напитками. У стеллажа с лекарствами топтался мой братец Элмо. Честно говоря, Элмо трудно не заметить. У него такие же рыжие волосы, как у меня. Ежик морковного цвета топорщится у него над ушами и на затылке. Что же касается макушки, то это совсем другая история. На макушке у Элмо волос практически нет, ни рыжих, ни каких других. Раньше он носил длинные космы до плеч, компенсируя недостаток оных сверху, но теперь стрижется коротко. Теперь — это с тех пор, когда некоторые граждане нашего города, — наверное, те же, что сравнивают меня с Вождем Краснокожих, — стали называть его Королевой фей.

Насколько я понял, Элмо помогал клиенту подобрать верное лекарство, испытывая то приятное возбуждение, к которому, собственно, и стремится всякий владелец аптеки. С того дня, когда я вернулся в Пиджин-Форк, Элмо уговаривал меня приобщиться к волшебному миру, который открывается аптечному работнику, но я упорно отказывался.

Элмо тоже меня заметил, кивнул и отвернулся к покупателю. Я кивнул в ответ и стал озираться в поисках Мельбы. Дело в том, что Мельба — это вторая причина, по которой я решил зайти к Элмо. Мне не терпелось кое-что с ней обсудить.

Была, конечно, большая вероятность, что её ещё нет. Сейчас ведь только два часа. И хотя Мельбе полагается обедать в то же время, что и всем служащим в Пиджин-Форке, с полудня до часа дня, Мельба свято блюдет только первую половину этого правила. Строго в двенадцать — ни секундой позже она срывается с места. Однако, когда она прибудет обратно — поди догадайся.

Заглянув в кабинет Мельбы, я убедился, что за столом её нет. Но это вовсе не значит, что она не вернулась с обеда. У Мельбы есть такая игра. Она называется: ХОЧЕШЬ МНЕ РАБОТУ ДАТЬ — ВЫХОДИ МЕНЯ ИСКАТЬ. Я и сам частенько играл с мамой в эту игру, когда был маленький. Хотя Мельба превзошла все мои личные достижения на этом поприще. Очень вероятно, что, увидев меня в дверях, Мельба снова затеяла прятки.

Вас, должно быть, удивляет, почему мы с Элмо держим её, несмотря на все эти фокусы и долгие обеды. Ответ очень прост. Три года назад Отис Холи, муж Мельбы, взял да и помер от сердечного приступа, оставив её с пятью детьми в возрасте от четырех до пятнадцати лет.

Мельба держит у себя на столе десять, а то и двенадцать фотографий своих разнокалиберных чад. Я раньше наивно полагал, что она скучает по их милым мордашкам, и должна весь день на них любоваться. Однако, повстречавшись однажды с этими пятью хулиганами, я решил, что ни одна мать не станет по ним скучать. Возможно, это единственные дети в Америке, которых Санта Клаус с удовольствием отшлепал бы за милую душу. Вот к какому выводу я пришел: эти фотографии стоят на виду исключительно ради нас с Элмо — для гарантии, что мы не посмеем лишить её работы.

Не поймите меня превратно. Порою и от Мельбы бывает польза. Например, я как раз хотел спросить, что она слышала о вторжении к Руте. Заметьте, я не хотел спросить, слышала ли она что-нибудь. Я хотел спросить, что именно она слышала. Ибо я не сомневался, что она уже в курсе этого события. Происшествие случилось утром, и о нем наверняка уже растрещали по всему городу. Черт подери, вполне может статься, что Мельба даже шепнет мне на ушко имя взломщика. А может, и номер его страхового полиса.

Не обнаружив Мельбы, я решил было спросить у Элмо, где наша секретарша. Но передумал. Задать Элмо вопрос «Где Мельба?» — все равно, что зажечь спичку в помещении, где произошла утечка газа.

Вместо этого я подошел к стойке бара, налил полный стакан газировки со льдом, добавил вишневого сиропа и выбрал самый толстый пакет картофельных чипсов с беконом. Я как раз достал блюдо для бананового сплита и начал очищать банан, когда рядом появилась Мельба.

— Помочь вам, Хаскелл? — спросила она.

Честное слово. Именно так она и спросила.

Мельба никогда в жизни добровольно не бралась ни за какую работу. Поэтому на мгновение я замер, глядя на неё так, будто увидел привидение. Хотя, на Мельбе был такой наряд, в котором любое уважающее себя привидение постесняется показаться на людях.

На голове Мельбы красовался, естественно, «Пучок с начесом», а одета она была в муму — модное в шестидесятые годы просторное домашнее платье яркой расцветки и совершенно бесформенное, пришедшее к нам, насколько мне известно, с Гавайских островов. Муму — идеальный камуфляж для дам с некоторым излишком веса, поэтому, видимо, Мельба и питает к нему такую нежную привязанность. К сожалению, Мельба — дама не с некоторым, а с очень даже большим излишком веса. Излишком килограмм, скажем, на пятьдесят. Этот факт привел к тому, что некоторые граждане нашего города, — как ни странно, те же, что сравнивают меня с Вождем Краснокожих, а Элмо Королевой фей, предположили, что на Мельбе это платье должно быть переименовано в Муу-Муу.

Продолжая гавайскую тему в одежде, Мельба воткнула в свой «Пучок с начесом» три искусственных хризантемы в опасной близости от левого уха. Она явно недооценила длину зеленых пластмассовых стеблей. Все три стебля торчали сзади по меньшей мере, сантиметров на пять. Если ты сразу не заметил спереди цветков, то непременно подумаешь, что Мельбу кто-то загарпунил.

Я завороженно глядел на зеленые гарпуны и не успел ответить на вопрос Мельбы, поэтому она подошла и взяла из моих рук не дочищенный банан.

— Хаскелл, я же сказала, что помогу! — голос у Мельбы был на удивление веселый.

— А-а, ну спасибо, — неуверенно произнес я, переведя взгляд с гарпунов на лицо Мельбы. Как-то странно она сегодня выглядела. Ее круглое лицо полыхало румянцем, а маленькие, густо накрашенные голубые глаза сверкали так, будто внутри каждого зажгли по крошечному фонарику.

— У меня сегодня такое чудесное настроение, что хочется всем помогать! — пропела Мельба. — Хочется что-нибудь сделать для своих друзей. Чтобы кому-то стало хоть чуточку легче жить. Чтобы мир хоть немножко изменился к лучшему. Понимаете, Хаскелл?

По мне, так она придавала слишком большое значение приготовлению бананового сплита, но кто я такой, чтобы возражать. Мельба одарила меня восторженной улыбкой, я слабо улыбнулся в ответ.

— Я просто ну та-а-ак счастлива! — застенчиво сказала она, нарезая банан вдоль и выкладывая на блюдо. — Хаскелл, миленький, мы живем в прекрасном, прекрасном, прекрасном мире, правда?

«Прекрасный, прекрасный, прекрасный» — это немного чересчур, но насторожило меня нечто другое: я имею в виду слово «миленький». Мне доводилось пару раз слышать, как она бормочет мне в спину «козел», но «миленький» — никогда. Меня пробрал мороз. Боже правый. Это серьезно. Либо Мельба во время обеда подверглась пересадке сердца, либо в городе объявились Похитители Тел.

Хотя, конечно, возможны и другие варианты.

— Мельба, вы, случаем, не увлекаетесь какими-нибудь таблетками? — спросил я. Спросил, как мне показалось, довольно беззаботно. Даже равнодушно схрумкал пару чипсов для пущего эффекта.

Мельба хихикнула.

— Не-а, не увлекаюсь. — И снова это веселое оживление в голосе, и эта странная застенчивая улыбка. — Да, кстати, докладываю: для вас не было никаких сообщений.

Рот у меня сам по себе стал медленно открываться, роняя крошки. Мельба отчитывается о сообщениях ещё до того, как я спросил? У неё явно какой-то срыв. Может, детки-хулиганы окончательно довели её до умопомрачения? Я пригляделся к ней повнимательнее.

— Мельба, а как вы себя чувствуете?

Мельба лучезарно улыбнулась, щедро плюхая мороженое поверх банановых ломтиков.

— Я никогда-никогда не чувствовала себя лучше, — её маленькие круглые глазки кидали на меня многозначительные взгляды.

Я уловил намек и задал вопрос, которого от меня ждали:

— Ага, и по какому поводу вы так зажигательно счастливы?

Вот что ей было нужно. Улыбка Мельбы из застенчивой превратилась в такую широкую, что стало видно все четыре её зуба мудрости.

— О, Хаскелл, — проворковала она, хлопая в пухлые ладошки и едва не перевернув при этом тарелку с банановым сплитом. — По-моему, я, наконец, нашла его!

— Кого? — растерялся я.

— Его! — повторила Мельба в полном восторге. — Его!

Я был не в настроении разгадывать ребусы. К тому же, она могла иметь в виду кого угодно, хоть черта в облаках.

— Отлично, — сказал я. — Замечательно! — и после вежливой, в моем понимании, паузы, спросил: — Послушайте, Мельба, вы что-нибудь слышала о вторжении в дом Руты Липптон?

Видимо, моя пауза все-таки оказалась не достаточно вежливой. Улыбка Мельбы немного увяла.

— Не-а, ничего не слышала.

Это напугало меня почти так же, как добровольное предложение Мельбы поработать.

— Вы не слышали?.. Мельба прервала меня, тон у неё был уже чуточку раздраженным.

— Хаскелл, я же сказала, что ничего не слышала, правда?

Представляете, Мельба не выглядела даже заинтересованной. А что, если Похитители Тел действительно орудуют в нашем городе?

Мельба изящным движением поправила пластмассовые хризантемы.

— Между прочим, Хаскелл Блевинс, у меня полно дел кроме сплетен и пустопорожней болтовни…

Вот это новости! Мельба наклонилась ко мне вплотную и зашептала:

— Может, вы не расслышали, Хаскелл? Я же сказала: я нашла ЕГО. Мужчину Моей Мечты.

Мамочка родная. Видите ли, с тех пор, как бедняга Отис скончался от сердечного приступа, Мельба провожает мечтательным взглядом каждого подходящего в качестве мужа мужчину, — впрочем, и не подходящих тоже. Она даже в мою сторону отправила несколько таких взглядов. Но я претворился, что не заметил их.

— Далтон Хантер — самый прекрасный мужчина в мире, — продолжала она. Он сегодня сказал, что искал женщину вроде меня всю свою жизнь.

Я ничего не сказал, но прежде, чем мне удалось себя остановить, подумал: Неужели всю жизнь? Черт подери, зачем было так напрягаться. Тебя же за километр видно.

Знаю-знаю! Дурной я человек, злой! Я почувствовал себя виноватым в ту самую секунду, когда эта гнусная мысль нашла путь к моему сердцу.

А Мельба тараторила:

— Он новый человек в городе, Хаскелл, и я хочу, чтобы вы с ним непременно познакомились. Уверена, Далтон вам понравится точно так же, как мне.

Я кивал, пытаясь выжать из себя улыбку, но, честно говоря, передо мной как вспышкой высветилось лицо Отиса, Первого Мужчины Ее Мечты. Отиса, подарившего Мельбе на память пятерых малолетних преступников. Отиса, с его щербатым лицом и животом, круглым, как пивной бочонок. Отиса, которого Мельба неоднократно величала «Милейшим Человеком На Всем Белом Свете».

Словом, меня одолевали сомнения, что я смогу разглядеть в Далтоне все те прекрасные черты, которые видит Мельба.

— Я очень рад за вас, Мельба! — с чувством сказал я. И вовсе не кривил душой.

Мельба снова хихикнула. Она стояла передо мной, выдавливала взбитые сливки на мой банановый сплит, и хихикала как школьница. Ничего подобного я за ней раньше не замечал, и уже начал подозревать, что Далтон действительно такой, каким она его видит.

Правда, проскользнула у меня одна смутная мысль. Я втайне понадеялся, что обретение истиной любви не помешает Мельбе преуспевать на поприще собирательницы городских сплетен.

— Мельба, — заговорил я доверительным тоном, — меня действительно интересует история, случившаяся в доме Руты Липптон. Я очень прошу вас держать глаза открытыми, а ушки на макушке, хорошо?

Просто поверить не могу: сам подстрекаю Мельбу подключиться к Центру Слухов. Это все равно, что напомнить лисе: не забудь стащить цыпленка!

Но Мельба, кажется, обрадовалась такому повороту дел. Она взирала на меня сверкающими глазами и энергично кивала.

— Конечно, Хаскелл, обязательно, — пробормотала она, взволнованно посыпая взбитые сливки ягодами из вишневого ликера. — Если я что-нибудь услышу, я, э-э, тут же поставлю вас в известность.

Но было понятно, что она витает где-то далеко отсюда. Мельба швырнула в тарелку последние вишни, ещё раз сверкнула улыбкой и поскакала к своему рабочему месту. А я сел на вертящийся табурет и занялся обедом, то и дело поглядывая в сторону Мельбы. Она, как обычно, трудилась не покладая рук, то бишь глазела в окно. С той единственной разницей, что сегодня она ничегошеньки не видела. Боже правый! В последний раз такая радость была написана на лице Мельбы, когда Элмо объявил недельную распродажу мороженого со сливочной карамелью.

Похоже, толку с неё теперь будет ещё меньше, чем всегда. Хотя, куда уж меньше-то?

Покончив с обедом, я предоставил Мельбе смотреть в пространство невидящим взором, а сам отправился выполнять третье, и последнее, дело, по которому зашел к Элмо. Учитывая, что наверху меня ждала миссис Лужа, я должен был появиться перед ней во всеоружии: с ведром и шваброй.

Благодаря нашему соглашению с Элмо, мы с этой шваброй за год стали близкими друзьями. Поэтому я без труда нашел её. Она, голубушка устало привалилась к стене в подсобке на том самом месте, где я её оставил вчера днем.

По лестнице я взлетел за тридцать секунд. Зато от лужи я избавлялся в течение следующих полутора часов. Она немного усохла, пока я разъезжал по делам, но все равно осталась весьма и весьма объемистой. Я бы, может, и раньше закончил, но размокшие журналы намертво прилипли к полу. Пришлось ногтями отскребать несколько «Популярных механик» и «Авто ревю». Не слишком приятная работенка, надо вам доложить.

Я как раз отодрал последнюю страницу, и в последний раз отжал тряпку в ведро, когда на лестнице снова появился посетитель. Но в отличие от Руты, этот посетитель постучал.

И не просто постучал, а открыл дверь и вошел. Лет тридцати с небольшим, густые, курчавые светлые волосы, пышная борода. Он стоял и смотрел на меня с открытой улыбкой на мальчишеском лице. На нем была голубая стильная рубашка с пуговицами на воротничке, саржевые штаны цвета хаки, мокасины и золотая цепь со знаком пацифика. Создавалось впечатление, что парень никак не может решить, хиппи он или денди, эпатирующий светское общество. Что-то смутно знакомое промелькнуло в его лице. Я стоял с тряпкой в руках и смотрел на него.

— Привет, Конопатый! — воскликнул посетитель. — Как ты, черт возьми, поживаешь-то?

О Господи! Я едва не ответил: «Спасибо, я замечательно поживал, пока ты не обозвал меня Конопатым».

Это оборотная сторона медали, когда ты возвращаешься в город твоей юности. Люди помнят о тебе все, что ты с таким трудом забыл. Сто лет назад, в девятом классе, какие-то садисты одарили меня этим прозвищем. За веснушки, само собой. И гнусное имечко прилипло. Прямо присосалась. Такие прозвища всегда прилипают. Прозвище типа, скажем, «Для Дам Божественный Подарок» ни за что не выдержало бы испытания временем. А «Конопатый» пожалуйста, помнят.

Мы с этим парнем, должно быть, вместе учились, иначе он не знал бы моей клички. Но вспомнить его с ходу я не смог. Очень может быть, что в школе он не носил бороды. Вид у меня был, наверное, недоумевающий, потому что он прогудел:

— Да это же я, Уинзло! Уинзло Рид. Вспомнил?

Я закивал, пожал ему руку и забормотал:

— Ну надо же! Сколько лет, сколько зим! Рад тебя видеть! — и все такое прочее, но про себя не переставал удивляться: надо же, как он изменился! В школе Уинзло Рид был коротышкой ростом не больше, чем метр семьдесят и весом 58 кг вместе со школьной формой. Очевидно, с тех пор у доходяги Уинзло приключился скачок роста. Он теперь был сантиметра на три выше меня, — а во мне метр восемьдесят три — и тяжелее меня килограмм на пять. А по тому, с какой силой однокашник пожал мне руку, можно было сделать вывод, что он до седьмого пота занимается на тренажерах.

Уинзло увидел, наконец, у меня в руке тряпку.

— Перышки по весне чистишь? — ухмыльнулся он.

Взгляд его говорил о том, что, по его мнению, мне действительно не помешало бы тут почистить.

Я кивнул, как бы соглашаясь: ага, именно этим и занимаюсь. Что толку забивать ему голову кондиционерными историями. Я поспешно отодвинул ведро с глаз долой и сунул в угол швабру.

— Н-да, я как услыхал, что ты к нам подался, все собирался заскочить, да как-то, знаешь… — проговорил Уинзло, сияя удивительно фотогеничной улыбкой. Я припомнил, что в школьные дни Уинзло не имел привычки скалиться. Неудивительно, что я не сразу признал в нем вечного молчуна с последней парты. Уинзло не только в росте прибавил, но ещё и говорить научился. — А я, знаешь ли, теперь английский преподаю, старина! Старшеклассникам.

Я постарался скрыть удивление. И это стеснительный зануда, который, выходя к доске, жутко краснел? Хотя, может, Уинзло до сих пор краснеет, просто из-за бороды это менее заметно.

— Вот это да, — отозвался я.

— А ты, значит, детективом заделался. — Синие глаза Уинзло вдруг потускнели. Так-так, похоже, это не обычный светский визит. — Веришь или нет, но я к тебе по этой самой причине и пожаловал. Ко мне в дом залезли сегодня воры, а шериф, по-моему, отнесся к этому не слишком серьезно.

Странно, но начало показалось мне чертовски знакомым.

— И что украли? — спросил я, догадываясь, каков будет ответ.

Именно так он и ответил.

— В том-то и дело, что ничего. Я весь дом облазил, даже шкатулку супруги с драгоценностями перерыл — такое ощущение, что ничего не пропало.

Оп-ля! Где-то я уже это слышал.