Домашние Жучки

Глава 3

Не знаю, что удивило меня больше: точная копия преступления или то, что Уинзло женат. Уинзло-школьник никак не тянул на покорителя женских сердец. Не припомню, чтобы он хотя бы однажды ходил на свидание. Я же втихомолку радовался, что есть на свете ещё больший отшельник, чем ваш покорный слуга.

— Я пытался рассказать Верджилу о взломе, — говорил тем временем Уинзло, — но стоило мне заикнуться, что ничего не украдено, как у него пропал всякий интерес. Шериф прислал одного из заместителей — взять отпечатки пальцев.

Кажется, они с Рутой разучивали диалоги по одному сценарию. Очень и очень странно. Уинзло сказал, что никаких посторонних отпечатков в доме не обнаружили, а потом без лишних разговоров выписал чек. Ну совсем как Рута. Не удивительно, что после общения с Уинзло у меня сложилось прочное впечатление дежа вю.

Мало того, на номерном знаке серой «тойоты», принадлежащей Уинзло, было выведено Камри (словно напоминание о Жар-птице Руты), да и жил он тоже в Двенадцати Дубах. Правда, дом Уинзло, в отличие от Рутиного, был окружен полноценными деревьями.

Как и жилище Руты Липптон, особняк Уинзло был гигантской копией картинки с почтовой марки. Но выстроен из белого камня в испанском стиле стукко, со сводчатыми окнами и дверями, отделанными черным кованым железом. Дом казался таким же дорогим, как Рутин, но не могу сказать, чтобы мне нравилась архитектура подобного рода. При виде таких особняков у меня возникало неотвязное желание подрулить к боковому окну и заказать горячую маисовую лепешку с мясом.

Уинзло так и сделал — подъехал сбоку, но у окна заказывать лепешку не стал. Вместо этого он подкатил к гаражу с коваными воротами. Я остановил машину и двинулся за Уинзло по дорожке, посыпанной ракушками.

По пути я не мог не заметить, что под каждым из пяти окон второго этажа располагается маленький балкончик, опять же из кованого железа. Судя по наружности балкончиков, они вряд ли выдержали бы вес человеческого тела. Очевидно, предназначались балкончики для птиц. И действительно, прямо над парадным входом отдыхала чета дроздов. Я и ещё кое-что приметил. Эти дрозды — а может, какие другие, может, их тут целая стая обитает, — явно не сию секунду сюда присели. И оставили на парадном крыльце небольшие сувениры в память о своем визите.

Не хочу показаться слишком щепетильным, но, на мой взгляд, это серьезный архитектурный изъян.

А Уинзло будто и не замечал птичьих следов. Он отпер огромную дубовую дверь и отступил, пропуская меня вперед. Чем я не преминул воспользоваться, но, помня о птицах над головой, сделал это с такой поспешностью, что можно было подумать, будто я горю желанием поскорее проверить, имеет ли продолжение испанская тема внутри здания.

Имела. Но восторга по этому поводу я не испытал. Скорее, изумление. Одно могу сказать с уверенностью: в Мексике найдется немало домов, которые выглядят менее испанскими, чем этот. На стенах висели красные, зеленые и желтые соломенные шляпы, почти в каждом углу громоздились красные, зеленые и желтые плетеные корзины, и повсюду росли гигантские кактусы в догадайтесь! — красных, зеленых и желтых горшках. Тахта в гостиной была покрыта чем-то вроде мексиканского одеяла, а на каждом столике керамические тореадоры героически размахивали красными плащами. На мой неискушенный взгляд, драматизм слегка портили красные абажуры на голове каждого смельчака.

В прихожей меня напугал настоящий конквистадор, так, по крайней мере, показалось мне с первого взгляда. Я решил было, что Уинзло специально нанял для этой цели человека — пугать гостей. И назначил ему почасовую оплату. Однако, присмотревшись, я понял, что это всего лишь деревянный истукан, выполненный в натуральную величину. И судя по всему, конквистадор этот сгорал от стыда из-за того, что вынужден торчать посреди столь экзотической обстановке. И я его понимаю.

На моем лице, должно быть, проступило изумление, потому что Уинзло гордо сказал:

— Супруга украшала квартиру. Есть у неё к этому делу способности.

Способности?! Больше смахивает на некую навязчивую идею. Весь этот дом можно демонстрировать в кабинете психотерапевта в качестве симптома.

Я натянуто улыбнулся и выдавил:

— Мило.

Уинзло важно кивнул.

— Мы с супругой провели медовый месяц в Акапулько, и она хотела, чтобы дом постоянно напоминал нам о том чудесном времени.

Я ещё раз огляделся. Дом действительно больше всего походил на огромный сувенир мексиканского производства. Я прошел за Уинзло в маленькую гостиную, тоже усеянную сомбреро, корзинками и накидками. Стеклянная задвижная дверь была изуродована. Похоже, здесь поработали отверткой. Алюминиевая оправа покорежена, а полоз, который скользил по направляющей, сломан.

Глядя на повреждения, Уинзло нахмурился.

— Супруга дико огорчится, когда вернется и обнаружит это зверство. Супруга так гордится своим домом!

Я вздохнул сочувственно, но, честно говоря, меня начинало нервировать, с какой настойчивостью Уинзло именовал женщину, на которой женат, «супругой». Я вспомнил, как возмутилась моя бывшая, Клодзилла, услышав однажды, что мой приятель обзывает свою жену «супругой». Это же не предмет какой-то, сказала она, это как-никак живой человек. А мне Клодзилла пообещала, что если я хоть раз назову её «супругой», она станет обращаться ко мне не иначе как «болван».

Я принялся обследовать дом Уинзло по отработанной схеме. Залезал в шкафы, открывал ящики, и тому подобное. Ощущение дежа вю пропало. Если Рутины апартаменты были скоплением Бермудских Прямоугольников, то дом Уинзло больше напоминал музей. Пусть узкой мексиканской направленности, но, тем не менее, музей. Ни на шляпах, ни на корзинах, ни на тореадорах не было и намека на пыль. Казалось, по дому только что пробежались с пылесосом.

— Супруга строго блюдет чистоту. Каждый Божий день пылесосит после работы, — бубнил Уинзло, таскаясь за мной следом.

Я взглянул на него и на секунду засомневался, чего в его голосе больше: гордости или тоски. Поймав мой взгляд, Уинзло пояснил:

— Супруга — секретарь в Первой баптистской церкви, знаешь?

Честно говоря, не знал. Более того, я вдруг сообразил, что так и не спросил, как зовут его «супругу». А сам Уинзло почему-то упорно молчал на этот счет. Напрашивался вопрос: по оплошности это, или их брак был заключен не на небесах?

А может, он не был заключен и в Мексике?

Тем временем мы добрались до спальни хозяев. Здесь я осмотрел два двойных шкафа, ящички ночного столика, два комода с зеркалами, и, о да, заглянул под кровать. Когда я это сделал, Уинзло вытаращился на меня точно так же, как Рута.

— Стандартная процедура, — равнодушно пояснил я.

Взгляд Уинзло не изменился.

К несчастью, на таких коврах не поймешь, побывал ли кто-то до тебя под кроватью. Я посветил фонариком, но смотреть было абсолютно не на что. Может, и прилип под изголовьем крохотный кусочек чего-то клейкого, но не уверен. Неохота было валяться на полу. Уинзло смотрел на меня так, будто примеривался, не пора ли зарезервировать для меня комнату, обитую войлоком в психушке. Поэтому я поспешно поднялся на ноги и ободряюще улыбнулся хозяину.

Уинзло поглядывал на меня все так же настороженно.

Продолжая сиять фальшивой улыбкой, я проговорил:

— Когда расследуешь ограбление, приходится быть очень дотошным. — И с этими словами торопливо покинул комнату.

Уинзло побрел за мной. Я отметил, что шаги его стали какими-то неуверенными.

— Ну что ж, ты прав, здесь действительно ничего не украли.

Прежде всего, мне хотелось отвлечь Уинзло от вопроса, что же, черт возьми, я делал у него под кроватью. Если честно, я мог понять вора, не ставшего красть сомбреро, соломенные коврики и прочие мексиканские атрибуты. У этого преступника хотя бы вкус есть. Однако в доме полно вещей, мимо которых не пройдет даже самый разборчивый взломщик. Микроволновая печь, например, два новеньких телевизора, дорогая стереосистема, золотое ожерелье, преспокойно валявшееся на комоде в спальне. Опыт подсказывал мне, что ни один уважающий себя грабитель не станет так привередничать.

Что ж, происшествие в точности повторяло случай Руты Липптон. Налицо взлом, куча вещей, которые сами просятся в руки, но ничего не тронуто. Может, вора снова застигли врасплох, едва он залез в дом, и ему опять пришлось спасаться бегством не солоно хлебавши? В таком случае это мировой рекорд по совершению тактических ошибок. Такая невезуха вполне способна отвратить вора от избранной профессии и заставить искать другие способы добывания хлеба насущного.

Или же воспитать в нем стойкость и упорство…

Мы с Уинзло направлялись обратно в гостиную. По дороге я спросил:

— А ты ничего необычного не слышал, когда вернулся?

Уинзло скорбно покачал головой.

— Ничегошеньки.

— Никто не убегал, не…

— Ни звука, — и тут до него дошло, что он ведь мог столкнуться с грабителем нос к носу. — Выйти сквозь эту искореженную дверь без шума невозможно… И все же я ничего не слыхал. Ни шагов, ни шорохов, никакого движения. Абсолютно ничего!

Похоже, так оно и было. Но если вора никто не спугнул, то почему, скажите на милость, он ничего не тронул?!

— А, может, это просто розыгрыш?

Что-то промелькнуло в глазах Уинзло, но он быстро отвернулся.

— Да нет, вряд ли… Конечно, кое-кто из моих учеников мог отомстить за плохие оценки.

О! Это уже что-то. Вломиться в дом учителя — отличная шутка, вполне в духе разъяренного школяра. И возможно, тот же самый балбес вломился к Руте, отомстив, скажем, за испорченную шевелюру. Очень правдоподобная гипотеза, если вспомнить, что у самой Руты на голове творится. Так-так-так. Я глянул на Уинзло, и мое воодушевление пошло на убыль.

Уинзло прятал глаза. Если бы я не знал его лучше, у меня могло бы создаться впечатление, что он о чем-то умалчивает.

Я выдохнул:

— Послушай, Уинзло, если у тебя есть какие-то догадки, я с удовольствием их выслушаю.

Вцепившись в медальон на груди, он помотал головой.

— Нет, нет… Никаких догадок, Хаскелл. Никаких. — Уинзло метнул на меня быстрый взгляд. — Для этого я тебя и нанял.

Я кивнул. Хм-м-м. Отлично. Не хотим, значит, признаваться. Ну и ладно. Я закончил осмотр дома и направился к выходу. Мне не улыбалось раскланиваться с Уинзло на крыльце, где тебя могли поразить метким выстрелом с птичьего балкончика, поэтому я замешкался подле конквистадора, караулившего парадную дверь.

— Я порасспрошу в городе, и если что-нибудь прояснится, заскочу, ладно?

Рукопожатие Уинзло было поистине крепким, но не настолько, чтобы вы решили, будто вас проверяют на прочность. Мы бы так и стояли целую вечность, пожимая друг другу руки, если бы дверь вдруг не отворилась. Даже не оборачиваясь, я догадался, что прибыла вторая половина Уинзло.

— Ага, вот и супруга, — это было нечто вроде предупреждения.

Если судить по дизайнерским талантам, я ожидал, что благоверная моего однокашника окажется: а) либо этакой Кармен, увешанной яркими бусами и прочими безделушками, с парой кастаньет для пущего эффекта. б) либо, на худой конец, румяной сельской девахой в шляпке, увенчанной горой фруктов.

Однако, миссис Рид и близко не напоминала ничего подобного.

Это была изящная особа, в темно-синем платье с пышной юбкой и белым кружевным воротничком, в темно-синих туфлях-лодочках, с темно-синей сумочкой на плече. Она широко улыбалась.

И я тут же узнал её. Джун Джакоби. Капитан команды болельщиц, Мисс Школа Пиджин-Форка! Боже мой… Уинзло не просто женился. Он женился на самой красивой и популярной девчонке в школе.

Пышные, короткие каштановые волосы, невероятно огромные карие глаза. Джун принадлежала к группе девочек, которых я втайне называл Неприкасаемыми. Я был счастлив только оттого, что мне позволялось вдыхать воздух, которым они дышат.

Но Джин никогда не чванилась своим высоким положением. Для каждого у неё находилась улыбка. Даже для таких жалких существ, как я. Насколько я помню, улыбка Джун Джакоби, когда она летящей походкой спускалась в холл, покачивая короткой юбочкой, какие носили тогда девочки-болельщицы, ввергала меня в невменяемое состояние на весь оставшийся день.

За прошедшие годы она почти не изменилась. Ну, может и набрала килограмм-другой, но в остальном это была прежняя Джун. Очаровательная. Изящная. С самыми глубокими в мире ямочками на щеках.

— Да это же Хаскелл Блевинс! — воскликнула Джун. — Глазам своим не верю! — Голос её, теплый и мягкий, был для меня по-прежнему как бальзам на душу.

Она подала мне руку немного жеманно, как подарок, даже подумалось: а не должен ли я её поцеловать. Да я бы и не прочь, честно говоря. А уж как приятно, что одна из самых красивых девушек в мире помнит твое имя, я даже передать вам не могу.

— До чего же я рада тебя видеть! — продолжала Джун. Ее ладошка была легкой, как перышко. Однако смотрела она вовсе не на меня, а на мужа, как бы спрашивая, что, собственно, я здесь делаю.

Уинзло забормотал:

— Хаскелл теперь… э-э… частный детектив, видишь ли, и… э-э… пришел он к нам по поводу сегодняшнего… э-э… так сказать, инцидента.

Для учителя английского языка и литературы Уинзло был временами на редкость косноязычен. Неудивительно, что после этого заявления Джун выронила мою руку и спросила с ужасом:

— Что-что? Инцидента?

Я взглянул на Уинзло, окончательно потерявшего дар речи. Что-то в тоне Джун меня насторожило, и я снова повернулся к ней. Она стояла ко мне почти вплотную, и я понял, что мое первое впечатление было ошибочным. Кое-что все-таки в ней изменилось. Между бровей у неё пролегли две глубокие вертикальные морщины.

— Что тут произошло, Уинзло? — требовательно спросила она. Морщины стали ещё глубже. — Говори же! — Мне почудилось, или голос Джун тоже немного изменился? Как будто целительный бальзам некоторое время простоял в холодильнике.

Уинзло, видимо, тоже это заметил. Он замялся, закашлялся и неуверенно спросил:

— Ты ведь все осмотрел, Хаскелл?

В смысле: А не пора ли тебе восвояси? Дважды повторять ему не пришлось. Уж что-то, а намеки я схватываю на лету. Я рассыпался перед Джун в ответных любезностях, снова заверил Уинзло, что свяжусь с ним, как только что-нибудь разведаю, и направился к двери. Бедняга Уинзло вздохнул с явным облегчением. Он не хотел объяснять «супруге», что приключилось с их дверью в патио, когда я стою над душой.

Видимо, догадывался, сколь близко к сердцу «супруга» примет это известие.

Я бы охотно задержался, но Уинзло почти вытолкал меня на улицу и проворно запер дверь. Можно было, конечно, приникнуть ухом к замочной скважине, но, соседи могут неправильно это понять, если застукают меня за этим занятием. И, опять же, птичий балкончик над головой. Весомая причина для поспешного бегства.

Вспомнив о птицах, я бросился прочь от крыльца. Было уже четверть седьмого, так что я решил податься к дому, а не возвращаться на работу. Все равно Мельба уже давным-давно ушла. А поскольку она и в обычные-то дни никогда не оставляет для меня сообщений, то шансы найти от неё записку, когда она в любовном угаре, практически равнялись нулю.

До дома я доехал всего за двадцать минут. И за это время я успел с горечью осознать, что до настоящего профессионала мне ох как ещё далеко. Настоящий профессионал на моем месте ломал бы голову над вопросом, что за странные преступления творятся в нашем сонном Пиджин-Форке. У меня же в голове свербела одна-единственная мысль, не имевшая никакого отношения к делу. Но волновавшая меня сейчас больше всего.

Как случилось, что самый неказистый парень в школе окрутил самую выдающуюся девчонку?

Понимаю, мне бы следовало порадоваться за Уинзло, и все такое, но дело в том, что я чуял во всем этом какую-то фальшь. В школе мы с Уинзло были примерно в одной весовой категории по популярности. Честно говоря, на общественной лестнице я стоял даже на одну крохотную ступеньку выше. Я, по крайней мере, хоть на свидания ходил. Требовало, это, разумеется, невероятных усилий, но все же мне удавалось пригласить девушку в кино. Изредка. Уинзло, насколько я помню, такой чести вообще ни разу не удостоился.

Но почти шестнадцать лет уплыло вниз по течению, и вот Уинзло Рид отхватил Джун Джакоби, красавицу с ямочками на щеках, а я коротаю свои дни в обществе создания, весьма далекого от канонов красоты, а уж ямочек у него отродясь не было.

Я имею в виду моего пса, Рипа.

Одного этого достаточно для депрессии. Я тщетно пытался утешиться мыслью, что некогда веселый и приветливый нрав Джун изменился далеко не в лучшую сторону.

Что ж, у Рипа тоже характер не сахар.

Свой веселый и приветливый нрав Рип начал демонстрировать задолго до того, как я подкатил к дому. Свернув на подъездную дорожку, я даже сквозь шум мотора услышал его истошный лай. Когда Рип — наполовину немецкая овчарка, наполовину большая черная собака — говорит, все остальные слушают. Уже на полпути к дому можно было ясно различить, как он хрипит и беснуется на веранде.

Мы с Рипом обитаем на пяти акрах земли, среди густого леса, в небольшом деревянном домике, похожем на скворечник. К жилищу ведет крутая дорожка, покрытая гравием. Дорожка не только крутая, но и невероятно длинная — около четверти мили, поэтому даже при наличии четырех колес взбираться по ней занятие довольно нудное. Зато для Рипа сплошное удовольствие — можно гавкать целых десять минут.

Хотя само место, где мы живем, не вызывает у него особого восторга. Наш дом расположен примерно в семи милях от городской черты, в тихом, уединенном уголке. По мне так в самый раз, я люблю одиночество. Но для Рипа просто беда. Ведь ему совершенно некого облаивать.

Поэтому мой пес решил тренировать голос на мне: как только я сворачиваю к дому, он начинает бесноваться. Настоящее шоу, да и только: Рип лает, рычит, брызгает слюной, словно еде не его родной хозяин, а Аль Капоне собственной персоной.

До Рипа у меня было две собаки, и ни одна не вела себя до такой степени безобразно. Правда, ни одна из них не дожила до годовалого возраста. Честно говоря, не везло мне с собаками. Стоило щенку попасть в мои руки, как он у него появлялась смутная тяга к смерти. Не помогали ни прививки, ни ветеринары. Обзаведясь третьим щенком, я настолько разуверился, что заранее написал на конуре: Р. И. П., что по латыни означает «Покойся с миром»).

Случилось это почти семь лет назад. Теперь у меня есть надежда, что Рип все-таки выживет.

Если, конечно, я не удушу его собственными руками. Даже видя, что я уже вышел из машины и иду к дому, он продолжал лаять. Задыхаясь, пуская слюни и утробно рыча. Это здорово раздражало, поскольку пес явно меня узнал, и лаял исключительно ради удовольствия.

Или потому что ему уже невтерпеж. Ведь сегодня выдался очень длинный день.

Вот тут-то и кроется вторая причина, из-за которой Рип крайне недоволен местом нашего обитания. Наш дом со всех сторон окружен высокой верандой, откуда на землю ведет лесенка. А Рип страдает редким психическим расстройством.

Бедняга безумно боится лестниц.

Это у него со щенячьего возраста. Ветеринар объяснил, что Рип, вероятно, испытал необратимую психическую травму в детстве. Как это могло случиться — ума не приложу. Может быть, мамочка таскала его вверх-вниз по лестнице, колотя головой о каждую ступеньку? Я не раз и не два пытался заставить глупого пса спуститься по лестнице, размахивая перед его носом сочным бифштексом, но увы! Рип и с места не сдвинулся. Сидел у верхней ступеньки, склонив голову набок, и смотрел на меня большими грустными глазами.

Я уже поднимался на веранду, когда Рип, покончив с одним представлением, перешел к новому, изобразив сцену из фильма «Лесси возвращается домой». Можно подумать, что мы с этим дурачком год не виделись. Он извивался, как бесноватый, виртуозно крутил хвостом, танцевал на задних лапах и взвивался в воздух. Меня бы это тронуло больше, если бы я не знал, что для Рипа это рутинная процедура, неважно, уходил я на целый день или отошел на пять минут в магазин.

— Молодец, Рип, хороший мальчик. — Я говорю эти слова постоянно, но Рип, кажется, все никак не может наслушаться. Он окончательно ошалел от радости и, вращаясь вокруг невидимой оси, принялся совершать умопомрачительные прыжки, доведя себя до полного исступления.

Когда же я оказался почти наверху, он прекратил истерику и, стремглав бросившись к лестнице, остановился у края настила. И замер в ожидании. В ожидании меня, разумеется: пока я подниму все тридцать его ерзающих килограмм и отволоку вниз, во двор.

Может, поэтому меня устраивает наш уединенный уголок: из-за необходимости каждый день, утром и вечером, таскать этого дуралея туда и обратно. Чтобы Рип мог сделать свои дела во дворе, а не на веранде. Это, конечно, сыграло решающую роль при покупке столь отдаленного от цивилизации жилища. Но Рип молодец. Он ни разу ещё не оплошал, пока мы здесь живем. Или у него непомерно огромный мочевой пузырь, или он может давать уроки самообладания и выдержки.

Стоило мне преодолеть последнюю ступеньку, как Рип одним прыжком оказался у меня на руках. Ага, значит, ему действительно невтерпеж. Я едва устоял на ногах и прохрипел:

— Рип, никогда, никогда, никогда так больше не делай! Понял, мальчик? НИКОГДА.

Не знаю, зачем я ему это говорил. Пес явно не владеет английским языком. Он продолжал извиваться и даже пытался лизнуть меня в лицо, пока я не опустил его на траву.

Когда Рип закончил удобрять окрестности, я снова подхватил его на руки и втащил обратно. На этот раз он пытался вылизать мне ухо. То ли он делает это потому, что добраться до моих ушей проще простого, то ли потому что знает, как я это ненавижу.

— Нет, Рип, нет, мальчик, нет, нет, НЕТ! НЕТ! НЕТ!

«Нет» — наше самое ходовое слово, но, тем не менее, по истечении вот уже семи лет, до Рипа сих пор не доходит его смысл. Он упрямо целился своим мокрым, скользким языком в направлении моего уха, пока я не шмякнул его на пол. Пару раз он в этом деле преуспел. Брр!

И, разумеется, волоча егозящего, слюнявого Рипа, я не мог удержаться от мысли, что Уинзло вряд ли таскает свою Джун на собственном горбу.

А если он все-таки это делает, и если она так же пытается лизнуть его в ухо, то он при этом наверняка не орет «Нет!».

Да… Я был подавлен. И с горя решил приготовить ужин. Поскольку обед мой свелся к блюдам вкусным, но не слишком питательным, то надо было пополнить запас калорий яичницей с беконом. Кромсая листья салата, я старался не думать о том, как Джун лижет ухо Уинзло, а переключиться на что-то более приятное. И направил мысли на сегодняшние ограбления.

Очень не похоже, чтобы вору так не повезло. Залезть в два дома и нарваться на хозяев… Либо этот неудачник позорит воровскую профессию, либо у него на уме было что-то другое. Но что же?

Я вонзил нож в помидор, но тут раздался телефонный звонок.

— Хаскелл? — я сразу узнал этот голос. Мгновенно. Даже увидел приветливую улыбку. — Послушай, я не уверена, что Уинзло тебе все до конца объяснил, — сказала Джун.

Хотя нет, голос её звучал вовсе не так приветливо. Скорее, сердито. Я стер улыбку с её мысленного портрета.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что… — теперь я четко слышал её голос. Нет, на этот раз бальзам вынули не просто из холодильника, а из морозилки. — Уинзло не сказал, что мы хотим, чтобы все это немедленно разъяснилось. Мы должны знать, кто это сделал, понял? Сейчас же!

Я хотел заверить её, что сейчас же пойду и схвачу преступника, но это было бы неправдой. Терпеть не могу говорить людям то, что они не хотят слышать.

— Довольно трудно найти грабителя, не имея отпечатков пальцев. Да и потом, Джун, ничего ведь не украдено.

Она меня не слышала.

— Значит так, Хаскелл! Я хочу, чтобы ты выяснил, кто это сделал! Я горжусь своим домом, и не позволю, чтобы его безнаказанно оскверняли. Ты должен поймать негодяя! Ясно?!

Ну да, в общем ясно. Интересно, чего она от меня ждет? Чтобы я прошелся по воде на бис?

— Разумеется, я постараюсь, Джун.

Она резко втянула воздух и рявкнула:

— Мы платим тебе не за «постараюсь»! Мы платим за то, чтобы ты поймал преступника.

Эге-ге, старушка Джун лишилась одного поклонника в моем лице. Неужто она ждет, что я выужу преступника из кармана?

— Знаешь, Джун, я могу только заверить, что приложу все усилия. Обещать я ничего не могу.

Очевидно, в моем тоне появились натянутые нотки. Помолчав, Джун издала нервный смешок и сказала:

— Да, Хаскелл, конечно. Я понимаю. Я просто хотела, чтобы ты знал, насколько это для меня важно. Вот и все, — бальзам опять оттаял. — Ах, да, и ещё одно, пожалуйста, и меня ставь в известность обо всем, что удастся узнать, а не только Уинзло. Ладно? Он человек занятой, и иногда по рассеянности забывает делиться со мной информацией.

Потребовалась минута-другая, чтобы до меня дошел смысл её слов. Ситуация складывалась довольно скользкая. Нанял-то меня Уинзло. Разве это не наше с ним дело? Я даже не знаю, в курсе ли Уинзло, что Джун звонит мне.

Джун, видимо, поняла, о чем я думаю, потому что проговорила более холодным тоном:

— Может, Уинзло подозвать к телефону, чтобы ты не беспокоился? — от приветливой улыбки и следа не осталось. Да-да, ни малейшего намека на улыбку.

— Вообще-то да, я бы с удовольствием поговорил с ним, — сказал я.

Джун громко вздохнула, и вскоре в трубке раздался отрывистый голос Уинзло:

— Э-э… Хаскелл? Э-э… — снова бессвязное бормотание учителя английского языка. — Мы с супругой… у нас нет… э-э… секретов. Так что все, что хочешь сказать мне… э-э… можешь и ей говорить, тоже, лады?

— Лады. — Я, конечно, последую его указаниям, мне это не составит труда, но держу пари, что Уинзло сейчас кривит душой. Если у них в семействе нет секретов друг от друга, то с какой стати Джун потребовала, чтобы я перед ней отчитывался? Может, это слишком скоропалительные выводы, но, похоже, кое-кто кое-кому не доверяет.

В телефоне снова зазвенел голос Джун:

— Ну что? Когда ты что-нибудь узнаешь? — теперь тон у неё был резкий. И раздраженный.

Я ответил спокойно и бесстрастно, как и полагается истинному детективу-профессионалу: — Я поспрашиваю завтра в городе, и как только что-нибудь узнаю, сразу сообщу.

Я и в самом деле собирался ещё раз поболтать с Мельбой, а также перекинуться парой слов с Верджилом.

Но Джун, наверное, решила, что я вру.

— Жду твоего звонка завтра! — И ПОРАНЬШЕ!

Я стоял и смотрел на пикающую у меня в руке трубку. Ясно одно. Зря я целый час завидовал Уинзло. Похоже, Джун давным-давно утеряла всю свою приветливость. Похоже, что с Рипом мне просто повезло.

Рип поднял голову и, вывалив язык, одарил меня улыбкой. Клянусь, этот пес иногда читает мои мысли.