Доминика и Бовалле

Глава 5

При первом же удобном случае дон Мануэль попытался выяснить, каковы чувства его дочери. Он без обиняков спросил ее, как ей нравится сэр Николас. Одному Богу известно, какой ответ надеялся получить бедный сеньор.

— Совсем не нравится, — ответила она.

— Дитя мое, — сказал дон Мануэль, пристально наблюдая за ней, — боюсь, что вы ему чересчур нравитесь.

Поняв, что ее испытывают, Доминика презрительно рассмеялась:

— Несчастный! Но это наглость с его стороны.

Дон Мануэль был полностью удовлетворен. Поскольку ему самому нравился Бовалле, он даже сожалел, что дочь так явно его не выносит.

— Мне жаль, что он — Эль Бовалле, — заметил сеньор. — Мне бы пришелся по душе такой храбрый человек, как он.

— Хвастун, — с презрением произнесла Доминика.

— Возможно, и так. Но до того, как мы отплыли, Доминика, мне казалось, что вы представляли его себе каким-то героем. Вы всегда так жадно слушали рассказы о его подвигах.

— Тогда я еще не знала его, сеньор, — чопорно ответила Доминика.

Дон Мануэль улыбнулся:

— Ну что ж, у него дикий нрав. Я рад, что у вас достаточно здравого смысла, чтобы понять это. Но будьте с ним любезны, дитя мое, так как мы ему обязаны. Он клянется, что высадит нас в Испании, и — Пресвятая Дева! — я верю, что он это сделает, хотя не знаю как.

Эта беседа привела к тому, что Доминике во что бы то ни стало захотелось узнать о планах Бовалле. В тот же вечер она попыталась выведать что-нибудь у мастера Данджерфилда, когда они играли в карты в кают-компании. Девушка спросила, что у его командира на уме. Мастер Данджерфилд притворился, что не знает, но ему не поверили.

— Как! — воскликнула Доминика. — Никогда бы не подумала, сеньор, что он вам не доверяет! Вы просто не хотите мне сказать.

— Клянусь вам, нет, сеньора! — заверил ее Данджерфилд. — Сэр Николас держит язык за зубами. Спросите его сами, несомненно, он вам ответит.

— О, я не хочу иметь с ним дело, — сказала девушка и вернулась к картам.

Вскоре она услышала то, что надеялась услышать: звучный голос, легкую походку и смех, эхом отражавшийся в коридоре. Дверь распахнулась, и вошел Бовалле, бросив через плечо какую-то фразу.

— Храни вас Господь, сеньора! — промолвил он. — Диккон, вам нужно уладить одно пустячное дело. Давайте карты, я за вас доиграю.

Данджерфилд сразу же передал ему карты и с поклоном извинился перед дамой. Как всегда, Бовалле не дал ей возможности сказать ни слова. По правде говоря, она была рада, что он заменил Данджерфилда, но почему бы ему не спросить у нее разрешения?

Бовалле уселся в кресло Данджерфилда. Юноша остановился в дверях и промолвил, улыбаясь:

— Донье Доминике все время везет, сэр, вот увидите.

— А вам — нет, Диккон. Охотно этому верю. Но я сделаю все, что в моих силах. Ступайте же. — Он щелкнул картой о стол и улыбнулся Доминике: — До последней капли крови, сеньора!

Донья Доминика в молчании ходила ему в масть, и в конце концов Бовалле выиграл партию. Она закусила губу, но достойно приняла поражение.

— Да, сеньор, вы выиграли.

Понаблюдав, как он тасует карты, она скрестила на груди руки:

— Не стану с вами состязаться.

Сэр Николас положил колоду.

— Тогда давайте немного поговорим, — сказал он. — Это нравится мне гораздо больше. Как себя чувствует дон Мануэль?

Ее лицо затуманилось.

— Я думаю, сеньор, что он очень болен. Должна поблагодарить вас за то, что вы прислали к нему своего врача.

— Не стоит благодарности.

— Отец сказал мне, что вы поклялись высадить нас в Испании. Но как вы сможете это осуществить?

— Очень просто, — ответил сэр Николас. Он поднес ароматический шарик к носу, и глаза его блеснули.

— Ну и каким же образом, сеньор? — в нетерпении спросила она. — У меня нет никакого желания наблюдать еще одно морское сражение.

— А вам это и не грозит, моя любимая. По-вашему, Ник Бовалле станет, подобно Нарваэсу, подвергать вас опасности? Как вам не стыдно!

— Сеньор, неужели вы настолько безумны, что полагаете, будто войдете в испанский порт без единого выстрела?

— Ни в коем случае, дитя мое. Если бы я сделал такую глупость, на мою голову обрушился бы целый град выстрелов.

Закинув ногу на ногу, он продолжал нюхать ароматический шарик.

— Вижу, сеньор, что вы не расположены довериться мне.

Бовалле пожал плечами:

— Разве я не отвечаю на ваши вопросы? Вам хотелось бы знать больше? Так попросите меня хорошенько, миледи Надменность!

Девушка опустила глаза, решив сменить тактику и посмотреть, что из этого выйдет.

— У вас есть право насмехаться надо мной, сеньор. Я сознаю, что обязана вам. Однако мне кажется, что вы могли бы быть любезнее.

Встревоженный, Бовалле выпустил ароматический шарик.

— Боже мой! — воскликнул он. — Что такое? — Он протянул к ней руку через стол. — Пусть между нами никогда не возникает подобных разговоров. Вы ничем мне не обязаны. Считайте, что я делаю все это ради собственного удовольствия, и покончим с этим! — В его глазах мелькнула улыбка. — Разве я насмехаюсь над вами? Мне казалось, что этим занимаетесь исключительно вы.

— Я беспомощна в ваших руках, сеньор, — скорбно произнесла Доминика. — Если вам доставляет удовольствие издеваться надо мной, вы можете это делать без помех.

Эти слова не достигли цели.

— Дитя мое, еще немного — и я вынужден буду посадить вас к себе на колени и поцеловать, — сказал Бовалле.

— Я беспомощна, — повторила она, не поднимая глаз.

Нахмурившись, Бовалле поднялся с кресла и опустился возле нее на колени.

— Что вы имеете в виду, Доминика? Неужели вы так пугливы и смиренны? — Он увидел, как загорелись ее глаза, и рассмеялся. — О, хорошенькая притворщица! — мягко произнес он. — Если бы я осмелился дотронуться до вас, вы бы тут же дали мне пощечину.

Губы девушки дрогнули, она взглянула на него сквозь ресницы. Бовалле поцеловал ей руку.

— Ну, так что же я должен вам рассказать? — спросил он.

— Пожалуйста, скажите, — кротко промолвила Доминика, — где вы нас высадите?

— В нескольких милях к западу от Сантандера, дорогая. Там есть деревушка контрабандистов, где нас хорошо примут.

— Контрабандистов! — Она подняла глаза. — О, так вы и этим занимаетесь? Впрочем, я могла бы догадаться.

— Нет, нет, я тут ни при чем, — улыбнулся он. — Излейте ваше презрение на моего толстяка боцмана — это его вина. Он много лет занимался контрабандой и знает каждый порт в Европе, куда заходят контрабандисты. Мы тихо подойдем под покровом ночи, высадим вас и уйдем до рассвета.

Последовала пауза. Доминика взглянула на герб на стене и медленно сказала:

— И таким образом закончится это приключение.

Сэр Николас снова поднялся.

— Вы действительно так думаете?

— Да, сеньор, несмотря на смелые слова. В Испании я буду свободна — свободна от вас!

Бовалле положил руку на бедро, а другой начал теребить бородку. Ей бы следовало быть осмотрительнее, но она знала сэра Николаса хуже, чем его люди.

— Миледи, — сказал Бовалле, и Доминика вздрогнула, уловив решительные нотки в его голосе, — у того, кто первым носил мое имя и был основателем нашего дома, имелся другой девиз, кроме этого. — Его рука указала на ленту на гербе. — Сохранилась старинная хроника, написанная неким Аланом, впоследствии графом Монтлисом, из которой мы знаем, что Саймон, первый барон Бовалле, избрал себе следующий девиз: «Я не владею, но держу в руках!»

— Что вы имеете в виду, сеньор? — неуверенно спросила Доминика.

— Я еще не владею вами, но держу в руках, не сомневайтесь в этом.

— Это безумие.

— Сладкое безумие.

— Я не верю, что вы осмелитесь ступить на испанскую землю.

— Черт побери, не верите? А если я все же осмелюсь?

Она взглянула на свои стиснутые руки.

— Говорите же! Если я осмелюсь? Если я приеду к вам в Испанию и буду добиваться вас там? Какой ответ я получу?

Доминика вспыхнула, дыхание ее участилось.

— Ах, если бы нашелся человек, который не побоялся бы осмелиться на такое ради любви!..

— Он стоит перед вами. Что вы ответите ему?

Она встала, приложив руку к груди.

— Если бы он осмелился на такое, я бы ответила ему… «да», сеньор.

— Помните это обещание! — предупредил он ее. — Вам придется выполнить его, не пройдет и года.

Она испуганно взглянула на него:

— Но как? Каким образом?

— Не знаю, любовь моя, — честно признался Бовалле, — но, безусловно, я найду способ.

— Пустое хвастовство! — воскликнула Доминика и быстро пошла к дверям. Но голос Бовалле остановил ее. Она оглянулась через плечо. — Итак, сеньор, что еще?

— Мой залог, — ответил сэр Николас и снял с пальца кольцо. — Храните кольцо Бовалле, пока за ним не явится он сам.

Она неохотно приняла кольцо.

— Зачем это?

— Возможно, просто чтобы напоминать вам обо мне. Храните его.

На массивном золотом перстне был искусно выгравирован герб Бовалле.

— Я сохраню его навсегда, чтобы он напоминал мне о… безумце.

Он улыбнулся:

— О, не навсегда, дорогая! Залог иногда просят обратно… даже безумцы.

— Но не этот, — вздохнула она и вышла.

В последующие дни Доминике казалось, что Испания приближается слишком быстро. Была прекрасная погода, и дул попутный ветер. Вскоре они дошли до Канарских островов, и она поняла, что недалек конец приключения. Теперь девушка обращалась мягче со своим пылким поклонником, но все еще держалась отчужденно, отказываясь ему поверить. Бовалле учил ее английским словам, и она повторяла их с милым акцентом. Доминика перестала завлекать в свои сети мастера Данджерфилда: времени оставалось слишком мало, а роман захватил ее целиком. Возможно, если бы не присутствие отца, она даже была бы рада, если бы ее в качестве приза победителю увезли в Англию, но хотя вначале она сомневалась в честности Бовалле, эти сомнения вскоре рассеялись. Он действительно намеревался доставить ее в Испанию. Она сожалела и радовалась, но, несомненно, уважала его за это. В остальном Доминика не знала, чему верить. Этот человек говорил смелые слова и, казалось, не испытывал ни малейших сомнений в собственном всемогуществе. Возможно, какая-нибудь бедная девушка поверила бы ему почти как самому Богу, но он попал не на такую уж простушку. Может быть, ему захотелось покрасоваться, изображая себя этаким неустрашимым героем. И уж конечно, он забудет всю эту историю, как только ступит на английскую землю.

Донья Доминика вынуждена была признать, что сердце ее опасно трепетало. Его улыбка преследовала ее во сне, и от этого невозможно было отделаться. Конечно, он дерзкий негодяй! Она не могла понять, чем он ее пленил. Бовалле не обладал изысканностью манер и тонкостью обхождения. От него нечего было ждать томных взоров и вздохов, как того требовала мода. Он хватал девушку за талию прежде, чем она успевала опомниться, срывал поцелуй — и был таков. О, веселый задира! Он был слишком прямолинеен, стремителен и, ухаживая, не пользовался светскими уловками. Ей нравилась мысль, что он подобен сильному ветру, резкому и соленому. Не зная отдыха, он был повсюду, неугомонный и полный жизненных сил, бьющих через край. А его глаза, манящие и бросающие вызов из-под опущенных век! Какой стыд, что ее сердце бьется в ответ! Когда Бовалле проходил по палубе, беззаботно и небрежно уперев руку в бедро, то волей-неволей притягивал к себе взгляд. Он останавливался возле шкипера, и оттуда доносились обрывки быстрых веселых фраз, куда-то указывал, качал красивой черноволосой головой, отпускал шутку, вызывавшую усмешку шкипера, и, спустившись по трапу, смешивался со своими людьми.

По-видимому, они почитали его и трепетали перед ним. С Бовалле шутки были плохи. Это был командир, которого любили и в то же время боялись. Донья Доминика, уже понимавшая некоторые английские слова, улавливала общий смысл того, что говорила о Бовалле его команда. Как она поняла, они считали его редким шутником. Доминика раздумывала над странным складом ума этих англичан, которые все время смеялись. В Испании вели себя иначе.

А Испания с ее этикетом, благопристойностью и помпезностью с каждым днем все приближалась. Безумные дни в море завершались, и приключение подходило к концу. Дон Мануэль, откинувшись на подушки, говорил о дуэньях, а донья Доминика, скрывая дрожь, обращала тоскливый взгляд на Бовалле. Тому, кто был воспитан в вольном Новом Свете, условности Старого Света представлялись несносными. Дон Мануэль строго заметил, что предоставлял дочери слишком большую свободу. Доминика была своевольна, дерзка и чересчур самостоятельна. Взять, к примеру, ее поведение на борту «Санта-Марии». Девушка, на которую напали пираты, должна застыть неподвижно, как статуя мученицы. Дочери Испании не пристало брыкаться, кусаться и царапаться, а также размахивать кинжалом и злобно браниться со своими обидчиками. Дон Мануэль был шокирован, но, достаточно хорошо зная свою дочь, воздерживался от комментариев. Он надеялся, что его сестра найдет для нее строгую дуэнью. Дон Мануэль вынашивал также матримониальные планы, о чем намекнул дочери. Он сказал, что ему хотелось бы надежно пристроить ее, и нарисовал заманчивую картину будущей жизни. Донья Доминика слушала его со все возрастающим ужасом и наконец сбежала из каюты отца на свежий воздух.

— О! — воскликнула она. — Неужели английских леди так же охраняют и держат в заточении, как бедных испанок?

Они находились в более холодных широтах, и дул пронизывающий ветер. Бовалле сбросил с себя плащ и укутал им девушку.

— Нет, дорогая, я не буду заточать вас, но я знаю, как охранять свое сокровище, не сомневайтесь в этом.

Она завернулась в плащ и широко раскрытыми глазами взглянула на него.

— Значит, в Англии к женам приставляют противных дуэний?

Он покачал головой.

— Вернее, мы им доверяем.

Ямочки у нее на щеках задрожали.

— О, сэр Николас, вы почти убедили меня! — Доминика предостерегающе нахмурилась, увидев, что он протянул к ней руку. — Фу, при ваших людях! Сеньор, я сказала «почти». Знайте, что отец собирается выдать меня замуж.

— Заботливый сеньор, — заметил Бовалле. — Клянусь честью, я тоже собираюсь.

— Если вы действительно приедете в Испанию, возможно, я уже буду обвенчана.

Его глаза сверкнули.

«Как клинок!» — подумала она.

— Это в самом деле возможно? — спросил он, и эти слова требовали ответа.

Слегка дрожа, Доминика отвела глаза, улыбнулась, нахмурилась и покраснела.

— Н-нет, — запинаясь, произнесла она.

Слишком быстро наступил день, когда на юге показались берега Испании. Дон Мануэль отважился ненадолго подняться на палубу, где было прохладно, и устремил взгляд в ту сторону, куда указывал Бовалле.

— Вон там находится Сантандер, сеньор. Сегодня ночью я высажу вас на берег.

День быстро заканчивался, сгущались сумерки. Донья Доминика наблюдала, как Мария укладывает ее сундуки. Служанка уложила драгоценности отдельно в шкатулку с золотым замком и ревниво их пересчитала. Она не могла быть спокойна, пока находилась среди этих англичан, и все время терзалась мрачными подозрениями.

Ее госпоже пришла в голову странная фантазия упаковать драгоценности собственноручно. Разложив содержимое шкатулки на столе, Доминика рассматривала каждую вещицу с грустью и нежностью. В конце концов она выбрала золотой перстень для большого пальца. Он был велик для ее маленькой ручки и слишком массивен для дамы. Она спрятала его в носовой платок и быстро заперла шкатулку, чтобы Мария не обнаружила пропажу.

В мягких вечерних сумерках Доминика поднялась на палубу. Она была закутана в плащ, и ее овальное лицо бледнело в тусклом свете фонаря. Сейчас корабль двигался медленно, и темная вода мягко плескалась у его дубовых бортов. На палубе была небольшая суета. Раздался громкий голос шкипера: «Прямо руля!» При свете раскачивавшегося фонаря девушка увидела Бовалле, который стоял рядом с боцманом и вглядывался в темноту. Далеко на юге мерцали огоньки, и Доминика поняла, что Испания близко.

Она тихо подошла к Бовалле и робко коснулась его руки. Он быстро оглянулся.

— В чем дело, дитя мое?

— Я хотела… я пришла поговорить с вами, — нерешительно сказала она.

Сэр Николас лукаво взглянул на нее:

— Говорите — я слушаю.

Доминика извлекла из-под плаща руку, в которой держала золотой перстень.

— Сеньор, вы дали мне на хранение ваше кольцо. Я… я думаю, что мы больше никогда не увидимся, и мне бы хотелось, чтобы вы взяли мое кольцо на память обо мне.

Доминику тотчас же увлекли подальше от фонаря, в благословенную темноту. Она почувствовала, как Бовалле обнял ее и прижался щекой к ее локонам, услышала его шепот: «Любимая! Дорогая!» Безумие, совершенное безумие, но было так сладко раз в жизни совершить безумие! Доминика ответила на поцелуй, и все поплыло у нее перед глазами. Она подумала, что никогда не забудет ощущения железных рук англичанина, прижимавших ее к стремительно бьющемуся сердцу. Дрожа от волнения, она прошептала:

— Querido![4] Не забывайте меня!

— Забыть? — отозвался Бовалле. — О, недоверчивая малышка! Неужели вы не чувствуете, как крепко я вас держу? Неужели я могу вас выпустить?

Доминика вернулась на землю и ощутила, что щеки у нее пылают и она вся дрожит.

— О, пустите меня, — попросила она. — Как могу я поверить, что вы совершите невозможное?

— Для меня нет ничего невозможного, — сказал Бовалле. — Я расстанусь с вами на время, так как дал слово, но ненадолго, совсем ненадолго! Ждите меня, моя любимая, я обязательно приду, не пройдет и года.

Рядом послышался зычный голос:

— Где вы, сэр? Они ответили на наш сигнал.

Бовалле быстро спрятал Доминику за спиной.

К ним подошел боцман, вглядывавшийся в темноту.

Все дальнейшее происходило для Доминики как во сне. На берегу мигал огонек. Спустившись с палубы, она увидела, как выносят ее сундуки. Послышался тихий плеск — на воду спускали шлюпку. Дон Мануэль сидел наготове. Хотя он был укутан в плащ на меховой подкладке, его все время била дрожь.

— Эль Бовалле совершил это, — сказал дон Мануэль со спокойным удовлетворением. — Он смелый человек.

Вскоре за ними пришел мастер Данджерфилд. Он предложил руку дону Мануэлю и произнес ободряющие слова, но его печальный взгляд был обращен к донье Доминике. Они поднялись на палубу и увидели Бовалле, стоявшего возле штормтрапа. Внизу, на черной воде, покачивалась лодка, в которой сидели боцман и несколько матросов. Там же находился и заботливо уложенный багаж.

Сэр Николас шагнул навстречу:

— Дон Мануэль, хватит ли у вас сил спуститься по этому трапу?

— Я попытаюсь, сеньор, — ответил дон Мануэль. — Бартоломео, ступай вперед. — Он взглянул на Бовалле при свете затененного фонаря: — Сеньор, пора прощаться. Позвольте мне сказать…

— Не нужно, сеньор, у нас еще будет время. Я провожу вас на берег.

— Вы, сеньор? Нет, это значило бы просить у вас слишком многого.

— Не беспокойтесь, вы этого не просили. Я делаю это для собственного удовольствия, — ответил Бовалле и сильной рукой помог ему ступить на трап.

Дон Мануэль стал с трудом спускаться с помощью Бартоломео, шедшего впереди. Бовалле обернулся к Доминике и раскрыл объятия.

— Доверьтесь мне снова, дорогая, — сказал он.

Не произнеся ни слова, она подошла к нему и позволила поднять себя на руки. Бовалле легко спустился с ней в шлюпку. Доминика увидела Марию, сидевшую на корме, и устроилась рядом с ней. Бовалле прошел мимо женщин к румпелю и тихо скомандовал своим людям. Отдали концы, длинные весла окунулись в воду, и шлюпка, бесшумно рассекая волны, устремилась к берегу. Из-за туч неожиданно выглянул яркий полумесяц. Доминика оглянулась и увидела за собой Бовалле, державшего румпель. Нахмурившись, он смотрел вперед, но когда она обернулась к нему, улыбнулся. Она вдруг испугалась.

— А что, если там солдаты! Ловушка!

Его белые зубы сверкнули.

— Не бойтесь.

— Это безрассудство! — прошептала она. — Лучше бы вам не ехать.

— Как, и подвергнуть своих людей опасности, которую я не разделю? — усмехнулся Бовалле.

Доминика взглянула на него при бледном свете луны.

— Нет, это не похоже на вас, — сказала она. — Прошу прощения.

Луна снова скрылась за тучами, и Бовалле превратился в темный силуэт.

— У меня есть шпага, дитя мое, не бойтесь.

— Точнее, не вешайте нос, — тихо ответила Доминика и услышала его веселый смех.

Скоро — слишком скоро — киль шлюпки коснулся дна. К ним бежали встречавшие их люди, которые взялись за борта шлюпки и что-то тихо спрашивали на грубом испанском. Сэр Николас пробрался мимо сундуков, прошел между гребцами на нос шлюпки и спрыгнул на берег. Боцман шел за ним по пятам. Последовал быстрый обмен вопросами и ответами, раздалось резкое восклицание, и послышался приглушенный гул голосов, которые долго переговаривались между собой. Затем Бовалле вернулся к шлюпке и протянул руку дону Мануэлю. Вода плескалась вокруг его лодыжек.

— Все в порядке, сеньор, — сказал он. — Эти достойные люди предоставят вам ночлег, а ваш слуга завтра утром сможет поехать верхом в Сантандер и вернуться за вами с экипажем.

Могучий матрос перенес дона Мануэля на сушу. Его дочь очутилась в более нежных объятиях. Бовалле опустил девушку на берег и постоял, прижимая к себе. Затем он наклонился и поцеловал ее.

— До встречи! — сказал он, помогая ей встать на ноги. — Верьте мне!