Доминион

Глава 14 Слава побежденным

Нулн осажденный

Жгучее сердце лета, 2057

Человечность Йерека фон Карштайна отказывалась угасать.

Она преследовала его живым призраком в царстве мертвых. Какая отвратительная ирония!

Вместо того чтобы утопать в наслаждениях темного мира нежизни, Йерек цеплялся за обрывки воспоминаний прошлого, несущественные мелочи, не имевшие тогда значения, но становящиеся все важнее и важнее после его падения с миденхеймского шпиля. Он ловил себя на том, что вспоминает лица людей, которых едва знал. Они являлись ему внезапными вспышками, сопровождаемые намеками на то, что значили для него эти лица когда-то: запахами, звуками, краткими галлюцинациями, возвращающими его назад, к тому человеку, которым он перестал быть.

Хуже того — он радовался им. Он радовался боли, приходящей с воспоминаниями. Он радовался чувству вины, угрожающему поглотить его. Он радовался гневу, тлеющему под пеплом памяти. Он радовался им, потому что они говорили, что он, возможно, и стал чудовищем, но не утратил души. Какая-то крохотная искра еще мерцала в его сердце. Он не подчинился тьме и холоду. Он не находил счастья в чужой боли. Он не наслаждался страданиями.

Общение с мертвецами претило ему.

И он льнул к живым призракам, зная, что этим приближает безумие.

Йерек видел, как в Роте Мелингере расцветают все скверны мира. За несколько месяцев, прошедших после его обращения, Мелингер полностью отдался живущему внутри него зверю. Он наслаждался охотой и убийствами; будучи помощником Йерека, он был силен, сильнее, чем ему положено быть. Вампир выходил на прогулки днем, совершенно не боясь солнца. Он проникал в город, не обращая внимания на высокие стены и железные ворота, предназначенные для того, чтобы держать волков за порогом. Он летал, превращаясь в чернокрылую птицу вроде ворона, а какие стены остановят птицу? Мелингер приходил и уходил, когда ему угодно, кормясь молодыми и красивыми, — и недогадливые крестьяне ничего не подозревали, потому что Мелингер предпочитал статных юношей, не трогая хорошеньких дочерей пекарей или прозаичных трактирных служанок.

Он рыскал в трущобах, получая удовольствие от воплей унижаемых сильных мужчин, которых он, прежде чем насытиться, брал силой.

В смерти Мелингер стал всем, что ненавидел при жизни.

— Ты создал меня, отец, — ухмылялся он, замечая отвращение Йерека. — Никогда не забывай этого. Я бы с радостью напился до смерти, но ты решил поиграть в бога и сделал это со мной. Каждая капля крови — на твоих руках, как если бы ты убивал сам, только так я забавляюсь больше. На этот раз мне не придется полжизни провести в твоей тени. Я могу быть самим собой, и знаешь что? Мне нравится человек, которым я стал.

— Ты давно уже не человек, Рот. То, что ты теперь, — не человек.

— Я, черт возьми, тот, кем мне хочется быть, Волк. Мне больше не требуется твое разрешение. Ты дал его мне, когда отнял мою жизнь.

— Мне жаль, Рот, жаль больше, чем ты представляешь.

— Не жалей. Эта смерть — не такое уж плохое местожительство.

Мелингера тянуло к Питеру фон Карштайну. Они были похожи — безжалостные, грубые, смертельно опасные звери, не испытывающие ни малейших угрызений совести из-за убийств ради забавы и развлечения. Они вместе охотились по ночам; Мелингер ел, а Питер играл с едой. Фон Карштайн не разделял страсти Мелингера к мальчикам, но не упускал случая подвергнуть скот замысловатым пыткам, прежде чем предоставить сочную плоть оголодавшему Мелингеру. Их отношения были паразитическими. Они кормились пороками друг друга, обостряли их, толкали друг друга на все более и более грязные грехи.

Йерек отвернулся от своего отпрыска.

Мысль о том, чтобы уничтожить Мелингера, покончить с созданным им самим монстром, не раз приходила ему в голову, но это было нелегко. Их связывало не только «кровное» родство. Их связывало то, через что они прошли при жизни, Волк и его правая рука: общая история.

Невозможность отвернуться от этой истории служила еще одним признаком того, что Йерек фон Карштайн все еще — частично — Йерек Крюгер, Белый Волк. А потому Мелингер жил, с каждым днем зверея все больше и больше.

Мелингер и Питер очень обрадовались, когда одна из приближенных некромантов Конрада, Катя фон Зерт, коснулась ветров магии, и Шайша, шестого ветра, подняв десятки тысяч мертвецов — огромное войско, зараженное Хаосом. Рвущаяся вперед, к Нулну, орда вампиров и зомби обескровливала землю, оставляя за собой разруху и опустошение. Армия Питера ни в чем не уступала войскам его отца, Влада. Хворь и порча, давно терзавшие Сильванию, просочились в Империю. Даже зелень и золото лета поблекли и высохли, затоптанные шаркающими ногами зомби.

Йерек понимал, что армия эта подобна змее. Хитростью и коварством действует она против сильных врагов, ее гибкое тело способно выскользнуть из любых клыков, если они недостаточно крепко сжаты. Голова этой армии — Питер, а Катя фон Зерт и Волк Йерек — ее зубы. Фон Зерт — зуб определенно ядовитый, но укусы ее безрезультатны из-за неумелости фон Карштайна. Вампир не тактик. Он ничего не смыслит в искусстве войны. Он всего лишь бледная немочь, фальшивка, копирующая то, что ему довелось видеть прежде, но без жесткости, которая привела бы к успеху. Как все колеблющиеся, сомневающиеся во всем лидеры, он игнорировал отточенную в боях мудрость Йерека, предпочитая собственных ненадежных советчиков. Осада Нулна длилась уже четыре месяца, истощая их оружие и резервы. Горожане привыкли к мертвецам у своих ворот, привыкли к страху, который должна была внушать эта орда.

А раз враг не боится, раз его мужество не ослабляет страх, приходится действовать окольными путями. К сожалению, Питер встал в позу, требуя, чтобы живые склонились перед ним, или они погибнут — только вот у него не хватало необходимых средств для осуществления угрозы, и слова вампира казались пустыми. Трупы штурмовали стены, но огонь и кипящая смола отгоняли их.

Защитники не собирались смиренно сдаваться. Требования о подчинении они встречали насмешками и градом гнилых овощей, что совершенно выводило Питера из себя. Вампир рвал и метал, плюясь проклятиями и ругая человечество гнусными отбросами. Все кидаемые с укреплений издевки он относил к себе лично. В итоге трое фермеров втащили на крепостную стену полуразложившуюся окоченевшую тушу коровы и сбросили ее вниз, едва не пришибив озлобленного вампира.

— Ты больше не размышляла над той загадкой, Катя? — спросил Йерек некроманта.

— Я еще немного подумала, Волк, и пришла к тревожной мысли, что это скорее не вопрос, а проклятие.

— Выводы есть?

— Либо множество, либо никаких, если это имеет для тебя какой-то смысл.

— Ни малейшего.

— Ничто не доказывает достоверность твоего предположения, что сила Влада фон Карштайна была заключена в перстне-печатке.

— Я знаю, что это правда, так говорит скот. Кольцо было предательски похищено.

Он слышал эту историю в Миденхейме, когда охотился на Мелингера. Сигмариты опустились до воровства, лишь бы способствовать падению графа-вампира. В отчаянные времена человечество способно на крайние меры. Откуда они узнали о восстанавливающей магии кольца, он понятия не имел, но ни секунды не сомневался, что жрецы были правы. Это объясняло внезапный дикий гнев его отца, бросившего все, что он имел, на костер столь необычной для него ярости, а также причину гибели Влада в Альтдорфе. Кольцо — ключ ко всему. Он должен найти его, найти и уничтожить прежде, чем им завладеет еще кто-то. Йерек давно уже начал подозревать, что именно существование кольца было причиной его затянувшейся человечности. Мысль эта превратилась в навязчивую идею, тлеющую одержимость. Волк думал о Мелингере, о бессердечном монстре, чистокровном вампире, которым стал бывший боец, и о Питере с его всепоглощающей ненавистью к живущим, и даже о Конраде с его прихотями и непостоянством. Любой из них, надев на палец кольцо, мог возвыситься беспредельно, стать абсолютным черным властелином. От этой мысли мороз пробирал Йерека до костей.

— Конечно, теоретически в перстне может скрываться некая целительная магия сильнее моей, но я с подобным никогда не сталкивалась.

— Значит, повторить ее ты не можешь?

— Выковать новое кольцо, делающее тебя по-настоящему бессмертным? Нет.

— Хоть на том спасибо, — вздохнул Йерек. — А ты знаешь кого-нибудь, способного на такое?

— Я же говорю, я еще не встречалась с колдуном, обладающим мастерством, необходимым для сотворения подобного артефакта. Возможно, Фей сумела бы, хотя сомневаюсь. Это старая магия, Волк, а древнее знание давно ускользнуло во тьму. Кольцо фон Карштайна невосстановимо и навек утрачено.

— Если Питер добьется своего, мы двинемся к Альтдорфу. Он хочет разнести город по кирпичику в поисках кольца.

— Он дурак.

— Хуже того, он отчаявшийся дурак.

— А он не думал о том, что сигмариты сожгли старого графа вместе с кольцом? Перстень исчез. Он уничтожен.

— Кто знает, о чем он думает, — если он и вправду думает. Все это чушь. Люди водят за нос нас всех.

— Так что ты от меня хочешь, Волк?

— Усмири дурака.

— Живые сами отлично с этим справляются.

— Нельзя позволить, чтобы это продолжалось, женщина. Они делают из нас посмешище. Это же полный кавардак. — Он посмотрел на стену, по которой гоголем расхаживал туда-сюда человек, передразнивая напыщенный вид Питера. — Один идиот даже объявил, что он происходит из рода истребителя вампиров, ван Хала. Их надо научить покорности. Им надо напомнить, что такое страх.

— И как же ты предлагаешь преподать им этот урок, Волк?

— Предлагать — не мое дело, Питер дал это понять весьма ясно.

— Ерунда, ты же гамайя. Ты отвечаешь только перед новым графом. Если захочешь, я велю своим мертвецам разнести стены по камешку и сожрать живых. Одно твое слово — и это будет сделано.

— А мое слово? — За их спинами стояли неслышно подошедшие Питер фон Карштайн и Рот Мелингер, похожий на лебезящую перед хозяином собачонку. Медовый голос Питера сочился ненавистью. — Мне просто любопытно, чародейка. Мне ты предана так же, как этому сивому дураку?

— Я служу одному хозяину, — холодно ответила Катя.

— О да, моему возлюбленному братцу, как же, как же. Ну так ответь, приказала бы ты мертвецам разнести эти проклятые стены по камешку, если бы я того пожелал.

— Несомненно.

— Я не верю тебе, колдунья, — фыркнул Питер.

— Тогда попроси, мой господин, и узнаешь сам. — Некромант слегка склонила голову, намереваясь этим снисходительным жестом смутить Питера.

— Возможно, и попрошу.

— Давай же, — плотоядно ухмыльнулся Мелингер, — а потом возьми лист из старой волчьей книги и отпусти вампиров, дай им наесться, всем им. Пускай напьются вдоволь. Не будем больше прятаться за спинами зомби. Освободи зверей, Питер. Ты же хочешь этого.

Оскал фон Карштайна был воистину омерзителен. Он оглянулся на человека на стене, того самого, который называл себя Гельмутом ван Халом.

— Ты познаешь страдания, не ведомые ни одному из смертных, — пообещал он, не заботясь о том, что человек не слышит, — и когда ты, наконец, сдохнешь и решишь, что избавился от боли, я верну тебя и буду убивать снова и снова. — Он повернулся к Кате: — Идем, сестра по тени, есть вещи, которые я хочу узнать прежде, чем развяжу тебе руки.

— Тебе стоит лишь спросить.

— О да, спросить, моя маленькая темная обманщица. Именно это я и намерен сделать, хотя сомневаюсь, что мне доставят удовольствие твои ответы.

— Правда редко произносится ради удовольствия, мой господин.

Йерек смотрел вслед уходящей рука об руку паре. Этот интимный жест подобал скорее любовникам, чем врагам. От Волка не укрылось, что Мелингеру неприятно наблюдать подобное зрелище.

— Ревность тебе не идет, — бросил он, отворачиваясь от бывшего друга.

Питер и Катя уже приблизились к стене. Йерек пошел следом и услышал, что кричит вампир защитникам:

— Твое стремление умереть впечатляет, смертный! Однако твои ужимки и кривляния уже перестали быть забавными. Честно говоря, они обернулись хамством. Так что, человечек, я пришел сказать, что ты победил, но, прежде чем твои тупые поклонники запрыгают от радости, хочу пообещать исполнить твое желание. Сегодня ты умрешь, и вы все умрете. Все до единого, женщины и дети, если не склонитесь перед моей властью и не станете служить мне в жизни и в смерти. Пощады не будет! — Последние слова Питер провопил почти в истерике, срывая голос.

Человек на стене улыбнулся, чего Йерек никак не ожидал от того, кто только что услышал свой смертный приговор, и отвесил театральный поклон армии нежити, толпящейся у его порога, намеренно не замечая предводителя вампиров. Питера подстрекали к тому, чтобы он выставил себя еще большим идиотом, чем выглядел раньше. Уловка напомнила Волку отвлекающую интермедию ловкачей-аферистов. Люди хотели, чтобы фон Карштайн не отрывал взгляда от стен, так не значит ли это, что они не желают, чтобы он увидел еще что-то? Где таится настоящая угроза?

Йерек успокоил себя тем, что это скоро выяснится, и если Питер и Мелингер в результате пострадают, что ж, он не будет плакать по этой парочке. Его терзали противоречия. Фон Зерт права, он — гамайя, но он также и человек, или, по крайней мере, малая часть человека. Как гамайя, он служит другому хозяину и не обязан быть верным Питеру, чего, в сущности, и требует от него Конрад, а как человек, он, кажется, молится о таком же исходе, только совсем по другим причинам.

Питер фон Карштайн опасен.

Люди на стенах понимали это, и те, кто прятался за их спинами, конечно, тоже. У игры имелась цель — ослепить вампира, скрыть от него очевидное. Угодившие в ловушку люди непредсказуемы, как загнанный в угол скорпион.

Для беспристрастного зрителя следующие несколько часов будут весьма увлекательны. Чем обернется столкновение стратегической наивности Питера, вожака орды проклятых, и хитрости кривляки на стене и кукловода, дергающего его за веревочки? Впрочем, с учетом отчаянности ситуации незаинтересованных зевак тут нет. Каждая сторона питает огромные надежды на провал другой. Картина восхищала разве что Йерека, который поймал себя на том, что ищет жало на хвосте противника — а оно там непременно должно быть. Что выигрывают защитники, вгоняя Питера в ярость?

Если не считать очевидного факта, что обезумевший противник не в состоянии мыслить здраво, Волк не видел особых выгод от раздражения врага.

Так что внимание Йерека переключилось на тех, кто поближе, — Питера и женщину рядом с ним. Любовники ли они? Возможно. В их жестах есть что-то интимное, тела как будто привыкли льнуть друг к другу, но настоящей привязанности не ощущается. Кажется, они не слишком пекутся один о другом. А для Мелингера близость Питера и некроманта — точно кол в сердце. Вскипевшая ярость вампира почти осязаема.

Возвышение Мелингера среди аристократии ночи будет, несомненно, эффектным. Он просто воплощение мрака.

Какое-то движение на стене привлекло взгляд Йерека. К ван Халу, оказывается, присоединилось немало горожан, людей на укреплениях становилось все больше и больше — пятьдесят, шестьдесят, сто солдат, повернувшихся спинами к Питеру фон Карштайну. Йерек наблюдал в недоумении, и вдруг защитники Нулна, все как один, стянули с себя штаны.

Старый Волк разразился хохотом.

Эти незнакомые люди нравились ему. Славные парни, смелые, наглые! Настоящие солдаты. Не какие-то там шаркуны-трупы, пляшущие под дудку какой-нибудь мадам. Они заслужили смерть не больше, чем кто-либо другой, но этот пустячный акт неповиновения решил их судьбу. Склонность к всепрощению не относилась к фамильным чертам фон Карштайна.

Они погибли перед рассветом.

Фон Карштайн освободил зверей, приказав своим подчиненным штурмовать стены. Им не понадобились лестницы — фон Зерт взгромоздила мертвецов друг на друга, и вампиры вскарабкались по трупам, прорвав оборону в тридцати местах, расшвыряв стены по камешку, как и обещала некромант. Стая летучих мышей заслонила небо, юркие твари метались над улицами, наполняя пространство невыносимыми песнями возбуждения и голода. Они опускались на крыши и водостоки, принимая звериное обличье. Бестии, готовые жрать, жрать и жрать, вырвались на волю.

Нулн пал перед бешеным желанием вампиров насытиться.

От диких воплей замутило бы кого угодно. Лютые существа гнали живых по улицам, настигали их, рвали одежду вместе с плотью и, давясь от жадности, набивали утробы свежим мясом.

Йерек не принимал участия в бойне.

Он бродил по аллеям, заваленным изувеченными телами, по бульварам, скользким от пролитой крови, отстраненно и безмолвно.

Чего бы ни надеялись достичь жители Нулна, дразня Питера, план их явно провалился. В считанные часы город превратился в некрополь. Смерть гуляла по улицам, скликая живых в темные объятия Морра. Возраст, вероисповедание, цвет кожи потеряли значение, сократившись до одного абсолюта: люди стали просто мясом для зверей.

Чудовища кувыркались в роскоши древнего города, как свиньи, совокупляющиеся в грязи. Они жрали во дворцах и бедняцких лачугах, и любое блюдо казалось тварям божественным. Девственницы жертвовали ногами и шейками, умирающие старухи, истекая кровью, ползали по полу, точно унижаясь перед вампирами.

Это было за гранью войны. Это было за гранью смерти. Это была оргия кровавой похоти и бесчинства. Звери действовали с тошнотворной доскональностью. Вампиры выгоняли живых из укромных местечек, поджигали дома, выкуривали людей из храмов, где они теснились, умоляя своих богов о спасении. Только спасения от мертвых не было. С небес не спускался свет, чтобы повести или оградить их. Всепоглощающая тьма легла на город, и создания тьмы буйствовали неукротимо.

Наконец, опьянев от сытости, жравшие несколько часов подряд вампиры впали в тяжелую спячку. Йерек видел, как лежат они бок о бок с осушенными до капли телами, неотличимые от своих жертв. Он перешагивал через них, он обходил их. Подняв взгляд к небу, Волк убедился, что скоро взойдет солнце, уже не имеющее значения для жителей некогда великого города. Свет ли, тьма — не все ли равно мертвым. С закатом ряды войска фон Зерт пополнятся тысячами зомби, а Нулн достанется крысам. Поистине скорбная участь.

Он не делал этого. Он не участвовал. На его руках нет крови, но это не важно. Это не отделяло его от резни. Он теперь зверь. Даже от запаха крови сердце его колотится, а рот наполняет слюна отвратительного голода. Он хотел есть, хотел присоединиться к убийствам, и этого было достаточно, чтобы мысленно проклинать себя.

Все в Волке восставало против греховности случившегося. Масштабы убийства превосходили все, что он переживал когда-либо, ни в одном сражении он не видел такого кровопролития, даже падение Миденхейма не могло сравниться с этим ужасом, ибо тут был ужас нечеловеческий, чудовищный. Перед Йереком раскинулось поле бойни. Эти мертвые — не солдаты, это женщины и дети, они не брали оружия и не оголяли задниц, они не дрались, битва просто встала им поперек горла — и задушила их.

После месяцев кажущегося бессилия мертвецов, окруживших город озером гниющей плоти, эта война превратилась в войну на истощение. Живые нуждались в пище, так что мертвецы уничтожили поля и скот, осквернили воду и просто ждали, позволяя болезням и голоду взять свое, не начиная штурмовать стены. И вдруг — такое.

В этой победе нет чести.

Йерека тошнило.

На крышах и подоконниках сидело множество стервятников, привлеченных запахом крови, птицы черными тучами слетали вниз клевать трупы, даже когда солнце начало медленно подниматься и над мертвым городом зарозовело небо.

Ненавидя себя, ненавидя за желание, давящее ему на сердце, и за уверенность, что он поддастся ему и накинется на еду, Йерек шагнул в тень с открытого пространства — как раз вовремя, чтобы увидеть, как захлопывается ловушка.

Он увидел людей, бегущих, низко пригнувшись, по полю. Даже издалека Волк узнал в предводителе предположительно погибшего ван Хала. Человек дико махал руками, посылая солдат налево и направо. Все делалось беззвучно. Защитники поразительно слаженно разделились на маленькие группы, три отряда по десять человек свернули назад к городу, еще два рассеялись по лагерю нежити, пробираясь к черным палаткам Питера и его приближенных вампиров — тех самых вампиров, которые, нажравшись до бесчувствия в городе, дрыхли сейчас, как закормленные жирные свиньи.

Йерек упал на все четыре конечности и отдался превращению. Он сосредоточился на волке внутри себя, на его облике, на грации и силе зверя и почувствовал, как меняется, как любопытство уступает место основным первобытным инстинктам: самосохранению и голоду. Ключицы затрещали, становясь крупнее и мощнее, позвоночник вытянулся и изогнулся, взъерошенная шевелюра обернулась шкурой.

Легкую поступь осторожного волка заглушал треск городских пожаров. Дым маскировал едкую вонь страха, но не уничтожал ее полностью. Страхом пахли солдаты, страхом и испражнениями. Приблизившись к шатру Питера, Йерек увидел окаймленные красным глаза часового и понял, что затеяли люди. Они рискнули, бросили на кон своих родных, решив, что потеря не будет напрасной, что так последние выжившие получат шанс покончить с тварями. Вот наивысшая жертва: отдать не свои жизни, но жизни всех, кого знаешь и любишь. Другого способа встретить рассвет для этих пятидесяти смельчаков не было. Иначе кровь других добрых людей продолжала бы литься на поля.

Ван Хал вышел из палатки с почерневшей головой в руке — головой Питера.

Он увидел волка и, кивнув, швырнул зверю мертвое мясо.

Так Йерек поел.

Второй солдат откинул полог шатра. Пальцы его запутались в копне волос Рота Мелингера. Осколок белой кости торчал из лохмотьев плоти на том месте, где шея должна была примыкать к телу. На лице вампира мертвой маской застыло выражение удивления.

— Ублюдки мертвы, — глухо произнес ван Хал. Победа стоила ему слишком дорого, чтобы торжествовать. — Теперь помолимся за наших братьев. Пусть Сигмар направит их мечи, ибо завтра мы умрем.

За его спиной, двигаясь точно призраки, которыми они и были на самом деле, три группы солдат возвращались в город через главные ворота. Поскольку так называемые защитники фон Карштайна отсыпаются сейчас после эйфории убийств, этих тридцати вполне хватит, чтобы вырезать раковую опухоль нежити из тела своего города.

Йерек ощутил движение возле палатки. Он знал, что битва для этой горстки бойцов еще неокончена, пока дышит фон Зерт, пока она в силах повелевать трупами. Волк напрягся и прыгнул, повалив солдата, вцепившегося в отрубленную голову Мелингера. Секунду спустя люди увидели то же, что видел Волк: поднимающихся мертвецов. Зазвенела сталь: это защитники Нулна выхватили мечи, готовые — нет, жаждущие — погибнуть теперь, когда дело их жизни завершено, игра окончена.

Волк запрокинул голову, вынюхивая запах некроманта, флюиды чисто женских секреций, и, наконец, отыскал ее следы на ветру. Она была близко. Он пошел на запах. Смерть возбуждала женщину, облегчая задачу Волку.

Она укрылась среди клеток, в которых фон Карштайн держал похищенных крестьян, кормя ими своих вампиров. Колдунья решила притвориться одной из пленниц.

Йерек нырнул в круг повозок, протиснулся между деревянных прутьев решетки, чувствуя, как они ломаются и царапают ему спину, и, люто зарычав, вцепился некроманту в горло. Она попыталась отразить атаку, закрыться, но ярость волчьего наскока отбросила женщину в угол клетки.

Кричала она отчаянно, но смерть, постигшая ее, была не более жестока, чем колдунья заслуживала.

Йерек разорвал глотку Кате фон Зерт и отведал нежного мяса.

Ее тело судорожно дергалось под ним, пока нервы посылали мышцам беспорядочные импульсы, прежде чем отдаться расслаблению смерти. А Йерек жадно пил, наслаждаясь прогорклостью порченой крови, льющейся из горла некроманта.

Когда солдаты пришли освободить пленников, Волк снова превратился в человека. Ван Хал остановился у сломанной деревянной решетки, вгляделся в темноту клетки и увидел обнаженного Йерека, нависшего над женским трупом.

Они узнали друг друга, и солдаты поняли это.

— Я должен убить тебя, — сказал ван Хал.

— А я должен убить тебя, но я не стремлюсь к этому, солдат. Сегодня ты заплатил столько, что хватило бы на сотню жизней.

— Верно, но я не могу позволить тебе уйти.

— Можешь, — возразил Йерек. — Эта женщина, — он показал на валяющееся у его босых ног тело фон Зерт. — уничтожила бы вас всех. Ведь мертвецы рухнули, не так ли, едва встав и двинувшись на вас?

Ван Хал кивнул.

— Ее хватка умерла вместе с ней.

— Ты тот Волк, которого я накормил?

— Да, это я, но куда важнее то, что когда-то я был Волком. Не знаю, кто я сейчас, но я не один из них.

— Ты и не один из нас.

— Нет, но мы, думаю, хотим одного и того же.

— Я хочу уничтожить тварей. Я хочу загнать мертвых в ад, из которого они выбрались. Я хочу вернуть свою семью. Я хочу, чтобы мой мир обрел покой.

— Тогда мы не такие уж разные, солдат.

— Вот что сейчас произойдет, Волк. Я пойду проверю других пленников, а через четверть часа вернусь и положу конец твоим невзгодам. Используй эти пятнадцать минут, чтобы примириться со своим богом.

— Спасибо, солдат.

— Не благодари меня, Волк, я устал получать благодарности за свои ошибки.

С этими словами ван Хал удалился. Йерек скрылся задолго до его возвращения.