Доминион

Глава 18 Брать, невзирая на лица

Двор Кровавого Графа, Сильвания

Ночь воронов

Вдоль стен выстроились женщины. Конрад, граф-вампир Сильвании, удобно расположился на обсидиановом троне своего предшественника, наслаждаясь пьянящими ароматами еды. Влад, как и многие, лишившиеся души, окружал себя красотой, словно она могла как-то заполнить пустоту, созданную смертью. Конрад презирал подобные глупости. Красота в том, чтобы брать, а не восхищаться чем-то неосязаемым. Брать, брать и брать.

Конрад вздохнул и махнул рукой в сторону великолепной блондинки. Кожа ее казалась такой же темной, как миндалевидные глаза красавицы. Она яростно мотала головой, борясь с хваткой отмыкающих кандалы тюремщиков. Женщина всхлипывала, умоляла, лягалась и кричала. О да, красота определенно в том, чтобы брать то, чего тебе хочется. Страх девчонки возбуждал Конрада. В нем куда больше страсти, чем в тихой покорности. Всегда приятней, когда жертва сопротивляется. Тогда пища становится желанней — чужое всегда кажется вкусней.

Сто одиннадцать обнаженных женщин стояли, прикованные к стенам главного зала, — только ради его наслаждения. Их кровь пела ему. Он нюхом чуял уникальность каждой — девственниц и старух, матерей и вдов. Все они обладали своим неповторимым запахом. Он смотрел на женщин и на свой двор, жаждущий женской плоти.

— Вот, — важно произнес граф, — что отличает и разделяет нас. В моей власти дать то, чего вы хотите. Так насытимся же!

Женщина завизжала, когда ее швырнули к ногам Конрада. Рабы поставили жертву на колени. Онурсал, гамайя, шагнул вперед, намотал на кулак густую прядь женских волос и поволок несчастную по полу. Ее босые ноги стукались о холодный камень, руки беспомощно молотили по плитам, женщина пыталась остановить боль, разрастающуюся внутри нее.

Это была власть, пьянящая власть.

Только вот другие жаждут того, что он имеет, и стремятся отобрать это у него.

Красота в том, чтобы брать.

Конрад был бы глупцом, если бы решил, что он уже в безопасности. Пусть Питер, Фриц и Ганс мертвы, но предательство еще прячется в каждой тени, дожидается возможности расправиться с ним. Такова природа зверя: он окружил себя хищниками. Проявить слабость означает пригласить смерть. В этой комнате нет существа, которое не насладилось бы его свержением и пожиранием его трупа, чтобы самому занять место графа.

Он обвёл взглядом комнату, нагих женщин и мертвецов.

Среди них не было друзей Конрада, и не верил он никому. Впрочем, они смотрят на него точно так же: они желают его смерти.

«Ну и пусть желают», — с горечью подумал вампир. Он не доставит им радости увидеть хотя бы намек на слабость. Он будет совершенством, владыкой своего народа, хозяином дома, жестоким и коварным, порочным и везучим, незыблемым и бессмертным.

Граф хлопнул в ладоши, и два раба пустили женщине кровь, торопясь удовлетворить желание своего господина.

Конрад принюхался, и ноздри его затрепетали. Аромат свежей крови кружил голову.

Он больше не станет себе отказывать.

Удовольствие в том, чтобы брать.

Конрад первым приступил к трапезе. Держащие женщину рабы рассекли ей руки от кисти до ямки у локтя, так что густой нектар хлынул в горло вампира сладким фонтаном. Он смаковал вязкую жидкость, льющуюся по его губам и подбородку.

— Еще! — приказал он, торопясь ощутить новый вкус, еще не успев осушить эту. Вот в чем красота скота: все они разные, их кровь отражает богатство и глубину их жизней — кроме крови юных и неопытных, конечно, в ней своя прелесть.

Рабы бросили первую женщину на забаву упырям, пожирателям мертвой плоти.

Ее сменила совсем молоденькая девушка, почти ребенок, с кровью невинной, полной соблазнов. Сейчас он отведает этот деликатес.

Конрад откинулся на спинку трона, открыл рот, а плотоядно ухмыляющийся раб провел ножом по девичьему запястью.

Она закричала, когда ее кровь закапала в рот вампира. Конрад кивнул, и слуга оттолкнул девчонку. Граф едва попробовал ее, предпочтя подарить лакомый кусочек одному из своих приближенных. Он знал их слабости, знал, чего они жаждут, будь то молодость или старость, юноша или женщина. Всегда важно знать потребности окружающих тебя, знать их самые интимные склонности. Это окупится. Любые слабости слуг всегда можно обратить против них. Онурсал, темнокожий великан, поймал и осушил жертву, а когда ее труп шлепнулся на пол, переступил через тело и поклонился Конраду:

— Благодарю, мой господин.

Конрад ответил вампиру кривой улыбкой. Да. Он знал свой народ и его слабости.

По всему залу другие гамайя насыщались вместе со своим господином.

Хотя не все, отметил Конрад, увидев, что Йерек не присоединился к пиршеству.

Йерек.

С тех пор, как гамайя вернулся после разгрома у Нулна, он был сам не свой. Конраду хотелось верить, что преданность Волка не пошатнулась, что его младший брат знает свое место, но… Йерек был фон Карштайном, как и Фриц, и Питер, и Ганс, как и он сам. Скверна Влада пачкала его вены. Почему бы и ему не домогаться власти Конрада? Это его кровное право, право наследия. Он фон Карштайн, и теперь, когда из всех братьев в смерти остался лишь Конрад, как же Волку не желать графского титула, не жаждать большего? На его месте Конрад не смог бы противостоять стремлению к власти. Значит, проблема по-прежнему существует.

Волк — законченный хищник, безжалостный к своим врагам.

Итак, Волк — его враг? А как же иначе, когда на кону — господство!

Красота в том, чтобы брать. Вот единственная правда жизни.

Конрад отвернулся от отступника, обратив довольный взор на жадно пьющего Скеллана. За несколько минут Скеллан испробовал все доступные ему вкусы крови. Конрад наблюдал, как вампир приблизился к старухе с дряблой, усеянной пятнами кожей, свисающей с хрупких костей, и запустил пятерню в волосы женщины, запрокидывая ее голову. Поймав испытующий взгляд Конрада, Скеллан рассмеялся, крикнул:

— Разве она не напоминает тебе твою матушку? — и притянул старую каргу к себе, чтобы удобнее было погрузить зубы в морщинистую шею.

— Только тем, что она тоже мертва, как и та сучка, — осклабился Конрад и уже без улыбки вонзил клыки в плоть пошатывающейся блондинки с пустыми глазами, ненароком подошедшей слишком близко. Затем вампир оттолкнул падающее тело. — Музыка! — воскликнул граф-вампир. — Какая вечеринка без музыки! Кто-нибудь, играйте! Я хочу, чтобы кто-нибудь сыграл для меня!

При дворе давно уже не было музыкантов. Вампиры сожрали их, когда граф решил, что их мелодии не соответствуют его настроению.

— Ну что, споет, наконец, кто-нибудь? Йерек?

Волк даже не стал скрывать своего отвращения.

Он обогнул одного из рабов Конрада, борющегося с потной толстухой на скользком от крови полу, и покинул зал.

— Думаю, ты лишился рассудка, мой господин, — мягко заметил Скеллан и умолк, так что слова его провисели в воздухе чуть дольше, чем следовало. — Старому Волку медведь наступил на ухо, он не способен даже промычать мелодию. Право, лучше мы заставим этих женщин вопить, всех разом, и их ужас станет музыкой, под которую мы отпразднуем их смерти.

— Да будет так! — согласился Конрад, — Насладимся агонией скота! Давайте пять, и не только их кровь, ибо и клоп способен на это, будем смаковать их страх! Растворимся в их панике! Воистину, давайте пировать!

И оргия продолжилась. Крики умирающих женщин сотрясали зал, сливаясь друг с другом в нескончаемом хоре страдания. Это было восхитительно, головокружительно.

Конрад стоял в центре зала, внимая рапсодии убийства, поглощая музыку смерти, — владыка, правитель земли, хозяин дома.

Последнюю он забрал себе и, высасывая дарующую жизнь влагу из обезображенного лица, почти нежно нашептывал женщине что-то на ухо. Для нее он приберег непростую смерть — откусил нос и с равным удовольствием поглощал слизь и кровь.

Насытившись, с неподвижной жертвой на руках, он озирал бойню. Вот она, сила и власть — творить плоть.

Мертвую плоть.

Власть смерти над жизнью.

Граф погладил труп по щеке, разыскивая в толпе лицо, которого не было: лицо Йерека.

Скеллан застыл рядом.

— Его нет, не так ли? — спросил Конрад.

Ему не нужно было уточнять, о ком именно идет речь.

— Точно так, он уже не с нами, — ответил Скеллан. — От меня не укрылось, как он изменился после Нулна. Боюсь, с ним там что-то произошло, он уже не тот человек, что раньше. Не тот Волк. Он утратил вкус к убийству. Ты тоже заметил это, верно?

Конрад кивнул:

— Он не ел сегодня. Не надкусил ни одной.

— Это тревожит, но не удивляет.

— Нет?

— Нет. Вот что он сказал пару недель назад: «Мудрец не пьет из чаши своего врага», да-да, именно так.

— Своего врага, — пробормотал Конрад. Ему не хотелось верить, но все признаки налицо: перемена характера, погружение в себя, отстраненность, возвращение много позже уцелевших в Нулне, нежелание разделить кровь со своими братьями. Все это предвестники одного — предательства. — Никто, даже Волк, не вправе совершить такую выходку и считать, что избежит наказания. Я получу его извинения и его верность — или получу его язык.

Скеллан наклонил голову, словно взвешивая два равноценных варианта.

— Да будет так, мой господин. Твои слова разумны, хотя сомневаюсь, что на Йерека они произведут должный эффект, если твой брат зашел в своем решении слишком далеко. Должен признаться, я опасаюсь худшего.

Йерека он нашел на крыше.

Ветер был свиреп, а ночь черна. Йерек стоял среди стаи лоснящихся чернокрылых воронов, толпящихся вокруг него, точно вокруг мессии. Лицо Волка было непроницаемым.

Конрад шагнул на воздух.

— Значит, моя компания претит тебе, Волк?

Йерек не возразил графу.

Черный узел ненависти скрутился в животе Конрада. Гамайя не соврал ему даже из вежливости.

— Кто здесь хозяин, Йерек? Отвечай.

— Я не выбирал эту жизнь, Конрад, хуже того, мне не нравится, чем я стал. Я смотрю на себя и вижу жизнь, частью которой не могу быть. Я вижу людей, которых стремился спасти от зла, в которое превратился сейчас. Я потерялся между двумя мирами, перестав быть частью любого из них. Скажи, разве это преступление? Ты тут ни при чем. Дело не в тебе.

— Ты не ответил на мой вопрос.

Йерек повернулся, и ветер взметнул над его головой непокорную гриву волос.

— Я не обязан.

— Обязан! — отрезал Конрад.

Ненависть полыхнула в глазах Волка, верхняя губа приподнялась в оскале.

— Ты дурак, Конрад. Ты видишь врагов там, где их нет. Ты создаешь врагов там, где были только друзья. Ты не умеешь сдерживаться, а когда другие хватают тебя за руку, ты отшвыриваешь их. Оглянись вокруг, посмотри на этих птиц, они дерутся и ссорятся из-за объедков. Таково твое королевство, Конрад, — кровавая битва за отбросы. Твой волшебный новый мир построен на страхе, а страх — он, как песок, изменчив.

Ты чтишь силу или, по крайней мере, делаешь вид, что чтишь, хотя она пугает тебя. Не заблуждайся, это так, и не важно, что думают остальные. Сила в других ужасает тебя, и ты искореняешь ее, выдавая собственную слабость, хотя полагаешь, что так становишься сильнее. Сильный человек окружает себя сильными. Слабый стоит в центре круга самодовольно лыбяшихся дураков.

Поверь мне, Кровавый Граф, если приглядеться, в мире всегда найдется что-то пострашнее. Секрет в том, чтобы понять, что демоны, которых ты знаешь, пугают меньше, чем демоны неизвестные.

Ты сам свой злейший враг, мой господин.

— Как ты смеешь?! — проговорил Конрад.

В голосе его не было злости, он просто задавал вопрос, возражая Волку, словно дерзость Йерека озадачила и смутила графа.

Йерек шагнул вперед, сократив расстояние между ними.

— Как я смею? Как я смею говорить правду, Конрад?

Конрад напрягся.

— Ты многим рискуешь, обращаясь ко мне таким тоном, Волк. Если бы мы не были одни, я был бы вынужден поставить тебя на место, заставить подчиниться.

— Ты хочешь сказать — заставить меня замолчать, Конрад. Больше никакой лжи между нами.

— Я все еще могу это сделать, Волк.

— И этим подтвердишь мои слова. Да, у тебя хватит глупости, чтобы так и поступить, верно?

Конрад инстинктивно вскинул руку, готовый ударить.

Йерек не дрогнул. Он смотрел на кулак Конрада, словно подзадоривая того начать драку.

Конрад едва сдержался. На скулах его ходили желваки, ногти впивались в ладони, и если бы в жилах его текла живая кровь, сейчас она выступила бы из ранок.

— Этого ты хочешь, да, Волк? Хочешь спровоцировать меня? Хочешь, чтобы я поддался гневу и бросился на тебя. — Замешательство расползлось по лицу графа-вампира. Он медленно опустил кулак. — Что ж, я не доставлю тебе этого удовольствия.

Волк с отвращением покачал головой:

— Думаешь, я заманил тебя сюда ради драки? Ты действительно дурак, Конрад. То, что я здесь, никак не связано с тобой — только с тем, что ты есть. — Йерек рассмеялся, и ветер унес резкий, суровый и горький звук. — Чем являемся мы оба, — Он оглянулся через плечо на крутой обрыв и зазубренные скалы внизу. — Я пришел сюда не для того, чтобы бросить тебе вызов. Я пришел сюда умереть, Конрад. Я пришел сюда положить конец моим собственным страданиям, раз и навсегда, но мне не хватило мужества.

— О, это можно устроить, — хмыкнул Конрад и шагнул вплотную к Йереку.

Вороны вспорхнули и с хриплым карканьем взмыли в небо черной пургой, заслонившей серебристый лунный серп. Птицы толкали вампиров, хлестали их крыльями, гнали к краю. Конрад сделал еще шаг и расстегнул плащ. Упавшую ткань мгновенно подхватил и унес ветер.

— Я отдавал тебе предпочтение, Волк, я доверял тебе. Я обращался с тобой как с братом.

— Ты хочешь сказать, что пользовался мною как орудием, способным сделать то, что тебе не под силу. Ты желал, чтобы я убрал тех, кого ты боишься, укрепил твой авторитет, став наемным убийцей? В моем мире такие отношения не считались братскими.

— В твоем мире? Ты говоришь так, будто мы существуем в разных реальностях. Нет, Йерек. Твой мир — это мой мир. — Волк мотнул головой, отрицая справедливость слов Конрада. — Ты похож на меня больше, чем осознаешь, брат. Вместе мы достигнем великих свершений.

— В убийстве нет величия.

— На моей стороне ты можешь заполучить мир.

— На твоей стороне я могу уничтожить мир, вот в чем разница.

Что ж, это была правда.

— Значит, Скеллан не ошибся, ты потерял вкус к убийству. Что же за зверем ты стал, Йерек? Потому что ты определенно больше не Волк.

— Я не тот Волк, которым был, но и не тот Волк, которого ты хочешь видеть. Я разрываюсь надвое, я разорван.

— Тогда это ты дурак, Йерек, потому что можешь быть лишь убийцей, как скорпион бывает только скорпионом, ягненок — ягненком, а ворон — вороном. Такова их природа — и твоя тоже. Отвергать это — значит отвергать свою сущность, отвергать свою душу.

— У меня нет души, наш ублюдок-отец похитил ее у меня! — Внезапная ярость Йерека ошеломляла.

И Конрад понял.

— Ты ненавидишь его, да? Ненавидишь за то, что он сделал, и повернул бы все вспять, если бы мог. Ты отказался бы от его дара, пожертвовал бы силой, которой он благословил тебя, жизнью, данной тебе, и вернулся бы копаться в грязи, как какая-нибудь сентиментальная свинья.

— Я не ненавижу его. Хотел бы ненавидеть, но ненависть — это чувство, а я утратил их все, даже такие. Я убил бы его, если бы мог. Я хотел бы увидеть землю очищенной от проклятия его существования.

— Ты убьешь меня. — Конрад не спрашивал, он утверждал. — Что ж, Волк, я был прав, когда называл тебя своим правдосказом, хотя мне и не нравится правда, преподносимая тобой сейчас. Прощения не последует, и о доверии речь уже не идет. Ты понимаешь, что это означает, не так ли? — Освещенное луной лицо Конрада исказилось, преображаясь, — зверь в нем поднимался на поверхность.

Он кинулся на Йерека раньше, чем Волк успел среагировать, разрывая лицо бывшего советника когтями. Йерек вскинул руки, защищаясь, и его обожженная ладонь, заклейменная руной амулета, охранявшего могилу верховного теогониста, коснулась щеки Конрада. Граф-вампир отпрянул, словно ужаленный, и крик его расколол ночь надвое. Рыча, он припал к черепице, и Йерек получил возможность отдаться своему монстру, натянуть его личину. Только тогда танец начался всерьез.

Кружащиеся над головами соперников вороны одобрительно каркали.

Конрад прыгнул, оттесняя Йерека к краю крыши. Йерек грудью встретил нападение и ответил на удар, поймав кулак противника и оказавшись с ним нос к носу, так что зловонное дыхание безумного графа обожгло кожу Волка. Ребро ладони Йерека вонзилось в горло Конрада. Живого человека такой прием убил бы немедленно, задушил бы его, ибо перерубленная трахея уже не поставляла легким бесценный воздух. А так разве что голова Конрада дернулась, клыки впились в кисть Йерека и прочертили на ней глубокие борозды.

Ловким поворотом предплечья граф-вампир разорвал хватку Волка, и, пока Йерек пытался вернуть преимущество, Конрад яростно боднул Йерека лбом в лицо, ломая неприятелю нос. Волк невольно попятился. Конрад с головокружительной быстротой провел хитрую комбинацию: выпад левой, в висок, и правой, в почки, и еще раз левой — в центр зияющей раны, бывшей только что лицом Волка.

Йерек отпрянул, отчаянно размахивая руками и пытаясь отразить новый удар.

Конрад пригнулся, и каблук его опустился на сухожилия под коленом Волка. Йерек рухнул в опасной близости от края крыши.

Пощады Волку не будет.

Конрад ринулся вперед.

Стая обезумевших птиц кружила над парой.

Черепица трещала и раскалывалась, и вот уже нога Йерека повисла над пустотой. Волк ухмыльнулся разорванным ртом, отнимая этим последним актом неповиновения победу у Конрада, и ухмылка его не дрогнула. Он посмотрел на своего будущего убийцу, и Конрад увидел в волчьих глазах… жалость. А потом Йерек молча полетел в бесконечную черноту, сквозь буран хлопающих крыльев воронов Влада.

Ярость бурлила в сердце шагнувшего на край Конрада. Он почти ожидал увидеть мечущуюся летучую мышь, пытающуюся спрятаться среди птиц, но вороны сидели на склоне горы, забив все щели, все трещины. Граф пристально всмотрелся в каменный выступ внизу. Тело Йерека казалось лишь темным пятном на остром обломке скалы. Конрад отказывался поверить в случившееся. Волк не стал бороться за свою жизнь, он отказался от нее! Последняя усмешка, отчаянный кувырок назад, разжатые пальцы, падение вместо попытки спастись, финальная дерзость назло ему!

Это уязвляло Конрада.

— Как ты посмел?! — рявкнул он, обращаясь к упавшему брату, и маниакальная нотка в голосе графа вспугнула несколько нервных птиц.

Как грифы, закружились они над неподвижным телом. Вороны питаются падалью. Вскоре они опустятся на Волка и оставят от него один скелет. Конрад наблюдал долго, целый век, пока не забрезжила заря, пока гнев его не унялся, пока последние птицы не закончили ночное дежурство. А изломанный труп Волка по-прежнему лежал у подножия утеса. Только тогда губы Конрада растянулись в свирепой ухмылке, хотя он уже обуздал своего зверя и принял человеческое обличье. Возможно, его и лишили того трепета, который рождается, когда берешь по-настоящему, но это не важно. Важно то, что он теперь один. Золотой, кем бы он, к дьяволу, ни был, мертв. Он — последний из фон Карштайнов.

Торжествуя, Конрад ушел, не думая больше о трупе Волка. Пускай Волком займутся вороны.