Допрос

* * *

Лёшка вышел на улицу через полчаса, не меньше. Новикова он будто бы не узнал, по крайней мере, лицо его было столь же одушевлённым, как если бы вместо лица вырос локоть.

Они даже не протянули друг другу руки поздороваться, и уж тем более не обнялись.

Постояли минуту молча, глядя, как едут машины.

Лёшка, приметил Новиков, не подёргивал плечом, будто его щекотный попугай потерялся.

— Я ничего не хочу, — сказал Лёшка.

— Почему? — спросил Новиков.

— Как ты себе это представляешь, — сказал Лёшка, — Я буду рассказывать, что кричал «Адвокат! Адвокат!» — а в это время… меня…

Лёшка долго молчал.

— Я просто буду жить дальше, словно этого не было, — сказал он.

— Тогда я тебе помеха, — сказал Новиков, — Потому что я — был.

Новиков направился во дворы, подальше от людей: откуда-то пришло странное чувство, будто его могут узнать со всем тем позором, что он нёс внутри. Даже не понятно, кто именно узнает, — какие-то прохожие, любые: «Смотрите, это тот, которого лупили бутылкой по лицу… У которого ботинок буквой „Д“ на спине…»

Если Новиков видел кого-то — тут же отворачивался, делал вид, что читает объявление на заборе… или садился, расправлял штанину, терзал шнурки. Так часто завязывал, что оборвал один. Пришлось уже всерьёз рваные остатки шнурка связывать между собой.

В виду того, что человек ходит по родному городу одними и теми же маршрутами, Новиков вскоре понял, что он направляется точно к себе на работу, куда вовсе не собирался.

Развернулся и пошёл в другую сторону.

Он вдруг понял, с кого стоит спросить. С неё всё началось. Это она ткнула в него пальцем из-за угла. В него и в Лёшку.

Через сорок минут Новиков стоял всё в том же дворе, где случилось убийство.

«Это ведь та же самая тётка, что увидела нас тогда… Когда мы с Лёхой сюда зашли вечером пьяные… Наверняка, она нас опознала. Из-за неё нас пытали!»

Новиков зачем-то поискал глазами чайник, которым они кидали тогда друг в друга. Так бы он и валялся здесь же.

Подошёл к окну, из которого тогда выглянула перепуганная возможностью нового смертоубийства женщина.

Минуту стоял, вроде бы вглядываясь меж занавесок, но на самом деле рассматривая своё отражение. Так что когда занавески раскрылись, Новиков всерьёз испугался, отшатнувшись.

— Вы чего здесь делаете? — спросила женщина.

Голос звучал глухо, но расслышать слова было можно. Рама в окне стояла одна и старая.

У женщины были длинные серьги в ушах, морщинистая, бледная кожа, сильно накрашенные губы.

«Ей лет семьдесят, не меньше», — решил с неприязнью Новиков.

— Это вы меня опознали? — спросил он, — Меня и моего друга?

Женщина стояла недвижимо, только серьги её раскачивались как ходики. Такое ощущение, что в голове женщины было огромное внутреннее напряжение, заставляющее серьги двигаться.

— Вы знаете, что со мной было из-за того, что вы не носите очков? — спросил Новиков, — Меня били минералкой по лицу!

— Каким образом? — спросила женщина, и серьги, кстати, вдруг остановились.

— Вы не носите очков, потому что они вас старят! — закричал Новиков, — Старая слепая проститутка!

На этих словах серьги снова начали раскачиваться, только ещё сильнее.

— Если б ты носила очки — ты б не стала в меня тыкать пальцем из-за угла! Зачем ты в меня тыкала пальцем? Ты бы лучше тыкала пальцем в себя!

— Идите вон! — вдруг неистово заорала тётка, — Вон! Кышь!

— Я идите вон? — заорал в ответ Новиков, — Это ты идите вон!

Женщина стремительно вскрыла засовы на окне, — а может, оно и было открыто, — и распахнула створки, сделав столь резкий выпад в сторону Новикова, что едва не выпала. Судя по всему, она хотела ухватить его за волосы обеими руками.

— Вот как! — обрадовался Новиков.

Он отбежал к мусорным бакам, не глядя, нашарил там что-то обеими руками — благо, контейнер был завален до верху, — и вернулся к окну с пакетом, полным какой-то влажной требухи в левой, и коробкой из-под обуви в правой. В коробке почему-то оказались луковые очистки.

— Держи, слепая блядина! — ликовал Новиков, зашвыривая всё это в квартиру.

Женщина попыталась было закрыть окно, однако Новиков вовремя ухватился за створку.

Едва женщина отбежала куда-то в комнату, Новиков вернулся к мусорным бакам, и вернулся с попавшей в жуткую аварию крупной детской машинкой и безжалостно расстрелянным в гордую грудь ржавым тазом.

— Око за око! — кричал Новиков, подпрыгивая и забрасывая в комнату тазик и авто, — Зуб за зуб!

Он сделал ещё несколько ходок, и только когда из разорванного мешка на него высыпалось несколько кило гнилого картофеля, замоченного, судя по всему, в кошачьей моче, Новиков, наконец, успокоился.

На ходу отряхиваясь и деловито потирая руки, Новиков поспешил прочь.

Люди Новикова сторонились, однако настроение его было почему-то весёлым и возбуждённым. Новиков уже знал, куда ему надо идти теперь.

По дороге брюки Новикова подсохли; правда, рукам было пренеприятно — кожа ссохлась, словно состарилась лет на сорок, ладони зудели, пальцы саднили и чесались. Новиков иногда плевал на руки и подолгу тёр их, а иногда бежал — раскрылившись и пугая прохожих — он надеялся, что мириады микробов, поселившихся на нём, унесёт ветром.

Если б Новиков поднял глаза и посмотрел на это тяжёлое, как домна здание, он расхотел бы туда входить. Однако он шёл, опустив глаза, и сначала видел асфальт, потом ступени, потом заметил двери и с силой толкнул их.

— Мне надо к оперу, который меня бил! — громко сказал Новиков, обращаясь к полицейскому в окошечке контрольно-пропускного пункта.

Полицейский пожевал губами и ничего не ответил, но, показалось, принюхался.

— Слышите, нет? — спросил Новиков, нагнув голову к окошечку, но руки убрав за спину: от них пахло сильнее всего.

— Вы пьяны? — спросил полицейский таким тоном, словно Новиков был участником социологического опроса, — От вас ужасно пахнет. Отойдите от КПП.

— А то что? — спросил Новиков, — А то вам придётся вызвать полицию? — захохотал он.

Несколько человек в гражданском, прошли через КПП Новикову навстречу. Каждый из них прикасался специальной карточкой к мигающему квадрату — и железные поручни раскрывались.

— Меня не пустят? — спросил он у полицейского.

Полицейский молчал, как будто Новикова вообще здесь не было, только его запах.

— Почему, когда вам нужно — меня туда тащат, а когда мне — даже не пускают? — спросил Новиков.

Ещё несколько человек прошли мимо него на улицу и несколько — в здание.

Новиков попытался протиснуться за идущим в здание, но рычаги лязгнули чуть ли не по ногам, а полицейский в окошке поднял усталый взгляд и сказал:

— Ещё одна попытка, и я обеспечу вам пятнадцать суток.

Через десять минут Новиков был в метро. На все имевшиеся деньги приобрёл жетон: тридцать поездок.

С жетоном Новиков подошёл к турникету, и прислонил его к мигающему глазу.

Высветилась цифра «29», рычаги распахнулись. Он стоял, не двигаясь.

Рычаги закрылись.

— Вы что стоите? — по-доброму удивилась смотрящая в стеклянной будке, — Проходите! Никогда не были в метро?

Не отвечая, Новиков вновь прислонил жетон — и высветилось 28.

Подождал, рычаги раскрылись — Новиков при этом почему-то изо всех сил сжал зубы.

— Проходите, проходите, вас не тронет! — засуетилась смотрящая, выходя из своей будки, и спеша к Новикову. Когда она до него дошла, рычаги как раз сдвинулись снова.

Новиков тут же прислонил жетон в очередной раз.

Смотрящая постаралась впихнуть его, пока горело 27 — Новиков не без грубости вывернулся, отошёл на два шага, и снова вернулся к турникету.

Приложил: вспыхнуло 26.

— Ненормальный, что ли? — спросила смотрящая.

Новиков подождал, и сбил счёт до 25.

— Ну-ка, прекрати! — потребовала смотрящая.

— Что не так? — поинтересовался Новиков.

— Сломаешь… — смотрящая поискала рукой в воздухе нужное слов, — Рычаг!

К Новикову подошёл малолетка, тронул за рукав:

— Слышь, пусти?

— Нет, — ответил Новиков уверенно.

— Сейчас милицию… тьфу, ты, полицию вызову! — погрозилась смотрящая, и действительно пошла в свою будку.

Пока её не было, Новиков догнал до 10. Народ повалил с работы, Новикова пытались впихнуть в метро, но он упирался руками в турникет и отругивался:

— Не видите, прохожу!

— Так проходи! — орали сзади.

— Вот, девятая поездка, — отчитывался Новиков, упираясь руками и не давая себя сдвинуть, — Восьмая…

Пришёл господин полицейский с лицом наглого и обжившегося среди людей дебила.

— В чём дело? — спросил полицейский.

— Я ничего не нарушаю, — ответил Новиков. Загорелось «7».

Полицейский бесцеремонно схватил Новикова за рукав и переставил подальше от турникетов, сам встав к ним спиной.

— Кто может запретить мне использовать мой проездной? — поинтересовался Новиков, не глядя полицейскому в глаза, исхитрился, и метнув руку мимо бедра с пистолетом, приложился карточкой ещё раз.

Полицейский одной рукой схватился за кобуру, пытаясь не достать, а просто на всякий случай сберечь пистолет, другой же прихватил Новикова за шкибот, и куда-то потащил вдоль турникетов.

— Всё, всё! — прокричал Новиков, попутно успев приложиться и открыть четыре турникета подряд, — Дайте я зайду! Зайду и уеду!

Полицейский отпустил его.

Новиков только сейчас заметил, что карточка в его руке измята напрочь, а рука от волнения стала мокрой, и сам он снова стал как-то гадко пахнуть.

— Вот! — торжественно пообещал Новиков, прикладывая карточку. Вспыхнула цифра «0».

Он сделал шаг вперёд, потом шаг назад, рычаги подождали и закрылись.

— Да он сумасшедший! — воскликнула смотрящая.

— Ухожу! — воскликнул Новиков, действительно собираясь уйти, но когда он впечатал свою карточку ещё раз, турникет лишь пискнул.

— И что теперь? — серьёзно поинтересовался Новиков, глядя на рычаги, — Меня не пустят?

— Гоните его! — попросила смотрящая полицейского.

— Вы что, меня не пустите? — серьёзно удивился Новиков, — Я только что истратил тридцать поездок! Я мог бы целый месяц ездить, и вы б мне ничего не сказали. А сейчас вдруг стало нельзя? Если мне не хочется идти за рычаги — кто вправе меня туда тащить? Если мне хочется — почему вы меня не пускаете?

Подошёл второй полицейский, и пока Новиков хрипло причитал, его вывели на улицу и легонько толкнули в шею: пшёл.