Допрос

* * *

Он ждал на скамейке в коридоре — почти свободный человек.

Можно было подняться, пройтись.

Мысли перепутались, даже думать их до конца оказалось болезненно и противно.

Новиков медленно опускал и поднимал ресницы. Облизывал кончиком языка губы. Во всём этом было больше смысла, чем думать.

Из-за угла коридора раздавались иногда хлопки дверей, шаги, невнятный шум.

«Неужели оттуда не слышно, что тут происходит?» — подумал Новиков.

Он смотрел на синюю решётку, в которую вышел опер минуту назад.

«Может быть там обычный язычок, который всего лишь надо отодвинуть и всё?» — подумал Новиков, никак не решаясь встать.

«Разве я могу быть опасным преступником, раз меня посадили тут в коридоре, никак не связанного?» — ещё раз попытался успокоить себя он.

Раскрылась дверь соседнего кабинета, и оттуда вышел другой хмурый опер, Новиков узнал его — этот сидел на переднем сиденье.

Опер молча смотрел на Новикова.

— Здравствуйте, — сказал Новиков, как будто они виделись когда-то очень давно.

Но не прошло и получаса с тех пор.

Совсем близко послышались многочисленные шаги, и Новиков вдруг увидел Лёшу — его тоже подвели к решётке. Непонятно только, где все они были эти проклятые полчаса.

Рядом с Лёшей стояли двое незнакомых оперов.

За ними топтался его, Новикова, мучитель — действительно, с двумя бутылками воды в руках.

Дверь открылась, Лёша заулыбался во всё лицо, увидев Новикова.

— Ну, как ты? — спросил так словно, обращался к сдавшему экзамен сокурснику.

Новиков смотрел на Лёшку, не в силах открыть рот.

Опер, вышедший минуту назад из своего кабинета, неожиданно нанёс подошедшему близко Лёшке очень сильный удар ногой в пах.

Лёшка как стоял — так и обрушился, выпучив в глаза.

Его подхватили под руки и вбросили в тот кабинет, откуда вышел опер.

Новиков вжался в стену, но его и не думали трогать — все опера быстро разошлись кто куда.

— Надо? — успел спросить новиковский опер, протягивая кому-то из напарников в той комнате, где оказался Лёшка, бутылку минералки.

— Без газа? Невкусная! — ответили ему и захлопнули дверь.

Сначала было тихо, а потом начал глухо вскрикивать Лёшка.

Когда он замолкал, раздавались невнятные вопросы, какое-то мычанье. Потом Лёшка опять вскрикивал — жалобно и просительно, как мальчик.

Новиков встал, снова сел. Опять поднялся, и минуту стоял у того кабинета, где били Лёшку, взявшись за ручку двери.

— Адвокат! — выкрикивал одно и то же слово Лёшка, — Адвокат! Адвокат!

Одно было удивительно в этом крике: Лёшке произносил «адвокат» тем же голосом, каким кричат слово «мама».

Новиков отпустил ручку, его вдруг повело, как пьяного, и он почти упал на скамейку.

Поднял руки, разглядывая их, и увидел, как туда упала капля воды.

Ни щека не чувствовала слезы, ни рука. Он просто видел, что плачет в свою ладонь.