Дорога императора

Глава 10 Тактика нападения

Как я понял, у нашего гетмана имелись какие-то свои осведомители среди немцев. Более того — осведомители среди одной из воинской частей Германской империи, расквартированной неподалеку. Кто это был — повариха, работники из обслуживающего персонала, уборщица, наш пан-воевода не говорил, но понятно, что кто-то из земляков. Так вот, по данным «разведки», немцы планировали перевезти на железнодорожную станцию десять машин с посевным зерном. По нынешним временам, когда прусская Польша была ограблена до ниточки и до зернышка, это целое богатство.

Гетман уже начал прикидывать, что зерна хватит не только для их деревни, но и для соседей. Нет, дарить он не собирался, а вот продать — тут уж святое дело. Или обменять на что-то полезное, например — на новую молотилку. Я уже успел обратить внимание, что несмотря на то, что каждое семейство имело собственный дом, свой участок земли, крестьяне образовали нечто вроде кооператива. Сеют и убирают урожаи самостоятельно, а вот обмолачивают и продают излишки зерна уже сообща. Не наш колхоз, но нечто близкое.

Десять машин с зерном — очень хороший куш, вот только, куш этот взять непросто, потому что повезут зерно в сопровождении целой роты солдат. А рота — это человек шестьдесят (они нынче усеченного состава, не мирное время) с пулеметами и даже минометами. Гетман прекрасно понимал, что все его воинство — сорок пять мужиков с разнокалиберным оружием, бой против целой роты не потянут. Я не стал говорить, что его ополченцы и против взвода регулярной армии не потянут, а в чистом поле — так и супротив отделения.

Гетман ломал голову — как бы так сделать, чтобы и зерно отбить, и людей сберечь? Лучшим вариантом было бы обратиться за помощью к соседям. С трех деревень собрали бы человек сто бойцов, тогда и ротой бы можно разобраться. Но делиться добычей ужасно не хотелось. В конце концов гетман решил посоветоваться с единственным профессиональным военным в деревне — то есть, со мной. Я, конечно, тоже не тактик и не стратег, но когда воевода поделился своей мечтой, да взгрустнул, то принялся думать. А еще потребовал карту здешних мест и старого Збышека, который, давным-давно, еще в ту войну, служил в саперах.

Карты, разумеется, не нашлось, пришлось рисовать ее от руки, по памяти, но крестьянская память цепкая, она помнит все извилины, да все препятствия на своей дороге. А старый Збышек — вот он. Глухой, правда, как тетерев, но если ему написать задание, то он сможет все сделать. А еще у него имелась настоящая немецкая авиабомба, из которой можно получить кое-что интересное. Еще у старого сапера нашлось с десяток гранат. Тех самых немецких «колотушек». Говорит, что хранил их в сухости, как положено. Авось и не врет и граната не взорвется в моих руках. Еще из оружия у меня имелся пистолет, да саперная лопатка. Лучше бы, чтобы до лопатки дело не дошло, хотя меня и учили когда-то ею пользоваться (и для копания ячейки, и еще кое для чего), но как знать.

Гетман, услышав мой план, поначалу отбрыкивался, а потом согласился. Дядька-то он неглупый, только тугодум. А еще меня волновало — а не боится ли он карательной экспедиции? Но гетман уверил, что год, а то и месяца три назад, он бы пойти на такое дело не отважился. Немцы бы нагнали дивизию, все прочесали, а потом расстреляли бы каждого десятого. А нынче у немцев силы не те, чтобы карательные отряды слать.

Что ж, селянам виднее.

Для любой империи дороги имеют важное значение. Еще в Древнем Риме осознали, что если иметь широкие (такие, чтобы две повозки быков могли разминуться) и мощеные камнем пути сообщения, то из одной точки, где находится на постое легион, перебросить солдат в другую точку, где вспыхнуло восстание, гораздо проще, нежели вести их по лесным тропам. А кроме чисто военного значения, хорошие дороги важны и для торговли, и для простых людей. Не зря же говорят, что становлению Европейской цивилизации помогли именно дороги, оставшиеся в наследство варварам от Рима.

В этой части Польши римских дорог не имелось, но все равно, Германская империя, считавшая себя наследницей и Священной Римской империи (германской нации) и просто Римской, дороги строила отчаянно. Пожалуй, даже в моей стране, таких темпов пока не имелось. Но в моей империи и расстояния иные, и климат гораздо суровей.

Здешняя дорога, хотя и шла через лес и была грунтовой, но находилась в приличном состоянии. Плотно утрамбована, да настолько, что со стороны можно было бы и за асфальтированную принять.

Мотоцикл с коляской, где сидел пулеметчик, благополучно миновал опасный участок, легковой автомобиль тоже проехал без затруднений, а вот идущей следом грузовой машине, с солдатами на борту, повезло меньше. Как только правое переднее колесо попало на небольшую дощечку, лежащую на дороге, раздался грохот, а само авто пошло юзом, слегка развернулось, но пострадала лишь шина.

— Ахтунг! — раздался зычный голос фельдфебеля.

Услышав первое слово, я сразу вспомнил немецкий язык. И уже знал, что помощник командира роты отдал приказ занять оборону, выдвинуть пулеметы по флангам и приготовиться к отражению атаки. Минометчикам пока приказано не суетится, а ждать команды, чтобы накрывать цели, до которых не дотянутся пулеметы. Впрочем, опытные солдаты и без команд командиров знали, что им делать — выпрыгивали через борт и занимали круговую оборону.

Тоже самое происходило и во второй машине, и в третьей.

Вот уже установлены пулеметы по флангам, минометчики расчехлили свои орудия, а пассажиры легкового автомобиля устраивались на корточки возле колес, озираясь по сторонам, потому что пока неясно — откуда начнется атака? Справа или слева, а может и с двух сторон сразу?

По логике боя, сейчас со стороны леса должны раздастся выстрелы, а в атаку на немцев должны ринуться польские партизаны, которых немцы станут снимать, словно умелый охотник куропаток.

Но отчего-то нападения не последовало ни через пять минут, ни через десять.

Фельдфебель крадучись, но не ползком, подошел к легковой машине, чтобы получить инструкции от офицеров. Но те и сами не очень-то понимали, что случилось. Подождали еще минут десять, а потом, на всякий случай пулеметчикам дали команду обстрелять лес и справа, и слева.

Пулеметы принялись поливать лес свинцом, а тот, естественно, на огонь не отвечал.

Подождав еще минут десять, немцы успокоились. Уже не укрываясь, они встали и начали перекур, а водитель, поминая шайзе, и польских швайнов, принялся менять колесо.

Умелый водила возился с колесом недолго — минут двадцать, и скоро колонна двинулась дальше.

Двинулась, чтобы проехав километра два, опять нарваться на микро-мину.

На этот раз не повезло мотоциклистам. Взрыв, правда, был совсем слабенький, наехала бы машина на мину, то в худшем случае повредила бы колесо, а может — только тряхнуло. А вот мотоцикл, как легкая техника, подскочил вверх, а потом упал набок. Кажется, никто из экипажа особо не пострадал, разве что получили ушибы.

Зато солдаты, сопровождающие зерно, «развлеклись» по полной. Опять заняли круговую оборону, приготовились к бою.

Часики тикали, минуты шли, напряжение росло, но опять-таки никто не нападал. И снова пулеметчики напрасно потратили патроны, сражаясь с деревьями, которые даже листьями не могли отбиваться — весна, чай, листья еще не выросли.

Прождав целый час, немцы успокоились, закинули поврежденный мотоцикл в одну из машин, усадили туда же солдат, оказавшихся без средства передвижения, двинулись дальше.

Не сомневаюсь, что отцы-командиры, следующие в легковом авто, задумывались — а не пустить ли вперед пеший патруль, чтобы осмотреть все подозрительные предметы, проверить все бугорки, попадающиеся на пути, но вот беда — немцы ребята точные, а если они получили приказ доставить зерно на станцию, то им указано и время доставки, потому что железные дороги в Германии работают, как швейцарские часы.

Через километр легковой автомобиль остановился, потому что на дороге оказался подозрительный предмет, прикрытый обычной мешковиной. Короткая команда — и один из солдат, приблизившись к объекту, осторожно снимает тряпку, а потом изучает предмет. Убедившись, что на дороге снова нашлась микро-мина, солдат просто выбросил ее в сторону от дороги, не соизволив даже обезвредить.

Но что характерно — на сей раз, хотя солдаты и покинули грузовики, но не торопились занимать позиции для боя, а минометчики вообще не соизволили оторвать задницы от своих мест. Понятно дело — миномет, он тяжелый, чего его каждый раз таскать туда-сюда?

И какая сволочь накидала на дороге столько маленьких мин? Толку-то от них, кроме досады и злости?

Четвертая мина обнаружилась еще через километр, и она также была едва прикрыта. Видимо, польские партизаны посчитали, что немцы — совсем дураки? Нет, это поляки дураки, а были бы умными, то поставили бы одну или две мины помощнее, чтобы рвануло, так уж рвануло!

Зато теперь ни один из солдат не покинул свою машину. Они сидели и ругались. Возможно, если бы на них рявкнул фельдфебель или офицер, выскочили бы, как миленькие, но ведь и те, несмотря на свои чины, всего лишь люди.

Случилось то, что я ожидал увидеть. Сработала усталость и некий стереотип — уж коли никто не напал, так и теперь не нападет. В общем, тот самый эффект, прописанный в детском рассказе о мальчике и волках. Если несколько раз покричать «Волки-волки», а когда прибегут спасать и волков не обнаружат, то в следующий раз на помощь не придут, решив, что опять обман.

Прогремели два направленных взрыва — рухнуло дерево спереди, рухнуло сзади, и немецкая колонна попала в классическую засаду, когда отрезают пути отхода.

— Хлопцы! — вскочил со своего места гетман. Верно, намереваясь повести своих людей в самоубийственную атаку. Сдурел? Немцы через полминуты опомнятся, сделают нам козью морду.

— Сидеть, — шепотом прикрикнул я на командира, поймал его за штанину и потянул на себя. Так, чтобы никто не слышал, сказал: — Отдавай мне начальствование, дурак старый, давай быстро, пока нас не положили!

Гетман — курва польская, ведь обговаривали же мы порядок сражения, так нет, на подвиги потянуло. Пся крев. Вслух, понятное дело, я всех этих слов не произнес. Надо же беречь авторитет командира.

гетман только кивнул, а я рявкнул, вспоминая и учебку, и недолгий срок своего замкомвзводства:

— Рота, слушай мою команду! По немецким оккупантам — огонь! Пулемет — пли по легковушке!

Гонта — наш пулеметчик, с наслаждением засадил по черному боку командирского авто, а я, успев заранее сдернуть со спины мешок с гранатами, лихорадочно свинчивал колпачки и принялся бросать их в машины, где солдаты уже начали выскакивать на землю.

Не имей я той силы, которая засела во мне, хрен бы сумел добросить гранату на расстояние двести метров. А тут сумел. Пожалуй, кинул бы и на все триста.

Первая граната ушла слегка мимо, не попав в кузов, зато вторая легла хорошо, а третья вообще прекрасно.

— Гонта — огонь по солдатам! — выкрикнул я новую команду.

Пока немцы выскакивали из машин, я успел бросить штук шесть гранат. Если бы сидели кучно, эффект был бы куда убойный, но и так ничего. Убитых, скорее всего, немного, а вот подраненых и контуженных — половина.

Немцы все-таки сумели организовать хоть какую-то оборону. Но время было упущено, миномет разбит, а пулеметчика Гонта снял своей очередью. Ну а я бросил оставшиеся гранаты.

А вот теперь, когда враг деморализован и почти сломлен, можно и в атаку. Если останемся на месте, затеем перестрелку, то немцы организуются, а солдаты стреляют гораздо лучше, чем крестьяне.

— Гетман, теперь можешь нас и в атаку вести, — кивнул я пану-воеводе.

— Давай ты сам, — вздохнул гетман. — Считай, что я тебе свой пернач уступил.

Пернач, это вроде бы, булава, символ власти? Ладно, берем пернач.

— Рота, слушай мою команду! В атаку!

А вот что происходило дальше, даже рассказывать не хочу. Рукопашная схватка — это самое поганое, что я когда-то видел в своей жизни. А когда у тебя в руках только саперная лопатка, которая с хрупом входит в голову твоего врага, а кровь, что брызжет из человека, еще не успевшего стать мертвецом, попадает тебе прямо в лицо, заливает глаза… В общем, ну его нафиг, такие воспоминания.

Когда бой закончился, я отошел в сторонку. Присев, откинул голову. Вот ведь, некурящий, а сейчас бы с удовольствием закурил. Или бы опрокинул грамм двести, а лучше поллитра, да так, чтобы упасть, и позабыть весь тот кровавый кошмар, что только что был вокруг.

— Ну, Александр, знал, что ты воин, но что бы так… — услышал я голос гетмана.

— Ты не обиделся, что я тебя от командования отстранил? — вяло поинтересовался я.

— Да уж какие обиды? — хмыкнул гетман, усаживаясь рядом со мной. — Во мне какая-то дурость взыграла, хотел в атаку пойти. А ты молодец. И людей сберег, и меня от позора избавил. Если бы ты на меня накричал, ударил, вот тогда бы я сильно обиделся.

— Есть закурить? — неожиданно попросил я.

— Вот, трофейные, у офицера мертвого взял, — радостно сообщил гетман, протягивая пачку сигарет.

Я взял одну, засунул в рот, потом попытался раскурить от заботливо протянутого огонька зажигалки.

Мать твою польскую! Как же люди этим дышат!

— Э, сигарету не выбрасывай, я ее сам докурю! — завопил гетман, отнимая сигарету, которую я хотел выбросить.

Откашлявшись и попив водички, что нашлась у хозяйственного воеводы, я спросил:

— У нас потери большие?

— Двое убитых, да четверо раненых. Эх, хорошие парни были.

Двое убитых? Четверо раненых? И всего-то? Да по всем законам воинской науки, из сорока пяти человек убитых и раненых должно быть не меньше половины. А коли учесть уровень нашей подготовки — так и того больше. Вообще удивительно, что у нас что-то получилось.

— А что там с немцами? — поинтересовался я.

— Да что с немцами? — пожал плечами гетман. — Сам понимаешь, нам пленные не нужны. Ребятам противно, но что поделать? Но тех, кого ты лопаткой посек — их даже и добивать не надо.

М-да… На душе стало еще поганей. Одно дело в бою убить, совсем другое — добивать раненых и пленных. Но тут гетман прав, пленные крестьянам не нужны. А я, вроде бы, остался в сторонке, весь такой чистенький.

— Скажи-ка, пан Александр, — впервые за наше знакомство гетман назвал меня паном. — Ты же у русского царя не простым унтером был, верно?

— А с чего ты решил?

Гетман хитровато посмотрел на меня и принялся загибать пальцы:

— Вот, первый палец — дерешься ты знатно, но это ладно. В охранники царя кого попало не возьмут. Ты же сегодня половину немцев один побил — кого гранатами, а кого лопаткой. Человек пять — а то и больше. Второй палец — командовать ты умеешь. Я, как тебя услышал, едва в штаны не наложил. А главное — ты военные операции умеешь планировать. Понимаю, что открываться не захотел. Но теперь-то ты уже свой.

Умен гетман, он же сельский староста. Впрочем, был бы дурак, старостой бы не стал.

— И кем же я у русского царя был? — насмешливо поинтересовался я. — Генералом?

А я ведь почти открылся. Мое воинское звание и на самом деле было генерал-майор.

— Ну, для генерала ты слишком молод. Да и для полковника тоже. А вот гауптманом вполне мог бы быть.

Гауптман, если не ошибаюсь, по-нашему капитан? Но капитан в императорской армии соответствует немецкому майору.

— Штабс-капитан, — отозвался я. Император я или нет? Захотел — присвоил себе звание ниже имеющегося.

— Вот, коли ты капитан, так совсем другое дело, — обрадовался гетман. — Если ты капитан, так и мне не стыдно, что ты мной командовать начал. Я теперь тебя вместо себя назначу. Унтер — это маловато будет.

Ну вот, новый виток карьеры. Из императоров стал сельским воеводой, местным гетманом. А сельский староста, покряхтев, встал:

— Ну, ты тут пока посиди, а я пошел. Сейчас подводы пригонят, надо все добро в надежное место везти. В деревню-то это пока не стоит тащить.

Я оглядев машины, заполненные зерном, прикинул, что имеется еще и оружие, включая минометы, разное барахло, имеющееся у солдат, спросил:

— А лошадей хватит?

— Наших не хватит, пришлось у соседей занимать. Эх, теперь зерном придется рассчитываться, а то и оружием. Ну да ладно, зато все основное добро наше.

А я поднялся и побрёл в сторону наших раненых.

— Куда это ты? — спросил вслед гетман.

— Ну ты же сказал что я зверушек могу лечить, вот теперь попробую и людей, на ноги поставить.

— Так я ведь пошутил, — округлил он глаза.

— А я вот вспомнил, что действительно людей лечить могу.