Дорога к пропасти

III

В дверь постучали по-особому. Мрачное лицо Кобры оживилось. Вошел невысокий парень. Спортивный костюм до смешного не вязался с косо подстриженными бачками и тонкими черными усиками. Небольшой шрам на левой щеке не портил, даже придавал некоторую значительность, так же, как широкие сросшиеся брови. Но стоило парню заговорить, как впечатление значительности сразу пропало.

— Гога! — представился он Красавчику.

— Не признаете кличек?

— Из уважения к покойным родителям, дорогой. Раз им пришло в голову дать мне при рождении это нежное имя, пусть я с ним и умру.

Кобра знал, что Гога врет. И родители его живы, и зовут его Гогой только в Москве, где он предпочитает жить по чужим документам. Но Кобра считал, что Красавчику знать эти подробности совсем ни к чему.

Гога подошел к столу, налил рюмку водки. Поморщился.

— Приезжай ко мне в Тбилиси, таким вином угощу — пальчики оближешь! Экстракласс! Напиток богов…

— Что выяснил? — оборвал его Кобра.

— Грубый человек, — рассмеялся Гога, адресуясь к Красавчику. — Разве он способен понять душу артиста? — Заметив, как заиграли желваки на скуластом лице Кобры, изменил тон. Сказал деловито: — Есть подходящий объект. Матвея Сергейчука знаете?

Красавчик кивнул. Кобра не счел нужным ответить. Кто не знает поэта Сергейчука?

— Вчера уехал в творческую командировку. Домашняя работница в отпуске. Жена осталась одна. — Гога набросал на листке бумаги план квартиры. Протянул Кобре. — Познакомься.

— Откуда такие подробности?

По Гогиному лицу расплылась самодовольная ухмылка.

«Мерзкий тип! — тоскливо подумал Красавчик. — А, да все мы не лучше!»

— Старушка, божий одуванчик, у которой я останавливаюсь, когда приезжаю в Москву, ходит к Сергейчукам убирать квартиру. От нее я и узнал расположение комнат. — Гога чиркнул зажигалкой, поднес к огоньку бумажку с планом. — Ну? Что скажешь, босс?

Кобра сосредоточенно молчал, обдумывая сообщение.

— Подходит, — проговорил он, наконец. — Сегодня выедешь от своего одуванчика. Пусть думает, что уехал в Тбилиси.

— Не выйдет, дорогой. Только утром сказал — неотложные дела требуют моего присутствия в Москве.

— Неважно! Пошлем тебе телеграмму: заболела жена, приезжай немедленно.

— А если хозяйка увидит, что телеграмма послана из Москвы?

— Будешь сидеть дома и ждать почтальона. Дверь откроешь сам. Хозяйке покажешь только текст.

— У тебя голова министра, кацо! — Гога с восхищением посмотрел на Кобру. — С такой головой не пропадешь!

— Хватит трепаться! — остановил его Кобра. — Поедем, я хочу сам посмотреть дом и разобраться в обстановке.

На следующий день Гога остановил машину в условленном месте. Красавчик поднялся на второй этаж. Увидел на двери табличку: «Матвей Григорьевич Сергейчук». Почувствовал противный вкус во рту, как будто языком лизнул эту медную табличку. Поднял руку. Слегка помедлил. Потом решительно нажал кнопку звонка.

Мария Кондратьевна приоткрыла дверь:

— Вам кого?

— Мосгаз! — Красавчик перешагнул порог. Прислушался. Кажется, все в порядке, в квартире, кроме этой женщины, никого нет.

— Проходите, — приветливо сказала Мария Кондратьевна.

Чем-то она напоминала мать, и у Красавчика заныло сердце. Стараясь не смотреть на нее, прошел на кухню, открыл чемоданчик с инструментами. Чувствуя, как холодеют пальцы, достал отвертку, постучал по счетчику.

— Сменить придется…

В прихожей снова раздался звонок.

— Не беспокойтесь! — остановил Красавчик Марию Кондратьевну. — Это, должно быть, наш слесарь. — Он вышел в прихожую и открыл дверь. — Заходи. Счетчик придется менять. Утечка.

— В ванной газ нормально горит? — обратился Кобра к Марии Кондратьевне.

— По-моему, нормально.

— Проводите. Посмотрим сами.

— Пожалуйста. — Мария Кондратьевна прошла вперед. — Спички у вас есть? — Она обернулась и замерла: прямо на нее было направлено дуло пистолета.

— Руки на затылок! — приказал Кобра. — Идите в ванную. Где лежат деньги?

— В сберкассе, — с трудом разжимая побелевшие губы, проговорила Мария Кондратьевна.

— А облигации?

— Мы не покупаем…

— Вранье! — Кобра повернулся к Красавчику. — Оставайся здесь, посторожи эту… Я поищу сам.

Мария Кондратьевна беспомощно взмахнула руками, стараясь за что-нибудь ухватиться, и потеряла сознание.

Обморок продолжался долго. Очнулась на стуле. Красавчик усиленно размахивал перед ней мокрым полотенцем. Заметив, что она пришла в себя, отбросил полотенце, протянул стакан воды. Сквозь серую пелену тумана, застилавшую глаза, Мария Кондратьевна увидела на его руках резиновые перчатки, «Чтобы не оставить следов», — подумала она и тут же забыла об этом.

— Выпейте воды… Не волнуйтесь, ничего дурного мы вам не сделаем.

Вошел Кобра.

— Кончай волынку. Старуху свяжи и запри в ванной.

— Нет, — сказал Красавчик.

Кобра бешено скрипнул зубами:

— Это еще что? Делай как я говорю!

— И не подумаю!

— Прочь с дороги! — Кобра вскинул пистолет. — Застрелю, сволочь!

— Стреляй! — Красавчик схватился за лацканы пиджака, подставил грудь. — Ни связать, ни запереть не позволю! Хочешь на тот свет ее отправить?!

Несколько секунд они стояли, как два зверя, готовые броситься друг на друга. Наконец, Кобра сунул пистолет в карман, круто повернулся и вышел. Красавчик пошел за ним.

…Гога нетерпеливо поглядывал на окна квартиры Сергейчука. Плотные шторы все еще были раздвинуты. Когда Красавчик зашторит окна, Гога подаст «Москвич» к подъезду. А пока осталось одно — ждать. Гога удобнее устроился на сиденье, не снимая рук с руля. Все предусмотрено и рассчитано до мелочей. Решено носильные вещи не брать, только деньги, ценности и облигации. «Операция» должна занять не больше тридцати минут.

Но прошло уже сорок, а шторы на окнах все еще были раздвинуты. С каждой минутой Гога нервничал все больше. Липкий страх щупальцами впился в сердце. Гоге казалось, что оно бьется не в груди, а где-то у самого горла. Он на секунду отвел взгляд от окна, посмотрел на часы. Прошло еще пять минут, пять тягостных, длинных минут. Может быть, Кобру и Красавчика уже схватили? И сейчас возьмут его? Боязливо оглянулся. Вон стоит человек. Подозрительный субъект. Очень уж пристально смотрит на машину… Нет, ему показалось. Из-за машины вышла девушка, и «подозрительный субъект» радостно бросился ей навстречу. Они прошли мимо, не обращая на Гогу никакого внимания.

А те двое, на углу? Один наклонился, чтобы прикурить, что-то сказал второму. Может быть, о нем, о Гоге? Если сейчас направятся к машине…

Они направились в другую сторону, свернули за угол, скрылись из вида.

Но нервы уже сдали окончательно. Удрать! Немедленно удрать! О том, что может подвести своих, даже не подумал. А если бы подумал? Все равно решил бы — черт с ними! Пускай выпутываются, как знают. Лишь бы самому унести ноги.

Машина уже тронулась, когда, бросив взгляд на окно, Гога увидел, что оно зашторено. Страх отпустил его мгновенно. Оторвал одну руку от руля, достал сигареты. Остановил машину у подъезда в ту самую минуту, когда Кобра и Красавчик ступили на тротуар. В руках у них было по чемодану.

— Поехали! — приказал Кобра.

«Москвич» проскочил переулок, сбавил ход на повороте, слился с общим потоком машин, мчавшихся по Садовому кольцу. Все трое молчали.

Когда приехали к Кобре, Гога спросил:

— Соблазнился-таки барахлишком, дорогой?

— А что брать? — огрызнулся Кобра. — Этот старый болван держит деньги в сберкассе… — Из горла у него вырвался звук, похожий на шипение змеи.

«Вот почему его прозвали Коброй!» — Красавчик взял папиросу. Руки его дрожали.

— Младенец! — покровительственно сказал Гога, уже забывший собственный страх. — В нашем «товариществе на паях» требуются крепкие нервы. Бери пример с босса! — Он кивнул на Кобру. — Или с меня, если хочешь.

Красавчик жадно курил, часто и глубоко затягиваясь. Никотин возымел обычное действие. Руки перестали дрожать, и он почти спокойно решил: «Ничего, привыкну. Еще несколько таких дел, и денег будет достаточно». Нагнулся, открыл чемодан. У Гоги заблестели глаза:

— Соболья шуба? — Он даже причмокнул языком от удовольствия. — Сила! Удивляюсь только, зачем старухе соболя? Или Сергейчуку деньги девать некуда?

Красавчик продолжал молча доставать из чемоданов вещи.

— Богатый улов! Драгоценностей на пару тысяч, не меньше, — лениво проговорил Кобра, развалившись на диване. — Добро бы какой-нибудь бабе покупал, а то жене. Дурак!.. Ну, хватит. Собирайтесь!

— Куда? — спросил Гога.

— На кудыкину гору! — Но, взглянув на сверкающие драгоценности, Кобра смягчился. — Есть у меня дружок, он в этих камешках толк знает. Никто дороже его не даст. Для начала спустим браслет и кулон. Потом закатимся куда-нибудь. Обмоем удачу.

— Правильно, дорогой. А то у нас совсем великий пост. Пора разговеться.

Оперативная группа закончила осмотр квартиры Сергейчука. Вещи, выброшенные преступниками из шкафов, в беспорядке валялись на столе, на креслах, прямо на полу.

— Что наделали, ироды! — ахнул дворник, приглашенный в качестве понятого. — Зла на них не хватает… Своими бы руками придушил мерзавцев! Да где их возьмешь? Ищи теперь по всему Союзу, как иголку в стоге сена.

— И иголку в сене найдешь, если терпенья хватит, — возразила вторая понятая — Глафира Илларионовна Акишина. — А кто здоровье Марии Кондратьевна вернет? Такой ужас пережила…

Мария Кондратьевна неподвижно сидела в кресле, лишь изредка вздрагивая и, несмотря на жару, кутаясь в пуховый платок. Дегтярев подошел к ней, сел рядом:

— Постарайтесь вспомнить все подробно.

Она плотнее закуталась в платок, ничего не ответила. Дегтярев налил в стакан воды:

— Выпейте, Мария Кондратьевна.

Зубы ее стучали о край стакана.

— Он тоже… так… сказал… — с трудом выговорила Мария Кондратьевна, стараясь удержать в руке пляшущий стакан. И вдруг расхохоталась. — Точно как он… — давясь смехом продолжала она. — Вы-пей-те во-ды…

— Поищите валерьянку, — сказал Дегтярев Верезову. — Я видел пузырек в спальне, на трельяже.

Но Мария Кондратьевна уже взяла себя в руки.

— Извините… Никогда в жизни истерики не бывало. Матвей Григорьевич не поверил бы…

— Так ведь и переживаний таких не было!

— Были. И посерьезнее. Когда мужа тяжело раненного с фронта привезли.

— Это другое, — мягко сказал Дегтярев. — Тогда нельзя было его волновать.

— Вы правы, — согласилась Мария Кондратьевна. — Да и моложе я была. Нервы крепче… — Она помолчала. — Конечно, мне жаль украденных вещей. Но разве только вещи жалко? В голове не укладывается — откуда у нас такая молодежь? Откуда этот дух стяжательства? Их мне жалко. Этих балдежников! Больше, чем вещи жалко, поверьте…

«Молодец! — подумал Верезов о Дегтяреве. — Умеет слушать. И люди душу перед ним открывают».

— Я все не о том говорю. Вас ведь интересуют подробности ограбления. Ну что ж… Будете записывать?

— Потом запишу. Так вам легче все вспомнить.

— Пожалуй…

Мария Кондратьевна начала рассказывать. Дегтярев слушал не перебивая. Вся картина ограбления, внешность преступников, их поведение вырисовывались достаточно ясно. Рассказав о последней сцене в ванной, Мария Кондратьевна спросила:

— Странно, правда? Откуда у бандита такое? Подставил грудь под пулю, чтобы спасти меня от возможной смерти…

Дегтярев улыбнулся:

— Он знал, что сообщник стрелять не будет. Выстрел мог бы привлечь людей. Стреляют они только в случае крайней необходимости.

— Ну, хорошо. А почему он не позволил меня связать и запереть?

— Это уж совсем просто, — вмешался молчавший до той поры Верезов. — Каждый преступник понимает, что когда-нибудь попадется, хоть и не желает себе в этом сознаться. Видно, первый умнее, сразу сообразил: одно дело — отвечать за ограбление, другое — за убийство. Они, конечно, знали, что выпустить вас некому, вы остались совсем одна в квартире. Так могло пройти несколько суток и кончиться трагично. И тогда суд квалифицировал бы их действия как убийство.

— А я думала, в нем проснулось что-то человеческое… — Она вопросительно взглянула на Дегтярева.

— Возможно, — сказал Дегтярев. Со временем мы это узнаем.

Следствие по делу об убийстве сержанта Малышева зашло, казалось, в тупик. Другие неотложные дела требовали внимания Дегтярева, напряжения всех душевных сил. Тем не менее, Кирилл был глубоко убежден, что это преступление не останется нераскрытым. Несомненно, Малышева убили, чтобы взять у него оружие и затем использовать при грабежах. Поэтому Кирилл с особым интересом принял к своему производству дело об ограблении квартиры Сергейчука, которое бандиты совершили, угрожая пистолетом. Может быть, пистолетом Малышева. Пистолетом № 2109.

Мысль Кирилла сделала странный скачок. С ним это часто случалось в последнее время. О чем бы ни думал, как ветер в распахнутое окно, внезапно врывалась мысль о Наташе. Ежедневно Кирилл повторял себе: «Надо сказать ей все». Но стоило увидеть Наташу, как сразу пропадала решимость. Что, если она ответит — нет? «Трусишь, Кирилл? А всегда утверждал, что самое худшее — неизвестность! Ведешь себя, как мальчишка…»

Снял телефонную трубку, набрал номер.

— Наташа? Добрый вечер. Кирилл говорит. Извините, что поздно. Мне надо вас видеть. Сейчас, если можно… Спасибо. Через пятнадцать минут буду у вас.

Дверь открыла Наташа. Не здороваясь, не переступая порог, Кирилл сказал:

— Я люблю вас, Наташа.

Сейчас захлопнет дверь. Рассмеется и захлопнет дверь. Он будто увидел себя со стороны. Представил, как глупо выглядит, объясняясь в любви на лестнице. Кто же так говорит о любви? Кирилл упорно смотрел себе под ноги, боясь взглянуть на Наташу. Не видел, как вспыхнули радостью ее глаза.

— Наташа! Кто там? — крикнула из комнаты Капитолина Дмитриевна.

— Это он, мама.

Кирилл удивился. Не назвала по имени, просто сказала — он. Как будто само собой разумелось… Кирилл поднял, наконец, голову. Увидел ее глаза. Широко раскрытые, изумленные, счастливые глаза. И вдруг понял — он был тем, которого не надо называть по имени. Почувствовал такую щемящую нежность, что с трудом перевел дыхание.

— Когда мы будем вместе? Совсем вместе, Наташа?

— Когда хотите. Завтра.

Наташа все еще стояла не двигаясь. Даже дверь не прикрыла. Разве от счастья прячутся? «Другая бы непременно прикрыла», — подумал Кирилл. Осторожно взял ее руку, прижал к щеке. «Милая… Если б ты знала!»

Как будто угадала его мысли:

— Знаю… — Все в ней пело сейчас. Тихо сказала: — Кирилл…

— Почему вы здесь стоите? — спросила, появляясь в прихожей, Капитолина Дмитриевна.

— Здравствуйте, — сказал Кирилл. Сказал машинально, потому что думал в эту минуту: «Вот она какая, Наташа! Не испугалась, когда увидела мать. Не отдернула руку».

— Может быть, зайдете? — Капитолина Дмитриевна не могла скрыть раздражения. — Нельзя же так… На лестнице!

— Мама!

Наташа оглянулась на Кирилла. Увидела, что он понимает, как ей трудно. Еще увидела, что он хочет ей помочь. Сейчас скажет маме… Нет, нет! Не надо… Он слегка наклонил голову: «Хорошо, скажи сама». Поблагодарила взглядом. Да, она скажет сама. Пусть будет буря! Она выдержит. Та, которую любит Кирилл Дегтярев, не смеет быть трусихой!

— В чем дело? — окончательно рассердилась Капитолина Дмитриевна. — Почему вы оба молчите? Кирилл Михайлович, отпустите, наконец, Наташину руку!

— До завтра, Кирилл, — Наташа повернулась к матери. — Идем, мама. Я все объясню.

Как и ожидала Наташа, семейное объяснение было бурным. Правда, отец почти ничего не говорил, делал вид, что читает газету. Зато мама… Наташа первый раз видела мать в таком гневе.

Капитолина Дмитриевна была вне себя. Ей так хотелось, чтобы Наташа и Боря поженились. И вдруг — пожалуйста! Все мечты вдребезги. Откуда у Наташи, у ее девочки, это непонятное упрямство?

— Кирилл Михайлович очень милый человек, но он тебе не пара! Прежде всего, он на десять лет старше тебя!

— Значит, он старый-престарый, твой Кирилл? — воскликнула Нелла. — Ему уже тридцать?

— Вот, Капа, — улыбнулся Сергей Захарович. — Мы с тобой, очевидно, совсем престарелые, поскольку нам уже за сорок!

— Ты все шутишь, Сергей! А мне не до шуток.

— Борису, наверно, тоже не до шуток, — снова вмешалась Нелла. — Я встретила его сегодня на улице Горького. Стоит в позе Чайльд Гарольда. Увидел меня и нырнул в какой-то подъезд.

— Вполне естественно! Есть же у него самолюбие.

Сергей Захарович отложил газету:

— Ты говоришь — самолюбие, Капа. А по-моему, когда любят — борются за свою любовь.

— Ой, какой ты несовременный, папка! — рассмеялась Нелла. — Бороться надо совсем за другое: за высокие показатели, за чистоту в аудиториях, за дисциплину на лекциях, за…

— Перестань паясничать! — оборвала ее мать. — Мы говорим о серьезных вещах… Я не ожидала от тебя такого легкомыслия, Наташа! Ты ведь совсем не знаешь Кирилла Михайловича.

— Знаю. Он самый хороший. Я люблю его.

— Чепуха! Пустое увлечение. Я мать. Мне лучше известно, кого ты любишь. Мы знаем Бориса с детства…

— Мама! — перебила Нелла. — Если тебе так хочется, чтобы Борис вошел в нашу семью, я могу выйти за него замуж! Идея?

Сергей Захарович рассмеялся, но Капитолина Дмитриевна даже не взглянула на Неллу:

— Выкинь дурь из головы, Наташа! Забыть Борю ради какого-то… — Как ни была разгневана Капитолина Дмитриевна, но, увидев отчаянный взгляд Наташи, закончила не так, как хотела. — Ради какого-то следопыта.

— Ну, Капа, это уж ты через край хватила. Лично на меня Кирилл Михайлович производит отличное впечатление.

— Я не хочу, чтобы моя дочь не знала ни минуты покоя! Он стреляет, в него стреляют…

— Он ведь не оперативный работник. Он следователь.

— А следователь, — подхватила Нелла, — это звучит гордо!

— Не болтай, Нелла!

Но заставить Неллу молчать было делом нелегким.

— Только, пожалуй, прокурор — звучит еще лучше! Как-то солиднее. Ты только вслушайся: про-ку-рор! Знаешь что, Натка? Я выйду замуж за прокурора. И он будет начальством у твоего Кирилла. Против прокурора ты не будешь возражать, мама?

— Вели ей замолчать, Сергей! Эта девчонка сведет меня с ума… Пойми, Наташа, я хочу, чтобы ты была счастлива!

— Буду, — сказала Наташа. — Обязательно буду, мама.

— Ты не можешь быть счастлива с человеком, который арестовывает, сажает, держит жизнь людей в своих руках!

— Бандитов, Капа. Взяточников, растратчиков, воров.

— Ну хорошо, пусть так. Но согласись, что Наташа должна как следует подумать. Это никуда не годится, когда люди так мало знакомы…

— Мама! — перебила Нелла. — Ты сама как-то проговорилась, что вышла замуж за папу через месяц после знакомства.

— Не смей сравнивать первого встречного с папой! Почему ты молчишь, Сергей?

— Ничего тут не скажешь, — рассмеялся Сергей Захарович. — Пойдем-ка лучше спать, Капа. Уже поздно. — В дверях он обернулся, подмигнул Наташе, как заговорщик. — Он славный парень, твой Кирилл. Желаю вам счастья. Но договоримся заранее — если поженитесь, жить будете у нас.

— Хорошо, папа.

— И вот что еще я тебе скажу, девочка… В одном мама права — подумай хорошенько. Ведь это на всю жизнь.

— Мы подумали. И я, и Кирилл. — Наташа глубоко вдохнула воздух. Сердце чуть-чуть защемило. Совсем немного. Будто кто-то взял его, слегка сжал в ладонях и сейчас же отпустил. — Завтра мы идем в ЗАГС.

Они подали заявление в ЗАГС, и Кирилл отвез Наташу домой. Она была уверена, что он зайдет. Но он не зашел.

— Не могу, Наташа. Пойми…

Как же так? Сегодня… Именно сегодня! Наташа прижалась лицом к цветам, которые держала в руках. К цветам, которые купил для нее Кирилл. Пусть не видит, как она огорчилась. Кирилл нагнулся, заглянул ей в глаза:

— Трудно быть женой следователя…

Зачем он это говорит?!

— Я люблю тебя, Наташа. Если б ты знала, как я хочу остаться!

Погрустневшие глаза опять вспыхнули счастьем. Огромные ясные глаза и веснушки под ними. Курносая девочка с веснушками. Самая красивая. Самая дорогая. Жена… Кирилл прикоснулся к рыжим кудрям. Рыжим? Смешное слово. Волосы у нее, как червонное золото. Как лист, тронутый осенью.

— Я позвоню тебе, Рыжик. — Поцеловал в щеку. Отступил.

— Когда?

— Не знаю. Как только освобожусь.

Кирилл спустился по лестнице. В его распоряжении оставалось лишь двадцать минут. Через двадцать минут у майора Лобова соберется оперативная группа. Каждый доложит, что предпринято по делу об ограблении квартиры Сергейчука. Возможно, придется частично изменить план расследования.

— Разрешите? — спросил Дегтярев, входя в кабинет начальника отделения. — Еще никто не пришел? Случилось что-нибудь?

— Только что ограбили квартиру архитектора Денисова. Похоже, та же шайка. Совещание придется отложить. Поезжайте, Кирилл Михайлович, посмотрите сами. Не возражаете? Верезов вас ждет.

…Вечером, когда Дегтярев перечитывал протокол допроса архитектора Денисова, в дверь постучали.

— Войдите!

Михаил Набоков? Что с ним опять случилось?

Набоков был заметно встревожен.

— Здравствуйте, Михаил Александрович! — Кирилл поднялся навстречу, приветливо протянул руку. — Проходите, садитесь.

— Я к вам не один, Кирилл Михайлович… Можно?

— Пожалуйста.

Михаил выглянул за дверь:

— Входи, Коля.

В комнату вошел парнишка лет шестнадцати. Под мышкой у него был объемистый пакет, аккуратно завернутый в бумагу.

— Познакомьтесь, Кирилл Михайлович. Коля работает у нас на заводе. Ученик слесаря.

Коля с мальчишеским почтением, приправленным немалой дозой любопытства, посмотрел на Дегтярева. Кажется, он был несколько разочарован — Дегтярев не походил на следователей, о которых Коля взахлеб читал в детективных романах. Сидит обыкновенный человек. Улыбается. Смотрит на него отнюдь не пронизывающим взглядом.

— Лебедев! — солидно сказал Коля ломающимся баском.

— Садитесь, товарищи, — пригласил Дегтярев.

— Я, Кирилл Михайлович, вот почему пришел… — Михаил замялся. — После беседы с вами я понял… Нет! Это что-то слишком торжественно! — Он рассмеялся, и вся напряженность сразу пропала. — В общем, я теперь дружинник. Поэтому, когда Коля пришел в штаб и сообщил о своей находке, я подумал, что надо его привести к вам. Рассказывай, Коля!

Коля положил на стол сверток.

— Вот! Плащи…

— Какие плащи? — удивился Дегтярев.

— Собаку я недавно завел. Овчарку. Необыкновенного ума пес… — Глаза у Коли заблестели: о своем Волке он мог говорить без конца, описывая его выдающиеся достоинства.

— Ты по существу говори, — остановил его Михаил.

— По существу было так, — начал Коля поскучневшим голосом. — Сегодня мой Волк выбежал за калитку и остановился у забора, возле кустов. — В голосе его снова начали прорываться восторженные нотки. — Я вышел за ним. Вижу, Волк разрывает землю. А сам укоризненно на меня поглядывает. Ну, совсем как человек! Будто хочет сказать: «Эх ты! Живешь здесь и не знаешь, что у тебя под носом творится!» Я подошел ближе — что, думаю, он нашел? Смотрю — плащи!

Дегтярев нетерпеливо развернул пакет и увидел два плаща. Даже облепившие их комья земли не могли скрыть бурых пятен на рукавах. Заметив, какое впечатление произвела на следователя находка его Волка, Коля обрадовался:

— Сначала я хотел сразу отнести плащи в милицию, но потом решил зайти в штаб дружины посоветоваться. Там в это время был Михаил Александрович. Он и говорит: «Я знаю следователя, которого может это заинтересовать. Поедем к нему». Ну, мы и поехали.

— Я подумал, не имеет ли отношения Колина находка к нападению на сержанта Малышева. Коля живет недалеко от того места. Возможно, я ошибаюсь, но… Во всяком случае… — Михаил замолчал: воспоминание было не из приятных.

— Это мы выясним, — сказал Кирилл. — Находка серьезная. Спасибо! — Он перехватил ликующий взгляд Коли Лебедева и улыбнулся. — Жаль, что я не могу поблагодарить Волка…

Да, находка действительно была серьезная. Экспертиза установила, что кровь на рукавах плащей той же группы, что и у Алексея Малышева.

Долго ждала Кирилла в тот день Наташа. Его жена.

Нелла пулей влетела в комнату:

— Что я вам расскажу! Нет, вы только послушайте. Сейчас встретила Сашу Денисову, дочь того знаменитого архитектора! Мы вместе в институте учимся. Идет такая грустная. «У нас, — говорит, — на днях квартиру ограбили»! Среди бела дня, представляете? А еще обокрали поэта Сергейчука! Пришли, сказали «Мосгаз»…

— Боже мой! — заволновалась Капитолина Дмитриевна. — Как раз сегодня к нам приходили из Мосгаза.

— Ну, мама! — нетерпеливо перебила Нелла. — Это просто смешно! Что же теперь — если Мосгаз, так и впускать не надо? Это же один случай на миллион. И бандюги отлично знают, куда идти! У нас и взять-то нечего. Станут они рисковать из-за тряпок! Татка, спроси Кирилла о подробностях. Он, наверно, знает!

— Если и знает — не скажет, — улыбнулась Наташа.

— Будь я его женой, он бы рассказывал мне о всех кошмарных преступлениях!

— Сомневаюсь. У Кирилла отлично сочетается искренность со скрытностью, — сказал Сергей Захарович. — Нравится он мне…

— Мне тоже! — рассмеялась Нелла. — Хотя он вовсе не похож на следователя! Следователь должен быть худой, длинный, с горбатым носом и острым взглядом. И непременно с трубкой. Как Шерлок Холмс!

— А он не Шерлок. Он Кирилл.

Капитолина Дмитриевна, которая все еще не могла простить дочери, что она не вышла замуж за Бориса, колко заметила:

— Очень жаль, что не Шерлок. Тот, по крайней мере, раскрывал самые запутанные преступления. А у современных Холмсов бандиты под носом орудуют, и они ничего сделать не могут.

— Кирилл! — Наташа первая заметила, как вошел Кирилл. Не вскочила, не бросилась навстречу. Только сказала — Кирилл — и вся просияла.

— А мы как раз вас обсуждали! Мама говорит, что вы не умеете справляться с бандитами.

— Нелла!

— А что? Разве я сказала неправду?

— Ты просто невозможна! Но если уж на то пошло, я действительно считаю, что у нас плохо справляются с преступностью.

— Вы не правы, Капитолина Дмитриевна. С каждым годом преступлений становится меньше и меньше. В капиталистических странах, где преступность имеет социальные корни…

Капитолина Дмитриевна перебила Кирилла:

— Допустим, у нас другие корни. Да фрукты вырастают те же! Уничтожать их надо. С корнем. Пусть не мешают людям жить. Нельзя допускать, чтобы жулики разгуливали на свободе!

— Ты склонна к гиперболам, Капа, — остановил ее Сергей Захарович. — Не так уж много жуликов гуляет на свободе. — Желая переменить разговор, который, он видел, был неприятен Кириллу, добавил: — Пора ужинать. Посмотри, вскипел ли чайник, Нелла.

— Сейчас! Только расскажу вам еще одну новость!

— Прямо бюро информации! — рассмеялся Сергей Захарович.

— Знаете, кого я встретила? Ни за что не угадаете! Ну, ладно, не будут тебя мучить, Татка…

— Я и не мучаюсь.

Кирилл с удовольствием смотрел на этих двух сестер, таких разных и в то же время чем-то похожих друг на друга. Чистотой? Непосредственностью? Да, пожалуй…

— Товарищи! Слушайте! — Нелла выдержала паузу. — Иду я мимо «Метрополя». Вдруг с шиком подкатывает машина. И что бы вы думали? Из нее выходит Борис с такой красавицей, что я просто обалдела! Борька смотрит на нее безумно влюбленными глазами и даже не замечает меня…

— Ты посмотришь, наконец, вскипел ли чайник? — резко оборвала ее Капитолина Дмитриевна.

«Почему она рассердилась? — подумал Кирилл. — Наташа покраснела… Почему?»

Наташа взглянула на Кирилла. Как глупо получилось! Бог знает, что может подумать. Надо объяснить.

— Маме очень хотелось, чтоб я вышла замуж за Бориса Ракитина. Это решили наши родители, когда мы были еще детьми. И вдруг я нарушила их планы.

— Очень рада, что Боря так быстро тебя забыл. — Судя по тону, Капитолина Дмитриевна совсем не была этому рада. — Зачем мальчику зря страдать.

— Вот уж кто вряд ли умеет страдать, — возразил Сергей Захарович. — А впрочем, я тоже рад за него.

— Все довольны, все смеются! — весело сказала Нелла. — А чайник тем временем вскипел. Садитесь к столу!

Наконец-то Марго разрешила ему прийти! Борис так долго просил об этом, а она все отказывала. Предпочитала встречаться в кафе, в ресторанах, на матчах. Почему? Неужели она так плохо живет? Борис живо представил себе Марго в унылой, неуютной комнате. Убогая обстановка, голые стены, давно требующие ремонта…

Пока лифт поднимал его на седьмой этаж, воображение разыгрывалось все сильнее. Наверно поэтому он так резко нажал кнопку звонка.

Дверь открыла Марго.

— Вы? Я думала — телеграмма. Так звонят только почтальоны.

— Простите…

— Простила. Входите.

Борис переступил порог ее комнаты и остановился. Светлая современная мебель. Над диваном отлично выполненный пастелью портрет Марго. Стена напротив занята полками с книгами. А в простенке между окон… Что это? Неужели?.. «Да, конечно, ранний Пикассо!» — безошибочно определил Борис. Вздрогнул, услышав голос Марго:

— Что же вы? Садитесь. Наливайте себе коньяк. Мне сухое. Почему у вас такой растерянный вид?

Борис пробормотал что-то нечленораздельное.

Марго опустилась в кресло. Чуть посмеиваясь, подняла бокал:

— Салют!

— Вы любите Ремарка?

— Люблю.

Ясно. Вот откуда у нее это словечко — салют.

Марго прикоснулась к бокалу Бориса. Потом откинулась на спинку кресла, напоминая насторожившуюся, готовую к прыжку, большую красивую кошку. Борис мрачно сидел за столом, не сводя с нее жадных, тоскующих глаз. Марго засмеялась.

Борис вскочил, поцеловал ее в открытые губы. Она откинула голову, заглянула в лихорадочно блестевшие глаза, спокойно проговорила:

— Вы испортите мне прическу.

— К черту прическу! — Борис неловким движением уронил бокал.

— Не скажите, ее приходится три часа взбивать и три дня не расчесывать. С прической надо обращаться деликатно. С хрусталем тоже. — Марго с легким смешком посмотрела на разбитый бокал. Стряхнула с платья капли вина. Пробормотала: — Наверно, останутся пятна.

Нет, ей не жалко ни бокала, ни платья. Борис видит, что не жалко. Просто говорит так, чтобы позлить его.

— Налейте мне вино. — Сидит спокойно. Улыбается. Как будто ничего не произошло.

Налил вино. Подал. Отвернулся.

— Вы сведете меня с ума!

— Бедный мальчик!

В голосе почудилась ласка. Борис рванулся к ней, хотел обнять.

— Осторожно, — Марго отвела его руку. — Вы перебьете мне весь хрусталь.

Опустился на колени. Зарылся пылающим лицом в душистые складки платья:

— Я куплю вам другой хрусталь… Самый лучший, самый дорогой! Не прогоняйте меня. Увидите — я стану модным скульптором. У меня будет много денег. Я сделаю для вас все, что захотите!

Марго слегка отодвинула его. Встала.

— Сейчас я хочу только одно — танцевать. Вызовите такси. Поедем в ресторан.

Борис послушно поднялся. Направился к телефону. Хорошо, что именно сегодня у него есть деньги.

— Вы чем-то недовольны? — спросила Марго.

— Мы постоянно видимся на людях. А мне так хочется побыть вдвоем. Здесь, у вас…

Марго небрежно и ласково провела рукой по его волосам, взлохматила их. Небрежно и ласково… Как это ей удается?

— Может быть, мы еще вернемся сегодня ко мне. Если…

— Если — что?

Она рассмеялась:

— Если мне не захочется спать!

Когда они вернулись из ресторана и Борис стал расплачиваться с шофером, Марго остановила его:

— Напрасно отпускаете машину. На чем доберетесь домой?

— Домой? — растерялся Борис. — Ведь вы сказали…

— Я сказала — если мне не захочется спать. Что делать, дарлинг? Захотелось! — Она бегло коснулась губами его губ. — Гуд бай.

Дверь захлопнулась. А он все стоял, не в силах отойти от этой, закрытой для него двери.

Марго, не зажигая света, сбросила платье. Перешагнула. Не нагнулась, чтобы поднять. Наплевать! На все наплевать… С удивлением почувствовала, что по щеке скатилась слеза. Ее догнала вторая. Сердито вытерла. Этого только не доставало!

В темноте привычными движениями положила на лицо крем. Откинула одеяло. Легла. Вытянулась, закинув за голову руки.

Почему она отказала Борису в том, в чем не отказывала другим? Не потому ли, что ее потянуло к нему, как давно ни к кому не тянуло? Марго повернулась на бок, поджала колени, свернулась клубочком. Положила ладони под щеку. Так она любила лежать в детстве. Детство… Как это было давно! Тогда никто не звал ее этой собачьей кличкой — Марго. Рита. Риточка! Ритуха… Мать звала: «Цветочек мой, Маргаритка!».

Мама… Ты одна любила меня. Я доставляла тебе кучу неприятностей. А ты всегда была терпеливая ласкова, мама… Я не слышала от тебя дурного слова об отце. Не от тебя узнала, что он бросил нас — меня и тебя — когда я была совсем маленькой. Бросил и никогда не интересовался нашей судьбой — твоей и моей. Подлец! Ах, какой подлец!.. Да не он один. Она это знает по горькому опыту.

Марго редко позволяла себе вспоминать тот год. Тот проклятый год! Сначала потому, что было нестерпимо больно. Потом боль утихла и просто не хотелось ворошить старое. Противно! Да и не к чему. Ну было и было. Прошло.

Марго протянула руку к тумбочке, взяла сигарету, закурила.

Мама, мама, почему ты умерла, почему оставила меня одну? Мне было шестнадцать. Только шестнадцать. Я была глупа и наивна. Поверила звонким фразам, красивым жестам. Первая любовь!.. О, господи, как я любила! Все мысли о нем. Вся жизнь для него. Дура, дура!..

Он сбежал в тот день, когда узнал, что будет ребенок. Даже если б хотела — не могла бы вспомнить, как жила эти месяцы до рождения ребенка. Нет, не жила. Просто существовала, охваченная стыдом, тупым отчаянием. Хорошо, что ребенок родился мертвым.

Так она думает сейчас, спустя семь лет. А тогда она горько рыдала над крошечным тельцем. Тогда же умерла Маргаритка и появилась Марго. Нет, она не позволит себе еще раз полюбить. С этим покончено. Покончено навсегда.

Марго бросила потухшую сигарету. Закурила другую.

Жизнь закружилась в пьяном угаре мимолетных встреч. Около нее постоянно вертелись поклонники. Появились деньги. Могла бы не работать. Но работать придется, ничего не поделаешь. Это она понимала отлично, у нее был трезвый ум. Чем же заняться? Специальности — никакой. Приобрести — никакого желания. Зато есть молодость, есть красота. Ну что ж, это неплохо. Не попробовать ли стать натурщицей? Профессия, как профессия — нисколько не хуже других. И уж во всяком случае лучше, чем быть секретарем, отсиживать положенные часы.

Натурщицей Марго оказалась превосходной. Конечно, никто из студентов, с таким усердием рисовавших ее голову, руки, ноги, тело, не знал о том, как она проводит вечера. Не знали и ее товарки по профессии — эти скромные девчонки-натурщицы. Она презирала их за скромность. Ханжество, и больше ничего! И все-таки ей не хотелось, чтобы они узнали, как она «развлекается». Разведут дурацкую канитель, начнут проводить воспитательную работу. Сплошная показуха! Тошнит от нее.

Марго сердито погасила сигарету. Хороша она будет завтра после бессонной ночи, нечего сказать! Терпеть не могла никакие лекарства, но, пожалуй, все-таки лучше принять нембутал и заснуть, чем встать утром с головной болью.

Проглотила таблетку. Улеглась поудобней. Засыпая, явственно увидела отчаянно-влюбленные глаза.

— Борис… — прошептала Марго и улыбнулась в темноте неожиданно нежной улыбкой. — Пусть будет по-твоему! Пусть…

Мысль ее оборвалась. Она заснула.

Кобра сказал раздраженно:

— У Сергейчука хоть ценности были! А у Денисова кофточки, рубашечки, костюмчики…

— И облигации, — вставил Красавчик.

— Гроши! Пора взяться за настоящее дело.

— Что предлагаешь, дорогой? — спросил Гога.

— Сберегательную кассу.

— Неплохо придумал!

— Придумать легко, — усмехнулся Красавчик.

— Помолчи. Не в бирюльки играем.

Гога качнул головой:

— С Угрозыском поиграешь!

— Они хитры, — сказал Кобра. — Но и мы не лыком шиты. Я обо всем подумал. Надо найти кассу, которая находится не на людном месте и где работает не больше трех человек. Желательно — женщины. Сегодня же начнем поиски.

Искали почти две недели. Ежедневно на «Москвиче», взятом Гогой напрокат, колесили по Москве, отметая один «объект» за другим. Наконец, была найдена подходящая сберегательная касса.

Уже сидя в машине, Кобра сказал:

— Войдем перед тем, как закроют на обед.

— Может быть, лучше вечером? — предложил Красавчик. — Так сказать, «под покровом ночной темноты»?

— Нет.

— Почему?

— Когда кончается рабочий день, в сберкассах толчется слишком много народа.

— Значит, и денег будет больше.

— Ты совсем ребенок, кацо, — вмешался Гога. — Наивный мальчик. Разве не знаешь, что солидные люди делают вклады с утра?

— Чепуха!

— Напрасно говоришь — чепуха, дорогой. Такова психология обывателя. Он предпочитает класть крупные куши, когда мало людей, а не в часы пик. Так ему спокойнее и…

Кобра перебил:

— Заткнись!

Близился обеденный перерыв. Валя Томилина и Люся Решетникова облегченно вздохнули, оставшись в сберкассе одни.

— Давай позвоним Диме, — предложила Валя. — Пусть возьмет билеты в кино. И предупредит Севу. Пойдем вчетвером.

— Отлично! — Люся сняла телефонную трубку. Подождала. Несколько раз нетерпеливо нажала рычаг. — Странно. Никаких гудков…

— Не может быть! — Валя подошла к подруге. — Ты же десять минут назад говорила по телефону. Дай-ка я попробую.

— Потом, — остановила ее Люся. — Идет кто-то.

Кобра и Красавчик неторопливо вошли, присели к столику. Кобра положил на стол сберкнижку. Красавчик взял бланк, начал заполнять. Тем временем Кобра оглядел помещение. Пока все шло по намеченному плану.

В тамбуре они перерезали провода, так что позвонить и позвать на помощь девушки не смогут. И хорошо, что обе стоят рядом: удобно взять под прицел.

— Поторопитесь, молодые люди, — сказала Люся. — Через пять минут сберкасса закрывается.

— Поспешность нужна при ловле блох, — усмехнулся Кобра.

— Храните деньги в сберегательной кассе! — в тон ему проговорил Красавчик.

Кобра подал знак, и Красавчик придвинул стол вплотную к двери.

— Что вы делаете?! — вскрикнула Люся.

— Не шуметь! — Кобра выхватил пистолет. — Руки на затылок!

Круглыми от ужаса глазами Люся смотрела на Кобру. Тошнота подступила к горлу. Она пошатнулась и ухватилась за стул.

— Вверх руки! — повторил Кобра, подходя ближе. — Ну? — Он повернулся к Красавчику: — Бери кассу! Живо!

Вряд ли Валя испугалась меньше, чем Люся. Потом она никак не могла объяснить, что с ней произошло, когда услышала слова бандита: «Бери кассу!» Времени на размышление не было. Просто бандит стоял рядом, рука с пистолетом на миг опустилась, и Валя сильным ударом выбила из его рук оружие.

— У-у, стерва! — скрипнул зубами Кобра, наотмашь ударив Валю. — Задушу, гадина!

Кобра сбил девушку с ног, схватив за горло, потянулся к валявшемуся на полу пистолету. И хотя рука бандита все крепче сжимала горло, Вале удалось ногой отшвырнуть пистолет. Люся и Красавчик бросились к нему одновременно. Красавчик опередил Люсю.

Но тут же раздался звонок: не отрывая ноги, Люся нажимала на кнопку сигнализации. На секунду бандиты растерялись. Всего лишь на секунду. В следующую они, опрокинув стол, были у двери.

По тому, как они бежали, Гога понял — гнать надо, что есть силы. Когда сберкасса осталась далеко позади, он спросил:

— Много взяли?

— Черта лысого! — Кобра бешено крутанул головой в сторону Красавчика и выругался. — Провод сигнализации перерезать не сумел!

— Ты! Недоучка! — Красавчик не в силах был больше сдерживаться. — Ты резал сигнализацию! Я — телефонный провод!

— Тише говори, дорогой, — Гога зорко поглядывал, не видно ли впереди милиционера. При той скорости, с которой он гнал «Москвича», это была бы совсем нежелательная встреча.

— Стой! — бледнея, прошипел Кобра. — Останови машину!

— С ума сошел? — крикнул Красавчик. — Гони, Гога!

— Стой, говорю!

Красавчик не раз видел, как глаза у Кобры загораются холодным бешенством, как он звереет, теряет человеческий облик. Но страх и растерянность Кобры увидел впервые.

— Раззява! — Кобра схватил Красавчика за рубашку. С силой дернул, так что отлетели все пуговицы. — Пристрелить тебя мало!

— Ты что?! Рехнулся?

Кобра выпустил Красавчика. Прохрипел:

— К телефонной будке. Живо!

Ни о чем не спрашивая, Гога остановил машину у будки.

— Домой возвращаться нельзя! — Взгляд Кобры вонзился в Красавчика. — Этот подонок оставил на столе сберегательную книжку!

Кобра выскочил из машины, бросился к телефону. Красавчик даже не среагировал на «подонка». Его захлестнул ужас неотвратимо надвинувшейся опасности.

— Что делать?.. — растерянно пробормотал он.

— Спокойнее, кацо, — сказал Гога, хотя сам отнюдь не был спокоен. — Кобра придумает. Он побывал не в таких переделках.

Переговорив по телефону, Кобра вернулся к машине.

— Поедете в «Арагви». Через час я буду там.

— В центр города? Ни за что! — запротестовал Красавчик.

— Босс правильно говорит. Кому придет в голову искать нас в ресторане? Одни дураки прячутся по закоулкам. Поехали!

Народу в «Арагви» было много. Красавчику и Гоге пришлось довольно долго ждать, пока освободился столик.

— Водки! — распорядился Красавчик.

Пить, пить до потери сознания! Залить страх. Забыться…

— Пошлый напиток, дорогой. Предлагаю легкое грузинское вино. Веселит душу, прочищает мозги. — Не давая Красавчику возразить, повернулся к официанту: — Цинандали к фрукты, пожалуйста. — Когда официант отошел, Гога сказал: — Сейчас нельзя пить водку, кацо. Надо иметь свежую голову на плечах. Думать надо.

Официант принес вино и фрукты. Отошел.

Гога поднял бокал:

— За наше акционерное общество! Кредит, дебет, сальдо…

— Ты обещал устроить меня в Тбилиси.

Гога быстро и ловко очистил апельсин:

— Закусывай, кацо. Раз обещал — сделаю.

— Я не один.

— «Сердце красавицы склонно к измене», — фальшиво пропел Гога.

— Молчи! — наливаясь гневом, крикнул Красавчик.

— Зачем кричишь? Гога Мачевадзе не любит, когда на него кричат.

— Говори прямо — поможешь? Достанешь другой паспорт?

— Постараюсь, дорогой. Сделаю все возможное и даже невозможное. Пети-мети имеешь?

— Кое-что есть. Достану еще. — Красавчик нащупал в кармане пистолет. Сказал уверенно: — Достану!

— Кобра сейчас не согласится. Опасно.

— А ты?

— Я утром уеду в Тбилиси.

— Сдрейфил?

— Ай, как нехорошо выражаешься…

— Ладно. Справлюсь, один. — Красавчик снова нащупал в кармане пистолет. — Через неделю у меня будет достаточно денег. Как тебя найти в Тбилиси?

— Зайдешь до адресу… Убери блокнот, записывать не надо. Так запомни. — Гога назвал адрес. — И еще хочу дать тебе совет: эту неделю домой не показывайся. Только предупреди своих. А то мамочка скажет: ай-вай, где мой мальчик? Может, ребенок попал под трамвай? И сразу побежит заявлять в милицию. А милиция, дорогой, если начнет искать, плохо будет!

— Ты прав. Сейчас позвоню.

— Гога всегда прав. С Гогой не пропадешь.

Красавчик пошел к телефону.

— Ксюша? Маму позови… Дома нет? Вот досада! Передай, что я с нашей студенческой командой уезжаю на соревнования. Нет, домой не зайду. Не успею…

Когда Красавчик вернулся к столику, Гога сказал:

— Босс человек аккуратный. Обещал быть через час и не пришел, значит, ждать больше нечего.

— Неужели забрали?

— Ну, нет, Кобра не уж. Его легко не поймаешь.

Они расплатились и вышли.

— Садись, кацо. Довезу. Тебе куда?

— Еще не знаю…

Он знал. Просто не хотел сказать.

— В таком случае, оривидерчи. Жду в Тбилиси.