Дорога к пропасти

V

Кто же третий? Гога знал его кличку — Красавчик. И все. Ни имени, ни фамилии, ни адреса. Анатолий Зарубин молчал. Дегтярев снова поехал к Зарубиным. Но Дарья Ивановна Красавчика не знала:

— Вообще при мне у Толика никто из приятелей не бывал. Да это и понятно — одна комната. Какие при матери могут быть разговоры у молодежи? Разве только, когда я уезжала в отпуск, кто-нибудь приходил. Спросите у соседей. Елена Филипповна чаще других бывает дома, возможно, она видела этого Красавчика…

— Пока Дарьи Ивановны не было, заходили двое. Как их зовут — не знаю, — сказала Елена Филипповна. — Один на грузина похож. Другой высокий, красивый. Очень милый молодой человек. Видно, с Толей вместе учился. Я слышала, как Толя сказал: «Ты и в школе себя умнее других считал».

Это уже зацепка! Дегтярев поехал в школу.

— Анатолий Зарубин? Был такой в классе. Неуравновешенный парнишка… — Классная руководительница помедлила. — Говорят, он попал в какую-то нехорошую историю, и его арестовали.

— Не припомните ли, с кем дружил Зарубин?

— Пожалуй, ни с кем особенно.

Неужели оборвется и эта тоненькая ниточка?

— Был ли в школе ученик по прозвищу «Красавчик»?

— Нет… Правда, учился у нас очень красивый мальчик. Круглый отличник. Он сидел с Зарубиным на одной парте. Но дружбы между ними я не замечала.

— Как звали этого мальчика?

— Борис Ракитин.

Разорвись сейчас бомба, Кирилл был бы меньше потрясен. Борис Ракитин? Сын самых близких друзей Севериных? Не может быть! Однофамилец, наверно. С трудом взял себя в руки. Спросил:

— Как зовут его родителей?

— Отца Константином Борисовичем, мать Варварой Романовной. Она была у нас в родительском комитете…

Как часто Кирилл, слышал от Наташи и Неллы: «дядя Костя», «тетя Варя»… Сам он не видел Ракитиных. На свадьбе они не были, потому что отдыхали в то время в санатории. Заезжали как-то к Севериным — Кирилл тогда поздно вернулся домой. Так их сын… Тот самый Борис, за которого хотели выдать замуж Наташу? Немыслимо…

— У вас сохранилась фотография Бориса Ракитина?

— Вероятно. Сейчас посмотрю.

«Должно быть, я пошел по ложному следу. С чего я взял, что красивый парнишка, который сидел за одной партой с Зарубиным, тот самый Красавчик, которого мы ищем?»

— Вот его фотография, — сказала классная руководительница. — В жизни он лучше…

— Благодарю вас, — невпопад ответил Дегтярев. — Всего хорошего.

Кирилл долго изучал фотографию Бориса. Тонкие черты лица, высокий лоб, светлые волосы. Самоуверен. Даже здесь, на юношеской фотографии, смотрит эдаким победителем. Но линия рта, подбородок говорят о слабохарактерности. Что ж, самомнение и отсутствие воли уживаются часто.

Когда привели Гогу, Кирилл протянул ему несколько фотографий…

— Узнаете кого-нибудь? Смотрите внимательно.

Ловит себя на том, что ему отчаянно хочется услышать от Гоги: «Никого не узнаю». Но Гога, не задумываясь, указывает на Бориса:

— Он. Красавчик.

Трудно, ох как трудно ехать Кириллу к Ракитиным! Но он едет. Едет, как всегда, с оперативной группой. Будут понятые, обыск, допрос. Все, как всегда. А на сердце тяжелый камень. Каким это окажется ударом для Севериных… Для Наташи!

— Где ваш сын? — спрашивает он Ракитина.

— Уехал со своей студенческой командой. На состязания.

— Проверьте, — говорит Дегтярев лейтенанту Верезову.

А сам под ненавидящим взглядом Варвары Романовны продолжает обыск квартиры.

Верезов сообщает:

— Команда училища на состязания не уезжала…

— Боря говорил по телефону с домашней работницей, она могла напутать, — перебивает Варвара Романовна. — Ксюша! С чего вы взяли, что Боря уехал именно с этой командой?

— Так он сказал… Не напутала я, Варвара Романовна!

Но Варвара Романовна ее не слушает:

— Что это в самом деле?! Приходят, обыскивают, словно каких-то преступников! — Она наступает на Дегтярева, как разъяренная тигрица. — Как вы смеете? Я буду жаловаться!

— Варя! — останавливает ее Ракитин. — Замолчи, Варя.

Ящик письменного стола в комнате Бориса заперт.

— У вас есть ключ? — спрашивает Дегтярев.

— Нет! Ключ у сына.

— Придется вскрыть.

В глубине ящика маленькая коробочка. Дегтярев открывает ее. На темном бархате кольцо с изумрудом. Вспоминает слова Марии Кондратьевны: «Бриллиантовое и жемчужное муж подарил мне ко дням рождения. Изумрудное — к серебряной свадьбе».

Жемчужное кольцо Гога продал, бриллиантовое найдено при обыске у Зарубина. Изумрудное — вот оно, здесь. Именно такое, каким описывала его Мария Кондратьевна.

— Это мое кольцо! — неожиданно заявляет Варвара Романовна. Она готова на все, лишь бы отвести подозрение от сына. — Костя, скажи им… Это мое кольцо!

— Нет!

— Что ты говоришь, Костя?! Подумай, что ты говоришь! — Сейчас она ненавидит этого человека, с которым душа в душу прожила столько лет. — Ты хочешь погубить сына?!

Ракитин мог бы ответить: «Ты погубила его давно». Но не ответил — лежачего не бьют.

— Ты не знаешь, Костя… — Слезы текут по ее щекам. Варвара Романовна не вытирает их. Даже не замечает, что плачет.

— Я сама купила кольцо… Сама! Боялась, что будешь сердиться, и спрятала к Боре в ящик…

— Вы говорили, что у вас нет ключа от ящика.

Варвара Романовна на секунду теряется.

— Я взяла ключ у сына… Потом вернула ему.

— Когда вы купили кольцо? — спрашивает Дегтярев.

— Этим летом. В Сочи, у одной девушки… Помнишь, Костя, такая хорошенькая брюнетка? Оля… Ольга Павловна!

Ракитин и верит, и не верит. Кольцо дорогое. У Вари не было столько денег с собой. И не покупала она никогда драгоценности без его ведома. А все-таки, может быть?.. Как хочется, чтобы это оказалось правдой. Невыносимо думать, что Борис украл кольцо…

— Кольцо украдено у жены поэта Сергейчука.

Варвара Романовна с ужасом смотрит на Дегтярева. Наконец, очень медленно, очень тихо, но внятно она говорит:

— Я украла кольцо. Была в гостях у Сергейчуков и украла… Я!..

Это было последней попыткой спасти сына от расплаты. Варвара Романовна пошатнулась, теряя сознание. Ракитин бросился к телефону.

— Врача… Скорее врача! — Прямо и твердо посмотрел в глаза Дегтяреву. — Она сказала неправду.

— Да. Я знаю. Квартира Сергейчука ограблена третьего июля. Вы в то время были с женой на Кавказе.

В ресторанах и на стадионах, в театрах и кино ежедневно дежурили работники уголовного розыска. Под непрестанным наблюдением находился дом, где жили Ракитины. В их квартире день и ночь, сменяя друг друга, находились оперативные работники. Но все было напрасно — Борис не появлялся.

— Домой он вряд ли вернется, — сказал Дегтярев майору Лобову. — Гораздо больше надежды возлагаю на футбольные матчи и рестораны. Судя по всему, что удалось узнать о Борисе, он вылезет из своей норы. Страсть к развлечениям возьмет верх над осторожностью. Да и осторожность со временем притупляется. Вот увидите, он обязательно где-нибудь появится!

Борис резко отодвинул бокал, и по белой накрахмаленной скатерти расплылось пятно. Красное. Как кровь.

— Не надо нервничать, — сказала Марго. — Давай лучше потанцуем. Слышишь — вальс.

Марго встала. Гибкое тело податливо в его руках. Кружатся в вальсе пары. Кружится голова. О чем ты думаешь, Марго? Почему молчишь?

— Ты уедешь со мной? Гога ждет нас в Тбилиси.

Молчит. Слегка прижалась лбом к его подбородку. Холодок вползает в сердце. Что, если Марго откажется ехать? Отчаянно, до боли обнимает ее. Ничего не замечает кругом. Видит только прекрасное лицо, странные зеленоватые глаза, высоко взбитые пепельные волосы. Что, если откажется ехать?..

Вернулись к столику.

— За нашу поездку, Марго!

Взяла бокал. Улыбнулась ласково. Не сказала — нет.

Подошел официант:

— Вас просят к телефону.

— Меня? — удивился Борис. — Вы не ошиблись?

«Может быть, Кобра? Кто еще догадается позвонить сюда? Значит, он на свободе. Отлично! План нападения на кассира я продумал детально. Помощь Кобры будет как нельзя более кстати».

Борис встал:

— Где телефон?

— В кабинете директора. Я покажу.

Они подошли к кабинету.

— Сюда, пожалуйста.

Борис открыл дверь. Все понял мгновенно. Молниеносным движением сунул руку в карман. Пистолет был на взводе. Он еще сумеет уйти!..

Кто-то сзади перехватил его руку. Спокойно сказал:

— Не делайте глупостей, Борис Ракитин. Вы и так их наделали более, чем достаточно.

Варвара Романовна плакала, уткнувшись головой в спинку дивана. Константин Борисович крупными шагами мерил кабинет. Из угла в угол, из угла в угол. Остановился перед женой, хотел что-то сказать. Но только махнул рукой и снова зашагал по кабинету. Что он может сказать? Чем может утешить мать, которая сама довела сына до гибели? Во всем потакала. Все прощала. Потихоньку давала деньги. Молилась, как на идола. Не уставала повторять, что он самый умный, самый красивый, самый талантливый, самый необыкновенный. Пуп земли! Земля вертится для него. Солнце светит для него. Весь мир создан для него!

Больно кольнула мысль: а что ты сделал? Что противопоставил этому чудовищному, безрассудному материнскому баловству? Какое принял участие в воспитании сына? Почему вовремя не вмешался? Нет тебе оправдания, Ракитин! Вся твоя честная жизнь, самоотверженная работа, постоянная занятость — не оправдание. Нет! И нечего тебе сейчас сваливать всю вину на эту рыдающую, убитую горем женщину. Твою жену. Мать твоего сына. Ты виновен наравне с женой. Больше, чем жена. Воспитание своего единственного сына, за которого ты в ответе перед партией и государством, передоверив безвольной женщине! Давно начал замечать, что сын растет не таким, каким бы желал его видеть, и не вмешался. Не хотел ссориться с женой. Дорожил редкими часами тишины и покоя. Нет тебе прощенья, Ракитин!

Сел на диван, обнял жену за плечи:

— Не плачь. Разве слезами поможешь?

— Костя! Спаси его! Тебя послушают…

— Никто меня слушать не станет, Варя.

— Ты только скажи, объясни… Это недоразумение. Боря, мой Боря грабил квартиры?! Неправда! Не верю…

— Если Боря не виноват — его отпустят.

— А пока он сидит в тюрьме! — вскрикнула Варвара Романовна. — С ворами, с бандитами! Ты должен взять его на поруки. Тебе не откажут. Не посмеют отказать. Поговори с Наташей. Ее муж ведет следствие. Он любит Наташу. Он все для нее сделает.

— Ты уже говорила с ней, Варя. Наташа правильно сказала — не может она вмешиваться в дела мужа.

— Не может вмешиваться? Нет! Девчонка не может простить Боре, что он увлекся другой женщиной!

— Ты несправедлива, Варя…

Варвара Романовна вскочила:

— А ты? Ты справедлив? — В глазах ее полыхала ярость. — Ты не отец! Не человек… — Отвернулась. Стиснула руки. — Костя, спаси сына… — Она судорожно глотнула воздух. Раз. Другой. Ей нечем было дышать. Как будто ни капли кислорода не осталось в этой комнате. — Поедем к Сереже. Пусть он поговорит с зятем. Ты спас Сереже жизнь. Теперь он должен спасти жизнь твоего сына. Поедем к Сереже, Костя!

— Хорошо, — вздохнул Константин Борисович. Нет, он не мог больше видеть, как она мучается. — Хорошо. Поедем.

Наташа постучала в дверь ванной:

— Папка! Тетя Варя и дядя Костя приехали. Ты скоро?

— Уже одеваюсь.

— Где твой муж, Наташа? — спросила Варвара Романовна.

— Еще на работе. Он сегодня задержится.

— Ты говорила с ним о Боре?

— Тетя Варя… — Наташа заметно побледнела. — Не сердитесь, тетя Варя. — Она умоляюще прижала руки к груди. — Говорить об этом с Кириллом бессмысленно.

— Значит, он не любит тебя! — жестко сказала Варвара Романовна.

Наташа еще больше побледнела.

— Разве любовь в том, что муж ходит у жены на поводу?

И хотя Ракитин знал, что Наташа вовсе не его имела в виду, все равно это было как пощечина…

Вошел Сергей Захарович, на ходу приглаживая мокрые волосы.

— Здравствуй, Варенька. Здорово, Костя. Что же вы стоите? Садитесь. Капа и Нелла скоро придут. Займись ужином, Наташа.

— Нет! — Варвара Романовна качнула головой. — Я посижу у Наташи. А вы здесь поговорите. Вдвоем. — Вплотную подошла к мужу. — Ты все скажешь, Костя?

Не ожидая ответа, вышла с Наташей из комнаты.

Ракитин распахнул дверь балкона. Долго смотрел вдаль, ничего не видя.

— Ты веришь в виновность Бориса? — спросил он, наконец.

— Следствие еще не закончено.

Ракитин резко повернулся:

— Ты отлично знаешь, о чем я спрашиваю, Сергей! Ты веришь, что Борис мог сделать то, в чем его обвиняют?

Как трудно подчас ответить на прямо поставленный вопрос! Но еще труднее сказать другу неправду. Он смотрит тебе в глаза. Он ждет.

— Да, Костя.

— И я верю… — Ссутулился. Стал будто меньше ростом. — А она… Варя…

— Она мать, — желая смягчить горечь невысказанных слов, сказал Сергей Захарович.

— Неразумная мать! — Ракитин помолчал. — Судьба Бориса в руках твоего зятя. Поговори с ним, Сергей. Прошу тебя. Поговори…

Невыносимо тяжело было произнести эти слова. Сергей Захарович знал, как тяжело Косте сказать их. Будто потребовал заплатить долг. Заплатить за спасенную когда-то жизнь.

Прошлое встало перед глазами Северина так, словно все произошло лишь вчера. Тяжелая неразбериха первых дней войны. Полчища фашистов на русской земле. Горящие города и села. Шальная пуля, настигшая его в бою… Он лежит, зажав руками рану. Но кровь так и хлещет… Разве ее остановишь? А немцы все лезут и лезут. И нет уже сил шевельнуться. Мысль одна: «Конец». Вдруг видит лицо Константина. Не сразу узнает его… Под пулями, под рвущимися снарядами несет его Костя на руках. Спотыкается. Падает. Опять несет. Костя. Друг… Разве такое забудешь?.. Что же он скажет другу сейчас? Что он может сказать?..

— Я готов отдать за тебя жизнь, Костя. Ты знаешь… Но если Борис виноват, он должен быть наказан.

— Ничего другого я не ожидал услышать от тебя, — Сергей. — В голосе ни упрека, ни отчуждения. — Ты прав. Прости меня. Я не должен был идти на поводу у Вари.

Костя, Костя, как ты постарел за эти дни! Голова стала совсем седой. Резкие морщины залегли в углах рта. Костя, Костя! Чего бы я не дал за то, чтобы снять с тебя эту тяжесть.

— За что простить? Случись такое со мной, вряд ли я поступил бы иначе. Твердокаменных людей нет, Костя. Да оно и хорошо.

— Не надо меня оправдывать, Сережа… И утешать не надо.

— Да, — согласился Сергей Захарович. — Это тебе не нужно. Но одно скажу: Кирилл Дегтярев — человек кристальной честности и большого душевного благородства. Я рад, что судьба Бориса в его руках.

Ночью, когда они остались вдвоем, Капитолина Дмитриевна спросила мужа:

— Что, если я поговорю с Кириллом?

— Разве это поможет, Капа?

Они долго лежали молча. Не могли уснуть.

— Какое счастье, что Наташа не вышла замуж за Бориса!

— Да.

— По совести говоря, мне сразу понравился Кирилл.

— Поэтому ты и протестовала против их свадьбы?

В темноте она не могла видеть, но почувствовала, что муж улыбнулся. Вопреки всякой логике сказала:

— Все-таки странно, что Борис так легко променял Наташу на какую-то распутную девку.

Марго в черном костюме выглядит эффектно. Она это знает и держится с подчеркнутой независимостью.

— Садитесь, — говорит Дегтярев.

Села.

— Имя, отчество, фамилия?

— Маргарита Андреевна Вольская. — Смеется, посверкивая зубами. — Друзья зовут Марго… Разрешите закурить?

— Пожалуйста.

Достает из золотого портсигара сигарету. Ловит взгляд Дегтярева.

— Хотите полюбоваться? — Протягивает портсигар. — Прелестная вещица, неправда ли? Однако вас заинтересовать не может — не краденая. Подарок одного поклонника в знак преданной любви.

— Допустим, портсигар не краденый, — соглашается Дегтярев. — А нейлоновая шубка, которую подарил вам Борис Ракитин?

— Какая осведомленность!.. — усмехается Марго. Она явно хочет выиграть время, чтобы обдумать ответ.

Но Дегтярев спрашивает в упор:

— Вы знали, что шубка краденая?

— Борис мне об этом не сообщал. — Чуть прищурив глаза, следит за дымком сигареты. — Но я догадывалась. Не папа же его послал мне в подарок нейлоновую шубку. Впрочем, это можете в протокол не заносить подписывать не буду.

Спокойствие у нее или выдержка? «Выдержка, — решает Дегтярев. — Надолго ли хватит?»

— Вы давно знакомы с Ракитиным?

— «Давно», «недавно», — понятия относительные.

— Все-таки? — настаивает Дегтярев.

— С мая. Для меня это давно. Для вас, должно быть, недавно. — Цинично смеется, а в глазах грустинка. Или ему показалось?

— При аресте у Ракитина отобран пистолет, принадлежавший убитому сержанту милиции. — Видит, как она бледнеет. — Откуда у него пистолет?

— Не может быть! У Бориса никогда не было пистолета. Не может быть!

— Тем не менее, это так.

— Поймите! — горячо говорит Марго. — Я его знаю… Вероятно, никто его не знает лучше, чем я. Пусть он сбился с пути, пусть! Ну, украл, ограбил… Только не убийство, нет! Только не убийство! Это Борис сделать не мог. — Губы ее дрожат. Она пытается улыбнуться. Так странно видеть на ее лице растерянную, жалкую улыбку. Говорит скорее для себя, чем для Дегтярева. — Я люблю его. Что бы он ни сделал — я люблю его! — Очень твердо, очень серьезно смотрит на Кирилла. — Борис не убийца. Поверьте!

На очной ставке Анатолий Зарубин только мельком взглянул на Бориса. Но и этого короткого взгляда было достаточно, чтобы понять: о нападении на сержанта милиции Борис ничего не сказал.

— Кому из вас принадлежит пистолет? — спрашивает Дегтярев.

— Мне! Вы же у меня отобрали его при аресте.

— Потерпевшие показывают, что пистолетом угрожал им Зарубин.

— Они ошибаются.

— Все?

— С перепугу чего не покажется.

— Девушки из сберкассы не очень-то вас испугались.

Борис молчит.

— Начнем сначала, — говорит Дегтярев. — Кому из вас принадлежит пистолет?

«Этот растяпа может запутаться», — думает Зарубин и берет инициативу в свои руки:

— Мой пистолет, начальник! — Добродушно улыбается. — Ладно, Борька! Нечего брать на себя мои грехи.

— Уведите Ракитина, — распоряжается Дегтярев.

Бориса уводят.

— Откуда у вас пистолет, Зарубин?

— Купил на рынке.

— У кого?

— Он мне не сказал свою фамилию. А я не поинтересовался. Не знал, что это может вам пригодиться, начальник!

— Пистолет вы отобрали в ночь с десятого на одиннадцатое мая в Покровско-Стрешневе у сержанта милиции.

— Шьете мокрое дело? Не выйдет!

— «Мокрое»? — переспрашивает Дегтярев. — Почему «мокрое»?

Черт! Чуть не засыпался…

— Предполагаю, — говорит Зарубин, следя за каждым своим словом. — Какой же милиционер добровольно отдаст оружие? А может пистолет, который я купил на рынке, вовсе не его? Номера на нем нет. Спилил кто-то…

— Его. Вы отлично понимаете, что установить это было нетрудно. Могу ознакомить вас с заключением криминалистической экспертизы.

Зарубин долго читает заключение, стараясь продумать ответы на возможные вопросы следователя.

— Убедились, что пистолет, который вы признали своим, принадлежал сержанту милиции Малышеву?

— Разве я мог знать, что этот мерзавец на рынке продал мне милицейский пистолет?!

— На каком рынке?

— Даниловском.

— Опишите человека, продавшего вам пистолет.

Неужели поверил? Не похоже. Этот следователь не так уж глуп. Но главное — оттянуть время. И Зарубин медленно, будто припоминая, «описывает» приметы.

«Им придется проверять мои показания, — думает Анатолий. — Пусть поищут, а я тем временем что-нибудь соображу».

— У вас есть плащ? — неожиданно спрашивает Дегтярев.

Нашли?.. Ну, мало ли людей, у которых такие плащи. Им не удастся доказать, что плащ его. Даже если нашли.

— Плаща у меня нет и не было.

— Ваша мать говорит, что у вас был китайский плащ.

Дегтярев видит, как заиграли желваки на скуластом лице. Но голос Зарубина звучит ровно:

— Мать спутала. Китайский плащ был у брата.

— Идите и подумайте. Хорошенько обо всем подумайте.

Зарубина увели. Его место занял Ракитин.

— Расскажите о нападении на милиционера.

Неужели Анатолий сознался? Ведь за это расстрел… Нет, Кобра не мог сознаться! Не мог…

— Я ничего не знаю! Какое нападение? Я ничего не знаю…

— Пистолет № 2109 отобран у сержанта милиции, которого вы убили десятого мая ночью в Покровско-Стрешневе.

«Которого вы убили…» Значит, милиционер умер?! И Кобра свалил убийство на меня! Убийство… Нет, только не это, только не это! Я не убивал! Я его ни разу не ударил… А может быть Кобра ничего не сказал? И следователь берет «на пушку»? Все отрицать — только так можно спастись! Никто ничего не знает. Никто. Один Кобра…»

Словно издалека доносится голос Дегтярева:

— Какой у вас плащ?

— Серый, — машинально говорит Борис.

— А у Зарубина?

«О чем он спрашивает? Зачем это ему? Но пусть. Пусть спрашивает о чем угодно, только не о пистолете. Только не о нападении!» И вдруг словно железный обруч стиснул горло. Плащи… Он совсем забыл о них. В ту ночь Анатолий и он были в плащах. Их нашли, и теперь… «Что теперь? Как они могут доказать, что это наши плащи?»

Дегтярев как будто читает его мысли:

— Плащи найдены. И плащи эти ваши. При обыске у Зарубина обнаружен капюшон. Криминалистическая экспертиза установила, что капюшон и плащ — части одного комплекта.

— Но я здесь причем? Мало ли с кем Кобра мог напасть на милиционера…

— В кармане серого плаща лежит пакетик с нембуталом. Восьмого мая вы были в поликлинике и жаловались на бессонницу. Врач выписал вам рецепт. Только молодостью и неопытностью врача можно объяснить, что он поддался на ваши уговоры и согласился дать такое сильнодействующее средство. На следующий день в аптеке на улице Горького вы купили снотворное. Боялись, что начало вашей преступной деятельности лишит вас сна.

«Он все знает… Решительно все!»

— Ну, как? Будете говорить?

— Да… — Борис проводит языком по пересохшим губам. — Но, клянусь, я не убивал… Я даже не знал, что Кобра на это решился. Клянусь…

— Только стояли рядом и смотрели, как Зарубин убивает человека? Вы — молодой, здоровый, сильный — не могли помешать убийству?

«Этот следователь будто своими глазами все видел…»

— Поедете с нами на место происшествия. Покажете, где и как все произошло.

В Покровско-Стрешневе, около дома, где Зарубин убил сержанта милиции, Борис испытал такое потрясение, словно ему заново пришлось пережить весь ужас той ночи. «Поговорить бы с кем-нибудь. Открыто, без утайки… Но разве хоть один порядочный человек захочет меня слушать? Может быть, только он, этот следователь…»

И Борис говорит. Сбивчиво, путанно говорит о себе, о своей жизни. Он всегда был прямо-таки влюблен в себя. Думал, нет никого на свете красивее, умнее, талантливее. Знал, что многого мог бы достигнуть трудом. Но когда это будет? Пройдут лучшие годы. Уйдет к другому Марго… Он должен удержать ее, удержать во что бы то ни стало! Он хочет с блеском пройти по жизни. Сейчас же. Немедленно. Как это сделать? Путь указал Анатолий. Сначала испугался, но потом решил — почему бы и нет? И что такое честность вообще? Понятие весьма относительное! Главное — не влипнуть. А вдруг? И тогда опускались руки, пересыхало во рту. Наверно, он трус. Жалкий, ничтожный трус!.. Бежать! Бежать из Москвы. От родных, от друзей, уверенно шагающих в будущее! А может быть лучше шагать с ними в ногу? Не ждать каждую минуту ареста? Не бояться?.. Но он с негодованием отбрасывал эту мысль, недостойную «свободного и гордого человека». А она все возвращалась и возвращалась. Развенчивала ореол «романтики». Теперь он понимает — какая тут к черту романтика! Одна гадость и грязь. Если б можно было вычеркнуть из жизни все, что с ним произошло после встречи с Зарубиным! Все, кроме знакомства с Марго. Но не вычеркнешь. Теперь уже не вычеркнешь…

«Что за каша в голове у этого мальчишки! — думает Дегтярев. — Немало придется повозиться, чтобы сделать из него человека. А можно сделать»

До самого вечера просидел Кирилл Дегтярев над обвинительным заключением. Писал и думал о людях, с которыми пришлось столкнуться. Кобра. Красавчик. Гога… Разные люди. Разные характеры. А переплелись они в один клубок. И покатился этот клубок по пути преступлений. Легко жить! Все брать и ничего не давать взамен. Вот их девиз. Общий для всех. И все-таки они разные люди.

Перед мысленным взором проходят обыски, допросы, очные ставки. Дегтяреву слышится жалкий голос Бориса Ракитина, когда его опознала Мария Кондратьевна Сергейчук:

— Пусть она скажет вам, гражданин следователь, как я с ней обращался! Пусть скажет. В чувство привел, воды дал…

— Полотенцем обмахивал, — угрюмо усмехнулся Зарубин. — Как боксера на ринге.

На очной ставке с девушками из сберкассы Зарубин не усмехался. В глазах его была лютая ненависть. Он ненавидел весь мир. Даже мать и брата. Особенно брата. Если б мог — убил бы его. Но теперь уже никого не сможет убить этот бандит, потерявший человеческий облик. У Кобры вырвано жало.

Зарубин так и не сознался в убийстве сержанта милиции. Что ж, это ему не поможет. Доказательства его вины очевидны, запутать судью и народных заседателей ему не удастся.

Дегтярев отодвинул обвинительное заключение. Подошел к окну. Август. Деревья еще в пышном зеленом уборе. По-летнему теплый вечер. По-летнему одеты юноши и девушки. Спорят, смеются, шутят. Не думают о темном преступном мирке, о язвах, доставшихся нам в наследство от прошлого. Зачем им думать об этом? Пусть живут радостно, счастливо. Пусть идут по жизни с гордо поднятой головой. Будет время, когда Кобры навсегда уползут из нашей жизни, перестанут тревожить людей. Он, Кирилл Дегтярев, один из многих, кто живет и трудится, чтобы приблизить это время. И помогают им тысячи советских людей.

На столе зазвонил телефон. Кирилл снял трубку.

— Нет, Рыжик, нет… Сегодня вернусь поздно. Спи спокойно, родная…

Спи спокойно, Рыжик. Спите спокойно, люди.