Дорога ввысь. Новые сокровища старых страниц. №6

Побежденный

Наступал новый день. Бледное осеннее солнце взошло из-за темных, закрытых облаками гор, и его нежаркий свет полился над коричнево-песочной степью и над тихим темным ельником, который покрывал холмы, а в отдельных местах опускался далеко в низину.

Над почерневшими, еще дымящимися развалинами, на небольшой полянке у подножия холма, кружила стая каркающих ворон. Должно быть, там находилось крестьянское подворье, разрушенное силой огня. Ветви мощных дубов, возвышавшихся вокруг жилищ, были обожжены, некоторые деревья сгорели до корней. Голые ветки скрипели на осеннем ветру, и никаких других звуков оттуда не доносилось; вокруг было пугающе спокойно и пустынно.

Но вдруг наверху, за темными деревьями на гребне горы, стало заметно какое-то движение. Возможно, это был зверь, ищущий пищу, но двое детей, мальчик и девочка, вышли из темноты леса, остановились и неподвижно, широко открытыми глазами стали смотреть на опустошенное место. Мальчик, довольно высокий и крепкий для своего возраста, бережно обнимал одной рукой свою младшую сестру, которая, прижавшись к нему, громко всхлипывала. На нем были короткие штаны, красная кожаная курточка. Его рыжеватые вьющиеся волосы были непокрыты. Девочка была одета в свободное льняное платье, стянутое в талии узким пояском.

- О, Рутберт, наш дом, наш дом! Они сожгли его! -плакала девочка. - Где же отец? А где мои братишки, мои белые голуби? Конечно же, они забрали их с собой! Кто, кто сделал это?

- Кто? - переспросил мальчик, и страшная ярость исказила его миловидное загоревшее лицо. - Кто? Разве ты не понимаешь этого, Гела? Это сделали франконцы, превращающие свободных людей в рабов. Они грабят наши стада и сжигают наши дома! Отец хорошо знал, что они придут, поэтому и отослал нас в горы вместе со старым Кунольдом, сказав мне, когда я хотел уходить, что я должен заботиться о тебе и защищать тебя.

- Как хорошо, что ты был со мной! - сказала Гела, снова взявшись за его руку, - я бы умерла от страха, когда Кунольд не вернулся с пастбищ, которые он уходил посмотреть.

- Да, они его схватили и убили! Хорошо, что мы недолго его ждали и отправились домой. Вчера вечером я видел на небе красивое зарево, поэтому я решил, что мы должны вернуться уже ночью. Я не мог успокоиться, хотел посмотреть, не наш ли дом это горел. Сейчас я спущусь вниз, а ты останешься здесь, пока я не вернусь. '

- Нет, Рутберт, я пойду с тобой, мы должны поискать отца! - возразила Г ела.

- Ты не пойдешь! - повелительно сказал он - Там может быть опасно для тебя. Спрячься здесь! - Он повел ее к густому, заросшему ежевикой кустарнику. - И не выходи отсюда, если вдруг услышишь шум или шаги. Франконские разбойники могут быть еще здесь и непременно схватят тебя, если заметят.

- Но, Рутберт, они и тебя тоже могут увидеть и схватить, когда ты спустишься вниз. Я хочу помолиться Господу небес, чтобы он защитил тебя.

- Твоему Богу? - Франконскому богу, которому всегда молилась мать? О, я теперь ненавижу Его, и отец ненавидит Его. Он служил Ему, как и все остальные мужчины нашего народа, только потому, что король франконцев принуждал их к этому огнем и мечом. Теперь мы освободимся от иноземного господства и чужого Бога. Ну, а сейчас сиди здесь, за кустарником, и жди, пока я не вернусь.

Гела не отважилась больше возражать. Тихо плача, она присела позади уже пожелтевших сросшихся веток. Но ощущение одиночества побудило ее упуститься на колени, сложить руки и молиться: „О великий, возлюбленный Господь небес, не сердись на Рутберта, ведь он еще не познал Тебя и говорит о Тебе такие плохие слова. Посмотри, что он постоянно был с отцом в поле и на охоте, когда я оставалась с мамой. Он не слышал того, что она рассказывала мне о Тебе, что Ты добрый и всегда помогаешь нам. Возлюбленный Господь, помоги сейчас Рутберту и защити его, чтобы франконцы не причинили ему зла; помоги нам найти отца и построить новый дом.“

Рутберт быстрыми шагами спустился с холма. Он подбежал к дымящимся развалинам и испустил вопль ярости, как только оказался перед наполовину обуглившимися хозяйственными постройками и потоптанными, раздавленными походными кроватями. Никого не было видно. Где же они: отец, слуги, батрачки? Прислуга могла разбежаться, но вот отец? Он бы добровольно не покинул дом и хозяйство и не скрылся бы бегством. Убежал ли он, или искал сначала своих детей, или его насильно увели?

Мальчик все еще осматривался вокруг, когда почувствовал неожиданный толчок в спину. Испуганный, он оглянулся. С радостным лаем к нему на грудь прыгнула большая серая лохматая собака.

- Ты еще тут, мой верный спутник? - обрадованно воскликнул Рутберт и ласково погладил грубую шкуру собаки. Та лизнула ему руку, вильнула хвостом, а затем побежала, все время оглядываясь то на него, то на другую сторону двора. Рутберт понял, что собака хотела, чтобы он пошел за ней. Так он и сделал - и тотчас же закричал от ужаса и боли, узнав в бледном, неподвижном лице, представшим его взгляду, черты отца. Труп лежал на черном опаленном дерне земляного вала. Глубокая рана на голове свидетельствовала о сильном ударе. Рутберт бросился к нему, схватив руки убитого.

- О, отец, отец, проснись! Неужели ты не слышишь, это я, твой Рутберт, это твой сын зовет тебя! О, отец, посмотри же на меня, скажи мне хоть одно слово! - звал он. Потом он в ярости вскочил. - Это Он сделал, о, этот франконский Бог! Только благодаря наставлениям матери раньше я вместе с Гелой молился Ему. Он мог бы защитить отца, сохранить наш дом. А Он посылает своих служителей, франконских собак, чтобы они сожгли наш дом и убили нашего отца! Я ненавижу Его! А когда я стану взрослым, когда смогу носить меч и шпагу, тогда я отомщу за своего отца Его служителям, я буду преследовать их и убивать, как они убили моего отца! - вскричал он с поднятым вверх кулаком и искаженным от гнева лицом, глядя в небо. И как эхо отзывался его словам в голых почерневших от огня ветвях свист осенней бури, смешивающийся с пронзительным карканьем ворон. Изредка над ним проносились облака причудливой формы, и отдельные холодные капли дождя падали на его горячий лоб.

„Я хочу похоронить отца. Гела не должна его видеть, она очень испугается - пока пусть думает, что он сражается вместе с нашими людьми. Если же вернуться франконцы, то они не должны найти его и надругаться над его телом!" - так думал он, направляясь в заднюю часть подворья, чтобы подыскать подходящий инструмент. Копая одной лишь киркой, он сделал продолговатое углубление в земле. Когда оно показалось ему достаточно глубоким, он отложил кирку в сторону, затем затащил тело в могилу, засыпал его землей и соорудил на нем холмик. Еще некоторое время Рутберт безмолвно простоял над ним. Когда он собрался уходить, взгляд его упал на кинжалоподобный нож. Лезвие было повреждено, и на нем виднелись темные пятна крови.

Рутберт поднял нож и внимательно осмотрел.

- Да, я так и думал, отец погиб, сражаясь, - горько прошептал он и положил нож в свою курточку. - Не даром он оставил мне это оружие, я воспользуюсь им для мести!

Пересекая двор, он нашел среди развалин мех с поврежденным концом. Он подобрал его. Проходя мимо поломанной ивы, он сорвал качающийся гибкий прут и обернул его вокруг тела как пояс. И еще один долгий прощальный взгляд бросил этот осиротевший мальчик на разоренное родное гнездо, а потом отправился дальше к холму. Его лицо выражало твердую решимость, в серых глазах затаилась ненависть.

Когда он приблизился к кустарнику, где спрятал Гелу, собака, бежавшая впереди, вдруг остановилась и, подняв хвост и злобно рыча, бросилась в чащу. Рутберт торопливо последовал за ней, обеспокоенный тем, что его сестре может угрожать опасность. Вдруг совсем рядом он услышал тихие голоса:

- Да это же будет хорошая служаночка, я хочу забрать ее с собой к моему господину. Может, он подарит ее королеве...

- Нет, нет, оставь ее! Это лесная ведьма. Она околдует тебя и напустит на нас беду! - возразил другой.

Рутберт стал раздвигать одну ветку за другой. И, наконец, увидел двух франконских воинов, стоявших перед его сестрой. А та спала на земле, положив голову на корни дуба. Как же долго он проходил! Ге-ла, утомленная долгим ожиданием и ночной дорогой, крепко спала. Один из вражеских воинов склонился над Гелой и хотел разбудить ее. Вдруг он почувствовал, как кто-то сильно оттолкнул его. Между ним и девочкой встал Рутберт, мертвенно бледный, но решительный и неустрашимый. И пока франконец хватался за рукоятку меча, мальчик глядел прямо на него в готовности защитить сестру.

- Не двигайся и не прикасайся к ней, - угрожающе приказал он.

- Что, сопливый саксонец? Ты хочешь потягаться в силах с франконским воином? - гневно воскликнул тот и хотел одним ударом выбить оружие из рук мальчика. Но тут его схватил за рукав второй мужчина.

- Идем отсюда! Разве я не говорил тебе, что она -ведьма? Посмотри на ее товарища, это же оборотень! - Он указал на огромную, лохматую, похожую на волка собаку, которая скалила зубы и, ощетинившись, присела, чтобы в следующее мгновение прыгнуть. Однако первый не позволил себя запугать; он хотел показать свое хладнокровие - ударил Рутберта в бок, когда мальчик занес над ним оружие, и тоже схватился за меч. От шума девочка проснулась. Она поняла, какая опасность угрожает Рутберту, и громко закричала:

- Не делай моему брату ничего плохого! Господь небес, защити Рутберта!

Франконец изумился, опустил уже обнаженный меч и отступил.

- Разве вы христианские дети, а не язычники? -спросил он удивленно. - Имя Бога, к которому ты взываешь, удерживает мой меч!

В то же мгновение из-за лесного холма показалась группа вооруженных людей во главе со всадником, на котором был шлем с изображением орла. Как только франконцы заметили всадников, они тотчас же бросились бежать.

- Это саксонцы! Это сын Виттеркинда! - крикнул один из них, и оба бросились вниз с холма.

Некоторые из саксонских воинов преследовали беглецов, тогда как их предводитель обратился к детям.

- Ты храбрый и мужественный мальчик, сын мой, -похвалил он Рутберта, дружески кивая ему. - Я еще вон оттуда увидел, как ты оборонялся от франконцев. Ведь ты хотел защитить свою сестру?

Покраснев от этой похвалы, мальчик посмотрел на человека, чье имя он часто слышал от своего отца. Это был доблестный дворянин, герцог, стоявший во главе саксонцев в их отчаянной борьбе против ненавистного, навязываемого им железным кулаком Карла Великого, господства франков. Король Карл хотел сделать саксонцев христианами. Того, что могло быть заложено в сердца одной лишь Божественной силой Евангелия, он намеревался добиться насилием, огнем и мечом. Ничего удивительного, что семя, посеянное таким образом, не принесло плодов веры и любви!

Виттеркинд был сильным, коренастым мужчиной. Густые белокурые волосы выбивались из-под шлема с изображением орла, а черты лица были благородными и твердыми. Обычно им было свойственно упрямое выражение, но теперь, когда он говорил с мальчиком, на его устах играла добрая улыбка.

- Как вы попали сюда? Вероятно, где-то неподалеку находится дом вашего отца? - спросил он затем.

- У нас нет больше отца и нет дома, - горько ответил Рутберт. - Франконцы сожгли наше жилище и убили нашего отца.

- О, - встрепенулся Виттеркинд, - мы отомстим им за твоего отца.

- И я думаю лишь об этом! - коротко заметил Рутберт, и его рука крепко сжала сломанный меч, висевший на боку.

- Смотрю я на тебя, мальчик, и вижу, что слово свое ты сдержишь! Скажи мне, кто был твой отец? Как его звали?

- Хартбольд его имя! Поместье наше лежало там, внизу, в долине.

- Хартбольд? О, так я знал его! Я встречал его у Волькстинга, на обеде. Это был боевой мужественный человек, и сердце его билось за богов своего народа, хотя он и позволил вылить на свою голову крещеную воду франконского Бога.

Появление воинов, преследовавших двух франконцев, прервало его речь. Они тащили за собой одного обезоруженного противника. Это был тот самый человек, который совсем недавно стоял напротив Рутберта и который, услышав молитву Гелы, отступил от него. Его седая голова была непокрыта, а выражение лица показывало неустрашимое спокойствие.

- Мы одолели его в сражении. Он оборонялся, как раненый стрелой медведь. Другой оказался трусом, мы настигли его, когда он попытался бежать, и теперь он лежит там, внизу, на теплице, - доложили воины.

Виттеркинд угрюмо посмотрел на пленника.

- Ты тоже один из тех, кто сжег и опустошил поместье там, в долине?

- Меня не было с ними, но вчера вечером я сражался против ваших людей там, напротив, у подножия горы. Я принадлежу к войску короля Карла.

- А догадываешься ли ты о своей участи?

- Я в руках Господа моего, - спокойно возразил франконец.

- В руках Господа твоего. А сможет ли Он спасти и защитить тебя, если мы принесем тебя в жертву нашим богам в священной роще - богам, которых ты презираешь?

- Да, если ему будет угодно, Он защитит меня и сохранит мне жизнь. А если я должен умереть, -значит такова воля Его, - тогда вознесет Он меня в небесную страну; где я увижу Иисуса Христа во всем Его величии и буду вечно служить Ему в его войске.

- Поистине, могуществен этот Царь, который даже самого себя не смог защитить, когда Иудеи распинали Его на кресте - ведь именно такое изображение вы установили на наших мельницах и дорожных разъездах! - насмехался Виттеркинд. - Пошел прочь. Сейчас ты убедишься, защитит ли он тебя! Отведите его вниз к остальным! - приказал он воинам, которые должны были увести пленников сквозь лесную балку дальше, в горы.

Вдруг перед саксонским герцогом появилась Гела. Еще несколько мгновений боролась она со своей робостью, затем, дрожа от страха, обратилась к нему:

- О господин, пощадите его, как он пощадил меня и Рутберта, когда я попросила его об этом.

И такое неописуемое умиление отразилось в ее больших светлых глазах, что был побежден сам разъяренный жестокий саксонский герцог. Несколько мгновений он молча глядел на Гелу, а затем решил:

- Первая просьба из уст ребенка ко мне не должна быть напрасной, а дочь Хартбольда не может зря просит за франконца.

Затем он вновь обратился к пленнику:

- Ты не устрашился и показал мне храбрость, -это мне нравится. Я мог бы прикончить тебя, как собаку, но вот я дарю тебе жизнь - по просьбе этого ребенка! Отправляйся к королю Карлу и сообщи ему, что весь свободный народ восстанет, чтобы разрушить изображения и жилища нудного Бога и свергнуть его гнет. Мы не покоримся, но будем биться до победы!

Пленник благодарно кивнул Геле головой. Но тут словно тень от облака набежала на его лицо.

- Охотно принимаю свою жизнь из твоих рук, герцог Виттеркинд, только бесславно это - возвращаться домой безоружным: меч мой сломан, а копье забрали твои люди!

- Верните ему копье. Он носил его с честью, - приказал герцог.

Копье было возвращено франконцу.

- Благодарю тебя за великодушие, герцог! И если я чего-то и хочу пожелать, так это стать со временем воином войска Христова! - сказал франконец и собрался было уходить. Но затем еще раз кивнул Г еле.

- Вот так мой и твой Бог через тебя защитил меня, дитя. Спасибо и будь здорова!

Рутберт гневно взглянул на Гелу.

- Ты защищаешь убийцу нашего отца, врагов нашего народа! - проговорил он тихо и оттолкнул руку сестры, когда она хотела коснуться его плеча.

Виттеркинд понял его слова. По лицу его скользнула улыбка.

- Не сердись на свою сестру за то, что она умеет быть благородной! У тебя будет время и возможность, чтобы отомстить еще прежде, чем ты станешь мужчиной. Итак, куда вы собираетесь пойти теперь?

- Мы будем бродить по лесам и горам, так как у нас больше нет дома. Я буду ловить птиц и охотиться за дичью, а Гела - собирать ягоды и всякие фрукты, годные в пищу. А потом я хочу вступить в войско и воевать против франконцев. Позволь мне стать твоим слугой, герцог Виттеркинд! - решительно добавил он.

- Моим слугой? Что ты можешь делать для меня, какой из тебя помощник?

- Ухаживать за твоей лошадью, носить твои щит, следить за твоим оружием, быть с тобой в битве и в другой опасности, а когда-нибудь - сражаться рядом против франконского короля!

Герцог благосклонно посмотрел на мальчика.

- Ты мне нравишься, и я хочу тебя испытать. Отныне ты должен сопровождать меня. С губ Рутберта сорвался радостный крик. Он выбежал вперед и встал рядом с конем Виттеркинда, так как хотел немедленно приступить к службе. Но тут его взгляд упал на Гелу, которая растерянно и беспомощно смотрела на него, и радостное выражение исчезло с его лица, потому что сразу же вспомнил об убитом отце.

- Да, но что же будет с Гелой? - в отчаянии спросил он.

- Вы оба будете сопровождать нас, - решил Виттеркинд. -Твоя сестра может оставаться с нами, пока мы не доберемся до поместья Гульбранда. Гульбранд примет девочку к себе, если я попрошу об этом. Теперь мы не должны больше медлить...

По его приказу отряд отправился в путь. Рутберт снова держал сестру за руку, а честь, которой он был удостоен - стать храбрым слугой саксонского герцога - оттеснила боль, вызванную смертью отца. Гела же, казалось, только сейчас пришла в сознание.

- О, Рутберт, что ты сейчас рассказал? Отец умер, франконцы убили его? - спросила она, глубоко потрясенная.

- Да, - сказал он сухо. - Я нашел его тело внизу, на пепелище, окровавленное и изуродованное... И сделали это люди твоего Бога, франконцы, которых ты любишь и за которых просила.

Сложив руки, Гела горько рыдала всю дорогу, пока шла рядом с Рутбертом в свите Виттеркинда. Брат ее больше не заботился о ней; он все еще не мог простить ей того, что вызвало его гнев. Поэтому она была совсем одинока в своей печали, а суровые саксонские воины, сопровождавшие девочку, не в состоянии были сказать ей хоть слово в утешение. И тут Геле пришли на ум слова, которые она совсем недавно слышала от пленного франконца.

- О, дорогой Господь Иисус Христос, отец убит. Принял ли он Тебя как своего Спасителя и Господа? Будет ли он присутствовать при великом воскресении жизни? Примет ли он участие в Твоем прославлении? - шептала она, исполненная горя и печали.

Рутберт раздраженно возразил:

- Отец никогда не служил твоему богу, я похоронил его на пепелище и насыпал сверху холмик! Твой бог не сможет достать его оттуда и сделать его живым!

- Вовсе нет. Мама, умирая, сказала: „Когда я умру и меня похоронят, Господь мой позовет меня однажды из гроба и даст мне новое тело. Господь небес так же может поступить и с отцом, - уверенно возразила Гела, и ее детское верующее сердце нашло утешение в этой надежде.

Постепенно гнев Рутберта улегся. Он стал приветливее и ласковее со своей сестрой и заботливо помогал ей преодолевать многочисленные препятствия, которые то и дело встречались им на лесных тропах: с одной стороны, густые, непроходимые колючие заросли, с другой - отвесные, высоко поднимающиеся, острые скалы и огромные валуны, лежащие на дороге; и в болоте, и в трясине, и в низинах. Для закаленных мужчин этот путь был менее тягостен, - кроме предводителя, только двое из них были на конях. Один был старик, другой - дикой наружности воин. Куртка его была сшита из шкуры медведя, а голова покрыта шапкой из медвежьего меха. В то время как Виттеркинд молча обдумывал свои планы, этот воин часто оглядывался на ребенка. Он видел, как Гела храбро преодолевала трудности пути, но в конце концов так утомилась, что едва могла передвигать ноги. Рутберт предложил понести ее, но она не позволила этого, чтоб не стать для него лишней обузой. Тогда человек в медвежьей шкуре направил свою лошадь к девочке и наклонился к ней.

- Помоги своей сестре, мальчик! - приказал он, поднимая Гелу на коня.

В полдень был сделан привал на маленькой, лежащей высоко в горах лесной полянке. Был убит молодой кабанчик, и теперь воины жарили его на вертеле над раскаленными углями. Не только тот мужчина, что взял Гелу на коня, но и другие старались выказать ей свое радушие. Они клали перед девочкой лучшие куски жаркого, подавали и ей, и Рутберту, которого уже считали совсем своим, взятый в дорогу хлеб и приветливо разговаривали с ними.

После короткой передышки отряд снова тронулся в путь. Человек в лохматой медвежьей шкуре посадил Гелу на свою лошадь, затем все двинулись дальше. Наконец, когда уже день был на исходе, им с высоты открылась возделанная равнина, простиравшаяся на сколько хватало глаз. Среди убранных ячменных полей сверкали сквозь полуоблетевшие ветви дубов выкрашенные белой известкой стены родового поместья, крыши которого с одной стороны спускались прямо до самой земли. Дверь дома была тоже побелена и разрисована пестрыми красками. Высокие балки фронтона там, где они сходились друг с другом, были украшены двумя большими лошадиными головами, предназначенными для того, чтобы отгонять злых духов, которые, согласно народному поверью, появлялись по ночам в воздухе и в лесу. Поместье окружали земляные валы, рвы и ограждения. Внутри этого кольца находилась еще пара маленьких домиков, жилище для прислуги. Позади и сбоку домов, в глубине, располагались амбары и конюшни. На зеленой лужайке между земляным валом и двором паслись овцы и коровы; в специально отгороженной части двора щипали траву три долгогривых лошади, среди них резвился веселый жеребенок. Две огромные собаки бродили по двору, учуяв приближающихся, они залаяли. У колодца, в середине двора, крепкая батрачка наполняла водой два кувшина. Заметив волнение собак, она подняла глаза, увидела незнакомцев и торопливо поспешила в дом.

В дверях жилища появился богатырского сложения человек с длинными рыжими волосами, в облегающей кофте из овечьей шерсти. За ним следовали несколько других мужчин. Едва заприметив гостей, он быстрым шагом направился к ним.

Виттеркинд и его спутники вступили между тем в кольцо двора. Собаки с неистовым лаем прыгали на гостей, но хозяин отозвал их. Крепким рукопожатием приветствовал он герцога и его спутников.

- Я уже давно ждал вас, и если бы ты не послал сообщение о том, что прибудешь уже сегодня, то мужчины нашего края не оставались бы так долго без дела.

- Я много об этом думал, Гульбранд, поэтому и послал тебе весть. Я с удовольствием прибыл бы раньше, но дорога не везде свободна, - возразил Виттеркинд. - В горах еще встречаются остатки франконских воинов, и король Карл шлет против нас все новые войска.

- Наши мечи и копья еще в состоянии смести их, как осенний ветер сметает увядающую листву, -угрюмо ответил Гульбранд, распрягая лошадь герцо-га, в то время как тот слезал с нее. Два других рыцаря тоже сошли с коней, и удивленный хозяин только теперь заметил чужую девочку, которой человек в медвежьей шкуре заботливо помогал спуститься с лошади. Он вопросительно поглядел на Виттеркинда. Тот взял Гелу за руку и подвел ее к Гульбранду.

- Нет ли у тебя дочки, Гульбранд, которой нужна подружка для совместных игр? Это дочь свободного крестьянина Хартбольда, а с этой ночи - сирота. Мы нашли ее с братом в лесу.

Гульбранд всей своей крупной фигурой наклонился к Геле и твердой рукой поднял ее подбородок. Он пытливо оглядел ее.

- Ничего от отца. Тебе достались только черты матери. Я хорошо знал их обоих; дочери Хартбольда всегда найдется место в моем доме.

Виттеркинд указал на Рутберта.

- А этот, истинный сын своего отца, разве не похож на него лицом и осанкой?

Хозяин поместья поманил Рутберта к себе. Когда мальчик подошел к нему, он доброжелательно хлопнул его по плечу.

- Да, вот ты какой! И ты тоже хочешь остаться у меня в доме?

- Нет, я пойду с герцогом Виттеркиндом. Но если ты хочешь приютить Гелу, то знай, что я всю жизнь буду благодарен тебе, - решительно ответил Рутберт.

Тут все мужчины вошли в зал, занимавший большую часть дома.

Гульбранд подвел Гелу к высокой стройной женщине в белой, отделанной красными лентами холще-вой одежде. Женщина стояла посреди зала у стола и наливала из большого кувшина в две кружки медовый напиток. Она хотела уже подавать его гостям, но тут к ней подошла Гела и робко протянула руку.

- Это осиротевший ребенок Хартбольда, Анга, сам герцог привел его сюда, она должна найти у нас приют. Возьми ее под свою защиту.

Фрау Анга только кивнула, затем с кувшином, наполненным медовым напитком, обошла гостей. А те уселись по обе стороны длинного стола. В задней части комнаты в печке мерцал и плясал огонь, и его красные отблески ложились на угрюмые гордые лица мужчин, казавшиеся от этого еще более непримиримыми. Как только они устроились поудобней, вошли служанки, внесли ячменный хлеб и сыр.

Лишь теперь фрау Анга обратилась к Геле, по-прежнему робко стоявшей у стены, в то время как Рутберт уже сидел за столом вместе с мужчинами.

- Ты, должно быть, устала и голодна, пойдем я отведу тебя к моей дочке, - сказала она, сделавшись немного дружелюбнее. Она повела Гелу вглубь зала, где никем до сих пор не замеченная, стояла девочка примерно одного с Гелой возраста и с любопытством рассматривала гостей.

- Гильтруда, - сказала мать, - посмотри, тут к тебе пришла дочь Хартбольда!

Гильтруда повернулась к ней и только теперь, казалось, заметила незнакомую девочку, отец которой, бывая на охоте, часто посещал их дом. Обрадовавшись, она подошла к дочери Хартбольда.

- Ты пришла со своим отцом? Он тоже здесь?

Гела покачала головой.

- Моего отца нет больше в живых, франконцы убили его и сожгли наш дом.

- Тогда ты можешь жить у нас! - сказала Гильтруда. - Ты сможешь тоже ездить верхом на моем коне. Как тебя зовут?

- Анжела. Но мама называла меня просто Гела.

- Христианское имя... - с ужасом проговорила Гильтруда.

Гела испуганно взглянула на нее. Но времени для дальнейших объяснений не было, так как в комнату с напитками и едой в руках вошла фрау Анга и пригласила ее покушать. Девочки поглощали свой ужин, сидя рядышком на маленькой скамье, возле пылающего очага. Гильтруда задавала много вопросов. Гела отвечала на них робко и застенчиво. Глаза у нее слипались все сильнее, она прислонила голову к деревянному косяку, служившему опорой для сводов зала, к которому вплотную была приставлена скамейка.

- Оставь, наконец, ее в покое, посмотри, как она устала! Я пойду устрою ей постель, чтобы она могла лечь спать, - сказала фрау Анга.

Из-за стола, где сидели мужчины, доносились громкие разговоры. Это были знатные саксонские дворяне, которые собрались здесь вместе, чтобы обсудить детали похода против короля Карла. С первого же дня вступления на трон король Карл стремился распространить свое господство и на могущественный саксонский род. Этот род сохранил как свою независимость от римлян и германцев, так и саксонские обычаи и языческую веру своих отцов. С сильной вооруженной армией Карл вторгся в их земли, разрушил святилище народа, колонну Ирмин, снес и уничтожил крепость Эрсбург на реке Димель. Везде на покоренных землях вводил он свои обычаи и порядки; свободные саксонцы были обложены налогами, данью поборами. С помощью меча принудил он побежденных принять крещение. Они лишь внешне становились христианами, тогда как в сердце своем еще тверже и упрямее, чем прежде, придерживались старой веры. Их жажда к свободе находила себе выход в непрерывных возмущениях, и обе стороны враждовали со все возрастающим ожесточением. Их храбрый герцог Виттеркинд и его друг Альбион были душой этого сопротивления. Они разжигали пламя мести всюду, где только могли.

- Лучше быть убитым в бою, чем всю жизнь служить рабом у франконцев! - кричал Альбион, этот здоровяк - мужчина в толстой медвежьей шкуре. -Ты, Гульбранд, хозяйничаешь здесь, в этой лесной глуши, и ты еще не познал, что это значит - склониться под их ярмо. Мы должны нести франконскому королю налог и дань, а десятую часть всего нашего добра - его жрецам за то, что они выливают на нас крещеную воду! Наши сердца еще верны богам нашего народа!

- Да, и они помогут нам в этой борьбе и приведут нас к победе и славе, - воскликнул Виттеркинд. - Давайте торжественно поклянемся, что каждый из нас окажет помощь делу освобождения нашей земли!

Послышался звон оружия, и бородатые мужчины, сверкая гневными взглядами, подняли свои мечи для клятвы.

Рутберт слушал их с сияющими глазами. И он охотно поднял бы свой старый меч для принесения обета, однако он знал, что саксонские мальчики его возраста еще не имеют права носить меч.

Герцог Виттеркинд увидел, как Рутберт сначала схватил висевший на боку сломанный меч, но затем, устыдившись своего порыва, вновь опустил руку. Он успокаивающе хлопнул его по плечу и сказал улыбаясь:

- Подожди, возможно, совсем не далек тот день, когда ты будешь иметь возможность честно заслужить себе право мужчины носить меч.

И час тот наступил раньше, чем думали Виттеркинд и Рутберт.

До самой поздней ночи продлились разговоры мужчин, затем большинство из них отправились домой, к своим подворьям, рассыпанным по всей округе, а многие из спутников Виттеркинда примкнули к ним. Был назначен день, когда они должны были собраться войском, чтобы объединенными силами противостоять приближающейся головной армии Карла. После короткого сна отправился в путь и герцог Виттеркинд, чтобы еще до заката солнца добраться до местности, лежащей по ту сторону Везера, где он хотел, собрав народ под открытым небом, призвать к участию во всеобщем восстании живущих там дворян и свободных крестьян.

Рутберт был очень горд тем, что герцог в качестве сопровождающего взял его одного. Часть остальных его спутников отправилась с посланием к окрестным племенам, другие вернулись обратно, в родные края, чтобы поднимать своих мужчин. Виттеркинд не хотел другого сопровождающего, так как его путь лежал через те места, которые иногда бывали заняты франконскими ставленниками и солдатами. Два одиноких всадника могли быстрее добраться туда незамеченными, не бросаясь в глаза, чем большая конная группа. Герцога легко можно было принять за одного из живущих там дворян, а Рутберта за его сына.

Прощание с Гелой оказалось для Рутберта тяжелее, чем он предполагал. Она стояла земляном валу и смотрела вслед брату, который скакал рядом с герцогом на коне сквозь едва брезживший рассвет, пока оба всадника не скрылись из вида в тени высокого леса.

- А ты уже хорошо справляешься с конем¹ - похвалил Виттеркинд мальчика, увидев, как тот уверенно и твердо правил молодым горячим скакуном, предоставленным ему Гульбрандом по повелению герцога, и легко преодолевал все препятствия на пути. Так они ехали несколько часов, пока не добрались до места, где лес редел, и дикая, едва проторенная горная тропа выводила на широкую дорогу.

- Видишь, вон там победные знаки франконского Бога? - спросил Виттеркинд, указывая на маленькую деревянную часовню, возвышавшуюся над низким холмом, на узкой башенке которой находился металлический крест.

Взор Рутберта дико загорелся.

- Моя мать была христианкой, и моего отца они тоже принудили называться так; но, когда зов свободы раздался над нашим краем, он отказался платить франконскому священнику десятую часть своего дохода, а служителю короля указал на порог, когда тот пришел за податью. Мать учила нас молиться ее Богу, Гела делала это от всего сердца; сначала и я поступал так же, потому что мать сказала, что Он может защитить и уберечь отца на всех его путях, так велика Его власть и на земле, и на небе. Но Он не услышал моей молитвы, а, наоборот, насмехаясь надо мной, послал франконцев, чтобы убить отца и сжечь наш двор. Поэтому я ненавижу Его и хочу разрушить Его знаки, и уничтожить Его алтари!

- Они хотят разорить саксонские земли, - прогремел Виттеркинд. Он направил своего коня к маленькому домику.

Внезапно они услышали стук копыт и тут же увидели тяжеловооруженных франконцев, скакавших к холму. Виттеркинд помедлил одно мгновенье, а затем прошептал: „Нам нужно проскочить мимо них, мы не должны поворачивать, чтобы не возбудить у них подозрения!" И они поскакали дальше под носом у франконских воинов, которые испытующе глядели на обоих.

- Лопни мои глаза, если это не сам Виттеркинд! -услышал герцог слова одного из них, когда они уже пронеслись мимо.

- Вперед, как можно быстрее! - бросил Виттеркинд Рутберту и пришпорил свою лошадь. Оглянувшись через плечо назад, Рутберт увидел, как двое, затем трое франконцев уже развернули своих лошадей и последовали за ними. Саксонский герцог и его юный спутник пришпорили своих скакунов, но, вынужденные ехать по обрывистой и скользкой местности медленно, они вскоре невольно подпустили преследователей ближе. Не обращая внимания на Рутберта, те мчались прямо на Виттеркинда, уже вынувшего меч. В то время, как он скрестил клинок с одним из противников, двое других проскочили на своих лошадях вперед него, загородили ему дорогу и напали на него оттуда. Герцог отбросил первого противника и уже мощным ударом перекинул второго через дорогу под откос, когда третий с обнаженным копьем подобрался к нему с другой стороны. Но тут Рутберт замахнулся своим сломанным мечом и ударил коня этого воина по голове так, что животное зашаталось и покатилось вниз по крутой дороге. И вот уже мальчик и герцог мчались прочь изо всех сил, погоняя лошадей громкими криками, и вскоре скрылись от глаз преследователей. Как только они оказались в безопасности, герцог остановил свою лошадь, чтобы дать животным немного перевести дух. Он повернулся к своему юному спутнику:

- Рутберт, мальчик мой, с этого часа ты будешь для меня вместо сына! Своей жизнью я обязан твоему мужеству и помощи, - сердечно сказал он. - Ты мог бы убежать и оказаться в безопасности, поскольку франконцы не обратили на тебя внимания; вместо этого ты держался рядом со мной храбро и неустрашимо, как настоящий мужчина. С этого дня ты можешь с честью носить меч!

Как горд был Рутберт от такой похвалы!

Гела стала приемной дочерью Гульбранда. Она, казалось бы, не нуждалась ни в чем. Даже верная дворовая собака, которая всю дорогу бежала вслед за саксонскими воинами и ночь напролет, когда Гела прибыла на подворье Гульбрандов, выла перед дверьми, тоже нашла приют у хозяина. Все же одного недоставало Геле: теплой материнской любви, какой окружала фрау Анга свою собственную дочь Гиль-труду. Когда хозяйка дома ласкала свою дочь или даже сам суровый Гульбранд любовно гладил ее белокурую головку, Гела стояла в стороне и часто думала о своей покойной матери. Фрау Анга была трудолюбивой, расторопной домашней хозяйкой, работавшей не покладая рук. И Гела была уже в состоянии помогать ей. Она делала это охотно и довольно ловко, но никогда не получала за это ни похвалы, ни хотя бы доброго слова. Жена Гульбранда не замечала, что осиротевшая Гела истосковалась по любви. К счастью, она не совсем лишилась ласки и внимания. Гильтруда все больше и больше привязывалась к ней. И это иногда вызывало неудовольствие фрау

Анги. Сначала хозяйка дома страшно прогневалась, узнав, что ее приемная дочь молилась франконскому Богу; но потом, когда Гела бесстрашно возразила, что Господь, Которому она служила, был Богом не только франконцев, но и всех людей, да-да, всего мира, она язвительно посмеялась над молитвой своего приемного ребенка. Гела не осмелилась возразить, но на глаза ее навернулись слезы, и с тех пор она стала все больше и больше сторониться и остальных обитателей дома.

Королю Карлу удавалось то там, то здесь одерживать победы над саксонцами и принуждать вновь покоренных к принятию крещения. Но ни минуты не отдыхающий меч Виттеркинда сразу же уничтожал плоды этой победы. Везде, где бы он ни был, где бы ни появился, побежденные королем Карлом снова примыкали к нему, чтобы в искреннем возмущении свергнуть ненавистного им Бога. В конце концов, сам Карл усомнился в том, достаточно ли могуществен он, чтобы силой оружия подчинить себе это храброе германское племя. Поэтому он решил использовать мирный путь. Так, в ..77 году он созвал в Подеборне совещание, принять участие в котором пригласил и саксонских дворян. Они, при всей их враждебности к Карлу, все же были горды тем, что могущественный франконский король решил посоветоваться с ними. Они явились почти все и торжественно поклялись признать его своим повелителем, после чего Карл пообещал им оставить их прежние права, а также их законы. Многие из них приняли крещение. Виттеркинд разгневался на своих земляков, которые, устав от непрерывной войны, склоняли свою голову перед франконским Богом, сброшенным ими же самими накануне. Он оставил свою родину и устремился к своему другу, королю Дании. С ним был и Рутберт, его единственный спутник.

Карл думал, что отныне он может быть уверен в полном и окончательном покорении саксонцев; но он не учел, что в лице Виттеркинда у него все еще оставался непримиримый враг. В то время, как он воевал в Испании против мавров, саксонский герцог вернулся и с новыми воинскими силами напал на франконские границы. Король Карл сразу же после своего возвращения домой выступил против него, чтобы подавить восстание. По-видимому, это ему удалось. Саксонская земля была разделена на графства, во главе которых большей частью стояли франконские вельможи. Между тем Карл послал армию против сербов. Это был дикий языческий народ славянского происхождения, который обосновался между Эльбой, Зааге и Хавелем и все чаще совершал набеги на соседние франконские земли. Внезапно король получил весть, что его армия в горах Зюнтель, вблизи от Везера, подвергалась нападению саксонцев, возглавляемых Виттеркиндом, и в страшном сражении была разбита. Король Карл пришел от этого в неистовую ярость. Он поклялся отомстить саксонцам; некоторое время спустя он появился с могущественным войском на Везере, чтобы наказать взбунтовавшийся народ. При одном его имени у многих саксонских дворян поубавилось храбрости. Они снова подчинились, склонились перед престолом своего господина и переложили всю вину на Виттеркинда, который подстрекал их к бунту. Гнев франконского повелителя был так силен, что он не простил им этого, и в День поминовения Всех святых были обезглавлены четыре тысячи пятьсот саксонцев. Повсюду разыскивал он Виттеркинда, виновника восстания. По всей саксонской земле неустанно рыскали франконские слуги в поисках герцога.

По узкой каменистой тропе, пролегавшей над пустынной, заросшей вереском и редкими соснами гористой местности, шагали двое мужчин. Один из них, сгорбленный старик в длинном убогом платье, имел морщинистое, обрамленное белой всклоченной бородой и скрытое шляпой с большими полями низко опущенное лицо. Опираясь одной рукой на крепкую палку, а другой - на плечо своего молодого спутника, он с трудом передвигал ноги. Его проводником был стройный, высокого роста юноша с потемневшим от солнца и ветра лицом, короткими черными волосами и в оборванной курточке.

На опушке леса к ним быстрой рысью приблизились двое франконских всадников.

- Стой! - приказал один из всадников, остановив свою лошадь. - Эй, старик! Если ты нам поможешь, то получишь хорошее вознаграждение - серебряную монету; не знаешь ли ты, где тут скрывается Виттеркинд? Он в бегах и, возможно, находится недалеко отсюда.

Старик не отвечал. Его голова по-прежнему была опущена, а глаза тупо уставлены в землю.

- Ты что, не понимаешь меня или не хочешь отвечать? - крикнул франконец, гневно толкнув старика ногой в бок так, что тот покачнулся. При этом он нетерпеливо выхватил свой меч и размахнулся для удара.

Юноша, сопровождавший старика, поднял руку и отразил удар, который пришелся ему по руке и плечу.

- О господин, разве ты не видишь, что мой дед слеп и глух? - воскликнул он с искаженным от боли лицом. - Ему уже восемьдесят лет, а он вынужден бродить со мной от одного подворья к другому, чтобы добывать себе пищу и приют, так как наш домишко был разрушен во время войны. Люди из нашего народа смотрят на нас, как на своих врагов, потому что мы не поступили, как они!

- Ну, если старик не может говорить, то у тебя, я вижу, это получается гораздо лучше. Ты получишь серебряную монету, если покажешь нам убежище Виттеркинда!

Лицо юноши приняло нерешительное выражение.

- Жители нашего города побьют нас палками, женщины погонят от двора собаками, а дети забросают камнями, если я сделаю это, - боязливо ответил он.

- Эх ты, трусишка! - презрительно усмехнулся франконский воин, - если все ваши парни такие, как ты, то саксонцы не причинят нам больше беспокойства! Но если ты знаешь, где находится Виттеркинд, то скажи нам и проводи нас туда. Мы щедро наградим тебя и возьмем с собой к королю Карлу, который позаботится о тебе. Возможно, ты еще станешь казначеем при нашем дворе, тогда тебе не надо будет бояться людей с острым оружием, эй!

- Я хочу сказать вам, что кое-что знаю о Виттер-кинде. Проводить вас к нему я не могу, потому что для этого нужен быстрый конь. Но вы еще сможете догнать его, если поедете самым коротким путем. Теперь мне нужно отвести деда домой, мы живем внизу, в ущелье за горой, в лесной пещере; туда вы можете принести мою награду, и там вы найдете меня, чтобы забрать с собой, когда вы его поймаете. Это произошло вчера на рассвете - перед нашей пещерой остановился один гордый всадник и слез с коня, так как он хотел укрыться здесь на день, он, должно быть, бежал и поэтому мог передвигаться только ночью. Однако к полудню приехал другой всадник, это был молодой парень, которому, пожалуй, столько же лет, сколько и мне, но у него были длинные волосы, желтые, как спелая пшеница. Он был красиво одет, а на боку у него висел меч. Они долго и тихо разговаривали между собой, и я услышал, что это был сам Виттеркинд; он сказал, что больше не побежит к королю Дании, как сделал однажды. Вероятно, франконцы ищут его по всем дорогам, поэтому он хотел направиться на юг и остаться в горах на берегу Одера. Там он знает одного верного человека, чья хижина будет для него убежищем. Он намеревался ехать только ночью, а днем прятаться в лесах и ущельях. Даже парень не должен был сопровождать его, так как если бы франконцы встретили его вместе с ним, то легче могли бы опознать их, а тот вроде, как один, должен отправиться в Данию и привезти королю вести и приветствия от Виттеркинда. А когда парень спросил, где находится хижина этого верного человека, Виттеркинд сказал, что домишко стоит в том месте, где быстрый поток, сбегая с гор, впадает в Одер. Если вы направитесь туда, то прибудете еще прежде Виттеркинда так как вы можете ехать и днем и ночью.

Явно обрадованный, франконец воскликнул:

- Если ты говоришь правду, то это твое счастье, которого, собственно, ты, саксонец, и не заслуживаешь!

- Конечно, это правда, - сказал второй всадник, -этот человек может быть только Виттеркиндом, а его спутник - это тот белокурый молодой парень, который участвовал в битве на стороне герцога и сражался, как мужчина!

- Вот твоя награда! С этими словами франконский воин бросил под ноги мальчика монетку. - Ты получишь больше, когда Виттеркинд будет найден.

Затем всадники поскакали дальше, а странники устало продолжили свой путь. Как только они подошли к лесу и скрылись из поля зрения всадников, младший из них разразился смехом, и монетка, описав круг, полетела в кустарник.

- Прочь, франконская награда, - воскликнул он презрительно.

- Тише, тише, - прошептал старик, - у леса есть уши, а деревья и кусты имеют глаза...

Уже опускался вечер, когда оба странника добрались до подворья Гульбранда. Они поднялись на земляной вал и прошли за ограду, сопровождаемые неистовым лаем собак, которые, однако, по первому же окрику мальчика успокоились. Когда они вошли во двор, у колодца стояла стройная девушка, занятая мытьем посуды.

- Можем ли мы найти приют в доме твоего хозяина - спросил мальчик, - или же в доме франконские воины?

- Нет, они были здесь, но сегодня утром ушли, -

ответила девочка, а ее темные глаза принялись с любопытством рассматривать незнакомцев.

- Тогда веди нас в дом! - сказал мальчик.

Когда они вошли в гостиную, он быстро оглянулся и, едва дверь за ним и за его спутником закрылась, обнял девушку обеими руками и воскликнул:

- Гела, Гела, сестренка моя!

Гела испуганно отступила. Но потом она признала брата и радостно бросилась ему на шею.

- Да будет благословен Бог на небе, услышавший мою молитву и защитивший тебя в смертельном сражении! - воскликнула она. - Какой большой ты стал и выглядишь совсем чужим...

Тем временем старик отряхнул пыль и бросил шляпу. Быстрыми шагами он подошел к хозяину, стоявшему у очага.

- Что, не узнаешь меня? - спросил он, улыбаясь. -Неужели морщины, которые я нарисовал с помощью глины и красок и ячменное тесто в бороде так сильно изменили меня?

- Виттеркинд? Теперь я узнаю тебя по голосу! -воскликнул Гульбранд.

- Не говори так громко, рядом может оказаться какой-нибудь предатель, - предостерег Виттеркинд. - Не мог бы ты приютить меня до утра?

- У меня ты в безопасности и без страха можешь продолжить свое путешествие на рассвете, - в таком виде никто не узнает Виттеркинда.

- Одному моему верному Рутберту обязан я тем, что добрался сюда живым, - объяснил герцог.

Тут пришли фрау Анга и Гильтруда. Гильтруда была теперь высокого роста, но такая же хрупкая и бледная, как и прежде; черты ее лица были мягкими и привлекательными.

Спустя некоторое время все вместе сели обедать.

- Но, Рутберт, у тебя волосы такие короткие и черные, а прежде были длинные и светлые? - изумленно спросила Гела.

- Я перекрасил их соком черники, - объяснил Рутберт, а затем, помрачнев, стал смотреть, как Гела подавала ему, прислуживала за столом и возилась у плиты, в то время, как Гильтруда сидела за столом рядом с матерью.

- Почему ты смотришь так сердито, Рутберт? -спросила Гела, как только, наконец, справилась со всей работой и ненадолго присела рядом с братом.

- Могу ли я радоваться, если моя сестра, дочь Хартбольда, должна выполнять в чужом доме работу служанки? - ответил он с горечью.

- Не сердись, Рутберт; они же приняли меня и предоставили мне приют и дом. Меня лишь радует то, что я могу проявить теперь свою признательность. Я не вижу ничего стыдного в том, чтобы служить другим.

- Это учение чужого Бога, которому учила нас мать. Ты все еще крепко полагаешься на Него и молишься Богу?

- Да, Рутберт, и я знаю, что, когда я молюсь, Он слышит меня, становится мне ближе, любит и укрепляет меня. Разве Он не защитил тебя благодаря моим молитвам Ему? О, Рутберт, ведь и я о Нем почти забыла, потому что никто больше мне не рассказывает о Нем, но как только я представляла тебя в страшной битве, сразу же вспоминала о Нем. Однажды, сразу после полудня, я почувствовала сильный страх за тебя; со мной что-то случилось, как будто я увидела тебя лежащим на земле окровавленным, под копытами лошади. Тогда, пораженная горем, я возвела руки к небесам и молилась вечному Господу небес, чтобы Он послал Своего Ангела, который бы спас тебя и сохранил впредь. И тогда мне снова стало легко и радостно на сердце, и я знала, что Он услышал мою молитву.

Рутберт внимательно выслушал ее. Какое-то внутреннее волнение отразилось на его лице. Он ничего не сказал. Но в душе своей он вспомнил о том часе, когда он в яростной битве свалился с лошади и лежал на земле, не в состоянии подняться. Над ним разгоралась битва, бешено несущиеся лошади сражающихся перескакивали через него, а он глядел сквозь лес рук и ног вверх, в сверкающую небесную голубизну. Он подумал, что может умереть и, словно паря в воздухе, проплыли перед его взором изображения Господа. Он увидел свою мать, молящуюся за него. А разве Гела, его сестра, также не молилась за него? Вдруг над его головой сверкнул меч и потемневшее от злобы лицо франконского воина угрожающе нависло над ним. Но в мгновение ока он был отброшен назад, спасительная рука подхватила Рутберта и подняла его на лошадь какого-то саксонца. Он был спасен.

Должно быть, об этом часе и думал Рутберт. Идущий из глубины души голос сказал ему: „Да, Господь небесный - единственный Бог, Которому молится Гела, над Которым ты смеешься и Которого презираешь - именно Он спас тебя!" Но все же он не мог еще внять этому голосу всем сердцем. Тогда он усилием воли обратил свои мысли к другой теме.

- Герцог Виттеркинд привел тебя сюда, Гела, не для того, чтобы ты прислуживала фрау Анге и ее дочери! - с горечью повторил он. - Возможно, тебе следует помогать им, когда они работают, но чтобы ты обслуживала их, когда они отдыхают, этого я перенести не могу. Он сказал это немного громче и вспыльчивее, чем прежде, и Гильтруда услышала его слова.

- Твой брат прав, Гела, - сказала она краснея и подошла к ним, - нехорошо, что ты работаешь, а я отдыхаю; отныне я хочу быть, как ты. Ты не будешь работать больше, чем я!

Тем временем герцог Виттеркинд рассказывал о своем бегстве и событиях последних дней. Он поведал также о том, как Рутберт, благодаря своей находчивости, там, высоко в горах, много раз спасал его от рук франконских сыщиков. Все хвалили мужество и решительность мальчика; но Гела тихонько шепнула своему брату:

- Рутберт, но ведь это совсем не соответствует правде - все то, что ты рассказал франконцам, а мама однажды сказала: „Все, что против правды, - также и против Бога...“ Отец тоже никогда не обманывал.

Рутберт рассерженно глянул на нее сверху вниз.

- Надо ли сообщать врагам правду и открывать свое вероисповедание? - возразил он. - Но так уж случилось, что я оказался единственным спутником Виттеркинда, и поэтому герцог решил отправиться в Данию, а не на юг, в горы!

Такой ответ не удовлетворил Гелу, но все же больше она об этом не заговаривала, так как все ее внимание было поглощено Виттеркиндом, который тем временем говорил хозяину дома, что на рассвете они с Рутбертом собираются бежать. Как только они проберутся через эту местность, где их выслеживают сыщики и ищейки, они направятся на быстрых конях на север.

Еще долго сидели Виттеркинд и Гульбранд, Рутберт и Гела, расспрашивая друг друга и рассказывая обо всем. И лишь поздний час напомнил им, что пора отдыхать.

И вновь ревела в вершинах дубравы осенняя непогода, а проливной дождь падал на голые ветки деревьев. Ночь была такая, что хоть глаз выколи. Только завывания ветра, шум дождя, потрескивание сухих веток, хриплое тявканье лисы прерывали ночную тишину. Вдруг собаки Гульбранда залаяли, да так громко и яростно, что проснулись все жители дома. Старый слуга Вульф взял сосновую лучину и, открыв окно, осторожно посветил вниз во двор. Он услышал топот и ржанье лошадей, а еще - тихое бряцанье оружия. В следующую секунду несколько франконских воинов стали громко кричать ему, требуя впустить их. Испуганный слуга отступил назад. Тогда позади него стал Гульбранд и приказал:

- Спустись вниз, Вульф, и открой ворота, иначе они выломают их!

Вульф отправился выполнять распоряжение.

Франконцы подъехали к дому, сопровождаемые яростным лаем собак.

- Уведи псов, старик!.. А теперь позови своего хозяина, нам надо с ним поговорить!

Дрожа, слуга повиновался. Пока от отзывал собак и пытался утихомирить их, сам Гульбранд вышел из двери.

- Что вы хотите? - угрюмо спросил он незнакомых, непрошенных гостей. - Если вы ищите ночлег, то вы его получите.

- Нам нужен не ночлег, - сказал предводитель группы. - Мы ищем Гульбранда, одного из руководителей восстания.

- Я был тем человеком, который вам нужен, но теперь мы заключили мир с вашим королем, - раздраженно возразил Гульбранд.

- Действительно, вы заключили мир, но надолго ли? Как только король Карл выведет свою армию из этой земли и пошлет ее на запад и юг, вы снова взбунтуетесь и выйдете у него из повиновения.

- Кто вам сказал такое? Король может верить данному нами слову. Но чего вы хотите от меня сейчас и здесь - именно сегодня ночью?

- Уверенности! Уверенности, что вы свое обещание не нарушите, - ответил франконец. - Мы знаем, что у тебя есть дочь. Приведи ее сюда: мы заберем ее с собой как заложницу! Мы приехали в этот ночной час, чтобы наверняка застать здесь и ее, и тебя. И не пытайся ее спрятать, иначе, если мы не можем забрать ее с собой, мы спалим твой дом и весь двор. Мы взяли детей и других предводителей, мальчиков и девочек, и привезли их ко двору короля. Давай-ка поживее выводи свою дочь, мы должны добраться до лагеря как можно быстрее!

С ужасом воспринял Гульбранд эти слова. Нежную Гильтруду, своего единственного ребенка, он должен был отдать чужакам, франконским воинам, чтобы они ночью, в бурю, силой повели ее к ненавистному франконскому королю!

- Будьте гостями в моем доме и подождите до утра. Потом можете взять ее, но теперь, в такую темень и непогоду, вы не можете отправиться в путь с ребенком, - предложил он.

- Нет! - оборвал франконец. - Мы не можем задерживаться! - Он спрыгнул с лошади и бросил поводья своему спутнику. - Прочь с дороги! В сторону! И немедленно выводи свою девчонку!

- Тогда выпейте немного вина и подкрепитесь, прежде чем отправиться в путь! - попросил Гульбранд. - Он хотел выиграть время и надеялся найти какой-нибудь выход.

Напуганная шумом, в дверях показалась фрау Анга. Едва она услышала требование франконца, как повернулась и поспешила в спальню девочек. Никогда не позволит она отдать своего ребенка!

Гелу и Гильтруду тоже разбудил приход чужеземных воинов. Сначала они решили, что это очередной набег. Гела решительно спрыгнула с постели и торопливо оделась, тогда как Гильтруда, дрожа всем телом, не отважилась даже подняться со своего ложа. В это мгновенье вошла фрау Анга.

- Гильтруда, дитя мое, спрячься! Они ищут тебя и хотят увести тебя с собой! - крикнула она своей дочери и, схватив за руку Гелу, сошла со своей приемной дочерью по лестнице в холл, куда только что вошли Гульбранд и предводитель франконцев. Франконец увидел Гелу и тотчас же позвал с улицы своих товарищей, чтобы они вошли и забрали заложницу.

- Это не она. Это не наш ребенок! - сказал Гульбранд и махнул рукой перед глазами.

- Все это ложь и обман! Ты что, хочешь провести меня за нос? - закипев от гнева, угрожающим тоном сказал франконец. - Конечно, это их ребенок. Кем она может быть еще? Хорошо, что мы пришли ночью, а иначе голубка улетела бы уже далеко!

И тут фрау Анга закричала:

- О, оставьте ее мне! Не причиняйте ей зла!

Воин, казалось, почувствовал к ней жалость.

- Успокойся, женщина, и не тревожься, ничего плохого с девочкой не случится. Она переедет вместе со многими другими детьми ваших дворян ко двору короля Карла как заложница. Там ее хорошо примут, и она будет в безопасности, а когда саксонцы станут уступчивее и признают своим владыкой нашего короля, когда мир и покой восторжествуют в этих землях, она снова вернется к себе домой.

Как оглушенная, слушала все это Гела, поначалу она не могла понять, что же произошло; из слов франконца она узнала, что этот человек хочет забрать ее с собой. Но в чем мог франконец обвинять ее? А потом, в одно мгновенье, она поняла, что все это могло значить. Вдруг ей стало ясно, что не она, а хозяйская дочка Гильтруда должна была быть на ее месте, что приехали забрать именно ее. Что она должна была делать? Одного ее слова хватило бы, чтобы направить чужеземцев туда, где скрывалась Гильтруда. Девушку пугала ожидавшая ее участь. Но нет! Она не хотела быть предательницей по отношению к единственному человеку, который проявил к ней любовь и дружеское расположение. И разве она не должна быть благодарна своим приемным родителям за то, что они приютили ее, сироту, с такой готовностью? К тому же она могла перенести опасности такого путешествия безболезненнее, чем изнеженная, слабенькая Гильтруда. А уж как, наверное, рассердятся Гульбранд и фрау Анга, если она раскроет франконцам их обман и останется дома, а Гильтруду заберут от них! Все эти мысли промелькнули в ее голове, и в следующее мгновение решение было принято. Она отпустила руку фрау Анги и подошла к франконцу. Тот взял ее за руку и сказал:

- Не бойся, никто не сможет причинить тебе зла. Я буду заботиться и помогать тебе в дороге.

Между тем Гульбранд, на несколько мгновений покинувший холл, вернулся и еще раз предложил франконцам.

- Прошу вас, подкрепитесь, прежде чем ехать дальше. Слезайте-ка с лошадей и присаживайтесь за стол.

Предводитель франконцев немного поразмышлял, затем решился:

- Мы бы могли выпить по глотку, но слезать с коней людям во дворе совсем не обязательно. Мы не можем задерживаться так долго.

Им вынесли по кружке пива.

Гульбранд подал франконцу наполненный рог, а когда тот одним духом опустошил его, наполнил его вновь и отнес другим всадникам.

- Надень свой плащ, дитя, ночь холодная, и нас ожидают буря и дождь, - сказал затем франконец, обращаясь к Геле, и приказал ее приемной матери:

- Теперь, женщина, прощайся со своей дочерью, нам пора отправляться в дорогу.

Анга завернула Гелу в свой собственный плащ и, рыдая, обняла девочку, а та, бледная и неподвижная, терпеливо сносила ласки своей приемной матери.

Фрау Анга обратилась к чужеземному воину, который, казалось, был удивлен безучастием Гелы.

- Бедное дитя! Этот страх, который она не может преодолеть, лишает ее рассудка!

Франконец погладил своей грубой рукой Гелу по голове.

- Будь моя воля, я оставил бы тебя дома, но мне приказано взять заложницей дочь Гульбранда тоже. Не бойся, девочка, тебе будет хорошо у нас, ты увидишь много нового и интересного. А теперь пошли!

Он взял Гелу за руку, вывел ее во двор и посадил на свою лошадь. Затем он и сам вскочил на седло позади нее.

- Где же Гульбранд? - удивился он. - Почему отец не прощается со своей дочерью?

А Гульбранд стоял во мраке возле своего дома, закрыв лицо руками.

- Вперед, - приказал предводитель, и маленький отряд тронулся в путь. Быстрым галопом скакали они сквозь ночь через поваленные деревья и камни, по лесам и полям. Гела не испытывала страха, лишь при мысли о Рутберте у нее становилось тяжело на сердце, а на глаза все больше навертывались слезы. Для нее самой решение было принято. Ее утешала мысль, что люди, к которым ее везут, все же были единомышленниками ее покойной матери и ее самой и что всемогущая рука небесного Господа, Которому она научилась молиться еще в детстве, спасет и защитит ее там, у врагов ее народа.

Разлука с домом, где ее приняли как сироту, но где она так и не нашла настоящего приюта, была для нее не так болезненна, а мысль о том, что она своим поступком спасла Гильтруду, утешала ее и придавала ей мужество, необходимое для преодоления всех неприятностей и трудностей. Но при воспоминании о приемных родителях, которые отдали ее, чтобы спасти собственное дитя, ее бросало в жар. Как должно быть, они оба боялись, когда им казалось, что их обман вот-вот раскроется! Как они, должно быть, еще и теперь трясутся от страха!

Когда рассвело, всадники выехали на хорошо проторенную франконскими войсками дорогу, и к полудню вдали, на равнине, показались палатки огромного лагеря армии короля Карла. В лучах солнца сверкало белое полотно палаток, солнечные зайчики играли на копьях и оружии. То там, то здесь, совсем рядом, появлялись на своих быстрых скакунах всадники, и отдельные пушки или большие повозки воинов преграждали им путь. Затем они ехали по широкой лагерной дороге, на которой жизнь била ключом. Здесь всадники чистили своих лошадей, там несколько воинов, собравшись в кружок, сидели на земле, пили медовый напиток и играли в кости. С другой стороны раздавалось хриплое пенье, а вон там два монаха, одетые в темные рясы, тихо беседуя, прохаживались взад-вперед. Вдруг все утихли, и взоры устремились к блестящей группе всадников, въезжавшей в лагерь. Впереди на великолепном черном, богато убранном арабском коне гордо восседал человек в одежде, собранной складками; его светлорусую голову украшал сверкающий шлем, а на боку висел широкий меч с золотой рукояткой и в золотых ножнах.

- Смотри, это король Карл, - сообщил франконец Геле, которая все еще сидела перед ним на лошади.

С любопытством взирала девочка на торжественное появление короля; но расстояние, которое их разделяло, было слишком велико, чтобы она смогла хорошо рассмотреть его лицо. Вскоре король со своей свитой исчез из виду, а затем маленький отряд, с которым .прибыла Гела, остановился перед большой палаткой, охранявшейся несколькими воинами. Внутри палатки, разделенной большой холщевой стеной на два помещения, разместили детей саксонской знати, взятых заложниками. Гела была последней, кого привели сюда. Ее спустили с лошади и передали подбежавшему воину. Ему, по-видимому, было поручено наблюдение за палаткой и охрана ее жильцов.

- Ноткер, - сказал спутник Гелы, когда они вошли в маленькую, загороженную стеной из холста, прихожую, из которой можно было пройти в оба отделенных друг от друга помещения палатки, - я тут привел тебе девочку, кроткую и смирную, как голубка, и с сердцем, достойным мужчины. Она не кричала, когда мы взяли ее из родительского дома, подняв из глубокого сна, и увезли с собой в ночь и бурю. Она только сложила молитвенно ручки и тихо пробормотала что-то. Не знай я наверняка, что это дочь Гульбранда, нашего лютого врага, а стало быть, языческий саксонский ребенок, то я подумал бы, что она христианка.

Старый Ноткер обернулся к ней и поднял ее бледное лицо за подбородок. Глубокое волнение выразилось на его лице, и он сказал:

- Не ройся, дитя! Посмотри-ка, узнаешь ли ты меня?

Сердечный тон, с каким он проговорил эти слова, внушил Геле доверие; она вопросительно посмотрела на него, и радостный свет воспоминания загорелся в ее глазах. Она взглянула на него умоляюще и хотела что-то сказать, но вспомнила о чем-то и только положила палец на губы. Но Ноткер не понял ее знака.

- Этот ребенок - не дочь Гульбранда, - сказал он воину, привезшему ее сюда. - Я знаю ее и точно уверен в этом.

- Замолчи! - испуганно прервал его воин. - Я знаю, и тоже точно, что это дочь Гульбранда, ведь я сам забирал ее со двора Гульбранда и из его дома, да и из рук ее матери. Но если даже это и не она, то теперь уже ничего не изменишь. А если ты и дальше будешь высказывать вслух свои сомнения, то навредишь этим и девочке, и мне!

Затем он повернулся и пошел прочь со своими спутниками. Необъяснимое чувство охватило его при воспоминании об обстоятельствах увоза Гелы, и, возможно, Ноткер был не так далек от истины.

Ноткер тоже вынужден был признаться самому себе, что, пожалуй, пока лучше было умолчать об этом, ведь если обнаружится, что Гела - не дочь Гуль-бранда, то никто не потрудится отвезти ее обратно, а определят ее на батрачью работу, в то время как в качестве заложницы и дочери высокопоставленного саксонского дворянина, равной своим товарищам, ей будет обеспечено почтительное и любезное обращение. На случай, если обман раскроется, ему следовало бы отблагодарить Гелу. Так что, обратившись к ней, он дружелюбно сказал:

- Добро пожаловать к нам, дитя мое, возможно, тебя несправедливо привели сюда, но ты не должна сожалеть об этом! Я знаю - и никогда этого не забуду-что обязан тебе жизнью, которую ты однажды попросила у вашего герцога; как смогу, отблагодарю тебя. Ни один волосок не упадет с твоей головы, пока Ноткер жив! Что я могу сделать для тебя, так это то, чтобы король был любезен с тобой.

- Но я прошу тебя, не говори о том, что я не дочь Гульбранда, - попросила Гела.

- Как это случилось, что тебя забрали вместо нее? Кто в этом виноват?

- Гульбранд и его жена Анга промолчали и позволили сделать это, когда франконские воины приняли меня за их дочь, а я промолчала ради Гильтруды.

- Поистине, дитя, у тебя благородное сердце! -взволнованно сказал старый воин. - Ну, а теперь идем. Ты, наверняка, устала и голодна. Я отведу тебя к твоим товарищам!

Он поднял занавеску и провел Гелу внутрь половины палатки, уютно обложенной коврами и одеялами. Здесь сидели пять других девочек примерно одного возраста с Гелой, другие - постарше. Двое из них вели оживленный разговор; разлука с родиной, казалось, не очень тяготила их. Третья утешала и успокаивала свою маленькую плачущую спутницу, а пятая сидела одна у стены палатки, безучастно направив взгляд на пол.

Когда вошла Гела, они принялись с любопытством рассматривать ее.

- Вот, девочки, я привел вам новую спутницу, думаю, что вы поладите друг с другом. Это милое дитя, и я не думаю, что ей будет плохо у вас!

Он подвел Гелу к спальному месту, устроенному из ковриков. Тотчас же вошли двое слуг и внесли на переносном столике еду и фрукты для девочек.

- Ваш обед, - дружелюбно сказал Ноткер и подбодрил Гелу. - Подходи, дитя мое, вместе с другими, ешь и пей.

Гела последовала его приглашению, хотя не чувствовала голода; волнение из-за событий последних часов было слишком велико. Однако пища показалась ей превосходной на вкус. При этом она знакомилась со спутницами, которые рассказали ей, что франконцы обходятся с ними хорошо и что, по словам Ноткера, в ближайшие дни они должны быть представлены королю. Во время еды вошла невысокого роста женщина, с седыми волосами и приветливыми глазами - другие девочки представили ее Геле как фрау Вальбург, жену Ноткера, которой был поручен надзор и уход за шестью заложницами. Вглядываясь в них, она прошла по кругу и приблизилась к Геле, ласково положив ей руку на плечо.

- Ноткер рассказал мне о тебе, дитя, - сказала она, изучающе глядя в ее светлые глаза, - не бойся, здесь, у меня, ты будешь принята, как дома. Давай угощайся, а потом я покажу тебе твою постель.

Гела сразу же почувствовала доверие к любезной женщине, чьи слова и взгляд свидетельствовали о сердечном участии. Вскоре после еды она вместе с другими девочками заснула на своем широком ложе в углу палатки так спокойно и легко, как давно уже не спала.

На следующий день заложники, мальчики и девочки, были приведены в палатку короля. Сердце Гелы забилось, когда она выходила навстречу могущественному франконскому королю, чье величественное появление, казалось, внушило ей такое почтение, что она едва осмеливалась поднять глаза.

Он носил простое холщовое белье, а сверху короткую, обшитую зеленым, накидку, похожую на плащ. Меч в золотых ножнах, который она видела накануне, и сегодня блестел у него на боку. Лицо его было очень серьезно. Серые глаза пронзительно смотрели на детей вражеского саксонского народа. Рядом с ним сидела его супруга Гильдергардис, хрупкая, белокурая женщина. Вокруг него стояла толпа рыцарей и придворных, а справа от него - серьезного вида человек в темном облачении монаха. Это был Алкуин, ученый друг короля, возглавлявший придворную школу. Ближе к повелителю стояли маленькие заложники -несколько саксонских мальчиков, которые гордо и вызывающе смотрели на короля. Только один из них, самый высокий и самый старший, стоял перед королем в смиренно склоненной позе, с лицом, выражавшим раболепие.

- Не бойтесь, - начал повелитель, - подойдите поближе! - При этом голос его звучал звонко и приветливо. Затем он расспросил каждого в отдельности о его отце и происхождении; так он расспрашивал и девочек. Довольно смело прозвучал ответ из уст Гун-дольфа, юноши, стоявшего рядом с Гелой. В его темных глазах затаилась нескрываемая вражда; с ним король был приветливее, чем с другими мальчиками.

- Я знаю твоего отца, - сказал он.

- Да, - ответил Гундольф, - его копье убило твою лошадь, а его меч принес бы тебе смерть, если бы твой слуга не поторопился тебе на помощь.

- Ты прав, - подтвердил король, - вижу, ты похож на своего отца. Ты мог бы стать мне таким же верным другом и слугой, как он - храбрым противником и врагом!

- Никогда! Я ненавижу тебя! - слетело с губ Гун-дольфа, и взгляд его дико загорелся.

- А я тебе предан, и однажды ты станешь таким для меня, - спокойно сказал Карл.

Когда подошла очередь того высокого мальчика, он стал совершенно бледным и задрожал от подобострастия.

- Трус, - прошептал король и рассерженно отошел.

Теперь Гела должна была отвечать, как ее зовут и откуда она.

- Меня зовут Гела, и прибыла я из поместья Гульбранда, - сказала она, как это и было в действительности. Но краска стыда залила ее щеки, ведь она поступила неправильно, умолчав имя своего отца и избежав прямого ответа. Тут к королю подошел Нот-кер и что-то сообщил ему. Улыбаясь, король Карл вновь обратился к Геле.

- Ты храбрая девочка. Это ты защитила Ноткера от меча вашего языческого жреца? Крепись, мы будем помнить об этом!

В свите короля находился высокий, угрюмый человек. Неприязненным и недовольным было выражение его лица и колючим - взгляд, который он бросил на короля Карла. Гела заметила это. „Этот человек -тайный враг франконского короля", - подумала Гела про себя.

Вскоре после этого королевский лагерь был разобран. Карл возвращался со своими придворными назад в Гаагу. Заложники также сопровождали его. Теперь Гела ближе познакомилась с придворной жизнью, и ее простой, непосредственный ум был поражен всей тщеславной роскошью, царившей вокруг нее. Ее спутники и спутницы не долго оставались вместе. Они были доверены различным франконским дворянам для опеки и присмотра. По желанию Гелы ей позволили остаться у фрау Вальбург и Ноткера, которые теперь занимали при королевском дворе выгодное положение. Саксонский мальчик Гундольф по непосредственному указанию короля тоже был оставлен при дворе.

Они часто встречались с Гелой, беседовали о родине и о Рутберте, которого Гундольф тоже знал. Гундольф полагал, что они, возможно, скоро вернутся домой, так как он знал, что герцог Виттеркинд вновь хочет вести людей своего народа на борьбу против франконцев, и, без всяких сомнений, пути к их освобождению будут найдены. Их не оставят в руках врагов.

Кроме него, Гела нашла еще одного друга. Это был Бальдвиг, сын умершего священника. Этот священник был братом Ноткера. После его смерти его жена совершала службу одна с помощью мальчика. Бальдвиг был самым прилежным и способным учеником в школе, которую Карл Великий организовал при своем дворе и в которой учились как дети прислуги, так и дети высокопоставленных чиновников и графов. Учитель Алкуин все время хвалил Бальдвига. Из-за этого он стал предметом насмешек и зависти своих одноклассников. У Бальдвига было красивое и располагающее к себе лицо, умные, приветливые I лаза. Однако тело его было уродливо и искалечено. Плохое отношение к нему его товарищей по школе сделало его робким и тихим. У него не было друзей. Они часто встречались с Гелой в доме у его дяди Ноткера. Он рассказывал ей о школе, и для Гелы не было ничего желаннее, чем научиться читать и писать. Он помогал ей в этом, и, таким образом, они стали хорошими друзьями и во всем доверяли друг другу. Гела никогда не смеялась и не дразнилась, как другие, над его неловкими движениями, когда слабые ноги не могли легко нести тело. Гела часами сидела около него, рассказывая о своей родине, о матери, о своем народе. Он завороженно слушал и нередко восклицал, сверкая глазами:

- О, Гела, если бы я был старше и сильнее, я отправился бы к людям твоего народа и разъяснил им, как велик и могуществен Спаситель, в Которого они не хотят верить. Они противятся Ему, потому что считают, что Он, якобы, несет их стране смерть и опустошение с помощью армии нашего короля. А я бы рассказал им, как добр и предан Он, и как Он любит бедных, убогих и презираемых! Он возлюбил также и меня - я знаю и чувствую это - тогда как люди презирают меня и насмехаются надо мной.

Однажды Бальдвиг вернулся домой, из школы необычайно радостный. Сам король Карл явился туда, чтобы устроить экзамен. Там присутствовали все те ленивые и высокомерные дети, которые считали, что благодаря своему богатству и знатности, им нет нужды ни учиться, ни работать, и которые показали себя невеждами, с грехом пополам ответив на вопросы, и не решив ни одной задачи. Король очень хвалил Бальдвига и еще нескольких учеников, наградил их хорошими подарками, а ленивых и вялых строго осудил. Особенно повелителю понравился своими ответами и результатами Бальдвиг, и по окончании своего визита в школу он обещал назначить его на очень хорошее место при своем дворе.

- И теперь ты, конечно, не сможешь отправиться к моему народу и нести ему святое Божие Слово? -разочарованно спросила Гела. Бальдвиг некоторое время задумчиво смотрел в пол. Наконец, он решительно ответил:

- Нет, Гела, всю мою жизнь - еще больше, чем королю Карлу, я хотел бы служить Спасителю, Который так верен и так добр ко мне!

Было прекрасное солнечное осеннее утро. При королевском дворе было необычайно тихо. Король Карл на несколько дней отправился на охоту в Арденнские горы. Почти все рыцари и придворные сопровождали его.

В Геле давно зрело желание поближе рассмотреть церковный алтарь, который обычно она могла видеть только издалека. Там был изображен всеблагой Спаситель, Которого Бальдвиг любил так сильно, о Котором он часто рассказывал ей как о своем единственном друге и Которому все больше отдавалось ее сердце, по-детски преданное своей вере. Когда-то о Нем рассказывала мать, и она сама молилась Ему, исполненная веры, зная, однако, о Его странствии на земле, Его святом слове, Его победной власти над смертью и о Его воскресении лишь самую малость -только то, что могла вспомнить из разговоров с рано умершей матерью. В разговоре с ней Бальдвиг часто рисовал образ Спасителя, исполненного жизни и душевного сияния. Она охотно приходила на богослужения франконцев, но всегда стояла там молча и робко в самом углу церкви, рядом с дверью, потому что жена Ноткера, с которой она приходила в церковь, не очень охотно отпускала ее вперед.

Однако Бальдвиг пообещал Геле провести ее сегодня вглубь церкви, чтобы она, пока никого не было рядом, спокойно, без помех, в непосредственной близости могла рассмотреть красивый алтарь. Бальдвиг взял ключи от церкви, которые дала ему на сохранение мать, и теперь они оба поднимались вверх по широким каменным ступеням, ведущим к главной двери дьякона, где жил Бальдвиг со своей матерью и дедом, как вдруг послышался голос матери. Она звала сына. Бальдвиг торопливо отпер церковную дверь и прошептал Геле:

- Иди одна, Гела, ты можешь спокойно оставаться в церкви, пока не рассмотришь все, а мне нужно бежать домой, наверняка матушка приготовила мне работу.

Затем так быстро, как только мог, он заковылял вниз по ступенькам к маленькому дому.

Гела последовала его указанию. С замирающим сердцем шла она по сумрачной галерее с высокими потолками. Царившая здесь тишина наполняла ее сердце тревогой, и она охотно вернулась бы обратно, если бы не страстное желание увидеть чудесное изображение на алтаре. Так, медленным шагом она поднялась вверх на три ступеньки, которые отделяли хор от нефа церкви, и взошла на алтарь. Вдруг позади себя она услышала какой-то шум и быстро спряталась за алтарем. Осторожно она выглянула наружу. Внутрь вошли два человека. Один из них был высокого роста, рыцарь - она узнала в нем того, с угрюмым взглядом, которого видела на днях во время приема у короля Карла. Другой был ей незнаком.

Гела очень боялась, что эти люди увидят ее здесь, у алтаря; она пригнулась еще ниже и едва дышала. Двое мужчин медленно приближались. Теперь они стояли прямо перед храмом, и Гела могла разобрать их тихий разговор.

- Здесь мы в безопасности, и никто нам не помешает, - прошептал один, - во всем городе не найдется такого тихого и уединенного уголка, как в этой церкви.

- Однако дверь была открыта. Значит, здесь вполне может кто-нибудь оказаться и подслушать нас, -задумчиво сказал другой.

- Пусть подглядывают за нами из-за колонн и из боковых входов, но скамейки-то пустые! Да и кто может прийти сюда средь бела дня! А дверь, видимо, открыта целый день.

Еще какое-то время Гела слышала шаги обоих мужчин. Может, ей покинуть свое убежище и незаметно прокрасться к выходу? Только-только она решилась на это, как мужчины снова вошли на клирос. Гела догадывалась, что они замышляют что-то недоброе, и еще ниже присела на корточки.

- Теперь выслушай мой план, - тихо начал один из них. - Я специально вернулся домой под тем предлогом, чтобы поговорить с тобой об этом. Ты можешь поехать со мной, я тебе покажу темное, узкое лесное ущелье, куда я заманю его на охоте. Там ты спрячешься и будешь ожидать благоприятного момента. Ты не промахнешься, я ведь знаю, что ты отличный стрелок.

- От меня он никуда не денется. Как только его коснется хотя бы кончик моей стрелы, считай, что он мертв. Моя стрела отравлена, и одной маленькой ранки будет достаточно...

Гела содрогнулась, когда осознала смысл этих слов. Совершенно очевидно, эти мужчины хотели посягнуть на жизнь короля Карла! И Богу было угодно, чтобы она именно теперь оказалась тут и смогла узнать о гнусном заговоре!

- Но что, если король не поскачет в ущелье? -спросил один из мужчин.

- Предоставь мне позаботиться об этом. Но если, действительно, что-нибудь не получится, ты своевременно получишь известие. Это случится по дороге домой, или когда он будет купаться в источнике. В этом случае мы разделим награду, которую обещал длиннобородый. Моя месть настигнет его, будь уверен! Ну, иди, готовься, а я должен скакать обратно!

Гела была настолько взволнована, что едва разобрала последние слова. Она все еще прижималась к холодному каменному полу позади алтаря и едва осмеливалась дышать, - вдруг ее увидят!

Наконец, оба мужчины покинули церковь, и Гела услышала, как они спускаются по наружной лестнице. Тут она возвела руки для короткой молитвы.

- О, Ты спас меня, верный, добрый Господь! Благодарю Тебя, благодарю Тебя! - шептала она, глядя через высокое сводчатое окно на солнечное небо. Если бы двое мужчин обнаружили ее и поняли, что она знает об их страшном плане, то, совершенно очевидно, это означало бы для нее смерть! Но теперь она не должна медлить ни минуты! Возможно, еще не слишком поздно и план удастся расстроить! Она побежала через зал к входной двери - и к своему ужасу обнаружила, что дверь была заперта. Один из мужчин, должно быть, закрыл ее снаружи на задвижку.

Что же теперь? Казалось, целую вечность простояла Гела у церковной двери, прислушиваясь. Она услышала с улицы топот копыт и поняла, что это были те двое, отправлявшиеся на свое дьявольское дело. Как хорошо, что она осталась незамеченной! Она подождала еще несколько минут. Тут она услышала, что кто-то поднимается по лестнице, и по шагам узнала Бальдвига. Дверь открылась.

- О, Гела, ты, должно быть, долго ждала! - воскликнул Бадьдвиг, - я был у Ноткера и узнал от него, что ты еще не вернулась домой. Но что случилось с тобой? Ты выглядишь такой бледной! Вся дрожишь! Уж не больна ли ты?

Гела торопливо покачала головой. Потом в нескольких словах она пересказала все только что услышанное. Ужас охватил и Бальдвига.

- Это был Герибольд, злой граф. Он сердится на короля и ненавидит его за то, что он не отдал ему во владение красивую местность на Мозоле. А другой, которому он поручил это, один из егерей, которому я никогда не доверял. Мы должны немедленно послать королю весть! Не страдай Ноткер от подагры, от тотчас бы доскакал до него на лошади... Было бы у меня достаточно силы, чтобы запрячь коня, я бы и сам отвез известие королю!

- Ты сможешь найти дорогу туда, Бальдвиг? -изумленно спросила Гела.

- Я знаю ту дорогу. Когда два года назад король ездил туда охотиться, мой дядя брал меня с собой на своей лошади. Недалеко от места, где стоит охотничья палатка императора, жила в лесу одна старая женщина, которая с помощью целебных трав и мазей уже много людей исцелила от недугов; к ней и возил меня дядя, чтобы она попыталась своим искусством укрепить мое тело. Все время, пока король охотился, я находился в хижине этой знахарки. Она сразу сказала, что мне помочь нельзя. Так оно и случилось. Но она была приветлива и добра со мной, и то, чего она не могла сделать с моим телом, она сделала с моей душой. До того, как я пришел к ней, я был упрямый, неблагодарный мальчишка, роптавший на Бога, потому что Он сделал меня таким убогим, и я ненавидел людей, потому что они меня презирали и насмехались надо мной. Умная женщина заметила это и долго говорила и молилась со мной, и вот я стал другим. А дорогу туда я знаю так же хорошо, как если бы побывал там вчера. Но что это я стою здесь и болтаю!..

- И ты знаешь, что это то самое место, где теперь находится король?

- Да, я слышал, как, говоря об утренней охоте, называли именно это место. А теперь, Гела, идем быстрее! Поспешим же к Ноткеру, он посоветует, что нам делать!

Ноткер побелел от ужаса и негодования, когда Гела и Бальдвиг сообщили ему услышанное. Проклятая подагра приковала его теперь к постели! Он не мог даже сесть на коня. Бальдвиг сказал ему, что он знает дорогу и смог бы королю отвезти известие, если бы ему самому ничто не помешало.

- Нет, ты не сможешь сделать это! Ты не сумеешь управлять лошадью, тем более, что надо торопиться. Но что теперь делать? Как мы можем помочь? Из гех немногих людей короля, оставшихся здесь, я не знаю никого, кому бы я рискнул доверить это сообщение.

- О, я знаю, что делать! Гундольф поскачет туда, -взволнованно воскликнула Г ела.

- Гундольф? Саксонский мальчик? Но он же не знает ни дороги, ни тропы. И он ненавидит короля. Как же ему можно доверить такое известие?

В тот же миг открылась дверь, и вошел Гундольф.

- Я слышал свое имя, Гела. Ты звала меня?

- Нет, Гундольф, никто не звал тебя, мы только говорили о тебе, - ответил Ноткер. - Ты, пожалуй, шел прямо к нам?

Гундольф, несколько удивленный, переводил взгляд с одного на другого. От него не ускользнуло, что случилось какое-то важное событие, которое эти трое только что обсуждали. Возможно, речь шла о нем?

Тут к нему подошел Бальдвиг.

- Гундольф, я знаю, что ты не любишь короля, что ты его ненавидишь, потому что он притесняет твой народ?

- Разве я когда-нибудь делал из этого тайну? -угрюмо ответил Гундольф. - Я никогда не льстил ему и не понимаю, почему других он отправил к своим вассалам, а меня удержал здесь, при своем дворе.

- Ну, Гундольф, ты откровенный и честный малый! Будь ты мужчиной, ты бы, конечно, сразился с нашим королем не на жизнь, а на смерть, - но в открытом бою.

- Да, я бы так и сделал, и это мое самое заветное желание!

- Но если бы его жизни угрожала рука убийцы, притаившегося за углом, разве бы ты не спас его и не помог бы ему, имея возможность сделать это?

- Конечно! Король Карл - враг моего народа. Но он - честный, храбрый воин, и если бы подлые убийцы угрожали ему, я бы защищал его жизнь, как свою собственную, будь то в моей власти. Но почему ты спрашиваешь меня об этом, и что вы говорили обо мне?

- Ты должен знать это, Гундольф! Трусливые тайные убийцы угрожают королю Карлу - Гела подслушала разговор. И если король не будет вовремя предупрежден, то он погиб. Я хотел бы отвезти ему это сообщение. Дорогу я знаю хорошо, но ты видишь, я не могу ездить верхом и управлять лошадью!

- Так я сделаю это за тебя! Дай мне лошадь - о, как часто перелетал я через горы и равнины! Да, дай мне коня, я поскачу, ты сядешь ко мне, укажешь мне дорогу, и я понесу тебя прямо к королю. Ты сможешь сообщить свою весть, а потом я отвезу тебя домой, -горячо воскликнул Гундольф.

Бальдвиг сжал его руку.

- Именно таким я и считал тебя, Гундольф. Ну, а теперь поехали!

Ноткер нерешительно посмотрел на них обоих.

- Да, все это хорошо, но король приказал мне, чтобы я следил за Гундольфом и не отпускал от себя ни на шаг, - возразил он.

Гундольф покраснел и сердито сказал:

- Разве я не сказал, что хочу привезти Бальдвига прямо к королю Карлу? Я ведь тоже не могу бросить его на произвол судьбы и останусь при нем. И хотя я еще молод, вы должны верить моему слову!

- Вот увидите, Гундольф поможет, и все будет улажено, - радостно воскликнула Гела. Тут и у Ноткера исчезли последние сомнения. Единственная трудность заключалась в том, что Бальдвигу нужно получить разрешение матери на эту поездку, не открывая ей причины. Но, как только он сказал ей, что делает это с разрешения и по воле Ноткера, она его отпустила.

И тут же оба мальчика отправились в путь, в Арденнские горы. Глаза Гундольфа блестели, а щеки покраснели от радости, когда он снова мчался на спине быстрого коня через коричневую степь и темный лес, как когда-то дома. Твердой уверенной рукой правил он поводом, не обращая внимания на препятствия. Бальдвиг часто закрывал глаза, потому что от этой быстрой скачки у него кружилась голова. Но он ничего не упускал из виду, потому что знал, ради чего делает все это. Когда наступил вечер, они вынуждены были сделать привал. Гундольф привязал лошадь к дереву, почистил ее и напоил из ближнего источника. Затем они вместе съели прихваченную из дома еду и расположились на мягком лесном мху. Когда наступил день, они продолжили свой путь. Приехав к знахарке, которая сердечно встретила их, они узнали, что охотничья стоянка Карла находится в непосредственной близости от ее дома. Бальдвиг пешком отправился на поиски короля, а Гундольф вернулся в хижину, поскольку не был склонен идти вместе с ним. Знахарка, приветливая старушка, вскоре узнала от него, что это не франконец, а саксонский мальчик. В ее словах чувствовалось такое материнское участие, что у угрюмого Гундольфа на сердце стало теплее, и он терпеливо ожидал своего спутника, который долго не возвращался. Наконец, он услышал на улице шаги. Вот появился рыцарь короля, который по приказу Карла искал Гундольфа, чтобы привезти его к охотничьей стоянке.

Мальчик невольно повиновался. Он думал, пусть будет так, раз Карл снова захотел убедиться в его твердости. Когда он в сопровождении рыцаря вошел в охотничью палатку короля, то увидел, что там собрались, окружив стул короля, множество рыцарей и знати.

- Входи, Гундольф! - приказал король Карл, протягивая ему руку. - Я велел позвать тебя сюда, чтобы открыто, от имени всех этих людей, выразить тебе мою благодарность. Этим известием, которое вовремя дошло до нас, вы спасли мне жизнь. Мы тотчас же провели разведку: доказательства найдены, а виновники схвачены. Увидев, что их заговор раскрыт, они признались в своем коварном замысле. Я никогда не забуду того, что сделали для меня ты, мой верный Бальдвиг, и твоя подружка из саксонской земли! И вы убедитесь, что я не бросаю слов на ветер. Сегодня ночью пришло донесение, что племена вашего народа опять восстали против меня под началом герцога Виттеркинда, который снова повсеместно разжигает старую вражду. Суровое наказание приготовил я вашим отцам, ведь в моих руках заложники, - воскликнул он, сверкая глазами, - и воистину, я не пощадил бы никого, если бы этот час круто не изменил вашу судьбу. Отныне ни один волос не упадет с вашей головы. Ты и Гела добились этого для вас всех!

Из-за предстоящего нового военного похода против саксонцев Карл решил посвятить охоте всего один день, а потом сразу же отправиться ко вновь собранному войску. На плоской вершине горы, откуда просматривалась вся местность, где проходила охота, стояли Бальдвиг и Гундольф. На следующий день они должны были вместе со свитой короля отправиться в обратный путь. Взгляд Гундольфа был устремлен поверх темных вершин лесистых гор в голубую, затянутую дымкой бесконечность. Там, на востоке, по другую сторону широкой блестящей серебряной ленты, которой протянулся через цветущую местность гордый Рейн, где возвышались горы, была расположена Вестфалия, родина Гундольфа. Горячее желание проснулось в мальчике, тоска по родине охватила его со всей силой. И было еще что-то другое, от чего мальчика потянуло домой. Разве король не сказал, что саксонцы снова восстали? Там, позади горного хребта, боролись в последней отчаянной попытке сохранить свою свободу его соплеменники, а он, способный владеть оружием так же хорошо, как Рутберт, о котором Гела рассказывала ему, он должен был без дела отсиживаться во вражеском стане.

Бальдвиг посмотрел на своего молчаливого спутника, и его острый взгляд сразу же определил, какие мысли его волновали.

Внезапно Гундольф повернулся к нему.

- Бальдвиг, я не могу больше оставаться здесь, мне нужно домой! Я не могу по-другому, я буду помогать в борьбе, находиться рядом со своими, я уже многое могу. Ты не выдашь меня, и если бы ты согласился помочь мне, то прежде, чем ты доберешься до свиты короля, я был бы уже на быстром коне далеко, на дороге к дому. Мне очень жаль, что я бросаю тебя так, на произвол судьбы, но ты как-нибудь найдешь стоянку франконского короля. Будь здоров и привет Геле!

Не дожидаясь ответа, он поспешил к жилищу знахарки, где все еще стояла лошадь. Бальдвиг быстро, как только мог, последовал за ним. Так как Гундольф должен был еще раз проехать по этой дороге, то он надеялся встретить его снова и уговорить вернуться обратно. И, действительно, прошло совсем немного времени, как Гундольф появился вновь. Наспех оседлав лошадь, он Хотел проскочить мимо него, но все же немного придержал животное и крикнул:

Не сердись, что я забираю себе лошадь, по-другому нельзя. А тебя все равно найдут и возьмут с собой!

- Стой, Гундольф! Прошу тебя, остановись! - умолял Бальдвиг. Но всадник не слышал. Однако в это самое мгновение из близлежащего густого кустарника выскочил разъяренный стрелой кабан. Гундольф, не думая о Бальдвиге, весь отдавшись мысли о побеге, изо всех сил погнал лошадь. Но животное понесло, встало на дыбы, заплясало на задних ногах и внезапным диким толчком сбросило своего наездника, напрасно пытавшегося удержать власть над своим конем. Гундольф хотел подняться, но тут увидел прямо над своей головой дикого кабана с острыми, сверкающими в мокрой пасти, клыками. Он почувствовал боль в плече, и какая-то темная фигура упала на него. Затем он потерял сознание.

Когда он снова пришел в себя, он увидел, что окружен несколькими охотниками. Возле него на земле лежал убитый кабан, страшный даже в мертвом виде. Неподалеку, в траве, распласталась неподвижная фигура.

- Бальдвиг! - Красивое бледное лицо было забрызгано кровью, глаза закрыты. Гундольф испуганно посмотрел на людей.

- Он закрыл тебя своим телом, и тогда кабан набросился на него, - сказал один из охотников. - На счастье, мы подоспели вовремя, чтобы спасти ему жизнь.

О, какими мучительными были эти слова для молодого саксонца! Он хотел подло и вероломно бросить Бальдвига на верную смерть. А тот спас его, жертвуя собственной жизнью. Настоящий друг!

Бальдвиг был перенесен в хижину лесной знахарки. Она и Гундольф принялись ухаживать за ним. Трогательно было смотреть, как спокойно и терпеливо лечился больной и как радостно заблестели его глаза, когда они встретились, наконец, с глазами Гундольфа, как будто он хотел сказать: „Слава Богу, ты спасен!"

Гундольф был совершенно подавлен. Он неустанно ухаживал за раненым и тихо слушал, как тот рассказывал ему о великом Боге, о Творце и Повелителе всего сущего и Его сыне, Иисусе Христе, Спасителе мира.

Но еще больше, чем слова больного, действовал на него пример. Пожалуй, труднее всего ему было подавить горячее желание, тянувшее его домой. Но теперь он ни за какие сокровища не смог бы бросить Бальдвига, даже если бы был освобожден из-под охраны. К его великой радости, Бальдвиг постепенно выздоравливал, благодаря его заботливому уходу и стараниям знахарки.

Штормовой ветер гудел в темных верхушках соснового леса над высокими, голыми пиками гор, в узких ущельях скал саксонской земли. И так же стремительно через хижины и сердца храбрых людей неслась буря восстания. Ужасным был гнев, вызванный во всех саксонских землях жестоким, кровавым правлением. Вновь появился Виттеркинд. Пылкими словами призывал он свой народ к повсеместной борьбе, и |де бы герцог не появлялся, тут же, оставляя дом и двор, жену и детей, к нему примыкали мужчины и шли за ним в поход мести против франконских угнетателей. Повсюду вспыхивало пламя восстания. Не осталось ни одного края, жители которого не приняли бы участие в освободительной борьбе!

Было около полудня, когда молодой человек на быстром коне приблизился к дому Гульбранда. Въехав во двор, он быстро спрыгнул на землю, привязал коня к воротам и прошел наверх, в холл жилого дома. На ступеньках ему встретилась молоденькая служанка.

- Где Гела? - спросил он торопливо.

Девочка непонимающе посмотрела на него. Тогда он быстро прошел мимо нее и остановился в холле прямо перед фрау Ангой.

- Где Гела? - повторил он после краткого приветствия.

- Гела? - хозяйка дома побледнела. - Она больше не живет здесь, - нерешительно ответила она.

- Где же она? - спросил он нетерпеливо.

- Мне очень жаль, что приходится говорить тебе об этом, Рутберт, - печально сказала фрау Анга и тут же быстро закончила:

- Франконские воины напали на нас ночью - они забрали Гелу с собой.

- Это ложь! - воскликнул Рутберт, полный гнева и ожесточения, - знайте: мне рассказали, когда я вернулся с герцогом из Дании, что вы подсунули Гелу заложницей вместо вашей собственной дочери!

- Рутберт, франконцы сами перепутали, они подумали, что ребенок, которого они хотели взять заложником, - наш и схватили Гелу.

- Почему же вы не сказали им, что это не ваш ребенок?

- Гульбранд доказывал им это, но они не поверили ему; они подумали, что он говорит так, чтобы не отдать Гелу. Но, Рутберт, не печалься о своей сестре слишком сильно и не скорби так. Говорят, что король Карл доброжелательно настроен к заложникам и обходится с ними очень мягко. Иди, отдохни! Ты, конечно, устал от долгой скачки и должен поесть и чего-нибудь выпить.

Рутберт нерешительно смотрел на нее, в то время как она заторопилась приготовить ему что-нибудь перекусить.

Тут вошла Гильтруда. Она ничего не знала о приезде Рутберта. Когда она неожиданно увидела его, то испугалась и побледнела. Но потом быстро подошла к нему, робко поздоровалась и тихо сказала:

- О, Рутберт, ты приехал навестить Гелу! Мы очень несправедливо поступили с ней, и у меня очень тяжело на сердце, потому что все это случилось из-за меня.

- Оставь, Гильтруда! - возразил он. - Вы не виноваты: ни ты, ни твои родители. Так, наверное, получилось, что франконец ошибся.

- Вовсе нет, Рутберт, виноваты в этом мы. Не спрячь меня родители и не выведи Гелу к франконцам, те забрали бы с собой и меня. Я все время думаю о Геле, о том, что она находится у франконцев вместо меня. Ночами я вспоминаю ее, и мне кажется, что я никогда не успокоюсь, пока она не простит меня.

Рутберт слушал ее смущенно. Вошла фрау Анга и предложила ему поесть. Положив руку на плечо юноши, она пригласила его к столу. Тут им овладел сильный гнев. Он сбросил ее руку, отступил к выходу и крикнул:

- Ваши слова - ложь, ложь! Гильтруда сказала мне правду! Вы сознательно предали мою сестру и отдали ее в руки нашего врага!

Выбежав на улицу, он вскочил на лошадь и поскакал прочь.

Возле Детмольда разгорелась горячая и яростная битва между саксонцами и франконцами. Долгое время никто не мог взять верх и, когда наступила ночь, ни франконцы, ни саксонцы не похвалились бы победой.

Позднее, возле Хаазе, разразилось второе сражение; после долгих кровавых стычек победа перешла на сторону франконцев. Несмотря на отчаянное решительное сопротивление, саксонцы были побеждены, и их государство было окончательно уничтожено.

Быстрый молодой всадник скакал оттуда по направлению к Блахфельду. Вдруг он увидел, как один саксонский воин, окруженный несколькими франконцами, вырвался из кольца и помчался прочь. В то же мгновение конь саксонца, пораженный стрелой, свалился на землю и всадник оказался под ним. Рутберт мигом оказался возле саксонца, чтобы помочь ему. Но едва юноша бросил взгляд на благодарно поднятое к нему лицо, его охватила неукротимая ярость: перед ним лежал Гульбранд.

- О, Рутберт, не бросай меня на произвол судьбы! Не дай мне попасть им в руки! - беспомощно прошептал Гульбранд.

- Все это так! Но ты бесчестно отдал им мою сестру! - ответил Рутберт и поскакал прочь. Оглянувшись назад, он заметил, как несколько франконцев вновь окружили Гульдбранда и вытащили его из-под скакуна.

Последние остатки саксонского войска собрались поздней ночью в темном лесу вокруг своего герцога Виттеркинда. В пылу сражения Рутберт был сначала оттеснен от герцога, но затем встретил его вновь, истекающего кровью в борьбе с превосходящими силами противника. Храбро и мужественно рванулся он к нему на помощь, и оба бросились навстречу опасности и смерти.

Молча и печально расположились воины прямо на земле вокруг слабо горящего костра. Рутберт смотрел на гаснувшие угли и прислушивался к ветру, с воем прорывавшемуся сквозь темные ветви на верхушках деревьев. Может, это раздавались стоны и плач погибших, вздохи мертвых? Не нес ли он мольбы, полные страха? Ему вспомнился крик о помощи Гульбранда.

Очень недолго радость от удовлетворенного чувства мести заполняла его сознание. Вечером он услышал, как его спутники, и особенно Виттеркинд, горевали о судьбе честного, храброго Гульбранда, не подозревая, какие угрызения совести испытывал при этом Рутберт. Он от всего сердца раскаивался в своем поступке. И когда позднее несколько воинов рассказали, что якобы они издалека видели, как один саксонский воин был поблизости от Гульбранда и не пришел на помощь свалившемуся, он покраснел от стыда и раскаяния. Он мог бы не совершать этот поступок! Мог бы оказать Гульбранду помощь!

Потом он слышал, как воин рассказывал, что король Карл уже грозил казнить всех пленных саксонцев. А он, Рутберт, виновен в смерти Гульбранда, человека, которого все уважали! Он уже не мог слышать похвалу герцога и воинов. Воины говорили, что он так отважно пришел герцогу на помощь. Внезапно, побуждаемый горячим раскаянием, он бросился в ноги герцогу и признался, что виновен в несчастье, постигшем Гульбранда. Все посмотрели на него, и по сердитому взгляду Виттеркинда и его спутников он почувствовал, что они осуждали его за жестокосердие.

А среди франконцев царили радость и ликованье по поводу одержанной победы. Но король сказал себе, что они вряд ли смогут долго наслаждаться плодами победы, пока Виттеркинд остается его врагом. Как только он начнет выводить свою армию из Саксонской земли, Виттеркинд тут же будет подбивать саксонцев на новое восстание. Поэтому Карл расположил укрепленный лагерь вблизи Везера. Там он намеревался пробыть до тех пор, пока сопротивление саксонцев не будет подавлено полностью. Здесь он держал и двор, поскольку это позволяло его придворным являться к нему в Пфалце-на-Аахене. Гела и Гундольф тоже находились в лагере. Туда же были приведены и саксонские пленники. Полагали, что король уготовил им такую же участь, как однажды их соплеменникам в Рердене. Карл приказал привести их к нему, и когда король услышал имя Гульбранда, он приветливо посмотрел на угрюмого бледного мужчину, стоявшего перед ним связанным. Затем он приказал зорко следить за пленниками, однако от оков их освободили и обращались с ними мягко.

После того, как пленники были уведены, король приказал позвать Гелу и Гундольфа.

- Вы спасли мне жизнь, - сказал он им, - и пленные обязаны своей жизнью этому вашему поступку. А тебя, Гела, ждет особая радость.

Тут по знаку короля Карла ввели Гульбранда. Карл думал, что Гульбранд и Гела, обезумев от радости неожиданного свидания, бросятся в объятия друг другу. Однако этого не случилось. Гульбранд весь содрогнулся от внезапного испуга и опустил взгляд. Когда Гела узнала его, она только потрясенно и неотрывно смотрела на бледного, измученного саксонского воина.

- Ну, Гела, ты что, не узнаешь своего отца?.. А ты, Гульбранд, не хочешь заключить в объятия свою дочь? - изумленно спросил король Карл.

Тут Гела подошла к Гульбранду и протянула ему навстречу обе руки. Но он не принял их, а только упавшим голосом сказал королю:

- Я не могу дотронуться до руки этого ребенка,

пока не будет искуплена несправедливость, которую я совершил по отношению с ней. Выслушай, о король, это не моя дочь, это моя приемная дочь, дочь моего друга, Хартбольда, которая была отдана мне под опеку. А когда пришли твои посланцы взять мою дочь в заложницы, я вместо нее отдал Гелу.

Король Карл исполнился гневом.

- Действительно, ты поступил подло и не должен оставаться безнаказанным. Тебе не будет того помилования, которое я даровал твоим товарищам благодаря этим двоим! - громко сказал он, сверкая глазами и показывая на Гундольфа и Гелу.

Тут Гела бросилась к его ногам.

- О, не гневайся, не гневайся! Ведь я тоже виновата в этом, поступив таким образом ради моей подруги, Гильтруды. Ведь мне было не так тяжко и горько пойти с твоими людьми, и я даже рада, что оказалась здесь!

- Ты можешь вернуться домой на родину, Гела, как только пожелаешь, - благосклонно ответил король. -Я не сержусь на тебя, ты поступила благородно! Но дочь этого человека должна быть приведена ко мне, а сам он должен получить по заслугам за свое предательство.

- О, король, ты всегда был добр ко мне, так выслушай меня теперь, я тебя умоляю. Разве ты не сказал мне только что, что я могу просить тебя о чем угодно? Выполнишь ли ты мое желание, если это в твоей власти и не принесет никакого вреда твоему народу? -сказала Гела, протянув к нему руки. - Видишь, я прошу теперь: оставь меня здесь вместо Гильтруды и прости Гульбранду подмену. Разве ты не видишь, он едва держится на ногах и истекает кровью, он был ранен в сражении. О, позволь мне остаться здесь и ухаживать за ним, как будто он мой отец, а я его дочь!

Сильно взволнованный, Карл внимательно посмотрел на нее. Затем ласково поднял ее. - Я не нарушу своего слова, данного тебе, пусть будет, как ты сказала!

- Благодарю! - ответила Гела, ликуя всем сердцем. Затем она радостно подошла к Гульбранду. Тот стоял, шатаясь, и давно рухнул бы на землю, если бы привезший его франконский воин не поддерживал его.

- У него в боку глубокая рана от копья, которая вновь открылась и кровоточит. Поэтому он так слаб, -пояснил его страж.

- Так отнеси его на место и позаботься о нем! А ты, Гела, пусть будет все так, как ты пожелала! - решил король.

С беспредельной заботой ухаживала Гела за тяжелой раной смертельно больного Гульбранда. Непрерывно находился возле него и Гундольф, который сменял ее, дежуря по ночам, и делал все то, на что у Гелы не доставало сил. Он уже набрался опыта в этом деле у постели Бальдвига, теперь совсем оправившегося от своей раны. Обоих мальчиков связала сердечная дружба. Сильный, пылкий Гундольф во многом позволял командовать собою и слушался тихого, серьезного Бальдвига, так благородно рисковавшего ради него своей жизнью.

- Почему ты сделал это? Почему ты хотел умереть за меня, когда я подло и предательски бросил тебя на произвол судьбы? - спросил Гундольф.

- Я не мог по-другому, и ты сделал бы так, если бы был слугой Христовым, каким хотел бы быть я, -таков был ответ Бальдвига.

Еще долго метался Гульбранд в лихорадочном жару. А когда ему становилось лучше. Гела часто садилась возле его постели и своим чистым нежным голосом напевала ему какую-нибудь из песен, которые она выучила в певческой школе при дворе короля Карла, куда ее приняли. Это оказывало чудесное целебное и успокаивак/щее воздействие на сурового воина. Он умиротворенно слушал, а когда она заканчивала свою песню, он снова и снова просил ее спеть. Г ела объясняла ему смысл слов, и как-то само собой выходило, что она рассказывала ему о великом Боге на небесах и Его Сыне Иисусе Христе, Спасителе мира. Поначалу он не отвечал ей на это, и молча, неподвижно глядел прямо перед собой; затем он стал, задавая много вопросов, интересоваться тем, что занимало его мысли. Но лучше Гелы на эти вопросы ему отвечал Бальдвиг. Он делал это охотно и так искусно, что Гульбранд испытывал истинную радость, когда тот разговаривал с ним, и те часы, когда приходил Бальдвиг, пролетали для него незаметно. Тот же зачитывал ему из Библии слово самого Христа, и услышанное глубоко затрагивало сердце Гульбранда. Часто к ним присоединялся и Гундольф; тихонько прислушивался он к словам Бальдвига и иногда вставлял свой вопрос. Особенно Бальдвига радовало то, что оба охотно слушали, когда он проповедовал им Слово о Христе, и он делал это со все возрастающим усердием. Так Бальдвиг начал упражняться в мастерстве, которому он со временем хотел бы посвятить всего себя, без остатка.

Не зная ни отдыха, ни покоя бродил по окрестностям герцог Виттеркинд с небольшим войском, составленным из тех, кто остался ему верен. Многие из его соплеменников вновь покорились Карлу после того, как сражение завершилось так бесславно для саксонцев. Некоторые упрекали Виттеркинда за то, что он начал войну, и совершенно отреклись от своего храброго вожака. Лишь небольшой отряд верных ему людей держался теперь возле него. Оставшиеся без домов и дворов, без родины и пристанища, они находили укрытие в тихих, мрачных ущельях Бергвальда. На пороге стояла зима. В пустынных полях и темных осенних лесах гудел по-зимнему холодный северный ветер, нагоняя дождь и снег.

Холодные и сырые вечерние туманы поднимались из расщелин. Одинокий ястреб кружил над темными верхушками елей. Певчие лесные птицы уже давно улетели в теплые края.

Вдруг что-то хрустнуло в густых зарослях кустарника. Это молодой кабан прокладывал себе дорогу сквозь орешник, поднимаясь по крутому склону. В то же мгновение в темноте кустарника что-то блеснуло, и настигнутый ударом длинного охотничьего копья зверь рухнул, обливаясь кровью. Это был Рутберт. Он склонился над убитым зверем, вытащив из раны копье, и положил его возле себя у дерева. Потом он постоял некоторое время в задумчивости, глядя на темные вершины гор. Выражение его лица было уже не по-юношески беспечным, но озабоченным и суровым.

Так стоял он какое-то время. Вдруг из-за кустарника вышли два других воина постарше и подошли к нему.

- Эге, - воскликнул один из них, глядя на убитого зверя. - Ты уложил кабана, Рутберт. А не кажется ли тебе, что не стоит тащить его вниз? Стол у нас не такой уж богатый!

- Отнесите его вниз, - коротко ответил Рутберт, -я побуду здесь еще немного.

Все вместе мужчины понесли зверя вниз. А Рутберт все еще стоял на своем месте, и, не отрываясь, смотрел ввысь. Наконец, вздохнув, он повернулся и пошел следом за своими товарищами по охоте.

Он не мог больше оставаться спокойным и веселым с тех пор, как из-за его жестокости и мстительности Гульбранд попал в руки франконцев - особенно потому, что он видел, как сожалел о Гульбранде герцог, ведь тот был самым лучшим, самым верным другом Виттеркинда. Он постоянно ломал голову над тем, как, по возможности, скорее исправить последствия своего несправедливого поступка. Пленение Гелы ему тоже не давало покоя. И тут он узнал, что Карл разбил лагерь вблизи Везера и что там находились его пленники и заложники. Тогда ему пришла в голову мысль: а нельзя ли освободить обоих, сделав ночной набег на лагерь? Но он ни с кем не поделился своим планом; он хотел серьезно поразмыслить, действительно ли он выполним. Он думал, как пробраться тайком в лагерь и разведать обстановку, и решил посоветоваться об этом с герцогом прямо сегодня.

Медленно спускался он вниз по склону к тому месту, где густо проросший кустарник скрывал вход в узкое лесное ущелье. Оно вело к маленькому глубокому котловану, заросшему дубом и буком. С одной стороны низины поднималось ввысь облако дыма и сквозь густые ветки виднелись отблески костра. Вокруг него расположились несколько воинов. Кто-то занимался раздуванием костра, кто-то разделывал кабана, чтобы потом зажарить его. Среди друзей на камне сидел герцог Виттеркинд, серьезный, угрюмый и молчаливый, как и все остальные. В молчании прошел ужин; потом, пока костер медленно догорал, мужчины один за другим начали устраиваться на ночлег. Широкая, нависшая стена скалы создавала соответственную крышу. Здесь воины спали прямо на лежанках из мха, которые они приготовили, укрывшись от ночного холода звериными и овечьими шкурами. Уже совсем стемнело, а герцог все еще неподвижно сидел на своем месте. Подперев голову рукой, он угрюмо смотрел прямо перед собой. Горькая морщина пролегла на его лице, когда он увидел, как один из воинов, бросив последний пугливый взгляд на своих засыпающих товарищей, встал, взял оружие и подошел к нему.

- Не гневайся, герцог, но я не могу больше служить у тебя без отдыха и крова, я хочу назад, к своим. И пока другие спят, хочу сказать тебе, что я не желал бы, чтобы ты сердился на меня за то, что вот еще один уходит от тебя.

- Иди, - спокойно сказал Виттеркинд, - я не сержусь на тебя, да и другие скоро последуют за тобой. У меня нет родины, я бесправный, и беспомощный человек, боги обрушили на мой путь несчастье, как же я могу держать тебя? - Еще мгновенье человек нерешительно потоптался перед своим герцогом, затем медленно повернулся и быстро исчез в ночной тьме.

Виттеркинд встал, прошелся взад-вперед, потом остановился, прислонившись к стволу бука и скрестив руки. Да, он не должен был гневаться на этого человека за то, что тот покинул его, ведь уже многие так сделали! Он хотел освободить свой народ и сделать его великим. Всю свою силу, свою жизнь отдал он этому, и вот ему благодарность за это! Когда-то к нему тянулись и возвеличивали как предводителя армии и освободителя, а сейчас, когда удача его оставила, все покинули его. А боги? О, они тоже оставались или неверными, или бездеятельными, иначе они услышали бы его мольбу и послали ему победу. То, чего он с таким трудом добился, было потеряно и потеряно навсегда. Для чего теперь ему жить?

Чья-то рука коснулась его руки. Виттеркинд быстро оглянулся, он подумал, что еще какой-нибудь воин захотел попрощаться с ним. С удивлением он увидел Рутберта.

- Что ты хочешь, Рутберт, почему не отдыхаешь? -хмуро спросил он.

- Я хотел поговорить с тобой, герцог, так, чтобы не услышали другие...

- Отлично! Должно быть, ты тоже хочешь удрать, как сделал это только что один из воинов?

- Удрать от тебя? О, герцог, разве я не люблю тебя, как отца? И куда мне идти? Моя родина там, где ты! - возразил Рутберт.

- Что же ты хочешь от меня?

- Герцог, я не могу найти ни покоя, ни утешения, потому что постоянно упрекаю себя за то, что по моей вине попал в руки врага один из тех, кто был тебе верен . Так же я думаю о моей сестре, которая находится там, внизу, во франконском лагере. Нас, конечно, мало, но, пожалуй, мы могли бы освободить их, если бы знали, где содержатся заложники.

- Думаешь освободить их, напав на лагерь? -спросил герцог, изумленно посмотрев на мальчика, стоявшего перед ним со сверкающим взором. - Нет, нет, тогда мы все окончательно попадем в их руки. Наше войско слишком малочисленно.

- Разве тебе не случалось, герцог, совершать великие подвиги лишь с горсткой храбрецов? Я отправлюсь на ту сторону в разведку, подкрадусь к их лагерю и узнаю, где содержатся пленники и заложники и как мы сможем лучше всего к ним подобраться!

Герцог задумчиво смотрел на угасающее пламя костра, отражавшееся в его глазах. Он хотел было ответить, но потом снова напряженно задумался, вглядываясь в тихо мерцающие угли. Рутберт нетерпеливо смотрел на него. Виттеркинд все еще молчал. Сквозь рваные клочья облаков на его лицо падал свет луны.

Вдруг из-за темных деревьев налетел порыв ветра и раздул тлеющие угли в высокое пламя. Решительная морщина пролегла по лицу герцога, он резко выпрямился, и его сильная рука обхватила рукоятку меча.

- Рутберт, да будет так, как ты говоришь! Твой слова пробуждают во мне решимость! Но ты пойдешь в лагерь на разведку не один, я пойду с тобой. Мы снова наденем те одежды, которые уже однажды носили, когда убегали от франконцев. Так мы сможем в сумерках пробраться к лагерю, неузнанные франконцами, даже если они нас заметят. Тогда я смогу решить, возможен ли ночной набег и будет ли он нам полезен. И если мы предпримем его и он удастся, наши люди вновь обретут мужество, и все может измениться. Посмотри на разгоревшийся костер. Это знак для меня: он выглядел совсем умирающим, угасающим, как звезда нашей удачи, и, казалось, невозможно его восстановить, вновь раздуть, но вот сила ветра вновь оживила его. Вот так же наша удача возродится и засияет из обломков и пепла, если удастся дело, с которым ты пришел ко мне!

- Сделаем это прямо сейчас? Нам следует переодеваться уже теперь? - нетерпеливо спросил Рутберт.

- Не сегодня, - решил герцог. - Пройдет половина ночи, пока мы доберемся до лагеря. Мы отправимся завтра утром, чтобы быть там еще до наступления темноты. Но никому не говори об этом. Сначала я сам хочу все это основательно обдумать, а утром поделюсь планом и с другими. А теперь иди отдыхай, набирайся силы к завтрашней ночи, которая будет достаточно трудной и опасной.

Рутберт повиновался и выбрал под скалой место возле своего товарища. Но он не мог уснуть, - слишком велико было его волнение. Он лежал с открытыми глазами, с ясной головой и напряженно думал об осуществлении задуманного плана.

Не спал и герцог. Он по-прежнему сидел на камне, неподвижно и молча глядя во тьму. Столько лет молился он богам своего народа, чтобы они благословили его на борьбу, которую он вел против франконцев. Он приносил богам жертву, чтобы они услышали его. Веря в их помощь, он все еще вел борьбу с могущественным врагом и терпел все большие поражения. Все его удары, все его попытки были отбиты, как будто уничтожены и разметаны в пух и прах всемогущей небесной рукой. Теперь, наконец, он мог сказать себе: „Мои боги бессильны! Я молился им - они меня не услышали; я боролся за них - они не помогли мне; я верил им - они бросили меня; я полагался на них - они же оказались призраками и тенями!"

Тогда он доверился людям, возложив надежду на знать и дворян своего народа, поверил их слову, рассчитывал на их верность. Они были с ним, пока он обладал силой, и удача сопутствовала ему. Но теперь, когда он стал беспомощным беглецом, они бросили его и отреклись от него. О, каким одиноким и жалким был он, мужественный воин с сильным, смелым сердцем! Как тосковал он, что не может прибегнуть к неведомой силе, которая с высоты небес правила всемогущей рукой человеческими судьбами на земле! Как тосковал он по любви, которая никогда не остывает, по верности, которая никогда не колеблется! Но где он сможет найти их? У этого христианского Бога, таинственного, незнакомого, против которого он безуспешно сражался, Который все время отбрасывал его назад и, наконец, опрокинул на землю, как только он поднял на Него руку? Так неужели же он должен приблизиться к Нему, смиренно преклониться перед Ним, служить Ему, склонив колени, вместо того, чтобы сражаться против Него? А затем покоиться под всепобеждающей рукой этого Бога и способствовать расцвету счастья своего народа и новому его возрождению из обломков и развалин? В сердце гордого саксонца шла тяжелая борьба. Неужели он должен незнакомому Богу, о Котором говорят, что Он там, наверху, восседает на троне в вечном свете - неужели он должен молиться Ему, чтобы осуществить план, который он только что наметил? Нет, этого он сделать не мог. Он смотрел на небо, где над его головой, гонимые бурей, проплывали тяжелые темные облака чудовищного вида, похожие на огромных великанов, которые дико грозят кулаками.

- Это те, что мчатся туда на конях из облаков, это боги моего народа! - подумал про себя Виттеркинд. Затем он увидел, как они проплыли, низко опускаясь позади угрюмых верхушек сосен. А прямо над ним образовалось, а затем расширилось чистое темносинее пространство ночного неба. Взошла одинокая звезда, большая и сверкающая. Как зачарованный, герцог не мог оторвать от нее взгляда. И когда засиял свет звезды, - так же, как и здесь, в ночи, под открытым небом - стало светлее и покойнее во мраке его сердца.

Но потом он гордо повернулся и направился в другую сторону к своей лежанке. Нет! Больше он не будет смотреть туда, вверх, на эту звезду. Он не склонится перед Богом, Который до сих пор только преследовал его и Который разрушил его счастье! Как этот Бог мог благословить его на дело, направленное против Его служителя! Он должен полагаться на самого себя, на свое собственное мужество, на свою собственную силу. Он рискнет еще раз, а потом - или победит, или погибнет!

На следующий день Виттеркинд поделился планом Рутберта со своими товарищами. Он сказал им, что сам хотел бы убедиться, возможно ли и разумно ни нападение на франконский лагерь. Он хотел сначала все точно разведать, проверить и обдумать. План может быть осуществлен только тогда, когда вероятность успеха достаточно велика. В этом случае воины должны поискать еще добровольцев, юварищей для того, чтобы привлечь к этому мероприятию. В один из следующих дней они, под предводительством Виттеркинда, в сумерках отправятся в путь, чтобы уже к полуночи добраться до цели. Внезапно, пока все в лагере будут спать, они нападут на палатки франконцев. Те, вероятно, подумают, что окружены большой вражеской армией, и придут в панику. При этом саксонцам останется только освободить заложников, захватить нескольких знатных саксонцев и таким путем вынудить их к почетному миру. А если этот план не удастся, то, по крайней мере, представится еще одна возможность для кровной мести.

План Виттеркинда захватил его спутников; он пробудил их от угрюмой, тупой бездеятельности, вновь оживил их мужество и энергию. Многие вызвались сопровождать герцога в его опасной вылазке. Однако он отклонил эти предложения, потому что вдвоем с Рутбертом у них было больше надежды остаться неузнанными.

На равнины уже опустились сумерки. Теперь дорога вела на холм, откуда можно было различить яркие сторожевые костры франконского лагеря. Далеко внизу, на широкой низменности, белели палатки, окруженные земляными валами и рвами Виттеркинд и Рутберт медленно пробирались вниз сквозь заросли и колючий кустарник. Прямо перед ними появилось деревянное строение с высокими окнами и маленькой башней.

- Да это же храм франконского Бога - прошептал Рутберт.

- Возможно, в этом доме франконцы заперли своих пленников, - негромко отозвался Виттеркинд, -нужно проверить это!

Они осторожно подошли к маленькой часовне и какое-то время простояли на вершине холма. Вдруг в маленьком домике загорелась свеча, и от ее мягкого света замерцали окна. С удивлением и любопытством Виттеркинд и Рутберт подошли поближе и теперь уже могли заглянуть внутрь часовни. До них донеслось мелодичное пение нежного детского голоса. Ничего подобного они никогда не слышали. Нежные мелодии все больше очаровывали сердца суровых воинов. Как завороженные, стояли они и прислушивались к звукам, которые - то нежные и смиренные, то исполненные скорби - усиливались, наполняя этот маленький домик радостным ликованием.

Ни Виттеркинд, ни Рутберт не понимали слов. Они были для них таинственны и загадочны. Но мелодия так странно захватывала подслушивающих, что казалась им приветствием этого незнакомого Бога. Как миролюбиво разливались звуки и как затронули они сердца обоих мужчин, не знавших ранее ничего другого, кроме битв и мести.

- Давай подойдем еще немного ближе, - прошептал герцог и сделал несколько шагов вперед. Рутберт последовал за ним и теперь они могли рассмотреть, что было внутри маленькой часовни. Виттеркинд с любопытством подался вперед, но потом вдруг отпрянул назад и, схватив Рутберта за руку, указал на склонившуюся перед алтарем фигуру. Там, располагаясь впереди своих людей, как и во время битвы, молился своему Богу король Карл. Вновь нежное пение, и внимательно слушающему саксонскому герцогу показалось, что это к нему взывают и приглашают: „Приди, о, приди! Приди ко мне, единственному, настоящему Богу, несравненному и вечному! Я есть любовь, и в моей любви ты всегда найдешь утешение!"

Как заколдованный, Рутберт глядел на молящихся. Вдруг он схватил герцога за руку.

- Гела! Там Гела! - закричал он, с трудом сдерживая свою радость. - И он показал на молодую девушку, которая стояла на коленях среди нескольких молящихся женщин и девушек. Вон там, напротив? У колонны? Тот высокий человек в саксонской одежде с бледным, болезненным, но таким умиротворенным ли-цом - разве это не Гульбранд? А юноша рядом с ним -не Гундольф ли это? Гундольф, сын Вульфгарда.

- Пойдем, - только и сказал Виттеркинд. Он подошел к маленькой двери, следуя непреодолимой силе, и бесстрашно, не замечая устремленных на него взглядов франконцев, с высоко поднятой головой прошел по узкому проходу до маленького алтаря. Рутберт следовал за ним. Они остановились рядом с Карлом. С изумлением смотрели франконцы на высокого мужчину в рваной одежде нищего. Палка выпала из его рук, но он не заметил этого. Тут вышел вперед священник и поднялся на маленькое возвышение рядом с алтарем; простыми, доступными словами поведал он о вечном спасении в Иисусе Христе, Сыне Божием, Спасителе мира. Он описывал, как Господь Иисус в бесконечной любви отказался от Своего владычества, спустился в этот грешный, бренный мир; как Он, увидев человеческие печали и боли, страх и беды, разделил с людьми их участь, и как потом принес чистую, незапятнанную, невинную жертву на кресте Голгофы, чтобы через Свою искупительную смерть стать спасением для всех поверивших в Него. Как Он вновь воссел одесную Бога, но по-прежнему находится среди Своих со Своей благодатью и помощью, и как Он посылает прощение и вечную жизнь всем тем, кто обращается к Нему в своей греховной нужде. Старый священник закончил словами: „Непостоянна и преходяща человеческая любовь и привязанность, но вечна верная любовь нашего Спасителя. В ней мир и благодать, блаженный покой, утешение и надежда во все времена."

Удивительными показались эти слова саксонскому герцогу. Ему еще никогда не приходилось слышать о Боге, Которому молились франконцы и служить Которому они хотели принудить - принудить саксонцев. Да, если бы священники, которых посылал к ним Карл, умели рассказывать о своем Спасителе, как этот, то, конечно же, ему удалось бы завоевать многие сердца - и его тоже! Здесь было то, чего ему так не хватало: верность, непреходящая верность, любовь, которая жертвовала собою за других, - пристанище в нужде и смерти.

Затем его охватил жар. Ему предстояло окончательно решить: принять христианскую веру или кровавое возмездие; переход в другую веру или отречение; крещение или смерть. Разве не убедились многие тысячи в жестоком провале восстания, равно как и в справедливости и человечности франконского короля?

Карл тоже не выпускал незнакомца из поля своего зрения. Изучающе разглядывал он его лицо, которое больше не закрывалось широкополой шляпой. Внезапно большое изумление мелькнуло на лице короля - он вспомнил, где видел это лицо, эту крепкую, фигуру: раньше, в сражении на Вальштате, высоко на коне, со сверкающим мечом в руке, этот человек был его противником. Это был Виттеркинд, саксонский герцог! Но не ошибался ли он? Как мог Виттеркинд, этот яростный враг христианства, прийти прямо сюда, в часовню, где собрались франконцы для вечернего богослужения?

Тут снова началось пение. Незнакомец опустил голову и, закрыв лицо рукой, слушал. Как только звуки замерли, люди встали, чтобы выйти из церквушки. Некоторые вернулись обратно, с любопытством разглядывая чужого человека. Гела и Гундольф тоже удивленно смотрели на него.

- Это он! Это наш герцог! - прошептал Гундольф Геле.

Король Карл подошел к незнакомцу, чтобы спросить его имя и происхождение.

Но тот сам обернулся к нему:

- Да, король Карл, это я! Виттеркинд, саксонский герцог! - сказал он, высоко подняв голову. - Подлым было намерение, с которым я пришел сюда, но мои ноги привели меня к вашему храму; и я совершенно, как наяву, услышал послание вашего Бога, этого Иисуса, которого я до сегодняшнего дня презирал, даже ненавидел. А сейчас я склоняю перед Ним свою голову, хочу стать Его служителем. И теперь я в твоей власти!

Тут взволнованный Карл протянул ему руку.

- Благословенно имя Его! Чудо Своей благодати и Своей силы совершил Он с тобой! Отныне, Виттеркинд, ты мне больше не противник, и ты не пленник мой, а гость и брат!

Выходя из маленькой часовни, Гела попала в объятия брата.

- Гундольф! Отец Гульбранд! Идите сюда, идите же сюда, ведь это Рутберт, мой брат Рутберт! - кричала она вне себя от радости. Оба быстро подбежали к ним, но Рутберт тотчас же, покраснев, отвернулся.

- Прости меня за то, что я сделал тебе! - попросил он, не глядя на Гульбранда.

- Я прощаю тебе, как Гела простила мне! - отве-тил тот. - Этого хочет наш Учитель!

- Ты тоже христианин? - удивленно спросил Рутберт.

- Да, - просто ответил Гульбранд, а Гундольф добавил:

- И мы можем тебе сказать: „Любовь Христова победила нас“!

На какой-то миг Рутберт тихо опустил голову. В его сердце звучали песни, которые, казалось, взывали к нему:

„Придите ко Мне, все уставшие и измученные, и Я дам вам отдых. Возьмите на себя Мое бремя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен, и вы найдете покой для душ ваших..."

Туманным и мрачным был поздний осенний вечер. Вздыхая, бушевал ветер вокруг дома Гульбранда. Там, внутри, молча сидели его обитатели при мерцающем красном свете смоляной лучины. У самого очага на широкой скамье в углу отдыхал, поглаживая лохматую шкуру дворовой собаки, дремавшей у его ног, старый слуга. Одна служанка шила. Была занята и фрау Анга. Она сидела перед высокой прялкой, на которую был намотан лен. Однако нити выскальзывали у нее из рук, а веретено ложилось на колени. Обычно занятая делом, женщина задумчиво и отрешенно смотрела прямо перед собой, время от времени глубоко вздыхая. Рядом, прильнув к ней, стояла Гильтруда; она смотрела на мать, и на ее глаза наворачивались слезы.

- О, мама, я не могу слушать, как за окном стонет и бушует ветер, я все время думаю об отце.

Фрау Анга повернулась к старому слуге:

- Ты, Вульф, был сегодня у Гербольда, свободного крестьянина, не принес ли ты от него каких-нибудь свежих новостей?

Старик печально поднял глаза.

- Ничего нового, фрау Анга, я уже все рассказал тебе. О тех, кто попал в руки врагов, он ничего не знает. Лишь одну новость, которую рассказал ему некий человек из Везергау, он мне поведал; однако я не могу поверить в это. Все это слишком похоже на сказку. Герцог Виттеркинд, якобы, тайком проник во франконский лагерь и был в гостях у короля Карла. Там он встретил и нашего хозяина. Оба они преклонили гбловы перед франконским Богом и молились в Его храме. А вчера герцог будто бы возвратился к своим людям, и они решили сложить оружие и больше никогда не сражаться против короля Карла. Но...

Его речь была прервана громким лаем собаки на улице. Во дворе послышался стук лошадиных копыт. Все испуганно вскочили.

- Это франконцы! Они пришли погубить нас! -вскричала фрау Анга и закрыла собой дочь. Громкий стук заставил старика слугу открыть дверь.

Растерявшиеся, будто окованные дурным сном, женщины в оцепенении глядели на входящих. Действительно ли это Гульбранд, муж и отец? Неужели это он, ярко освещенный светом лучины, покоящейся в руке Гелы, стоял в дверном проеме? Да, это был он; и тут же отец, мать и дочь бросились в объятия друг другу.

Гела стояла в стороне. Тут Гульбранд взял ее за руку и подвел к фрау Анге и Гильтруде.

- Вот кого вы должны благодарить за то, что мы смогли увидеться вновь, - взволнованно сказал он.

Фрау Анга побледнела и закрыла лицо руками. Гильтруда же сжимала руки своей подруги и просила, рыдая:

- О, Гела, Гела, сможешь ли ты простить нам то, что мы тебе сделали?

Та обняла ее обеими руками и поцеловала в щеку. Затем она прикоснулась также к руке фрау Анги и сердечно спросила:

- А ты не хочешь снова пустить меня в свой дом, как когда-то, и приютить сироту?

Тут фрау Анга ласково наклонилась к ней и молча долго обнимала.

Герцог Виттеркинд и его друзья заключили с королем мир. Примкнув к христианству, они позволили окрестить себя в Аттиньи. Король Карл отдал в пользование храброму саксонскому герою землю Эмгрен, и еще долго Виттеркинд был герцогом Любека, правя осмотрительно и справедливо. После того, как он стал христианином, он поменял на своем гербе черную лошадь на белую.