Дорогами Судьбы

– Что тебе здесь надо?

Я обернулся. Человек, задавший вопрос, в упор смотрел на меня. Он был в нескольких шагах. Странно, что он подошел так близко, а я этого не услышал.

– А ты кто? – нечего другого мне не оставалось, как ответить вопросом на вопрос. Хотя ответы и на мой, и на его вопрос были очевидны. Человек, стоящий сейчас рядом со мной, был бомжем. Хотя он были вполне нормально одет и, кажется, даже выбрит, у меня не было ни малейшего сомнения, кто он. Сама энергетика, исходившая от него, указывала на полнейшее отрицание каких-либо социальных норм. Встретив на улице такого человека, я бы усомнился и решил, что он просто беден. Но здесь, в этом месте, он был не беден, он был маргинален.

Он, также не опуская глаз, подошел ко мне еще на шаг и ответил на мой вопрос очень даже недвусмысленно:

– Я – человек.

– Я тоже человек, – я хотел было отступить назад, но передумал. Мне-то чего бояться здесь и сейчас. Агрессии или же человеколюбия? Сейчас это было все едино.

– Я не спрашивал, кто ты. Я спрашивал, что ты здесь делаешь, – приближаться ближе он не стал.

– Воздухом дышу.

– Хорошее дело, – он повернулся ко мне спиной и сделал несколько шагов в сторону ближайшей вентиляционной трубы. Извлек оттуда шезлонг и, удобно устроившись в нем, достал из кармана пачку сигарет. Протянул руку в мою сторону приглашающим жестом:

– Закуривай.

– Не курю.

– Ну, как знаешь. – Он закурил и, глядя на меня, изрек, – здоровье беречь надо, это правильно.

Этот странный человек развалился на своем троне и, глядя в мою сторону – то ли на меня, то ли мимо, погрузился в думы.

– Конфуций сказал: «Мы не знаем, что такое жизнь, так можем ли мы знать, что такое смерть?»– произнес он после небольшой паузы, явно обращаясь ко мне.

– Это ты к чему?

– Ты просто далеко не первый, кто приходит сюда воздухом подышать, и боюсь не последний.

– А ты здесь за ангела хранителя?

– Я же сказал, я – человек. Самый что ни наесть обыкновенный человек.

– Обыкновенные люди на крышах не живут.

– А я не живу на крыше, – возразил он мне, – я живу на чердаке, там теплее.

– Это тебе тоже Конфуций подсказал?

– Нет, это я и сам знаю.

Мы одновременно рассмеялись. Откуда-то из своего тайника он достал еще один шезлонг.

– Присаживайся.

– Имя у тебя есть, философ?

– Есть, конечно. Человеку без имени нельзя. Но так ли оно нужно. Это уже вопрос. Одно имя тебе дают родители, совершенно другим награждают твои друзья и враги. Потом думай сам, какое из них верное – данное немому младенцу или полученное взрослым человеком.

– Называть-то тебя как?

– Да хоть и философом, какая тебе разница. На улице окликать ты меня все равно не станешь. А чтобы посидеть поговорить особых церемоний не надо. Знакомые называют меня просто Ивановичем. Можешь и ты так называть.

– А скажи мне, Иванович, откуда ты про Конфуция знаешь?

Мой собеседник, похоже, обиделся на меня за такой вопрос, потому что посмотрел как-то искоса и спросил в свою очередь:

– Тебя именно удивляет, что бомж откуда-то знает про Конфуция или что человек, знающий Конфуция, почему-то бомж?

Вопрос застал меня врасплох. Вот уж не ожидал подобной реакции от этого человека. Я хотел лишь слегка поддеть его, а на самом деле зацепил за живое.

– Извини, не хотел обидеть.

– Извиняться не обязательно – достаточно научиться не судить о человеке по одежде.

Мы помолчали с минуту, а потом человек, представившийся Ивановичем, спросил:

– Сам-то учишься или работаешь?

– Учусь, – соврал я, ни капли не сомневаясь. – На заочном, – добавил для верности.

– А специальность какая?

– Физик.

– Ух, ты!

– А ты думал,– я даже немного загордился – такой реакции от бомжа я не ожидал.

– Раз на заочном учишься, значит, работаешь? – уточнил он.

– Естественно, я ж не тунеядец какой-то.

– И кем работаешь?

– Аппаратчиком, – почти с гордостью сказал я. Я надеялся, что красивое слово произведет на собеседника впечатление.

– Понятно, – он достал еще одну сигарету и закурил.

– Неужели ты знаешь, что это такое?

– Не знаю, да и зачем мне это.

– Отчего же ты говоришь «понятно», если тебе нечего не понятно.

– Понятно, что работаешь. А кем – это твое дело.

– Зачем же тогда спросил? – я начинал злиться. Мало того, что этот странный человек отвлек меня от задуманного, он еще и подтрунивает надо мной.

– Я подумал, а вдруг ты какой-нибудь ответственный руководитель или работник правоохранительных органов.

– И что бы тогда поменялось?

– Я бы не подал тебе руки. – Он протянул мне руку и, отсалютовав рукой, в которой дымилась сигарета, официально представился, – Иванович, человек без определенного места жительства.

– Костя.

– Парень, не дури, иди отсюда.

К этому моменту раздражение поведением этого человека меня оставило. Появилось ощущение какой-то ироничности сложившейся ситуации. Вот бомж-философ пытается учить меня уму-разуму, воздействуя, как ему кажется, очень сильно морально да еще и физически на сопляка-подростка. Вообще-то, я не люблю, когда меня хватают за руки. Но инструктор, у которого я шесть лет занимался айкидо, говорил, что применять навыки можно только в экстренных случаях. Пока твоей жизни не угрожает опасность применение силы неоправданно. Поэтому я не стал освобождать руку, и это дало мне неожиданное моральное преимущество. Я полностью контролировал ситуацию, и ожидал следующего шага от своего собеседника, потому что закончить этот разговор было очень интересно. Тем более, что самого главного этот тип все-таки добился, мой первоначальный порыв полностью прошел. Сейчас оставалось лишь дослушать нравоучение.

– Посидели, поговорили, теперь иди домой, учись.

– Не пойду, мне тут нравится, – я вальяжно разлегся в шезлонге. Откровенно говоря, абсолютно неудобном.

– Мне тут тоже хорошо, но я не люблю непрошенных гостей.

– Ты меня сам пригласил сюда присесть, иначе я бы давно ушел отсюда.

– Каким интересно образом?

– Я думаю, весьма традиционным для этой крыши. Самый высокий дом в районе – это не только прекрасный вид, но и неплохой шанс.

– Ну, давай, а я полюбуюсь.

– Не собираюсь.

– Тогда иди отсюда.

– Не дождешься, – я откинул голову и зевнул.

Иванович недовольно покачал головой, достал очередную сигарету и закурил.

– Значит, просто любуемся закатом, – подытожил он наш разговор.

Ветер стих, с неба затрусил редкий снег. Мелкие снежинки пролетали мимо, спеша вниз, где их уже ждали свои, утрамбованные сотнями ног и расплавленные визжащими колесами. Я смотрел на небо, любуясь темно-синими тучами, низко висящими прямо над нашими головами. Лучи заходящего солнца многоваттными прожекторами подсвечивали их снизу, отчего они казались еще большими. Исполинскими громадами, давящими на город, на людей, на дома, на деревья, на улицы, на сидящих на крыше двух человек, которые были частью этого города, сами этого не желая.

– Лет-то тебе сколько? – нарушил тишину Иванович.

– Двадцать два.

– Жена есть?

– Считай, что нет.

– Нет, значит, нет. А учишься, поди, в столице?

Я подался вперед. Руки и ноги быстро затекли в неудобном положении на морозе.

– Соврал я. Не учусь я нигде. С такой работой не до учебы.

– Да, – он сочувственно закивал. – В твоем возрасте нужно учиться.

– Нужно. А жить как? Кормиться, одеваться за какие шиши?

– Сам думай. Тут я тебе не подсказчик. Ты главное пойми, что если хочешь – хочешь! – обязательно этого добьешься.

– Какой ты умный. – Я разозлился на Ивановича за то, что снова пытается поучать, и на себя за то, что он говорит правду. Он сказал то, в чем я боялся себе признаться. – Сам-то за какие барыши живешь? Воруешь, небось, или бутылки собираешь?

– Не угадал…

– Костя! Костя, ты что спишь, – кто-то тряс меня за плечо. Нет, я не спал, хотя…– Ну ты даешь, спать стоя – это надо еще суметь. – Голос был мне знаком.

– Привет, Ольга.

– А я смотрю на тебя и думаю, то ли спит, то ли видеть не хочет, – она улыбнулась.

Я тоже улыбнулся в ответ. Искренним людям всегда хочется отвечать взаимностью. Ольга была на три года младше меня, но мне на зависть училась в единственном институте нашего городка. Не беда, что это не университет, а скромный пед, для меня и это сейчас уже казалось достижением. Я знал Ольгу уже пару лет, она была примером для подражания. Аккуратная, жизнерадостная, источающая позитив. У нее были правильные, но не очень красивые черты лица, иногда она кривила рот при серьезном разговоре. Она была невысокого роста с широкими бедрами и небольшой грудью. Внешность ее была далека от канонических пропорций красоты, но эти недостатки при близком знакомстве просто становились незаметными, благодаря ее обаянию, ее энергетике. Я всегда был рад ее видеть, хотя лучше бы сейчас я спал. Я предвкушал неприятный разговор. Бывает же так, что и человека рад видеть, а говорить с ним не о чем. Говорить с Ольгой, разумеется, было о чем, но говорить мне не хотелось.

– Я не собираюсь вмешиваться в ваши отношения с Оксаной, – сказала она, явно поняв причину моей настороженности.

– Неужели тебе плевать на личную жизнь сестры?

– Вы оба люди взрослые, как-нибудь разберетесь, договоритесь. Зачем мне наживать врага в твоем лице.

Помимо позитивного мировоззрения, она была щедро одарена мудростью. Женская мудрость – это великая сила. За это я ее и любил. Это не та любовь, непременными атрибутами, которой являются влечение и страсть. Это чувство уверенности в человеке, которое испытываешь к друзьям, не способным на предательство. Просто тебе легко рядом с такими людьми, им можно говорить обо всем. Они тебя правильно поймут, а если сразу и не поймут, то переспросят, пока не разберутся с твоими непонятными душевными терзаниями. А вообще хорошо, когда рядом есть люди, которым ты веришь. У тебя может быть огромное число приятелей, но это не означает, что можно с кем-то поговорить по душам. Что они потом не используют полученную информацию против тебя самого, не плюнут тебе в душу, не предадут. Нельзя быть полностью откровенным и с любимыми. Любовь, которая сопровождается страстными порывами, слепит. Ослепленный ты с готовностью раскрываешь душу нараспашку. Но страсть бездушна, ей плевать на твой богатый внутренний мир, она жаждет от тебя чего-то другого. Когда ты понимаешь свою ошибку – уже поздно. Непонятно, почему любовь бывает с первого взгляда чаще, чем после сотой беседы? Ольга была родной сестрой моей девушки, впрочем, правильнее сказать моей невесты Оксаны. И эта внешне нескладная девушка была одной из тех причин, по которой мы с Оксаной были до сих пор вместе. Хотя об этом уже нельзя говорить никому.

– У тебя сессия уже началась? – поинтересовался я.

– Нет. Через пару недель, после Нового года, – ответила Ольга.

– Экзамены сложные?

– Увидим. Говорят, после первой сессии отсеивается чуть не половина студентов.

– Не боишься?

– Поступай в институт, прочувствуешь на собственной коже.

– Хотелось бы.

– Так что мешает?

– Поговори с отцом, он что-то подскажет, – предложила Ольга.

– Хорошо, – кивнул я, зная, что этого все равно никогда не произойдет.

Мы замолчали. Люди вокруг беззвучно пялились на ночь за окном. Любая сказанная тобой фраза непременно обратит на себя внимания половины троллейбуса, поэтому говорить о чем-то важном не хотелось, а обмениваться ничего не значащими фразами смысла тоже не было. Лучший друг тот, в обществе которого можно помолчать. Институт находился в центре, на остановке вместе с Ольгой вышла большая часть пассажиров. Рядом со мной освободилось место, и я поспешил плюхнуться на теплое сидение.

Закрыв глаза, я задумался. Мои отношения с Оксаной, как мне казалось, зашли в тупик, хотя она сама так никогда не считала. Я и сам не понял, каким чудом она вчера затащила меня в загс. Короче говоря, через несколько недель у нас намечается свадьба. Вот бы порадоваться, но нет. Там же в загсе мы поскандалили из-за какой-то мелочи, о которой сейчас уже и не вспомнить. И вечером даже не позвонили другу. Где-то в глубине души я надеялся, что свадьба все-таки не состоится. По крайней мере, в планах у меня не было идти на мировую первым. А если она не позвонит, то патовая ситуация продлиться бесконечно долго, даже дольше чем испытательный срок, который в загсе зачем-то предлагают молодоженам. Не проще ли сразу бахнуть печати, пока они еще не разбежались, а не то потом некоторых днем с огнем не найти. Это я так – помечтал. А потом я подумал, что если бы временем можно было управлять, мы могли не совершать многих ошибок или, по крайней мере, исправлять их легко. Возможно, сейчас бы я был не с Оксаной, а с какой-нибудь другой девушкой, может быть, с Ольгой. Хотя это почему-то представить было трудно. Девушка с внешними данными Ольги, едва ли вызвала во мне какое-то влечение. Я попытался это представить, но во время себя одернул. Ольга мне друг, к тому же сестра невесты – это табу.

Пока троллейбус доплелся до конечной остановки, я успел задремать. Когда я открыл глаза, люди уже почти все вышли. Я подскочил со своего пригретого места и присоединился к толпе. Большинство, приехавших вместе со мной, работали на нашем заводе, но я их практически не знал. Лица, конечно, уже примелькались, но ни как зовут, ни кем работают, я понятия не имел. Человек я не очень контактный. Другой бы уже и здороваться начал с такими постоянными попутчиками и раззнакомился по-человечески, а я как-то и не собирался.

Возле самих ворот завода я догнал мастера нашего цеха Николая Николаевича. Хотя он и был лет на двадцать меня старше, я обращался к нему по имени, как и все работники, и на ты. Коля не имел ни образования, ни знакомых в администрации завода. Нынешнее положение он заработал прежде всего своим трудом – добросовестным и ответственным. Крепкий мужик с открытым лицом и цепким взглядом, он на спор забрасывал на высоченные стеллажи пятидесятикилограммовые мешки. Для работников цеха он был авторитетом, он мог стать на любое место и помочь в случае надобности. Иногда мне казалось, что ответственность давит на него, и ему по душе было бы оставаться простым работягой. Но от предложений о повышении не принято отказываться, даже если крепко сомневаешься.

– Привет, Коля.

В ответ он молча протянул мне свою большую руку. Рукопожатие его было не очень крепким. Наверное, сжимая протянутую ему руку, он думал о том, как бы ее не сломать.

– Что у нас хорошего сегодня намечается?

– Как обычно, работа. Впрочем, обещаю, будет и веселье.

– У кого-то праздник?

– У Витька.

Витек, он же Виктор Владимирович, был заместителем директора по снабжению. Вот это был профессионал своего дела. Он умел покупать по самым высоким ценам самое гадкое сырье, при этом директор завода в нем души не чаял и считал своим преемником. Витьку было лет тридцать, он был небольшого роста толстячок с наглыми бегающими глазками. Приходя в цех, он всегда чуть не обнимался со всеми рабочими, чем вызывал у многих симпатию. Наш технолог Юра на дух его не выносил, Коля в этом вопросе был с ним полностью солидарен, как заискивающе Витек не разговаривал с ними. Юру можно было понять. Каждая непонятная поставка сырья сбивала отлаженную работу цеха и требовала от технолога дополнительных расчетов и анализов. А поскольку такие поставки в последнее время стали нормой, работа цеха сильно зависела от точного и быстрого решения технолога. Витек говорил, что так и должно быть, что это абсолютно правильная постановка работы. Зачем, мол, на производстве нужен технолог? Но Юра и старые работники, говорили, что раньше за такое снабжение гнали бы поганой метлой и это в лучшем случае.

Юра был с Витьком приблизительно одного возраста, но успел после института поработать и простым аппаратчиком и мастером. Он уверенно говорил, что неспроста наш главный снабженец меняет одну машину за другой. Видать, за покупку плохого сырья он получает неплохие премии. И Бог с ними с откатами, но надо же понимать, что не из всякого дерьма можно слепить пулю. А крайним всегда оказывался технолог или начальник цеха, но реже. Работая на такой должности, нужно быть, конечно, человеком тертым, но когда тебе подкладывают очередную свинью, оставаться сдержанным и толерантным очень тяжело. Юра отводил душу при помощи ненормативной лексики, в этом вопросе он был настолько творческим человеком, насколько это подразумевала должность технолога. Начальник цеха Игорь Викторович, себе такого не позволял. Человек он был старой закалки из потомственных интеллигентов, как в фильмах про революции – среди толпы рабочих непременно должен быть инженер в фуражке с умным лицом и близоруким взглядом из-под небольших очков в стальной оправе.

Витёк был любителем устаивать праздники рабочим. Это происходило приблизительно так. В понедельник приходит заказ. Все ждут начала работ, но работать не на чем. Всю неделю необходимого сырья в стране нет, ни в одном регионе. И только в пятницу, желательно вечером, приходит сырье, совершенно неудовлетворительного качества. Технологи отказываются его брать. Директор завода стучит кулаком по столу, говорит речи о саботаже и отсутствии гибкости ума, а затем принимает волевое решение. После чего все выходные кипит работа. В понедельник к утру все готово, благополучно отгружается, а к середине недели сыпятся рекламации и возвраты. Витек на оперативках говорит о том, с каким трудом он достал редкое сырье, и как бездарно технологи его перевели, и предлагает какие-то дорогие добавки, способные спасти ситуацию. Директор хвалит Витька, распекает технологов и начальников цехов. Главный технолог предлагает поменять их с Виктором Владимировичем местами. Но мудрый директор довольствуется только урезанием премии всему тех.отделу. Добавки, найденные прозорливым снабженцем, слегка сглаживают ситуацию. В кармане у Витька прибавляется сразу не одна копейка – и за сырье, и за добавку. Все рады и счастливы.

Слова Коли о предстоящем празднике подразумевали работу в авральном режиме, постоянные изменения в технологическом процессе и прочие сложности. Поскольку работал я здесь уже не первый год, меня трудно было напугать. Хотя радости такой график не добавлял. Коля шел задумчивый, я понимал, что на него тоже лягут дополнительные обязанности.

– Впервой что ли нам эти праздники переживать? – попытался я его хоть немного подбодрить.

Он в ответ лишь махнул рукой, было видно, что он о чем-то задумался. Я не стал больше отвлекать его, шел молча рядом, пока мы не подошли к воротам цеха. Там уже собрались все работники, в ожидании нарядов на предстоящий день. Над ними высился Игорь Викторович. Наш начальник был на голову выше всех, он как-то рассказывал, что за одно лето, классе в восьмом, вырос на двадцать сантиметров. Но даже позвоночная грыжа, полученная при этом, не уберегла его от службы в доблестной Советской Армии, где за рост ему давали удвоенный продпаек. Коля, который тоже был гренадерского сложения, по его рассказам служил в роте почетного караула в Гайд-парке Берлина. Сам я в армию почему-то не хотел, а тут еще и плоскостопие вовремя нашлось. В общем, что греха таить, повезло мне с этим. И жить не мешает, и служить не надо.

– Работаем сегодня неторопливо, соблюдая четко все указания технолога, – говорил Игорь Викторович, обращаясь к работникам. – План, конечно, выполнить надо в срок, но допустить выпуск брака мы тоже не имеем права. И так в последнее время достаточно было возвратов. Каждый знает, какие может допустить нарушения на своем месте, поэтому еще раз повторю – лучше лишний раз переспросите у Юры. Вопросы есть? – Он выдержал небольшую паузу. – Тогда все по рабочим местам. Коля, зайди, пожалуйста, сейчас ко мне, нужно переговорить.

– Игорь Викторович хочет с тобой поговорить.

– Прямо сейчас?

– Заходи, – услышал я и уверенно шагнул во внутрь. В «командирской рубке» было довольно тепло, поэтому я автоматически снял шапку.

Игорь Викторович восседал за столом, перед ним дымилась большая чашка с ароматным кофе. На втором столе были разложены какие-то схемы.

– Присаживайся, – он кивнул мне на стулья возле входа. – Извини, что отрываю от обеда, раньше никак не получалось. У нас очередная комиссия по пожарному надзору, куча ненужной бумажной работы сразу. Впрочем, это к слову. – Он сделал паузу, глотнул кофе. – Так тебя можно поздравить?

– С чем? – не понял я.

– Ты, говорят, вчера заявление подал в ЗАГС. Женишься, стало быть, скоро.

Я выдавил улыбку. Игорю Викторовичу уж точно не стоило говорить, что жениться мне особенно и не хочется.

– Через три недели.

– На свадьбу пригласишь?

Я открыл рот, не зная, что ответить. Я и не сомневался, что моего начальника наверняка пригласит туда мой будущий тесть, и мое мнение в данном случае не имеет значения. Поэтому вопрос казался мне риторическим, но обижать непосредственного руководителя нельзя.

– Я думаю, да.

Ответ мой Игорю Викторовичу явно пришелся по душе, он улыбнулся и кивнул.

– Хотя поговорить я с тобой хотел не об этом.

Он сделал еще один глоток кофе, поднял глаза вверх, наморщил лоб, о чем-то задумавшись, а потом спросил:

– Какие у вас отношения с Колей?

– Приятельские, – ляпнул я первое, что пришло в голову, а потом, подумав секунду, поправился, – насколько это возможно между простым работником и мастером.

– Я так и думал. Наш Николай Николаевич явно выраженный сангвиник. У него со всеми работниками неплохие отношения. С одной стороны это неплохо – неформальная составляющая в мотивации работников иногда сильнее административной. С другой же стороны – руководитель должен всегда четко обозначать свое место перед подчиненными, панибратство хорошим редко заканчивается.

– Авторитет его, как мастера, среди рабочих несомненно высок, – продолжал между тем начальник, – но есть у него и большой минус. Коля вышел из простых рабочих, не имеет должного образования, это часто его подводит.

– В каком плане? – не понял я.

– Человек, не имеющий высшего образования, как ни крути, не всегда принимает правильные решения, идет на поводу у рабочих, вместо того, чтобы противопоставить свое мнение их пустым разговорам. Как считаешь, он в состоянии руководить коллективом, пусть и небольшим?

– Думаю, да, – я был искренним.

– А ты смог бы? – в лоб спросил начальник.

– Если представится такая возможность, – ответил я.

– Хорошо, – начальник сделал еще глоток кофе, – иди, обедай.

Я потопал вниз. К чему такие разговоры? Как любой нормальный человек, я, конечно же, мечтал побыть хоть немного начальником. Я чувствовал себя вполне подкованным и грамотным сотрудником, которому вполне можно доверить подобную ответственную должность. Хотя намеки начальника на отсутствие образования меня слегка задели. Не обязательно пять лет просиживать за партой, чтобы понимать, что именно нужно делать. И Коля – лучшее тому доказательство. Позиция начальника понятна, Коля как мастер за рабочих всегда был горой, он отстаивал их права перед начальством, в то время как руководству хотелось бы наоборот иметь грамотного беспрекословного надсмотрщика. Зачем же все-таки начальник меня звал? Предложить Колину должность? Нет, я такой же необразованный работяга, как и он, плюс без должного опыта работы. Что еще, услышать от меня слова неудовольствия мастером? Тогда он крепко ошибся. Никто из рабочих о Коле плохого слова не скажет. Что-то еще?

Когда я попал в бытовку, народ, уже отобедав, резался в карты и домино. Я достал свой тормозок и стал задумчиво жевать. Коля подсел ко мне:

– Что начальник хотел?

– Честно говоря, сам не понял.

– На свадьбу набивался?

– И это тоже.

– Начальника нельзя обижать, – он хлопнул меня дружески по плечу.

– Костя, а ты куда убегаешь?

– Мне еще на тренировку, – ответил я и заторопился на выход. Небо было уже черным, звезды закрыли тучи, из которых лился холодный ливень. Ну вот, сказал кто-то в троллейбусе, так хотелось снега, а тут на тебе дождь, что за напасть в этом году.

Пока я топал по лужам от остановки до дома, желание идти на тренировку становилось все меньше. В последнее время я и так много их пропускал. Оксана почему-то радовалась, если я предпочитал провести вечер в ее обществе, и я шел у нее на поводу. Не то, чтобы я пытался свалить на нее ответственность за свою лень. Но хотелось бы, чтобы она поддерживала меня во всем. На зло Оксане пойду сегодня, сказал я себе. В конце концов, для меня это больше психологическая разгрузка, чем средство поддерживать свою физическую форму. Общение с хорошо знакомыми людьми помогает расслабиться, даже если оно сопровождается физическими нагрузками.

Наша секция айкидо давно превратилась для нас в клуб по интересам. За те шесть лет, которые я занимался здесь, через нее народу прошло множество, в основном случайные люди. Но те, кто начинали ходить сюда вместе со мной, костяк, можно сказать, как ни странно сохранился по прошествии такого времени. Многих тянет магия восточных единоборств. Пацаны и взрослые дядьки, насмотревшись боевиков хотят стать похожими на Сигала. Некоторые даже хвостик отпускают, но мастерства и уверенности это не очень-то прибавляет. Айкидо очень эффектно со стороны, особенно в исполнении настоящих мастеров, достичь уровня которых можно лишь многолетними тренировками. К сожалению, мы не люди Востока. Большинство бросают занятия после первого месяца, за время которого инструктор не показывает ни одного «приема». Те кто, собирается стать грозой района после недели тренировок, недоуменно спрашивают, когда же начнем учиться ломать кости и бросать врагов через мизинец. Инструктор обычно пожимает плечами и предлагает продолжить с большим рвением осваивать технику «шико» – перемещения на коленях. Те, кто выдерживают полгода, осваивают пять основных бросковых техник, после чего тоже в большинстве своем разочаровываются.

Оказывается, что айкидо при всей своей красоте и эффектности не очень-то и эффективно. Чтобы защитить себя в реальной уличной драке полученных за это время навыков не хватает. Надо еще многому учиться, оттачивать технику, нарабатывать рефлексы. Хорошо, если хватает выдержки продержаться еще полгода. Лишь после этого ты начинаешь что-то понимать и делать правильно, иногда удивляясь в обыденной жизни своим странным реакциям.

После этого ты настолько влюбляешься в эту красивую и мудрую борьбу, что хочется узнавать ее все больше и больше. Теперь она становится действительно эффектным и грозным орудием. Конечно, ломать руки врагов, как Сигал, тебя никогда не научат. Но легко повалить соперника даже много крупнее тебя сможешь запросто. И на пути совершенствования твоего боевого искусства может стать только одно препятствие вечное и непреодолимое – любовь.

Но это тема для другого монолога. Сейчас же я спешил на тренировку. Дождь становился все сильнее, еще, как на зло, задул сильный северный ветер, пробирающий до костей. Не погода, а сущее издевательство. Надев капюшон, я жмурился от летящих в лицо холодных капель. Наш инструктор подъехал к спорткомплексу на своей голубой «копейке» и поставил ее прямо среди лужи, в которую превратилась площадка перед входом. Не раскрывая зонта, он несколькими широкими шагами пересек пространство до входных дверей, где догнал меня.

– Привет! – он протянул мне руку. – Рад тебя видеть. Вы с Васей в последнее время, появляетесь как солнце зимой.

Я оставил его слова без ответа. Мне и самому хотелось бы чаще бывать на тренировках. А что касается Васи… Надо бы заглянуть к нему в гости. Действительно, давно его не видел.

Падая и снова вставая, бросая своего партнера на татами, я почему-то со странной ностальгией вспоминал о тех временах, когда мы с Васей только пришли сюда еще пацанами, жаждущими постичь таинство истинного мастерства. Сколько лет мы были с ним знакомы? Уже и не вспомнить. Когда нам было лет по десять, мы ходили вместе на какую-то секцию то ли бадминтон, то ли теннис. В условиях отсутствия инвентаря наш наставник предпочитал выдавать на всех один футбольный мяч. А мы, мальчишки, с удовольствием все полтора часа тренировки гоняли в футбол, давая нашему тренеру возможность спокойно почитать газету на лавочке. Так продолжалось года два-три, пока разочарованные родители не стали забирать своих чад, никак не желающих прогрессировать в умении махать ракетками. После этого секцию прикрыли, а мы с Васей продолжили дружить. Сюда мы тоже попали вместе, хотя уже трудно вспомнить, кто же был зачинщиком. Но именно то, что ходили вдвоем, помогло нам достичь необходимого уровня. Мы друг друга брали «на слабо» и в итоге никто не рискнул первым бросить занятия.

После нескольких лет тренировок, когда начинаешь хоть немного понимать принципы и механику борьбы, каждый пытается сделать что-то от себя, не так как показывает инструктор. Вася преуспел в этом, как никто другой. У него всегда во всем был творческий подход. И как ни странно инструктор наш обычно одобрял Васины проделки, он явно видел в нем будущего мастера. К сожалению, здесь его ждало разочарование. Истинной любовью у Васи была музыка. Пока она не требовала большего внимания и времени, она уживалась с тренировками. А когда настала пора взрослого выбора, айкидо отошло на второй план. Вася весь отдался репетициям. Здесь появлялся время от времени, чтобы тряхнуть стариной, как сам говорил, но работал на татами вяло, явно оберегая свои суставы от излишних нагрузок и возможных травм.

Я старался полностью отдаться тренировке, чтобы не вспоминать про Оксану, про работу. Только работа мышц, рефлексы опережающие мысль. Не о чем не думать. Отшаг в сторону, перехват руки, бросок «коте-гаеши», болевой на удержании, снова на позицию. Так много раз. На правую руку, на левую руку, смена атакующего. Теперь каждые двадцать секунд с громким хлопком на пол лечу я. Полтора часа пролетают незаметно. В конце тренировки отжимания на пальцах, на одной руке, в стойке на руках. Пот льется градом, кимоно можно выкручивать. Поклон на выходе портрету Великого Мастера и можно идти домой.

Пока шла тренировка, погода на улице заметно испортилась. Дождь превратился в снег. Лужи на асфальте сверху покрылись корочкой льда. Я пожалел, что не одел теплую шапку, под проливным дождем она казалась неуместной, сейчас она была очень кстати. Я накинул капюшон и поспешил домой.

– Что-то ты рано остановился, – услышал я за спиной голос Коли. – Давай двигайся и так опаздываем.

– Думаешь, кто-то кроме нас двоих придет? – спросил я.

– Все придут, – уверенно заявил мастер, – вопрос только: когда? Идем-идем, – подбодрил он меня, подталкивая в спину. – Без тебя никак.

Пришлось подчиниться грубой силе. Несмотря на свой возраст, Коля шел легко и как-то уж очень бодро, мне было нелегко приноровиться к его темпу. Своими широкими шагами он покрывал сразу метра полтора, мне же приходилось шевелить ногами вдвое чаще.

– У моей дочки в субботу день рождения, – задумчиво начал Коля. – Обещал сводить ее в кафе, накормить любыми пирожными, какие захочет.

– А сколько ей лет? – спросил я. О личной жизни своего мастера я знал отчего-то мало. Он обычно не любил говорить о своей семье.

– Будет шесть. Следующей осенью уже в школу.

– Но, похоже, что в эту субботу мы опять будем пахать, при чем по полной, – продолжал Коля.

– Отпросись у Игоря Викторовича, а мы как-нибудь без тебя справимся, – предложил я.

В ответ он на меня как-то странно посмотрел, но ничего не сказал. Еще некоторое время мы шли молча.

– Знаешь, я сегодня по телевизору слышал, такая теплая зима была последний раз почти сто лет назад, – сказал Коля.

– Ничего себе, теплая, – ответил я.

– Теплая, – не согласился Коля. – Вспомни, снег обычно выпадает в конце ноября. Ты, наверное, не помнишь, лет двадцать назад снег выпал на седьмое ноября да так почти самого мая и лежал.

– Теперь точно можно работать, – удовлетворенно изрек Коля. Трудно было понять, что он именно имел в виду – глоток горячительного или наличие хотя бы одной неполной бригады.

– Шабаш, – наконец-то махнул рукой Игорь Викторович.

Грязные тени, отряхиваясь от пыли, потянулись в бытовку. Освещение в цехе погасло, и этот сумасшедший рабочий день закончился. Смывая горячей водой с тела грязь, я чувствовал, что сил идти домой у меня сегодня совсем нет. Если троллейбусные линии не отремонтировали, то надо что-то думать.

Водка в нашей бытовке всегда появлялась словно по волшебству. До ближайшего магазина – не меньше десяти минут быстрым ходом. Но когда я вышел из душа, на обеденном столе уже стояло несколько бутылок, мужики нарезали закуску.

– Выпьешь с нами? – спросил меня Коля.

Я не задумываясь, кивнул. Судя по количеству закуски застолье намечалось сегодня серьезное, но мне не хотелось проводить здесь остаток вечера, а потом по ночи плестись через весь город.

Коля не стал ждать, пока все вымоются и переоденутся. Сам он был еще в робе.

– За удачное начало безнадежного мероприятия, – провозгласил он тост и опрокинул стакан, даже не дожидаясь остальных.

– Костя, не спеши. Даже в плохом доме меньше трех не наливают.

Пришлось выслушать еще два таких же емких и содержательных тоста. К третьему за столом собрались уже все работники цеха. В грязном оставался один только Коля.

– Я разговаривал с начальством, – сказал он. – Все, кому далеко добираться домой, могут оставаться ночевать здесь. Я лично остаюсь. Подумайте и вы. Главное условие – чтобы ночью никто не шарахался по заводу. Сидим в бытовке, выпиваем, закусываем. Стоит выпить за лояльность руководства.

Последний тост, сказал я себе и, воспользовавшись общим перекуром, тихонько покинул любимый цех. Лучше замерзнуть на улице, чем ночевать на работе. Заряженный этой мыслью, я полчаса шел твердой уверенной походкой по скользкому утоптанному снегу. Обстановка на улице не слишком поменялась. Вмерзший трамвай так и стоял на своем месте. Провода кое-где убрали с дороги, но троллеи по прежнему безжизненными нитями тянулись по земле. Я надеялся, что отремонтировали линию, которая идет от центра к нашему микрорайону, но городские власти моих надежд не оправдали. Транспорт по городу не ходил. Люди все также брели пешком, теперь уже с работы домой.

Подсознание иногда подсказывает человеку неожиданные ходы. Особенно, когда оно плавает в алкогольном море. Кровь донесла спирт от желудка до моего усталого мозга, и он уверенно направил мои ноги прямиком к Оксаниной двери. Да, сюда идти было во много раз ближе, чем домой. И как я не хотел сегодня видеть свою невесту, выхода сейчас у меня другого не было.

Я позвонил в дверь, пытаясь хоть немного в голове собрать слова, но их не потребовалось. Оксана, даже не глядя в глазок, распахнула дверь.

– Заходи, – радостно сказала она, – я знала, что ты сегодня придешь. Борща успела сварить, сейчас картошки поджарю, поужинаем.

Она поцеловала меня в щеку и помогла раздеться. Я прошел на кухню и уселся на табурет, вдыхая вкусные ароматы. Готовить Оксана умела, это было ей не занимать. Я всегда любил кушать ее стряпню.

– Голодный? – спросила она, глядя на мое напряженное лицо.

Я кивнул. Через пару секунд возле меня уже дымилась большая миска с борщом. У меня совершенно не осталось сил вести с Оксаной серьезный разговор. Я глотал горячую юшку, запихивал в рот куски хлеба и радовался, что могу не топать по морозному городу. Хорошо, что есть на карте место, где тебя ждут. Словно путешественник вернулся из далекого плавания и попал наконец домой. Тихая пристань, хозяйственная жена – это ли не счастье? Чего же ты хочешь еще? Многие о таком только мечтают, а у тебя это счастье уже есть. Так чего ты бесишься с жиру? Чего же тебе еще надо – бурь и невзгод? В такие минуты полнейшей душевной и физической усталости кажется, что другого и желать нельзя, но это лишь самообман. Желать большего нужно всегда, другой вопрос, а хватит ли сил реализовать хоть часть своих желаний.

– Как хорошо, что ты сегодня пришел, – между тем тараторила Оксана, помешивая деревянной лопаткой в сковородке картошку, – я за тобой соскучилась. И ведь как чувствовала, что придешь. И борща наварила, и картошки начистила на двоих. Я так и знала, что не станешь на меня долго дуться. Ты ведь уже не дуешься?

– Это хорошо, – продолжила Оксана монолог. – Мы же не должны с тобой постоянно сориться. Что же это будет за семейная жизнь – каждый забьется в свой уголок и будет обиженно зыркать – кто же придет первым извиняться. Ты молодец, понимаешь, что я немного погорячилась. А если любишь, то всегда прощаешь. Ты ведь меня любишь, Костя?

– Будем жить с тобой долго и счастливо. Иногда можно немного поругаться, психологи говорят, что это даже укрепляет семью. Если люди живут мирно, у них все недовольство накапливается внутри, а это очень плохо. Нужно иногда давать выход своим эмоциям. Иначе можно с ума сойти. Ты ведь не хочешь, чтобы мы с тобой свихнулись?

– Как хорошо, что мы с тобой друг друга понимаем. Если между супругами есть взаимопонимание, то им даже не нужна большая любовь, чтобы быть счастливыми. Ой, что это я говорю. Любовь, конечно, важнее всего. Пока в доме живет любовь, ничего другого не нужно.

Она закрыла сковородку крышкой, выключила газ и уселась напротив меня, подперев лицо руками.

– Сейчас пару минут и картошка дойдет. Будем кушать. Хочешь еще борща?

– Погода сегодня просто ужас какой-то, – сменила Оксана тему. – У нас возле офиса несколько деревьев рухнуло. Толстенные. Пообрывало провода, с утра даже света не было. Но наш директор позвонил прямо в мэрию, приехала аварийная служба и все быстро исправили. Как можно без электричества при таком морозе. В помещении без обогревателя – холодина. Мы целый день пьем чай и кофе, чтоб немного согреться. Но помогает ненадолго, а в туалет потом бегаешь постоянно, – она засмеялась.

Между тем картошка уже дошла. Оксана подняла крышку, и аромат любимого моего блюда поплыл по кухне. Оксана нарезала картошку всегда аккуратной соломкой, и она прожаривалась, не рассыпаясь на бесформенные крахмалистые кусочки, и при этом получалась внутри мягкой, а снаружи хрустящей. Объедение! Летом Оксана посыпала ее сверху свежей зеленью, сейчас просто немного притрусила перцем.

– Шеф разрешил нам пока на работу не выходить. Сказал, зачем рисковать зазря вашим здоровьем. Подождите, пока транспорт снова не пустят. Мне-то хоть недалеко идти. А многие живут рядом с тобой, а тут еще мороз плюс гололед. Сидите дома, девушки, пока не распогодится. Дал нам конечно работу на дом, чтобы не скучали. Но это ничего, главное не придется топать по этим сугробам завтра. А ты как сегодня до работы добирался?

– Ужасно.

– Я представляю, – подхватила Оксана. – От тебя к моему дому идти часа полтора, а до завода еще столько же. Кошмар! Я бы на твоем месте не пошла. Но ты молодец. Я тебя за то и люблю, что ты правильный. Я бы точно не смогла три часа топать по такой дороге, а потом еще и работать целый день.

Я доел картошку и отодвинул от себя тарелку. Оксана еще не съела и половины. Она так увлеклась разговором, что ей было не до еды. Когда же она все-таки на мгновенье умолкла, в прихожей зазвонил телефон. Оксана подскочила и побежала отвечать.

– Алло! Привет, мама, – услышал я. – Да, Костя у меня. Только недавно пришел, сейчас ужинает. Тебе привет, – крикнула она мне.

Я подвинул ее тарелку поближе к себе и стал соломку за соломкой рукой доставать картошку и отправлять себе в рот. Я прекрасно знал, что разговор с мамой может занять у Оксаны полчаса или даже больше. А вернувшись, она и не вспомнит, сколько оставалось картошки у нее на тарелке. Но постепенно одна за одной, а тарелка стала пустой. Я вздохнул и прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Под Оксанино бормотание из прихожей я начал медленно погружаться в сон. Все-таки день сегодня был тяжелый. Организм насытился и теперь требует отдыха. Какое-то время я еще пытался бороться с собой, но вскоре задремал.

– Костя, пошли спать. Я уже постелила.

– Угу.

Я мельком глянул на часы. Проспал я около часа. Интересно, она все это время разговаривала по телефону?

В комнате Оксана разложила диван. Когда я не оставался у нее, она никогда его не раскладывала. Для нее это был какой-то ритуал. Она не хотела спать на широком ложе одна. Она боялась ощутить себя одинокой. По мне это ее предрассудок. Она всегда прижималась ко мне или брала за руку. Ей обязательно нужно было физическое доказательство моего присутствия. По началу все это казалось таким романтичным, потом стало надоедать.

Я быстро разделся и залез под теплое одеяло. Хотелось побыстрее заснуть, чтобы не вести больше никаких разговоров, чтобы просто побыть в тишине, наконец-то отдохнуть после изматывающего дня. Но сон ушел от меня. Я слушал, как Оксана сопит рядом, а сам не мог никак заснуть и чем я больше об этом думал, тем дальше убегал от меня мой капризный сон. Я лежал и пытался расслабиться, но мне это никак не удавалось.

Мысли мои все перескакивали с одной проблемы на другую. Я так и не поговорил с Оксаной, завтра еще один тяжелый день, надо обязательно сходить в гости к Васе, Коля сейчас спит в бытовке, чего хотел от меня Игорь Викторович? Мысли бегали по кругу. Я пытался сосредоточиться хотя бы на чем-то одном, но мне удавалось. Надо бы в выходные попасть к Васе, пригласить его на свадьбу. Я бы хотел, чтобы он был моим свидетелем. Оксана наверняка будет против такой кандидатуры, но я не собирался спрашивать ее мнения. В конце концов, я сам должен хоть иногда что-то решать. Свадьба и моя тоже. Хотя список гостей, я уверен, Иван Иванович уже составил и включил в него всех важных и полезных людей нашего городка. И то, что Игорь Викторович сегодня якобы набивался на свадьбу – это лишь повод поговорить, он-то в списке гостей первым номером. Он хотел что-то узнать о Коле, иногда мне казалось, что начальник цеха не очень-то дружит с мастером. Конфликтов у них прямых никогда не было, но отношения все равно были слишком официальными. Сейчас, когда Коля вынужден ночевать в цеху, чтобы завтра полноценно отработать смену, Игорь Викторович должен почувствовать, какой Коля незаменимый человек для цеха. Завтра он покажет, и мы ему в этом поможем. Я-то уж точно буду работать за двоих, сейчас только засну и хорошенько отдохну. Почему же не могу заснуть? Неужели опять думаю, что надо в выходные зайти к Васе в гости? Опять… Сладкие объятия Морфея все-таки приняли меня, слава Богу!

– Вставай, соня, проспишь работу.

Я открыл глаза и улыбнулся ей. В комнате стоял запах свежих блинов. Утро, несмотря на темень за окном, начиналось просто отлично.

– Ты не против, если я попрошу Васю быть свидетелем на свадьбе? – спросил я.

– Мне бы не хотелось видеть на празднике этого алкаша, – ответила она.

– Почему же сразу алкаша. Никакой он не алкаш, нормальный мужик.

– Не знаю, какой он нормальный, я ни разу не видела его трезвым. Тоже мне подающая надежды восходящая звезда русского рока. Обыкновенный алкоголик. Синяк, одно слово.

– Знаешь что, я же не обсуждаю твоих подруг.

– А что их обсуждать, они все порядочные девушки. Тебе о них все равно сказать нечего, ты с ними не хочешь общаться.

– Не хочу. Мне с ними говорить не о чем. Обсуждать с ними шмотки или новую прическу Бэкхема?

– Это при тебе говорят о всякой ерунде. Тебе бы не интересно было, если бы они начали говорить о Достоевском.

– О его прическе или о его бороде? Или ты хочешь сказать, что они знают хоть одну его книгу?

– Представь себе, знают.

– Какие? «Преступление и наказание» и вот ту вторую в синей обложке?

– Они, по крайней мере, не пьянствуют и не ведут непонятный образ жизни.

Я отвечать не стал. В конце концов, кто-то должен первым остановиться. Я положил блин на тарелку, обильно намазал его вишневым вареньем и свернул это все в трубочку. Блин был дрожжевым, толстым и большим, поэтому импровизированное пирожное едва поместилось мне в рот. Я откусил кусок и во все стороны прыснули темно-синие капли варенья.

– Поросенок, – прокомментировала Оксана.

– Васи на моей свадьбе не будет, – сказала она негромко, но решительно.

– А на моей свадьбе свидетелем будет мой лучший друг, – ответил я.

– Посмотрим, – сказала Оксана.

– Посмотрим-посмотрим, – заявил я.

– Я думаю, что Вася один раз сумеет вести себя прилично, – сказал я. – В конце концов, он часто играет на свадьбах, и никто еще на него не жаловался.

– Ты хочешь создать прецедент?

– Да чего ты так на него взъелась?

– Ничего. Просто я не хочу его видеть и все.

– Но я не могу его не пригласить совсем.

– А ты придумай что-то. В конце концов, кто тебе дороже – я или он?

Отвечать на провокационный вопрос я не стал. Тем более, что ответа не знал. Они оба были мне дороги по-своему и оба по-своему пили мою кровь. Поэтому мне было сложно решить, кто же меня меньше достал. Сейчас я больше время проводил с Оксаной, а пару лет назад я постоянно торчал на репетициях Васиной группы. Там я даже научился немного играть на гитаре. Три аккорда, сказал Вася, и ты сможешь сыграть любую песню. Я был очарован простотой этой формулы, но потом пришлось разбавлять ее еще десятком аккордов, которые дарили музыке неповторимость.

– Я пошел.

Оксана проводила меня взглядом в коридор, не спеша идти следом. Пока я одевался, она медленно выплыла из кухни. Не успел обуться, как в дверь позвонили. Я открыл дверь. На пороге стоял Иван Иванович, мой потенциальный тесть. Высокого роста с широкими плечами и открытым лицом, он сразу же располагал к себе в беседе, чем умело пользовался. Говорят, есть в развитых странах такая профессия – переговорщик, Иван Иванович был бы лучшим по профессии, если бы таковая прижилась в нашем обществе.

– Привет, Костя, – он, улыбаясь, протянул мне руку. – Ты уже убегаешь?

– Да. Думаю, что транспорт сегодня тоже не ходит. Как раз успею пешком дойти к началу смены.

– Не спеши, – он уже снимал дубленку, – я на машине, привез Оксане вещи. Сейчас разгрузим, и подвезу тебя.

– Так, что у нас на завтрак? – он уже был на кухне.

– Как там Игорь Викторович? – спросил меня гость.

– Да нормально. Работы как всегда много, какие-то проверки, пожарники что ли.

– Пожарники? Это ерунда. Передавай ему привет от меня.

– Кстати, скажи, что послезавтра мы с Коваленко собираемся на охоту. Надеемся, что он к нам присоединится.

– Хорошо, скажу.

– Отлично, – он переключил свой взгляд на Оксану, – Блины вижу, а где икра? Что молодежь на икру пока не хватает? Не расстраивайтесь, помогу.

В его помощи никто не сомневался, только мы в ней не сильно-то и нуждались.

Пока они разговаривали с Оксаной, я оделся и, взяв висевшие на крючке для одежды, ключи от машины вышел во двор. Иван Иванович один из первых городов обзавелся иномаркой. Сейчас его старенький «Форд» смотрелся не очень презентабельно, но еще лет пять назад, о такой тачке можно было только мечтать. После свадьбы Иван Иванович обещал мне подарить свою машину, но я не сильно жаждал иметь лишнюю головную боль. Поэтому, чтобы не сильно обижать потенциального тестя всячески игнорировал водительские курсы.

Я извлек из багажника две большие клетчатые сумки, довольно тяжелые. Если я правильно догадался, в одной из них была посуда для свадьбы, а в другой – скатерти, полотенца и прочие нужные при таких мероприятиях мелочи. Сумку с тряпками я забросил за спину, а вот посуду пришлось нести аккуратно, стараясь не поскользнуться на небольших замерзших лужицах, покрывающих ступеньки подъезда.

Когда я доволок багаж до Оксаниной двери, Иван Иванович уже был на этаже.

– Зачем же ты сам? – забеспокоился он. – Я бы тебе помог.

– Да ладно, – ответил я на это. Зачем еще нужен работящий зять? Не для того же, чтобы только блины жрать.

– Поехали? – спросил меня Иван Иванович и крикнул Оксане, – мы ушли, закрывай дверь.

Машина завелась легко, но чтобы тронуться по гололеду понадобилось некоторое время. Наблюдая за нервными движениями водителя, я лишний подумал, что машина – это не для меня. Лучше проехать общественным транспортом или протопать несколько километров пешком.

Дороги все еще были совершенно пустыми. Лишь единицы решились и сегодня выехать из гаража. Город за вчерашний день и прошедшую ночь практически никто не пытался привести в порядок. Поваленные деревья так и валялись, снег никто не убирал, проезжую часть песком не посыпали. Мы ехали молча всю дорогу. Иван Иванович, обычно беспечный за рулем, выглядел крайне напряженным на скользкой узкой дороге. Мне его молчание было даже на руку, чаще всего разговоры с ним заканчиваются просьбой, отказаться от которой крайне сложно. Сегодня же, поглощенный дорогой, он забыл и обо мне, и о том, что ему наверняка что-то от меня нужно.

– Удачи, Константин.

– Вам тоже.

Машина, взвизгнув на льду, отъехала, а я пошел работать. Еще один день, еще одна смена.

– Ну что по рублю или по три?

– Конечно, по три, – ответил я.

– Это правильно, – одобрил мой выбор мастер. – Давай деньги.

Сегодня намечался форменный беспредел. По бутылке водки на брата – это удачное окончание рабочего дня. Одно плохо – завтра все равно нужно было идти на работу. Заказ мы еще не выполнили. Об этом Коля напомнил всем присутствующим в бытовке перед началом пьянки. С ним никто не стал спорить, все согласились, хотя в душе каждый думал, зачем оно мне нужно.

Когда народ после первых трех потянулся на улицу покурить, в бытовке остались лишь мы с Колей. Мастер смотрел на меня, и в глазах его была какая-то грусть.

– Знаешь, Костя, а я тебе по-своему завидую, – сказал он.

– Чему же? – поинтересовался я.

– Ты молодой, у тебя еще все впереди. Ты можешь плюнуть на все и вырваться из этой проклятой мясорубки.

– Как-то ты не очень хорошо о нашем заводе отзываешься.

– Имею право. Я здесь работал еще во времена Союза. Все было по-другому. Была какая-то забота о людях. Профсоюзные путевки, хорошие отпускные, нормальное отношение.

– Не брюзжи, как старик, Коля. Тебе это ни идет, – попытался я осадить его пыл, но лишь плеснул масла в огонь его ненависти.

– Да я еще не старик, но мне здесь уже ничего не светит. Я дорос до своего потолка, а начальство считает, что даже перерос немного. И самое обидное, хоть я и мастер цеха, а на самом деле я – никто. Меня отсюда могут выгнать, как нашкодившего котенка прямо завтра. Им плевать на мой опыт, на мой стаж, на мою семью, в конце концов.

– Не сгущай краски.

– Я не сгущаю, я говорю то, что есть. Ты еще многого не понимаешь.

Я хотел возмутиться, но не успел. В бытовку шумной компанией вернулись наши собутыльники принеся с собой с улицы мороз и запах крепкого дешевого табака.

– Коля, а ты до сих пор не разлил? – возмутился кто-то.

– Все, мужики, я пойду. Хочу хоть сегодня домой попасть. За семьей соскучился.

Никто не стал его удерживать, только налили на посошок. Следом за Колей решил ускользнуть и я. Мы вышли с завода вместе и некоторое время шли молча рядом.

– Вот ведь козлы! – вдруг зло сказал Коля.

– Ты о ком?

– Да все о тех же, – ответил он. – Начальник сегодня сказал, заказ сорвешь – уволю к чертовой матери. Не разжалую, не накажу – уволю. Козел!

Я удивленно посмотрел на него. Я, конечно, относился к нашему начальнику без всяких эмоций, но такого я от него не ожидал.

– Может, ты его неправильно понял? – спросил я.

– Да уж, неправильно. Тут ошибиться было сложно. Не нужен я уже заводу, можно списывать в утиль.

– Да брось, – попытался я его утешить, – ерунда все это, пустые угрозы.

– Хочу в это поверить, – честно признался Коля, – но почему-то не получается. Чувствую что-то нехорошее. И заказ этот дурацкий, и опять суббота рабочая.

– Думал, если напьюсь, полегчает, – сказал Коля. – А оно наоборот, только хуже. Мысли все гаже и гаже в голову лезут.

– Да плюнь ты на это все, – предложил я. – Заказ успеем за завтра доделать, и все будет хорошо.

– Хорошо будет ровно до следующего аврала, – мрачно предрек Коля. – Ты что ничего не понимаешь? Меня хотят убрать отсюда, ищут повод. Не завтра, так через неделю, это вопрос времени, оно у них есть, а у меня нет. Мне семью кормить надо чем-то. Выгонят, куда я пойду? Уже не мальчик, всю жизнь здесь работал. Что я еще умею?

Коля со всей силы кинул пустую бутылку через дорогу. Она пролетела над проезжей частью и скользнув по льду застряла горлышком в сугробе.

– Не могу понять, как можно так с людьми поступать, – продолжал он. – Взять и выгнать. Живи, как хочешь, выживай, если получится или сдыхай, нам все равно. Я, наверное, чего-то не понимаю.

– Вот скажи, Костя, такому скотскому отношению в институтах учат? У меня образования нет, так мне сложно человека оштрафовать, даже если есть серьезный повод. Я понимаю, что работяги эти копейки одна к одной складывают, чтобы детишкам лишнюю игрушку купить. И деньгами я накажу в итоге не провинившегося разгильдяя, а его семью. А они-то в чем виноваты? И я такой же. Да, зарплата у меня чуть выше твоей, но я за всю жизнь даже на «Запорожец» не смог накопить. А у этих дорогущие иномарки под задницей, откуда? Они что всю жизнь вкалывали? Нет. Зато они решают, кто у них будет работать, а кто не будет. Не хочу тебя видеть и все. Иди и подыхай. Мы на твое место нового дурачка найдем. Дураков много, только свисни.

Он зло сплюнул на снег. Мы прошли уже довольно приличное расстояние, Колины огромные шаги привели нас уже почти в центр города.

– Как думаешь, что мне делать? – спросил он.

– Не знаю. Наверное, потихоньку подыскивать другую работу.

– Легко сказать – подыскивать. Где я ее найду?

Я пожал плечами. Что я мог еще посоветовать этому работяге? Идти искать справедливости у руководства завода. Так тем вообще плевать, их только выполнение заказов волнует. А кто их будет делать – Николай Николаевич Шульга или кто-то другой, какая разница. Незаменимых людей нет. Незаменимы только высшие руководители, по крайней мере, они в этом свято убеждены.

– Им плевать, что я из-за этой чертовой работы и семьи почти не вижу, – продолжал Коля. – Кто скажет спасибо, что перся через весь город по сугробам и гололеду, лишь бы им заказ не запороть. Директор отрапортует перед хозяином: я сделал все, чтобы не потерять заказчика. А что он сделал? Сидел в теплом кабинете и кофе хлебал. Если бы мы не остались ночевать на заводе, никто бы сегодня ничего не сделал. Козлы!

Слушая Колю, я и не заметил, что зашел совсем в другую сторону. Теперь я был далеко и от Оксаны и от своего дома. Зато в этом районе жил Вася. Вот уж и правда, подсознание вывело по нужному адресу. И хотя сегодня я не собирался к нему заходить, но похоже предначертанного не избежать.

Я попрощался с Колей возле его дома и отправился в гости к своему лучшему другу.

– Я слышал, ты все-таки решил жениться, – сказал он. – Дело хорошее, но поздравлять тебя не буду, было бы с чем.

– Я бы возможно и согласился сыграть пару лирических композиций на твоей свадьбе, но потребую за это слишком много денег. А разорять лучшего друга в преддверие медового месяца как-то не по-товарищески. Поэтому я попросту не приду на это мероприятие. Если ты шел только, чтобы официально пригласить на праздник бракосочетания, то считай, что миссию свою выполнил и можешь со спокойной совестью возвращаться к своей Оксане.

– Может быть, я все-таки войду, – спросил я, протягивая пакет.

Вася по достоинству оценил его содержимое и, ни слова не говоря, поплелся с ним на кухню, освобождая мне проход. Я закрыл за собой дверь и разделся. Тапочек хозяин дома гостям не предлагал, а ходить по годами не мытому полу в чистых носках никто не собирался. Поэтому прямо в ботинках я потопал на кухню. Как я и предполагал, на столе стояла открытая, но еще не початая бутылка водки.

– Это я вовремя пришел, – прокомментировал я увиденное.

– Ты всегда вовремя.

Вася достал из холодильника надкусанную палку колбасы и бутыль с огурцами. Недолго думая, он разлил водку.

– И эпилогом – любовь, – сказал он вместо тоста и, не чокаясь со мной, выпил.

После этого он по-хозяйски извлек из бутыля огурцы, разложил звездочкой на большом блюде и туда же насыпом порезал колбасу.

– Я бы хотел, чтобы был свидетелем на моей свадьбе, – сказал я.

Васю перекосило от моего предложения. Он налил по второй, залпом выпил и, не закусывая, сказал:

– Только не говори, что это волевое решение твоей невесты.

– Нет, – не стал я спорить, – Оксана сказала, что видеть тебя не хочет.

– Умница, – неожиданно поддержал ее Вася. – Она у тебя просто умница. Пытается уберечь праздник от погрома и дебоша. Я всегда уважал ее, как достойного врага.

– И что же ты так просто сдашься? – спросил я удивленно.

– Я не сдамся, я просто туда и не собирался. Пойми, что ходить на похороны лучшего друга – это небольшая радость. А ты мне еще предлагаешь стелить вам рушник.

– Неужто у тебя нет ни малейшего желания досадить Оксане? – спросил я.

– Нет. Не хочу, чтобы кто-то ублажал свое эго за мой счет.

– Ладно тебе, должен же меня хоть кто-то поддержать.

– Поверь, там найдется множество желающих это сделать. На подобных мероприятиях всегда царит дух взаимовыручки и братства. Все норовят тебе налить побольше, чтобы ты первым оказался мордой в салате, и другие могли этот факт зафиксировать.

– Ты знаешь, я много играю на свадьбах, и мне всегда жаль молодоженов. Целоваться по прихоти каких-то людей, половину из которых ты видишь первый раз жизни, это по– моему не очень умно. Обычно хватает одного клоуна – тамады. Зачем доставлять радость незнакомым людям? Хочешь любить свою невесту – люби. Совет да любовь. Зачем из таинства делать шоу? Хочешь быть не хуже других – будь лучше умнее.

– Ты прямо сыпешь афоризмами, – усмехнулся я.

– Да. С возрастом становишься философом, а с тобой поговорить – литра водки мало.

– За дружбу!

– Хочешь подмазаться?

– Ты пойми, что я тебе там не нужен, – сказал Вася. – Это не твой праздник, и даже не Оксанин. Поэтому я отказываюсь принимать участие в этом мероприятии.

– Пожалуй, пойду домой, – сказал я.

– Ты что обиделся, – удивился Вася. – Брось, давай еще выпьем. Куда ты пойдешь – транспорт не ходит, заночуешь у меня. Завтра – выходной.

– Мне завтра на работу, – решительно заявил я.

– Да? – удивился Вася. – А впрочем, разве это что-то меняет? – философски заметил он. – Мне завтра никуда не надо.

– Слушай, я тут новую песню написал. Заценишь?

– Прикинь, приснилась ночью песня, – сказал Вася. – Я подскочил, бегом за ручку схватился, а помню ровно одну строчку. Я ее записал и лег спать дальше. Утром проснулся, не могу вспомнить ничего. Песня вроде неплохая – но ничего помню. Весь день ходил, чем-то занимался, а вечером нашло. Сел и записал сразу все. И аккорды как-то сами легли.

Я уже не первый раз слышал от Васи историю о том, что песни ему приходят во сне. Его подсознание раскрепощалось ночью настолько, что выдавало отличные стихи. Кому-то нужна водка, кому-то наркотики, кому-то галюценогены… Васе нужен хороший сон. В его организме выброс серотанина ничем другим не спровоцировать.

Вася допил пиво и жестом пригласил меня пройти за собой в комнату, где обитали все его гитары. Обстановка там была самая спартанская – кровать, с грязной постелью, пара кресел, старый телевизор на подоконнике и набор юного любителя музыки – усилитель, колонки, микшерный пульт. Когда Вася пытался использовать свое жилье для репетиций. Здесь стояла ударная установка. Но тонкий слух выпускника музыкального училища забраковал акустику комнаты и соседи облегченно вздохнули.

Комната освещалась тусклой сорокаваттной лампочкой без плафона. Яркий свет был не к чему в творческой лаборатории истинного таланта. Книги Вася читал на кухне во время приема пищи, а здесь только спал и играл. Если книга попадалась интересная, он перетаскивал на кухню кресло и наслаждался ею там. Но такое случалось с Васей крайне редко. В свободное время он предпочитал пить пиво на балконе, поглядывая на то, что происходит вокруг.

– Вещь абсолютно не лирическая, – пояснил он. – Она должна звенеть. Ты сейчас услышишь. Я думаю назвать ее «Вечный бродяга» или что-то в этом духе. Нужно хорошенько подумать, – он подобрал с пола медиатор и ударил по струнам. – Слушай.

– Неплохо, – сказал я. – Как-то очень открыто. Ты же про себя писал?

– Нельзя воспринимать так буквально. Я же тебе говорю – приснилось мне.

Он наиграл еще несколько мелодичных переборов и отставил гитару в сторону. Это был верный признак того, что он хочет начать серьезный разговор. Неужели передумал?

– Пошли еще выпьем, – предложил он.

Мы снова вернулись на кухню. Вася разлил водки и наколол вилкой огурец, я же взял колечко колбасы. Он окатил меня оценивающим взглядом, будто рассуждая достоин ли я его выслушать и молча выпил. Похрустывая огурцом, он продолжал изучать меня с видом профессионального сводника. Если бы это был другой человек, я наверняка бы уже полез выяснять отношения, но к Васиным причудам я был давно привыкший. Сейчас сделает над собой усилие, будто бы долго боролся с соблазном и все-таки решил сказать что-то сокровенное, а ляпнет какую-нибудь ерунду. Такое с ним бывало не раз.

– Так ты собираешься этим летом ехать в столицу? – наконец спросил он.

– Конечно, – ответил я, хотя был в этом неуверен. Даже был уверен, что не поеду я уже туда никогда, но упасть лицом в грязь сейчас не мог.

– Это очень хорошо, – Вася поднял вверх указательный палец, будто сказал какое-то мудрое изречение. – Я тут долго над всем этим думал и вот что придумал…

Он сделал многозначительную паузу и внимательно посмотрел на меня, проверяя, угадаю ли я его гениальную мысль. Но мне было уже не до его блестящих прозрений.

– Я поеду поступать с тобой, – наконец вывалил он на меня свою идею.

– Да, я решил, что этим летом поеду вместе с тобой. Буду поступать в университет, – продолжал Вася, не обращая внимания на мою реакцию.

Я продолжал смеяться, вскоре, правда, мой смех сменила икота. Но все равно мне было весело. Представить Васю студентом какого-нибудь ВУЗа мне было сложно.

– Ну, возможно, на счет университета я погорячился, – продолжал он. – Но думаю в какой-нибудь непрестижный институт пристроиться все же смогу. И ты в этом должен мне помочь.

– Вася, зачем тебе институт? – борясь с икотой, спросил я. – Тебя же выгонят после первой сессии.

– Не выгонят, – самоуверенно заявил Вася. – Я же не сам еду, а с тобой.

– Нашел помощника.

– Согласен, выбор не самый лучший, но, увы, вариантов больше нет. А в институт поступать надо.

– Что надоела музыка? Решил стать простым инженером?

– Ты слишком прямолинейно рассуждаешь, – скривил Вася недовольную мину, будто я его обидел.

– Может быть, ты еще и в аспирантуру решил потом попасть.

– Может и решил.

– Снимаю шляпу, – сказал я и приложил руку к голове, салютуя. Движения мои были уже тяжелыми, и я понял, что скоро отключусь.

– Вот ты, Костя, вроде бы и не дурак. Хочешь наукой заниматься, а простых вещей понять не можешь.

– Могу, – не согласился я и увидел, как Васино лицо расплывается. Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться. На какое-то время мне это удалось.

– Мне нужно во что бы то стало попасть в столицу, – начал объяснять мне свой гениальный план Вася. – Главная проблема – прописка. Для студента эта проблема решается автоматически и без финансовых затруднений.

– Слушай, я тут подумал – на фига тебе университет, поступай в консерваторию, – предложил я.

Вася от моей идеи только отмахнулся. Он налил мне и себе полные стаканы пива и, смакуя напиток, принялся развивать свою мысль.

– Столица – это кладезь возможностей. В нашем захудалом городишке выше головы не прыгнешь. Ни я, ни моя музыка здесь никому не нужны.

– Можно подумать, тебя там кто-то ждет.

– Я смогу играть в студенческой самодеятельности. Многие известные исполнители начинали именно так. Просто в столице шансов, что тебя кто-то услышит, намного больше. Они все там варятся вместе в одной кухне. Зачем им ездить черт его знает куда, если под носом таланты ходят. Сходил на конкурс самодеятельности и все. Готовы новые кумиры молодежи. Ты что не понимаешь?

Я вяло пожал плечами. По правде сказать, я уже постепенно проваливался из этой реальности куда-то на другой уровень. Васин монотонный рассказ убаюкивал меня все больше и больше. Он что-то доказывал мне, жестикулируя обеими руками и разливая при этом на стол пиво из стакана. Я пытался его слушать, и даже время от времени утвердительно кивал или наоборот злобно мотылял головой, выражая свое несогласие. Но я уже его не слышал или не понимал, что он говорит. Все казалось каким-то нереальным и надуманным. Голова моя постепенно превращалась в большую тяжеленную чугунную чушку, которой все сложнее удерживаться на тоненькой, не приспособленной для переноски тяжести, шее. Я клевал носом, но старался не заснуть, а дослушать до конца Васин монолог. Перед глазами плыли формулы из учебника, лица моих сотрудников, улыбка Оксаны, усмешка Васи, какие-то дома и пустые улицы. Я проваливался все глубже и глубже, вскоре я уже не слышал Васиного голоса…

– Это, наверное, для тебя, – кивнула она мне на записку на столе.

Я протопал к столу и плюхнулся на табурет. Записка, написанная на вырванном из тетради в клетку листе, была адресована мне. Кому же еще могла утром написать Оксана. Текст оказался на удивление лаконичным и сухим:

«Ушла на работу. Не смогла тебя добудиться, поэтому позвонила Игорю Викторовичу и сказала, что у тебя высокая температура.»

Что можно сказать – я должен быть благодарен моей невесте за проявленную обо мне заботу. Она отмазала меня от работы, остается надеяться, что мой начальник поверил ей. А впрочем, какая уже разница, все равно я ничем не могу уже помочь своей бригаде…

– Чая будешь? – спросила Ольга, – я пирожных купила.

– Пирожных точно не буду, – ответил я.

Ольга налила кипяток в две большие чашки. Пока чай заваривался, мы сидели и молчали. Она не знала о чем сейчас можно со мной говорить, а мне не хотелось ничего слышать. Любой самый тихий звук ударял по моей голове молотом. Я подумал, что Ольга ни разу не видела меня в таком состоянии. Стыдно? Наверное, трудно с больной головой формулировать ответы на сложные вопросы.

Ольга достала из пакета пластиковую коробку с заварными пирожными и поставила ее на стол.

– Точно не хочешь? – уточнила она.

Я тяжело вздохнул, и, закатив глаза, отрицательно помахал головой, будто мне предложили пожевать битого стекла.

Когда чай заварился, Ольга поставила одну чашку прямо передо мной на стол. Другую взяла двумя руками и принялась прихлебывать еще горячий напиток мелкими глотками.

– На улице – холодина. Пока сюда дошла, замерзла, – начала она разговор. – Думала, застану Оксану. Отец сказал, что она взяла работу на дом. А вместо нее – здесь ты.

– Ну, извини, – сказал я. В отличие от Ольги я ждал, пока чай наконец остынет.

– Отец говорил, у вас на заводе какие-то проблемы, много работы.

– Много, – кивнул я.

Она удивленно взглянула меня, и в ее глазах прочитал вопрос – а чего же ты, алкаш, не помогаешь товарищам. Ольга, конечно, вслух ничего не сказала, но и так было понятно.

– У нас два дня в институте занятий не было, – вместо этого сказала она. – Большое дерево упало, оборвало провода – и не могли столько дней отремонтировать. Представляешь, стоит огромное здание посреди города – и без электричества, как в средние века. А сегодня все-таки что-то сделали.

– Как я тебе завидую, – вдруг вырвалось у меня.

– Чему завидуешь? – не поняла она.

– Я тоже мечтаю поступить в институт.

– Я думаю, с этим большим проблем не будет, – усмехнулась Ольга, – отец поможет тебе с поступлением. Хочешь, я с ним поговорю.

– Не надо, сам разберусь, не маленький.

– Не могу никак согреться, – пояснила она.

Я кивнул. Мой чай уже немного остыл и я небольшими глотками принялся его пить. Мой организм требовал влаги, но не такой горячей и горькой. Проклятый комок снова двинулся к моему горлу. Я поставил чашку на стол.

– Завтра обещают потепление, – сказала Ольга. – Наверное, все начнет таять.

– Это вряд ли. Просто не такой сильный мороз будет и все.

Мы снова молчали. Несмотря на неудовлетворительное состояние организма, мне захотелось поговорить с ней. Кроме Ольги поговорить по душам мне было не с кем. Даже Оксане я как-то не спешил вывернуть свою душу.

– А чем ты хочешь заниматься после института? – спросил я ее.

– Даже не знаю. Хотелось бы поступить в аспирантуру, заняться наукой. А там, как жизнь сложится. Может быть, выйду удачно замуж, – засмеялась она.

– То есть ты готова плюнуть на карьеру ради семейной перспективы?

– Я этого не говорила. Просто семья, в любом случае, это ответственный и важный шаг. И женщине обычно приходится поступаться своими амбициями ради семьи.

– Согласен. А как считаешь, мужчина должен чем-то поступаться ради семьи?

– Не знаю.

– Мужчина должен заботиться о семье, – сказала она после паузы, – а для этого он должен строить свою карьеру. Но, как ни парадоксально, строить карьеру получается только в ущерб семье. Вот такая загадка. Если женщина забросит карьеру ради семьи – ее будут за это уважать. А если это сделает мужчина – его будут считать тряпкой.

– Какая несправедливость, – в шутку возмутился я.

– В хорошей семье каждый готов принести себя в жертву ради общего блага, – сказала она уже серьезно.

– Мне всегда нравилась семья одного нашего профессора, – продолжила она, отхлебнув чая. – Он всю жизнь занимался наукой, а жена его, простая домохозяйка, создавала ему комфорт и уют в доме. При Союзе его зарплаты им вполне хватало на жизнь. А сейчас, когда наука практически не оплачивается, она вынуждена торговать на рынке. И она все равно счастлива, потому что он имеет возможность заниматься любимым делом. А он действительно живет только наукой, мне даже кажется, что он не заметил смены строя в стране.

– И ты считаешь их отношения идеальными? – спросил я.

– Наверное, – ответила Ольга.

Такое самопожертвование достойно уважения. Но не слишком ли? Жить все время чужой жизнью, полностью потерять себя. На такое способен не каждый. А главное, способен ли оценить эти жертвы человек, ради которого они приносятся? Сможет ли он ответить на них? Да и как можно ответить?

– Плохо, что у нас в стране такие ситуации вообще возникают, – сказала Ольга.

– В смысле?

– Наука никому не нужна. Люди не хотят заниматься наукой за копейки. Их тоже можно понять.

– Мне кажется, я бы смог и за символическую плату развивать науку, лишь бы меня допустили.

– Это ты сейчас так говоришь. У тебя стабильная и вполне приличная зарплата. Детей, которые хотят есть, нет. Ты даже не представляешь, как это работать за символическую плату.

– И все равно, смог, – упрямо повторил я. – Меня бы только подучили, база у меня слабая. Мне не нужны деньги, мне нужно время.

– И чем бы ты занялся, – спросила Ольга скептически. – Абстрактной науки не существует.

– Я бы хотел стать физиком, – признался я. – Важней физики ничего нет.

– И чем бы ты занимался?

– Я бы изучал время.

– Время? – переспросила Ольга.

– Время, – подтвердил я. – Человек научился летать, покорил космос, открыл ДНК. Но до сих пор никто не может сказать, почему существует время, какая его природа, какая его структура.

– Ты тоже мечтаешь о машине времени?

– Почему тоже?

– Это мечта мальчишек ни одного поколения.

– Сразу «мальчишек», – обиделся я. – Я вполне серьезен. Эйнштейна тоже никто по началу не воспринимал серьёзно. Но никто, кроме никого, так и не смог понять неоднородность времени.

– Ты хочешь стать вторым Эйнштейном? – спросила без иронии Ольги.

– Нет. Я хочу стать первым Алехиным.

– А ты сам в это веришь?

– Верю.

– А почему ты считаешь, что сможешь открыть то, над чем ученые ломают головы уже сколько лет.

– А почему ты считаешь, что я на это не способен.

– Я-то как раз считаю, что ты смог бы это сделать – парень ты толковый и работящий. Но мне кажется, что уже поздно браться тебе за это.

– Почему поздно?

Она пожала плечами и ничего не ответила. Ольга убрала со стола мою недопитую чашку. Долго и шумно ее мыла, чтобы я не доставал ее разговорами. Я сидел молча и тихонько злился. Неужели даже Ольга поставила на мне крест?

– Ты выбрал неудачное время, – ответила она после паузы.

– Неудачное?.. – переспросил я.

Но Ольга оставила меня без ответа. Она ушла из кухни в комнату и принялась рыться среди Оксаниных книг. Я не пошел за ней, так и остался сидеть на табуретке, через плечо поглядывая, что она делает.

Я задумался. Было непонятно, что именно она имела в виду. Неудачное время для меня лично? Не время мечтать перед свадьбой о каких-то несбыточных проектах. Надо было думать об этом раньше, когда был свободен, и от тебя не зависело счастье еще одного человека. Теперь уже поздно строить воздушные замки. Время собирать камни. Последний шаг уже сделан. А сделан ли?

А может быть, она говорила глобально об отношении к науке в обществе вообще. Еще полвека назад физики были чуть ли не богами, по крайней мере, верховными жрецами, которым подвластно все, стоит им лишь чего захотеть. Но с той поры прошли годы затишья и упадка. Главного прорыва в науке – создания единой теории поля – так и не состоялось, а следовательно все остальные локальные победы уже никого не интересовали. Наука замкнулась сама в себе, занимаясь какими-то мелкими и непонятными для обывателя проблемами. Постепенно она отошла на второй план, пропустив впереди себя культ потребления. Глобальная стратегия общества до этого направленная на развитие человечества теперь же направлена только на человека, на удовлетворение его мелких, под час несущественных и несуществующих потребностей. У него нет последней модели «Шевроле» – значит, у него есть законный повод для депрессии, а значит нужно идти к своему психоаналитику, жаловаться на свое несчастье. Если современный человек ни на что не жалуется, это странно. У него всегда должно чего-то не хватать, об этом заботятся опытные маркетологи.

А что может дать современному человеку фундаментальная наука? Ровно ничего. И отношение поэтому у него к ней соответствующее. Почему в мире живут люди, бюджет которых соизмерим или превосходит бюджеты развивающихся стран и при этом они не дают ни копейки на науку. Да эти вложения не дадут никакой прибыли. Но ведь кто-то должен способствовать развитию общества, человечества. Зачем тебе столько денег, если человечество топчется на околоземной орбите и не может махнуть на Марс из-за недостатка финансирования? А чем у человека больше денег, тем более бестолково он их тратит. Наука же, увы, никому не нужна. Один я готов заниматься ей бескорыстно и то не получается.

-Костя! – позвала меня Ольга.

– Скажешь Оксане, что я взяла почитать у нее две книги, – сказала она, показывая книги.

– Я сейчас уже пойду, не буду тебе мешать.

– Да ладно, – как-то неуверенно промямлил я. – Ты же к Оксане в гости пришла. Посиди, может быть, она скоро придет. Я все равно собирался уходить.

– Пойду, проветрюсь, – не выдержал я. Медленно и плавно я наклонился и натянул ботинки. Потом снял с вешалки свою куртку и погрузился в нее. Нахлобучив шапку, я открыл дверь.

– Когда ты вернешься? – спросила Ольга.

– Думаю, что завтра, – ответил я и, не прощаясь, затопал по лестнице.

Морозный воздух немного привел меня в чувства. Несмотря на слепящее солнце, на улице я ощутил себя лучше. По расчищенной дворником тропинке я вышел на улицу. И тут мимо меня со свистом пронесся троллейбус. Я глянул на его номер и с радостью отметил, что этот маршрут к нашему микрорайону. Значит, сегодня я смогу попасть домой. Я поплелся к остановке.

Солнце уже катилось вниз, самый короткий день быстро заканчивался. Я подумал о работе, теперь уже не как похмельный лентяй, а как совестливый сотрудник. Мне было стыдно, что я сегодня практически бросил своих товарищей, подставил Колю. Ему-то точно сегодня пришлось не сладко. Вчера вечером пьяные были все, а это было только начало. Я был почти уверен, что сегодня он не досчитался не одного только меня. Бойцы выбывали из наших рядов. Я точно знал, что Коля будет последним, кто из-за похмелья не выйдет на работу. Но работать одному все равно невозможно. Собственно именно за это мне и было стыдно больше всего. Пили все вместе, но потом одни нашли в себе силы прийти на работу, а другие вот так прикинулись больными. Температура у него высокая. Не знаю, что подумал Игорь Викторович по этому поводу, но думаю, Коля понял все правильно. Он может не сказать вслух об этом при встрече в понедельник, но это не значит, что он поверил в байку о простуде.

Троллейбус, скользя по укатанному снегу, притормозил у остановки. Внутри было зябко и пусто. Салон изнутри не отапливался, а сквозь щели в окнах и полу сочился морозный воздух. Я бухнулся на пустое место, соскреб ногтем с окна изморозь и принялся наблюдать, как поменялся наш город за два последних дня. Город жил в своем привычном ритме. Будто и не было этой стихии, лишь кое-где по обочинам дорог лежали поваленные непогодой деревья. Их оттащили в сторонку, чтобы не мешали, но времени распилить еще не нашлось. Транспорт ходил весь, как ни в чем не бывало. Интересно, что же случилось с вмерзшим трамваем. Наверняка, его убрали.