Дорогами Судьбы

– Я долго готовился к этому, – пояснил я.

– Ладно, ешь булочку.

Не спрашивая разрешения, я взял с ее подноса и стакан с компотом. Наталья Сергеевна только взглядом проводила его, но ничего не сказав, принялась поглощать капусту.

– На самом деле, мне было лень за вилкой идти, – пояснил я, покончив с трапезой.

– Ну, ты даешь, Алехин. А я и впрямь подумала, что ты мяса не ешь.

– Я все ем, – уверил я. – Было бы только, что есть. Спасибо за угощение. Пора бежать.

– Спасибо всем, что откликнулись, оставили свои дела и пришли ко мне, – наконец-то присоединилась к гостям и хозяйка. Пока она носилась с тарелками и подносами вместе с этой незнакомкой, самые быстрые оприходовали бутылку коньяка. Я же себе скромно налил какое-то ситро.

– Не стесняйтесь, наливайте, ешьте, говорить будем чуть позже. Если чего-то не хватает, мы с Катей принесем.

Значит, незнакомку зовут Катей. Наверное, сестра или подруга, проявил я чудеса логики. Пока говорили тосты и поглощали деликатесы, я мельком следил за ней. Она почти ничего не ела, большую часть времени переговариваясь с Ленкой. В конце концов она заметила мой интерес и что-то спросила у Ленки, та слегка смутилась, но быстро нашлась.

– Я думаю, настало время каждому теперь рассказать о себе. Все уже немного выпили и, надеюсь, раскрепостились. Буквально минуту-две. Начнем по порядку. Первый как я помню, Алехин. Давай, мы внимательно слушаем.

Несмотря на то, что я был единственным трезвым человеком в этой компании, желания постебаться у меня было таким сильным, будто я пил наравне со всеми.

– Люди добрые, обращаюсь к вам, выслушайте меня, пожалуйста, – начал я. – Что можно сказать, сам я неместный, практически беженец. Вот и документ есть, – я достал из кармана пропуск в общежитие. – Приехал в ваш город-герой еще прошлой зимой, жил на вокзале, собирал бутылки, а потом узнал, что студентам дают бесплатное жилье и стипендию и решил поступить в университет.

– Какие книги читаешь, какую музыку слушаешь? – решила выяснить побольше староста.

– Книги разные. Потолще, потоньше, главное чтобы картинки цветные. А музыку… «Алису» люблю, «Крематорий»… «Мечта» – неплохая группа, – вспомнил я и про Васю.

– Я такую не слышала, – задумчиво сказала Ленка.

– Если есть гитара – могу наиграть.

– Сейчас принесу, – подскочила со своего места Катя. Тут я вспомнил снова Васю. Ни одна девушка не устоит перед парнем с гитарой. Даже если он поет мимо нот и знает только три аккорда. Главное не красивая мелодия и заковыристый текст, а энергетика. Музыка способна на многое. Она раскрывает твое сознание сильнее любой наркоты. Отдайся песне, прочувствуй ее и сам увидишь, как меняется все вокруг, как люди становятся другими. И они смотрят на тебя по-другому. Спеть искренне песню – это даже больше чем признаться в любви. Когда ты погружаешься в песню тебе даже гитара уже не нужна – мелодия сама льется из тебя, брязканье струн уже не помогает. Но начать петь без гитары сложно – это тоже факт.

– Давай гитару немного попозже, – отдернула ее Ленка. И я был с ней согласен. С моей стороны было бы некрасиво лишить всех возможности высказаться. Тем более, что теперь хотели говорить все.

Но внимание к себе Кати я привлек, это я знал точно. Не знал я только, хочу ли я этого. С одной стороны за последние месяцы я слегка одичал без женского общества, с другой – надо бы к ней присмотреться.

Пока народ рассказывал о себе, о своих золотых медалях, туристических подвигах и прочих творческих успехах, я отъедался. Коль есть возможность съесть пару-тройку бутербродов с черной икрой или попотчевать себя нарезкой из буженины, салями и балыка, то с чего бы такой шанс упускать. Игорь мне не поверит. Ладно уж, не буду его расстраивать. Жаль только нельзя взять с собой сухим пайком. А раз нельзя – надо наедаться по месту. Когда еще такая возможность представится? Я огляделся – сразу видно общаговских. Те жуют за обе щеки. Правильно делают, сегодня уже можно будет не ужинать, а если постараться – то завтра можно и не завтракать. Я надеюсь, что Ленка – человек нормальный и понимает, что многие такие яства видят впервые. Да выглядит наша компания несколько диковато – два десятка уже порядком пьяных мужиков, громко чавкающих и уже не сильно обращающих внимание на окружающих, сидят за богатым столом в обществе четырех девушек, которые пытаются почувствовать себя востребованными в этом обществе.

Когда половина присутствующих уже высказалась, кто-то предложил устроить перекур, и вся компания как-то дружно снялась с места – кто покурить, кто подышать воздухом. Девушки наши стайкой двинулись все в одну сторону, парни – в другую. В итоге я один остался за большим столом. Мне не хотелось никуда идти. Я наелся и мечтал о теплой постели и мягкой подушке. Но дремать мне не дали.

– Спой, что обещал.

Гитара была не первой молодости. Похоже, что еще родители Ленки играли на ней песни возле костра в каком-нибудь студенческом стройотряде. Светлый лак местами заметно поистерся и потускнел. В верхнем углу деки слева от грифа была приклеена переводная картинка в форме большой прямоугольной марки. Изображение почти полностью выгорело, можно было лишь разобрать очертания гор и понизу в ленточке какая-то надпись, наверное, с названием местности.

Я бережно взял гитару и провел рукой по струнам. Корпус сочно резонировал звон хорошо натянутых серебряных струн. Я не любил, когда струны на гитаре дребезжали, ударяясь о лады, от плохого натяжения, это отнимает у звука его силу. Многие, пытаясь сберечь подушечки пальцев, специально не дотягивают струны, но они лишь теряют от такого отношения к инструменту. У хорошего гитариста – мозоли на пальцах левой руки и ему не надо в ущерб звуку что-то придумывать.

Я не знаю, как давно играли на этой гитаре, но она оказалась на удивление хорошо настроена, будто кто-то только что подкрутил колки. Перебирая аккорды, я проиграл небольшой мотивчик, чтобы привыкнуть к инструменту. Хорошее натяжение струн, высокий гриф, отличный звук – играть одно удовольствие.

Я не стал ожидать, пока в комнате соберется весь коллектив. По Катиному лицу я понял, что она ждет песню персонально для нее. При всем уважении к творчеству моего товарища, мне все-таки пришлось немного напрячь память, чтобы вспомнить что-нибудь соответствующее обстановке – легкое и лирическое. Не петь же девушки остросоциальные или глубоко-философские песни. Я зажал ми-минор. Если лирическая песня – то непременно ми-минор, так говорил Вася, а в музыке он разбирался.

– Красиво, – сказала Катя. – А я раньше не слышала такой песни. Группа называется «Мечта»? Наверное, новая?

– Новая, – согласился я, – еще не очень известная.

– А что-нибудь красивое еще есть?

– У них в основном нелирические песни. Девчонкам такое не очень нравится.

– Зря ты так считаешь, – обиделась моя собеседница. – Я тоже люблю рок. У меня все альбомы Чижа есть.

– Шесть альбом ГО и пять альбомов БГ.

– Ирония напрасна, и Летова, и Гребенщикова я тоже слушаю, – девушка оказалась на редкость серьезной. – Я люблю песни со смыслом.

– Это хорошо. Тогда спою что-нибудь со смыслом. Песня называется «Баллада о крыльях».

Вася рассказывал, что сюжет этой песни ему приснился. Не знаю, что он выпивал перед сном, но когда рассказал мне, о чем хочет написать, я лишь покрутил пальцем у виска. Но стихи получились красивыми да и простенькая мелодия хорошо передавал настроение. Поэтому от песни веет какой-то фантасмагорией, но идея вполне понятна.

– Постараюсь найти в звукозаписях «Мечту». Спасибо.

– Да не за что. Если не найдешь – могу сам спеть.

В ответ она ничего не сказала, уж слишком двусмысленную фразу я завернул.

– Ну ты, Алехин, ловелас.

– Да ладно, – почти обиделся я. – Вы скромнее меня не найдете.

– С тобой надо держать ухо в остро, – проявила солидарность вторая.

– Держите-держите, а то до метро не дойдем.

Они захихикали, а мне отчего-то не было весело, хотя вечер и удался. Если хорошенько подумать, то возникает вопрос, зачем я решил привлечь к себе внимание Кати? Она мне понравилась? Возможно. В принципе любому нормальному мужчине приятно внимание противоположного пола. Я же при этом не имел никаких задних мыслей, на которые мне теперь намекали наши дамы. Приятно спеть песни человеку, который их способен понять. Иначе, зачем их вообще петь. Чтобы размять голосовые связки? А Катя слушала, ей понравилось. И если ей захочется еще послушать, я спою без всяких там посторонних мыслей. Тьфу, сам себя на что-то настраиваю.

Возле метро мы расстались, я решил немного пройтись. С набитым брюхом иногда полезно прогуляться. На улицах было уже не очень людно, но машин все еще хватало, от их шумного рева у меня заболела голова. Я свернул в какой-то узкий переулок, чтобы хоть немного побыть в тишине. Прохлада осеннего вечера ласково убаюкивала мое внимание. Вроде бы еще мгновение назад я был здесь, и вдруг раз а по бокам от меня идут две пожилые женщины. При чем они появились так, будто нагнали меня, но это не так, потому что, когда они поравнялись со мной мне пришлось сбавить темп, чтобы идти с ними на ровне.

Они были похожи на тех многочисленных свидетельниц Иеговы и прочих представителей религиозных организаций, которые пристают на улицах к людям с сокровенным вопросом:

– А веруете ли вы в Бога?

Я ответил утвердительно. Во-первых это была правда, а во-вторых отрицание обычно подразумевает втягивание в длинный и бесперспективный спор.

– А вы никогда не задумывались, отчего вы веруете? – спросила та, которая шла слева. – Насколько искренна ваша вера или продиктована вам лишь социальной привычкой – делаю так, как все. Вы не помните, что стало причиной вашего обращения в христианство?

– Я всегда считал, что вера на то и вера, чтобы не требовать никаких объяснений ни себе, ни тем более другим.

– Вы зря горячитесь, молодой человек, – сказала та, что была справа. – Мы не в коем случае не хотим усомниться в вашей вере или попытаться сбить вас с истинного пути. Просто в последнее время все больше людей называют себя христианами, лишь потому что в нашей стране принято быть православными.

– Это не про меня, – отрезал я и попытался ускорить шаг, чтобы оторваться от навязчивой парочки. Но женщины, несмотря на свой возраст, ускорились вместе со мной.

– А вы никогда не задумывались, что мир вокруг нас лишь продукт нашего воображения. – снова начала нагнетать тоску та, что шла слева. – Что изначально сотворенный мир был слишком идеален, чтобы в нем нашлось место для таких, как мы. А нам достался лишь образ мира, который при этом каждый ощущает лишь настолько, насколько ему позволяют его индивидуальные органы чувств.

– Это называется солипсизм, спасибо что поведали интересную версию мироустройства, я пожалуй пойду, – и я снова попытался безрезультатно оторваться.

– Хорошо-хорошо. Ответьте только на один вопрос. Если вы сейчас закроете глаза и представите, что вы находитесь дома, где вы на самом деле будете находиться?

– Глупый вопрос. Конечно, я буду находиться здесь на этой улочке. А если буду долго буду стоять с закрытыми глазами, то меня наверняка собьет какая-нибудь машина.

– А вы отойдите в сторонку и попробуйте. Ровно полминутки, не больше. Осмыслите наш вопрос и ответите еще раз.

Я будто попал под действие гипноза. Вместо того, чтобы броситься со всех ног убегать от этих странных аферисток, я отошел поближе к столбу, стал прямо посреди светового островка и закрыл глаза. Я представил свою квартиру, в которой не был уже много месяцев, почувствовал специфический затхлый запах хрущевки, ощутил упругий паркет под ногами. Даже стал слышать звуки – шум большого тополя под моим окном, вечный гомон недовольных соседей за стеной. Ощущения становились все более реалистичны, даже прохладный ветерок улицы сменился духотой квартиры. По телу пошел холодок, и я почувствовал, как меня какая-то неведомая сила начинает затягивать прямо в мою квартиру. Все существующие законы физики разом перестали существовать. Была только эта сила, которая исходила из моего сознания и тянула меня сквозь пространственно-временной континуум. И тут мне стало по-настоящему страшно.

Я закричал и открыл глаза. Женщины стояли рядом и смотрели на меня. Я открыл рот, чтобы поделиться неимоверными впечатлениями, но та которая шагала справа приложила палец к губам, будто призывая меня сохранить в себе все пережитое. И я промолчал. Тяжело дыша, я смотрел на них и ждал, что они скажут сейчас.

– Я вижу, что ты уже знаешь ответ на мой вопрос. Теперь я задам тебе другой вопрос, на который можешь не отвечать. Как ты думаешь, ты сам сумел это сделать? – я и не сразу обратил внимание, что она перешла в обращении ко мне на «ты».

– Как ты думаешь, на что еще способно твое сознание? – спросила вторая.

Я все еще молчал, не зная, стоит ли отвечать на эти вопросы. Нужно поразмыслить. Не каждый вопрос имеет ответ, а многие для того и ставятся, чтобы убедить кого-то, что ответа не может быть. Также как правильно поставленный вопрос уже является ответом, также он является и отрицанием возможности ответа. Вопрос просто для того, чтобы задуматься, а не ответить. Задуматься в каком мире я живу, и как я могу на него влиять, и могу ли вообще что-то сделать. Я вспомнил Иваныча на крыше многоэтажки – это мой мир и законы в нем устанавливаю только я.

– Хорошего вам вечера, молодой человек.

Мои странные собеседницы развернулись и два силуэта в старомодных платьях быстро растворились в вечерней мгле. Я так и стоял под фонарем несколько минут, пока проезжающая мимо иномарка, резко затормозив, не остановилась прямо возле меня. Окошко приоткрылось, оттуда выглянула молодая девушка:

– Тебе плохо? – спросила она. – Что-то нужно?

– Нет, спасибо. Просто что-то прихватило. Сейчас отпустит.

– Может быть, подвезти?

– Не надо, спасибо, я уже почти пришел.

– Ладно, давай.

Я побрел вперед неуверенной походкой, пока не вышел на очередную шумную магистраль, где я поспешил сесть в троллейбус.

Игорь встретил меня возле общежития. Он сидел на лавочке и созерцал с отрешенным лицом небо.

– А говорил, что не пьешь, – ухмыльнулся он.

– Не пью.

– Ты бы себя видел. Лицо белое, глаза красные, взгляд безумный.

– Это я черной икры объелся, теперь у меня токсикоз, – объяснил я.

– Кстати о птичках. Активированный уголь в тумбочке, – отреагировал он. – Прими всю пачку, и ложись спать, я свет включать не буду

– Отлично!

– О чем это она? – спросил я Игоря.

Он в ответ пожал плечами. Мы попытались бочком минуть стаявшую грозной статуей старосту потока, но она крикнула нам вслед:

– Стоять!

– Наталья Сергеевна, мы тебя слушаем внимательно, – сказал я.

– Весь первый курс собирается сейчас на первом этаже для проведения парково-хозяйственных работ, – отчеканила она твердым голосом.

– Ты хоть поняла, что сказала?

– Алехин, мне сейчас не твоих шуток. Гномик сказал «надо», я ответила «есть».

– Наверное, лучше переодеться? – спросил у нее практичный Игорь.

– Переоденьтесь. Общий сбор через десять минут. В случае неявки – объяснительная в деканат.

– Наталья Сергеевна, смени, наконец, волну.

– Не повезло, – резюмировал ситуацию Игорь.

– Вроде того, – согласился я.

Игорь быстро преобразился, переодевшись из костюма отличника в костюм отличника на работе. У меня с одеждой было не очень. Всю свою грязную одежду я торжественно выбросил, когда получил ордер на вселение в общежитие. Зачем тащить в новую жизнь старое барахло? Пришлось одевать приличную куртку со сломанной молнией, которую я еще надеялся отремонтировать.

На первом этаже уже толпились почти все первокурсники нашей общаги. Момент наше руководство выбрало удачный – сегодня у всего потока одинаковые лекции и все вернулись домой в одно и тоже время. Гномик все просчитал верно. Когда же еще собрать барашков на заклание одним большим дружным стадом.

Наталья Сергеевна разгоряченная и раскрасневшаяся бегала вокруг толпы, пытаясь понять, все ли пришли или придется кому-то писать бумажки в деканат. Валентин Иванович возился с ключами возле двери с многообещающей надписью «Инвентарь».

– Наталья Сергеевна, всех пересчитала? Можем расходиться? – спросил я.

– Сейчас будет еще веселее, – пообещала ему староста потока.

В этот момент вместе с руганью отворилась дверь и комендант удовлетворенно крякнув, обратился к ней:

– Все, Ната. Бери сколько надо.

– Сейчас все берем грабли и дружно идем в сквер, – объявила Наталья Сергеевна.

Мне и хотелось сказать что-то колкое в ее адрес, но я подумал, что ей сейчас и без меня не сладко, и промолчал. Взвалила девчонка на себя ношу. Гномик был прав – эта должность для дембелей. Студенты-первокурсники, в большинстве ребята амбициозные и гордые, а многие и незнакомые близко с садовым инвентарем, для них подобные мероприятия – унижение личного достоинства. Тут нужен особый подход.

Фронт предстоящей работы был бесконечен. Сквер возле общежития буквой П охватывал здание и был засыпан листьями, которые после первых заморозков полностью обнажили ветви деревьев. Деревьев было много, а листьев во много раз больше. Аллеи, прорезавшие сквер, образовывали треугольники и ромбы, почти равной площади, что помогало разделить работу между собравшимися. Нам с Игорем достался небольшой ромб с десятком облетевших кленов.

– Вот уж не думал, что в университете буду заниматься такой ерундой, – бурчал мой сосед себе под нос.

– Труд сделал из обезьяны иждивенца, – ответил я ему на это. – Общественная работа помогает тебе не забывать, что ты член социума, который вносит деньги на твое образование.

– Ты мне еще Ленина процитируй, – обиделся Игорь. – Про бесплатные субботники на благо Родины.

– Увы, не читал. А то бы обязательно блеснул.

Куча листьев, которую мы катили словно вал за собой, становилась все больше и больше.

– Надо было грести к центру, – предположил Игорь. – Тогда бы получилась одна большая куча посередине.

– А когда, ее убирали бы, то разнесли все листья.

– А что ты предлагаешь?

– Сделать четыре кучи по углам.

– Уболтал.

И мы снова принялись грести. Работа была не тяжелой и по-своему даже веселой. Стоило ехать в чужой город за тридевять земель, чтобы грести литья. Несмотря на свое брюзжание, Игорь не отлынивал от работы, и не прошло и часа, как мы с ней покончили.

– Это похоже на крейсер с башнями орудий корме и носу, – сказал он, осматривая результаты нашей деятельности.

– Вроде того.

Я всунул в кучу листьев грабли так, чтобы древко торчало из кучи, будто пушка.

– Где-то так, – одобрил мой дизайн Игорь.

– Наталья Сергеевна, – позвал я. – Мы уже закончили. Можно нам теперь на горшок и спатки?

– Сейчас посмотри на вашу работу, – ответила она.

Придраться к нашей работе у нее не получилось, поэтому Наталья Сергеевна с истинной руководящей мудростью предложила нам помочь отстающим.

– Алехин, тебя нужно как-то по-особенному просить, – обиженно спросила Наталья Сергеевна.

– А у меня грабли закончились.

– Костя, мы все равно не разойдемся, пока не погрузим все листья на машину.

– Что-то машины, не вижу. А то бы я начал ее грузить. Когда она будет?

Наталья Сергеевна отчего-то замешалась. Ее уверенный и боевой вид сразу как-то в миг весь словно водой смылся.

– Ты бы лучше, позвонила Гномику, узнала, – предложил я, видя ее замешательство.

– Она должна была быть полчаса назад, – неуверенно выдавила она из себя.

– А чего ты так смутилась?

– Гномик сказал, что если завтра увидит листья или кучи, снимет с должности и выселит из комнаты.

– Мы тебя приютим, не бойся.

– Дурак, ты, Алехин, – обиделась она.

– Это ты дура, – ответил я, – звони ему, пока не поздно.

Наталья Сергеевна кивнула и посеменила быстрой походкой в сторону общежития, я же разоружил свой безымянный крейсер и пошел помогать отстающим. Вернулась она через десять минут с красными глазами. Я подошел к ней:

– Что случилось?

– Наталья Сергеевна, плакать начальству не положено.

– Отстань.

– Как знаешь, – я развернулся уходить.

– Костя, подожди.

– Некрасиво получается, – оптимистично начала она. – А самое обидное, кинули меня как восьмиклассницу.

– Меньше эмоций, больше подробностей, – попросил я.

– Я позвонила в деканат Гномику. Объясняю, что работу мы почти сделали, ждем машину, все вывезти. А он отвечает, мол, где ты раньше была. Я ждал твоего звонка весь вечер. Отменил машину десять минут назад. Думал, мол, не смогла никого организовать, уже и приказ начал составлять, шутка. А в каждой шутке есть доля шутки. Дальше говорит, коль проявила себя, прояви уже до конца. Завтра утром, какая-то делегация будет, им кучи листьев показывать ни к чему. Придумай что-то, голова-то есть. Козел, одним словом.

– Сложно с тобой не согласиться, – согласился я. – Что делать будем. Пока не поздно, можно кучи поразбрасывать назад.

– Шутишь опять?

– Вроде того. Предлагаю снести все листья в одну и кучу и подпалить.

– А нам не влетит? А если кто-то пожарных вызовет.

– Наталья Сергеевна, ты же физик. Пока светит солнце, огонь не заметен. Так что зажигай быстрее, а то скоро стемнеет.

– Подведешь ты меня под монастырь, Алехин.

– Решать тебе.

Я с граблями наперевес потопал помогать отстающим. На мой взгляд, выбора у нее не было. Хотя она и колебалась, но кроме огромного костра ей все равно ничего не светило. Наталья Сергеевна не хотела расставаться с должностью и жильем, а значит листья будут гореть. Будь я на ее месте, то оставил бы кучи принципиально, чтобы показать приезжей делегации, как плохо у нас организована работа. И со свистом бы вылетел, зато Гномику бы тоже досталось. Такой я пакостник.

Вскоре листья были убраны и мы начали их стаскивать в большую кучу на свободную от деревьев площадку. Засыпанная мелким гравием она была узлом, в котором сходятся несколько второстепенных аллей, уводящих в сторону от здания. Именно здесь вряд ли кто-то завтра будет ходить. А куча золы со следующим дождем раствориться среди камушков.

Когда костер запылал, все устало и преданно посмотрели на Наталью Сергеевну.

– Нельзя же оставлять костер без присмотра, – сказала она, прекрасно понимая, о чем все думают.

– А зачем всем здесь стоять? – спросил Игорь. – Достаточно и одного человека.

– Ну, так и оставайся.

– Мне нельзя, я безответственный.

Повисла пауза. Наталья Сергеевна осматривала нас, выискивая жертву. Все потупили взор, пытаясь слиться с пейзажем. Каждый на кого сейчас падет выбор, будет спорить и торговаться. Провести здесь еще часа полтора никому не хотелось.

– Давай, я останусь, – предложил я.

– Отличная мысль, – поддержал кто-то за моей спиной. – Ответственней человека не найти.

– Ну, спасибо, Алехин, – Наталья Сергеевна выдавила улыбку. – Как самого сознательного работника, обещаю накормить чем-то вкусным.

– Тогда я с ним останусь, – встрял Игорь.

– Тебе нельзя, ты безответственный, – ответил я.

Все, включая Игоря, засмеялись. Не прошло и минуты, как толпа куда-то делась. Наталья Сергеевна уходила последней.

– Я думаю, за часик все прогорит, – ободрила она меня.

– Посмотрим.

Говорят, человек может бесконечно долго смотреть на огонь. Я стоял рядом с костром и мечтал, чтобы он поскорее прогорел. Мне уже надоел и огонь, и мой подвиг во имя еды. Хотелось поскорее вернуться в теплое помещение. Обычно, наблюдая за игрой языков пламени, в голову лезут всякие мысли, хочется просто сидеть, уставившись на костер и думать, мечтать, размышлять. Но сейчас я отчего-то испытывал какую-то противную пустоту в своей голове. Просто ничего. Пустота. Я уже не о чем не могу мечтать. Достиг цели и уткнулся в стену. Странно. Я ждал чего-то большего. Мечта сбылась, мне хорошо, я герой, но нет удовлетворения, только пустота. Я надеялся, что моя судьба взяла тайм-аут перед следующим необычным поворотом.

Я очень бережно прикасался в течение последнего месяца к таинствам великой науки физики, боясь пресытиться, и вдруг ощутил, что вблизи все выглядит как-то иначе. Интересно, насыщенно, но совершенно не так, как ожидалось. Я не могу сказать, что разочарован или обманут, просто я ждал чего-то другого. И вместо эйфории первых дней сейчас я ощущаю пустоту. Всего-то.

Костер уже практически и не горел, только алые полосы былого жара на черном фоне напоминали об огне. Золы будет много, несмотря на все мои старания, какая-то часть листьев так и не прогорела. От такого костра больше дыма, чем толку. Я разворошил его граблями, и ленивые языки пламени кое-где неторопливо поднялись на несколько сантиметров над золой. Своим светом они выхватили из темноты небольшой кусок сквера, и я увидел, как ко мне приближаются три силуета. Другой на моем месте, возможно, испытал бы страх или хотя бы беспокойство, но мне было плевать. Даже если у этих трех нехорошие мысли, я их все равно не боюсь.

Силуэты остановились на самой линии отделяющей освещенный участок от темноты. Они были одинакового невысокого роста, коренастые, в длинных плащах или пальто.

– Добрый вечер, – сказал кто-то из них низким грудным голосом. Кто именно говорил, я не мог понять.

– И вам здравствовать, – ответил я.

– Как-то ты странно греешься, – продолжил тот же силуэт. – Жара-то от костра практически нет.

– А я не греюсь, – пояснил я. – Работу доделываю.

– Кто же листьями согреть себя может, – будто не услышав моих слов, говорил неизвестный.

– Да, не греюсь я, не греюсь.

– Ты бы сучьев наломал, от них и тепла больше и света.

– Да зачем мне тепло и свет?

– Или бензинчику в костерок бы плеснул, – вмешался в наш разговор сиплым голоском второй из незнакомцев. – Оглянуться бы не успел, а костер уже и прогорел.

– Где же я вам бензину возьму?

– Всегда можно что-то придумать, – философски заметил первый. – Если есть желание, с реализацией проблем не возникнет.

– Нет желания, – ответил я.– Что вам вообще от меня нужно.

– Ничего, – ответил первый.

– Думали, помощь нужна, – продолжил второй. – Один в темноте, у гаснущего костра.

– Я же не в лесу, а центре города, нужна бы была помощь, позвал бы.

– Ладно, не обижайся. Но если чего зови, мы поможем, – подытожил разговор первый.

И силуэты начали удаляться. Самое интересное, я уверен, что они не разворачивались. Как подошли, будто подплыли, так и удалились задним ходом. Ни шума шагов, ни шороха гравия под ногами.

– Всего доброго, – бросил мне на прощание третий силуэт и голос его неожиданно оказался женским. А по фигурам, я бы и не предположил, что среди них была дама.

После их ухода костер мой окончательно погас, и все мои потуги его раздуть или разворошить ни к чему не привели. Окончательно разуверившись в возможности, что-то с ним сделать, я притоптал оставшиеся небольшие очаги и потопал восвояси.

В дверях общаги я столкнулся с председателем студсовета. Он протянул мне руку и брезгливо сморщил нос:

– Ты что рыбу коптил?

– Шашлык жарил, – ответил я.

– Понятно, грабли только наверх не тащи, оставь на вахте, завтра Валентин Иванович заберет.

– С грибочками и лучком, – прокомментировал Игорь. – У меня уже слюна ручьями бежит, не могу тебя дождаться. Вот Наталья Сергеевна садистка. Принесла вкусненькое, а есть запретила.

– Ты кушай, – сказал я, – не стесняйся. Я пока в душ схожу, а то провонялся дымом, как кусок ветчины.

– Я тебя дождусь, – проявил солидарность мой сосед.

– Завтра борщом накормлю, сегодня не успеваю.

– Да ладно, – махнул я рукой. – Переживу. А то меня очень легко прикормить можно.

– Пять минут, – пообещал я Игорю и отправился в душ.

– Привет!

– Доброе утро.

– Гуляешь? – спросил я.

– Да, решила проветриться.

Я кивнул в ответ. Она была одета в строгий брючный костюм, будто шла не на прогулку, а на важную встречу или занятия.

– Или все-таки прогуливаешь? – решил я уточнить.

– Так сильно заметно? – засмеялась она.

– Не сильно, но догадаться можно. И что это мы так не любим?

– Английский.

Я еще раз кивнул. Вроде бы приличия соблюдены – поздоровался, поговорил, теперь можно топать своей дорогой.

– А ты куда-то идешь? – спросила она.

– Да так просто, прогуливаюсь.

– В такую рань? – удивилась Катя.

– Самое время.

– Составить тебе компанию?

– Если ни куда не спешишь.

– Не спешу, занятия должны закончиться через час. Так что времени хватает. Главное, быть вовремя на месте – отец приедет меня забирать.

– Расстроится, если узнает, что ты прогуливаешь?

– Не то слово.

– Очень строгий?

– Он считает, что желает мне добра.

– А ты не согласна?

– Не знаю.

Мы замолчали. Она шла рядом, и до меня доносился сладковатый запах дорогих парфумов. И я подумал, насколько же я действительно одичал в последнее время. Так давно не слышал рядом с собой аромата духов. Последние полгода были каким-то безумным сном, наполненным непонятными событиями, о которых старался сразу же забывать. А тут такая мелочь и сразу заныло сердце.

– Ты знаешь, я в нескольких звукозаписях спрашивала про группу «Мечта», никто не слышал. Я попыталась даже им напеть песни, никто не слышал. Ты точно помнишь название группы.

– Конечно. Просто группа из нашего города, и знают ее только у нас.

– А я подумала, что ты про группу придумал, чтобы спеть свои песни.

– Я песен не пишу, – честно признался я. – Это дар. Особый дар, которым награждаются только избранные. Даже если бы очень захотел бы, все равно получилась бы полная ерунда.

– А ты пробовал?

– Повода не было.

– Какого повода? – удивленно спросила она.

– Говорят, что все влюбленные пишут стихи.

– А ты никогда не влюблялся?

– Влюблялся, но не до такой степени, – пояснил я.

Она опустила глаза и покраснела. Наверное, приняла на свой счет, хотя я ничего такого не подразумевал. Ох уж эти девушки, все видят только сквозь розовые очки свои желаний.

– А где твой отец работает? – решил я сменить тему.

-У него своя фирма, предоставляет юридические и консультационные услуги.

– Он юрист, – догадался я.

– Да, – согласилась она, но как-то неуверенно.

– А мама кем работает?

– Мама умерла.

– Извини.

– Да ничего. Это уже давно было, меня отец воспитывает.

Мы опять замолчали. Аллея, по которой мы шли, вливалась в небольшую улицу. На углу стоял лоток с мороженным, продавщица которого откровенно скучала от безлюдной безысходности.

– Молодой человек, купите своей девушке эскимо, – обрадовалась она нашему появлению.

– Мороженое хочешь? – спросил я Катю, судорожно вспоминая, сколько денег у меня в кармане.

– А я уже твоя девушка? – спросила она.

– Так будешь или нет?

– Хочу «Ленинградское».

– Я не буду, – остудил я ее пыл, – у меня горло болит.

– Оригинальный метод, – прокомментировал я.

– Высохнет, будет не так заметно, – успокоил я ее.

– А если отец спросит, откуда пятно, – сказала она чуть не плача.

– Не спросит.

– А ты откуда знаешь?

– Поспорим?

– Поспорим, – она протянула ладонь. – На что спорим?

– На щелчок.

– Это как-то по-детски.

– А ты на что предлагаешь?

– На желание.

– Не слишком круто?

– А у меня желания скромные.

– А у меня нескромные.

– Интересно-интересно.

– Ладно, уговорила, – я протянул руку.

– Посмотрим, какой ты психолог.

– Не посмотрим, а увидим.

Она кивнула. Мы прошли еще пару кварталов, пока не подошли к пятиэтажному зданию за кованной решеткой.

– Мне сюда, – сказала Катя, она глянула на часы, – скоро уже отец приедет.

– Ладно, пойду. Пока.

– Зайдешь на неделе в гости? – вдруг спросила она.

– Куда?

– Хорошо,– кивнул я.

– Ну, пока. Я начинаю придумывать желание.

– Ты к кому?

– К девушке.

– Какая квартира?

– Привет.

По ее лицу я понял, что она разочарована моими пустыми руками. Я и сам чувствовал себя не очень уютно, но хорошенько поразмыслив, все-таки решил ничего не нести. Во-первых лишний знак внимания может быть расценен девушкой как намек на серьёзность моих намерений, во-вторых я любил дарить подарки индивидуально каждому, а что обрадует Катю я ума не мог приложить. Я практически не был с ней знаком, я и шел сюда, чтобы пообщаться и познакомиться. Дарить же цветы в этот момент мне почему-то не хотелось, опять же из-за двусмысленности такого подношения. Букетик можно было бы подарить женщине намного старше, но одинокой девушке – нет.

– Проходи.

О том, что квартира огромна я уже догадался, но что здесь еще и оригинальный интерьер не подумал. Квартира напоминала скорее средневековый замок с картинами, чучелами, оружием всех времен на стенах.

– Ну чего остановился? Интересно?

– Интересно, – согласился я. – Как-то непривычно видеть такое.

– А я уже привыкла, – махнула Катя рукой. – Знаешь, как хочется выкинуть иногда весь этот хлам. Но отец очень привязан ко всей это рухляди.

– Любит охоту?

– Не то слово. Постоянно туда ездит, приезжает грязный, усталый и с пустыми руками.

– Ты говоришь, как ворчливая жена, – усмехнулся я.

– Он мне говорит то же. А я-то думала, что он подкалывает.

– Кстати, – вспомнил я, – кто же выиграл спор?

– Спор? А спор… – протянула Катя и я догадался, что оказался все-таки прав. Не станет любящий отец отчитывать любимую дочь из-за каких-то пятен на брюках.

– Ты проходи прямо, там моя комната. Ты ее легко узнаешь, она отличается просто радикально. А я пойду на кухню приготовлю чая. А потом мы с тобой обсудим наш спор.

– Ладно, – согласился я, хотя сделал вид, что расстроился.

Такую комнату пропустить было невозможно. Интересное ощущение – путешествие на машине времени. Идешь по средневековому замку среди чучел всяких кабанов, волков и рябчиков и тут вдруг бац прямо за чучелом медведя – розовая дверь в другой мир. Дверь действительно было розовой и на фоне строгих темно-зеленых тонов окружающих стен казалась полным безумием.

Катина комната была небольшой, но уютной. Небольшой кожаный диван, рабочий стол, вращающееся кресло, книжный шкаф, заставленный больше не книгами, а статуэтками с героями мультфильмов. Чего еще ожидать от вчерашнего ребенка. Стены от потолка до пола обклеены постерами рок-групп. Осмотрев их внимательно, я понял, что не знаю и половины таких названий.

– Здравствуй, золушок!

– Здравствуй, добрый фей! – ответил я.

– Я смотрю уважения к старшим у тебя ни капли.

– Была капля да где-то потерялась, я сейчас постараюсь найти.

– Можешь не искать, – смилостивился хозяин дома. – Присядь, поговорим.

Я опустился в мягкое кресло, он присел на диване напротив. Он был таким, каким его и представлял. Широкие плечи, бычья шея с толстой золотой цепью, коротко остриженные седые волосы. Взгляд тяжелый, но в то же время какой-то замученный.

-Тебя вроде бы Константином зовут, – начал он разговор.

– Вроде того, – не стал я спорить.

– А меня Сергей Григорьевич.

– Очень приятно.

– Как-то неискренне это прозвучало.

– Воспитанный человек не может быть искренним.

– В принципе, я не имею ничего лично против тебя, но есть, как говорится, одно «но».

Он сделал паузу, пытаясь вытянуть из меня какое-нибудь откровение или извинение или что-нибудь такое из недр неуверенного подсознания. Но я решил промолчать. О чем он будет со мной говорить – было и так вполне понятно. Для меня было только непонятно, чем этот разговор закончится, потому что вариантов было много – от мордобоя до совместной пьянки. Меня лично оба эти варианты совершенно не устраивали. Меня вообще несколько напрягал сам факт этого разговора.

– Сколько тебе лет? – наконец спросил он прямо.

– Двадцать три.

– А Катюше – шестнадцать.

– Я знаю.

– Это хорошо, что ты это знаешь.

Снова пауза. Он сверлит меня глазами, пытаясь выудить из меня какие-то признания или оправдания. Я молчу.

– Ты знаешь, чем-то ты даже симпатичен мне, – выдохнул отец Кати через несколько минут. – Видно, что ты нормальный мужик. Я был уверен, что ты будешь причитать, оправдываться, а ты молчишь. Значит, уверен. Я ценю таких людей.

– Спасибо, конечно. Но вы хотели поговорить о чем-то другом.

– Да, – он снова сделал паузу. Человек много и часто проводящий переговоры с разными людьми знает, когда и на какое время можно сделать паузу. Но сейчас это не была театральность, это было искренне. Его глаза выдавали бурю эмоций внутри.

– Когда умерла Катюшина мама, ей было всего два годика. Я сам воспитывал дочь, водил в садик, не спал по ночам, завязывал ей бантики, заплетал косички. Трудно в это поверить, но это правда. У меня уйма работы, от моего своевременного решения зависела судьба не одного десятка людей, но я все равно бросал все дела, когда нужно было забрать ее со школы. Все остальные могут подождать. Никого ближе и дороже дочки у меня нет. Я все отдам, чтобы она была счастлива. Я многого достиг в жизни и все ради нее. Поверь, это не пустые слова. Когда у тебя будут свои дети, ты вспомнишь меня. Сейчас ты меня вряд ли поймешь.

Он снова замолчал. Было слышно, как на кухне Катя колотит сахар в чае. Тяжелый монолог тяжелого человека. Чего тянет, чего сразу не предлагает свалить по добру, по здорову. Или взаправду присматривается к потенциальному зятю? Больно уж знакомая ситуация.

– У меня несколько раз была возможность после этого женится еще раз, но я не стал устраивать свою жизнь, понимая, что этим сделаю хуже Катюше. Зачем ей чужой человек в доме? Зачем ей делить отцовскую любовь с какой-то теткой? Как можно терпеть, чтобы в моем доме мою же дочь в чем-то ущемляли. Я все это говорю, чтобы ты понял, я хочу видеть ее счастливой. Если ты это сможешь обещать – будем с тобой друзьями. Если увижу, что моя дочь плачет из-за тебя – пеняй на себя, спущу шкуру.

То чуть ли не в любви признавался, теперь угрожает, подумал я, что будет дальше? Или стоит валить отсюда побыстрее, пока этот неуравновешенный тип чего-то не сделал со мной? Страха не было, но было как-то очень неприятно. Если бы один раз в жизни я не прошел нечто подобное, сейчас сопел и кивал, а так…

– Год назад я чуть было не женился, – решил я прервать его грустный бесконечный монолог. – Но решил этого не делать, потому что отец моей невесты уж сильно плотно меня опекал.

Сказав это, я уставился на него с вызывающим видом. Самое интересное, что ни капли агрессии в его взгляде я не увидел.

– Ладно, – махнул он рукой в мою сторону. – Я думал ты взрослее не только по возрасту. Я-то тебя понял, а вот ты меня – нет.

И опять молчание. Я неожиданно для себя почувствовал, что начинаю закипать. Терять самообладание при таком разговоре нельзя, надо было себя отвлечь. Я попытался вспомнить сегодняшнюю лекцию по мат анализу, но что-то высшая математика сегодня не лезла в голову.

– Скажи честно, ты любишь Катюшу? – вдруг спросил мой собеседник.

Тут-то я растерялся. Я не мог ответить ни утвердительно, ни отрицательно. А что можно в таком случае ответить? Я с дочкой вашей вижусь третий раз в жизни, о каких чувствах мы можем говорить. Я, как настоящий романтик, верю в любовь с первого взгляда, но сам в таком никогда не участвовал. Не способен я полюбить сразу и безоглядно. С человеком нужно поговорить, присмотреться к нему со всех сторон, а потом уже вести речь о своих чувствах. Но как это объяснить отцу девушки? И я решил ответить правду.

Цинизм хорош тем, что иногда позволяет давать ответы на риторические вопросы. И чем глупее вопрос, тем циничнее ответ. Романтикам цинизм чужд, а зря.

После своего ответа я не стал ждать какой-нибудь реакции, а просто оделся и ушел. Вход в этот дом отныне был мне заказан. Даже не могу сказать, расстроился ли я от этого всего. Катя, конечно, девушка симпатичная и интересная, но…

Если честно, то больше всего я боялся в этой ситуации, что девчонка влюбилась по-настоящему и сейчас кинется за мной вдогонку. Как вести себя в такой ситуации, я откровенно говоря, не знал. Быть последним поддонком не хотелось, а мириться с очередным Иваном Ивановичем тоже сил не было. Но на мою радость хорошая девушка Катя переживала по поводу нашего расставания не больше моего. Но узнал я об этом только через неделю от Ленки.

Я позвонил на радио и заказал для нее песню «Аутсайдер» Григоряна. Не знаю, услышала ли она ее, но я после этого почувствовал, что история эта окончательно завершилась, не успев начаться.

Вот так и задумаешься, что время движется по спирали. Случаются сходные события, но во второй раз ты уже лучше готов к очередному витку. Как-то вечером за чашкой сладкого чая я поделился своими соображениями с Игорем. Но он лишь рассмеялся.

– Ты мне напоминаешь суеверную мнительную бабку, – сказал он мне.

– Спасибо за комплимент, конечно, но хотя бы поясни свою искрометную аллегорию.

– Если человек хочет себя в чем-то убедить, то разубедить его невозможно.

– Согласен.

– Это хорошо. Значит ты еще не совсем пропащий тип. Попытаюсь объяснить в доступных для тебя категориях.

– Попытайся.

– Человек совершает похожие поступки и наступает на одни и те же грабли не от того, что время якобы движется по спирали, а от того, что он, дурак, не может по другому поступать. У него работают какие-то стереотипы поведения, стереотипы женской красоты, стереотипы мышления в критической ситуации. Можешь сам продолжить этот список без меня. И он живет только в этих рамках. Может быть, его жизненный цикл и напоминает спираль, но это лишь от того, что движение вперед в ограниченном пространстве невозможно.

– Наворотил ты бесспорно хорошую теорию, но ведь идея о спирали времени создавалась на основании более глубоких наблюдений, чем изучение поведение отдельно взятого дурака.

– Не скажите, батенька. Спирали истории имеют ту же причину, что и спирали в жизни одного человека. А спиральное время в естествознании не существует.

– Как-то ты все просто объяснил, – сказал я. – Откровенно говоря, обидно даже как-то.

– Ты, как физик-теоретик, должен однозначно ответить – теория относительности предполагает спиральные траектории для времени?

– Нет.

– Так отчего ты завелся?

– Теория относительности объясняет далеко не все. Есть нечто еще, что рационально объяснить сложно.

– Тогда тебе нужно было идти не на физический факультет, а в духовную семинарию. Там дадут ответы на твои вопросы.

– Зря иронизируешь.

– Зря, незря, – похоже его этот разговор уже достал. Игорь для себя уже нашел ответ на этот вопрос и он не сомневался в его правильности, а я уверен не был. Мне кажется, что именно из-за такого пренебрежения иррациональной частью мироздания, мы не хотим замечать очевидное, и в итоге наша картина мира выходит какой-то однобокой. Игорь же всегда толерантный и воспитанный, в вопросах, касающихся каких-то нерациональных вещей становился раздражительным, будто его лично задевают какие-то рассуждения на эту тему.

– Ты лучше скажи, почему ты не подумал, что все так и закончится?

– Наивный я, как ребенок. Верю в какую-то сказку о большой и красивой любви.

– Она тебе хоть нравилась?

– Кто? – не понял я.

– Катя, – удивился Игорь моему вопросу. – А кто же еще?

– Наверное. Я как-то не думал.

– Ну да, ты думаешь только о высоком.

– Да я такой.

– Ты десятым будешь, – радостно сообщили они.

– Что-то не так? – поинтересовался я, понимая, что пропустил какой-то подвох.

– Бабушка Божий Одуванчик заболела, – пояснили мне. – Ее заменяет какая-то аспирантка, вредная и ужасно принципиальная. Дверь закрыла на ключ, когда мы начали стягиваться. Говорит, нельзя опаздывать, так что готовься отрабатывать семинар.

Я посмотрел на часы – до конца пары еще около часа. Чего тут стоять – пойду, прогуляюсь на свежий воздух. Благо на дворе последние солнечные деньки, уже не теплые, но еще не морозные. Сколько их осталось, еще неделя-другая и жди снег. Я вышел в сквер и побрел по аллее. Людей не много, и все незнакомые, хорошо. Можно поразмышлять о чем-то своем. Хорошо, когда можно ни с кем разговаривать, просто побыть одному. Как ни странно, но я вспоминал Васю. Интересно, а не отправился ли он этим летом сюда же. А вдруг сейчас я его где-нибудь случайно встречу. Интересно посмотреть на его реакцию. Вася со своим нездоровым цинизмом вряд ли обрадовался бы мне. Скорее всего, он сказал что-то типа, где ты был все это время. Пришлось самому грызть гранит науки, чтобы поступить хотя бы в техникум. А то, что мой друг не способен самостоятельно поступить в ВУЗ, я знал. Техникум ему по силам, если там не надо сдавать математику ил физику. В гуманитарных науках Вася наверняка силен, уж он-то на культорологии поспорил с нашей бабушкой о творчестве какого-нибудь Кафки.

Все-таки одно знакомое лицо я увидел. Дима сидел на лавочке и курил. До этого я никогда не видел его курящим. Я подошел ближе. Вид у нашего председателя студсовета был странный. Глаза нервно бегали, волосы растрепаны, лицо бледное. Можно было подумать, что он только что с кем-то крепко поругался и теперь переживает о возможных последствиях. Первая мысль у меня была, естественно, об очередной пакости Гномика. Он легко мог подставить исполнительного, но в чем-то наивного Димку.

Я хотел тихонько пройти мимо. Мало ли что у человека в голове, иногда нужно побыть одному, посидеть, подумать, а советчики и доброжелатели в такой ситуации просто раздражают. Однако проскочить незамеченным мне не удалось. Дима неожиданно сфокусировал свой растерянный взгляд на моей персоне. Не говоря ни слова, он кивнул мне и жестом предложил присесть рядом с ним. Пришлось приземлиться на лавочку.

Даже не глядя в мою сторону, он достал из кармана пачку сигарет и протянул мне.

– Не курю, – машинально произнес я.

Дима повернул голову в мою сторону, будто пытаясь понять, с кем он общается.

– Извини, забыл, – наконец сказал он. Голос его слегка дрожал.

Мы посидели, молча, еще какое-то время. Он докурил сигарету и щелчком отправил окурок по направлению к ближайшей урне, бетонному цилиндру с небольшой фаской сверху. Рассыпая искры, окурок ударился о край урны и отлетел на газон.

– Что за черт, – ругнулся председатель студсовета и посмотрел в мою сторону.

Я молчал, ожидая, когда он первым начнет разговор, но Дима не торопился. Он достал из пачки очередную сигарету и подкурил ее от большой металлической зажигалки с логотипом какой-то фирмы. Сделав несколько глубоких затяжек, он спросил:

– Ты атеист?

– Вроде того.

– Да что ты всегда отвечаешь: вроде того, – вдруг раздраженно кинул он. – Ты что других слов не знаешь?

– Знаю, говорить не хочу.

Мы еще немного помолчали. Он больше не курил, внимательно разглядывая тлеющий кончик сигареты в своих пальцах. Потом бросил ее в сторону урны и снова не попал.

– Блин! – громко выкрикнул он. Несмотря на явное раздражение, он поднялся и определил оба окурка в мусор. Туда же он отправил и пачку. Плюс к своей исполнительности он был еще и педантом.

– Ладно, извини, Костя, – сказал он, присаживаясь обратно. – Просто иногда выводит из себя твое какое-то нарочитое спокойствие.

– Знаю, – кивнул я, стараясь придать голосу располагающие нотки. Мне было интересно, о чем же он хотел поговорить. Что-то у него в душе требовало выхода.

– Ты крещенный? – спросил Дима.

– Нет, у меня родители неверующие.

– Я тоже, – задумчиво протянул он и замолчал опять.

– Послушай, Костя, а ты веришь в существование призраков?

– Откровенно говоря, никогда не задумывался.

– Я тоже, – произнес он с той же интонацией, погружаясь в свои мысли.

– Понимаешь, какое дело, по-моему, сегодня я повстречался с призраком Эллипса, – сказал он через минуту.

– Кого-кого? – переспросил я.

– Эллипса, – ответил он, а потом посмотрел на меня удивленно и спросил, – а ты что никогда не слышал про Эллипса?

– Не поверишь, первый раз о нем слышу.

– Да ты что, это же легендарная личность. Это просто культовый герой нашего общежития. Я думал, тебе уже о нем понарассказывали.

– У тебя есть возможность стать первым.

Глаза моего собеседника неожиданно загорелись нетерпеливым огнем. Из своего задумчивого ступора, похоже, он вышел. Что ж, уже хорошо.

– Как председателю студсовета, мне, конечно, стыдно признаться, что я не помню ни его имени, ни фамилии, – начал Дима свой рассказ. – Но он учился на два года старше меня, все в общаге называли его за глаза Эллипсом, а пересекаться с ним мне не приходилось. Он вообще был очень необщительным парнем. Рассказывали, что на первом курсе он жил с двумя ребятами со своего потока, но никак не мог найти с ними общий язык. Он ни с кем не конфликтовал, просто он жил свой жизнью. Наверное, все истинные гении такие. Как прочитаешь где-нибудь о выходках Ландау или Эйнштейна, сразу вспоминаешь Эллипса. Он такой и был – гениальный и совершенно асоциальный тип. Вспомнил одну байку о нем. На первом курсе у всех проблемы с зачетом по механике. Есть там одна задача, которую никто не может решить. Преподаватель об этом знает. Когда кто-то просит получить зачет пораньше на недельку, чтобы на Новый Год уехать домой, всегда подсовывает ее. В итоге все сидят и зубрят механику на праздники. И только Эллипс смог ее решить. Как положено настоящему гению, решение пришло к нему ночью. Он бегал по коридору в одних трусах с криком «Эврика!», пока соседи не успокоили его.

– Поехал домой на праздники? – спросил я.

– Не поехал. Ему было некуда ехать. Мать у него умерла, а отец женился во второй раз и практически выгнал Эллипса из дому. Он где только не подрабатывал, чтобы денег на жизнь хватало. И вагоны грузил, и ремонты делал, и курсовые решал. Крутился парень, как мог. Как я говорил, он не мог ужиться с соседями и на втором курсе ему дали отдельную комнату.

– За отличную учебу?

– Нет. Соседи очень хорошо попросили Валентина Ивановича, и он нашел для него блатное помещение. В народе оно называлось пенал. На каждом этаже в конце коридора есть небольшая кладовка, ты, может быть, видел? Не видел? В двух словах, совершенно не приспособленное под жилье. Ширина – метр, ровно чтобы открывалась дверь. В длину – метра три. Я один раз в эту келью заглянул. Там помещается кровать вдоль стены и возле окна поперек – стол. Шкаф ставить некуда, стулья тоже. Вещи Эллипс развешивал на гвоздях по всем стенам. Но он был счастлив отдельной жилплощадью. Сам знаешь, в столице недвижимость всегда в цене.

– Это и все? – спросил я.

– Конечно не все, просто я мало знаю. У нас на потоке есть ребята, которые с ним работали на кафедре, они смогут рассказать больше и интереснее. Он уже на четвертом курсе имел готовую диссертацию. Со своим научным руководителем он был на ты, считая его чуть ли не своим ассистентом. Может быть, это и звучит пафосно, но он имел на это все основания. Да, интересный был человек. Стихи писал прямо на стенах в своей комнате. Там до сих пор все исписано, вид потрясающий. Валентин Иванович так и не решил, что делать теперь с пеналом. Говорит, там дух остался, не хочет спугнуть.

– А что с ним случилось?

– Погиб. Хотя толком никто ничего не знает. В прошлом году он поступил в аспирантуру. Диссертация, считай, готова. Можно сдавать минимум и защищаться. И тут – бац! Говорят, покончил с собой. Бросился с крыши высотки.

– Хотя мне кажется, это бред, – добавил Дима. – Наверное, пошел погулять по крыше и поскользнулся – зима была. Он вообще любил адреналин в крови, мог и сыграть со смертью в рулетку. А некоторые говорят, что его убили. Сначала сильно избили, а потом сбросили, чтобы под самоубийство закосить. Поскольку он был одиночка, никто не знает, зачем он вообще поперся в тот дом. Все, с кем он хоть как-то общался, разъехались после выпуска, и он совсем закрылся в своем мирке. Короче говоря, смерть его стала загадкой, а там всплыли стихи на стенах. Следователь, который вел его дело, почитал их и сказал, что от них на версту разит суицидом. Кто теперь знает правду? Дело закрыто, значит, все тайны раскрыты.

– У тебя есть сомнения?

– Не знаю. Я готов поклясться, что только что повстречал его.

– Уверен?

– Уверен. Если честно, я до сих пор не верю, что он погиб. Понимаешь, такие люди рождаются раз в сто лет и не могут так глупо уйти. Мне кажется, так не должно быть.

– От судьбы не уйти.

– Не уйти. Но тут другое. Понимаешь, как-то все быстро закончилось. Будто подстроено.

– Хочешь сказать, что он кому-то мешал?

– Наоборот. Я думаю, что кому-то выгодно подстроить смерть такого перспективного ученого, чтобы затем использовать его мозги в каких-то корыстных целях.

– Да ну тебя с твоими теориями заговора.

– Как знать.

– Поговорил, и легче стало. Ладно, пойду.

Я посмотрел ему вслед. Бывает, что люди насочиняют себе такое, что сами не знают потом, как с этим справиться. Конечно, это не мое дело. Каждый видит то, во что верит, а верит в то, что видит. Дима в этом вопросе не исключение. Да и я тоже.

Несмотря на солнышко, я продрог, сидя на холодной лавочке. Да и время уже подходило к концу пары, можно было возвращаться. Интересно, сколько человек в итоге не попало на занятие. Хотя этот вопрос можно сформулировать правильнее. Интересно, а сколько человек сейчас в аудитории? К моему удивлению, толпа под дверью увеличилась. Теперь здесь было уже около пятнадцати человек. Значит на занятиях – не больше десяти. Да, я бы тоже проявил принципиальность к таким ученикам. Где-то минут за пять до звонка дверь открылась, оттуда вышла Ленка Иванова и пригласила нас зайти, выслушать приговор. Я и не собирался заходить, и так все понятно, но из уважения к нашей старосте все-таки самым последним ввалился в аудиторию, и тут же обомлел.

У Судьбы все-таки есть определенное чувство юмора. Как ни крути, а от нее не уйдешь, а иногда она все устраивает таким образом, что даже не знаешь – радоваться или кусать локти. А это был как раз тот случай. Сколько раз я мечтал еще раз увидеть незнакомку, которая встретилась в мой первый университетский день. Со временем ее образ в моей голове стирался, оставалось лишь ощущение – ощущение хорошего, чистого, желанного. Я даже не знал, узнаю ли ее, если случайно где-то увижу. Мне запомнился ее образ в легком белом платье и представить ее в темно-зеленом брючном костюме мне было сложно. Но сейчас, когда я увидел ее еще раз воочию, я понял, что забыть ее я не мог.

– Да вот он, – услышал я и меня кто-то толкнул в бок, выводя из оцепенения.

– Вы – Алехин? – спросила она. – Почему же молчите?

Я пожал плечами. Действительно, отчего я молчу. Во время переклички, нужно быть активней.

– Вы подготовите реферат о творчестве…

– …группы «Битлз», – ляпнул кто-то, и все засмеялись.

– А почему бы и нет. Давайте о битлах, это такой же пласт культуры, как и Пикассо или Пушкин. Алехин, вы меня слышите?

– Вы разговаривать вообще умеете? – спросила она.

– Вроде того.

– Ну, слава Богу. Ладно, продолжаем…

До конца пары оставалось еще несколько минут, и у меня было еще время, чтобы насмотреться на нее. Во время первой встречи я даже не успел рассмотреть ее лица. Теперь я должен был это сделать, чтобы лучше запомнить, записать навсегда в свое подсознание ее образ, образ идеальной женщины. Хотя как можно описать его словами. Как можно сказать что-то определенное о ее фигуре, о ее лице? Она невысокого роста, не полная, зеленые глаза, длинные каштановые волосы. Разве можно вообще конкретными словами описать любимую девушку? Важнее ведь блеск в глазах, интонация голоса, улыбка, открытое лицо. Такое не описать. Я и не пытаюсь этого сделать. Я хочу просто запомнить.

Кто знает, сколько еще занятий будет болеть наша бабушка. А если на следующей неделе она к нам вернется, как я это переживу. Тогда я рискую снова потерять из виду девушку моей мечты. Черт возьми, а я ведь даже не знаю, как ее зовут. Эта мысль вдруг поразила меня. Я не стал ждать конца пары и тихонько спросил у Ленки, которая сидела за соседней партой:

– А как ее зовут?

– Меня зовут Крюкова Любовь Васильевна. Просыпайтесь, Алехин.

– Постараюсь.

Она меня запомнила. Даже не знаю, радоваться ли этому. Я думаю, что образ тормозного двоечника мне ни к чему. Впрочем, разбираться с этим будем позже. Иногда, важно чтобы знали хоть как-то, чем совсем не знали.

– Напоминаю, что рефераты нужно сдать хотя бы за неделю до начала сессии. Но лучше пораньше. Я принимаю на кафедре философии по четвергам после четвертой пары.

– Ты что заболел? – спросил он, пытаясь поймать мой взгляд.

– Вроде того.

– Значит, влюбился, – догадался прозорливый сосед.

– Не время влюбляться, – говорил он. – Сдашь первую сессию, тогда имеешь право влюбиться. А сейчас – учеба и ничего кроме учебы.

В его житейской мудрости было что-то смешное, но я понимал, что он прав. Я слишком много поставил на кон, чтобы оказаться здесь. Потерять это я не хотел. Но голос рассудка никогда не услышит влюбленное сердце. Я ждал среду, пока это было для меня важнее всего. Я не забросил учебы, продолжая прилежно вести конспекты и посещать лабораторные, но полностью сосредоточиться никак не удавалось.

В очередное воскресение Игорь решил потащить меня в театр. Я сопротивлялся как мог, придумывая массу веских причин – и учиться надо, и денег нет, и одеться не во что. Мой сосед методично разбивал все мои аргументы, и мне пришлось согласиться. Я одел белую рубаху и тщательно выбрил свою осунувшуюся от учебы физиономию. У Игоря же откуда-то среди вещей оказался вполне приличный костюм.

– Я рядом с тобой, как золушка выгляжу, – сказал я.

– Главное ботинки свои не теряй, – ответил сосед, выливая на себя флакон одеколона.

– Ты бы лучше Наталью Сергеевну пригласил, – попытался я отказаться в последний раз.

– Пришло время приобщаться к культуре. Готовься!

Я понял его намек. Такому любителю культорологии, как я, следовало познакомиться с предметом и с другой стороны.

В фойе театре оказалось шумно, людно и как-то очень ярко. Многоваттные лампы в больших хрустальных люстрах, отражаясь от белоснежной лепнины на стенах и переливаясь на гранях драгоценных камней в украшениях дам, ослепляли скромного забитого провинциала. Люди, разбившись небольшими группками по пять-шесть человек, о чем-то негромко спорили, наполняя все пространство ровным гулом. Я осматривался, не зная, как себя вести. Все мужчины были одеты в строгие костюмы, они галантно держали своих дам под локоток и вежливо кивали головой, увидев своих знакомцев. Мне было неловко и в то же время как-то смешно от всего этого. Игорь в отличие от меня себя чувствовал здесь вполне уверенно. Он уже успел обзавестись программкой и небольшим биноклем. Раскрыв брошюрку, он показывал мне фамилии известных артистов.

– Представляешь, сегодня ты их увидишь вживую, – восторженно говорил он. – Жаль не хватило денег на цветы.

Я закивал, соглашаясь. А чего мне спорить, билет и без того сделал заметную дыру в моем и без того скудном бюджете. Но как можно думать о таких мелочах, приобщаясь к прекрасному. Я кисло улыбнулся Игорю, и он с сожалением покачал головой:

– Лучше бы я с Натальей Сергеевной пошел.

– Почему мы не заходим? – спросил я, пропуская мимо ушей его комментарий.

Он тоже оставил мой вопрос без внимания. Оторвавшись от программки, он жадным взглядом осматривал толпившихся вокруг людей.

– Ты только подумай, здесь же можно встретить и политиков, и известных бизнесменов, и даже настоящих звезд, – восторженно говорил.

Мне становилось скучно. Я оглядывал собравшихся без всякого интереса. Даже если здесь какие-то звезды, мне на них плевать, я равнодушен к кумирам. Хотя… Взгляд мой остановился на фигуре в черном вечернем платье. Со спины человека узнать сложно, но здесь ошибиться было невозможно.

– Любовь Васильевна, – выдохнул я радостно.

– Теперь точно вечер пропал.

– Не брюзжи, – ответил я ему, но он уже махнул рукой.

Я попытался пробиться к ней, но в этот момент раздался звонок и гигантский человеческий водоворот потащил меня в зрительный зал. Наши места, естественно, оказались на галерке. Я попросил у Игоря бинокль и принялся разглядывать людей на балконах, надеясь увидеть там ее.

– Зря стараешься, – спокойным голосом изрек мой сосед. – Думаю, что она в партере. Дай лучше аппарата мне, а то уже спектакль начинается.

И действительно, в этот момент погас свет, заиграла музыка и гомон, висевший над залом, мгновенно стих. Поднялся занавес, и под аплодисменты на сцену вышло трое актеров. Возможно, это и были какие-то звезды, но лиц их рассмотреть с такого расстояния было невозможно. Я пытался смотреть спектакль, вникая в перипетии сюжета, но очень быстро понял, что мне это неинтересно. Теперь я ждал антракта, чтобы смыться отсюда домой. Лучше уж я книгу почитаю. Повелся на уговоры, теперь не знаю, куда себя деть. Побыстрее бы это окончилось. Я бросил взгляд на соседа. Игорь был весь там. Его глаза горели, он внимал каждой реплике, поддерживая время от времени срывающиеся овации. Что ж, человек нашел, что искал, а я, пожалуй, в следующий раз поищу иной способ убить время в выходной день. Я поглядывал на часы, прикидывая, сколько же может длиться первая часть, но она казалась бесконечной. Вспомнилась старая шутка, смысл которой дошел до меня лишь сейчас. Филармония – это машина времени, слушаешь концерт два часа, смотришь на часы, а прошло десять минут.

– Ты меня извини, но я поехал домой, – сказал я Игорю, когда мы вслед за всеми вышли из зала. – Не мое это. Потом расскажешь, чем закончилось.

– Не расскажу, – обиженно ответил мой сосед. Он вдруг стал настороженным, глядя куда-то мимо меня. Я попытался повернуть голову, но он резко бросил, – не оглядывайся.

На меня его слова не подействовали. Я резко обернулся. В нескольких шагах от нас проходила Любовь Васильевна. Она о чем-то увлеченно разговаривала со своим пожилым спутником. Я невольно залюбовался ею. Длинное платье с неглубоким декольте выгодно подчеркивало все изгибы ее фигуры. Волосы аккуратно были собраны в ракушку, обнажая шею. Я хотел сделать шаг в ее сторону, но Игорь удержал меня за руку.

– Спокойствие. Видишь, она не сама. Невежливо нарушать беседу тет-а-тет.

– А по моему, вполне нормально.

Наверное, мои слова прозвучали слишком громко, потому что несколько человек обернулись в нашу сторону. Оглянулась и Любовь Васильевна. Увидев знакомые лица, она улыбнулась и подошла со своим спутникам к нам.

– Здравствуйте Любовь Васильевна, – в один голос поздоровались мы с Игорем.

– Здравствуйте, ребята.

– Папа, это мои студенты, – кратко представила она нас.

– Любите театр, молодые люди? – спросил он.

– Да, – ответил Игорь.

– Нет, – ответил я.

– И чем вам, Алехин, театр не угодил? – поинтересовалась она.

– Они играют, – пояснил я свою позицию.

– На то и театр, чтобы играть, – удивилась Любовь Васильевна.

– Слишком уж заметно, что они играют. Не похоже на жизнь.

– Молодой человек прав, – заступился за меня ее отец. – Станиславский бы наверняка сказал: не верю такой игре. И был бы прав. Вы очень чутко подмечаете фальшь, – обратился он ко мне, – вам, наверняка, непросто жить в новом мире?

– Вроде того, – пожал я плечами в ответ.

– Удачи вам.

– Ну, поздравляю тебя, – ухмыльнулся Игорь. – С будущим тестем познакомился. У тебя профессиональное чутье на отцов. Думаю, что он оценил по достоинству твою искренность.

– Ты становишься циником, – предостерег я его.

– С кем поведешься, – ответил мой сосед. – Ты не передумал уходить?

– Лучка не забудь подрезать, – напутствовал он меня.

– Где же я тебе его возьму?

– Спроси у Натальи.

– Ладно.

Дверь нашей соседки была как всегда приоткрыта. Я легонько стукнул сковородкой о дверную ручку, чтобы привлечь внимание хозяйки. Наталья Сергеевна сидела за столом, под светом настольной лампы и что-то писала, в пол-голоса шепча прекрасно различимые ругательства.

– Ай-ай, Наталья Сергеввна, – сказал я. – Не пристало приличной девушке так выражать свои мысли.

– А ты не подслушивай, – ответила она, поворачиваясь в мою сторону.

– А я не слышал, я по губам прочитал.

– Со спины? – ухмыльнулась наша соседка.

– Интуиция, – пояснил я.

– Ну-ну. Послушай, Алехин, а ты не поможешь мне?

– У меня руки заняты, – продемонстрировал я сковородку и миску картошки.

– Не сейчас, попозже.

– Попробую, а в чем проблема?

– Никак не разберусь с тензорами.

– Лучше попроси у Игоря, он лучше меня знает.

– Алехин, я тебя прошу. Неужели не поможешь?

– Конечно, помогу. Только и мне от тебя тоже кое-что нужно.

– Выкладывай.

– Это ты выкладывай. Луковицу. Вот в эту миску.

Наталья Сергеевна недовольно закряхтела и пошла искать лук. Она склонилась над тумбочкой. Ее халатик подернулся, демонстрируя красивые ноги. Я засмотрелся на них на мгновенье дольше, чем позволяли приличия, и Наталья Сергеевна заметила мой взгляд. Она улыбнулась и протянула мне луковицу.

– Я тебя жду. Приходи.

– Жди, – буркнул я и пошел жарить картошку.

На кухне пятничным вечером обычно было пусто. Многие разъезжались на выходные по домам, и можно было, никого не стесняя, расставлять свою посуду где угодно. Картошку жарить я научился недавно. Точнее сказать, меня научили. Один мой столичный знакомый по прозвищу Малый провел для меня мастер-класс. Все оказалось просто. Главная заповедь – не бросать картошку в холодное масло. Чем дольше оно калится на сковороде, тем лучше. Вот и вся премудрость. Я попробовал следовать его совету, и у меня стало получаться. С тех пор я полюбил готовить это блюдо.

Правда, была в готовке еще одна радость. Я очень любил чистить картошку. Занятие в меру монотонное, в меру творческое позволяло погрузиться на какое-то время в свои мысли. Это как перебирать четки, пытаясь собраться. Руки делают свою работу, голова занята своим. Одно удовольствие, а не приготовление еды. Когда вокруг толпятся галдящие голодные студенты сосредоточиться сложно, но сегодня – другое дело. Можно спокойно поговорить с собой.

А мне нужно было сейчас обратиться к психоаналитику. Я за собой это заметил неделю назад. Потом еще раз и теперь сегодня. Признаться себе в том, что я влюбился, было глупо – это было очевидно. Надо было признать, что влюбился я сильно и как-то по-особенному. По крайней мере, раньше со мной такого не было. Проблема была в том, что общаясь с девушками, глядя на них, я видел вместо их лиц лицо Любови Васильевны. Это было каким-то наваждением. Я не мог с этим ничего поделать. Я везде видел ее. Ее глаза, ее волосы, ее фигуру. Наталья Сергеевна думала, что я любуюсь ее ногами, а я видел не ее ноги. Я видел Любовь Васильевну. Глупо признаться. Хорошо хоть ни с кем об этом не говорил. Игорь меня бы не понял. Я и сам себя не понимал. Натура у меня влюбчивая, в школе я часто влюблялся в девчонок из нашего и параллельного класса. Я был в свое время по уши влюблен в Оксану, но со мной ничего подобного не было. Не просто влюбленность, что-то большее или я себя обманываю?

– Готово?

– Вроде того.

– Отлично, я уже хлеба нарезал и сейчас слюной изойду.

– Еще пару минут.

– Ладно, подожду здесь.

– Кстати о птичках, ты про лук не забыл?

Я не ответил. Мне еще не удалось вернуться на бренную землю после сеанса само-психоанализа. Я еще витал в своих мыслях, радуясь своей влюбленности, страдая от неразделенного чувства, размышляя о возможных перспективах подобного мезальянса.

– Пара минут уже прошла.

– Забирай, – махнул я рукой.

– Голод не тетка, голод – дядька, – сказал мой сосед, приступая к еде.

– Ты что посолить забыл?

– Наверное, – ответил я.

– Странно, когда влюбляются, обычно пересаливают.

– Решил быть оригинальным.

– Тебе удалось, – мой сосед уже высыпал полсолонки в сковороду и теперь аккуратно своей вилкой перемешивал содержимое. – Вот теперь совсем другое дело, – удовлетворенно сказал он, продегустировав полученное.

Картошка быстро закончилась. Игорь долго скреб сковороду вилкой, пытаясь соскрести со дна пригоревшие в хрустящие корочки кусочки. Оставив его за этим занятием, я решил навестить Наталью Сергеевну, пока еще было не совсем поздно.

– Ты ко мне?

– Вроде того.

– Заходи, – она впустила меня в комнату и закрыла дверь на щеколду.

– Чая будешь?

– Как хочешь. Я тогда тоже позже попью. Ты садись, а то мне еще замуж надо.

– Ты там уже была, – ответил я, присаживаясь на табуретку.

– Ну и что, я же еще не старуха.

– Ты староста.

– Алехин, ты хочешь меня обидеть?

– Наталья Сергеевна, тебя обидеть невозможно.

– Ладно.

Она уселась рядом на стул, очень близко, почти касаясь меня. Раскрыла передо мной свою тетрадь. Тензоры. Ровные столбики цифр и символов. Четкие, красивые. У Натальи Сергеевны оказался очень хороший почерк. Человек, с такими аккуратными конспектами, должен обладать сильным характером и очень правильным отношением к жизни.

– Так что тут непонятного? – спросил я. Это была сегодняшняя лекция, и мне показалась очень простой. Чего там можно было не понять.

– Смотри, – она ткнула пальцем в ровный строй цифр в примере, – никак не могу понять, почему здесь так получается.

– Сейчас разберемся, – уверенно заявил я. – Минуту терпения и все получится.

Я напрягся, пытаясь воссоздать логическую цепочку. Это отсюда, вот это – туда, а то остается без изменений. Прикинул в уме все это в цифрах, и… ответ никак не совпадал с лекционным примером.

– Что-то тут не то. Давай еще раз попробуем.

– Давай, – согласилась Наталья Сергеевна. Она придвинулась ко мне еще ближе, теперь уже соприкасались и наши плечи, и наши ноги.

– Смотри, вот это цифра берется от умножения вот этих компонентов, эта от суммы этих произведений, – говорил я, указывая пальцем в тетрадь. – А откуда взялась вот эта, понять не могу. И, похоже, она влияет на конечный результат. – Ошибка была на лицо. Наш уважаемый профессор, похоже, допустил элементарную арифметическую ошибку. Скорее всего, просто по невнимательности. Я пересмотрел весь пример еще раз. – Все понятно, – я повернулся к Наталье Сергеевне, – здесь…

Я не успел договорить. Ее губы мягкие и жадные неожиданно коснулись моих. От неожиданности я растерялся, не зная, как себя вести. Ее рука уже была у меня на спине. Какое-то мгновение я был в ступоре, неподвижной куклой восседая на табурете. Осознав, что я не отвечаю на ее поцелуй, Наталья Сергеевна отстранилась от меня и спросила:

– Костя, что с тобой?

– Со мной ничего.

– Почему ты такой индиферентный?

– Я не индиферентный.

– Попробуем еще раз? – она приблизила ко мне свое лицо.

– Не надо, – отрезал я.

– Почему? – обиженно спросила она.

– Я знаю, ты считаешь меня старой кошелкой, – сказала Наталья Сергеевна. – Ну, скажи, я тебе противна, как женщина?

– Успокойся, – ответил я.

– Скажи, не бойся. Больше обидеть, чем только что ты меня уже не сможешь. – Ее глаза покраснели, еще секунда и она разрыдается.

– Ты красивая девушка, Наталья Сергеевна, но…

– Я не в твоем вкусе, Алехин? Тебе нравятся пышногрудые блондинки?

– Не будь дурой. При чем тут блондинки?

– Хочешь я покрашусь?

– Наталья Сергеевна, успокойся, – раздраженно сказал я.

Она не выдержала и, рухнув на кровать, громко зарыдала, спрятав лицо в подушку. Ну, прям как восьмиклассница. Я тяжело выдохнул. Ситуация, конечно, не очень приятная. Я и представить не мог, что наша железная леди, такая сентиментальная.

– Извини, Наталья Сергеевна, – сказал я, когда ее всхлипы немного утихли.

– За что ты извиняешься, – она лежала на кровати, отвернувшись от меня. – Это я должна извиняться, что задела своими низменными порывами твою ранимую душу.

– Прекращай истерику. Если хочешь, давай поговорим. Нет, тогда я пойду.

– Ладно, – наша соседка еще раз всхлипнула и села, отвернув лицо. – Не смотри на меня, – потребовала она.

– Хорошо, – согласился я.

– Говори, о чем хотел.

– Не знаю, как и сказать.

– Алехин, не прикидывайся. Я влюбилась в твой цинизм, а ты хочешь разочаровать меня сегодня еще больше.

– Извини, погорячился, – я сделал небольшую паузу. – Наталья Сергеевна, я люблю другую женщину.

– Это правильно. Пока одни ждут, другие действуют. И кто она? Почему я не видела вас вместе?

– Почему мне до сих пор не доложили, – перекривлял я ее. – Наталья Сергеевна, мы пока не вместе с ней.

– Влюбился в блондинку из журнала? – брезгливо скривилась староста потока.

– Нет.

– Тогда познакомь меня с ней.

– Не могу.

– Придумал ее для отмазки, чтобы меня не обидеть?

– Придет время – познакомлю, – сказал я.

– Ладно.

Наталья Сергеевна встала с кровати. Достала с верхней полки шкафа платок и громко высморкалась. Подошла к зеркалу и поправила волосы, потом взглянула на меня и попыталась улыбнуться.

– Чая выпьешь?

– Выпью, – кивнул я.

– Неужто до самого Нового года снега не будет? – удивлялся Игорь. – У нас в это время обычно уже сугробы по пояс. Мы в школу на лыжах ходили. А здесь что?

– А здесь лыжи не у всех, поэтому и снег не хочет идти, – объяснил я. – Вот лично я на лыжах ни разу в жизни не катался.

– Да ты что? А чем ты зимой занимался?

– Лета ждал.

– Тоже нужное дело, – согласился мой сосед.

Мы собирались на занятия. В это утро на удивление не было дождя, хотя тучи, такие же темные и огромные как все последние дни, уже заняли свое привычное место на небе.

– Зонтик отчего не берешь? – спросил меня Игорь.

– Надоело. А вдруг хоть сегодня дождя не будет.

– На небо посмотри.

– Небо, как небо. Снег будет, дождя не будет.

– Посмотрим.

По дороге в университет мы догнали Диму. Он был, как всегда, сосредоточен и серьезен.

– Ну как успехи, молодежь? – спросил он. – Много хвостов нахватали?

– Немного, но исправлять уже пора.

– Кстати о птичках, – вспомнил Игорь. – Сегодня четверг. Надо бы наведаться к Любови Васильевне. У тебя же тоже реферат по культурологии висит?

– Висит, – признал я. – только я его еще не подготовил, знаю, о чем написать, надо только время найти, чтобы сесть и все оформить.

– Ошибочка вышла, – довольный собой сказал мой сосед. – Любовь Васильевна не требует реферат в письменном виде, достаточно просто рассказать своими словами.

– А чего ты раньше не сказал?

– А ты не интересовался.

– А с релятивистской механикой проблем нет? – поинтересовался председатель студсовета, – у нас многие на ней завалились.

– Да это вообще, наша фишка, – не без гордости изрек Игорь. – Костя вообще сам может ее преподавать, знает больше чем наш профессор.

– Серьезно? – удивился Дима. В его представлении я и теория относительности были вещи несовместимые.

– Да шутит он, – не стал я его переубеждать.

– Веселые вы ребята. Я на первом курсе так коптел на учебниками, что пар из ушей шел. Глаза красные, морда опухшая, постоянно не досыпал – переживал очень перед первой сессией. А на вас посмотришь, будто с юморины идите, веселые, всё шутите.

– Не веселые, – поправил его Игорь, – а правильно настроенные.

– На что настроенные?

– На учебу, на что же еще.

Мы смешались с толпой перед входом. Дима где-то отстал, а мы поспешили на лекции.

В конце второй пары Игорь толкнул меня в бок и кивнул в сторону окна. Я оторвал глаза от конспекта и увидел, как на город сыпется первый снег. Мелкий, легкий, невесомый. Вот и настоящая зима. Теперь уже точно.

– Готовь свои лыжи, – прошептал я Игорю.

– Я тебя что-то не понимаю, – сказал мой сосед. – Такое ощущение, что ты не хочешь видеть Любовь Васильевну.

– Видеть хочу. Показываться не хочу. Стыдно.

– И давно это с тобой?

– Думаю, что да.

– А я раньше за тобой не замечал.

– Тебе хорошо ерничать, а мне и впрямь не по себе.

– Ну не иди. Так и останешься двоечником.

– Чего ты разошелся? Я же понимаю, что все равно придется.

– Тогда бодрее лицо. Не на казнь идешь.

– На заклание, – усмехнулся я.

– Тоже мне жертвенный бычок нашелся, – засмеялся Игорь.

Кафедру философии мы нашли легко по большому скоплению студентов. Они плотным строем стояли возле выкрашенных в белый цвет металлических дверей.

– Гляди, как все учиться хотят, – сказал я. – Не протолкнуться.

– Уважаемые господа, – обратился к ним Игорь, – не соблаговолите ли подсказать, здесь есть кто-то на прием к Крюковой?

Никто ему ничего не ответил, и он попытался протиснуться к заветной двери, но был беспардонно отброшен назад.

– Видишь, не судьба, – прокомментировал я.

– Как бы не так.

Я отошел в сторонку, наблюдая, как он подходит то к одному, то другому, пытаясь завести разговор. Никто не хотел разговаривать с ним, все были поглощены собой и этим странным столпотворением. В конце концов, он сумел разговорить одну девушку. И она пояснила ему ситуацию. Сегодня у философов была контрольная работа. Сейчас работы проверяются, а затем будет защита работ. Каждый хочет поскорее отстреляться, а занимать очередь у них традиционно не принято. Кто первый влез, тот и молодец.

– А ты спросил, Любовь Васильевна там хоть есть? – спросил я, когда он изложил мне суть проблемы.

– Вся кафедра в сборе. Сам видишь – сегодня бенефис.

– Придется ждать.

Ждали мы долго. Чтобы не стоять без дела, мы облюбовали широкий подоконник в качестве удобной парты. Было уже около шести вечера, когда толпа заметно поредела, и из дверей вышел первый преподаватель, разобравшийся со своими работами. Старый небольшого роста мужичок в черном пальто, не скрывая радости, стирал пот со лба. При его виде все расступились, уступая дорогу.

– Что ж вы, уважаемые, в течение семестра ничего не учили, – обратился он к собравшимся. – Читаешь ваши работы и не знаешь смеяться или плакать. Очень плохо, я вами крайне не доволен. Думаю, что в эту сессию кто-то покинет наши ряды, если за ум не возьмется.

– Что вы, Петр Иванович, – принялись уверять его. – Это просто недоразумение, на экзамен мы все выучим.

– Наверное, декан, – предположил Игорь.

– Вы бы преподавателей пожалели, они уже домой хотят, – продолжал нравоучение Петр Иванович. – Постарайтесь побыстрее, я просил их быть лояльными. Так что сильно не спорьте, там и так все оценки завышены. На «автомат» все равно никто не написал. Ладно, всего доброго. Не забывайте, что завтра в восемь у меня лекция.

– Есть надежда, что дело пойдет теперь быстрее, – сказал Игорь.

– Надо бы посмотреть, что там делается, – предложил я.

Игорь согласился со мной. Не обращая внимания на слабые протесты оставшегося десятка человек, мы заглянули вовнутрь. Кафедра представляла собой небольшую комнату, плотно заставленную столами, заваленными книгами и журналами. Лишь в дальнем углу стоял большой платяной шкаф. Здесь было людно, вокруг столов толпились студенты. Они что-то пылко доказывали, активно жестикулируя и размахивая аккуратными черными томиками какого-то учебника.

– Ребята, а вы что хотели? – спросила нас Любовь Васильевна. Она заметила нас раньше, чем я смог ее увидеть.

– Долги сдать, – ответил Игорь.

– Уже поздно, давайте в другой раз.

– Мы что зря столько прождали? – обижено выпятил он губу.

– Уже ночь скоро.

– А мы вас домой проводим, – предложил я.

– Ладно, но подождите еще минут двадцать.

– Видишь, а ты не хотел сегодня идти, – сказал Игорь. – А теперь у тебя появился уникальный шанс проводить даму сердца домой. Романтика.

– Пойдешь со мной.

– Не дождешься. Третий лишний. Да что с тобой?

– Все нормально.

Не знаю даже, почему я так разволновался. Неужели так сложно пройтись с любимой девушкой по вечернему городу, рассказать ей какую-то историю, рассмешить веселым анекдотом, подать вовремя руку и открыть перед ней дверь. Конечно, просто. Отчего же так колотится сердце в груди?

– Не знаешь, в каком район она живет? – спросил Игорь.

– Зато теперь узнаешь, – улыбнулся он.

Прошло еще, наверное, около получаса. За это время толпа наконец-то полностью исчезла, и еще несколько человек из преподавателей покинуло кафедру. Любовь Васильевна выглянула из дверей, жестом приглашая нас войти. Помимо нее на кафедре оставалась лишь одна пожилая женщина. Она уже торопливо одевала шубу.

– Вы ее, ребята, хотя бы проводите, – попросила она. – А то время сейчас, сами знаете, нехорошее.

– Обязательно проводим, – уверил ее Игорь. – Любовь Васильевна, можно я первый начну?

– Хорошо.

– Музыка их не отличается какой-то изощренной мелодичностью, я бы сказал, что она примитивна, поэтому очень скоро будет забыта. Останется лишь память о родоначальниках жанра, стиля, образа жизни.

– Смело, – не согласилась со мной Любовь Васильевна. – Вы думаете, что миллионы людей во всем мире восхищались примитивной музыкой?