Дорогая Альма

За деревьями впереди показалась небольшая поляна, на ней — пятнистая военная техника, много людей. Справа — небольшой подъем и часть шоссе.

— Вот пришли! — обрадовался Майер. — А наши-то все вернулись! — сообщил он. — Получили команду возвращаться, как я сообщил, что мы с Викингом вас нашли. Стоят, голубчики, ждут! Отличники подготовки! — продолжал он с гордостью. — А никого не нашли. А нашли мы — никуда не годные. Вот так.

Действительно, на поляне, почти у самой тропинки, выходящей из леса, виднелась группа кинологов с собаками на поводках. Викинг явно оживился, завидев своих. К проводнику подбежал офицер в звании гауптштурмфюрера, видимо, начальник школы.

— Майер! Вы их нашли?! — Он с трудом скрывал изумление.

— Так точно, — доложил унтершарфюрер, вытянувшись. — Собака обнаружила объект недалеко от оврага, где-то метров сто от края. Видимо, только что поднялись. Вот. — Он обернулся, показывая на Маренн и Рауха. — Я проверил документы. Они.

— Госпожа оберштурмбаннфюрер, — начальник школы подбежал к Маренн и отсалютовал. — Хайль Гитлер! Гауптштурмфюрер Айхен, — представился он. — Старший инструктор школы. Это счастье, что вы живы. Я уже доложил штандартенфюреру Олендорфу, а он сообщил в Берлин. Он едет сюда.

«Только этого не хватало, — подумала Маренн мрачно. — Но, увы, это неизбежно. Кто же нас повезет на аэродром? Осталось надеяться только на Олендорфа. Пешком мы явно не дойдем».

— Гауптштурмфюрер ранен, — заметил начальник. — Я вызову медбрата с медикаментами, — предложил он.

— Да, — кивнула Маренн. — Это было бы нелишним. А унтершарфюрера Майера и его воспитанника явно нужно поощрить, — добавила она. — Я слышала, они числятся неудачниками. Чуть ли не на усыпление! — Она поморщилась. — Такого красавца. — Она показала взглядом на собаку. — Я сама взяла его на ремень, когда он подбежал к нам, и он прекрасно слушается.

— Ничего подобного. — Айхен взглянул с упреком на Майера, который уже отошел к другим инструкторам. — Собака способная. Но ленивая. Лишних упражнений делать не хочет, артачится. Недоработка инструктора. Сам он тоже с ленцой. Так я, конечно, пригрозил усыплением. — Он пожал плечами. — Как еще на них воздействовать? Приходится надавить на чувства. То, что он собаку очень любит, я знаю. Это заметно. Очень друг к дружке привязаны. Вот и приходится пугнуть, чтобы работали лучше, — оправдывался он. — Нам же показатели нужны на площадке, баллы. Для отчетности. А у них все два и два. Но теперь точно в лучшие зачислим. Такой результат — он лучше всякой площадки, — согласился он. — Я удивлен, конечно. Но в глубине души я надеялся, что Викинг себя покажет, — признался он. — Мне он тоже нравится. Пес с характером. Не пустая балаболка.

— Ну, я надеюсь, к ним больше не будет претензий, — улыбнулась Маренн. — А вы давно с собаками работаете? — спросила она.

— Да лет десять, — ответил Айхен. — Опыт есть. А что?

— А вот что мне посоветуете? — спросила Маренн лукаво. — Как опытный кинолог. У меня дома в Берлине овчарка, зовут Вольф-Айстофель. Обученный, — сразу сообщила она. — Еще как обученный, медалист. Из гестаповского вольера. Папа, мама — все очень заслуженные, прекрасная родословная. Но очень хитрый. Повадился у дочки с ночного столика конфеты воровать. Стащит, развернет в уголке и ест. Можно им сладкое?

— Конфеты?! — Айхен присвистнул. — Но это он очень хорошо живет. Наши собаки о конфетах и не мечтают. Вообще сладкое нельзя, — добавил он серьезно. — Это дело надо пресечь. Убирайте так, чтоб достать не мог. Сначала всегда ничего, а потом шерсть лезть начинает, глаза слезятся. Только испортить собаку можно. Посмотрите, что ест, — посоветовал, задумавшись. — У них поджелудочная слабая, — кивнул в сторону собак. — Она вообще сладкое любит. Может, что-то в корме раздражает, слишком жирный, вот он сладкое тянет, чтобы заесть. Анализы надо сдать, так не скажешь, конечно. А если просто балуется — тогда строгость. Убрать — и все.

— Айстофель ворует конфеты? — изумился Раух. — По-моему, Джил сама ему давала.

— Давала, а теперь положить не успеет в вазочку, как они исчезают, — ответила Маренн. — А она и сама сластена. Вот у них конкуренция, кто первый съест.

— Приучать к такому нельзя, — решительно возразил Айхен. — Испортите хорошую собаку. Сладости и на характер влияют. Более капризные делаются, нервные. Только говядина, крупы, овощи. Кости тоже не советую. Желудки у них не очень. Плохо переваривают. Несварения часто от костей.

— Понимаю, — кивнула Маренн. — Боремся. Ей и самой вредно много. Но с двоими сразу — тяжело.

— Госпожа оберштурмбаннфюрер, нужна помощь? — подбежал медбрат с большой медицинской сумкой.

— Очень нужна, — отозвалась Маренн. — Гауптштурмфюреру необходимо сделать перевязку. — Она указала на Рауха. — Разрежьте рукав и обработайте рану. Я посмотрю.

— Слушаюсь. Герр офицер, присядьте. — Медбрат поставил перед Раухом раскладной стул.

С шоссе послышался рев мотора — пятнистый бронетранспортер в сопровождении трех мотоциклистов съехал на поляну. Развернувшись боком, остановился.

— Это штандартенфюрер. Простите. — Гауптштурмфюрер Айхен побежал встречать.

— А вот и Олендорф, — кивнула Маренн. — При полном параде. С эскортом.

— Я представляю, как он перетрусил, что на нас напали, — согласился Раух. — Я удивлен еще, что у него сопровождение всего три мотоциклиста, а не целый батальон.

— Обработали рану? — спросила Маренн медбрата.

— Так точно.

— Дайте я посмотрю. — Она наклонилась к Рауху. — Ничего страшного. Царапина. Хотя и глубокая. Крови вышло много.

— Я говорил, что суетится?

— Введите противостолбнячную сыворотку и сделайте перевязку, — распорядилась Маренн.

— Слушаюсь.

Олендорф спрыгнул с броневика и, приняв доклад Айхена, быстрым шагом направлялся к ним.

— Фрау Сэтерлэнд! Как вы нас всех напугали, — начал он, едва приблизившись.

— Это не я напугала, штандартенфюрер, — ответила Маренн сдержанно. — Это большевики. На нас напали. Вы разве не слышали?

— Не только слышал, но и сам лично докладывал рейхсфюреру. — Олендорф покачал головой сокрушенно. — Он потребовал от меня отчета, что и как произошло. Кто недосмотрел? А кто недосмотрел?! — Он пожал плечами. — Вермахт. Я так и сказал, в тылах черт знает что творится. Никакой санации не проводится. Банды недобитых большевиков на каждом шагу. Они гонки устроили, генералы наши, кто первым добежит до Москвы и возьмет в плен Сталина. Инструкции исполняются лишь бы как. Невозможно работать. Мы послали наших людей прочесать лес. Но никого не нашли. Они, видно, спрятались в глубине леса. А туда без хорошего проводника не сунешься. Единственный лесник и тот сгинул. В сторожку нагрянули — никого. Видно, сбежали.

«Значит, Варя с Пелагеей все-таки ушли на остров, — подумала Маренн. — И раненого политрука тоже отнесли туда. Очень вовремя. Вот для чего Пирогов послал Кольцова назад быстрее. Чтобы помочь им эвакуироваться. Он знал, что лес будут прочесывать и будут искать проводника. А кто лучший проводник — лесник. Самого Ивана тоже не поймали, видно. Иначе уже притащили бы к Олендорфу. Спрятался. Хорошо».

— Пока мы операцию прекратили, раз вы нашлись, — продолжал тем временем штандартенфюрер. — Но в Берлине придется оправдываться. Обергруппенфюрер уже объявил мне, чтобы я писал объяснительную. А надо было мне встревать в эти делишки доктора Геббельса, — добавил он с досадой. — Пусть бы сами фотографировали, что им надо.

«Ну да. Ты хотел отличиться, да и мне досадить, отомстить за санаторий, — подумала Маренн. — А доктор Геббельс теперь виноват. Не удивлюсь, что не они, а ты втянул министерство пропаганды в эту историю».

— Мой самолет улетел в Берлин? — спросила она Олендорфа серьезно.

— Нет, ждут, — ответил тот. — Сейчас я вас отвезу лично на аэродром. Под охраной, чтобы без всяких эксцессов, — пообещал он. — Пришел приказ самолет не отправлять, ждать. Доставить в Берлин. Ну… — Олендорф замялся, не зная, как выразиться лучше. — Все надеялись, что, конечно, живыми. Но приказали — любыми. Если погибли — тоже доставить, тем же самолетом. Уж простите за подробности, — извинился он. — Высота-то огромная. Вы чудом спаслись, верно.

— Это правда, — подтвердила Маренн. — Повезло. Машину остановила одна-единственная сосенка. Она за нее зацепилась и повисла. Вот мы и выбрались. Если бы не сосенка, лежать бы нам на дне пропасти. Оттуда не выберешься.

— Некому было бы выбираться, — вступил в разговор Раух, встав со стула. — Спасибо, — поблагодарил он медбрата. — Все в порядке. Машина бы загорелась от удара, — добавил он. — Мы бы просто сгорели заживо. Так что, правда, очень повезло.

— Я уже тряс картографов, — горячо откликнулся Олендорф. — Почему нигде не отмечено, что это такая ненадежная дорога. Как здесь пускать технику? Мало ли что может понадобиться в боевых условиях? Там же все ползет под колесами. У нас еще одна машина чуть не упала, когда приехали на поиски, еле удержали, как посыпалось под колесами. Обещали разобраться и проинформировать все службы.

— С самолетом прибыл врач? — поинтересовалась Маренн. — Раненые тяжелые. Так долго без должного ухода им оставаться нельзя.

— Там привезли вашу сотрудницу Вагнер из госпиталя, — сообщил Олендорф. — Со всеми принадлежностями. Она присматривает, пока что-то не выяснится. Сейчас доставим вас, и я сам отвезу ее обратно, — пообещал Олендорф. — Очень серьезная девушка, — заметил он. — Кричала на меня, почему я не обеспечил вам безопасность! И нельзя сказать, что она не права. — Он слабо улыбнулся. — От кого мне только не досталось сегодня и от медсестры, и от рейхсфюрера. Приходится терпеть. Слава богу, вы живы. — Он вздохнул с облегчением. — Страшно представить, что было бы, если бы случился самый плохой сценарий. — Он даже поежился. — С падением в пропасть. Что ж, все готово? — Он взглянул на медбрата. — Закончили перевязку?

— Так точно, — отрапортовал тот.

— Прошу в мой бронетранспортер, — пригласил Олендорф. — И поедем на аэродром.

— Мне надо поговорить с дочерью, — попросила Маренн. — Возможно это с вашей связью?

— Конечно, — подтвердил Олендорф. — Соединим в одно мгновение. Фрейлейн Джил звонила из приемной бригадефюрера несколько раз. Я просил ее оставаться на месте. Я сообщу ей, как только наступит ясность. Но теперь вы сами можете ей позвонить. Она очень переживает.

— Счастливо оставаться! — Маренн махнула рукой инструктору Майеру и Викингу, сидевшему с высунутым чуть не до земли языком. — Спасибо.

Затем опираясь на руку Рауха, поднялась на бронетранспортер.

— Фрейлейн Джил. — Олендорф протянул ей телефонную трубку.

— Дорогая…

— Мамочка! Я чуть с ума не сошла! Я так испугалась! — Голос Джил звенел от едва сдерживаемых слез. — Это были такие страшные часы! С тобой все в порядке? Ты не пострадала? Не поранилась? Хотя это все равно, главное — ты жива.

— Со мной правда все в порядке, не волнуйся, — поспешила заверить ее Маренн. — Несколько ушибов, синяков, но это ерунда. Фриц сильно порезал руку осколком стекла, но тоже заживет. Ничего не сломали, не разбили. А могли бы. Так что легко отделались. Повезло.

— Я ничего не могла делать, веришь? — продолжала Джил. — Я только думала о тебе. Здесь вообще такой переполох! Все звонят, спрашивают. Я не знаю, что отвечать. И фрау Марта, и доктор де Кринис. Бригадефюрер все время спрашивает. Из канцелярии рейхсфюрера тоже звонят, хотя у них информация у самих быстрее, чем у меня, но вдруг… Отто выехал на аэродром. С Айстофелем, — сообщила Джил. — Ждет самолет. Сказал, что сам будет искать. Никому там не доверяет.

— Позвони ему, скажи, что все в порядке. Мы уже едем на аэродром сами, — попросила Маренн. — Скоро будем в Берлине.

— Ральф сейчас звонит, — сообщила Джил. — Я попросила его, пока с тобой разговариваю. Так что он уже знает.

— Кстати, я здесь разговаривала с опытным собачьим инструктором, — добавила Маренн с притворной строгостью, — я совершенно правильно тебя ругаю. Нельзя давать Айстофелю конфеты, ни в коем случае. Мы испортим ему шерсть и зубы. И желудок можем испортить. Все — больше ни одной. Поняла?

— Поняла. — Джил рассмеялась. — Вот, мама, ты всегда так. О чем ты сейчас?

— Об Айстофеле. Я хотела, чтобы ты улыбнулась, — призналась Маренн. — И успокоилась. А еще, если он сам не будет слушаться, я уже присмотрела здесь собачку. — Она взглянула в сторону Айхена, стоявшего недалеко. — Здесь в собачьей школе его все ругают. Но он прекрасный, симпатичный пес. Зовут его Викинг. Гауптштурмфюрер. — Она наклонилась с бронетранспортера, подозвав старшего инструктора. — Если к Викингу у вас будут претензии, присылайте его ко мне в Берлин. Где одна собака, там и две. Можно вместе с инструктором. Отто найдет ему применение. Но только никаких усыплений больше! — предупредила она. — Вот моя дочь согласна.

— Да-да. Присылайте! — подтвердила в трубку Джил. — Кого там хотят усыплять? Ни в коем случае. Отдайте нам.

— Кого усыплять? — вмешался Олендорф. — Этого замечательного пса, который вас нашел, фрау Сэтерлэнд? Айхен, в чем дело? — Он сурово сдвинул брови. — Ничего получше в голову не пришло? Учить надо старательнее, внимания побольше. Пес одаренный, а заметил это только инструктор. Вы даже не заметили. Не волнуйтесь, фрейлейн Джил, — пообещал он в трубку, — я прослежу.

— Нет-нет, фрау Сэтерлэнд, — заверил Маренн растерявшийся начальник школы. — Викинг теперь герой, на него все равняться будут.

— Но на всякий случай имейте в виду, я ему обязана жизнью, — предупредила Маренн строго. «Хотя на самом деле я обязана пограничной овчарке Графу, — подумала она. — Но собаки все прекрасны и все заслуживают добра за свою преданность. Вот как он лижет руку хозяина. Любит, боготворит. Хотя и балуется».

— Дорогая, я прощаюсь пока, — ласково сказала она дочери. — Увидимся в Берлине. Теперь уж, надеюсь, скоро. Фриц шлет тебе привет. — Она взглянуда на Рауха, и тот кивнул. — Попроси бригадефюрера, может быть, он отпустит тебя отдохнуть сегодня. Поезжай домой, поспи.

— Нет, мамочка, работы очень много, — отказалась Джил. — Мы с Отто приедем встречать тебя на аэродром. Он сейчас сказал Ральфу, что заберет меня, и мы встретим. С Айстофелем. — Она улыбнулась. — До встречи, мамочка! Какое счастье!

— До встречи, моя дорогая. — Маренн передала трубку Олендорфу. — Спасибо.

— Меня не приедет встречать никто, — грустно заметил Раух.

— Ты мог бы изменить это, — ответила Маренн. — Предложений достаточно. Ты сам не хочешь.

— Вот кому надо было взять щенка — мне, а не тому мальчику.

— Можешь взять у Айхена, у них тоже есть, еще не поздно. Но зачем? — Маренн пожала плечами. — В Берлине, у Мюллера — достаточно. Целый вольер. И не один. Только тебе не это надо.

— Не это. Правильно. — Раух усмехнулся.

— Поговорим в самолете, не место здесь. — Маренн понизила голос и кивнула на Олендорфа. — Все слышит.

— Уходи от него. — Раух крепко сжал руку Маренн. — Вот не пообещаешь сейчас — скажу громко во весь голос, что я — твой любовник.

Олендорф оторвал взгляд от карты и пристально посмотрел на них.

— Вот, добился? — Маренн выдернула руку. — Через день будет знать половина Берлина.

— Ты разве недовольна? — Раух усмехнулся.

— Очень недовольна. — Маренн поморщилась. — Ты знаешь, как я не люблю болтовню.

— Все, пора отправляться! — Олендорф постучал по кабине водителя. — Поехали. Сопровождающие, поехали! Времени нет.

Включилась рация. Воспользовавшись тем, что Олендорф отвлекся на разговор, Маренн негромко сказала:

— Похоже, Ивану удалось спрятаться. И сторожка — пуста. Все ушли на остров. Как мы не догадались, что ему, — она кивнула на Олендорфа, — может потребоваться проводник. Мне даже в голову не пришло. Хорошо, что Иван додумался.

— Но мы же не предполагали, что свалимся в пропасть. — Раух усмехнулся. — Олендорф сам бы ни за что ни в какую чащу не полез, потому и проводник ему был бы не нужен. Но когда ему пришлось доложить о происшествии, от него потребовали найти нас во что бы то ни стало, ну и наказать тех, кто это все устроил, то есть большевиков. Лезть в чащу — если они там спрятались. Куда он денется? Пришлось наведаться в сторожку. Что бы он докладывал в Берлин, если бы мы разбились? Большевики устроили засаду, погибли спецуполномоченный рейхсфюрера, адъютант Шелленберга, а он сидит, сложа руки? Как бы не так. Его заставиди бы землю рыть. А так, видишь, как он быстро все свернул, как только выяснилось, что все живы. Никто никого и не ищет. А вот если бы Пирогов не сообразил, ты права. — Раух покачал головой. — Они бы явились в сторожку и обнаружили там раненого политрука. Тогда всем обитателям — конец. Это точно.

Группа мотоциклистов, сопровождающих кортеж, выехала с поляны на дорогу и, обогнув массивный желтоватый уступ, углубилась в лес. За ней пополз бронетранспортер Олендорфа. Замыкали процессию еще три выкрашенных в защитный цвет мотоцикла БМВ с пехотинцами в колясках.

— Сейчас поедем по лесу. — Олендорф наклонился к Маренн, он явно нервничал. — Здесь довольно много растительности с обеих сторон. Могут устроить еще одну засаду. Так что будьте готовы на случай опасности, — предупредил он.

— Сомневаюсь, что они снова нападут, — заметил Раух. — Они же видят, сколько силы подогнали. Соотношение явно не в их пользу. К тому же кто нападает два раза в одном месте? Одно дело, когда едет одна штабная машина с двумя офицерами, а другое дело, когда здесь чуть не целый батальон, вооруженный до зубов. Они давно ушли, — заключил он. — Проявятся в другом месте.

— Только бы не на моем участке. — Олендорф поежился. — Очень бы не хотелось лезть в эти дебри искать их. Мы дошли до лесного озера, — продолжил он. — Это недалеко от сторожки. Вокруг — просто чаща. Сбиваешься с пути быстро, не знаешь, куда идти, везде все одинаково — деревья, деревья. Давит на психику. А знаете, что странно. — Он повернулся к Маренн. — В сторожке у этого лесника нашли разорванные упаковки от шприцев, ампулы из-под лекарств, и на всем — наша немецкая маркировка. Откуда они там взялись? Ясно, что большевики, которые на вас напали, туда тоже наведывались, и лесник ушел с ними. Но откуда у них наши медикаменты? Напали на склад, украли в госпитале? У вас ничего не пропадало, фрау Сэтерлэнд? — спросил он озабоченно.

— Я не знаю. — Маренн пожала плечами. — Я за количеством шприцев и бинтов не слежу. Это надо спросить начальника снабжения. Он ведет учет. Во всяком случае, мне не докладывали.

«А ведь Беккер обратила внимание, что я беру медикаменты, — подумала она. — И наверняка составила рапорт. Если Олендорф даст себе труд углубиться в этот вопрос, он этот рапорт обнаружит. Я объяснила Беккер, что лекарства нужны Фрицу после ранения, но зачем ему, например, капельницы? Если следователь заинтересуется, придется что-то измышлять. Но вряд ли они посмеют».

— О нападениях на склад или госпиталь я как-то не слышал, — заметил Раух, бросив взгляд на Маренн. — Если они и добыли наши медикаменты, то это могло быть содержимое санитарного транспорта, который они атаковали сегодня утром. Того, что перевозил раненых на аэродром. Там были медикаменты? — спросил он Маренн.

— Да, обязательно, — ответила та. — На случай, если при транспортировке потребуется помощь.

— Когда они прибыли в госпиталь, одна машина была повреждена. Возможно, это оттуда, — предположил Раух.

— Не очень складывается по времени. — Олендорф нахмурился, раздумывая. — И по расстояниям. Транспорт атаковали у деревни Яснозорье — вот. — Он показал на карту. — А сторожка лесника — вот. А вот дорога, по которой мы сейчас едем, и карьер. Как они могли успеть с шоссе, по которому двигался транспорт, добраться до сторожки и оказать помощь раненым, а затем оказаться у карьера и напасть на вас? Они же не на самолете. Только если они давно осели в сторожке и там у них был штаб, — предположил он. — Оттуда они выходили выполнять задания. И значит, их не пять человек, целый отряд.

— Но почему вы думаете, штандартенфюрер, что это одна группа? — удивился Раух. — Вполне может статься, что их несколько. И они действуют независимо друг от друга. В окружение попала большая группировка, тех, кто остался в тылу — много. Одни пытаются выйти из окружения, другие начинают партизанить…

— Я так думаю, потому что мы не смогли их найти, — ответил Олендорф уверенно. — То, что они скрылись, говорит о том, что они хорошо знают лес. Уверены, что мы туда не сунемся. Значит, с ними проводник, то есть лесник. Он их ведет тропками, нам неведомыми. И если предположить, что они напали на транспорт, где взяли медикаменты, а потом так быстро оказались в сторожке и снова пришли к карьеру, свидетельствует, что у них не только проводник, раз они так быстро оборачиваются, но и осведомители имеются. Кто им дал сведения, что уполномоченный рейхсфюрера поедет именно этой дорогой? Просто караулили? Почему здесь? Нет, тут все нечисто. — Олендорф покачал головой. — Этой сторожкой надо заняться. Я выясню, кто это такие и как им так ловко удается от нас бегать.

— Но лесник-то может быть и ни при чем, — вступилась Маренн. — Мало ли местных жителей может оказаться в рядах Красной армии. Те, кто здесь родился, знают лес не хуже лесника, раз с детства здесь жили.

— Я этого не исключаю. — Олендорф кивнул головой, соглашаясь. — Но не может же быть такого стечения обстоятельств, что действуют несколько отрядов, отставших от основных сил, и в каждом — по местному жителю. Это исключено. Один, может быть, и есть. Но вторым, если это несколько отрядов, а не один, помогает лесник или кто-то еще из местных, кто хорошо ориентируется. Надо с этим разбираться. Но очень похоже, что это один отряд и местные принимают участие, помогают им, — заключил он. — Иначе они от нас бы не ускользнули.

«Вот так, нежданно-негаданно, из-за аварии, сами навели Олендорфа на сторожку, — мрачно подумала Маренн. — А он теперь землю носом будет рыть, чтобы оправдаться перед начальством и добиться хоть какого-то успеха. Как предупредить Пирогова, что в сторожку теперь вообще нельзя показываться? Надо оставаться на острове, там прятаться».

— В сторожке оставили засаду? — спросила она, стараясь говорить как можно спокойнее. — Вдруг они снова туда нагрянут?

— Да, конечно, — ответил Олендорф. — Мы тоже об этом подумали.

Маренн взглянула на Рауха. «Час от часу не легче, — мелькнула у нее тревожная мысль. — Как предупредить Ивана? Куда ему деваться? С красноармейцем и собакой в усадьбу он не вернется. Их сразу заметит наш очень послушный начальник охраны. И уж они-то на его лояльность рассчитывать не смогут. Если только Иван придет один, оставив красноармейца и собаку в лесу. И еще неизвестно, как унтершарфюрер посмотрит на его хождения, когда меня там нет. Не оставит без внимания наверняка. Надо сказать Вагнер, чтобы она его предупредила. Но можно ли на нее надеяться? Как далеко распространяется ее гуманизм? Это неизвестно. Но другого выхода нет. Пирогов наверняка появится в госпитале рано или поздно, хотя бы для того, чтобы собрать сведения об обстановке».

Снова включилась рация, Олендорф отвлекся.

— Их ждут в сторожке. Что делать? — спросила Маренн негромко у Рауха.

— Он туда не пойдет, — ответил тот так же тихо. — Раз он отправил красноармейского унтера вперед, чтобы все эвакуировались на остров, сам он тоже туда отправится сейчас. Зачем ему идти в сторожку, раз он знает, что там никого нет? Уверен, что он узнает и про засаду. Скорее всего, лесник привел второй отряд, тот, который напал на транспорт. Значит, там теперь много военных. Они умеют организовать дело, раз уж решили партизанить. Наверняка оставили наблюдателей. Ведут разведку в округе. Собирают сведения от местных. Вряд ли они сидят на острове в полном неведении. Они же как-то планируют свои действия.

— Но все-таки я хочу предупредить его через Вагнер, — предложила Маренн. — Я думаю, Пирогов придет в госпиталь. Ради того, чтобы, как ты говоришь, собрать сведения хотя бы.

— Придет, — согласился Раух. — Когда будет один, без этого альпиниста, которого он посылал спуститься в карьер за нами. В первую очередь он позаботится о нем и о собаке. А значит, они пойдут на остров. Пока светло. Вряд ли станут лазить по болоту ночью. Это опасно, легко сбиться с пути и утонуть. А сейчас уже седьмой час. — Он взглянул на часы Олендорфа, поблескивавшие на руке штандартенфюрера. — Скоро стемнеет. Пока они ждут, что мы уедем, снимут оцепление, все стихнет, пройдет еще час. Отсюда — далековато. Пока доберутся до болота, начнет темнеть. До темноты только успеют перебраться на остров. Обратно он сегодня уже не пойдет. А значит, в госпитале не появится. Только завтра утром.

— Но как ты думаешь, нужно сказать Вагнер?

— Не знаю, я бы не стал. — Раух пожал плечами. — Ты знаешь ее недавно. Добросовестное отношение к своим обязанностям и желание оказать помощь местным жителям, которым грозит гибель, — это не всегда одно и то же. Тем более теперь, когда речь уже идет не просто о местных жителях. У них сформировался отряд, боевая единица. И острудничество с ними — пособничество врагу. Ее могут обвинить. Она-то не знает, что Пирогов связан с отрядом. Может согласиться ему помочь. Но ты-то знаешь. Зачем ее подводить? Я думаю, они сами справятся. Командиров там теперь хватает. И бойцов тоже. Вагнер не поздоровится, если Олендорф разнюхает, что она что-то передавала Пирогову. Тебя не тронут, за тобой — рейхсфюрер. За ней — никого. И даже ты ничего не узнаешь.

— Надо подумать. — Маренн сдвинула брови над переносицей. — Надо как-то попросить ее передать Пирогову фразу, чтобы и он догадался об опасности, и, если Гертруду спросят, что она такого ему сказала, это звучало бы совершенно невинно. Например, что-то об Альме, — сообразила она. — Ведь Вагнер ее не видела. Она не знает, что это за Альма. С ней занималась Беккер. А она уехала. И вряд ли она докладывала начальству о раненых собаках. Это несерьезно. Как думаешь?

— Возможно, — поддержал Раух. — Только надо сформулировать.

— Через пятнадцать минут прибываем, — сообщил Олендорф, оторвавшись от рации. — Дорогу проверили, все спокойно.

Лес поредел. Бронетранспортер свернул с шоссе на широкий проселочный тракт и, подпрыгнув на ямах, оставшихся после обстрела, выехал на другую шоссейную дорогу. Впереди показались ангары и вспомогательные строения аэродрома.

— Летчики сообщают, им дают вылет через двадцать минут, — взглянув на часы, Олендорф обернулся к Маренн. — Раненые уже в самолете. У вас время — только взойти на борт. Вашу Вагнер отвезут назад, не волнуйтесь, — добавил быстро, предупреждая вопрос Маренн.

— Хорошо. Я поняла, штандартенфюрер.

Чуть притормозив, бронетранспортер выкатил на летное поле и остановился прямо перед трапом. У трапа ждала Гертруда Вагнер.

— Госпожа оберштурмбаннфюрер! — увидев Маренн, она бросилась к ней. — Слава Богу, вы живы! Я так волновалась! Сначала места себе не находила. Но когда назначили вылет и сказали, что вы нашлись, цела и невредима, я успокоилась. На борту все штатно. Я следила за капельницами, делала уколы — все по расписанию, — доложила она. — Ухудшений нет. Состояние раненых стабильно тяжелое. Без изменений. К транспортировке пригодны все.

— Хорошо, Гертруда, спасибо. — Маренн с благодарностью обняла ее. — У меня к вам просьба.

— О смотрителе? — вспомнила Гертруда. — Я помню.

— Да, передайте ему, когда увидите, я совсем забыла в этой суете. — Маренн поморщилась. — Не самая важная информация, конечно. — Она намеренно сказала громче, чтобы обратили внимание не только Раух, который стоял рядом, но и Олендорф на броневике. И точно, он поднял голову. — Моя хорошая подруга Альма, Альма фон Блюхер, — уточнила она, — очень благодарна ему за советы по русскому фарфору. Они оказались очень полезны. Но она узнала, что усадьба находится в густом лесу, и просила передать, чтобы Иван обязательно соблюдал осторожность. Она сама живет в замке в Баварии, а вокруг — густой лес. Она очень хорошо знает, как быстро и легко заблудиться, попасть в ловушку. Так и передайте, пожалуйста, — добавила она, заметив, что Олендорф отвлекся, и понизила голос: — Альма просила передать, что в лесу очень легко попасть в ловушку. Дорогая Альма. Запомнили?

— Да, — кивнула Гертруда, быстро сообразив. — Запомнила. Так и скажу. Дорогая Альма просила передать…

— Госпожа оберштурмбаннфюрер, поднимаемся на борт! — прокричали из кабины пилота. — Готовность пять минут!

— Идем! Поднимайся! — подтолкнула она вперед Рауха. — Я — следом. Девочка моя, спасибо вам. — Она крепко снова обняла Гертруду и прижала ее к себе. — Еще раз повторю, берегите себя. На войне нет гарантий никому — ни солдатам, ни врачам, ни медсестрам. Все может закончиться быстро, в одно мгновение. Прошу вас, будьте осмотрительны.

— Вы тоже, — всхлипнула Гертрула. — Вам тоже спасибо. Вы знаете, за что.

— Фрейлейн Вагнер, сюда, на бронетранспортер, — прокричал Олендорф сквозь шум заработавших винтов. — Побыстрее. Иначе вас снесет с ног.

— Я провожу вас.

Маренн подвела Гертруду к броневику.

— Садитесь на мое место. Очень надеюсь на вас, штандартенфюрер, — сказала Олендорфу сторого, — что доставите благополучно.

Она поддержала Вагнер, пока та поднялась.

— Обещаю. — Олендорф наклонился к Маренн. — Фрау Сэтерлэнд, я тоже смею надеяться, что там, в Берлине… Если что-то. Ну, хотя бы промолчите? Все наши разногласия. Они не столь серьезны.

— Если не будете оспаривать мое решение о санатории — промолчу, — ответила она. — Но если снова начнутся разговоры о зачистке и исполнительных мерах, имейте в виду, я эту историю, как вы меня чуть не угробили, вынудив фотографироваться с пленным большевистским генералом, вспомню. Будьте уверены.

— Ничего оспаривать не буду, — быстро пообещал Олендорф. — Будет санаторий — точка. Решили. Я согласен.

— Хорошо, посмотрим, — кивнула Маренн. — Я буду следить.

И повернувшись, пошла на трап.

— Отъезжаем! Отъезжаем! — скомандовал штандартенфюрер. — Мотоциклисты, не тянем время.

— Это только Олендорф может выкатить на летное поле со всем эскортом, — сказал Раух, глядя в окно, когда Маренн села на кресло рядом. — Ну, всякий иной бы додумался, что мотоциклистов стоит оставить подальше. Или он и здесь боится, что на него нападут?

— Не знаю. — Маренн достала из кармана обрывок малиновой ветки и показала Рауху. — Ты говорил, не сохраню, — напомнила она. — Сохранила. Едет со мной.

— А кстати, что это за твоя подруга Альма? — спросил Раух, когда самолет начал разбег. — Я что-то такой не помню. Ирма Кох, Лиза Аккерман, Хелене Райч, фрау Марта. А кто такая Альма? Чей псевдоним? — пошутил он.

— Вовсе не псевдоним, настоящее имя, и совсем не подруги. — Маренн поморщилась. — Одной старой несносной склочницы. Старой баронессы фон Блюхер. Бабушки Анны фон Блюхер, бывшей подруги Отто. Она терпеть меня не может за то, что я отбила завидного жениха у ее внучки. Лично я никакой вины за собой не чувствую, так как не я это решала, не от меня зависело — пусть к нему предъявляют претензии. Но ее действительно зовут Альма. Точнее, Альмина. Но Отто называет ее старой Альмой. Она действительно живет в замке в Баварии, вокруг нее — глухой лес. И оттуда она распространяет слухи, что я — колдунья. Просто никакой другой Альмы мне не вспомнилось, чтобы сказать о ней Гертруде и чтобы это выглядело правдоподобно. Ведь я понимала, что Олендорф услышит наш разговор. А так Альма фон Блюхер, живет в Баварии, в лесу. И кстати, многие знают, что она коллекционирует фарфор. Саксонский и русский, императорского завода в Санкт-Петербурге. Ну а какие у нас отношения — его не касается. И никого не касается. Может быть, мы сегодня ругаемся, а завтра дружим. Так часто бывает.

Самолет оторвался от земли и набирал высоту.

— Отодвинься слегка, — попросила Маренн и наклонилась к окну.

Внизу бескрайним зеленым морем простиралась Брама. Розоватый шар солнца садился за горизонт, бросая в изумрудную чащу яркие фиолетовые блики, и она словно искрилась.

— Красиво, — произнесла Маренн. — Какое величественное пространство. Аж дух захватывает. Как ты думаешь, Иван уже добрался на остров? — спросила она, обернувшись к Рауху. — Он сообразит, о чем я хочу его предупредить, когда Гертруда передаст ему послание?

— Конечно, сообразит, — уверенно ответил Раух. — По-моему, ты выразилась предельно ясно. А Вагнер передаст, как только он появится в усадьбе. Она — исполнительная, и к тебе она привязалась. Да, думаю, они уже ушли на остров. Или вот сейчас как раз переправляются. Олендорф снял оцепление, как только мы уехали. Больше всего он заботится о себе, чтобы с ним ничего не случилось. — Раух усмехнулся. — Чтобы его не обстреляли, он никуда не провалился, не приведи господь. Все остальные могут падать в пропась, нарываться на большевиков — это его тревожит только тогда, когда угрожает его собственной карьере. Вот с тобой, например, пришлось оправдываться лично перед рейхсфюрером — это очень тревожно. Как бы не обернулось против. А если бы я один завалился в этот карьер, без тебя, за меня рейхсфюрер не стал бы ходатайствовать и Олендорф бы не почесался.

Самолет поднялся еще выше — Брама исчезла. В иллюминаторе плыли только подсвеченные розоватым светом облака. Маренн откинулась на спинку кресла, закрыв глаза от усталости.

— Вот он сейчас заерзал на бронетранспортере, мол, там, в Берлине, не очень-то жалуйтесь, — продолжил Раух с иронией. — На все согласен. Он же понимает, что будет разбирательство, попросят написать отчет, могут и наказать хорошенько. Вот и заныл. Всю спесь с него как рукой сняло.

— А ты откуда знаешь? — Маренн повернула голову. — Ты же в самолет пошел.

— Но я же видел в иллюминатор, как он разговаривал с тобой. Ерзал на бронетранспортере. Как бы так сделать, чтобы ему не очень попало. Наверняка на санаторий согласился. Еще сам его охранять пообещал. Около каждого местного жителя по охраннику поставит. Не то чтобы в ров гнать на расстрел. Лишь бы его самого в Берлине не трогали.

— Ну, до охранников дело не дошло. — Маренн улыбнулась. — Это ты преувеличил. Но с санаторием обещал не мешать, это верно.

— Сейчас и Вагнер расспросит, пока ее везет, о какой это Альме идет речь. Я не сомневаюсь.

— Пусть спрашивает. Его я больше не опасаюсь. — Маренн качнула головой. — Он у меня на крючке. О чем бы он ни спрашивал, когда нужно будет действовать, он сто раз подумает. Во всяком случае, пока эта история с нашим падением в карьер в Берлине на слуху — затихнет. Потом, когда она забудется — другое дело. Но на войне все быстро меняется, сам знаешь. Одно забудется, всплывет другое. А мне сейчас, ты знаешь, так хочется увидеть знаешь кого? — Она повернулась к Фрицу.

— Кого? Джил, конечно. — Он пожал плечами.

— Джил — само собой. Айстофеля! — неожиданно призналась Маренн. — Потрепать по пушистому загривку. И рассказать, как я спасла Альму. Ты знаешь, я вылечила много людей. — Она понизила голос. — Но почему-то, когда поняла, что эта собака будет жить, испытала такую радость, как когда-то очень давно, в Чикаго. Когда закончила оперировать первого пациента и осознала, что все — удачно. Он спасен, будет жить. Я давно уже не чувствовала ничего подобного. Все постепенно превращается в рутину. Даже такое чудо, как победа над смертью, возвращение жизни. Альма напомнила мне об этом. Дорогая Альма.

— А Отто ты разве не хочешь увидеть? — Фриц наклонился к ней, взяв за руку.

— Не скажу. — Маренн отвернулась, чтобы скрыть улыбку.