Дороже всех сокровищ

Глава 13

Суровая зима нехотя уступила место прохладной весне. Андрэ Скалия наблюдал за своей подопечной с ревнивым вниманием, с каким лиса оберегает единственного лисенка. Стоя у стрельчатого окна, он следил за ее отражением в стекле. Она сидела за столом и что-то писала, лениво поглаживая облезлую кошку свободной рукой.

Вся предыдущая жизнь приучила ее к переменам, и Энни без особых усилий для себя вошла в новую роль благородной юной подопечной Андрэ. Ей ничего не стоило перенять разговоры и манеры двора Оуэна.

В отличие от Дрейка, Эван остался в городе ухаживать за престарелым слепым отцом. Время от времени он приходил в замок с жалобами от горожан. Но это был только предлог. На самом деле он хотел удостовериться, что Энни живет в комфорте и безопасности. Он боялся Оуэна Перрота и не доверял ему. Происхождение девушки по-прежнему хранилось в тайне. Кэроу держался на расстоянии, и это радовало Андрэ Скалия: между красивым уэльсцем и непокорной принцессой существовала сильная привязанность, это было заметно сразу, и Андрэ не хотел, чтобы из безвкусной мелодрамы о неразделенной любви выросло нечто большее. Скалия готовил Энни к жизни при дворе, а возможно, и к английскому престолу, и не мог позволить простому моряку разрушить его планы ради каких-то поцелуев.

— Андрэ!

Тихий голос Энни вывел его из задумчивости. Он оторвался от созерцания стада овец и обернулся. Девушка протянула ему исписанный пергамент.

— Я закончила, — объявила она.

Он взял листок в руки и сделал вид, что просматривает перевод из Цицерона. На самом деле Андрэ рассматривал девушку. Та была просто обворожительна — волосы отросли и золотисто-рыжими волнами спадали на плечи. Он приобрел для нее несколько дорогих чепцов, но она не имела привычки носить их, предпочитая распускать волосы. Как бы служанка ни старалась, Энни вечно теряла пришпиленный к голове убор. Он также приобрел для нее несколько дорогих платьев богатых цветов из тонкого шелковистого бархата и из лучшей испанской шерсти. Деревенские женщины, которые шили их, не обладали особой творческой фантазией, поэтому наряды не отличались разнообразием украшений — только простые оборки и декоративные разрезы. Тем не менее, простота стиля, как нельзя больше гармонировала с Энни. Девушка обладала какой-то неуловимой привлекательностью, которая заключалась не столько в красоте лица или фигуры, сколько в живом блеске глаз, светящихся умом, и ослепительной, хотя и такой редкой, улыбке. Это было, по мнению Андрэ, наследственной чертой.

— Вы неплохо справились с переводом, — Андрэ всегда был сдержан на похвалу.

— Чушь собачья, Андрэ.

Он поджал губы. Она часто шокировала его своими жаргонными словечками — опять же сильно напоминая королеву. Но он никогда не говорил ей об этом.

— В самом деле? — бесстрастно спросил он.

— Мой перевод просто отличный. Скажите еще, что когда-то, читали лучший, чем мой.

— Читал.

— Да? — она недоверчиво посмотрела на него. — Чей?

— Королевы.

Энни фыркнула:

— Вы просто ослеплены ею, как и все остальные мужчины, которые преклоняются и заискивают перед ней, — например Лестер, Хэттон и лорд Бург.

— Вам не следует повторять придворные сплетни, Энни. Я уже говорил вам об этом.

— Но чем еще мы занимаемся здесь? — спросила она и, нахмурившись, взгромоздила локти на стол. — Единственное развлечение в этом адском, холодном месте состоит в получении хоть каких-то сплетен, и, должна вам сказать, вы поглощаете их с неменьшей жадностью.

Это действительно было так. Только Андрэ делал это не с целью развлечения. Он хотел держать руку на пульсе королевства, для этого ему нужно было знать все нюансы событий. Он всей душой жаждал вернуться ко двору, но пока не осмеливался. Сказав королеве, что отправляется в Уэльс, чтобы разведать таинственные обстоятельства исчезновения на пути в Лондон собранных налогов, он получил от нее разрешение на длительное отсутствие.

— Елизавета когда-нибудь переводила Овидия? — спросила Энни.

— Нет.

— Тогда я переведу.

Андрэ подавил непроизвольную улыбку. Он старался не показывать того, но восторгался способностями своей ученицы, ее острым умом, боевым духом, страстью к знаниям и неутомимым любопытством. Девушка была Елизаветой, но без крайностей, без прожитых лет предательства, страха за свою жизнь, лет, проведенных на публике.

Глядя в открытое лицо Энни, он угадывал в нем признаки величия. Если ему, Скалия, удастся развить их, она станет величайшей из королев в мире.

— Да, — наконец проговорил он и, прижав ладони к столу, наклонился к ней. — Вы получите Овидия и все, что только пожелаете.

Теперь его овечка стояла в сухом загоне и наслаждалась творчеством великих, которым могла занять свой пытливый ум.

Энни посмотрела на него и нахмурилась:

— А что это за знак вы носите?

Андрэ быстро выпрямился и прикоснулся рукой к серебряной броши — единственной памяти о матери, знать которую ему не довелось. Когда вторая герцогиня Альбукеркская выставила его самозванцем, он едва сумел унести ноги.

— Ничего особенного, — сухо ответил он. — Просто украшение.

Энни подперла подбородок ладонью:

— У Родриго есть кулон с эмблемой, похожей на эту. Лев, стоящий на задних лапах, да?

Дурное предчувствие закралось в душу Андрэ.

— Родриго… Твой бывший опекун?

— Да. У него дома есть и гобелен с таким же львом.

— Ну, это довольно распространенная эмблема, — Андрэ попытался отмахнуться от неприятных ассоциаций. — По правде говоря, я даже не помню, кто подарил мне этот знак.

— Понятно, — Энни отодвинула кресло и встала из-за стола. — Можно мне идти? — спросила она. — Лорд Оуэн пригласил меня на охоту.

— Обязательно надень теплый плащ на меху и не отходи далеко от Оуэна и загоняющих. Ты ведь плохо знаешь окрестности.

— Я, прошла полмира и не заблудилась, не так ли? — спросила она.

На этот счет Андрэ сильно ошибался. С окрестностями она давно уже хорошо ознакомилась. Внешне всем казалось, что она удовлетворена своим пребыванием здесь: ей по-настоящему нравились ее занятия с Андрэ, она упивалась возможностью обучаться тому, чему учили сыновей благородных дворян, но в глубине души ее одолевали неясные томления и желания, которые порой делали пребывание в уэльском замке невыносимым. Переодевшись в простое платье, Энни часто бродила по каменистым холмам и зеленым лугам, окружавшим замок, смотрела на море и думала о том, что ждет ее впереди.

Когда она вышла во двор, Оуэн уже ждал ее. Подле него толпились загонщики, прислуга и прочий народ, без которого на охоте не обойтись. У него на руке сидел любимый сокол, а у ног резвилась пара короткошерстных лоснящихся собак.

Увидев Энни, лорд улыбнулся той мальчишеской улыбкой, от которой у женщины захватывало дух.

— Вот и вы, моя госпожа. Сегодня замечательный день для охоты.

Энни полной грудью вдохнула свежий воздух.

— Да, милорд, я готова.

Его голубые глаза потемнели.

— Не совсем. Вам кое-чего не хватает.

Энни придирчиво осмотрела себя.

— Нет же, вы ошибаетесь, все на месте. Так чего же нет?

— Улыбки, — ответил Оуэн. — Вы никуда не поедете, пока не подарите мне одну.

Несмотря на предупреждение Эвана, Энни с готовностью легко отвечала на ухаживания Перрота. Он никогда ничего лишнего не позволял по отношению к ней и всегда был сама любезность. Она стала уже подозревать, что недоверие Эвана было вызвано чувством неприязни, которое обычно испытывали арендаторы по отношению к своему господину. Девушка мягко улыбнулась Оуэну и слегка потупила голову.

— Так-то лучше. У меня есть кое-что для вас.

Он махнул рукой, и к Энни подошел сокольник с ястребом на руке, голова которого была прикрыта колпаком.

— Это для вас, — сказал Оуэн. — Мы дрессировали птицу несколько месяцев. Он должен уметь брать куропаток и даже вальдшнепов.

Энни охватил восторг.

Слуга надел ей на руку кожаную рукавицу с манжетой, а к запястью привязал тонкую, но прочную веревку, второй конец которой был прикреплен к кольцу, надетому на птичью лапку. Когти крепко ухватились за рукавицу. Птица явно почувствовала свет. Ветер ерошил на ее груди пестрые перья.

— Благодарю вас, она просто прекрасна, — Энни любовалась птицей. Слабо позвякивали колокольчики.

Оставив двор замка, они выехали в огромное поле, окаймленное грядой поросших лесом холмов. Вдали виднелся зеленый утес, где паслось стадо овец, за которым присматривал темноволосый пастух. Еще дальше Энни заметила призрачную полосу серого моря.

От порывистого ветра на щеках Оуэна разгорелся румянец. Его веселые глаза с пляшущими в них искорками, чувственный рот делали его просто неотразимым. Не раз Энни задумывалась над значением слов Эвана: «Я был его мальчиком для битья».

По всей видимости, Эван был злопамятным. Бесспорно, Оуэн поверхностен, довольствуется незамысловатыми развлечениями, но ничего опасного в нем, как предупреждал Эван, она не видела.

Загонщики в высокой траве длинными шестами начали искать добычу. Собаки тоже присоединились к ним, рассыпавшись по всему полю. Оуэн снял со своего ястреба колпак, готовясь к охоте.

Вскоре, со свистом рассекая воздух, в небо взмыли две куропатки. Прокричав какую-то команду на уэльском, Оуэн выпустил ястреба. Тот, подобно выпущенной из лука стреле, устремился к высоко плывущим облакам, в несколько секунд настиг одну из куропаток и, набрав высоту, камнем бросился на нее. Когда ястреб, сложив крылья, пошел в атаку, Энни затаила дыхание. Пронзительный крик, похожий на крик ребенка, раздался в воздухе.

Теряя перья, куропатка с глухим стуком упала на землю недалеко от Энни. Девушка, испытывая смешанное чувство ужаса и восторга, направилась к ней. Оуэн за руку остановил ее:

— Дорогая, пусть люди позаботятся о ней.

Но она не подчинилась, и он был вынужден последовать за ней.

— Я просто хочу взглянуть. Я не собираюсь лично потрошить ее или жарить.

Тем временем высоко в небе ястреб Перрота начал снижение, сужая круги, польстившись на приманку сокольничьего. Энни и Оуэн нашли добычу в траве. Она слабо шевелила крыльями, а ее круглый блестящий глаз казался средоточием вселенской боли.

Как ни в чем не бывало, Оуэн подошел ближе, подобрал птицу и, легким движением руки свернув ей шею, снова швырнул в траву.

Энни отвернулась. Перрот вытер руки о камзол.

— Вам не нравятся кровавые зрелища? — спросил он.

— Нет, не нравятся, — прошептала она.

— Ах, Энни, — взяв ее под локоть, Оуэн отвел ее в сторону и поцеловал в лоб.

— Вы, слишком прелестны.

Она с трудом выдавила улыбку:

— Вы первый, кто ставит мне это в вину.

Он коснулся губами ее щеки:

— Тогда я единственный человек, кто понимает вас по-настоящему.

Перрот не знал о ней самого главного, но его сердечность и теплота, а также дружеское участие согревали ее одинокую душу.

— Понимаете, дорогая, это естественное положение вещей. Такова жизнь! Ястреб рожден для охоты. Обратное противоречит его природе.

— Вы вошли в тайный сговор с природой, — сказала она, разглядывая зачехленную колпаком птицу на своей руке. — Вы лишили ястреба естественной потребности убивать. Он мог бы существовать на кухонных отбросах. Зачем ему убивать другую птицу ради того, чтобы она валялась в поле?

Лорд вздохнул:

— Оставим это, пойдемте лучше выпьем вина. Соколиная охота — развлечение, выдержавшее испытание временем. Забава королей. Вам следует полюбить ее.

Энни настороженно посмотрела на него:

— Почему вы так считаете?

Его взгляд был открытым и невинным, как у младенца.

— Вы благородная дама, — просто ответил он. — Я бы заставил вас полюбить забавы пэров. Вы слишком много времени проводите с Андрэ Скалия, корпя над пыльными трудами философов.

Энни кивнула:

— Я постараюсь понять соколиную охоту.

— Хорошо.

— Оуэн? — Энни набралась мужества. Она должна была уже давно спросить его. — Это правда, что Эван Кэроу был вашим мальчиком для битья?

Светлые глаза Оуэна прищурились:

— Это он вам сказал?

— Это правда?

Оуэн выругался по-уэльски, потом ответил:

— Неблагодарный! Мне следовало ожидать этого. Когда мы были детьми, его наняли мне в товарищи, Энни. В неурожайные годы его отец не умер от голода благодаря деньгам, которые получал Эван. Он пользовался теми же привилегиями, что и я — учителя, уроки фехтования, танцев, верховой езды. Большинство простолюдинов отдали бы многое, чтобы оказаться на его месте.

— Он и наказания делил с вами, или вы оставляли это для него одного?

Оуэн вкрадчиво засмеялся:

— Право, моя дорогая, неужели вы думаете, что я был таким отвратительным и ужасным ребенком? Ну, возможно, Эвана и высекли пару раз вместо меня, но ведь ему за это щедро платили.

Над полем раздался крик, и в воздухе, шумно хлопая крыльями, пролетела стая птиц. Оуэн быстро снял колпак с ястреба Энни и освободил его.

— Нет, — только и успела воскликнуть она, но ее руки поймали воздух. Птица уже была в полете и нацелилась на одну из куропаток. Снова она услышала пронзительный крик, издаваемый существом, которое и понятия не имело о королевской охоте.

Ее ястреб по размеру был меньше птицы Оуэна и с первого раза он не смог сбить свою жертву. Раненая птица, нервно махая крыльями, полетела к лесу, направляясь в зеленую долину, где паслись овцы.

Энни, подхватив юбки, бросилась в ту сторону, куда она улетела. Девушка слышала, как Перрот звал ее, но, не обращая на это внимания, углубилась в лес. Папоротник и другая низкая поросль мешали ее продвижению. Свет солнца затеняла свежая листва, зеленым пологом раскинувшаяся над ней. Она потеряла из виду и сокола, и его жертву, но продолжала идти, желая избавить себя от кровавого зрелища. Спустившись по склону холма, она оказалась на опушке леса.

Вскоре Энни услышала блеяние и поняла, что где-то неподалеку пасется стадо овец. Выйдя на поляну, она увидела мирно пощипывающих траву животных. Их пастух, нагнувшись, рассматривал что-то в траве, его черные вьющиеся волосы отливали на солнце синевой.

— Эван! — воскликнула она, ощутив настолько сильный прилив радости, что у нее даже перехватило дыхание.

Тот встал и обернулся. На мгновение лицо Эвана озарилось светом, но он тут же овладел собой и нахмурился:

— Энни? Что ты тут делаешь?

Она перепрыгнула через журчащий ручей и показала ему руку в кожаной рукавице.

— Оуэн учит меня охотиться.

— Понятно.

— Но мне это не нравится. А почему ты пасешь овец?

— Наш пастух заболел, и я предложил свою помощь.

— Ясно, — она вытянула шею, чтобы заглянуть ему через плечо.

— Что там, Эван?

Не дожидаясь ответа, она обошла Эвана и резко остановилась, увидев в траве мертвого ягненка. Крохотное жалкое тельце вызвало в ней приступ тошноты.

— Боже! Что случилось?

— Он заболел. Наверное, колика, — Эван посмотрел на стоявшую в нескольких шагах от них овцу с раздутыми от молока сосками.

— Сделай что-нибудь… Эван!

Энни с ужасом уставилась на большой острый нож, появившийся в руках Эвана.

— Отвернись, Энни, — приказал он. — Тебе не надо на это смотреть… Отвернись, черт возьми!

Став только что свидетельницей того, как Оуэн свернул шею птице, Энни полагала, что ничего ужаснее уже быть не может.

— Отвернись, черт возьми.

— Я хочу видеть, что ты будешь делать.

— Ну, тогда не рассчитывай, что я пойму, когда тебя стошнит.

— Меня не стош… — девушка быстро прикрыла рот рукой.

Эван, погладив мягкую белую шерстку, поднял мертвого ягненка, потом с каменным лицом сделал по четыре неглубоких надреза вокруг каждого маленького копытца.

— Эван, — прошептала Энни. — Ради Бога, ты что, сумасшедший? Это какой-то ритуал протестантов, или ты стал язычником?

Он не ответил, а лишь уверенно провел ножом вокруг шеи ягненка. Затем, умело орудуя ножом, медленно и осторожно, когда это было нужно, снял с него шкуру. В мгновение ока перед Энни в колышащейся от ветра траве оказалась голая тушка.

Девушка, зажав рот ладонью, тихонько вскрикнула. Мать мертвого ягненка начала беспокойно раскачиваться из стороны в сторону.

Эван подошел к стаду и взял на руки крохотного, блеющего малыша. Бормоча что-то по-уэльски, он встал на колени и надел на него шкуру мертвого животного. Она расправилась и, как вязаный камзол, с головы до ног укрыла обеспокоенное животное.

— Все так странно, — наконец смогла выдавить из себя Энни. — Я не понимаю.

Он приладил шкурку получше.

— Поймешь.

— Я не уверена, что хочу этого.

Эван поднялся на ноги, держа ягненка в странном облачении под мышкой.

— Этот малыш — сирота. Его мать сдохла от тимпонита[15]. А эта овца, — он указал на животное с раздувшимися сосками, — только что потеряла своего детеныша. Смотри.

Он медленно и осторожно подошел к овце и поставил ягненка в траву перед ней. Малыш, шатаясь на тоненьких, еще не окрепших ножках, подошел к овце. Та оглядела его, потом опустила голову и обнюхала его.

Наконец Энни поняла:

— Ты хочешь, чтобы она выкормила его.

— Да.

Овца обнюхала сироту, втягивая запах шкурки мертвого ягненка. Пригнув голову, она отстранила его. Эван оседлал овцу и обездвижил ее. Ягненок отыскал вымя и принялся жадно сосать. Овца неуверенно дернулась, но ягненок приносил ей явное облегчение. Вскоре Эвану уже не нужно было держать ее, животное стояло спокойно.

Энни облегчено вздохнула, только сейчас осознав, что все это время сдерживала дыхание.

— Она приняла его.

— Кажется, да.

Эван обтер нож о траву и убрал его в ножны. Потом подобрал тушку погибшего ягненка, отнес ее к груде скошенной травы и завалил сеном и камнями.

— Это чудо, — проговорила Энни, не отрывая восхищенного взгляда от овцы и ягненка.

Эван присел на корточки возле ручья и вымыл руки.

— Едва ли я ввел ее в заблуждение.

— Ягненок ничего не имеет против этой шкуры?

— Нет, если сыт. Через несколько дней овца начнет чуять запах своего молока, и я сниму шкуру.

— Это обнадеживает.

Подойдя к Энни, холодными после воды пальцами он погладил ее по щеке:

— Ты бледна, Энни Блайт. Извини, что тебе пришлось смотреть на такое.

Хотя она стояла не двигаясь, что-то внутри нее устремилось к нему. Ее тянуло ему навстречу, она что-то искала или пыталась найти, но что — не знала сама.

Глядя на Эвана, Энни невольно подумала об Оуэне. Перед ней встала картина, как тот хладнокровно свернул шею погибающей птице и отбросил ее прочь. И Эван, наряжающий ягненка в шкуру его мертвого сородича, чтобы сирота мог выжить. Они такие разные, а ее чувства к ним настолько запутаны, что она пока не в состоянии в них разобраться.

— Все в порядке, — наконец сказала она и наклонила голову так, чтобы ощутить прикосновение всей его ладони. — А я ни о чем не жалею, Эван.

— Меня вызвали ко двору, и ты едешь со мной.

Округлив глаза, Энни посмотрела на Андрэ, оторвавшись от чтения Эразма. Это сообщение было для нее подобно грому среди ясного неба.

— Когда?

— Через неделю.

— Я хочу остаться здесь.

Он приподнял тонкую седую бровь:

— Ты уверена, Энни? За год ты овладела всем, чему я учил тебя, прочла все книги, которые я привез. Твоя речь и манеры отличаются таким совершенством, словно этому ты училась на протяжении не месяцев, но многих лет. Разве ты сможешь жить здесь полноценной жизнью?

Девушка встала из-за стола, пересекла комнату и подошла к высокому узкому окну. Внизу раскинулись по-летнему зеленые поля. Городок наслаждался редкостным для этих мест теплом солнца. Отсюда был виден и корабль советника королевы, стоявший в сухом доке. На нем копошились моряки, готовя его к отплытию.

— Не думаю, что смогу полноценно жить где-нибудь в другом месте, Андрэ, — честно сказала она. — А здесь мне удобно. На это потребовалось время, но я полюбила Уэльс. Что-то в этой глуши горячит мою кровь, и Оуэн бывает занятным… иногда.

— Оуэн, — презрительно повторил Андрэ. — Лордишка, который не может прекратить воровство в своих владениях.

Ворвавшийся в окно порыв ветра заставил Энни заморгать.

— Это снова произошло? — как ни в чем не бывало, спросила она. — Бандиты опять напали на обоз с его дарами королеве?

— Да, и теперь этот глупец посылает в Лондон свои извинения вместо монет. Он играет со смертью так же, как его отец.

Энни повернулась и посмотрела на Андрэ:

— Вы подозреваете в краже самого Оуэна?

— Даже он не настолько глуп, чтобы воровать деньги у королевы, — в голосе Скалия звенело раздражение: за время, проведенное в Уэльсе, он так и не смог отыскать воров.

Девушка устроилась у окна удобнее и оперлась подбородком на ладони.

— Но если вы не нашли преступников, то должны остаться здесь, пока не обнаружите их, — бросив искоса взгляд на Андрэ, сказала она.

Его спина выпрямилась.

— Я приехал сюда не затем, чтобы получать от тебя приказы, Энни Блайт. Ты будешь делать то, что я скажу!

Энни уже давно поняла, что Андрэ был не тем человеком, которого легко подчинить себе. Его слова прозвучали для нее, как удар хлыста, но она не отвела взгляда от его жестокого лица.

— Вы прибыли сюда еще и затем, чтобы поднатаскать меня в науках и светских манерах, не так ли? Мне кажется, слуга королевы должен выполнить свои обязанности.

— Достаточно! — он рубанул рукой по воздуху и, подавшись вперед, приблизил к ней лицо. — Я — это все, что отделяет тебя от великого несчастья. Ты сделаешь то, что я сказал, — с этими словами он пересек комнату и остановился у противоположного окна.

— А если я не соглашусь?

— Если ты не будешь доверять мне, то в дальнейшем я не смогу пользоваться твоими услугами, другими словами, ты мне будешь, не нужна.

— Пользоваться? — от обиды у Энни перехватило дыхание. — Если вы собираетесь пользоваться моими услугами, то я могу требовать за это плату.

— Моя дорогая, ты не в том положении, чтобы требовать чего-то. Если ты так думаешь, то мне придется отправить тебя обратно к твоему опекуну, Родриго Бискайно.

Энни едва не задохнулась. Она рассказала Скалия о Родриго лишь очень немногое: только то, что он благородный, честный человек и очень хорошо к ней относится. Она никому не объясняла, почему ушла от Родриго и никогда больше не сможет вернуться к нему.

— Позвольте мне остаться здесь, Андрэ. Если вы не доверяете Оуэну, пусть Эван Кэроу найдет для меня безопасное место.

— Эван Кэроу! — в голосе Андрэ прозвучала насмешка. Даже не поворачиваясь, она знала, что его лицо выражает крайнее неодобрение. — Лучше бы ты поменьше общалась с чернью!

— Ах, чернь! — она резко повернулась. На щеках выступила краска. — А также человек, благодаря которому казначейство Англии не обанкротилось! Вы хотите, чтобы я стала королевой, Андрэ. Но как я могу ею стать, если вы отгораживаете меня от людей этого королевства?

На тонких губах Андрэ заиграло нечто вроде восхищенной улыбки.

— Но ты же не ответила, устроит ли тебя жизнь здесь?

— Вероятно, нет, — был ответ. — Но двор? Наследники английского престола — особенно не прямые — никогда не были в почете у Тюдоров. Леди Джейн Трей, Эдвард Куртеней, Джон Перрот — их притязания заканчивались плахой. Саму Елизавету, признанную дочь короля, едва не казнила сестра, Мария Тюдор. А ее шотландская кузина, Мария Стюарт, без сомнения, примет смерть от руки палача. Вы сами так говорили.

— Я хотел, чтобы ты имела реальные представления о своем положении, — возразил он.

— О, эти представления у меня есть. Скажите, какие преимущества имею я, Анна Блайт — дочь внебрачного сына короля Генриха VIII, перед моими врагами в Совете, у которых есть свои претенденты на престол?

— Когда-то, — напомнил ей Андрэ, — единственным сыном Генриха был Фитцрой — его внебрачный ребенок, возведенный в титул герцога Ричмонда. Генрих считал его своим наследником, пока Джейн Сеймур не подарила Англии принца.

— Да, а юный Фитцрой тоже плохо кончил, не так ли? Говорили, что у него чахотка. Но я бы не удивилась, окажись чахотка ядом.

— Тебе ничего не грозит, клянусь.

Андрэ подошел к Энни и взял ее за руку: жест редкий и даже пылкий для такого сдержанного человека, как он.

— Елизавете вовсе не обязательно знать, что ты — именно та, кого она разыскивает. По меньшей мере, не сейчас. Она все еще думает, что наследник…

— Что?

— Мальчик. И не знает, что Дрейк и Кэроу привезли тебя в Англию.

— Но королева уже давно дала им это поручение. Наверняка она ждет результатов.

— О результатах докладываю я. А я скажу, что наследник жив, но обнаружить его не удалось.

— Но поверит ли королева в то, что Эван и Дрейк, которые смогли выкрасть несметные сокровища из самого сердца Новой Испании, оказались не в состоянии выполнить главное поручение, — доставить человека, за которым были посланы?

— Я заставлю ее в это поверить.

Странно, но в этом Энни не сомневалась. Несмотря на внешний облик человека старого, Андрэ Скалия был хладнокровным и опытным интриганом.

— Но тебе, по крайней мере, любопытно побывать при дворе? — спросил он.

Действительно, родство с Тюдорами имело для Энни своеобразное очарование. Возможно, девушка каким-то образом чувствовала кровные узы, связывающие ее с королевой и короной.

— А как вы объясните мое появление? — поинтересовалась она.

— Ты будешь представлена, как летописец. Многие благородные леди занимаются этим. У тебя будет возможность наблюдать за людьми и задавать вопросы, не вызывая подозрения. И ради Бога, носи чепец. Рыжие волосы не Бог весть какая редкость, но ты слегка напоминаешь королеву в молодые годы.

Энни раздраженно посмотрела на головной убор, забытый на столе.

— Вы говорите так, будто думали об этом несколько месяцев.

Андрэ поднес руку девушки к губам и сухо поцеловал костяшки пальцев.

— Несколько лет, миледи, несколько лет.

Служанка помогла Энни собраться в дорогу и упаковать багаж. У девушки было мало вещей: платья и чепцы, подаренные Андрэ, пара серебряных сережек, которые она никогда не надевала, кое-какие бумаги и книги. Втайне от Андрэ она еще хранила кольцо, которое дал ей отец: дар Генриха VIII женщине, которую он любил.

Перебирая вещи в сундуке, Энни нашла кожаную перчатку для соколиной охоты. После той, первой своей попытки поохотиться она больше не ездила с Оуэном, а перчатку забыла вернуть.

— Я должна вернуть это лорду Перроту, — девушка показала служанке перчатку.

— Как угодно, миледи.

Энни поспешно спустилась вниз. К ее большому разочарованию, утренний дождь превратил внутренний двор в грязную лужу. Опасаясь запачкать платье, она все же решила отнести рукавицу Оуэну сама.

Девушка раньше никогда не была в его личных покоях. Несмотря на всю свою привлекательность, он никогда не вызывал в ней любопытства. Она постучала в тяжелую дверь.

— Это ты, Катл? — крикнул Оуэн. — Мы же договорились подождать…

— Это я, — Энни открыла дверь и вошла.

Оуэн сидел за большим письменным столом с наклонной крышкой. Перед ним стоял открытый ларец, и лежала стопка бумаги. Когда он увидел ее, то, как показалось Энни, сильно побледнел и тут же вскочил на ноги.

Однако он быстро оправился от замешательства и одарил Энни очаровательной улыбкой:

— Входите, дорогая.

— Я напугала вас, Оуэн. Простите.

— Вам не за что извиняться.

Он вышел из-за стола и встал так, чтобы закрыть от девушки ларец. Он окинул ее взглядом и поднес руку к груди:

— Видит Бог, мне будет не хватать вас, Энни. С каждым днем вы становитесь все прекраснее.

— Думаю, что нет. Скорее, ваша лесть становится все более откровенной, милорд.

— Мадам, вы раните меня. Так не отвечают на комплименты.

Энни улыбнулась.

— Извините, — она направилась к столу. — Я нашла эту перчатку, когда собирала вещи, и решила вернуть ее вам.

Оуэн прислонился к столу и задел локтем ларец, который скатился по наклонной поверхности и с грохотом упал на пол.

— Ах! — воскликнула Энни, бросившись на колени. — Это я виновата! Позвольте мне помочь…

Она не договорила, удивленно глядя на рассыпавшиеся драгоценности и золотые украшения.

Трясущимися руками Оуэн собрал сокровища вместе.

— Не утруждайте себя, я все уберу сам. Оставьте перчатку, Энни. И извините меня — у меня много работы.

Девушка подняла с полу пару золотых пуговиц и нахмурилась, глядя на них.

— Я вижу на них эмблему в виде орла — это эмблема наместника короля в Новой Испании, — увидев еще несколько точно таких же пуговиц, девушка подобрала и их.

— Его потеря, — сказал он грубо.

— Так это ваша доля сокровищ, которые привез Эван?

— Да.

— Я думала, вам пришлось большую часть отослать в Лондон.

Оуэн взял у нее пуговицы и бросил в шкатулку.

— Это так. Но неужели вы думаете, что я настолько глуп, чтобы посылать их сейчас, когда дороги кишат разбойниками?

— Вы правы, — Энни не двигалась с места. — Но их мог бы отвезти на своем корабле Андрэ Скалия.

Оуэн с треском захлопнул крышку.

— Да я скорее доверю такие сокровища пирату.

— Ну, я просто подумала…

Оуэн положил ей руки на плечи:

— Такой красивой женщине, как вы, Энни, не нужно думать.

У Энни округлились глаза:

— Да? Тогда что же мне нужно делать?

— Вот что.

И прежде, чем она успела увернуться, Оуэн нагнулся и поцеловал ее. Его пальцы с силой сжали ее запястья. Реакция Энни была мгновенной. Она уперлась ему локтями в грудь, пытаясь освободиться из объятий. Ее щеки пылали огнем, а глаза сверкали.

— Энни…

— Оуэн, я лучше пойду собирать вещи.

Он потянулся к ее руке, но она выскочила из комнаты. Спеша в свои покои, она чувствовала успокоение. Теперь у нее были веские причины уехать из Уэльса.

Войдя в комнату, в которой ощущался дух тлена и запустения, Энни вдруг ясно осознала, что благодарна Оуэну Перроту — именно он своим поведением избавил ее от сомнений в том, стоит покидать этот гостеприимный приют или нет.

Накануне отъезда Энни отыскала Эвана в бухте. Красивый и смуглый, он стоял на берегу, широко расставив ноги, и смотрел на готовый к отплытию корабль Андрэ.

— Эван!

Он обернулся. Ветер играл его черными прядями, ласково перебирая их.

— Ты уезжаешь, — констатировал он.

— Да. Я пришла попрощаться.

Он снова посмотрел на море:

— Думаю, уже пора.

Широкими шагами он пошел к утесу по петлявшей тропинке. Не дожидаясь приглашения, Энни, подобрав юбки, последовала за ним. К тому времени, когда они спустились на узкую песчаную полоску, обдуваемую ветром и окруженную валунами и осколками скал, она еле переводила дух.

Эван остановился и посмотрел на девушку. Взгляд его пристальных глаз был темен. Ветер ерошил его волосы цвета воронова крыла. В странном напряжении он словно окаменел. Лицо его было словно вырублено из скалы, что вздымалась в пене прибоя.

— Пора? — спросила Энни, прижимая руку к ноющему от быстрой ходьбы боку. — Это все, что ты можешь мне сказать?

— Черт возьми, Энни! — взорвался он. — А что, по-твоему, я должен делать? Пожелать попутного ветра и сказать, что буду скучать по тебе? Или порекомендовать портного в Лондоне?

Она согнула занемевшие пальцы.

— Не знаю. Мне просто казалось, что после всего пережитого нами вместе мы могли бы попрощаться как-то иначе.

— Иначе?

В два шага Эван пересек пляж и встал перед ней, больно схватив за плечи:

— Чего еще ты хочешь от меня, принцесса?

Она посмотрела ему в лицо. Шея его от солнца была коричневой.

— Я никогда не думала, чего хочу от тебя, Эван. Иногда мне казалось, что я не безразлична тебе. А теперь ты отталкиваешь меня, словно чужую…

Как бы в подтверждение этих слов, Эван отпустил ее так внезапно, что девушка покачнулась.

— Я никогда не давал тебе повода думать, что ты в моей жизни занимаешь какое-то место.

Энни гордо вскинула голову:

— Да как ты смеешь так говорить! Ты заставил меня жить среди воров, пока вы грабили мою страну. Ты привез меня сюда, Эван. Ты…

— Так, значит, я за тебя отвечаю? — спросил он.

— Нет. За меня отвечает Андрэ.

— А что же ты, принцесса? — тихо спросил он. — Разве не ты направила мушкет мне прямо в сердце и заставила нас с Дрейком поклясться, что мы привезем тебя сюда?

— Благодаря тебе у меня не было выбора.

Его лицо смягчилось, а взгляд выразил боль раненого животного.

— Ах, Энни, как бы я хотел…

— Нет, — эта перемена не осталась ею незамеченной. От гнева не осталось и следа. — Сделанного не воротишь. Я уезжаю с Андрэ и хочу, чтобы мы расстались друзьями. Ты остаешься в Уэльсе?

Эван широким жестом показал на бурлящее море:

— Моя жизнь там. Море — моя любовь.

— Ты снова станешь пиратом?

— Когда придет время.

— Мне будет не хватать…

— Нет! — он прижал палец к ее губам. — Не говори так, Энни. Ты так не думаешь, и я не хочу это слышать.

Девушка отвела его руку:

— Но…

— Никаких но. Ты уже попрощалась с Оуэном?

— Да. Какое это имеет отношение к нам с тобой?

— Я говорил тебе, чтобы ты ему не доверяла. И все же видел, как ты день за днем выезжаешь с ним на прогулки, смеешься вместе с ним, попадаешь под его губительные чары.

Энни вспыхнула, к ней снова вернулась злость.

— Здесь у меня было мало развлечений, на Оуэна приятно смотреть и довольно просто с ним общаться. У меня нет причин не доверять ему.

Она вспомнила ларец с драгоценностями, но отбросила подозрения — это не ее дело.

— Пока еще нет… — поправил ее Эван. — Когда-нибудь он узнает о тебе правду и воспользуется этим, вот увидишь.

— Но у меня никогда не возникнет желания участвовать в его интригах, — возразила она и прошлась по берегу, задевая ногами мелкие камни. — Эван, ты все еще считаешь меня наивной девочкой, а я уже взрослая женщина. И учил меня один из лучших умов Европы.

У Эвана на губах заиграла горькая усмешка.

— Ах, просвещенный Андрэ Скалия. Итак, перед своей Мерлин он разыгрывал Артура.

— Он учил меня жизни при дворе.

— Неужели ты думаешь, что он заботится о тебе?

Она прекратила мерить пляж шагами.

— А почему бы и нет?

— Потому что у этого человека нет сердца. У него нет ничего, кроме амбиций. Андрэ думает только о себе. Он хочет, чтобы ты заняла место Елизаветы только ради спасения собственной шкуры, потому что знает — ему грозит смертная казнь, если это место займет кто-нибудь из католиков Стюартов.

— В тебе столько злости, Эван. Когда ты привез меня сюда, ты ведь знал, что рано или поздно я окажусь при дворе Елизаветы. А теперь, когда мой отъезд неминуем, ты ведешь себя так, словно не хочешь, чтобы я уезжала.

Взор его стал отрешенным и болезненным. Он быстро отвернулся от девушки.

— Мое мнение ни для кого не имеет никакого значения.

Энни встала рядом, достаточно близко, чтобы ощутить запах морского ветра, которым пахли его волосы, и сладковатый запах его кожаной куртки.

— Оно имеет значение для меня. Когда я уеду, то не хочу вспоминать тебя таким, какой ты сейчас — злым и холодным. Ты даже не хочешь посмотреть на меня.

— А что ты хочешь вспоминать, Энни? — не оборачиваясь, спросил Эван.

— Твои сияющие глаза, когда ты улыбаешься. Твое радостное лицо в тот момент, когда ты поднес к новой матери осиротевшего ягненка. Звук твоего голоса и…

— Хватит! — он резко повернулся и оказался лицом к лицу с ней. — Энни, я не какая-нибудь дрессированная обезьяна.

— А я не шахматная фигура, которой играют, не спрашивая ее желаний, — исчерпав последние силы, она договорила: — Прощай, Эван. Мне жаль, что наше расставание не получилось более дружеским.

Энни пошла по тропинке, ведущей вдоль берега в город. И черт с ним! Эван зажег в ней огонь чувств, и никакие наставления Андрэ не помогли ей затушить пожар.

Энни прибавила шагу, когда услышала хруст гальки под его шагами. Резким движением Эван повернул ее к себе. Девушка вскрикнула, но тут же замолчала, увидев выражение муки на его лице.

— Я люблю тебя, Анна Блайт, — сказал он.

У нее открылся рот, и он нежным движением закрыл его. Тепло разлилось по ее телу. Ничего кроме его напряженного страдальческого лица она больше не видела, ничего, кроме сказанных слов, эхом отозвавшихся в ее сердце, не слышала.

«Я люблю тебя, Анна Блайт».

Легкая улыбка тронула его губы.

— Мне всегда было интересно, можно ли заставить тебя замолчать?

— Это шутка? — прошептала она. — Эван, ты смеешься надо мной?

— Нет, судьба смеется надо мной. Я никогда не хотел полюбить тебя, Энни. Это бесполезно, невозможно и несправедливо для нас обоих. Но ты… Ты завоевала мое сердце в ту минуту, когда я впервые увидел тебя на острове Сан-Хуан.

— Да?

Энни дрожала от прохладного ветра и волнения. Уверенность росла в ней, и от осознания этой уверенности сердце ее пело.

— Эван, я тоже люблю тебя.

У него перехватило дыхание.

— Да поможет нам Бог.

— Что же нам делать?

— Думаю, нам следует начать с поцелуя.

— Да, — она обвила его шею руками. — Да, да…

Он медленно и нежно поцеловал ее. Она ощутила привкус соленого морского воздуха и еще чего-то, название которому не могла дать. От блаженства у нее закрылись глаза, из горла вырвался тихий стон. Ее тело объяла трепетная дрожь. Преисполненная благоговейного ужаса от силы его власти над ней, она была подобна спящему, пробуждающемуся от долгого сна.

Живой шелк его волос прядями струился между ее пальцами. Она еще теснее прижалась к нему, исторгнув из его груди звук, сравнимый разве только с рычанием дикого ягуара. Его руки ласкали ее плечи и спину, изучая формы ее тела, подобно рукам слепого, у которого нет иных средств познания, кроме осязания.

Он властно надавил ей на плечи, и она, послушная его воле, опустилась на сырой, колючий песок. Его рука осторожно гладила ее грудь. Он целовал ее шею, опускаясь все ниже и оставляя за собой горящий след. Но вдруг ни Эвана, ни его тепла не стало. Энни открыла глаза и увидела, что он стоит перед ней на коленях и остановившимся взглядом смотрит на нее.

— Что случилось? — спросила она, ее взгляд все еще был затуманен страстью.

— Я хочу тебя, Энни.

Она погладила его по щеке:

— Я тоже хочу этого.

Его пальцы вонзились в песок.

— Чему же учил тебя твой опекун, Родриго? — Эван отстранился от девушки. — Разве он не говорил тебе, что любовь вне брака — грех?

— Думаю, говорил, — Энни, смахнув песок с его рук, накрыла их своими. — Если Господь справедлив, — сказала она пылко, — он не проклянет меня за то, что я люблю тебя.

Эван отнял руку:

— Ты — принцесса королевской крови. Твой брак будет огромным событием, и не только для тебя, а мужа выберут, исходя из интересов короны. Так что тебе никак нельзя валяться на песке с простым уэльсцем.

— Не издевайся над нашими чувствами, Эван.

— Но наши чувства — это и есть издевательство и мука, к тому же чреватые опасностью.

— Но я не боюсь своих чувств к тебе.

— Вот как? Вспомни о Гилфорде Дадли. Его голова скатилась с плахи от того, что он не боялся любить Джейн Трей.

К ужасу Энни, она почувствовала, как слезы наполнили глаза.

Эван выругался и прижал голову девушки к своей груди.

— Мы не можем ничего изменить, ни самих себя, ни этот мир, дорогая, — последнее слово он произнес по-уэльски.

— Но почему? — она сидела, прижавшись к его груди, и слова звучали почти неразличимо.

— Мы всего лишь два человека, Энни. Я не должен был говорить тебе о своих чувствах. Я хотел, как-то сгладить ту боль, которую причинил тебе. А в результате принес новые страдания, к тому же более жестокие.

— Но почему мы должны мучить друг друга? — Энни обняла его за плечи и нежно поцеловала в губы. — Разве мы не можем любить друг друга, где и когда захотим?

— Мы не можем рисковать. Появление внебрачного ребенка у замужней женщины при дворе — скандал, который королева не потерпит.

— Но тогда я просто не поеду в Лондон, а останусь здесь, с тобой.

Эван покачал головой:

— Уже через неделю я буду мертвецом. Андрэ Скалия об этом позаботится. Но самое главное, Энни, мы должны думать о твоем будущем. Мне нечего предложить тебе, кроме добычи пирата, зависящей только от удачи, а удача переменчива.

— Ты не прав, — по лицу девушки потоком текли слезы. — Ты подарил мне сокровище гораздо большее, чем целое королевство из золота и серебра.

— Да. Я должен расстаться с тобой именно потому, что очень тебя люблю, — голос его дрожал, когда он снова наклонился, чтобы поцеловать ее. Но на этот раз поцелуй не был нежным. Его объятие было таким молниеносным и крепким, как смертельный удар кинжала, наносимый верной рукой. Душа ее от боли вскричала.