Дороги авантюристов, или Загадочная яхта лорда Гленарвана

Реконструкция финальная она же Эпилог

— Мы вышли к океану, Паганель, куда вы так стремились. Что дальше? Что направо, что налево один и тот же бесплодный и пустынный берег… Куда нам теперь идти?

«Теперь нам надо искать лодку», — мог бы сказать Паганель, но сказал другое:

— Терпение, мой дорогой лорд. Сейчас определим дальнейший маршрут.

Он достал карту, но разглядывал ее лишь для вида. Затем раздвинул подзорную трубу, начал изучать берег справа, затем слева, — уже всерьез. Заранее предсказать, в какую именно точку побережья он выведет отряд, географ не мог. Но люди Кета Хинги должны были следить за их передвижением издалека и перегнать пирогу в предполагаемое место выхода. Однако теперь Паганель хорошо знал, что порой случается даже с самыми идеально продуманными планами…

Есть! Вон она! В полумиле к северу отсюда, не дальше.

Эту часть плана Кета Хинга выполнил безупречно. Остается надеяться, что в остальном вождь тоже не подведет. Паганель очень хотел покинуть Новую Зеландию эффектно. И описать отбытие в третьей части «Необычайных приключений географа».

Он снова для вида углубился в изучение карты, наконец решительно показал рукой влево:

— Нам туда. Еще день пути, много два, и мы выйдем к миссии, что расположена в устье Уангоматы.

Услышав про день или два пути, Мэри Грант тихо застонала. Она никогда ни на что не жаловалась. У нее просто не осталось сил. Все последние дни берег океана — такой близкий, если взглянуть на карту — был для них путеводной звездой, их Меккой, их Иерусалимом, — казалось: выйдут к океану, и все беды закончатся…

Вышли. Не закончилось ничего. Кроме продуктов. Два дня у них не было ни крошки во рту. Люди не стояли на ногах, и это не фигура речи: едва отряд остановился, все, кроме Гленарвана и Паганеля, без сил попадали на песок.

«Потерпи совсем чуть-чуть, девочка, — думал Паганель, — обещаю, тебе не придется шагать ни день, ни два. Скоро ты обнимешь отца».

— Надо идти, — мертвым голосом сказал Гленарван. — Поднимайтесь.

Казалось, его не слышат. Люди продолжали сидеть и лежать на песке. Лишь Мак-Наббс поднялся, подошел к географу и Гленарвану. Мюльреди попытался встать, и снова растянулся, ноги не держали.

— Поднимайтесь!!!

Хриплый, сорванный голос Гленарвана прокатился над песчаным берегом, отозвался эхом в прибрежных скалах. Не встал никто. Вильсон начал было подниматься, но застыл в нелепой позе, опираясь на локти и колени.

— Надо устроить привал, Эдуард, — негромко сказал майор. — Хотя бы на час.

— Алан, через час не встану даже я, — так же тихо ответил Гленарван. — Помоги мне поднять их.

— Как?

— Не знаю… Но надо идти. Если остановимся, навсегда останемся здесь.

Географу, слушавшему эту негромкую пикировку, хотелось сказать: «Смотрите и учитесь у Жака-Элиасена-Франсуа-Мари Паганеля, как надо поднимать на ноги людей, которые думают, что у них не осталось сил…»

Он снова поднес к глазу трубу, повел ей вдоль горизонта, обнаружил искомое и громко объявил:

— Вижу корабль! Кажется, он движется сюда!

Паганель не ошибся. Все тут же оказались на ногах, с надеждой вглядывались в крохотное белое пятнышко на горизонте.

— Я ничего не вижу! Поднимите меня повыше! — канючил Роберт, но никто не обращал на него внимания.

Мэри беззвучно плакала. К дорожкам от засохших слез, пересекавшим грязные щеки девушки, добавлялись новые.

— Корабль… корабль… корабль… — монотонно твердил мистер Олбинет, словно позабыл все прочие слова, что есть на свете

Джон Манглс выхватил трубу у Паганеля, долго смотрел на судно. Сказал, не отрывая трубу от глаза:

— Это бриг. И плывет он не сюда, так лишь кажется. Судно лавирует, идет галсами против ветра. Наверняка пытается пройти в Бей-оф-Айлендс, здесь ему нечего делать.

— Надо стрелять, — решительно сказал Гленарван, — надо подавать знаки.

— Бесполезно, сэр. Слишком далеко, звуки выстрелов не долетят. А если нас случайно заметят, не поймут, что мы европейцы, откуда им тут быть… Примут за дикарей.

— Проклятье! Но что же нам сделать, Джон? Нельзя упускать такой шанс!

— У нас есть единственный выход, сэр. Нам надо немедленно шагать туда, вон на ту косу. — Джон указал рукой, не отрываясь от трубы. — И оказаться на ее оконечности раньше, чем мимо пройдет судно. Там нас услышат, особенно если выстрелим залпом. И разглядят, кто мы такие.

— Все слышали?! — громко спросил Гленарван. — Наше спасение в наших руках… вернее, в наших ногах. Поспешим, друзья мои, поспешим!

Поспешить не удалось. Медленно тащились вдоль линии прибоя в сторону косы.

«Да почему же они не видят лодку? — недоумевал Паганель. — Заметят, только споткнувшись о нее?»

И в самом деле, до лодки оставалось около сотни шагов, однако ее не видели. Глядели себя под ноги, и все равно то один, то другой падал, но тут же вставал. А если кто-то и поднимал взор, то смотрел только туда, где в сероватой дымке моря виднелось пятнышко парусов. Уже было понятно, что они не успеют, что судно пройдет мимо косы раньше, чем они окажутся там. Никто не смел произнести это вслух, все продолжали цепляться за призрак надежды.

День выдался жаркий. Пить хотелось неимоверно. Фляги были пусты. Паганель снял шляпу, несколько раз широко ей обмахнулся. Это был условный знак: начинаем второе действие.

Около минуты ничего не происходило. Затем появился отряд туземцев. Было до него не более полумили. Дикари выбегали из леса, что-то кричали, размахивали оружием. Прозвучало несколько выстрелов, сделанных в воздух.

«Фальшиво… — подумал Паганель с легким разочарованием. — Плохие из маори актеры. Хотели бы нас действительно захватить, сразу бежали бы сюда, не тратя время на вопли и пальбу в небо».

— Нам конец, — произнесла леди Элен каким-то чужим, не своим голосом. — Алан, ты не забыл?

Гленарван оцепенел, глядя на дикарей и не в силах произнести ни слова. Да и остальные тоже походили на внезапно окаменевшие статуи, на семейство Лота, зачем-то оглянувшееся на пылающий Содом… Это казалось жуткой, кошмарной несправедливостью, жестокой издевкой судьбы: проделать долгий, неимоверно тяжелый путь, — и убедиться, что они стремились, преодолевая все трудности и невзгоды, на собственную казнь.

Маори закончили выдвижение из леса и устремились к путешественникам, переходя с быстрого шага на бег. На ходу они растягивались в цепь, изгибавшуюся полумесяцем.

— Отступать некуда, за спиной море. Будем драться. Мужчины, оружие к бою! — громко и решительно приказал Мак-Наббс, хорошо помнивший свою роль. — Покажем дикарям, как умеют сражаться и умирать белые люди! Вильсон и Мюльреди, женщины на вас! Считайте выстрелы, последние…

Он не закончил, крик Джон Манглса заглушил слова майора:

— Пирога! Пирога!!! Мы спасены, друзья! Спасены-ы-ы!!!

«Аллилуйя, хоть один прозрел», — подумал Паганель.

Действительно, не далее как в тридцати шагах от них виднелась наполовину вытащенная на берег пирога. Гленарван и его спутники мгновенно оказались рядом, усадили женщин и Роберта, затащили пирогу в море, вымокнув по пояс, перевалились через борта. Дикари разочарованно взвыли.

Судно им подвернулось на удивление удачное. Пирога была мореходная, с высокими бортами, рассчитанная на десять или двенадцать гребцов и пассажиров. На дне не плескалась вода, никаких повреждений не виднелось, вдоль бортов были аккуратно уложены шесть весел.

Удивляться и недоумевать: кто и зачем бросил здесь исправное судно? — было некогда. Мужчины торопливо разобрали весла, Джон Манглс взялся за руль, вернее за большое кормовое весло. Пирога понеслась стрелой прочь от опасного берега. Недавний упадок сил исчез без следа, все гребли так, словно всерьез вознамерились взять большой кубок Шотландского гребного клуба, даже Роберт налегал на весло наравне со взрослыми.

Через десять минут пирога находилась уже в четверти мили от берега. Дикари даже не пытались стрелять вслед, не желая впустую жечь порох. Море было спокойно. Беглецы молчали. Затем майор невозмутимо произнес:

— Похоже, мы опять оставили людоедов с носом. И можем теперь добраться до брига. Удачный выдался день, однако.

— Да, да!!! — вскричал Гленарван; весла ему не досталось, лорд стоял на носу, широко расставив ноги. — Правьте туда, верный мой Джон! Прямиком к судну!

Капитан Манглс и без того знал, куда ему править, и ничего не ответил.

А Гленарван вдруг захохотал. Стоял на носу, легкий ветер трепал изрядно отросшие волосы, свою шляпу лорд как-то утратил во время торопливого отплытия. Лорд Эдуард Гленарван, один из шестнадцати пэров Шотландии, хохотал и не мог остановиться.

«Тронулся умом, бедняга», — сочувственно подумал майор.

«Сейчас добавим тебе веселья», — подумал Паганель без всякого сочувствия; он не любил Гленарвана, но тщательно скрывал это чувство.

— Дикари! — крикнула вдруг леди Элен, перекрыв хохот мужа.

Лорд с трудом справился с охватившим его пароксизмом веселья. Впрочем, не до конца справился.

— Дорогая, хи-хи, не стоит обращать внимание, хи-хи, на этих жалких и ничтожных…

— Идиот!!! Посмотри влево! Нас преследуют!

И в самом деле, из-за того мыса, или косы, куда так спешили путешественники, показались три пироги — это была погоня.

— Гребите сильней, друзья! — крикнул молодой капитан. — Они идут на перехват, хотят отрезать нас от брига! Мы должны проскочить!

Увы, это было проще сказать, чем исполнить. Недолгая вспышка погасла, прилив сил иссяк, и несчастные, измученные люди вновь почувствовали то, от чего страдали все последние дни: неимоверную усталость. Ход пироги ощутимо замедлился.

— Эдуард, к рулю! — рявкнул майор. — Джон, подмените Роберта!

Эта рокировка дала выигрыш в скорости, но небольшой. Однако иногда случается, что соломинка ломает спину верблюда… Джон Манглс очень наделся, что так случится и сейчас, что они успеют, проскочат под самым носом у дикарей к судну.

Паганеля, как показалось капитану, совершенно не волновала перспектива абордажа или обстрела. Когда географ поднимал голову, он смотрел только на судно, чей контур изрядно увеличился.

— Там не просто бриг, — произнес Паганель, бросив очередной взгляд на цель их регаты. — Это судно — пароход. Он спускает паруса и разводит пары, идет к нам. Мы спасены! Дружней гребите, друзья!

Беглецы с новыми силами налегли на весла. Пароход вырисовывался все яснее и яснее. Уже четко можно было разглядеть две его мачты со спущенными парусами и густые клубы черного дыма.

К этому моменту стало ясно, что они успели, проскочили. Дикарем не хватало какой-то сотни ярдов, чтобы отрезать путь к спасению. Когда четыре пироги максимально сблизились, маори выдали дружный залп, вода вскипела от пуль, но все они легли с сильным недолетом. Расстояние между лодками начало увеличиваться, маорийские суденышки сбавили ход, — очевидно, там перезаряжали ружья.

— Стреляют, как сапожники, — прокомментировал майор.

— Как свинопасы, — подхватил Паганель. — Потому что они действительно свинопасы.

— Как золотари, — сказал капитан Джон.

— Как… — начал было Гленарван и закончил другим голосом:

— По-моему, это «Дункан».

Лорд, торопливо передав руль Роберту, схватил подзорную трубу Паганеля и нацелил ее на судно. Лицо его побледнело и исказилось, труба выпала из рук.

— «Дункан», — обреченно произнес Гленарван. — «Дункан» и каторжники.

Он сменил Роберта у руля, но не понимал, куда теперь править. Оглянулся: три пироги с дикарями пристроились в кильватер — перешли от перехвата к погоне. Пароход их, судя по всему, не пугал.

— Над судном британский флаг, Том Остин мог разоблачить Айртона и избежать захвата — сказал Паганель, а сам подумал: «Пора заканчивать спектакль. Ваш выход, канонир Дуглас!».

— Что здесь делать Остину? — резонно спросил Гленарван, выпуская руль. — Нет, нет, это капитан Айртон вышел на разбойничий промысел… Мы погибли, никакой надежды не осталось.

Почти все продолжали грести, но очень медленно, машинально. Леди Элен с надеждой смотрела на майора. Мэри, встав на колени, молилась.

Джон Манглс после шокирующего открытия лорда бросил весло и сидел в каком-то безвольном оцепенении… Потом резко вскочил на ноги, выкрикнул:

— Нам некуда править!

С маорийских пирог грянул новый залп, прервав речь Джона. На сей раз прицел был взят несколько точнее, одна из пуль расщепила весло Вильсона.

«Они, похоже, впали в азарт, — недовольно подумал Паганель. — Как бы ни ранили кого ненароком… Но отчего медлит Дуглас?!»

— Впереди смерть и позади смерть!!! — продолжил Джон громко и патетически констатировать очевидное. — Так отправимся же вниз! Прощай, Мэри! Я тебя люблю!

Над его головой взметнулся топор и тут же устремился вниз, готовый прорубить тонкое днище пироги. Не прорубил — отлетел в сторону и канул за бортом. Джон рухнул, тоже едва не выпав за борт.

— Берись за весло и греби, влюбленный дурак! — прорычал майор. — А ты берись за руль, тряпка! Айртон, по крайней мере, не отправит нас в котел и не высушит наши головы! Ему нужны деньги — значит, сможем договориться! Греби! А ты рули! Живо!

Леди Элен смотрела на Мак-Наббса странным взглядом. Пожалуй, его можно было назвать восхищенным.

Выполнить резкие приказы майора (либо возмущенно отказаться выполнять) никто не успел.

— Остин! Том Остин! — прокричал Роберт Грант; выпавшей из рук Гленарвана подзорной трубой завладел сейчас он. — Остин на борту, я вижу его! Он узнал нас, он машет шляпой! И боцман Дуглас там, у пушки! Стреляй, Дуглас, стреляй! Вмажь татуированным обезьянам! Утопи людоедов!

Боцман Дуглас, исполнявший на «Дункане» обязанности канонира, никак не мог услышать и разобрать слова Роберта. Но словно бы услышал и принял к исполнению: грохнула пушка, над головами беглецов со свистом пронеслось ядро. Легло оно с большим перелетом, но маори всё поняли правильно и немедленно дали задний ход, благо их пироги устроены так, что в развороте не нуждаются: достаточно перенести весло кормщика на нос, и тот становится кормой.

Впрочем, дикари уже почти никого не интересовали. Все бросили грести. Мистер Олбинет что-то неслышно бормотал себе под нос, Паганель широко улыбался с необычайно довольным видом. К майору Мак-Наббсу вернулась его привычная холодная невозмутимость, он сидел и массировал отбитый кулак. Элен смотрела на него прежним странным взглядом. Джон Манглс, никого не стесняясь, обнимал коленопреклоненную Мэри.

Лишь Роберт Грант не потерял интерес к дикарям, глядел вслед удаляющимся пирогам и требовал от Дугласа поддать жару. Но пушка молчала.

Прежде чем шагнуть на штормтрап, Мак-Наббс посмотрел на опухающую скулу Джона Манглса и произнес:

— Я не извиняюсь, капитан. Второй раз я помешал вам совершить гибельную глупость, и, если бы того требовали обстоятельства, сделал бы это револьверной пулей.

Джон помолчал. Осторожно прикоснулся к скуле, затем к предплечью, которому досталось от весла Мак-Наббса. И сказал всего три слова:

— Спасибо, господин майор.

Географ бегал по палубе, бурно жестикулировал, затем споткнулся о бухту троса, упал возле самой пушки… Раздался оглушительный грохот. Град картечи взбороздил спокойные воды океана.

Остин даже залюбовался на мгновенье, до того естественным получилось у Паганеля всё, включая полет в люк. Том огляделся, никто на него не смотрел, — нагнулся и поднял листок, оброненный географом.

Вот и всё, дело сделано. Был приказ и нет приказа, старший помощник своей рукой отдал его Гленарвану, с того и спрос.

Но это только начало. В голове у лорда наверняка теснится сейчас множество вопросов, и вскоре они прозвучат. И первым будет такой: а куда старший помощник Остин умудрился подевать половину экипажа?

Час в запасе еще есть, лорд наверняка решит сначала переодеться, помыться, покушать… Надо использовать это время с толком, переговорить с Аланом и Паганелем — вдруг у них опять что-то переигралось?

Том ошибся. И ничего не успел. Лорд пренебрег всем, что должен был, по разумению старшего помощника, сразу же сделать по возвращении на борт «Дункана». Едва стало понятно, что жизни и здоровью Паганеля ничто не угрожает, Тома Остина вызвали в кают-компанию.

Гленарван сидел за столом в компании капитана и Паганеля. Он не переоделся, не помылся, и этим двоим не позволил. Лишь для еды лорд сделал исключение: перед ним стояли две больших тарелки (с канапе и с сэндвичами), кувшин с элем и стакан. Насыщался Гленарван по ходу разговора, отчего некоторые вопросы звучали невнятно.

Сесть он Тому не предложил. Спросил сразу о главном:

— Где мои люди, мистер Остин?

Гленарван сидел за столом в компании капитана и Паганеля. Он не переоделся, не помылся, и этим двоим не позволил. Лишь для еды лорд сделал исключение: перед ним стояли две больших тарелки (с канапе и с сэндвичами), кувшин с элем и стакан. Насыщался Гленарван по ходу разговора, отчего некоторые вопросы звучали невнятно.

Сесть он Тому не предложил. Спросил сразу о главном:

— Где мои люди, мистер Остин?

— На Хоген-Айленде, — ответил Том, не раздумывая.

Гленарван посмотрел недоуменно — на Тома. Затем вопросительно — на Паганеля.

— Это небольшой остров в Бассовом проливе, — бодро доложил географ. — Необитаемый.

— Совершенно верно, господин Паганель, — подтвердил Том.

— В Бассовом? — наморщил лоб Гленарван. — Который между Австралией и Тасманией?

— Именно так, мой дорогой лорд, именно так! Хоген — самый крупный из группы малых островов, их открыл в тысяча семьсот…

— Довольно, Паганель, довольно! — замахал руками Гленарван. — Избавьте меня от ваших лекций! Меня интересует совсем другое. Мои люди живы?

— Живы, — коротко ответил Остин, подумав: «Когда же он заткнется и позволит мне самому рассказать?»

— Как они туда попали?

— Я их там высадил.

— Э-э-э… Они взбунтовались?

— Нет.

«Отвечать как можно короче. Может, тогда сообразит прикрыть рот и раскрыть уши…»

Тщетная надежда. Гленарван дожевывал очередной сэндвич, но не дожевал и раскрыл рот, чтобы что-то еще спросить. Несколько больших крошек вылетело наружу.

Дверь раскрылась без стука, вошел Мак-Наббс. Гленарван проглотил вопрос вместе с остатками сэндвича, неприязненно уставился на родственника. В отношениях между кузенами явно что-то сломалось…

— Извините, — сказал Алан. — Немного задержался. Необходимо было привести себя в порядок.

Привёл, что да, то да. Вымыт, побрит, новый костюм, свежее бельё. И попахивает от Алана совсем не тем, чем от этой троицы, — дорогим парфюмом.

— Я что-то пропустил? — спросил майор, усаживаясь.

В тот краткий миг, когда Алан садился и шевиотовая ткань его новенького костюма натянулась, Том с удивлением понял, что под одеждой у старого друга скрыт револьвер. Вот даже как… Вот до чего дело дошло. И в кого же он собрался стрелять?

Гленарван и Паганель, конечно же, револьвер не заметили. А Джон Манглс, казалось, не замечал ничего и никого. Он вообще непонятно зачем присутствовал в кают-компании: за все время не произнес ни слова, сидел, уставившись в угол, и мыслями явно был где-то не здесь.

— Очень многое пропустили, Мак-Наббс, очень многое. Ваш протеже немного сошел с ума. Он высадил половину экипажа на каком-то острове… не помню названия…

— На Хогене, — негромко подсказал Паганель.

— …и не желает объяснить, зачем это сделал, — закончил Гленарван, не слушая подсказку.

«И почему мы с ним так поздно встретились? — задумался Том. — Попался бы он мне в Лахоре в пятьдесят пятом… или в Акре в пятьдесят восьмом… или хотя бы в Трухильо в шестидесятом…»

— Мистер Остин? — уставился на Тома майор.

— Да, мистер Мак-Наббс?

— Кого, куда и зачем вы высадили? Только объясните с самого начала, которое я пропустил.

— Я именно это и хотел сделать. Рассказать все с самого начала. Но лорд Гленарван зацепился за один эпизод в самой середине истории. И оттого не может понять мои ответы, не зная того, что было раньше.

— Здравый подход, — кивнул майор. — Эдуард, вы согласны выслушать все с самого начала?

Лорд молчал, дожевывая последний сэндвич. Майор терпеливо ждал ответа. Том Остин думал: «И все-таки, зачем ему здесь револьвер?» Гленарван отодвинул опустевшую тарелку. Посмотрел на вторую, канапе остались почти не тронутыми, чем то они лорду не понравились.

— Угощайтесь, — предложил Гленарван сидевшим за столом, затем повернулся к Тому. — Продолжайте, мистер Остин, что же вы замолчали? Мы все внимательно слушаем.

— Хорошо, сэр, я продолжу. «Дункан» снялся с якоря и покинул мыс Бернулли в тот же день, как сухопутный отряд двинулся в путь. Мы обогнули южное побережье, но перед заходом в Мельбурнский порт я высадил девять матросов во главе с боцманматом Макдуном на остров Хоген.

— Та-ак. А зачем? — спросил майор, явно взявший ведение допроса на себя.

Том подумал, что на все вопросы, что сейчас прозвучат, ответы Алану и без того известны. Более того, половина этих вопросов не пришла бы голову простоватому Гленарвану. Но такая уж роль у майора в этом маленьком коллективе: сомневаться и подозревать. А из привычной роли выпадать никак нельзя, иначе сам вызовешь подозрения. Любопытно, что скоро сыграет один нехитрый психологический трюк: чем сильнее Алан будет подозревать, тем раньше Гленарван начнет защищать старшего помощника, хотя бы мысленно.

— Матросы высажены для заготовки мяса. Этот совет дал мне Падди О'Мур, когда я спросил у него, где нам лучше пополнить запасы мяса: говядину он предложил купить у него, а свинину заготовить своими силами. Рассказал, что на Хогене чрезвычайно размножились одичавшие свиньи. Мы проверили: всё так и есть, свиней очень много. К тому же мне пришло в голову еще одно соображение. У меня в Мельбурне было бы избыточное число людей. Гораздо больше, чем нужно, чтобы поддерживать порядок на судне. А когда матросы целый месяц сидят в порту без дела, ничем хорошим это не заканчивается. И если кого-то из них привозят на борт с ножевой раной, полученной в кабацкой драке, это еще не самый скверный вариант. Случались истории и похуже. В общем, я принял решение разделить экипаж. Сошедшие на остров получили ружья, вдоволь патронов, палатку, провиант и другие припасы с большим избытком, соль и бочки для заготовки солонины, а также некоторые приспособления для изготовления коптильной печи, их я купил у Падди О'Мура, все документы по этой сделке хранятся среди прочих судовых документов.

Том сделал паузу, словно приглашая задавать вопросы, если что-то кому-то неясно в этой истории.

— Звучит все здраво, — признал майор. — И все же, мистер Остин: а от кого вы получили полномочия разделить экипаж? По-моему, у вас были немного другие инструкции.

— Я в тот момент исполнял должность командира судна. Самостоятельное принятие подобных решений входило в мои полномочия и компетенцию.

— Ну да, ну да, — покивал майор. — Первый после бога и все такое…

— Джон, отчего вы молчите? — обратился Гленарван к капитану. — Я хочу услышать ваше мнение.

Джон Манглс заговорил, не повернув головы, по-прежнему демонстрируя лишь профиль. Но разговор, как выяснилось, молодой капитан не пропускал мимо ушей.

— Я считаю, сэр, что старший помощник Остин действовал разумно и правильно. Вероятно, я на его месте поступил бы так же. Матросам не стоит давать скучать без работы.

— Допустим, — согласился майор. — Но эти девять человек до сих пор там, на острове?

— Именно так, господин майор.

— Свиней, полагаю, там уже не осталось. Вы решили наладить оптовые поставки солонины в королевский флот?

— И в самом деле, Том, — поддержал Гленарван. — Отчего вы не забрали людей по завершении ремонта?

— На то были свои причины, сэр. В свое время я дойду и до них, но расскажу, если позволите, все по порядку. Начну с того, что ремонта не было. Ремонт не потребовался.

— Как не потребовался?! — изумился Гленарван.

Джон Манглс, очевидно, изумился не меньше, потому что наконец-то повернулся к Тому анфас, и тот с трудом удержался от того, чтобы удивленно присвистнуть при виде распухшей и покрасневшей скулы капитана. Да, рука у Алана всегда была тяжелая.

— В сухой док стояла очередь из двух судов, сэр, третье чинилось. Чтобы не терять времени, я приказал еще раз внимательно осмотреть винт: возможно, какие-то детали стоило заказать заранее, до того, как док освободится. И выяснилось, что винт не поврежден! На него намотался дрейфовавший старый парус вместе с обрывками такелажа и обломками рангоута. Я не стал, сэр, штрафовать матроса Уилана, осматривавшего винт в первый раз. Вода у берега после шторма была мутная, он принял за изогнутую лопасть торчащий обломок дерева. Каждый мог так ошибиться. Необходимые исправления мы произвели за полдня своими силами.

Он снова выдержал паузу, приглашая задавать вопросы. Таковых не оказалось, лишь Гленарван негромко и печально произнес:

— Значит, яхта была исправна. Знать бы это заранее… Скольких бед можно было бы избежать…

Не дождавшись вопросов, Том продолжил рассказ:

— Известить сухопутный отряд о том, что ремонт не нужен, я уже не мог. Не знал, куда послать нарочного, а телеграф был бесполезен: как я понял со слов господина Паганеля, вы не собирались посещать города, двигаясь по прямой вдоль параллели.

— На самом деле… — начал было Паганель, но махнул рукой и не стал продолжать.

— Получалось, что у меня три свободных недели, сэр, даже больше. Раньше вы не появитесь в Мельбурне и не пришлете приказ на переход к восточному побережью. Я решил использовать это время с толком. Как можно лучше подготовить «Дункан» к новым походам, безразлично, придется ли возвращаться в Европу с капитаном Грантом или плыть дальше на его поиски.

— Очень правильное решение, дорогой мой Том, очень верное! Но отчего же вы не присаживаетесь? В ногах правды нет.

«Якорь тебе в задницу… Думал, никогда не предложишь…»

— В частности, я решил пополнить до максимума запасы угля. Отбункероваться в Брисбене.

— Зачем? — удивился Гленарван. — Чем плох был Мельбурн? Только не говорите, что там нельзя принять на борт уголь.

— Можно. Но мне тот уголь не понравился. Он с местных австралийских шахт. При сгорании дает меньше тепла, больше сажи и копоти. Купить качественный кардиффский уголь можно только в одном месте на всю Австралию: в Брисбене. Больше его никуда не привозят.

— Всё это странно… — сказал Гленарван. — Тащиться тысячу миль туда, потом обратно, чтобы взять уголь несколько лучшего качества… Стоит ли игра свеч? Что скажете, Джон?

— Том совершенно прав, сэр, — подтвердил капитан. — Если есть возможность загрузить кардиффский уголь, надо всегда брать его, он считается лучшим в мире. Этот уголь горит почти без дыма, не пачкает копотью рангоут, такелаж и паруса. Машина выдает большую мощность и реже нуждается в ремонте.

— Печально, но концы у вас не сходятся с концами, господа моряки, — вздохнул майор. — Я видел, как сегодня дымил «Дункан». Если так горит хваленый кардиффский уголь, ради него не стоит делать крюк даже в десять миль.

Разумеется, ответ был у Тома наготове. А как иначе, если все вопросы известны заранее?

— Я был вынужден сжечь часть кардиффского угля для перехода в Новую Зеландию, и уже здесь пополнил убыль. Вы видели сегодня, господин майор, как горит уголь, принятый на борт в Окленде.

— Допустим, — согласился Алан. — Мои знания о паровом флоте сегодня пополнились. Но хотелось бы все же понять, отчего девять матросов до сих пор кукуют на острове.

— Я почти дошел в своем рассказе до этого, господин майор, — сказал Том. — Это достаточно печальная история.

До сих пор они с Аланом разыгрывали свою партию как по нотам, но теперь начинался тонкий и опасный лед.

Том был знаком с простым принципом: когда врешь, говори больше правды, как ни парадоксально это звучит. Историю, состоящую из голой выдумки, разоблачить легко. Но если намешать туда как можно больше правды, блюдо получается куда более съедобное.

Сейчас этот принцип не сработает. Сказать хоть слово правды о походах к Новой Гвинее и к Кейп-Йорку нельзя.

— Итак, сэр, мы отбункеровались в Брисбене. Матросы были отпущены в увольнение, они давненько не бывали на твердой земле. Это стало моей большой ошибкой.

— Поножовщина? — быстро спросил Гленарван. — Или что похуже?

— Хуже, сэр, и много хуже. Эпидемия.

— Что за эпидемия? — спросил майор.

Тому Остину хотелось ответить так:

«Та же эпидемия, что в Лахоре, Алан, ты ведь помнишь Лахор? Ты не мог забыть, как толпа бесхвостых обезьян, взбудораженная своими жрецами, начала убивать белых людей, начав с врачей, а потом уж резали всех подряд. Ты ведь помнишь, Алан, как мы вдвоем защищали дом, ты окно, я двери, а обезьяны накатывали волна за волной, и откатывались, оставляя трупы и пятная красным желтую пыль, а за спинами у нас были женщины и дети, и мы знали, что их убьют сразу после нас… Ты ведь не забыл, Алан, как у нас оставалось пять патронов на двоих, когда пришла помощь, а дом уже горел, подожженный с заднего двора? Ты помнишь все, Алан, тебе не дает забыть те дни крест Виктории, а мне — сабельный шрам на плече».

Но сказал Том Остин, разумеется, совсем другое:

— В Брисбене случилась эпидемия холеры. Она только начиналась, появились первые единичные случаи…

— Да, об этом писали в «Австралийской и Новозеландской газете», — подтвердил Паганель.

Том продолжал:

— Ник Макферсон принес болезнь на борт. Мы стояли на внешнем рейде Брисбена, когда он слег. И тогда же был объявлен карантин. Я изолировал Макферсона от экипажа и принял решение все же совершить запланированный переход, завершить трехнедельный карантин на внешнем рейде Мельбурна, иначе вы, сэр, могли нас не найти, прибыв туда. Это стало второй ошибкой. Мы застряли на полпути: изоляция больного не помогла, зараза расползлась, половина экипажа была больна, даже больше половины. Я не мог идти под парусами, с ними некому было работать. И под парами не мог, машинист и его помощник лежали. Я бросил якорь напротив пустынного берега, даже не знаю, как он называется, координаты записаны в судовом журнале, и выжидал, когда люди поправятся и смогут исполнять свои обязанности.

— Если побережье там действительно безымянное, — сказал Паганель, — есть основания назвать его «Холерным Берегом». На планете не должно быть безымянных мест.

Если эти слова были задуманы как шутка, то географу она не удалась. Никто даже не улыбнулся.

— Поправились все? — спросил Гленарван.

— Увы, нет, сэр. У двоих холера протекала в острой форме. В Шотландию они не вернутся.

— Как их звали?

— Матросы Ник Макферсон и Сэнди Уилан, сэр. Оба похоронены в море.

— Том, непременно сообщите мне адреса их семей, — приказал Гленарван. — Я сделаю для них все, что смогу.

— Будет исполнено, сэр.

— Миссис Олбинет не заболела? — вспомнил Гленарван о жене стюарда. — Не помню, видел ли ее сегодня… Ее нога срослась?

— Ее болезнь обошла стороной, как и меня, сэр. Шина с ноги снята, кости срослись правильно, но она еще слегка прихрамывает. Не знаю, как бы я справлялся без нее, ведь ни врача, ни фельдшера на борту не было.

— А что, в Британии уже начали обучать женщин медицине? — иронично спросил географ.

— Вы этого не знали, господин Паганель? — ответил Том вопросом на вопрос. — Миссис Лавиния с отличием окончила школу медицинских сестер Флоренс Найтингейл. Ту, что учреждена при больнице Святого Фомы. Без ее знаний и ее помощи мы могли потерять не двоих матросов, а больше.

— Это не будет забыто, Том, — пообещал Гленарван.

— Кое-что начинает проясняться… — сказал майор задумчиво, словно и не он участвовал в сочинении этой лживой от начала до конца истории. — Вы не забрали охотников с острова, потому что на «Дункане» не закончился карантин?

— Именно так, господин майор. Я не мог рисковать жизнями еще девятерых. Нам оставалось четыре дня карантина, когда пришел приказ выдвигаться к Новой Зеландии. Там было написано «немедленно», а я знаю цену этому слову.

— Карантин завершился успешно? — спросил Паганель. — Новых случаев холеры не было?

— Не было, господин Паганель.

— В общем, мне все понятно, — вынес вердикт Гленарван. — Кроме одного: как Бен Джойс передал приказ на борт, если «Дункан» стоял в карантине на внешнем рейде?

— Бен Джойс? — удивился Том. — Нет, сэр, приказ доставил моряк по имени Айртон, боцман с «Британии».

— Ну да! Айртон и Бен Джойс — это одно и то же лицо! Но как же он переправил письмо на борт?

— Он приплыл к нам, сэр. Без лодки, вплавь одолел больше мили, причем в одежде, а письмо доставил сухим в шляпе. Отчаянный малый.

— Да уж, отчаянный, еще какой отчаянный… — Гленарван непроизвольно потянулся к простреленному на Сноуи плечу. — Он сошел на берег в Окленде?

— Нет, сэр, он находится на борту.

— Что-о?!

— Я был вынужден взять его под арест. Он подбивал экипаж к бунту, узнав, что «Дункан» плывет к Новой Зеландии.

Повисло долгое молчание. Наконец Гленарван произнес:

— Это судьба. Она отдала его в наши руки.

Гленарван порывался немедленно допрашивать Айртона, но майор директивно отправил кузена мыться, переодеваться и спать. Утро вечера мудренее, и никуда Айртон с яхты не убежит. Лорд, едва державшийся на ногах от усталости, согласился перенести допрос на завтра.

Пару часов спустя заговорщики сошлись на совещание в каюту номер шесть. Давненько они не собирались в полном составе. Да и сейчас он был пока не полным: трое ждали, когда Мак-Наббс завершит разговор с Айртоном.

Паганель был мрачен и молчалив. Подремать после всех изматывающих приключений удалось не более часа, и географу очень хотелось выставить гостей из каюты, запереть ее на два оборота ключа и спать, спать, спать… Сутки, как минимум.

А Том Остин первым делом вручил Лавинии подарок:

— Возьми, Лав, это тебе. От чистого, так сказать сердца.

Лавиния подарок взяла и теперь недоуменно разглядывала маленький угловатый камешек. Ни драгоценным, ни полудрагоценным он не был, — самый обычный, какой можно найти на дороге или где угодно.

— Я должна оправить его в золото и носить на цепочке на шее? Или ты предполагал сделать из него перстень?

— Ни то и ни другое, Лав. Ты положишь его в чулок, так, чтоб был под ступней. Под левой, не перепутай.

— Зачем?! Он же вопьется в кожу, я буду хромать!

— Вот именно за этим. Будешь хромать, вернее, очень осторожно наступать на ту ногу, и никогда не позабудешь, что это надо делать. Через два дня я дам второй камешек, поменьше, еще через два совсем маленький. А там и хромота пройдет.

— Ну ты и выдумщик, Том!

— Трюк с камешками придумал не я. И эта выдумка реально сохраняла людям жизни.

— Когда-нибудь вы мне расскажите про те свои дела, коммандер Остин?

— Не называй меня так, пожалуйста. Может войти в привычку, и скажешь при том, кому не надо знать об этом моем звании.

— Ладно, ладно… Тогда так: когда-нибудь вы мне расскажите про те свои дела, старший помощник Остин? Так лучше?

— Значительно.

— Так расскажешь?

— Думаю, не сегодня.

— Это ты сейчас так сказал «никогда»?

— Никогда не говори «никогда», — наставительно произнес Том Остин.

Паганель достал часы, отщелкнул крышку… тяжело вздохнул. Беседа майора с Айртоном что-то затягивалась.

— Места себе не нахожу, — пожаловалась географу Лавиния. — И в переносном смысле, и в самом прямом.

— Не уверен, что до конца вас понял, мадам, — сумрачно ответил Паганель, его обычная галльская живость убыла в неизвестном направлении.

— В переносном я тревожусь за Гарри, — пояснила Лавиния. — Как он там на берегу, один среди этих страшных людей.

— Совершенно напрасно, мадам. Местный вождь Кета Хинга — замечательный человек, эрудит и умница. Заканчивал Кембридж, имеет докторскую степень… по философии, кажется. Гарри Гранту абсолютно ничего не грозит под покровительством такого человека. Он, кстати, кроме родного и английского, свободно говорит и читает на немецком и французском. А некоторые экспонаты его коллекции голов приведут в восторг любого антропо… ой. Извините. Перепутал. Головы не у него, у другого вождя, у Кайе Куму, тот действительно кровожадный дикарь и неотесанный тип. Но его владения далеко отсюда.

— Так что ты говорила про прямой смысл, Лав? — быстро сменил тему Том Остин.

— Смысл? — не сразу вспомнила Лавиния. — А-а, да… что не нахожу себе места… А в прямом смысле мистер Олбинет поднял бунт. Сказал, что на полу спать больше не будет ни за какие коврижки. Наспался, дескать, на жестком за последние недели. А разделять с ним супружеское ложе я категорически не настроена, особенно теперь.

— С койкой что-нибудь придумаем, — обнадежил Том.

— Все каюты заняты, — вздохнула Лавиния. — От единственной свободной ключи у Мэри. Матросский кубрик меня не прельщает. Или ты, Том, умеешь открывать замки без ключа? Я бы не удивилась.

— Когда-то умел… Давно не практиковался. Не уверен, что получится, и инструментов нужных нет. Но я не спал в последние недели на жестком, если понимаешь, о чем я…

Ответить миссис Грант не успела — в дверь постучали условным стуком. Разговор с Айртоном наконец завершился.

…Майор казался человеком железным. Лишь темные круги под глазами выдавали, что утомился он за последние дни не меньше Паганеля.

— Ну как? — спросил у него хор из трех голосов.

— Я по-прежнему не верю Айртону. Ни в чем. Этот человек по натуре авантюрист, игрок. Он будет играть до конца, даже когда все козыри у нас на руках. Я почти уверен, что он завтра потребует поговорить с Эдуардом наедине. И что будет в том разговоре сказано, лучше не гадать. У Айртона хватало времени, чтобы измыслить и отшлифовать любой план.

— Значит, никаких необитаемых островов, — жестко сказал Паганель. — Разве что высадить на Марию-Терезию, но до нее слишком долго плыть.

Ни Том, ни майор, ни Лавиния не поняли этой сугубо географической шутки.

— Выполним план номер два, — столь же непреклонно продолжил географ. — Сегодня, прямо сейчас, не откладывая.

Майор поинтересовался невинным тоном:

— Вы так решительно настроены, дружище, оттого, что уверены: выполнять план придется не вам?

— Я так настроен оттого, что смертельно хочу спать! А что, у кого-то есть другое мнение о судьбе мистера Айртона?

Он медленно обвел взглядом всех троих. Майор покачал головой. Том Остин скопировал его жест. Лавиния пожала плечами.

— Три «за» при одном воздержавшемся, — истолковал жесты Паганель. — Решение принято. А исполнять придется вам двоим, какие сомнения. Или вы хотите доверить это дело нам с мадам Лавинией?

— Ни в коем случае! — отверг странную идею Том Остин. — Ну, что, Алан: как тогда, в Тринкомали?

— Угу. Как в Тринкомали, и не только.

Том достал из кармана изящную серебряную спичечницу, вынул из нее две спички, одну разломил пополам. Напомнил:

— Короткая — делать, длинная — прикрывать.

Он начал было убирать руку со спичками за спину, но майор остановил:

— Подожди.

— Что такое?

— Я вдруг припомнил, что трижды играл с тобой в эту игру, и трижды тянул, и трижды проиграл. Это плохо стыкуется с теорией вероятности.

— Ты хочешь сказать, что я ломаю за спиной и вторую спичку? — возмутился Том Остин.

— Это ты сам сказал. Я вел речь о теории вероятности.

— Хорошо. Держи ты, я буду тянуть. Не думаю, что ты обманешь судьбу таким способом.

Спичку Том не выбирал, потянул ближнюю. Вытянул длинную.

Майор вздохнул. Он не сомневался, что судьба снова выберет его. Даже револьвер сразу захватил, чтобы не возвращаться за ним в каюту. Отчего-то в таких играх ему фатально не везло. Или везло, смотря с какой стороны взглянуть.

Ночь стояла над «Дунканом» прекрасная, звездная и лунная. Ветер стих, море было как зеркало. Новозеландский берег виднелся в трех милях смутной темной полоской. Это было не то место, где яхта подобрала пирогу с беглецами. Паганель предложил: как стемнеет, развести пары и увести «Дункан» на пять миль южнее. На всякий случай. А то вдруг дикари решат все-таки добраться до упущенной добычи и затеют ночной абордаж?

Гленарван, которому такая возможность в голову не приходила, встревожился, приказал Джону Манглсу исполнить план географа, и даже внес в него важное дополнение: приказал этой ночью вообще не зажигать на яхте огни. Пусть дикари на своих пирогах ловят черную кошку в темной комнате. А европейские корабли сюда не заплывают, столкновение с ними не грозит.

…Свободных кают, как справедливо заметила Лавиния, на «Дункане» не было. Для содержания арестанта Том Остин приспособил одну из такелажных кладовых, очищенную от хранившегося там имущества. Раз в сутки, после заката, Айртона на часок выводили на палубу, подышать свежим воздухом. Его каморку без иллюминаторов в это время проветривали.

Прогулка происходила под присмотром двух дюжих матросов, и все равно руки арестанту перед ней связывали. Силы Айртону было не занимать, решительности тоже, и еще в Мельбурне он доказал, что великолепно плавает, и не слишком-то боится акул.

— Ступайте, я сам послежу за пленником, — приказал Мак-Наббс конвоирам. — Вернетесь, когда надо будет отвести его вниз.

— Будьте осторожны, господин майор, — сказал Каннингем. — Это чрезвычайно опасный человек.

— Я и сам опасный, — ответил майор, доставая «Кольт Драгун» и взводя курок. — И осторожен всегда, только тем и жив.

Второй конвоир, его имени Мак-Наббс не знал, спустился в кубрик, но Каннингем остался на палубе, — отошел подальше, чтобы не слышать разговор, сел у пушки на бухту троса, начал набивать трубочку.

Луна и многочисленные яркие звезды неплохо освещали «Дункан», и Айртон прекрасно разглядел револьвер в руке майора.

— Почему-то так и думал, что это случится сегодня, — сказал он со вздохом. — Однако поглядите, какая великолепная ночь. Прекрасная ночь, я бы даже сказал, волшебная.

— Я человек мстительный, Айртон. Злопамятный. И я испорчу вам эту ночь, уж не взыщите.

— Не получится, господин майор, не получится… Поднимите голову, вглядитесь в эти звезды, не бойтесь, я не воспользуюсь случаем и не вцеплюсь зубами вам в глотку. Оцените размах и величие замысла Создателя. Попробуйте проникнуть взглядом в эти звездные глубины, и вы поймете, Мак-Наббс, что любой майор, и даже генерал-майор, такое же ничтожество в сравнении с величием Вселенной, как и любой бывший боцман.

— Небо сегодня красивое, — сухо согласился майор. — Однако я обещал испортить вам эту ночь. Приступаю. Всё, что вы сотворили, Айртон, — вы сотворили в погоне за миражом, за фикцией и фантомом.

— Что?! Не понимаю вас… Вы о чём?

— Я о ящиках, которые Грант тайно спрятал на островке у побережья Америки. В них никогда не было золота. Там лежало оружие для южнокалифорнийских сепаратистов, и оно попало по назначению.

— ЧТО-О-О??? — бешено завопил Айртон.

Дикий крик, затем два выстрела, показавшиеся в ночной тишине просто оглушительными, перебудили весь «Дункан». Палуба оказалась заполнена народом, наружу выскочили и пассажиры, и матросы.

Недолгое время спустя Том Остин докладывал Гленарвану:

— Я все прекрасно видел с мостика в такую лунную ночь. Айртон сумел сбросить свои путы, и матрос, связавший его, будет наказан. И у негодяя был нож. Он замахнулся им на господина майора, тот выстрелил дважды. Мне показалось, что первая пуля прошла мимо, но вторая буквально швырнула Айртона через фальшборт.

Показания майора слегка отличались в деталях, но в главном совпадали с тем, что сказал Остин: майор успел обменяться со злодеем лишь парой реплик, когда тот неожиданно сбросил с рук веревку и с диким воплем ударил Мак-Наббса ножом (этот удар Остин с мостика не разглядел). Майора спасла хорошая реакция, он отшатнулся и отделался вспоротым рукавом и царапиной на коже. Второй удар негодяй нанести не успел, получил две пули и свалился за борт (майору показалось, что он попал оба раза, но бывший боцман оказался живуч, как кошка).

Осветить море под бортом сообразили слишком поздно — и ничего и никого там не увидели. Либо тело унесло течение, достаточно сильное в этом месте, либо Айртон был еще жив, продолжал дышать, — и ушел на дно.

Далее импровизированное следствие в лице Гленарвана установило, что матроса, связавшего Айртона, наказывать не за что, свое дело он исполнил добросовестно. Валявшаяся на палубе веревка была не просто сброшена — перерезана в двух местах.

Последним допросили Каннингема. Тот наблюдал за происшествием с другого ракурса и сумел разглядеть важный нюанс: нож Айртона не упал вместе с ним за борт, он отлетел примерно туда (матрос показал, куда). Поискали в указанном месте и действительно нашли нож. Оказался он самодельным, сделанным из полоски стали, но при этом бритвенно-острым. Рукояти как таковой нож не имел: низ клинка был плотно, виток к ветку, обмотан бечевкой. Один из матросов, человек бывалый, сообщил, что такие плоские ножи мастерят каторжники, их очень удобно прятать под стелькой башмака. Не подлежало сомнению, что на яхту Айртон пронес нож тем же или схожим способом. Возможно, матерых тюремных охранников этот трюк не обманул бы, но матросы «Дункана» необходимыми навыками в проведении обысков не обладали.

Вердикт предварительного следствия был таков: бывший боцман Том Айртон погиб в результате собственного неосторожного обращения с холодным оружием. Дело прекратить и сдать в архив, в судовой журнал происшествие не заносить, ибо покойный все равно не числился в судовой роли.

Позже, в узком кругу, постановили: в ближайшем полицейском участке заявить, что при попытке нападения был застрелен известный преступник Бен Джойс. Награду, не предъявив тело, получить не удастся, но пусть хотя бы полиция не тратит время и силы на розыск мертвого злодея.

Мало-помалу матросы и пассажиры «Дункана», взбудораженные ночным происшествием, разошлись с палубы. Дети капитана Гранта задержались на баке, неподалеку от бушприта.

Роберту казалось, что сестра желает ему что-то сказать наедине, но пока не решается. Для своих лет этот молодой человек был достаточно проницательным.

Девушка куталась в чилийское пончо, купленное в Араукании, хотя ночь была теплая — но под накидкой у нее не было ничего, кроме ночного пеньюара, и Мэри не хотела смущать вахтенных.

Наконец она решилась и произнесла:

— Милый Роберт, я должна сообщить тебе что-то очень-очень важное. Ты мой единственный близкий родственник, оставшийся рядом, мы с тобой перенесли множество невзгод и лишений, поддерживая друга, словно…

— Мэри! — перебил Роберт. — Хотела сказать важное, — так скажи, будь любезна, не нагнетай интригу.

— Я… в общем… не знаю, как ты к этому отнесешься…

— Погоди, дай угадаю. Ты беременна от капитана Джона?

— Роберт!!!

Восклицание Мэри услышали даже вахтенные на другом конце судна. Мисс Грант покраснела до корней волос, но в темноте это не было заметно.

— Милый Роберт, тебе рано даже знать такие слова, не то что произносить их вслух!

— С чего бы? Мне тринадцать лет. Почти. В аистов и капусту я перестал верить давно, с тех пор, как приходящая кухарка миссис Кросби затеяла рожать прямо на нашей кухне… Если всё так, не теряй времени, хватай старину Джона за шиворот и волоки к алтарю. А если откажется, я нажалуюсь Гленарвану. Я пойду в суд, и негодяй узнает, что закон защищает несовершеннолетних девушек от похотливых старикашек!

— Роберт!

— Ну что ты заладила: Роберт, Роберт… Я знаю, как меня зовут. Скажи прямо: мне уже придумывать имя племяннику или племяннице?

— Не затрудняйся, братец. Своего ребенка я назову Эдуард. Или Элен, если родится девочка.

— Ага… Значит, я угадал.

— Ничего ты не угадал! Я говорила о ребенке вообще, когда-нибудь… Пока до этого далеко.

— Но вы с ним хотя бы…

— Роберт! Вот замолчи, вот не говори ничего!

— Ну, хоть целовались? — с надеждой предположил Роберт.

— Пока нет… Но Джон признался мне в любви.

— Как же, слышал… Все вокруг слышали. Признался и тут же попытался утопить. Жизнь с таким не подарок, но будем реалистами, сестренка: мы с тобой нищие, как церковные крысы, а старине Джону Гленарван неплохо платит. Когда еще подцепишь жениха при деньгах?

— «Подцепишь»… Роберт, ты выражаешься, как босяк с Ист-Энда!

— У меня было трудное детство, без отца и матери рос! Зато ты выражаешься так уж выражаешься, словно дурочка из старого романа, покрытого плесенью!

— Роберт!

Неизвестно, как далеко зашла бы пикировка детей капитана Гранта, но тут вдруг произошло нечто странное, даже сверхъестественное, прекратившее ее.

Брату и сестре одновременно показалось, будто из лона волн прозвучал чей-то голос, и его глубокий, тоскующий звук проник в самую глубь их сердец.

— Помогите! Помогите! — прозвучало в тиши.

— Мэри, ты слышала? — спросил Роберт. — Этот Айртон оказался живучим парнем.

И, поспешно перегнувшись через фальшборт, оба стали напряженно вглядываться в мглу, но ничего не увидели, — лишь безграничный сумрак расстилался перед ними темной пеленой.

— Роберт, — пролепетала бледная от волнения Мэри, — мне почудилось… Да, почудилось, как и тебе… Мы бредим с тобой, Роберт, милый…

— Не говори за обоих. Мне ничего не чудилось. Я слышал голос.

Тут снова раздался голос, призывавший на помощь, и на этот раз он звучал ближе и показался очень знакомым. У обоих одновременно вырвался тот же крик:

— Отец! Отец!

Это было уже слишком для Мэри. Волнение ее было так сильно, что она без чувств упала на руки брата. Роберт не сумел ее удержать, опустил на палубу.

— Помогите! — крикнул Роберт. — Вахтенные, сюда! Сестре плохо! Отец за бортом! Помогите!

Первым рядом оказался Каннингем, бросился поднимать бесчувственную девушку. Прибежал второй вахтенный матрос, появились разбуженные шумом Джон Манглс, Элен, Гленарван и Паганель.

Капитан первым делом отпихнул Каннингема, торопливо поправил на Мэри сбившееся в сторону пончо, и лишь затем пощупал пульс у девушки.

— Сестра умирает, а отец там! — воскликнул Роберт, указывая на волны.

Никто не мог понять, в чем дело. Леди Элен положила ладонь на лоб Роберта, недоуменно пожала плечами.

— Да, да, — повторял мальчик, — отец мой там! Я слышал его голос, сестра тоже слышала!

В эту минуту Мэри пришла в себя и завела ту же песню:

— Отец! Отец там!

Порыв несчастной девушки был так силен, что, перегнувшись через фальшборт, она хотела броситься в море и плыть на помощь отцу. Но вовремя вспомнила, что не умеет плавать.

— Милорд, леди Элен, говорю вам: отец там! — твердила она. — Уверяю вас, я слышала его голос! Он подымался из волн, словно жалоба, звучал, словно последнее «прости»…

У бедняжки сделались судороги, она рыдала и билась. Пришлось отнести ее в каюту. Леди Элен пошла туда же, чтобы оказать ей помощь.

А Роберт продолжал без конца повторять:

— Отец! Отец мой там! Я в этом уверен, сэр!

Мэри, едва придя в себя, вернулась на палубу, — и соло Роберта превратилось в дуэт.

Наконец Джон Манглс, желая доказать детям капитана Гранта, что они стали жертвами слуховой галлюцинации, приказал доставить на палубу переносной прожектор. Это был очень мощный осветительный прибор: с гальванической батареей, с трехсотсвечовой лампой Гебеля, с зеркальным рефлектором диаметром три с половиной фута.

Луч прожектора разрезал мглу словно острый нож, и там, куда он падал, ночь по воле человека превращалась в день. Паганель громко восхищался этим чудом техники и предрекал лампам накаливания великое будущее.

Прожектор долго светил во все стороны. Но, увы, пытливые взгляды ничего не увидели на зеркале вод: ни капитана Гранта, ни труп Айртона, ни подкрадывающиеся маорийские пироги… Океан был пуст и безгласен.

Кончилось тем, что лампа в прожекторе со звоном разлетелась на куски. Лампы накаливания, это замечательное изобретение человеческого гения, к сожалению, очень недолговечны и работы дольше часа не выдерживают, — так что мечтам Паганеля не суждено было воплотиться в жизнь.

Роберта кое-как увели вниз. Хотя мальчик все равно не желал признать, что стал жертвой галлюцинации. Да, сейчас за бортом отца нет, но он там был. Паганель сообщил, что в походной аптечке у него есть лауданум, и пообещал обеспечить спокойный сон Роберта Гранта до самого утра.

Мэри сказала, что после обморока ей решительно необходимо еще подышать свежим морским воздухом, и осталась на палубе. Разумеется, капитан Джон остался тоже, нельзя было после пережитого оставлять девушку без присмотра. Обоих вахтенных капитан отпустил, сказав, что сам приглядит за судном.

Общение молодых людей было долгим и состояло не только из слов. Однако опустим завесу целомудрия над этой сценой, лишь намекнем, что слова Мэри Грант «Пока нет», сказанные о поцелуях, в ту ночь перестали быть актуальными.

Счастливый Джон мало что замечал вокруг, равно как и Мэри, но одно непонятное происшествие вернуло их в реальность.

Оба услышали вдруг голос. Нет, то был не крик капитана Гранта, доносящийся с водной глади. Звучный мужской голос раздавался здесь, на «Дункане», и доносился откуда-то со стороны мостика. Что самое удивительное, слова звучали на иностранном языке, опознать который Джон не сумел, Мэри тоже. Иностранец на борту яхты был один, Паганель, но язык сейчас звучал не французский.

Крайне заинтригованные, молодые люди начали осторожно пробираться в ту сторону, откуда звучал голос, стараясь при этом держаться в густой тени.

Утром, едва позавтракав, Гленарван собрал совещание, чтобы обсудить дальнейший план действий.

Сам лорд был настроен пессимистично: надо поднимать якорь и плыть в Европу, захватив, разумеется, матросов с Хоген-Айленда. Документ истолкован на все лады, два континента исследованы. Другие материки параллель не пересекает, между тем обрывок слова «контин» ничто иное не может означать.

Они совершили все, что могли. Тяжело это сделать, но надо признать поражение и возвращаться. Никто не упрекнет их за недостаточное усердие в поисках, но судьба оказалась сильнее.

Однако если у кого-то есть другие соображения и новые идеи о том, где искать капитана Гранта, он, Гленарван, будет рад их сейчас выслушать.

Соображения и идеи, кто бы сомневался, нашлись у Жака Паганеля.

— Я бы не спешил, дорогой лорд, покидать новозеландские берега. Потому что Гарри Грант здесь. Больше ему негде быть.

— Новая Зеландия всего лишь остров, — напомнил Гленарван, — в документе речь однозначно идет о континенте.

— Мы дойдем до этого момента, но послушайте сначала, как я пришел к мысли о Новой Зеландии. Когда я совершил свою блистательную, спасительную, даже, не побоюсь этого определения, свою гениальную рассеянность, — словом, в тот момент, когда я дописывал письмо, «Австралийская и Новозеландская газета» лежала на полу таким образом, что в ее заголовке можно было прочитать два слога: «ландия». И вдруг меня осенила мысль, что «ланд» документа является частью слова «Зеландия».

— Что же в таком случае обозначает слово austral? — спросил майор.

— То же, что и раньше: «Южные страны» или «Южные моря». Но давайте отвлечемся от частностей, и я прочту вам новую трактовку документа целиком, а потом отвечу на любые вопросы.

И географ прочитал написанное на извлеченном из кармана листке:

«27 июня 1862 года трехмачтовое судно "Британия", из Глазго, после долгой агонии потерпело крушение в южных морях, у берегов Новой Зеландии. Двум матросам и капитану Гранту удалось добраться до берега. Здесь, терпя постоянно жестокие лишения, они бросили этот документ под …долготы и тридцать седьмым градусом одиннадцатой минутой широты. Окажите им помощь, или они погибнут».

— Континента больше нет, туземцев тоже! — с торжеством объявил Паганель. — Вместо них «постоянные лишения», вот и все.

— Не нравится мне эта «агония», «Патагония» смотрелась убедительнее, — сказал Гленарван. — Говорят про агонию больных, но никак не судов.

— Это слово из французского документа. Капитан писал его на чужом языке, и не стоит требовать от него точного словоупотребления.

— Пожалуй, вы меня убедили, Паганель. В очередной раз. Даже не знаю, как рассказать о новой трактовке Мэри и Роберту… У капитана Гранта не было шансов уцелеть на проклятом острове. Мы сможем ценой больших жертв и усилий отыскать только его обглоданные кости и высушенную голову.

— Ошибаетесь! — вскричал Паганель. — Шанс уцелеть у Гранта был и есть, и он зовется «пакеха-маори»!

— Что вы хотите этим…

Резкий звук, донесшийся снаружи, оборвал речь Гленарвана. То звучал судовой колокол-рында. Это было не обычное звяканье, каким вахтенные «отбивают склянки», — серия быстро следующих друг за другом ударов.

— Тревога! — вскочил на ноги Гленарван. — Нас атакуют дикари!

Лорд Гленарван ошибся. Пироги дикарей к «Дункану» не приближались.

Подплывала одна маленькая лодочка (та самая, что Том Остин хозяйственно прибрал на борт в Новой Гвинее). И сидел в ней один человек. Понятно, кто.

Впрочем, понятно это было не всем. Хотя Роберт и Мэри не сомневались: отец, конечно же отец! Это его они слышали ночью!

Сердце Гленарвана стучало все чаще.

Неужели…

Неужели он все-таки нашел Гранта? Уже отчаявшись, уже готовясь прекратить поиски, — все таки нашел!

Лодка приближалась неимоверно медленно. Человек греб, сидя к яхте спиной.

Потом он бросил весла, поднялся на ноги, повернулся к «Дункану» лицом.

— Это Грант, — уверенно сказал Гленарван.

— Отец!!! — Крик Мэри Грант, казалось, был способен расколоть небесный свод.

Долей мгновения спустя раздался такой же крик Роберта.

Услышав голоса своих детей, Гарри Грант рухнул на колени. Затем тяжело оплыл на дно лодки.

— Он потерял сознание… — растерянно произнес Гленарван.

— Шлюпку на воду! — рявкнул Том Остин, не дожидаясь приказа от лорда.

Вслед за матросами в шлюпку спустился Паганель со своей незаменимой аптечкой и миссис Олбинет, дипломированная медицинская сестра, и их совместные усилия дали положительный результат: Грант пришел в себя и даже по штормтрапу поднялся самостоятельно.

Едва капитан ступил на палубу «Дункана», с двух сторон его стиснули в объятиях две пары рук.

Дети капитана Гранта наконец-то встретились с отцом.

Изможденный, поседевший, обросший и облаченный в лохмотья человек сидел за столом в кают-компании и это казалось чудом: Гарри Грант потихоньку превратился для всех в нечто бесплотное и абстрактное, в мираж, маячащий у горизонта в пустыне — к нему можно стремиться, но нельзя достигнуть. И вот Грант здесь, живой и настоящий.

Похоже, дети капитана Гранта тоже подсознательно опасались, что их отец может вдруг исчезнуть, развеяться как призрак, — дети сидели с двух сторон от отца, держали его за руки. Лица Роберта и Мэри были мокры от слез, они не замечали этого.

Многие в тот день плакали и не стыдились того. Даже майор Мак-Наббс, старый битый волк с железной хваткой и каменным сердцем, украдкой смахнул слезу.

Гленарван видел, что Грант очень плох, едва держится на ногах и в любой момент может вновь потерять сознание. И понимал, что надо немедленно передать страдальца на попечение Паганеля и миссис Олбинет. Что за долгий путь в Европу капитан успеет рассказать обо всех своих захватывающих приключениях.

Он понимал всё. Но не удержался и задал единственный вопрос:

— Капитан, скажите нам, что же вы написали в своем загадочном документе? Вы помните текст?

— Я знаю его наизусть. — Голос у Гранта был слабым, подрагивающим. — В нем была моя единственная надежда на спасение. Вот что там было написано:

«Двадцать седьмого июня тысяча восемьсот шестьдесят второго года трехмачтовое судно "Британия", из Глазго, отплыв из Патагонии, потерпело крушение в Южных морях, у берегов Новой Зеландии. Двум матросам и капитану Гранту удалось добраться до берега. Здесь, терпя постоянно жестокие лишения, они бросили этот документ под сто семьдесят пятым градусом и восьмой минутой долготы и тридцать седьмым градусом одиннадцатой минутой широты. Окажите им помощь, или они погибнут».

Листок с последней версией Паганеля так и остался лежать на столе, когда все бросились на палубу. Гленарван взял его в руки, начал сравнивать с тем, что произносил капитан. Когда Грант закончил, лорд поднялся на ноги, торжественным тоном обратился к Паганелю:

— Господин Паганель!

— Слушаю вас внимательно! — Географ тоже оказался на ногах.

— Мы часто бывали несправедливы к вам, мой друг, и смеялись над вашими промахами. Но теперь я должен признать, что вы сделали невозможное. Вы целиком и полностью восстановили этот документ из ничего, из нечитаемых обрывков. Весь, за исключением одного слова, но эта Патагония только сбивала с толку. Вы гений, Паганель!

Географ смущенно потупился, но видно было, как ему приятно.

— И знайте еще, Паганель, — продолжил лорд, — что дом Гленарвана теперь ваш дом, и всем, что у меня есть, я при нужде поделюсь с вами, и какая бы с вами ни случилась беда, я всегда приду на помощь.

Он шагнул к географу, крепко его обнял, прижал к сердцу и облобызал в обе щеки.

Майор растроганно подумал, что благороднее его кузена нет, наверное, людей на свете. Как жаль, что не существуют меняльные лавки, где можно было бы обменять толику этого душевного качества на ум по весу.

Как известно, мистер Олбинет взбунтовался накануне вечером. Самым категорическим образом заявил, что все последние дни он спал то на жестких камнях, то на холодном песке, и ему решительно необходимо оказаться, причем немедленно, на мягком и достойном белого человека ложе. И не покидать его часов восемь, а лучше десять.

Если же эта возможность не будет ему, мистеру Олбинету, немедленно предоставлена, то он отправится, тоже немедленно, к лорду Гленарвану, и…

— Успокойся, дорогой, успокойся, — заговорила, не дослушав, Лавиния. — Ложись и отдыхай, натерпелся, бедненький. Я все устрою, спать на полу тебе больше не придется.

Последствия этого бунта проявлялись весь следующий день.

Началось все ранним утром, еще до завтрака. Мэри Грант выбрала момент, когда Лавиния находилась одна, и без обиняков обратилась к ней:

— Я знаю все.

— Серьезно? Как звали мать Петрарки? Чему равен квадратный корень из тридцати трех? Куда мистер Олбинет засунул мои шпильки для волос?

— Я знаю, как вас на самом деле зовут. И я догадываюсь, зачем вы на «Дункане».

— Так… Когда-то это должно было случиться. Давайте знакомиться заново, мисс Мэри. Меня зовут Лавиния Грант, и мы не случайные однофамилицы. Но я очень прошу: сохраните ваши знания в тайне хотя бы до полудня. Обещаю, что в полдень все тайное станет явным, но я хочу сама порадовать лорда Гленарвана.

Гленарван, стоявший на миделе рядом с Джоном Манглсом, обернулся на звук шагов и изумился.

Капитан Гарри Грант выглядел теперь совсем иначе: чисто вымыт, борода и волосы подстрижены, облачен в новенький, ненадеванный, с сияющими на солнце шевронами мундир капитана торгового флота, приготовленный для отца стараниями Мэри. Но изумил лорда не новый облик Гранта, — а то, как миссис Олбинет держит его под руку и плотно прижимается к обтянутому хрусткой тканью плечу капитана.

— Лорд Гленарван, капитан Джон, — церемонно произнес Грант, и даже голос его стал другим, глубоким и звучным, — мы с Лавинией должны вам кое-что рассказать.

Все пассажиры «Дункана» собрались в кают-компании, Гленарван решил, что надлежит отметить полное воссоединение семьи Грантов. Джон Манглс оставался пока на мостике, но тоже должен был вскоре присоединиться к остальным, — ждал, когда его подменит помощник Остин.

Тот пришел, но Джон не спешил покинуть мостик… мялся, потом все-таки спросил:

— Том, минувшей ночью… только не подумайте, что я подслушивал, мне просто не спалось после этой истории с криками в ночи… и, в общем… м-м-м… Том, вы действительно читали миссис Олби… тьфу, миссис Грант, конечно же… Вы действительно читали ей стихи на каком-то незнакомом мне языке?

Том Остин помолчал. И ответил чистую правду:

— Да, сэр. Я знаю наизусть всю «Лузиаду» Луиша де Комоэнса. Когда-то, давным-давно, еще в бытность свою мичманом королевского флота, я заключил пари с товарищами, что выучу ее. Мы стояли тогда в Порту, и ставкой стал бочонок самого дорогого местного вина.

— Понятно, — сказал Джон, хотя на самом деле ничего не понял и спрашивал совсем не о том.

— Вино давно выпито — и победителем, и проигравшими — я даже название его позабыл. А поэма застряла в памяти навсегда… Впрочем, я заболтался. Ступайте, сэр, вас там ждут.

Джон Манглс пошагал в кают-компанию, размышляя, что неплохо бы и ему выучить какое-нибудь стихотворение на звучном иностранном языке и при случае прочитать его Мэри.

А потом они забрали матросов с Хоген-Айленда и поплыли домой.

Они плыли и не знали, что ждет их за горизонтом. Нет, не за тем, где сходятся воедино море и небеса…

Они не знали, что в 1874 году суб-лейтенант Роберт Грант погибнет в очередной англо-ашантийской войне, погибнет, самочинно отправившись в разведку, которую с равным успехом можно было назвать и безумно храброй, и безумно глупой.

Они не знали, что Паганель никогда не увидит любимую Францию, что до падения Империи он будет жить в чужой стране в добровольной эмиграции, а после в вынужденной.

Они не знали, что в 1880 году леди Элен Гленарван разведется с мужем, но до того двенадцать лет проживет отдельно от него.

Они даже не знали, что напишет о возвращении капитана Гарри Гранта еженедельник «Фолкерк Геральд».

Ничего этого они не знали.

Они просто плыли домой.

(заметка в еженедельнике «Фолкерк Геральд», 16 мая 1865 года)

Неделю назад, 10 мая, обычно тихий и сонный Думбартон был переполнен людьми, приехавшими, без преувеличения, из всех графств Шотландии.

Родина встречала бесстрашного лорда Эдуарда Гленарвана, вернувшегося из полной невзгод и опасностей экспедиции, совершенной по самым диким и опасным местам с благородной целью: отыскать и спасти другого нашего национального героя, капитана Гарри Гранта, пропавшего без вести почти три года назад.

Мы не будем перечислять здесь все трудности, выпавшие на долю лорда Гленарвана и его отважных спутников, все препятствия, что они преодолели со свойственным шотландцам мужеством, — об этом расскажет большая статья в следующем номере, мы остановимся лишь на итогах экспедиции, на том, чем завершилось это беспримерное предприятие.

Все, очевидно, помнят, сколько скепсиса и сомнений вызывал успех поисков, основанных лишь на весьма произвольном истолковании документа, почти полностью уничтоженного морской водой.

Все скептики оказались посрамлены! Лорд Гленарван отыскал Гарри Гранта!

Капитан, потерпев крушение у берега Новой Зеландии, почти три года томился там в плену у свирепых дикарей-людоедов. Одинокий европеец среди орд каннибалов, потерявший обоих своих матросов, спасшихся с ним при крушении, Гарри Грант, лишь проявив огромное мужество и несгибаемую стойкость, сумел сберечь себе жизнь и даже заслужить уважение своих кровожадных пленителей. Но помощи ему ждать было неоткуда — и тут пришел Гленарван! Поистине, сама судьба предначертала встречу этих двух великих людей, чтобы один из них спас другого!

Увы, к глубочайшей нашей скорби, и к скорби всей Шотландии, помощь запоздала.

Здоровье капитана Гранта необратимо было подорвано тяготами и лишениями плена, голодом и болезнью. Герой скончался на пути в Европу, в море, неподалеку от Канарских островов, когда родные берега, можно сказать, были почти видны на горизонте.

Доблестный сын Шотландии вернулся на родину в гробу, покрытом шотландским флагом, под залпы траурного салюта.

Сейчас, когда отдаются в набор эти строки, гроб с телом бесстрашного Гранта выставлен для прощания в соборе Св. Екатерины его родного города Данди, и не иссякает поток шотландцев, отдающих последние почести своему великому соотечественнику.

О похоронах капитана Гранта, которые, без сомнения, станут событием национального масштаба, будет сообщено дополнительно.

Этим двоим не раз доводилось вести долгие беседы за столом, на котором стояла бутылка доброго шотландского виски или старого французского коньяка. Но одним нынешняя беседа, или нынешнее застолье кардинально отличалось от всех прочих, было небывалым и удивительным: один из собеседников (или собутыльников) был до пояса обнажен, и звали его Жак-Элиасен-Франсуа-Мари Паганель.

— Теперь ты понимаешь, Алан, почему мне закрыт путь и к алтарю, и к брачному ложу? Ну какая же нормальная женщина согласится вот на всё на это…

— Жак, я понял, что ты старый дурак и нисколько не разбираешься в женщинах. Ты знаешь, что твой друг Кета Хинга в бытность свою студентом Кембриджа приобрел репутацию самого завзятого сердцееда? Причем без особых усилий со своей стороны? Да, да, на него работали его татуировки. Дамы (и порой весьма благородные дамы) смотрели на его разукрашенное лицо, и очень интересовались: а что же у него нарисовано ниже? И он очень придирчиво выбирал, какой из них показать свою картинную галерею. Вот так это работает, Жак.

Паганель не торопился одеться. Опустил взгляд, разглядывал свое разукрашенное тело с неким сомнением, даже с интересом.

Мак-Наббс понял, что сумел поколебать твердолобое упрямство друга. Однако пора переходить к главному.

— На самом деле, Жак, я увидел и понял гораздо больше, чем ты хотел мне показать и объяснить. Для меня, собственно, осталась лишь одна неясность в этой истории. Вот какая: на чем он тебя сломал?

— Кто? Ты о чем, Алан?

— Кета Хинга, кто же еще… Или тебя вербовал кто-то из его приближенных?

— Алан, ты бредишь…

— А ты, Жак, играешь с огнем. Что бы мне ни говорила Арабелла, я прекрасно понимаю, что ты бегаешь по Шотландии загнанным зайцем не от нее. И уж тем более не из-за нее не кажешь носа на родину. Ты меняешь гостиницы каждые три дня и не живешь в одном городе дольше двух недель. Это хорошо, это просто замечательно для кабинетного географа. Но ведь я тебя нашел. Найдут и другие. Жак, пойми: ты милый, замечательный, добрый, прекрасный человек. Ты не знаешь, как режут глотки. И не сможешь спастись от тех, кто режет. Тебе протягивают руку помощи, так не плюй в нее. Я протягиваю.

— У меня почти закончились деньги, — пожаловался географ. — Скоро я не смогу прятаться.

— Нет нерешаемых проблем, есть нерешительные люди. И все же скажи, на чем он тебя сломал?

Паганель долго молчал, потом глухо произнес:

— На женщине.

— Стоп! Ни слова больше! Попробую угадать, как все происходило. Она была совсем молоденькой, девчонка лет пятнадцати. Она ходила за тобой хвостиком и смотрела влюбленными глазами, но ты ни о чем таком не думал, пока не проснулся однажды ночью и не обнаружил ее рядом. И произошло то, что произошло. А потом оказалось, что это дочь вождя. И тебе объяснили, что случается с теми, кто спит с дочерью вождя без согласия папы. Программа была длинная и занимательная, и начиналась, я полагаю, с кастрации, но далеко не исчерпывалась ею… Я прав?

— У вас есть там шпион, в деревне Кета Хинги, — неприязненно констатировал географ.

— Нет там никакого шпиона. Просто ребята работают по шаблону. Это, между прочим, признак профессионализма. Только дилетанты выдумывают все каждый раз заново. У профи есть отработанные алгоритмы на все случаи. Кстати, это была не дочь вождя, тебе подсунули девчонку-рабыню.

Майор помолчал, продолжил иным тоном, задумчивым:

— Но до чего же стремительно учатся эти татуированные парни… За свою службу каких я только шпионов не разоблачал, из самых разных стран, один был даже из Сиама. Но если бы кто мне рассказал лет пятнадцать назад, что, выйдя в отставку, я буду пить виски с татуированным шпионом татуированных дикарей… Я смеялся бы долго и весело.

— Я не шпион!

— Да не шпион, не шпион… успокойся. Любой суд тебя оправдает, раз уж делаешь всё, чтобы уклониться от этой миссии. Главное, чтобы ты не стал мертвым не-шпионом.

— Что мне делать? Где мне жить? На что мне жить?

— Не в Париже, конечно же, и не в Лондоне, там тебя быстро достанут. Да и это метание по Шотландии добром не закончится. Поживешь в Хайленде, в уединенном поместье. Книгу на основе путевых заметок завершишь.

— У меня, к сожалению, нет поместья в Хайленде.

— Оно есть у твоей супруги. В смысле, у будущей супруги, у мисс Арабеллы Огилви. Заметь, что ты сейчас, после измены вождю, стал кровником всех Нга Пухи. И защита клана Огилви тебе совсем не повредит. Мы здесь, в Шотландии, тоже знаем толк в кровной мести, и своих в обиду не даём. А я подключу к этому делу Хоум-офис и военную контрразведку. Маори, конечно, ребята удивительно хваткие. Но в Британии была разведка и контрразведка, когда они еще не слезли с пальм. Или уже слезли, но не успели отломать хвосты. Мы больше позабыли, чем им еще предстоит узнать.

— А моя карьера в Парижском географическом обществе? Мне ведь накидают черных шаров на ближайших выборах Секретариата! А они состоятся всего через два года…

— И очень хорошо, что накидают. Интерес к тебе из-за океана сразу упадет. Ведь их наверняка интересует тот огромный поток информации, что через тебя проходит и касается всех регионов мира, в том числе тихоокеанского?

Паганель кивнул.

— До тех пор будешь исполнять обязанности заочно, по переписке.

«А твой старый добрый друг, а теперь и родственник Алан будет иногда заглядывать в эту переписку краем глаза», — не стал добавлять Мак-Наббс, и продолжил искушать:

— А когда у супруги есть более миллиона в ценных бумагах, денег хватит на собственные, без участия Общества, экспедиции. Разве плохо?

Географ понял, что от свадьбы не отвертится. Да он и сам был не прочь, если честно… Он встал, подошел к настенному зеркалу, так и этак рассматривал свой изукрашенный торс. Вроде даже и ничего… симпатично…

Майор тем временем налил еще по порции виски.

— Выше голову, старина! В Шотландии тоже есть географическое общество!

— Я его член-корреспондент, — откликнулся Паганель от зеркала.

— Может быть, дослужишься до президента. Давай же выпьем, чтобы так и стало!

Мак-Наббс немного не угадал. Президентом Шотландского королевского географического общества много лет спустя стал его тезка Алан, внук Паганеля.

Три месяца спустя в Глазго, в старинном соборе Сен-Мунго, состоялась «тройная свадьба».

Сразу три пары стояли у алтаря, и преподобный Мортон с большим удовольствием обвенчал их.

Жак-Элиасен-Франсуа-Мари Паганель, секретарь Парижского географического общества, сочетался браком с мисс Арабеллой Огилви оф Поури, наследницей древнего шотландского рода. Женой капитана Джона Манглса стала мисс Мэри Грант, дочь национального героя Шотландии капитана Гарри Гранта. А рядом с ее мачехой миссис Лавинией Грант, вдовой упомянутого героя, у алтаря стоял сэр Томас Остин, коммандер, кавалер VC и CSI.

Шафером Паганеля, конечно же, был его верный друг Алан Мак-Наббс, и географ намекнул, что не прочь оказать ответную дружескую услугу. Майор лишь вздохнул, его избранница не была свободна.

По странному совпадению за четыре дня до того на другом конце света, у антиподов, состоялась еще одна брачная церемония: Ити-Иха-Атаахуа, умница, красавица и дочь вождя, избрала в супруги (именно так) человека по имени Тангата-те-Моана. А чтобы понять, чем эта пара интересна и важна для нашей истории, надо вернуться назад, в март 1865 года.

Он проснулся от холода.

Одежда за ночь не просохла, Айртона бил озноб. Он поднялся на ноги, пошагал по песку, не зная, куда идет и зачем, просто хотел согреться ходьбой.

В левом ухе до сих пор гудело, и слышал им Айртон хуже, чем правым. Майор играл наверняка, и страховался на тот случай, если у ночной сцены окажется незапланированный свидетель: пуля скользнула в дюйме от виска, Айртон частично оглох, но кто угодно поклялся бы с рукой на Библии, что выстрелил ему Мак-Наббс прямо в голову.

Он шел и думал, что все повторяется, что так же он шагал по пустошам Северной Австралии, не зная толком, куда идет и зачем. Но все дороги куда-то ведут…

Потом он увидел людей. Они вышли из леса и стояли у него на пути. Восемь человек. Полуобнаженные татуированные тела, татуированные лица. И оружие, много оружия: ружья, копья, палицы. Дикари. Людоеды.

Он не пытался убежать или спрятаться, шел как шел. Прямо к ним. Не дойдя пять или шесть шагов, остановился.

Впереди стоял, очевидно, вождь. Роскошный плащ из птичьих перьев, изощренная сложная татуировка. Остальные были и одеты, и татуированы попроще, зато вооружены до зубов. У вождя была лишь дубинка с навершием из какого-то полупрозрачного камня — возможно, местный скипетр или иной знак власти. А еще Айртон приметил украшение, свисавшее на шнурке, пригляделся: точно, монокль. О судьбе прежнего владельца монокля думать не хотелось.

Первым нарушил молчание вождь:

— Я Кета Хинги, и ты идешь по моей земле. Ты англичанин?

По-английски вождь говорил безупречно, с легким, как показалось Айртону, девонширским акцентом.

— Я шотландец, — сказал он торопливо, — это…

— Я знаю, где это и что это, — перебил Кета Хинги. — Бывал в Глазго, Эдинбурге, Абердине, по горной Шотландии путешествовал. Красивые места, почти как у нас. Откуда ты взялся на моей земле, шотландец? Куда идешь и зачем?

— Я вышел из моря, — ответил Айртон лишь на первый вопрос; он сам не знал, куда и зачем идет.

— Как любопытно… Я только что отправил в море человека, и тут же оно послало мне тебя. Вот и призадумаешься: то ли были правы древние, и natura abhorret vacuum, то ли ты ответный дар Тангароа, владыки морских глубин. Как сам считаешь, человек из моря?

Айртон пожал плечами. Он не имел мнения по этому поводу, лишь надеялся, что дары Тангароа тут не принято убивать и съедать.

— Но ты не ответил, человек из моря, куда идешь и зачем. Когда я спрашиваю, надо отвечать.

К этому моменту Айртон успел придумать ответ.

— Я хочу стать пакеха-маори.

— Вот как… А что ты знаешь и умеешь, человек из моря?

Вождь сделал пару шагов вперед, вставил в глаз монокль, разглядывал через него Айртона. На татуированном лице стекляшка смотрелась странно и чужеродно.

— Я знаю морское дело. И военное. Могу работать плотником. Умею искать золото в земле.

Подумал и добавил:

— Если оно там есть.

— Неплохо, человек из моря. Ты мне интересен.

Айртону надоело это обращение, и он сказал:

— А зовут меня…

Он замялся, быстро решая: Томом Айртоном или Беном Джойсом назваться?

Вождь выставил ладонь вперед.

— Нет! Для новой жизни нужно новое имя, и зовут тебя Тангата-те-Моана, что означает «человек из моря» на языке, который ты выучишь. Пойдем, Тангата-те-Моана, день только начался и у нас много дел.

И бывший Том Айртон, бывший Бен Джойс, а ныне Тангата-те-Моана пошагал по песку к новой жизни.

22.10-04.12.2021

37-я параллель