Дороги без следов

Ражников кивнул головой Кривохижу, чтоб садился, по­глядел на часы.

- Занесло немного лейтенанта в сторону, как заносит летчика боковой ветер на посадке, но ничего. Спасибо, лей­тенант Кривохиж. Все мы так должны знать свой родной край. А теперь - перерыв.

Вышли из землянки на солнце, на ветер. Кривохиж со­шел с тропинки к мокрой елке. Как раз садились два само­лета. Это прилетели Васильев и Гетманский. Зарулили на стоянки и пошли на КП.

Скоро на дороге от КП показался техник Сабуров. Раз­махивая руками, он еще издали крикнул:

- Васильев сбил "пешку"!

"Пешкой" летчики-истребители называли двухмоторный и двухкилевой бомбардировщик "Петляков-2", по силуэту очень похожий на немецкого истребителя "Ме-110". В сорок первом году их часто путали в воздухе. Но теперь-то, слава богу, сорок четвертый! И Васильев не новичок в воздушных боях...

Пораженные новостью, летчики сразу как-то не поинте­ресовались, как это случилось, а когда опомнились, то Сабу­рова и след простыл.

Командир звена Степанов сразу же пошел на КП. Ва­сильев - его подчиненный. Помявшись немного, подался туда и Кривохиж. Переступил порог и за столом оператив­ного дежурного увидел Пищикова, Мохарта и Степанова. За ними стояли Михолап и Синявский.

- Подробнее доложите в дивизию. - Пищиков повер­нулся к Михолапу, который держал журнал боевых донесе­ний. - И аккуратно все запишите.

Михолап направился в телеграфную.

- А это что за гость? - глянув в окно, сказал Синяв­ский.

На взлетной полосе приткнулся "По-2" с грязным ма­скировочным камуфляжем на крыльях, повернулся и зарулил прямо на КП,

- Кто-то из армии, должно быть. Остановите мудре­ца, - приказал Пищиков оперативному.- А то, чего добро­го, скапотирует.

Выскочив на двор, оперативный дежурный скрестил под­нятые руки над головой и угрожающе потряс ими. Шустрый "По-2" сразу остановился. Из задней кабины самолета вы­скочил и увяз по колено в снегу невысокий пожилой офицер. Был он в светло-зеленой канадской летной куртке, которую еще мало кто из летчиков носил в полках. Расстегивая чер­ный, еще довоенных времен, летнабовский шлем, вошел на КП, сунул Пищикову согнутую лодочкой руку, снял шлем, положил его на стол.

- Подполковник Пузанов, - выдохнул наконец. - От командарма.

По работе Пищиков ни разу не сталкивался с Пузановым. Знал только: есть такой человек где-то в оперативном отделе штаба армии...

Посланец командарма пригладил редкие рыжеватые во­лосы, потянул замок молнии на груди куртки. Оглядев с некоторым пренебрежением Михолапа и Синявского, сел на табурет против Пищикова, облокотился на стол, уставился на командира полка прозрачными, как подсиненная вода, глазами.

- Ну, рассказывайте!

- А что рассказывать? Все ясно... - Степанов встал из-за стола и отошел к стене.

- Нет, не все ясно! Не ясно, как вы научились сбивать свои самолеты. - Только теперь Пищиков увидел, что лицо Пузанова усыпано золотистыми веснушками, его рыжие ресницы вздрагивали. - Сбили разведывательный самолет. Прославились, можно сказать, на все воздушные силы! Где эта умельцы, покажите! - Пузанов с презрением глянул на Мохарта, потом на Степанова.

- Позовите Васильева и Гетманского, - приказал Пи­щиков.

Сам встал, прошелся по КП, точно ничего особенного и не случилось, остановился возле окна.

Пришли летчики. Васильев представился командиру полка.

- Расскажите, как летали сегодня на боевое задание, - сказал Пищиков и сел за стол.

Пузанов с побагровевшим лицом повернулся к летчикам.

Васильев сдержанно докладывал:

- На плацдарм вышли с запада. Покружили над озе­ром, над лесом, пересекли шоссе. В воздухе было спокойно. Взяли от шоссе на север километров на тридцать. За лесом горела деревня, на снегу различались взрывы снарядов - шел бой. Вот она, эта деревня. На карте есть...

Дальше на север не пошли и перелетели линию фронта. Над своей тер­риторией встретили "пешку". Та приняла их за "фоккеров" и повернула назад. Они покачали плоскостями, и "пешка" пошла параллельным курсом. В это время наводчик вызвал их и приказал...

- Какой наводчик? - спросил Синявский.

- С южного края плацдарма. Голос у него неразборчи­вый какой-то. Балабонит, как индюк... Наводчик приказал перехватить самолет. Я догнал "пешку", покружился выше ее и лег на свой курс. Наводчик нас завернул опять. Мы второй раз прошли над "пешкой", помахали ей и подались домой. Наводчик стал угрожать, приказал вернуться и сбить подозрительный самолет. Я запросил пароль...

- Какой сегодня пароль? - спросил Синявский.

- Двадцать три.

Пищиков утвердительно кивнул головой:

- Все верно!

- Я подошел к "пешке" и дал очередь по правой плос­кости. Самолет загорелся. Из него выскочили на парашютах три человека. Вот тут это было.- Васильев на карте показал лесок примерно в четырех километрах от линии фронта и на шаг отступил в сторону.- У меня все.

На КП установилась тишина.

- Теперь, кажется, все ясно. - Пищиков с укором гля­нул на Пузанова. - По команде ваших наводчиков сбиваем свои самолеты... Так и доложите командарму.

- Просили же генерала Дичковского доложить команду­ющему об этом наводчике, - загудел Мохарт.- Помните? Так нет, не заменили! А теперь шишки на нашу голову...

- Шишки? - вскочил Пузанов с табурета. - Вы раз­бираете преступление, совершенное вашими летчиками, или обсуждаете работу армейских наводчиков?

Лицо Пузанова перекосилось. Он подскочил к Васильеву, размахивая кулаком перед его носом. Заорал сорвавшимся голосом:

- Вы летчик или баба? Нашел кому сказки рассказы­вать!..

- Я не сказки рассказывал. И не вам. Я докладывал ко­мандиру полка, - не моргнув глазом, ответил Васильев.

- A-а! Лопухи несчастные, а не истребители! Не може­те отличить свой самолет от вражеского. Мы вас научим! Трибунал... Мы вас научим, как надо воевать, вашу... - У Пузанова сорвалось непристойное словцо.

Пищиков встал из-за стола.

- Подполковник Пузанов, кто здесь командир полка - я или вы?

Но Пузанов и глазом не моргнул. От Васильева перешел к Гетманскому. И ему тоже погрозил кулаком.

- Трибунал! Трибунал!

- Еще раз спрашиваю: кто здесь командир полка - вы или я? - нахмурился Пищиков и вдруг заметил, что стар­ший лейтенант Степанов, ступая по-кошачьи мягко, подхо­дит к подполковнику Пузанову. "Что это еще надумал?" Пи­щиков резко махнул Степанову - и как раз успел вовремя. Степанов будто споткнулся, опустил правую руку и, круто повернувшись, шагнул к окну. О ребро подоконника потер ладонь правой руки.

Пузанов оглянулся, но ничего не понял.

- Здесь я командир полка, - негромко, однако твердо сказал Пищиков. - И я не позволю чернить моих боевых летчиков. Марш отсюда! - и показал на дверь.

- Вы что? Да вы...

- М-марш отсюда! - повторил Пищиков.

Пузанов схватил со стола шлем и, выскочив из КП, со всех ног пустился к своему самолету.

13

Капитан Мохарт пробежал взглядом по капонирам и воз­ле стоянок управления полка увидел Пищикова. Командир полка некоторое время смотрел куда-то в конец аэродрома, потом размашистым шагом подался мимо штабной землянки на взлетную полосу.

"Куда это он?" - подумал капитан и стал поправлять подвязкй на голенищах унтов.

В этот момент до него донеслось сухое стрекотанье мо­тора. Выпрямившись, увидел над КП "лимузин" командира дивизии. Над самой трубой командного пункта он черканул крылом и приземлился на краю взлетной полосы. Отрулил в сторону. Вскоре на плоскости самолета показался генерал Дичковский. Постоял, глядя на стоянки, соскочил на землю.

"Первым делом попадет Пищикову. Потом всыпет мне, как командиру эскадрильи, а остаток гнева выльет на Ва­сильева. В армии всегда так. Наказывают сверху вниз. Прав­да, все еще зависит от того, кто наказывает",- Мохарт стоял и думал, идти ему или не идти на КП. Решил не идти. Все равно скоро позовут к "лимузину", как говорят в таких случаях, на коврик. Приготовился ко всему, ведь "пешку"-то сбил его летчик!

Прошелся тропинкой до границы второй эскадрильи, вернулся и из-за хвоста самолета увидел, что к Дичковскому и Пищикову быстро побежал Синявский. Выслушав Пи­щикова, козырнул и, не торопясь, двинулся на командный пункт.

Дичковский и Пищиков сели в "лимузин" и сразу по­летели.

Мохарт не знал, что делать. Подошел к взлетной полосе, постоял, глядя в конец аэродрома.

На душе вдруг стало тревожно. Куда Дичковский по­вез командира полка? В дивизию? Нет! Из дивизии он мог бы обо всем договориться по телеграфу, не вылетая сюда. Значит, не то! Да и факт-то какой! Прогнал из полка пред­ставителя армии!

Разволновавшись, сошел с тропинки и по пояс прова­лился в замаскированный снегом окоп. Кое-как выбрался опять на тропинку и, оглянувшись, ни на стоянках, ни возле землянок, ни на взлетной полосе никого не увидел. Никто не осматривал самолетов, не прогревал моторов. Аэродром точно вымер.

"Если только Пищикова вызвали в армию, то могут снять с должности, отдать под суд,- со страхом подумал Мо­харт.- А кто же будет командовать полком?"

Об этом, признаться, он никогда не думал. Действи­тельно, кто же будет командовать полком, если, например, снимут Пищикова? Синявский? Ражников? Сверчков? Кто из них лучше?

Был командиром полка Пищиков, и все они считались у него отличными летчиками, хорошими командирами. Часто подсказывали ему, командиру полка, как лучше провести тот или иной маневр. Например, разработали операцию блоки­ровки и штурма аэродрома в Гаевке. Пищиков внимательно выслушал их предложения. Потом от своего имени приказал всем командирам эскадрилий делать именно так, как они советовали.

Справедливости ради надо сказать, что он, Мохарт, по­лучив задачу для эскадрильи, всегда решал ее, как надо. И шире никогда не смотрел. Другое дело, что не было нужды залезать в чужие обязанности, да и не любил он выскаки­вать, как тот Пилип из конопли, чтобы покрасоваться, по­хвалиться перед остальными. Такой уж у него характер, а может, это оттого, что не кончал он авиационной школы? Пришел ведь прямо из аэроклуба. Смелости и отваги, ка­жется, хватило бы на троих истребителей, а тактикой овла­девал уже в полете, в бою. Не стыдился прямо на стоянке изучать то, что командиры звеньев зазубрили еще на школь­ной скамье. Советовался со Сверчковым, Жуком, с майором Синявским, с капитаном. Ражниковым. Все они воспитан­ники Качинской авиационной школы. Среди них особенно выделялся Сверчков. Москвич, сын профессора-медика. В авиационную школу пришел из спецшколы, а это все-таки не Бобруйский деревообрабатывающий комбинат, на кото­ром Мохарт работал грузчиком, имея за плечами всего пять классов. Настойчивость и трудолюбие помогли ему окончить аэроклуб и сесть на истребитель.

Где Сверчкову достаточно одного жеста, чтобы он по­нял, как надо действовать, там Мохарту надо показывать на макетах, словом, разжевывать. Но уж если он запоминал, то запоминал, как говорили в полку, железно.

Пищиков уважал Мохарта, часто оставлял за себя, когда отлучался куда-нибудь. И Мохарт справлялся с обязанностя­ми. Многие решения в масштабе полка принимал сам, и все было хорошо.

"Мне еще учиться да учиться у Пищикова",- подумал он.

Теперь, известно, если снимут Пищикова, то приедет вместо него человек из дивизии, может быть, пришлют из армии, из центра, и ему придется знакомиться с людьми, с воздушной обстановкой, а война тем временем ждать не будет. Командуй, веди группы и эскадрильи в бой. Именно веди! Прошло время, когда людей бросали в бой. Теперь надо грамотно водить, чтобы успешно побеждать коварного и все еще сильного противника. Как-то поведет себя новый командир полка? Будет ли новый командир ему учителем?

"Не будет Пищикова, не надо нам и варягов,- думал Мохарт.- У себя найдем. Сверчков, например... Молодой? Это же хорошее качество, а не недостаток. Авиация не пе­хота!"

Немного успокоившись, пошел на КП.

- Что слышно? - спросил у оперативного.

- Ждем, товарищ капитан.

Мохарт заглянул в телеграфную, потом отправился в класс. Над шахматной доской склонились майор Синявский и капитан Жук. Сверчков рассматривал карту на стене.

- Куда полетел командир?

- Куда полетел... - пожал плечами Синявский. - Не доложил. Только приказал мне до его возвращения командо­вать полком.

Что Пищиков оставил за себя Синявского, раньше не задело бы Мохарта. А теперь... Выходит, командир полка обиделся на него, перестал доверять.

Синявский оторвал взгляд от шахматной доски.

- Надо думать, дальше армии не полетит.

Мохарт сел за стол и, сложив руки на коленях, стал сле­дить за игрой. Шла она вяло. Синявский подолгу думал, был чересчур осторожным. Наконец, потер лоб, крякнул:

- Эх, командиры!

Капитан Сверчков сразу оглянулся.

- Как прикажете это понимать?

- Если генерала Снегирева в этот момент не окажется в штабе армии, ну, допустим, махнет куда-нибудь в части, то мы потеряем командира полка. А если бы вдобавок был у нас Потышин, он тоже не преминул бы себя показать.

- Такими, как Пищиков, не бросаются,- возразил Сверчков.

- Понимаете, там... Ну, не возьмут они "пешку" на себя. Постараются у нас найти козла отпущения.

- Братцы,- черные, навыкате, глаза капитана Сверчко­ва заблестели в хитроватой усмешке.- Все это так. Но туда же полетели Дичковский и Пищиков. И у нас нет оснований настраиваться на минорный лад. А вот если бы был Поты­шин, то, известно, потягали бы летчиков.

Жук заворочался, явно желая, чтобы товарищи обратили на него внимание, но тщетно. Никто и не посмотрел в его сторону.

- Если к обеду Пищиков не вернется, то одному из вас придется командовать полком, - Синявский поглядел на Мо­харта.- Скорее всего тебе.

Мохарт кивнул на Сверчкова.

- Ему. Молодой. Подает надежды.

Сверчков принял это за шутку. Однако почему все Мо­харт да Мохарт? И говорит это Синявский, с которым он, Сверчков, съел не один пуд соли. Что же тогда скажут в штабе дивизии? И почему первым обязательно идет Мохарт, а потом уже Сверчков? Только потому, что Мохарт Герой?

Глаза Сверчкова добродушно засветились.

"Пусть уж лучше будет Мохарт, чем кто-то чужой, по­думал он. - Уж кого-кого, а его-то мы насквозь знаем".

Встал, прошелся из угла в угол и снова сел.

- Братцы,- сказал он. - Как же так? Майор Синявский ищет среди нас заместителя... А не рановато ли?

- Может быть, и рановато, - согласился Синявский.

Из-за стола вскочил капитан Жук и так рванул "молнию" на груди, что по классу только треск пошел.

- Мы реалисты. Мы должны быть готовы ко всему. Майор Синявский правильно сказал,- он глянул на зампо­лита.- Не где-нибудь сказал, а здесь... И нечего на него...

Сверчков покачал головой:

- Яша, ты напрасно защищаешь того, кто и сам может защищаться.

- И не напрасно... - Жук отошел к окну. Лицо его окаменело. Он молча стал смотреть в окно. Удивительное дело! Мохарт и Сверчков отказываются. Зачем они это дела­ют? Для чего, собственно говоря, офицеры служат в армии? Сидеть все время на одной должности? В одном и том же звании? Да что это они?

Жук был уверен, что Пищикова сегодня снимут с долж­ности. Ну и что же? На земле нет людей, которых нельзя было бы заменить. Он, Жук, например, вполне мог бы взять на себя командование полком. Давно об этом подумывал, только вслух, правда, никому не говорил...

В классе тихо.

- Вот мы и поговорили, - первым подал голос Сверч­ков. - И какой вывод? Среди нас нет человека, который, используя случай, рвался бы на высокую должность. Это...

Жук приник к окну, точно хотел увидеть там что-то инте­ресное. Он не мог смотреть в глаза Сверчкову.

- Что, Яша? - спросил Сверчков.- Ты не согласен?

Жук только покачал головой.

- Почему?

Жук ничего не сказал.

- Петр Фомич намекал, что, возможно, Мохарту при­дется командовать полком, и у меня, знаете, вот тут ше­вельнулось. - Сверчков постучал кулаком себе в грудь. - Шевельнулся чертик самолюбия. Почему Мохарт? И знаете, что могло бы быть, если бы я его подогрел, того чертика? А так это чувство быстро прошло, остыло. А у вас что-нибудь вроде этого было? - он навалился на стол и пристально уставился на Мохарта.

Тот крепко пожал руку Сверчкову, весело прогудел:

- Молодец, Саша! Ты у нас как хрусталь. Насквозь ви­ден.

- Не хвали, - отмахнулся Сверчков. - Все мы хру­стальные. Однако никто из нас не набрался храбрости рас­сказать Дичковскому, как Пищиков пушечным ударом по "юнкерсу" вырвал Степанова из смертельной ловушки. Это ведь чего-нибудь да стоит... Правильно я говорю? А мы си­дим, гадаем... Мелкота!

- Мелкота, говоришь? - Синявский с интересом по­глядел на Сверчкова.

- Если не больше...

Жук оторвался от окна, подошел к столу.

- А начальства в дивизии для чего? Что оно, само не видит?

Сверчков покивал головой.

Гляжу я... Научились держаться за ручку управления самолетом, водим людей в бой, а здесь, на земле, не можем постоять за товарища.

Жук отошел к окну. Ссутулившись, молчал.

- Правильно, - сердито буркнул Синявский. - Не толь­ко за себя, а и за товарища надо уметь постоять. Это вам... - Он не успел поговорить. В класс заглянул телегра­фист и позвал его.

Командиры эскадрилий переглянулись. Сидели молча, пока не вернулся замполит. В руках у него была карта.

- Прошу сюда. - Синявский развернул карту на столе, все склонились над ней. - Нам приказано прикрыть войска. Вот тут, - замполит ткнул пальцем в южный край плацдар­ма, - сейчас в этом районе барражируют летчики Долубова. Кто от нас полетит эскадрильей?

- Я, - прогудел Мохарт.

Застегнув куртку, он собрался идти. Сверчков поднял руку.

- Пусть Мохарт побудет дома. Я пойду.

Синявский со­гласно кивнул Сверчкову:

- В двенадцать ноль-ноль бьпъ над плацдармом. Вы­полняйте!

14

Ветер раскачивал "лимузин", как детскую люльку.

Вслушиваясь в стрекотание мотора. Дичковский внима­тельно следил за низкими серыми облаками, что пронеслись над фонарем, как дым далекого пожара.

Под плоскостями расстилались однообразные заснежен­ные поля, а на них, как на озере, синели кустарники.

С левой стороны по курсу, на берегу извилистой речон­ки, показалась деревня. Дымили трубы, там-сям на улицах виднелись люди. В конце деревни на санках катались маль­чишки.

Днчковскому вспомнилось начало весны тридцать седь­мого года. Тогда командир полка отправлял его, лейтенанта, в дальнюю командировку. Давал советы, учил, как держать­ся, а главное - как воевать в воздухе. Фамилия у командира полка была похожа на имя - Петрик. Он сказал, что сам уже дважды просил разрешения поехать, но вышестоящее командование отказало, и его рапорты вернулись назад. Пет­рик считал, что в командировку поедут хорошие летчики. Там. понятно, будут и отличные командиры.

И он не ошибся. У Дичковского действительно были храбрые товарищи, с которыми он летал в небе Мадрида. Особенно выделялся командир эскадрильи Альварес Найда. Это по кличке, там, далеко от дома, а на самом деле наш парень, из-под Глуска, - Тарас Павлович Секач.

Под его командованием они отбивали налеты бомбарди­ровщиков, штурмовали железнодорожные станции, штабы и аэродромы противника, нарушали снабжение вражеских войск горючим и боеприпасами. Отборные фашистские ист­ребители. завидев тупоносых "ястребков", удирали что было силы.

Под жарким небом Испании он многому научился, а еще больше увидел и передумал. Так втянулся в боевую работу, что, когда прибыла замена, не хотел передавать истребитель: не верилось, что прошел год. как он в Испании.

Однако приказ есть приказ. Простившись с товарищами, покинул полевой аэродром. На другой день был уже в Пари­же и зашел в посольство. Военный атташе сказал:

- Домой поедешь, как турист, через Англию. Глянешь на туманный Альбион. Когда еще представится такая воз­можность!

В Лондоне Дичковский задержался на целую неделю. Стояли ясные, погожие дни, и никаких туманов не было. А город понравился. Очень хотелось как можно больше увидеть, поездить. И правда, когда еще представится такой случай?

Наконец чужбина надоела, и он поплыл пароходом в Ленинград. В городе на Неве пробыл десять дней. Ходил по музеям, театрам, выезжал за город, любовался дворцами и фонтанами Петергофа, Пушкина, Павловска, купался в Фин­ском заливе и Дудергофском озере. На одиннадцатый день отправился в Москву.

На вокзале его ожидали представители воздушных сил. Повезли в гостиницу, где уже находились четыре летчика, тоже недавно вернувшиеся из Испании. Воевали они под Сарагоссой, в другой эскадрилье. Через день к ним присо­единились танкисты, и они поехали в Кремль. Дичковский получил звание Героя и попал на прием к Сталину.

В эти дни он познакомился с людьми, о которых раньше только читал в газетах. Часто ездил на фабрики и заводы, рассказывал про войну в Испании. Он был доволен. Одна­ко, когда ему предложили путевку, отказываться не стал и махнул на Кавказ. Удивился, что на курорте так скучно. Он не находил себе места и, не дождавшись, когда кончится срок, отпросился у начальства санатория и заспешил домой, в часть.

В штабе полка его принял батальонный комиссар. Не тот, что провожал его в Испанию,- другой... Пригласил в каби­нет, не знал, куда посадить.

- Я новый человек в полку, - сказал он, как бы извиня­ясь.- Командир тоже недавно приехал.

- Где же Петрик?

- Петрик - враг народа,- сердито буркнул батальон­ный комиссар.

- Петрик - враг? Да вы его хоть немного-то знаете? - Дичковский вскочил со стула.

- Я его не знал и знать не хочу.

- Я воевал с фашистами так, как учил Петрик, а вы,., вы... знать его не хотите? - стиснув кулаки, Дичковский двинулся на батальонного комиссара. Стукнул по столу ку­лаком. Массивный письменный прибор подскочил и с грохо­том свалился на пол.

В это время вошел начальник штаба, а потом подоспел и новый командир полка. Еле успокоили летчика. Сели все за стол.

Дичковскому предложили командовать эскадрильей.

Через два дня он поднял ее на перехват "противника". Едва собрал в небе звенья. Поплутав в заданном районе, сел на аэродром. Не стал ждать, пока все зарулят на стоянки, сгорая от стыда, зашагал на край аэродрома. Ну, что ска­жешь, командир эскадрильи? Слетал? Ты, командир, сам по себе, а эскадрилья сама по себе? А если бы в воздухе был настоящий враг? Сколько бы твоих самолетов вернулось на аэродром? Побили бы всех, как тетеревов на токовище. Нет, брат, дальше так дело не пойдет.

Он решил пойти в штаб и доложить... Наконец, отка­заться от должности, чтобы не смешить людей и не мешать подготовке летчиков. Побродил в одиночестве и пошел. Командир полка встал из-за стола, поздравил с отличным вылетом эскадрильи и тут же поставил его в пример другим командирам эскадрилий. Вот, мол, как надо летать!

Сдерживая себя, Дичковский снял планшет с плеча, гля­нул на красные линии на карте, какими был обозначен маршрут, и вопросительно уставился на командира полка.

- Это успешный вылет? Мы же плутали в воздухе, как слепые котята, - показал на карте район полета. - Ни порядка, ни связи. А как звенья перестраивались? Что бы сказал Петрик?

Сел за стол, задумался. А когда встал, то увидел, что в кабинете остались только он да адъютант эскадрильи.

- Эх, летчики! - разозлился Дичковский. - А нам же надо учиться воевать!

Дичковский понимал, что он хоть и Герой, хоть под Мадридом и показал свою храбрость, однако этого мало, чтобы водить в бой эскадрилью. Ехал в полк и думал, что теперь, побывав в боях с фашистами, он и учиться станет по-другому. Учиться у Петрика. И вот на тебе!

Ночи не спал, читал наставления, чертил схемы атак, вспоминал, как летали в Испании. Перед каждым вылетом за стоянками на лугу выстраивал эскадрилью и показывал, что и как делать в воздухе. Потом садились в самолеты и летели на задание. А вернувшись и зарулив на стоянки, Дичковский подробно разбирал действия отдельных летчиков и коман­диров звеньев, не стеснялся говорить и о своих промахах. Сетовал на связь.

- Мы все еще полотняной стрелой показываем летчику с аэродрома, в какой стороне "противник". Старо и прими­тивно. Надо что-то другое...

Вскоре он написал письмо наркому. Мол, на приеме в Кремле просили обращаться, когда возникнут трудности. Так вот, есть кое-какие мысли по связи самолетов с землей. А главное, по управлению боем. Попросил вернуть Петрика в полк, потому что этого требуют интересы летной подго­товки. Подождал немного, ответа нет, и написал Сталину. Дескать, когда был на приеме, обещали помогать, а теперь некоторые даже на письма не отвечают... Рассказал, как идет учеба, напомнил про Петрика. Через неделю его вызвали в штаб округа. Командующий авиацией, тоже герой Испании, набросился с ходу:

- Слабак! Воевал в Испании, а здесь не может спра­виться с эскадрильей! Тебе Петрик нужен?

- Не мне, а полку,- поправил Дичковский.

- Письма, видите ли, стал писать! Так знай, что Петри­ка ты уже не найдешь. Да и искать не стоит.

Молодой ко­мандующий с сожалением посмотрел на Дичковского, потом сел и заговорил уже тише, доверительнее. Около двух часов сидели... Потом командующий снова встал и, подойдя к кар­те на стене, ткнул пальцем куда-то ниже Бобруйска.

- Здесь стоит истребительный полк. Пойдешь им командовать?

Дичковский совсем опешил. С эскадрильей еще не разо­брался и вдруг - полк! Как же так?

- Не пойду!

Командующий посмотрел на него, как на чудака. Задер­живать больше не стал. Дичковский козырнул и вышел. Он направился к следователю, чтобы хоть кое-что разузнать о деле Петрика. Не бесследно же пропал человек!

Следователь с нескрываемым интересом разглядывал ли­хого летчика. Спросил, почему тот отказался командовать полком, просил припомнить, что говорил ему Петрик, ког­да он, Дичковский, уезжал в командировку, и все писал и писал... Дичковский все рассказал, как бы между прочим заметил, что бывший командир полка очень хорошо знал свое дело и учил летчиков именно тому, что требуется в бою. А это сейчас важно! Ой, как важно! Если бы не эта подготовка, разве смог бы он, Дичковский, успешно воевать в Испании! Под конец сказал, что хотел бы сегодня встре­титься с Петриком, поговорить, наконец посоветоваться, как совершенствовать дальше подготовку истребителей.

Услыхав такое желание, следователь откинулся на спинку стула. Потом молча раздвинул темные портьеры. За окном уже синело утро.

- На этом и кончим пока что...

Дичковский возмутился... Всю ночь тянули сказку про белого бычка, а теперь - бывайте здоровы? Нашел мальчи­ка! Следователь, видно, собирался идти спать, чтобы потом снова вернуться в этот кабинет. А ему, Дичковскому, надо вернуться в полк с твердым знанием того, как готовить ис­требителей дальше.

Так не пойдет, - сказан он.

Бритый затылок следователя налился кровью.

- Петрика нет в Минске.

- Для такого дела его можно вызвать из любого места. Не в Лиссабоне же он! Не сделаете этого, Сталину напи­шу.- Махнул рукой и пошел. И сдержал слово.

Через два месяца из Борисова пришло письмо от Петри­ка. Дичковский дал телеграмму, что выезжает, и подался к нему. На перроне еще издали увидел знакомую фигуру. Вы­скочил из вагона, крепко обнял своего бывшего командира.

Нашли у вокзала свободную "эмку" и поехали к Петри­ку на квартиру. Как сели обедать, так и просидели чуть не сутки.

- Многое хотелось сделать. Случилось иначе. Но ниче­го. Тренируй летчиков в парном полете. Это, мне кажется, единица, своеобразный авиационный атом, очень удобный в бою. Безоблачного тебе неба!

Дичковский вернулся домой окрыленный. В тот же день поднялся в воздух с напарником. Однако долго не пробыл в полку. Судьба забросила его на Халхин-Гол. Какие там были воздушные бои! Дичковский часто писал Петрику. Перед самой войной Петрик не усидел дома, пошел работать в аэроклуб.

Где ты теперь, командир? Вон еще когда ты говорил про пару самолетов, которая теперь является основной единицей воздушного боя. Где ты? Разметала нас война в разные сто­роны!

...А мотор "По-2" стрекотал и стрекотал. Пищиков сидел за генералом и оглядывался. Другой, наверное, на его месте изрядно переживал бы. Как же, летит в армию! А Пищиков только внимательно поглядывал то влево, то вправо, то на­зад. Он не собирался идти на компромисс, потому что нигде и никогда не кривил душой. За себя не боялся. Снимут с должности - что ж! Разжалуют - пожалуйста! - не ис­пугается!

Под такое настроение как-то невольно вспомнилась ста­рая офицерская присказка: меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют. На авиационный лад она получилась так: меньше эскадрильи не дадут, дальше фронта не пошлют. Он, конечно, не понравился командарму за то, что прогнал из полка подполковника Пузанова, его представителя. А представитель-то был какой? И командарм, как умный че­ловек, должен все взвесить и правильно разобраться в этом вопросе. Если же только командарму он, Пищиков, будет не нужен как командир полка, то пусть отпустит в другую воздушную армию. Ведь война идет на фронте от моря до моря, и летчики-истребители нужны всюду. Он везде найдет себе место...

Подумал так, и в груди тоскливо заныло. Разве можно без борьбы оставить полк? Сколько бессонных ночей отдано ему, сколько потеряно боевых друзей-товарищей!.. Нет! Так легко он не отступит, не сдаст своих позиций!

Усевшись поудобнее на сиденье, Пищиков поглядел на круглую в шлемофоне голову генерала. О чем он сейчас думает? Неужели и он будет поддерживать подполковника Пузанова?

И вдруг Пищикова охватила злость. Стал оглядываться на других? С каких это пор? Ведь каждый имеет голову и каждый думает по-своему.

"Лимузин" понесся над леском, прошелся над хатами небольшой деревеньки и стал планировать на армейскую посадочную площадку. Сели. Замаскировали самолет под елкой, вышли на край площадки.

- Пищиков, ты как-то говорил, что хотел бы встретить­ся с командармом. Помнишь? Так вот, - Дичковский погля­дел на часы. - Через сорок минут состоится такая встреча. Доволен?

- Так точно.

Дичковский отвернул воротник куртки.

- Что скажешь, если станут нажимать?

- Ничего не выжмут. Как доложил вам, так и здесь скажу...

- А я думал...

- За кого вы меня принимаете?

- Ну-ву... Я так спросил, чтобы узнать, какое у тебя на­строение.

- При чем тут настроение? Основа основ - правда. Стараешься, делаешь, как лучше, а какой-то Пузанов...

Заметив, что генерал оглянулся, Пищиков примолк. На площадку садился "По-2". Немного пробежал, остановился, высадил человека и, газанув, пошел на взлет. Человек, ко­торого он оставил на площадке, направился к ним. Походка его сразу приковала внимание Дичковского. В ней было что-то очень уж знакомое.

- Это же... Альварес! - крикнул Дичковский.

Человек, который только что прилетел, остановился.

- Тодор?!

Бросился к Дичковскому и неловко (он был в меховой куртке) обнял его.

- Вот здорово! - воскликнул Дичковский.- Я вас из­далека узнал.

- Ну и встреча! Сколько лет? Сколько же это мы с то­бой не виделись? - отступив на шаг, Секач посмотрел Дичковскому в лицо. - Стареем помаленьку, стареем!

- Время свое берет!

- Я следил за тобой. Знал, что ты где-то здесь. Однаж­ды был под Вязьмой и собирался к тебе, да не удалось. А вот сегодня выдался случай. Понимаешь, какие-то мудрецы в этой воздушной армии вчера сбили "пешку". И это на третьем году войны! Прилетел разбираться.

Дичковский показал на Пищикова.

- Мой лучший командир полка. Знакомьтесь! Это он организовал нам встречу.

- Как?

- У него те мудрецы, что сбили "пешку". Прилетели докладывать командующему.

Секач разочарованно посмотрел на Пищикова.

- По версии штаба армии - они. Ну, если прилетели, то с этим вопросом разберетесь в штабе армии,- все трое двинулись с площадки.- А теперь лучше о другом. Где мы, Тарас Павлович? Кто мы? - спросил Дичковский.

- Инспектор главкома. Живу в Москве, - рассказывал Секач, неторопливо шагая по деревенской улице. - Только эчера тебя вспоминала Антонина.

- Не забыла?

- Память у нее крепкая!

- Скоро буду в Москве. Обязательно заскочу.

В небе послышался ворчливый гул мотора. В разрывах туч по мягкой голубизне неба скользнул "Хейнкель-111", держа путь на запад.

- Наверное, из разведки возвращается,- сказал Се­кач. - А помнишь, как в Испании, получив сигнал постов на передовой, мы успевали на дальних подступах к цели перехватывать "хейнкелей" и бить их? Садились на свой аэродром, быстро заправлялись и, догнав, снова били...

- Били... Только дюраль с них летел!

- А теперь, видишь, как модернизированы те тихоход­ные каракатицы.- Секач помолчал.- А мы всюду трубили, что равного нашему истребителю нет во всем мире. Новые самолеты не пускали в серию. Проморгали важный момент. Дорого нам это обошлось.

Пищиков с уважением поглядывал на Секача. Значит, не только он так думал про сорок первый год, об этом говорят вслух бывалые люди. Интересно, что он еще скажет?

- Было... - только и сказал Секач. - На каких машинах теперь воюешь? - глянул на Дичковского.

- На "Яках", на "Ла"...

- "Ла" с форсажем получили?

- Воюем на них, - сказал Пищиков. - Хорошая маши­на. Такие бы нам в сорок первом...

- Да если бы тогда еще сегодняшнюю голову, - вставил Секач. - Я в сорок первом просился в полк. Не пустили. Хотел вырваться на Курскую дугу - не удалось. Теперь, как тот альбатрос, ношусь по армиям и фронтам. Наверное, так на роду написано, - усмехнулся он. - А хотелось покоман­довать полком. Ох, как хотелось!

- Командовать полком трудно, - заметил Пищиков.

- Ну, так уж и трудно! - улыбнулся Секач.

- Водить полк в бой не трудно. В воздухе все ясно. Гашет­ка всегда недалеко от пальца. А вот когда сядешь, зарулишь на стоянку... Например, сегодня даже в армию прилетели...

Секач звонко засмеялся:

- Как вы воюете - не знаю...

- Отлично, - вставил словцо Дичковский.

- Значит, воюете отлично. А как будете защищать себя на земле - увижу сегодня. - Секач хотел сказать что-то еще, но Дичковский приостановился. - Пожалуйста, направо. Командарм в этом доме.

- Все ясно,- сказал Секач.- Так увидимся...

Дичковский и Пищиков свернули во двор налево. И вот хата, крыльцо. Вошли из сеней в первую половину. Когда-то хозяину она служила кухней, а теперь была вся в проводах, как в паутине. К окну придвинут столик дежурного. Дальше к стене жался диван. Посередине - круглый стол. На нем лежали журналы и газеты. Дежурный офицер поздоровался.

- Начштаба ждет вас, - сказал приветливо Дичковскому и кивнул на двери, что вели в другую половину. - Не­давно спрашивал.

Сняв меховые куртки и шлемофоны, Дичковский и Пи­щиков пригладили чубы, многозначительно переглянулись. Скорее для приличия, чем для порядка, Дичковский согну­тым пальцем легонько постучал в дверь и потянул за скобу.

- A-а, прилетели, - генерал встал из-за стола, пожал им руки.

Был он среднего роста, коренастый, над светло-серыми глазами кустились седоватые брови. На новеньком мундире с полевыми погонами виднелся орден Ленина.

Генерал привычно покрутил ручку телефона, что стоял на краю стола.

- Костин... Дичковский у меня. Так точно. Подчинен­ный тоже здесь. Все готово. Написал. Есть! - положив трубку, кивнул, приглашая садиться. - Командарм придет сюда.

Генерала Костина, начальника штаба, Пищиков видел впервые. Он, признаться, мало интересовал его. Пищиков сел за длинный стол, оглядел стены, увешанные картами, схемами, графиками. Возле стола было много табуреток. Видно, эта хата часто служила своего рода залом заседаний.

Оглядев все, что было в кабинете Костина, Пищиков слу­чайно поймал на себе генеральский взгляд. Генерал смотрел на его грудь. Как-никак, а на ней было два ордена Ленина, два Красного Знамени, да вдобавок еще ордена Суворова и Александра Невского. Последние даются за полководческие заслуги, и, может быть, именно поэтому они заинтересовали генерала.

"Нечего коситься. Посмотри на Дичковского, - Пищиков глянул на Костина, и тот повернулся к окну. - У него боль­ше орденов".

- Скоро к нам прибудет пополнение. Дадим вам двад­цать летчиков, молодых, из школ... A-а, командарм идет... И с ним... Кто же это? - Генерал Костин так и не узнал, кто шел вместе с командармом. Как только хлопнули наружные двери, направился к порогу и стал рапортовать: - Товарищ командующий...

Командующий поздоровался с Дичковским, а на Пи­щикова даже не поглядел, как будто его тут и не было. За командующим шел Секач. Он сдержанно кивнул Пищикову, как бы предупреждая: "Ну держись!"

Что командующий не поздоровался и даже не посмотрел на него, Пищикова не обидело. Высокому начальству, ви­дать, сегодня не до него. Однако, черт возьми, если вызвал к себе, то хочешь или не хочешь, а в присутствии человека из Москвы надо держать себя с достоинством.

Пищиков сел на свое место, вприщур посмотрел на ко­мандующего. Сразу виден хороший наездник! И то, что он даже на фронте не забыл своего увлечения, вызывало улыб­ку. Время-то какое. Ну что ж, на земле и не такое бывает!

Лицо у командарма худощавое, бледное, глаза черные, лоб высокий, гладкий, без морщин, а жестких коротких во­лос будто и не касалась расческа. Задумчив был командую­щий. Казалось, он был занят не тем, для чего сюда пришел, для чего вызвал людей, а решал какую-то другую, куда бо­лее трудную задачу.

"Очень похож на Юлия Цезаря, - подумал Пищиков. - Авиационный Цезарь... Как же ты разберешь наше дело?"

Командарм зашел за стол, подождал, когда сядет Секач, и только после этого повернулся к Костину.

Хлопнули двери, и прямо с мороза вошел генерал Снеги­рев. Поздоровался со всеми, стал возле стола.

- У Андреева вручал награды. Порядок, - сказал он командующему. - Что у нас слышно?

- Сейчас услышите. Такого у Андреева не слыхали и не видали, - командующий мельком глянул на генерала Ко­стина. - Инспектор главкома генерал-лейтенант Секач спе­циально прилетел разобраться. Расскажите про вчерашний позорный случай.

"Теперь держись!" - Пищиков заметил, что, как толь­ко вошел генерал Снегирев, по лицу Костина пробежала тень. Однако Костин легко встал и, держа перед собой лист бумаги, бесстрастным голосом доложил, что вчера над на­селенным пунктом Зимки пара истребителей под командо­ванием лейтенанта Васильева встретила "пешку" - "Пе-2", который шел на разведку, и сбила, приняв его за "Ме-110".

Самолет сгорел, экипаж выбросился на парашютах. Когда послали в полк представителя армии, чтобы тот на месте разобрался во всем, то командир полка, - Костин взглядом показал на Пищикова, - не только не помог ему, а, наоборот, грубо прогнал его с командного пункта.

Костин кончил.

Пожалуй, все доложено будто бы так, как и было. Пи­щиков глянул на командующего. Хотелось знать, как он реагирует на доклад начштаба. Командующий сидел молча. Медленно что-то чертил на листе бумаги. Наверное, верил каждому слову Костина.

Пищиков вобрал голову в плечи. Локтями оперся на стол.

Как же это получается? Даже здесь, в штабе армии, кое-кто хочет перевернуть все на свой лад, белое сделать черным. Не сдержался, нетерпеливо повернулся на табурете, снова посмотрел на командующего. И случилось невероят­ное. Все уважение, которое было у него к командующему, неожиданно выветрилось.

Пищиков удивлялся, как такой человек - командарм! - может спокойно сидеть и даже со вниманием слушать ту не­сусветную чушь, которую старательно докладывал Костин.

"А было же время, когда ты летал на большие расстоя­ния, добывал славу нашей авиации. Такой авторитет имел среди летчиков. Почему же теперь так случилось?" - Пи­щиков глянул на Дичковского.

Тот сидел к Пищикову боком, и видно было, что докла­дом Костина не интересовался. Спокойно смотрел в окно на заснеженный сад, на молчаливый лес за ним. И это как-то обрадовало, подбодрило командира полка.

Секач раскрыл блокнот и задумался. Должно быть, коле­бался, записывать ли то, что услышал.

Костин вопросительно глянул на командующего:

- Может, послушаем, как будет оправдываться Пищи­ков?

- Правильно, - командующий только теперь перевел взгляд на командира полка. - Послушаем...

Пищиков встал, тяжело вздохнул.

- Генерал Костин считает, что я обязательно должен оправдываться. Удивительно! Оправдываются виноватые! А я прилетел сюда не для этого, потому что не считаю себя виноватым. Как было с "Пе-2", видело немало людей. И с земли, и в воздухе. Донесение послано в штаб армии. Но тут стали истолковывать его по-своему. Мы только что слышали... Однако вернемся к фактам.

Генералы насторожились.

Пищиков подтвердил, что пара истребителей из его пол­ка, возвращаясь с охоты за линией фронта, действительно встретила "Пе-2" и действительно сбила его...

Слова Пищикова согласно подтвердили, кивая головами, и командующий, и Костин. Они были довольны и этим буд­то хотели сказать, что вот, пожалуйста, командир полка и не намерен оправдываться, подтверждает, что все было именно так, как доложено, ибо такова уж логика фактов.

- Генерал Костин утверждает, что мои летчики перепу­тали "Пе-2" с вражеским самолетом "Ме-110". Мне кажется, если бы генерал Костин поинтересовался количеством бое­вых вылетов Васильева, то не сказал бы этого. Васильев - опытный истребитель. Я не раз бывал с ним в воздушных боях, сам видел его в работе. Значит, эта версия отпадает. В чем же тогда дело? А дело в том, что пару Васильева дважды заворачивал и наводил на "Пе-2" наводчик с южно­го края плацдарма. Командование армии, наверное, знает, чем он руководствовался, когда приказал сбить "Пе-2". Может быть, принял его за "Ме-110"? Мои летчики только выполнили его приказ.

Командующий, а за ним и Костин, перестали согласно кивать головами.

Секач ниже наклонил голову. Снегирев громко вздохнул. Только Дичковский не пошевелился, будто ничего и не слы­хал.

Костину же не сиделось.

- Немцы навели...

- И так может быть, - согласился командующий.

- Прежде чем открыть огонь, Васильев запросил па­роль, - продолжал Пищиков. - Правда, можно было и не запрашивать. Ни один немец, если на то пошло, не сможет подделаться под голос вашего наводчика. Он настолько характерный, что все летчики его знают. Однажды мои командиры эскадрилий жаловались генералу Дичковскому, просили доложить командованию армии, что наводчик с южного участка плацдарма не умеет наводить самолеты на цели.

- Я в тот же вечер позвонил генералу Костину и пере­дал просьбу комэсков Пищикова, - сказал Дичковский. - Кстати, он обещал принять меры.

- Вернувшись с боевого задания, лейтенант Васильев доложил, как все произошло. Я донес в дивизию, дивизия - в армию. И вот мы видим, как переиначилось боевое доне­сение... Для чего это сделано?

- Покажите донесение Дичковского, - попросил Секач.

Костин взопрел, отыскивая донесение.

- Какой был пароль? - в свою очередь спросил у него командующий.

Костин принялся листать журнал.

- Двадцать три, - сказал Пищиков.

- Так точно, товарищ командующий, двадцать три, - подтвердил Костин и захлопнул журнал.

Увидев, что Секач принялся переписывать боевое до­несение из штаба дивизии, а Пищиков собирается говорить еще, командующий поднял руку.

- Командир полка, подождите немного у дежурного, - сказал он. - Если понадобитесь, мы вас позовем.

Пищиков вышел из кабинета и, не взглянув на дежур­ного, остановился возле окна. Сердито жмурился, глядя на искристый снег за окном, и очень жалел, что не рассказал, как вел себя в полку представитель армии Пузанов.

Через огороды пробежал связист с телефонным аппа­ратом за плечами. На улице показались четыре девушки с автоматами на груди. Подтянутые, краснощекие. Шли одна за другой, перед штабом отбивали шаг.

"Не ровня моим замасленным оружейницам, - подумал Пищиков. - Есть на что поглядеть!"

За спиной у него звонил дежурный, из кабинета на­чальника штаба доносились голоса Снегирева, Дичковского. Пищиков даже не подумал навострить ухо, послушать, о чем идет речь. Не дали ему сказать всего того, что хотелось, так он принципиально не желает ничего знать.

Обида постепенно улеглась. И здесь, у дежурного, и в кабинете Костина стало тихо. Пищиков прошелся около дверей, услышал за ними спокойный голос Секача. Как ни силился разобрать слова, не смог.

"Позвали стоять за дверьми, - снова обиделся Пищи­ков. - Испортили настроение, поломали летный день".

Открылись двери, и Пищиков лицом к лицу столкнулся с командующим.

- Можете лететь домой, - сказал тот Пищикову. - Все ясно.

- Что ясно?

- Ваши летчики действовали правильно, - командую­щий кивнул головой и вышел из хаты.

Пищиков посмотрел на дверь, хотел догнать командарма, поблагодарить. "А все-таки он Юлий Цезарь, - обрадовался командир полка. - Разобрался. Как следует разобрался".

Одевшись, он вышел во двор. Не хотел оставаться у де­журного, чтобы так же, как с командующим, не встретиться с Костиным и не испортить хорошего настроения. За воро­тами его догнал Снегирев.

- Вот что... - сказал он. - Не волноваться.

Пищиков пошел рядом с ним.

- Слыхали доклад Костина? Летчики, говорит, спутали "пешку" с вражеским самолетом. Неужели он думает, что в моем полку собрались одни пошехонцы?

Снегирев остановился.

- Говорили вы резко. Ничего не скажешь, очень резко. Однако правильно. Так что...

- Иначе не могу, товарищ генерал.

- Вам, Константин Александрович, может быть, еще се­годня доведется лететь за линию фронта. Берегите энергию. А здесь,- показал на хату, из которой только что вышел,- мы вас не дадим в обиду,- прощаясь, протянул руку.- До встречи в полку.

Пищиков остался один. Задумчиво прохаживался у во­рот. Действительно, чего волноваться и, как сказал генерал, попусту тратить энергию? Разве у него мало забот дома, в полку?

Вскоре показались Секач и Дичковский.

- Ну вот... - Секач внимательно поглядел на Пищико­ва.- А говорили, что трудно командовать полком...

15

Пообедав в офицерской столовой, втроем пошли в конец села на взлетную площадку. Дичковский смеялся, вспоми­ная, как Костин выкручивался, защищал своего наводчика, стараясь дело с "пешкой" свалить, как говорят, с больной головы на здоровую.

"Вы - генералы. Вместе с вами и мне можно посмеять­ся, а когда останусь один, то Костин..." - думал Пищиков, слушая Секача, который рассказывал последние московские новости. Много видел к знал этот генерал. Вот он помолчал, а по­том дружелюбно посмотрел на Пищикова.

- Впереди у вас много дел. Веселей поворачивайтесь!

Пищиков кивал головой, соглашался, хотя и не догады­вался, на что намекает Секач. Что надо веселей поворачи­ваться. он был согласен, ибо знал: в бою побеждает тот, кто умеет своевременно занять выгодную исходную позицию.

- На войне нужны и дипломатия, и знания, и тактиче­ская грамотность. Особенно важна последняя. Тактические приемы истребителя, как ртуть в барометре, не стоят на месте. Что вчера было новым, сегодня, глядишь, устарело. И чтобы быть впереди, надо думать, наблюдать, искать. - Секач снова посмотрел на Пищикова. - Из опыта товарищей, подчиненных берите все новое, собирайте по зернышку, систематизируйте. И в ваших руках будет нечто похожее на "доктрину" сегодняшнего истребителя. Как интересно будет учить людей! Я когда-то так делал в Испании...

Дичковский тоже слушал внимательно.

- Противник под нашим нажимом меняет тактику и не­ожиданно может выкинуть такое, что только держись. Надо предвидеть замыслы противника и все время держать его под напряжением. - Секач остановился. - Да что я, вы все это и сами знаете.

- Рады вас слушать.

- Все новое у вас. Вы же все время на переднем крае.

- Свои выводы мы в конце каждого дня докладываем в вышестоящий штаб. Вы читаете их? - спросил Пищиков.

- Армейские донесения читаю, а ваши... - Секач по­качал головой. - Хорошо мне с вами,- он повернулся к Дичковскому. - Кажется, сбросил с плеч лет этак пятнад­цать. Если бы не срочные дела, поехал бы в полк, слетал бы с вами в паре за линию фронта.

- А что? Идея! Увидите, что мы делаем все так, как когда-то учили под Мадридом, - сказал Дичковский, пово­рачивая в конце улицы на взлетную площадку.

А там уже вертелся возле армейского "По-2" летчик, который должен был "подбросить" Секача на тыловой аэро­дром, где он оставил свой "Ли".

- Может, еще соберемся и полетаем... - Секач искрен­не жалел, что так быстро подошло время прощаться.

- Мы у вас не одни, однако у бога и дней много. Быть не может, чтоб не собрались.- сказал Дичковский.

Увидев армейского летчика, показал Пищикову:

- Вы с ним полетите домой, а я с Тарасом Павловичем на своем...

- Запишите мой адрес,- сказал Секач Пищикову,- Доведется быть в Москве - милости прошу.

Пищиков записал адрес, тепло простился с Секачом и Дичковским и сразу же полетел на армейском "По-2" домой.

Дичковский повел Секача к своему "лимузину".

- О! - воскликнул Секач.- Фонарь в ПАРМе сделали?

- Шефы на заводе постарались. Подарок.

- Мастера! На такой машине можно в гимнастерке ле­тать. Не проберет сквознячком,- засмеялся Секач.

Дичковский посадил гостя в кабину, вскочил на плос­кость и кивнул механику, который был рядом с самолетом.

- Запустим мотор!

Механик привычно крутнул лопасть винта и отскочил в сторону.

Поднявшись в воздух, взяли курс на восток. Летели над лесом, потом опустились и пошли над самой речкой, ско­ванной льдом. Будто катили на санях-самокатах. А когда впереди показалось шоссе, держались его до железной доро­ги. Оставив в стороне дымную железнодорожную станцию, повернули на юг и через пятнадцать минут очутились над стационарным аэродромом Гнездилово. Здесь была отлич­ная взлетная полоса, похожая на римскую пятерку. Взле­тали "пешки", и "лимузину" пришлось некоторое время кружиться над стоянками. Как только поднялся последний бомбардировщик, пошли на посадку. Подрулили к капониру, где стоял голубой "Ли".

- Моя служебная машина. Не личная, как у тебя. Прав­да, немного больших размеров...

- Какова должность, таков и размах крыльев, - улыб­нулся Дичковский и выключил мотор.

С "Ли" их сразу заметили. К Секачу подбежал командир корабля.

- Уже вернулись? Быстро, - козырнул он. - Куда про­кладывать маршрут?

- Домой.

- Идите в салон корабля. Греем моторы и выходим.

- Мы тут погуляем.

Дичковский и Секач пошли по рулежной дорожке, кото­рая бежала в сторону от взлетной полосы. По обеим сторо­нам от нее стояли рядами ночные бомбардировщики. Возле них усердствовали техники - подвешивали бомбы.

- Ночники. Собираются на работу, - Секач глянул на солнце, на черные плоскости бомбардировщика. - Намаза­ли, обляпали сажей, а...

- Говорят, сажа отражает лучи прожекторов.

- В сорок первом в Кунцеве ночью прожекторы взяли в клещи "хейнкель", на него наскочил наш ночной сере­бристый истребитель. Тогда мне показалось, что бомбарди­ровщик светился ярче. С первой атаки истребитель свалил "хейнкеля". Мы ездили смотреть. Был он такой же черный. Вот и говорят...

- Даром, значит.

- А пошло это с Испании. Помнишь? Пример подали итальянцы, его подхватили немцы, а потом, не задумываясь, стали делать все.

Идя по гладко укатанной рулежке, следили, как южнее аэродрома выстроились "пешки", развернулись и пошли на запад.

Секач внимательно вглядывался вперед. На краю аэро­дрома возвышались квадратные скирды, засыпанные снегом.

- Когда садились, видел сверху... Никак не могу понять, что там такое.

- Немецкие бомбы. Столько понавезли, что теперь наши не управляются отвозить обратно.

- У них же электрические взрыватели.

- Ну и что? Техники сверлят в носиках дырки, встав­ляют взрыватели с вертушкой - и пошел. Их маслом да по их же шкуре.

Повернули назад.

- Тарас Павлович, вы бываете во всех воздушных арми­ях. Скажите, везде столько машин? - Дичковский кивнул на стоянки.

- Наша промышленность дает столько, что летчики не успевают перегонять машины на фронтовые аэродромы.

- Наверное, больше истребителей?

- А штурмовиков, а бомбардировщиков? И их не мень­ше.

- Что нового в ближайшее время появится в самолет­ном парке?

Секач помолчал.

- Знающие люди предлагают реактивный истребитель...

- Что?!

- Когда мы в молодости в авиационных школах пере­сели с "У-2" на истребитель, то с каждой его новой маркой винт увеличивал обороты, а самолет - скорость. Дошли до семисот километров в час. Дальше винт не тянет. А нам надо летать уже со скоростью тысяча километров в час. Бомбардировщика ведь надо догнать и перехватить. Кон­структоры отбросили винтомоторную группу, заменили ее реактивным двигателем. Винта нет, обзор впереди чудесный. Вместо гула мотора - где-то внизу свист двигателя...

- О-о! - вырвалось у Дичковского.

- Такой истребитель уже сделали, летали. Осталось его усовершенствовать и можно сдавать в производство. Трудно сказать, успеет он на фронт или нет. Я имею в виду - до конца войны.

У Дичковского дух захватило от того, что он услышал. Со школьной парты привык к тому, что на самолете стоит мотор, снабженный винтом. И вдруг ни мотора, ни винта!

Когда их нет, то нет и тяги. Аппарат тяжелее воздуха камнем падает на землю!

Дичковскому показалось, что он, как тот самолет без мотора, стал тоже проваливаться. Даже взмахнул руками, чтобы устоять, и вдруг увидел, что сошел с рулежки в снег. Удивленно улыбнувшись, ступил на гладкую дорожку и дальше пошел твердым шагом.

Солнце давно повернуло на запад. Группа бомбардиров­щиков исчезла в синей дымке, а возле самолетов-ночников сгружали с тележек бомбы.

"Наверное, пришла старость, что я так..." - подумал Дичковский и бросил растерянный взгляд на Секача, ко­торый, поднимая воротник куртки, задумчиво оглядывал горизонт. Был он такой же спокойный, уверенный, как когда-то под Мадридом, в самые трудные дни войны. Такой же самый? И такой, и не такой. Гусиные лапки морщин от глаз протянулись к вискам. В глазах погасли озорные искорки, не слышно и веселого смеха.

"Какую же надо иметь веру в новую технику, - думал Дичковский, поглядывая на Секача, - чтобы так спокойно отказаться от того, чему отдана большая половина созна­тельной жизни и, не моргнув глазом, идти в неведомое!"

Как ни удивительно, а у Дичковского все еще не хватало фантазии, чтобы представить себе, что все это значит.

"Невероятный переворот в авиации! - лихорадочно за­звенело в голове .- Что же мы будем делать?"

- Взяло за живое? Задумался? - будто читая его мыс­ли, улыбнулся Секач.- Дерзко? Необыкновенно?

- Однако... - выдохнул Дичковский и вытер лицо плат­ком.

- Представь себе, что летишь на истребителе со скоро­стью, приближающейся к скорости звука.

Слова Секача подлили масла в огонь. Разгоряченная фан­тазия Дичковского совсем разгулялась. Он уже чувствовал себя участником небывалого полета.

- Значит, звук не будет выдавать нас? На земле гул мо­тора услышат только тогда, когда мы будем уже над целью?

- Даже позже, когда вы пролетите, - улыбнулся Секач.

- Вот это здорово! - воскликнул Дичковский.

- Здорово, - согласился Секач и уже спокойно доба­вил: - Но не спеши. Войну пока что будем продолжать на этих самолетах.

- Да я...

Дичковский и Секач ходили возле стоянки. Гудели мото­ры. Впереди "Ли" светились два серебристых круга от вин­тов. Самолет был уже подготовлен. Дичковский вздохнул. Его бывший комэска вот-вот полетит. А как хотелось побыть с ним еще.

- Пора подумать, что будешь делать летом.

- Не понимаю вас.

- Не понимаешь... Давно командуешь дивизией?

- Два года.

- Пора идти на корпус.

Дичковский пожал плечами.

- Тарас Павлович, не рвусь, - признался он. - Только довел свою дивизию, как говорят агрономы, до такой конди­ции, что нравится самому. А вы знаете, что такое бывает не часто. У командира дивизии всегда чего-нибудь не хватает или есть то, чего он не очень хочет иметь. Правда? А тут полный ажур! Интересно посмотреть, на что мы способны в крупной операции.

- Ждать осталось недолго.

- Хочется посмотреть на командиров полков, что назы­вается, в расцвете сил.

- Ах, вот что! Хвалю.

Секач задумался.

- На Халхин-Голе истребители дрались в воздухе боль­шими группами.

- Иной раз набиралось до ста пятидесяти и больше машин, - сказал Дичковский.

- Теперь немцы как будто начинают действовать пара­ми, звеньями. Не замечал?

- Это есть. Однако они умеют, когда надо, быстро на­ращивать силы. Это заметно было в наступлении. Их аэро­дромы ближе к линии фронта, а наши все время отдаляются. Пока подготовят новые площадки, приходится летать изда­лека и меньше быть над войсками.

- Ясно. Если у тебя все такие командиры полков, как Пищиков, можешь быть спокойным. - Секач задержал взгляд на Дичковском. - Однако, будь сегодня иная обста­новка, Костин мог бы напакостить Пищикову. Этот генерал... Не давай ему обижать Пищикова.

- Обещаю, - как бывало в молодости, бодро ответил Дичковский. - А вы не собираетесь переходить в строевые части?

- Было время, когда я рвался на фронт. Не пустили. Что ж? На это надо смотреть трезво. Значит, не судьба. Мы с тобой были героями в испанскую войну, а теперь обыкновенные солдаты. Резонно. Ни один человек, которого назначили в начале войны командовать фронтом, не командует им те­перь. Почему? Каждая война выдвигает своих полководцев. Такова диалектика.

Остановились напротив "Ли". Командир корабля доло­жил, что машина готова.

- Значит, летим домой.- Секач посмотрел на часы. - До вечера дотопаем...

Остановился возле лестницы, обнялся с Дичковским.

- Не забывай, что я есть на земле. Пиши.

Дичковский кивнул головой. Унты Секача мелькнули на пороге корабля. Механик подхватил лестницу, закрыл дверь. Сильнее взревели моторы...

Дичковский молча смотрел вслед самолету, который ото­рвался от взлетной полосы и взял курс на восток. Легкой серой паутиной выгнулась вниз полоска дыма из патрубков его моторов. Потянулась-потянулась - и исчезла. Слились очертания стабилизатора и фюзеляжа. И долго на белесом небе виднелась только одна синяя черточка, она все умень­шалась, уменьшалась и через некоторое время вдруг рас­таяла.

16

Туман, надвинувшийся вместе с оттепелью с запада, за неделю слизал огромные сугробы снега, оголил поля, на­полнил воздух липкой влажностью, шумом ручьев, оставил под заборами синие ноздреватые льдины. Густо висел над головой, заслонив вершины деревьев, хаты, изгороди. Нуле­вая видимость, как говорят в авиации.

Пообедав, летчики разошлись кто куда, так как не только о полетах, даже о поездке на аэродром не могло быть и речи.

Степанов свернул во двор, старательно обмыл сапоги в луже. Задержался на крыльце, глядя на мокрые грядки в огороде, потом пошел в хату.

-Алеша, ты уже вернулся? - сказала хозяйка, стояв­шая возле печки.

- А где быть? Прижал нас туман. К самой земле прижал.

- И я дома... К нам утром приходили из "Буденовца" председатель, счетовод...

- Далеко этот "Буденовец"?

- Село Зеленки. За лесом.

- A-а, знаю! Сверху там одни печи видны.

- Спалили немцы, - вздохнула хозяйка. - Спалили. И нашу деревню начали жечь. С того конца. Однако подо­спели танкисты, спасибо им. Самого старшего поджигателя догнали и вместе с девкой в легковушке раздавили возле мостка. Забуксовала его машина, не успел ни выскочить, ни убежать. Что ж, сила шла! А председатель и счетовод к по­севной готовятся. Семенная бульба нужна. В нашем колхозе, слава богу, бульба есть. Выручим соседей. Дадим. Сегодня в деревню прислали три похоронные... - хозяйка всхлипну­ла. - Когда это все кончится?

- Будет и на нашей улице праздник. - Степанов раз­делся, снял сапоги и лег на кровать. Взял книгу. Прочитал страничку "Севастопольских рассказов" и удивился, что ни­чего не осталось в голове.

Вскочил с кровати, снял с полки баян.

- Сыграть, что ли, тетка Аксинья?

- Играй, Алеша...

Степанов склонился над баяном. Чуб упал на лоб. Хату заполнили мелодии, и веселые, и грустные одновременно.

Степанов заметил, что хозяйка склонилась у печи и углом платка вытирает слезы. Потом набросила на плечи кожушок и вышла из хаты.

Он постами баян на лавку, прикусил губу. Разжалобил хозяйку. Известно, вспомнила сыновей, мужа... Не выдержа­ла Ах, черт! Лучше бы полежать да поспать.

Посмотрел в окно на сумрачную улицу, на серый, едва различимый в тумане забор, прошелся по хате.

Снова лег на кровать и, заложив руки за голову, задумал­ся. Давно нет писем из дома. Здорова ли мать? Как помогает ей сестренка? Как сама учится? И от отца давно нет вестей. Пока придет то письмо из-под Мурманска... Как он воюет, артиллерист-зенитчик?

Сомкнул веки и будто наяву увидел улицу родной дерев­ни. Вот и изба с высоким крыльцом. Скворечница на березе. Глубокий овраг за огородами. Он тянется до самой Оки. За оврагом - ровное поле, за полем - березник, куда он час­то ходил по грибы с мальчишками и девчонками. Где они теперь? Мальчишки, известно, на фронте, а девчонки... Кла­ва... Курносая, с кудрявыми волосами соломенного цвета... Погоди, погоди, это же не Клава, а Леля! Винарская Леля!

Открыл глаза, встал, глянул в окно. По-прежнему чуть виднелся в тумане серый забор, дальше темнела дорога. Спал он или не спал? И с чего это ему приснилась Клава? Как же это он перепутал ее, курносую, с Лелей?

Степанов вышел на улицу, по грязи перебрался на дру­гую сторону и подался в конец деревни. На выгоне остано­вился. Прикинул, как лучше пройти на аэродром.

По краям зимней дороги еще держались обломки гряз­ного льда.

Неожиданно справа выплыла из тумана фигура рослого офицера в армейской шинели. Видно, он обрадовался встре­че и сразу спросил:

- Это Кулики?

- Примерно...

Тяжело ступая, к Степанову подошел капитан, в грязи по колено, но бодрый, с открытым приятным лицом. На ров­ных, будто нарисованных, бровях блестели капельки росы. Большие серые глаза смотрели мягко, доброжелательно.

- В Сырокоренье сказали, что до Куликов десять кило­метров. Мне же показалось - все двадцать!

- Только десять.

- Будем знакомы: капитан Ушаков.

Степанов пожал его горячую твердую руку.

- Мне надо на аэродром,- сказал капитан.

- Кто вы?

Капитан расстегнул шинель, вынул из кармана гимнас­терки бумагу. Степанов прочитал ее и вернул.

- Вместо Потышина?

- Так случилось.

- А где же он?

- В наземных частях...

- Вам на аэродром незачем идти. - Степанов посмот­рел на капитана. - Потышин жил в этой крайней хате. Ко­мандир полка - на другой стороне... В пятой.

- Все ясно. Спасибо.

Степанов был доволен, что остался один, что не надо сопровождать нового человека, показываться в штабе. Пере­ступая с одной льдины на другую, легко зашагал на аэро­дром. Хорошо думалось про Лелю, и незаметно для себя он пустился бегом.

"Целую неделю не был на аэродроме и не видел ее". Посмотрел на часы. Скоро вечер. Это даже обрадовало. На аэродром придет в сумерках. Вряд ли кто заметит, что по­явился на стоянках.

Все складывалось как нельзя лучше. Кривохиж не видел и не знает, куда пошел его командир звена. Капитан Ушаков тоже остался в деревне.

Степанов стал весело насвистывать.

Очутившись на краю аэродрома, задумался. Где же те­перь Леля? В землянке или в столовой? Куда пойти сначала? Из летчиков на КП сегодня никого нет.

Неожиданно встретился инженер второй эскадрильи, ко­торый с аэродрома спешил в Кулики.

- Дежурить?

- Проверять дежурства,- ответил Степанов.

Застыдился, что соврал товарищу. Однако и правду ему сказать он не мог.

Возле КП Степанова окликнул его механик.

- Добрый вечер, товарищ командир. На дежурство?

- Бери выше, Семка!

- А я со стоянки. Такая слякоть, что машина чуть не утонула. Прокопал ручейки, думаю, вода за ночь спадет. Под колеса подложил доски.

В темноте Степанов не видел лица Семки. По голосу по­нял, что парень рад встрече и готов без конца рассказывать командиру экипажа про свою работу.

Степанов протянул руку и, нащупав на куртке механика холодную влажную пуговицу, потянул к себе. Тот замолчал.

- Сбегай, Семка, в землянку. Не в службу... Скажи Леле, пусть придет сюда.

- Один момент! - Механик зашлепал по лужам.

Степанов забыл предупредить, чтобы сделал он это тихо, незаметно, и теперь, стоя на полдороге от солдатской столо­вой к командному пункту, прислушивался к шагам, отчетли­во раздававшимся правее. Это прошли в землянку механики второй эскадрильи.

Шло время, и Степанов все больше и больше волновал­ся. Сердце гулко стучало и, чтобы успокоиться, он начал ходить: два шага вперед, два - назад. Уже исчезли, как бы растворились в темноте очертания кустов, которые только что виднелись неподалеку, а блестящая тропинка слилась с окружающей местностью.

И вот - торопливые шаги.

- Алеша, неужели ты? - засмеялась Леля. - Добрый вечер!

Степанов наклонился, заглянул ей в лицо.

- Т-с... - предупредил он.- Не кричи так...

- Ты что, воровать собираешься? - спросила она преж­ним, громким голосом. - А может, у тебя срочное дело?

- Пришел поглядеть на тебя.

- И-и... Семка сказал, чтоб пулей летела. И я, глупая... - Леля обняла его за шею, привлекла к себе. - Смотри. Что-нибудь видно? Нет? - отступила, звонко засмеялась.- Гля­деть надо засветло.

"Что она делает?" - он чуть не крикнул.

- Место выбрал для rendez-vous. В луже...

- Так теперь же всюду лужи...

- Видно, что давно не был на аэродроме.

- Целую неделю не высовывался из Куликов.

- Пойдем к столовке. Там хоть воды нет, - сказала она доброжелательно.

Степанов взял ее под руку. Наклонился и поцеловал. Леля вырвалась.

- Алеша, ты что это?

- Я серьезно...

Степанов сделал то, что давно собирался сделать. И вы­шло как раз хорошо такая темень кругом... Будь что будет!

- Товарищ старший лейтенант, не очень-то разбрасы­вайся поцелуями, - сказала она громко.

- Когда это твой старший лейтенант разбрасывался по­целуями? Где ты видела? Он опять взял ее под руку, однако Леля выскользнула.

- Если позвал для этого, то предупреждаю...

- Нет, нет...

- Тогда пойдем,- мирно сказала она.

Вышли на пригорок за стоянками второй эскадрильи. Здесь и в самом деле было суше. Идти было легко.

- Почему ты такая, Леля?

- Какая это "такая"?

Степанов нашел в темноте ее руку, задержал в своей.

- Я к тебе всей душой, а ты...

- А разве я к тебе без души?

- Не то... Совсем не то, - сказал он. - Не могу я без тебя... Люблю...

Ему показалось, что темень вдруг поредела, и он увидел ее фигурку, кусты рядом.

Леля высвободила руку, отступила на шаг. И не видно ее совсем. Слышны только шаги.

Степанов похолодел.

- Когда я приехала в полк,- сказала она,- ты сразу обратил на меня внимание. Думаешь, я не видела? Правда же? Другая была бы на седьмом небе. Летчик! Такой парень! А я не обрадовалась, а испугалась. Ночами мучилась, дума­ла. Ну разве я тебе пара?

- Нет-нет...

- Слушай дальше. Верю - любишь. Однако пройдет время, одумаешься, запоешь иначе. Не такая уж я красивая. Боюсь даже представить рядом с собой такого красавца. Героя. Старшего лейтенанта. Командира звена. Какая же это пара, когда муж - картинка, а жена... - она перевела дух.- А красавиц теперь всюду полно. Отобьют...

- Помолчи. Не говори так!

- Нет. Молчать не буду. Ты, может быть, подумал, что у меня где-то кавалер есть. Да? Ну, скажи?.. Таиться перед тобой не хочу. Когда кончала школу, в нашем классе был парень, к которому я тянулась. Такой милый, такой чут­кий, разговорчивый, что поискать! Весной гуляли на берегу Сожа, строили планы, что будем делать, когда кончим школу. Он хотел пойти в медицинский институт, а я - в институт иностранных языков. Так и сделали. Наши мечты сбылись. Проучилась в Москве год. И тут началась война. Мы поеха­ли в Гомель, вступили в комсомольский истребительный ба­тальон. Парень тот погиб в бою с десантом. И мне жить не хотелось без него... Но, как видишь,- живу... Только теперья думаю, что зря пошла в институт иностранных языков. Кому нужен французский язык, который я изучала? Надо было учиться воевать. Вот что теперь надо!

Леля замолчала. Молчал и он. Так и шли в темноте.

- Я уважаю тебя, как хорошего товарища, храброго лет­чика. Может быть, уважаю больше, чем других, потому что много о тебе думала. Все это так. А любить... Никого я уже не полюблю. Не хочу быть с тобой несчастной. Пойми меня и не обижайся. До свиданья.

Ее шаги затихли вдали. Степанов остался один. В ушах все еще звучал ее голос, а в голове, на удивление, ни одной мысли. Не за что было зацепиться, чтобы хоть как-нибудь поправить душевное равновесие.

"Лопух! - ядовито засмеялся он.- Так тебе и надо!"

И правда, что-то у него не ладится с девчатами. Снова припомнил Клаву, выпускной вечер в школе. Он тогда пер­вый раз отважился проводить ее домой. Шли, точно плыли, по сонной улице. Остановились у калитки. Была темная, душная ночь. Ни месяца, ни звезд... Шептались и смеялись, и когда он обнял Клаву, она, задыхаясь, задрожала, как от холода, и стала клониться к нему. Он испугался и осторож­но посадил ее на лавку... Нащупал застежки блузки, начал осторожно расстегивать их. Вдруг Клава вскочила на ноги и бросилась во двор...

Уже в авиационной школе, ожидая на старте полетов, курсанты однажды рассказывали самые интимные случаи из жизни. Один за другим. По кругу. Дошла очередь и до Степанова. Он рассказал про этот вечер.

- Клава не девка - огонь, - заметил сосед. - А вот ты...

И никто не попрекнул, не засмеялся, только все почему-то задумались. Сейчас тоже вон как получилось. И уди­вительно, на Лелю он не обиделся, его тянуло к ней еще бсльше.

Как же быть теперь?

Кажется, у Степанова никогда не было таких трудных раздумий. Прикинул так, подумал этак. Ни до чего не до­думался. Расстроенный, недовольный, но не обиженный, с трудом выбрался в темноте на тропинку, что вела на КП.

"Таким разводьем пришел сюда,- думал он.- Однако ради Лели и сто километров пробежишь!"

Недалеко от КП остановился. На лугу тихо булькала вода.

О том, чтобы добраться до Куликов, нечего было и ду­мать, и Степанов решил податься в землянку к механикам. Повернул в свою эскадрилью, остановился, прислушался.

Послышались шаги по грязи, потом увидел, как среди кустов блеснул тонкий луч электрического фонарика. Кто бы это?

Шаги приближались. Луч блеснул уже на тропинке, за­держался на сапогах и вдруг ослепил его.

- Командир? - удивился Кривохиж. - Как попал в этот район? В тумане?

- Прокладываем новые маршруты.

- Отлично! - обрадовался Кривохиж.- Теперь куда?

- В Кулики.

Кривохиж осветил тропинку.

- Сегодня я буду ведущим.

17

- Где наш командир БАО? - злился Пищиков, стоя в конце взлетной полосы. Он придирчиво оглядел гладко ука­танный катками грунт, качнулся на стройных ногах. Влажная земля под ним заходила, как живая. - Чем он занимается?

Неизвестно откуда взявшись, перед ним вырос командир аэродромной роты старший лейтенант Задора, коренастый шустрый офицер. Бойко доложил:

- Командир поехал на станцию. Боеприпасы прибыли.

Злость на командира БАО как-то сразу прошла. Пищиков уважал старшего лейтенанта. За всю зиму не было случая, когда бы взлетная полоса не была подготовлена вовремя. Никто не знал, когда Задора отдыхает, когда ест, однако в какое бы время Пищиков ни приехал на аэродром, командир аэродромной роты встречал его на полосе и, топчась в об­мерзлых валенках, показывал свою работу, спрашивал, что еще надо сделать.

- Вчера я приказал командиру БАО проложить здесь дренаж. - Топал ногами Пищиков, показывая Задоре, какой слабый грунт в этом конце аэродрома. - Кто будет выпол­нять мой приказ?

- Командир ничего мне не передавал, - вытянувшись, сказал Задора. - Я сейчас же сделаю... - Он повернулся на каблуках.

- Подожди, - остановил его Пищиков. - Вдвоем поду­маем, как лучше сделать.

Они подошли к кустам. Оглянувшись назад, Пищиков подумал, что если бы подсохли эти пятьдесят метров поло­сы, то лучшего полевого аэродрома не найти во всей округе. И сейчас с этой полосы по тревоге могут взлететь натре­нированные летчики. А вот сесть... Молодой летчик не ся­дет... И ждать нельзя. Мало ли что может случиться. Никто не гарантирован от того, что телеграф не принесет приказ взлетать и не идти, скажем, на прикрытие наших боевых по­рядков... А командир БАО поехал за боеприпасами. Выбрал время! Ночью надо ездить.

- Дадут задачу на вылет, и мы с тобой, Задора, пропа­ли, - сказал Пищиков.

- Не пропадем, товарищ подполковник. - Задора по­казал в другой конец взлетной полосы. - Я подсушил там поле, а вчера перед вечером прошлись катками, и теперь в ту сторону полоса будет длиннее на семьдесят метров. По­смотрите. Если все хорошо и вам понравится, я поставлю флажки, и летайте на здоровье.

- Посмотрим.

Шли по полосе зигзагами, внимательно проверяли грунт. Наконец остановились на том месте, где вчера работал За­дора. Земля хорошо подсохла.

Пищиков радостно поглядел на старшего лейтенанта, однако, увидев за краем полосы канаву, вдруг нахмурился.

- Такой отличный аэродромщик и не доглядел,- пока­зал взглядом на канаву. - Что это?

- Нарочно сделал, чтобы скорее высохло.

Пищиков прошел по наращенному участку до конца, оглянулся.

- Канаву засыпать. Конец полосы обозначить елками...

- У меня известь есть. Посыплю с двух сторон, как на­рисую.

- Действуйте!

Задора побежал в роту. Пищиков возвращался на КП серединой взлетной полосы. Теплый ветерок ласкал лицо. Пищиков смотрел на небо и радовался, что теперь ему не страшны никакие приказы. В любой момент можно поднять и посадить на эту полосу целый полк. Молодец, Задора! По­старался!

С высоты лилась бесконечная песня невидимых жаво­ронков.

Пищиков остановился против КП. Радостно вздохнул. Увидел Михолапа на тропке возле штабной землянки, по­махал ему рукой.

- Летчиков ко мне!

- Всех?

- И дежурного подменить.

Через две минуты летчики были возле него.

- На машину! - Пищиков показал на дежурный "ГАЗ". - На смотрины поедем...

Выехали в южный конец аэродрома. Солдаты Задоры успели уже заровнять канаву. Обозначали известью попереч­ную линию.

Машина остановилась. Из кабины выглянул Пищиков:

- Все смотрите. Это начало взлетной полосы.. - и мимо свернутых полотнищ "Т" повез летчиков в другой конец аэродрома, где распоряжался сам Задора.- А конец здесь. Вот вам полоса...

- Нормально - отозвался из кузова Сверчков.

- За белой чертой надо поставить елки, - добавил Раж­ников. - Для предостережения и ориентации. Дальше вы­катываться небезопасно.

Летчики поняли, что наконец кончилось время, когда они "загорали" в землянках, не зная временами, к чему прило­жить руки. Пришла новая пора.

И все почему-то разом заговорили, что Задора моло­дец - так неожиданно и так хорошо подготовил полосу, перебивали один другого, догадываясь, что командир полка, наверное, уже задумал что-то такое, чего раньше не бывало.

Между тем машина повернула, проехала вдоль стоянки второй эскадрильи и остановилась возле КП. Пищиков вы­лез из кабины, отошел в сторону, отыскивая взглядом капи­тана Мохарта.

- Будем дежурить, - сказал он, когда Мохарт подошел к нему. - Посадите звено в готовность номер два.

- Одну пару посажу в готовность номер один, - про­гудел Мохарт. - Вторую - в готовность номер два.

- Еще лучше!

Мохарт понимал, для чего это требуется. Недавно он чи­тал приказ по фронту. В нем говорилось о подвозе боепри­пасов и горючего. Приказывалось: истребительной авиации прикрыть фронтовые и армейские тылы от разведыватель­ных самолетов противника. Разведчиков, которые проникли на нашу территорию, обратно за линию фронта не выпус­кать. Тогда взлетная полоса здесь, на полевом аэродроме, была грязная, вязкая. Приказ выполняли армейские полки, которые стояли на аэродромах с бетонными посадочными полосами, и истребители противовоздушной обороны.

Теперь иное дело. И их полк готов прикрывать небо фронта.

Мохарт позвал Степанова и, передав приказ, остался с Ражниковым. Только завел с ним разговор, как увидел, что его первое звено быстро направилось от землянок к самоле­там. Степанов с Кривохижем на ходу надевали шлемофоны; скоро они исчезли за капонирами.

В звонкой тишине солнечного утра вдруг выстрелил, вы­бросив синий дымок, один мотор. Его сразу же поддержали другие. Через минуту четыре мотора взвыли на высокой ноте, и полевой аэродром пробудился.

Первое звено эскадрильи Мохарта опробовало моторы. Порядок!

Не успело стихнуть эхо, как с КП вышел майор Синяв­ский. Глянул на запад.

- Лазарь Трофимович, прошу...

- К вашим услугам, Петр Фомич, - сказал штурман Ражников, продолжая разговаривать с Мохартом.

- Полетим...

Оставив Мохарта, Ражников подбежал к Синявскому.

- Далеко?

Держа перед собой планшет, Синявский показал на карте за линию фронта.

- Посмотрим, что делается здесь, потом вот здесь, и облетаем район.

- Петр Фомич, вот это задача!

Ражников обеими руками схватил планшет, что висел у него на боку, и присел к столу.

- Проложим маршрутик. Сначала... - красным каран­дашом обвел пункт за линией фронта.- Сюда... - под линейку проложил линии от своего аэродрома, сделав соот­ветственно надписи в градусах. - Все готово!

Не был бы Ражников штурманом ш любил карту и кра­сиво чертил на ней маршруты.

- Возьмите меня,- попросился Мохарт.

Синявский подкрутил усы.

- У тебя эскадрилья. Кто ею будет командовать? Это мы с Лазарем Трофимовичем управленцы... - Синявский глянул на небо. - Ясно?

Оба помахали Мохарту руками и двинулись на стоянки. Взревели моторы, рассыпая гул за капонирами, потом один за другим выбежали на старт два самолета.

Солдат-стартер, стоя возле "Т", поднял белый флажок и задержал его в вытянутой руке. Пожалуйста, взлетайте!

Назад от самолетов понеслись бурые клубы пыли. Гул моторов все отдалялся и почти затих. А когда самолеты сно­ва стали видны над пыльным облаком, то были уже далеко над полями, возле самых Куликов. Скоро они исчезли вдали.

Пищиков вышел из КП, сел за столик, на котором лежал выносной микрофон радиостанции.

- Орел ноль два, как меня слышите? Прием! - сказал в микрофон.

- Слышу отлично! - ответил Синявский.

Пищиков подпер подбородок руками, глянул вдаль по­лосы. Что ж, oн, Пищиков, первым в дивизии, как говорят, оторвался от земли. Пара его самолетов давно в воздухе и, наверное, уже за линией фронта. Надо поглядеть, что дела­ется на полевых аэродромах противника, на передовой, на дорогах. Каждому летчику необходим облет своего района после того, как растаял снег. Зимний ландшафт не похож на весенний или летний. Значит, надо всем летать и летать.

Сегодня первый шаг после зимних боев!

Пищиков сдвинул фуражку на затылок. Левее Куликов, за черными полями, увидел тонкую светло-синюю полоску горизонта. В той стороне стационарный вражеский аэродром Балбасово.

Ему хотелось совершить сегодня первый боевой вылет, и именно на Балбасово. Жмурясь от солнца, представил, как он мгновенно свалился бы на стоянки вражеских самолетов и ударил бы по ним из пушек.

Вздохнул от того, что Дичковский не разрешил. По­нимал, что надо беречь силы полка и умело командовать. Коварной тактике фашистских асов противопоставить свою тактику. И ударить! Как следует ударить!

Сидя за столиком, успокаивал себя тем, что если не он полетел, то полетели все же Синявский и Ражников. А им он верил, как самому себе, и, собственно говоря, мысленно был с ними. За линией фронта они сделают все так, как сделал бы это он сам.

Стрелка часов отсчитала сорок минут.

Поглядывая на черные поля за стоянками. Пищиков снова взялся за микрофон.

- Орел ноль два, как дела? Прием!

- Все по плану. Идем домой, - ответил Синявский.

Пищиков поднялся из-за стола. Данные разведки при­дется передавать в штаб дивизии. Оттуда они пойдут выше. А что, если генерал Костин поинтересуется, кто приказал лететь за линию фронта?

Пройдя по тропинке, Пищиков махнул рукой. Э, доло­жим, что при облете района отклонились. А если отклони­лись, то что-то же видели за линией фронта. Вот и все!

Пищиков услыхал знакомый гул мотора. Самолеты спи­кировали и пошли на посадку.

Пищиков бросил фуражку на стол. Заложив одну руку за спину, внимательно вглядывался, как машины вышли на линию, слаженно спланировали к белому "Т", одновремен­но коснулись колесами полосы и будто бы нехотя побежали дальше.

- Посадочка!

Пищиков надел фуражку, прошелся возле стола. Он ду­мал, какую эскадрилью выпустить в воздух первой, чтобы сегодня же облетать район.

Вскоре пришли Синявский и Ражников. Бросили на лав­ку шлемофоны, переглянулись.

- Слушаю вас. - Пищиков склонился над планшетом Синявского.

- На этих аэродромах, - замполит показал два пун­кта, - ничего нет. Ни техники, ни людей. Однако взлетные полосы подготовлены. В Кучине ходит один трактор. Ров­няет поле. А вот отсюда со станции, - показал маленькую станцию западнее Орши, - как только мы показались, сразу ударили зенитки. На станции дымят три паровоза, много вагонов. На этих дорогах, на шоссе - никакого движения. На передовой тишина. - Синявский повел пальцем по карте теперь уже на нашей территории. - Зато на этих дорогах, как на Невском в праздничный день. Машины, танки, люди. Наверное, идет передислокация частей. Все.

Пищиков глянул на Ражникова. У штурмана на лоб упала черная курчавая прядь волос.

- В воздухе спокойно, - сказал он. - Теперь наш район очень характерен. Заблудиться трудно. Колено реки хорошо видно с трех тысяч. После зимы надо дать летчикам осмот­реться.

- Будем летать, - кивнул Пищиков. - Такой день! Кста­ти, кого из командиров эскадрильи выпустить первым?

- Может, Жука? - посоветовал Синявский.

- Да, можно начать с его эскадрильи, - согласился Пи­щиков.

С поля чуть-чуть дул ветерок. Верхушки кустов в конце аэродрома трепетали в волнистом, как расплавленное стек­ло, мареве. Пищиков повернулся, посмотрел на запад.

- Смотрите, разведчик!

Синявский и Ражников оглянулись и замерли на месте. Над железной дорогой с запада на восток на большой вы­соте плыл немецкий бомбардировщик "Хейнкель-111". Его сразу узнали по характерному силуэту. Звука моторов пока что не было слышно.

- Вот он и сфотографирует передислокацию, какую мы видели на наших дорогах.

- Петр Фомич, перехватим? - Ражников взял с лавки шлемофон, заторопился.- Бежим!

- Пока ваши машины заправят да пока вы наберете вы­соту, фриц помахает вам из-за Рославля. Попросим наше де­журное звено... - Пищиков взял со стола микрофон. - Орел ноль пять, на Смоленск пошел разведчик "Хейнкель-111"...

- Наконец Бог послал кусок сыру,- послышался в микрофоне голос Степанова.- Иду парой!

- Повторяю: разведчик! С нашей территории не выпус­кать! Как поняли?

- Все понял. Прием! - прокричал в микрофон Степа­нов, и тут же со стоянок первой эскадрильи донесся друж­ный гул моторов.

Самолеты выскочили на высоту, дали полный газ и про­тив старта пошли на взлет. Пищиков схватил микрофон, од­нако отчитать Степанова за то, что взлетел не в ту сторону, уже не успел. Самолеты были в воздухе и вскоре исчезли с глаз.

"Хейнкель" же держал курс строго на восток. В сторону Смоленска. Силуэт самолета все еще отчетливо вырисовы­вался в белесой вышине.

Как Пищиков ни вглядывался в небо над лесом, а своих самолетов нигде не нашел. Точно в воду канули.

Недовольно нахмурился, отошел от стола, а когда снова повернулся лицом к востоку, увидел, что Смоленск встретил разведчика плотным огнем тяжелой зенитной артиллерии. Казалось, кто-то воткнул в горизонт громадный букет. Из-за синего марева не видно стебельков, а вот цветы... Расцвели они, пышные, черно-серые...Разрывы снарядов вспыхивали, округляя этот своеобраз­ный букет. Он зонтом поднялся над городом.

Разведчик изменил высоту и стал обходить город с севе­ра. Потянул за собой белый-белый след, который называется инверсией. Вот уже он повернул на юг.

- Орел ноль пять, видите цель? - сердито крикнул в микрофон Пищиков.

- Иду на цель! Прием! - в тот же миг послышался голос Степанова.

Пищиков положил микрофон на стол. Прошелся возле стола, а когда глянул в сторону Смоленска, то выше разры­вов зенитных снарядов заметил две параллельные ниточки инверсии. Они образовали петлю над городом и потянулись на юг. Хотя истребителей Пищиков и не увидел, был уверен, что это она, его пара самолетов, оставила след в вышине.

Разведчик пошел на юг, а потом под прямым углом по­вернул на запад со снижением, уже не оставляя белого следа. Его силуэт вырисовывался яснее и яснее. Две тонкие параллельные линии, которые было оборвались, вдруг снова показались. Они тянулись сверху к разведчику. Все ближе, ближе... Вот блеснуло пламя, и "хейнкель" задымил.

- Горит! - крикнул Ражников. - Степанов атаковал!

В этот момент разведчик стал на крыло, почти отвесно пошел вниз и - удивительно! - сбил пламя с мотора. Вы­ровнялся и, переваливаясь с крыла на крыло, со снижением на скорости потянулся на запад.

Две линии инверсии оборвались, но теперь уже видны были две коричневые точки, которые неотступно следовали за разведчиком. Он вниз - и они за ним, он бросается с крыла на крыло, а они сидят у него в хвосте.

- Посмотрите, что он делает! - крикнул Ражников, увидев, что разведчик опять спикировал метров на пять­сот. - Ас! С таким и потягаться не стыдно!

Две точки двигались за вражеским самолетом, как привя­занные, и дали следующий залп. "Хейнкель" снова задымил, вертко лег на крыло, потом перевалился на другое и косо пошел вниз.

Пищиков считал, что это уже конец. Однако разведчик, сбив с мотора пламя, и на этот раз выровнялся и на повышен­ной скорости продолжал удирать. С него вдруг капнула черная капля. Через несколько секунд над ней распустился парашют.

- Припекло!

Истребители ударили еще.

Др-р! Др-р! - послышались приглушенные расстоянием короткие очереди пушек.

Разведчик дымом вычертил огромную черную дугу. По нему опять ударили, и в воздухе гулко бабахнуло.

- Взорвались баки! - крикнул Ражников.

С деформированными взрывом плоскостями, похожий на рака "хейнкель" медленно кувыркнулся через голову и по­летел вниз. Завыл протяжно на низкой-низкой ноте. От этого пронзительного воя, казалось, затрепетали березки возле КП и трава на обочине тропинки.

Га-ах!

Над полями за аэродромом опустились низко-низко ис­требители и пошли по кругу.

Пищиков занес руку на затылок, поддерживая фуражку. Наблюдал, как кружат его хлопцы.

- Вот это работка! Высший класс,- сказал он.

На гребнях капониров стояли механики, техники. Ма­хали руками истребителям, которые парой планировали на посадку.

18

Парашюты... Парашюты... Один, другой, третий... Много.

И все с малиновым оттенком. Значит, немецкие. Они вы­скакивали, как мыльные пузыри, из-за синего гребешка леса и быстро поднимались прямо к облакам. Потом что-то моно­тонно, но сильно заревело, как тот вчерашний "хейнкель", которого сбил Степанов.

Пищиков проснулся, глянул в окно. По улице прошла грузовая машина.

Над койкой на стене неслышно трепетал солнечный зай­чик.

Пищиков встал, оделся, походил возле речки за хатой и поехал на аэродром.

Обошел взлетную полосу, постоял возле своего самолета.

Над аэродромом показался "лимузин" Дичковского. Пи­щиков удивился. Наверное, что-то случилось, если командир дивизии прилетел в такую рань.

Приземлившись, генерал Дичковский быстро отрулил с полосы на тропинку, чего раньше никогда не делал. Забро­сил на плечо планшет, пружинисто соскочил на землю.

- Пищиков, где летчики?

- Вон едут,- Пищиков показал на дорогу в Кулики. На ней уже хорошо была видна машина с летчиками.

- Отлично! Пойдем на КП.

Пошли по гладкой тропинке. Генерал сегодня был раз­говорчивым. Сообщил приятную новость. Из их, Западного, фронта образовано два - второй и третий. И каждый из них - Белорусский! Первый Белорусский фронт выделился раньше.

Пищиков на секунду остановился. Так вот что означает движение на дорогах, о чем вчера докладывали Синявский и Ражников! Значит, действительно происходит передисло­кация частей новых фронтов. Не может быть, чтобы это так или иначе не коснулось их, авиаторов.

- Новый командующий фронтом, говорят, на передовой в каждый батальон заглядывает, - сказал Дичковский. - Все, можно сказать, щупает собственными руками,

- Ого! А у нас есть перемены?

Дичковский только пожал плечами.

- Вчера разговаривал с генералом Снегиревым. Он ни­чего не говорил.

- Значит, статус кво,- глухо отозвался Пищиков. - На юге Крым очистили, а мы...

Дичковский промолчал.

Зайдя в класс на КП, он снял шлемофон.

- Неси карту,- попросил командир полка. - Только побыстрее. Ну вот... Развертывай. Командующий фронтом хочет знать, сколько у противника самолетов на этих аэродромах!

Дичковский провел пальцем по карте на запад от Орши и где-то за Минском остановился.

- Что? - генерал заметил, что Пищиков удивленными прикусил губу.- Не верится? Ничего! Еще не то будет! - И уже тоном приказа добавил: - Подсчитать самолетный парк немцев здесь, здесь, - ткнул пальцем в четыре пункта, - и в одиннадцать ноль-ноль доложить.

Склонившись над картой, Пищиков прикинул расстояние, обратил внимание на характерные ориентиры по марш­руту и сдвинул фуражку на затылок. Услыхал гулкие удары сердца. Здорово! С такой дерзкой задачей и так далеко его летчики еще не летали.

- Кто пойдет? - Дичковский посмотрел в глаза Пищи­кову, когда тот оторвался от карты и как-то сразу подтянулся.

- Разрешите мне, товарищ генерал.- Пищикова захватил полет, он уже им жил.

- Не разрешаю.

Пищиков опустил руки, смутился. Дичковский укориз­ненно посмотрел на него.

- Неужели у тебя нет людей?

- Люди есть. Целый полк, - тихо и как-то суховато от­ветил Пищиков. - Однако, товарищ генерал, я тоже человек.

- Ты командир полка. Давай летчика.

- Можно послать Сверчкова, Ражникова...

- Сверчкова? Не подходит - командир эскадрильи. Ражникова? - Дичковский задумался.- Отставить! Знаешь что, не будем гадать. Пошлем Степанова.

- Можно и Степанова.

- Зови его сюда.

Едва Дичковский успел еще раз просмотреть на карте маршрут полета, прикинуть, как лучше подобраться к само­му дальнему вражескому аэродрому, в класс твердым шагом вошли Степанов и его ведомый Кривохиж.

Степанов был в новенькой гимнастерке, в галифе, в за­лихватски сдвинутой набекрень фуражке. Подтянутый, акку­ратный, стройный. Лицо его загорело до горчичного цвета. Казалось, пришел не по вызову генерала, а на свидание с любимой. Но так только казалось. Внимательными глазами Степанов посмотрел на карту.

За ним стоял Кривохиж. Выше ростом и шире в плечах, немного настороженный. Его и весенний загар не очень-то брал. На прозрачно-розовый румянец щек легла тонкая ко­ричневая тень. Большие серые глаза вопросительно глядели то на командира полка, то на генерала. Он понимал, что по­звали их сюда неспроста.

Пожимая руку Степанову, Дичковский подмигнул:

- Как вчерашний "хейнкель"?

- Лежит, товарищ генерал. Между прочим, приятно охо­титься на такого разведчика и бомбардира.

Дичковский поздоровался с Кривохижем, а Степанов рас­сказывал:

- Первый раз видел, что на "хейнкеле" можно так пи­лотировать! Перекладывал с плоскости на плоскость, пики­ровал отвесно метров на девятьсот, а то и больше... Любой истребитель позавидует!

Дичковский оглядел летчиков. От их присутствия будто посветлело в классе.

- Когда приспичит, так не только с плоскости на плос­кость станешь бросать, - на спину ляжешь, лишь бы улиз­нуть...

Генерал ходил по классу, потом остановился возле окна. Не сводил глаз со Степанова. Беспокоился: а справится ли он с задачей? Залететь, можно сказать, в самое логово про­тивника - залетит. Если и драться придется, на него тоже можно положиться. Ну, так что ж? Сделаем рискованный шаг!

Генерал пригласил летчиков к столу. Подробно объяснил, что им сейчас надо будет сделать. Ставил палец на кружок, обозначающий немецкий аэродром, рассказывал, какая там полоса, какие подходы, где предположительно может стоять зенитная артиллерия.

Степанов согнул указательный палец. Средняя косточка у него как раз три сантиметра. Он быстро измерил этой кос­точкой расстояние на карте, какое-то время думал. Потом посмотрел генералу в глаза.

- Сделаем. Только горючего маловато. Надо же туда и обратно.

- Как это маловато? Хватит.

- На полет хватит. А если бой?

Дичковский помахал пальцем перед самым носом Сте­панова.

- Бой? Ни в коем случае!

- А что делать, если придем, скажем, туда, а навстречу выскочит парочка "фоккеров"? Добрый день! Или благород­но помахать им ручкой: мол, адью!

Тень от генеральской головы закачалась на освещенной солнцем карте.

- Ни-ни... Я вас посылаю в разведку, а не на охоту. Ясно?

Степанов удивленно глянул на Дичковского. Боже мой, что стало с его любимым генералом? Человек, который столько его учил, муштровал, показывал, как надо драться в воздухе, сейчас запрещает вступать в бой с "фоккерами". Тут что-то не то. Поправил фуражку, задумался. Генерал приказал ему, своему подчиненному, не вступать в бой с вражескими истребителями... Перевел взгляд на Пищикова. Командир полка с олимпийским спокойствием разглядывал на карте район западнее Минска.

- Вам нужно пройти по всем этим аэродромам, под­считать машины. Запомнить все, что где видели, и домой, - объяснил Дичковский. - Ни в коем случае не вступать в бой с истребителями противника. Сами будут лезть в прицел - уклоняться. Сведения, которые вы будете везти, дороже ка­кого-нибудь задрипанного "фоккера".

Истребитель уклоняется от боя! Покачивая головой, Сте­панов внимательно смотрел на пункты, которые на карте были обведены карандашом. Тяжелая задача... И тут же он внезапно повеселел, оглянулся. Кивнул Кривохижу и, взяв планшет, зашуршал листами своей карты, оглядывая ее так, чтобы на виду был весь маршрут полета. Помог Кривохижу сложить карту. Обозначил курс, проследил, как это сделает ведомый.

- Мы готовы,- доложил генералу.

- Может, один пойдешь?

- Товарищ генерал, только вдвоем. Как говорится, или голова в кустах, или грудь в крестах.

- Как пойдете?

- Рванем на запад по прямой линии, а оттуда назад. Вот и все! - Степанов посмотрел на Дичковского и, заметив разочарование на его лице, удивился.

- Все? Не думаю, - генерал отрицательно покачал го­ловой. - Как только вы с Балбасово возьмете курс на запад, со следующего аэродрома поднимутся и встретят вас истре­бители. Боя тогда не миновать. Чем дальше будете идти, тем больше привлечете к себе "фоккеров". Где гарантия, что вы победите? Нет, этот вариант не подходит.

Пищиков ладонью разгладил карту на столе. На зеленом поле до самого Минска провел пальцем линию параллельно магистрали.

- А я сделал бы вот так. На высоте прошел бы над этими лесами сквозь туман и облачность вплоть до этого на­селенного пункта. Спикировал бы, и продвигаясь на восток с южной стороны, посчитал бы самолеты вот тут...

- А тут, - Степанов показал аэродром, который нахо­дился на восток от пальца Пищикова,- вас встретили бы "фоккеры".

- Вы можете меня выслушать до конца? - Пищиков снисходительно глянул на Степанова, прощая ему такую вольность. - Я же и говорю, что залететь надо к самому дальнему аэродрому противника на высоте, снизиться, раз­ведать аэродром и подаваться на север. На другой аэродром заходить также с юга. Аэродромы рассматривать с солнеч­ной стороны. Лучше видно.

Дичковский одобрил план Пищикова, пожелал летчикам успехов.

Выйдя из класса, Степанов через три минуты вскочил на левое крыло самолета. Встряхнул лямки парашюта и, забро­сив их за плечи, посмотрел на аэродром.

Какое чудо! Из густого синего марева поднимались чер­ные пригорки. Очертания деревни как-то расплылись. Чуть-чуть дышал ветерок. Глянул на солнце. Оно пряталось где-то среди высоких мелких облачков, подернутых синевой.

Щелкнув замками лямок, Степанов оперся о борта каби­ны. Улыбнулся. Вот и стал он не истребителем, а так себе - разведчиком...

Потрогал пальцем красную пятиконечную звезду за ка­биной на фюзеляже. Таких звездочек у него девятнадцать - столько же, сколько сбил самолетов.

Приподнявшись на руках, сел в кабину. Посмотрел на зе­леные березки и синие елкй на краю капонира. Всей грудью вдохнул густой пахучий воздух.

Над головой с легким треском закрылся фонарь. С этого момента Степанов ни о чем не думал. Руки машинально переходили с рычагов на кнопки... Мотор послушно взревел. Самолет выбежал со стоянки...

Мелькнули солдат-стартер, капониры. Проваливаясь в туман, быстро отдалялась, земля.

- Орел ноль пять, подтянись, - сказал Степанов. - Как понял?

- Ясно.

Увидев, что ведомый подошел на размах крыла, похва­лил.

- Отлично!

Высота все время росла. Далеко внизу в фиолетовой синеве проплыли маленькие серебристые, как плотвички в воде, облачка, а за ними проглядывали поля, паутина по­левых дорог, железнодорожные линии. Потом пошли леса, леса. Пять-десять минут летели над темно-зелеными про­сторами, потом впереди блеснуло, как бутылочное стекло, продолговатое озеро. Степанов перевел взгляд на карту в планшете. Все правильно. А вон другое озеро, поменьше, темно-синее... Еще дальше впереди с севера на юг, извива­ясь, как уж, синела река. Березина!

Степанов все чаще и чаще бросал взгляд далеко за конец левого крыла. Там, в разрывах облаков, виднелись освещен­ные солнцем маленькие домики. Сверился с картой. Так и не понял, что это за населенный пункт. Удивительно, почему он не узнал его?

Для него, истребителя, до сегодняшнего дня дороги, станции, речки, населенные пункты были только фоном для ориентации в полете. Никогда он к этому фону особенноне присматривался. А теперь, залетев в такие далекие тылы противника, часто сверял местность с картой в планшете, лежащем на коленях. Многие населенные пункты, дороги узнавал издалека, с ходу, будто уже летал здесь когда-то.

С благодарностью вспомнились занятия капитана Ражни­кова по штурманской подготовке. Когда из-за плохой погоды зимой не летали, штурман изучал с летчиками немую карту, все характерное в районе Витебск - Лида - Слуцк - Горки. Иной раз добирались даже до самого Бреста. Тогда некоторые летчики говорили, что, мол, Ражников спешит на запад... Остряки тут же подкололи Степанова: "Ражников тянется к Лиде, а Степанов к Леле".

Смешки смешками, а выходило так, что город Лида уже не за горами. Возьми курс на Ивенец - слева увидишь ко­лено Немана, а впереди на перекрестке четырех железнодо­рожных линий выплывет Лида.

Леля... Не может Степанов выкинуть ее из головы, за­быть...

Задумался, отодвинул импровизированную шторку в ка­бине. С фотографии ему улыбалась Леля. Степанов вгляды­вался в ее лицо, рассматривал прядь волос, которую вет­ром сбросило на лоб. Под сердцем потеплело. Сжал ручку управления, зажмурился на мгновенье. Мотор гудел ровно, без натуги.

Летчик, выше голову! Не место для раздумий и мечта­ний!

Степанов бросил взгляд за борт. Среди облаков заметил самолеты песочного цвета. На северо-восток очень близко проскочили два "фоккера". Отчетливо были видны черные кресты на фюзеляжах и свастика на килях. Немцам, конечно, и в голову не пришло подвернуть немного и посмотреть, кто это летит на запад. Они, безусловно, приняли Степанова и Кривохижа за своих. Кто иной может еще здесь летать?

Степанов весь как-то напрягся. Не успел даже испугать­ся. Пронесло!

Посмотрев внимательно вперед, снял предохранитель с гашетки. А вдруг "фоккеры" вернутся. Тогда...

- Видел, кто справа прошел?

- Видел...

Впереди и ниже показались редкие облачка. На левый конец крыла наплыл городок.

- Не твой Слуцк?

- Логойск, - ответил Кривохиж.

Разговор немного успокоил Степанова. Ведомый следит за воздухом и неплохо ориентируется. И не удивительно - летели, можно сказать, на его родину.

Молчали.

С левой стороны на горизонте, под ярким солнцем, начал выплывать большой город. Степанов посмотрел на карту, по­косился за борт. Минск!

Степанов невольно подался вперед, чтобы посмотреть, что еще покажется на горизонте, и почувствовал, что его движения связывают плечевые ремни. Тотчас же расстегнул их. Свободно повернулся в кабине, оглянулся назад, посмот­рел на ведомого.

"Кривохиж держится, как бог",-- с удовлетворением по­думал он и поправил сползший с колена планшет.

Откинулся на бронеспинку.

На западе хорошо был виден горизонт. Маячил крохот­ный ветряк возле леса, а вон и хатки рассыпались цепочкой. Значит, здесь туман реже, чем над Куликами, и их издалека могут заметить.

Хорошо просматривалась дорога из Минска на запад. На светло-серой ленте шоссе чернели квадратики. Машины или танки? Трудно было сказать, что это, потому что с такой вы­соты раньше их не видел. Механически принялся считать. Насчитал шестьдесят и бросил.

Город уже весь выплыл. Степанов никогда над ним не летал, и теперь, с высоты, разглядывал его. Центр как бы расплывался. Значит, там все разрушено. Пусто!

Степанов закусил губу, крепче сжал ручку управления. На лице выступил пот...

Остались позади последние строения города. Степанов поднял голову. Очень далеко впереди, просматривалась сплошная зелень. Лес. Над ним в нескольких местах подни­мался черный дым. Что они, немцы, леса жгут? Раздумывать над этим не было времени.

- Внимание! - приказал ведомому. - Пикируем!

- Понял...

Степанов тронул ручку управления от себя вперед. Земля повернулась вправо и понеслась навстречу.

В три приема они спикировали над полями. Хорошо ви­дели полоски, крестьян за плугом. Те попадали на землю. Потом поднялись и замахали руками.

Над широким полем повернули на юг. Пересекли одну линию железной дороги, скоро увидели другую и, миновав третью, попит на восток. Еще ниже прижали самолеты к земле и выскочили на аэродром Петровичи. Полный по­рядок. Тишина и покой. С обеих сторон от взлетной поло­сы выстроились "хейнкели". Некоторые были раскапочены. Сновали тягачи, ходили люди. Они даже не обратили внима­ния на самолеты в небе. Очутившись над краем аэродрома, Степанов увидел, что только теперь люди стали прятаться. Вот когда сообразили!

Степанов насчитал сорок две машины. Больше здесь делать было нечего, и он повернул на север. Потом, сделав огромную петлю, бросился на юг. Летели почти над самыми крышами домов и неожиданно появились над минским аэро­дромом. И здесь тишина. Увидел двадцать семь двухмотор­ных бомбардировщиков. Три транспортника стояли ближе к зданию, за ними виднелись четыре мотылька -- самолеты связи "физлер-шторх".

Очутившись на окраине города, повернули, описывая дугу, сначала на восток, потом на север. Не рассчитав не­много, Степанов на этот раз прошел по центру Дугинского аэродрома. Здесь готовились к вылету двадцать три двух­моторных бомбардировщика. Люди от самолетов горохом посыпались в разные стороны.

"Если разбегаются, то уже где-то побывали под обстре­лом наших самолетов", - подумал Степанов.

Низко-низко пересек шоссе Минск - Москва и пошел, и пошел над лесом, дальше от города, от населенных пунктов, лишь бы исчезнуть с глаз противника, запутать направление полета.

Над зеленым лугом Степанов вздохнул, вытер рукой лицо. Оглянувшись, взял ручку управления на себя. Вошли в облака.

- Порядок! - крикнул Степанов.

Облака были рваные, редкие, и идти в них, маскировать­ся было очень удобно.

Степанов взял курс на восток и на краю карты записал, что видел на аэродромах.

Возбуждение, которое охватило его над Минском, про­шло, сменилось рассудительностью. Пока удавалось, так сказать, "пробрить" фрицев на аэродромах. А что будет дальше на восток и ближе к линии фронта?

Выскочив из облаков, он настороженно оглянулся, не тянется ли за ним "хвост" - истребители противника. В воздухе было спокойно.

- Не отставать! - предупредил ведомого.

- Держусь...

Степанов отклонился влево, так что шоссе осталось на правую руку. Теперь он очень внимательно сверял карту с тем, что было за бортом.

Миновав лес, они прошли над огородами деревни Докудово. Параллельно ей тянулась взлетная полоса аэродрома. Степанов сосчитал самолеты и полетел на север.

Долго шли над лесом. Сменили курс над какой-то избуш­кой лесника, повернув на юг.

И тут Степанов снова заволновался. Они приближались к самой, если можно так сказать, главной базе врага. Скоро впереди выплывет из синевы аэродром Балбасово. На нем базируются асы истребительной эскадры Мельдерса. Зевать нельзя! Как же здесь лучше подобраться? Пройти на высо­те? Зенитки откроют такой огонь, что света божьего не уви­дишь. Некогда будет смотреть на стоянки, считать самолеты. Да с большой высоты много ли увидишь? Могут наскочить также истребители и... Придется драться над их аэродромом. Схватишься с "фоккером", и пропала разведка.

В голове с лихорадочной быстротой проносились разные мысли. Как лучше сделать? С какой стороны лучше подсту­питься?

Решил пройти над самыми стоянками, "пробрить" и этот аэродром. Ох, и дадут огня! Здесь не спят ни зенитчи­ки, ни летчики. А, была не была!.. Его неожиданно охватил азарт.

Начал снижаться и впереди различил посадочную поло­су Балбасовского аэродрома. На ней неожиданно показался белый хвост пыли. К "Т" порулил "фоккер". План мгновен­но изменился. Надо на полной скорости идти напролом за "фоккером", становиться ему в хвост. На бреющем. Только так и удастся проскочить по самому центру аэродрома, уви­деть и сосчитать что надо. Зенитчики по своим стрелять не станут.

Стартер возле "Т" махнул флажком "фоккеру". Оглянув­шись, увидел Степанова. Думал, он идет на посадку. Выста­вил флажок, приглашая садиться.

Степанов так прижал машину к земле, что испугался, когда увидел, с какой скоростью убегает под крыло серое полотно посадочной полосы.

- Считай с правой стороны! - крикнул Кривохижу,

- Ясно...

Слева на стоянках стояли истребители. Степанов насчитал их восемнадцать. Люди возле них сразу попадали на землю.

"Фоккер" впереди только поднялся, подбирал уже "ноги". Степанов взял его в перекрестие прицела.

Др-р! Др-р! - дал две короткие очереди.

Блеснуло пламя. "Фоккер" задымил и упал на поле.

Немцы как по команде пришли в себя. Наискосок, сзади, почти горизонтально к земле ударили зенитки. Степанов увидел впереди черные разрывы.

"Неужели тут собьют?" - похолодел он и инстинктивно под девяносто градусов на бреющем рванул на юг. Запутывал направление своего полета.

Очутившись над лесом, где уже не доставали снаряды, набрал высоту. Оглянулся. Черные шапки разрывов испятнали полнеба. А зенитки все еще били...

- Посмотри. Садят в белый свет, как в копейку,- сказал ведомому. - А "фоккер" горит!

- Горит... За него и нам нагорит, - чувствовалось по голосу, что Кривохиж волнуется.

- Спокойно. За это с нашей головы ни один волос не упадет, - сказал Степанов.

Вошли в облака, не заметили, когда перелетели линию

Выскочив на солнечный простор, Степанов увидел, что на конец его правого крыла - консоль - наплывает голубая петля реки, и сразу пошел на снижение.

- Орел ноль пять, орел ноль пять... Как меня слышите?

- Слышу вас отлично. Прием!

- Орел ноль пять, - вдруг окреп, зазвенел голос Пищикова. - Где вы?

- Идем домой. Прием!

Синий туман застилал землю, однако Степанов издалека заметил белые черточки, которые очерчивали взлетную полосу аэродрома, и ходу пошел на посадку.

Зарулив, вылез из кабины на плоскость. Сбросил парашют - за плечах остались две влажные полосы от лямок. Снял шлемофон. От него шел пар.

"Вон куда надо ходить и бить фрицев", - подумал он и, будто впервые заметив нежную зелень листьев на березках, вздохнул от радости. Он дома. В полку. На своей стоянке. Солнце. Тишина. Пахнет влажной землей.

"Скажу генералу... Докудовский аэродром можно атако­вать эскадрильей и разбить самолеты на земле".

Он по­вернулся и почувствовал тяжелую усталость в руках и ногах.

"Ну и полет! - удивился он, - Силы забрал за весь день. А я смеялся... Вот тебе и разведчик!"

К нему подбежал Кривохиж. Мокрый чуб растрепан, а на лице улыбка до ушей.

- Командир, я видел... - задыхался он. - Случчину видел.

Степанов измерил его взглядом с ног до головы и соско­чил на землю.

- Чуть к батьке не залетел. - Он похлопал ладонью по его влажному плечу. - Однако про Случчину после. Давай подобьем бабки и пойдем докладывать.

Положив на крыло самолета развернутый планшет и по­ставив палец на первый аэродром, над которым они недавно были, спросил:

- Сколько насчитал здесь бомбардировщиков?

19

Пищиков надвинул фуражку, заслоняясь от солнца ко­зырьком.

Увидел молодых летчиков, которые по команде старшего группы стали по стойке "смирно". Припомнил время, когда и сам он приехал в полк после окончания школы, вспомнил, как его встречали. Тогда над головой тоже стояло солнце, весеннее, горячее. И было их тогда тоже пять человек. Встречал командир полка с седыми висками. На плацу воз­ле белого здания штаба построились эскадрильи. Гремел оркестр. Пионеры поднесли им букеты цветов.

Где же теперь та пятерка?

Петро Высоцкий на Южном фронте, как и Пищиков, ко­мандует полком. Миша Валента взял выше - заместитель командира дивизии в истребительном корпусе резерва Глав­нокомандующего. Сашка Виноградов и Иван Александров в первый же день войны, утром, сгорели в воздухе над Ружанской пущей...

А вот он, Пищиков, встречает сегодня молодежь на по­левом аэродроме.

Выслушав рапорт старшего группы лейтенанта Аникее­ва, командир полка направился к летчикам. Пожал каждому руку, запоминая фамилии. Гусаров, Кузнецов, Охай, Серге­ев... Бодрые, молодые ребята.

Летчики молча разглядывали командира полка, на груди которого было столько орденов.. Выглаженная гимнастерка, галифе, начищенные до блеска сапоги и самая обыкно­венная обшарпанная кобура, из которой выглядывала черная рукоятка парабеллума.

- Позавтракали?

- Так точно, - подтвердил Аникеев.

- Мы работы не боимся, абы харч был,- осторожно вставил низкорослый чернявый лейтенант Гусаров.

Пищиков с улыбкой взглянул на него. Этот, видать, не без юмора. Хорошо.

- У нас без работы сидеть не придется, - сказал он. - Как видите, стоим на полевом аэродроме. Вон взлетная по­лоса. Рукой подать.

- Не полоса, а лодочка, - сказал Гусаров.

- На эту лодочку будете садиться, будь здоров! Пом­ню, в прошлом году снег сошел с полей, превратив их в топь. Под Сухиничами стояли. Француз Майе из эскадрильи "Нормандия", которая тогда входила в состав нашей дивизии, возвращался из-за линии фронта. Сопровождал бомбар­дировщики. Сжег горючее, не дотянул до своего аэродрома и сел... Где, вы думаете? На гравийку! Вот это расчет. Мало того. Заправившись горючим, он и взлетел с нее, с той гравийки. А вы творите - лодочка...