Дороги без следов

- Отличная задача, капитан, - подбодрил Жука Синявский.

Тот не ответил. Сидел молча, внимательно изучая район разведки.

- Да-а, - многозначительно сам себе сказал Жук, не отрываясь от карты. - Да-а...

- Зайдем отсюда, вы прикроете, а я тем временем... Посмотрим, кто прячется в этом лесу. Согласны? - не отступал Синявский.

Сосны были далеко за линией фронта, можно сказать, у черта на куличках. Однако Жук оторвал взгляд от карты, кивнул головой

- Можно слетать.

- Я знал, что вы согласитесь, - Синявский глянул на Михолапа. - Задачу дал начштаба, напарника сам нашел. Отлично!

До стоянок Синявского и Жука проводил адъютант Пшеничкин. Слушал, как они договариваются лететь. Капитан Жук стоял на том, что лететь надо по прямой на высоте. Расстояние большое. Синявский же был убежден, что идти надо по ломаной линии, чтобы противник не разгадал их намерения, не перехватил их.

Интересно было послушать, как они договорятся, однако тут Пшеничкин увидел, что Русакович уже заходит на посадку. Тогда он пожелал им успехов, приотстал и повернул к стоянке своего командира звена.

Синявский взлетел и, оглянувшись, прпросил капитана Жука пристроиться к нему плотней.

Прошли километров двадцать на север. После этого Синявский повернул на девяносто градусов и взял курс на запад. Пересек линию фронта над болотами. Не заметил ни одного выстрела с земли. Тихо кругом... За болотами, наконец, потянулись поля, на которых хорошо были видны дороги. На них - никакого движения.

Хмуро плыла под крыльями земля, занятая противником.

На темно-голубом небе на разных высотах грудились ослепительно-белые облака. Такие облака давали возможность неожиданно появляться над объектом, однако они могли сослужить службу и истребителям противника.

Черканув концом левого крыла посередине большой деревни, что виднелась далеко на западе, Синявский снова повернул на север. Задержал взгляд на альтиметре. Высота четыре тысячи метров. Мотор гудел и гудел. Стнявский наблюдал за передней полусферой, следил за землей, за лесом. Облака будто бы поредели, но стали шире, крупнее.

Чем дальше летели, тем больше Синявский волновался. Без всякой причины. Такого давно с ним не бывало... Он повернулся на сиденье, огляделся. Поправил план­шет на коленях, сверил местность с картой и немного успо­коился.

- Орел три ноль один, как меня слышите? - спро­сил он.

- Отлично.

Перекинулся с капитаном Жуком парой слов, и уже со­всем отлегло на душе. Теперь Синявский смеялся над самим собой. Видно, волновался оттого, что несколько дней не ле­тал,- много было дел на земле. Вспомнил слова Пищикова, который недавно говорил на построении, что летчик должен как можно больше летать, тогда он не будет волноваться. Правильно. Золотые слова.

Но правда и то, что они все-таки далеко летели...

- Подходим к Соснам, - сказал Синявский, увидев за носом машины населенный пункт. - Прошу прикрыть. На­чинаю работу...

- Вас понял. Прикрываю, - ответил Жук.

Поправив курс на четыре градуса, Синявский поставил нос самолета строго на запад. Белеющую дорогу держал на самом конце крыла. Внизу был лес. Синявский нажал кноп­ку фотоаппарата.

Три минуты шел по прямой линии, удерживая ручку управления в одном положении, потом отпустил кнопку. Перевел дух, оглянулся.

Впереди стали вспыхивать разрывы снарядов. Они при­ближались черными курчавыми клубками. Очень неприят­но... У Синявского даже холодок прошел по коже...

Не удержались зенитчики. Значит, в лесу действительно что-то есть.

Синявский резко изменил курс, и разрывы снарядов по­плыли в сторону.

В наушниках затрещало.

- Над нами "фоккеры"! - крикнул Жук.

Синявский сразу как-то выпрямился, поднял голову, буд­то ему за воротник залетела ледяшка. Прямо над головой увидел двух "фоккеров" песочного цвета. Головастые, с тон­кими длинными хвостами. Выше, в затянутом дымкой небе, курсом на север проскочила еще одна пара. Значит, четвер­ка! На каждого из них по два "фоккера"! Кажется, влипли!

Синявский бросил взгляд на приборную доску. Скорость триста двадцать! Как же так получилось, что они не имеют ни скорости, ни высоты? А впрочем, что удивительного? Строго придерживались курса, фотографировали, словом, были заняты работой. Теперь Синявский понял, что просто так оторваться от истребителей им не удастся. Они окружа­ют все теснее и теснее. Значит - бой.

- За мно-о-й! - крикнул Жуку и резко отдал ручку управления от себя.

За фонарем свистел воздух. В ушах зашумело. Наконец серое облако почти по самую кабину отрезало плоскости его машины. Все-таки они оторвались. Спасение? Но надол­го ли?

Через считанные секунды он выскочил на светлый про­стор и чуть не столкнулся с парой "фоккеров", которые пикировали по краю облака, собираясь как раз в этом месте перехватить их. Дал очередь по черным крестам, мелькнув­шим на плоскостях. Малиновые шары пронеслись над са­мыми хвостами "фоккеров". Быстро повернул голову. Искал, где другая пара вражеских истребителей. Едва успел вы­вернуться из-под удара: зеленые трассы эрликоновских сна­рядов прошли в нескольких сантиметрах от фонаря кабины. Он весь сжался, вобрал голову в плечи. Скосил взгляд на приборную доску. Спикировал в облака, и скорость возросла до пятисот километров. Облегченно вздохнул. На такой ско­рости кое-что уже можно было делать.

Между тем первая пара "фоккеров" развернулась и снова пошла в атаку. Синявский сжал ручку управления. Припал к прицелу. На водянистые волоски перекрестия наплывала голова "фоккера". Она ширилась, на глазах вырастала. Ка­жется, можно стрелять. Нет, нет! Ближе, еще ближе!

Синявский слился с машиной, почувствовал теплое дыха­ние мотора. Палец лег на гашетку, и когда он нажал на нее, то увидел, что "фоккер" вырвался из-под удара: малиновые шары пушечных трасс прошли вдоль его живота песчаного цвета.

- Слабаки! - крикнул Синявский и не узнал своего голоса. Был он какой-то хриплый. Во рту совсем пересохло. Язык еле поворачивался.- Своло... - голос его оборвался. Синявский увидел, что другая пара опять пошла в атаку.

Нажал левой ногой на педаль и, положив самолет на крыло, вывернулся из-под атаки, понесся вниз. Теперь пра­вей было широкое, белое, как пена, облако. Он направил машину носом в него. Оглянулся, но ведомого не заметил.

- Жук, не отставать!

В кабине стало серо, как в землянке под вечер. Самолет вошел в облако. Синявский тешил себя мыслью, что в сле­пом полете они пройдут немалое расстояние и, возможно, оторвутся от "фоккеров".

Казалось, время остановилось. Синявский не представ­лял, как долго он летел в облаке. Когда заходил в него, не посмотрел на стрелки, которые теперь светились фосфор­ным светом. Не до того было!

И вот он выскочил из облака. В тот же момент почув­ствовал удар по фюзеляжу. Тенями над ним проскочили "фоккеры". Быстро дернул ручку управления - не переби­ты ли тяги. Нет, все в порядке. Машина слушалась.

Тогда он сделал такой вираж, что за плечами что-то заскрипело. На перекрестие прицела наплыл силуэт "фок­кера", и Синявский, стиснув зубы, дал залп. "Фоккер" за­дымил.

Синявский оглянулся и от неожиданности похолодел. Ка­питана Жука с ним не было. Оторвался в облаке? Выскочил на другую сторону от него? А может, уже сбили?

- Орел три... где ты? - крикнул он. Ответа не было.

А немцы будто и не заметили, что потеряли один само­лет. Теперь они втроем наседали на Синявского. Один из них неожиданно попал в перекрестие прицела. Синявский с яростью нажал на гашетку. Ногами почувствовал, как от вы­стрелов задрожала машина. "Фоккер" перевернулся и пошел вниз, разматывая за собой ленту черного дыма.

Оглядываясь, Синявский изо всей силы тянул ручку управления. Хоть бы немного уменьшить радиус! Но нет, это уже предел. Из машины ничего больше не выжмешь. А "фоккер" наседает. Синявский крутанул полубочку, чтобы выскочить под пушечную трассу, так как понял, что "фок­кер" вот-вот откроет огонь. И в тот же миг почувствовал удар по плоскости, такой сильный, что чуть не выпустил ручку управления. Инстинктивно, как бы уклоняясь от сле­дующего удара, согнул голову и весь сжался.

Языки пламени яростно коробили обшивку плоскости, подбирались уже к мотору. Синявский лихорадочно огля­дывался. Снял ногу с педали, подтянул ее под себя, точно в этом был выход из положения. В кабину повалил дым. Из левого нижнего угла.

Все! Видимо, ему уже не спастись!

Щелкнул замком привязных ремней, свалил самолет на­бок и, открыв фонарь, чуть не задохнулся. Пламя шибануло в лицо, ослепило. Собрав последние силы, Синявский от­толкнул ногами от себя самолет. Перевернулся раз, другой.

Развел в воздухе руки и, кажется, перестал вертеться. Подо­ждал несколько секунд, потом нащупал кольцо парашюта, вытянул его на весь размах руки. По плечам сильно ударили стропы. Синявского подбросило. Втягивая голову, он все еще ждал удара своей же машины. Совсем близко услыхал три сухие пушечные очереди.

...Через час Степанов вышел из КП и, направляясь в эскадрильскую землянку, увидел в конце стоянок капитана Жука.

- Яша! - крикнул по-дружески.- Одну минутку!

Капитан Жук замедлил шаги, однако не остановился.

Только когда Степанов догнал его, набычился, уставился на командира звена немигающим взглядом.

- С-старший лейтенант, что за фамильярность? Вы, на­верное, забыли, что в военно-воздушных силах существует субординация?

Степанов действительно обратился к Жуку не по-уставному. Так он обращался и к другим летчикам, старшим по званию, но они никогда не обижались. Вообще летчики во время боевой работы не очень козыряли. И виноваты были не они сами.

Какой же тут устав, когда командир эскадрильи дает ука­зание младшему летчику, вернувшемуся из полета по кругу, и старший стоит, а младший сидит, да еще привязан рем­нями к сиденью? Обычно рядовой летчик, будучи ведомым командира звена или командира эскадрильи, сидел на сто­янке со своим ведущим, просто, по-товарищески болтал о том о сем, ожидая вылета. Однако такая вольность была до того времени, пока летчик не садился в машину. В кабине, в воздухе, обыкновенные слова старшего, даже совет, ста­новились приказом, и летчик беспрекословно его выполнял.

Сейчас Степанов попробовал отмахнуться.

- Капитан, давайте не будем, - сказал он и снял с плеча планшет. - Где вели бой?

Капитан молча показал на карте зеленый массив запад­нее деревни Сосны. Он заметил, что руки Степанова слегка задрожали.

- Давно это было?

Жук посмотрел на часы, сухо ответил. Степанов оторвал взгляд от карты.

- Как раз в этом районе и в это время... Ну правильно. Четверка "фоккеров" клевала одного нашего "Ла". Он, бед­няга, ужом выкручивался, отбивался, поджег одного, потом другого... Когда я подлетел и поджег третьего, наш летчик уже спустился на парашюте за этой высоткой на опушке леса. Вот, похож на фасоль. - Степанов показал на карте, где приземлился наш летчик. - А где вы расстались с Си­нявским?

Степанов опять подставил Жуку планшет, чтобы тот по­казал.

- Пожалуйста...

Капитан Жук глянул на карту. Неуверенно водил пальцем то на север, то на восток от Сосен, и Степанов терпеливо ждал, очень хорошо понимая его. В горячке боя самолеты сплетутся в клубок над одним пунктом, а разойдутся, бы­вало, черт знает где. Не всегда потом правильно покажешь, над каким леском или полем произошли события.

- Здесь вошли в облако. Потом вышли... Начались атаки. Одна... Другая... Потом снова шуганули в другое облако... - Передохнув, Жук задержал палец на планшете. - Здесь...

- Ага...

- Когда я выскочил из облака и оглянулся, Синявского уже нигде не было видно. Прошел на юг, сюда, покружился над лесом: ни наших, ни вражеских самолетов. А горючка кончается. Поспешил домой, сел с пустыми баками...

- А в этом районе не было самолетов?

- Я же вон где был...

- Ясно, капитан. - Степанов надел через плечо план­шет и, повернувшись, хотел было идти в свою сторону.

- Что ясно?

- Да вот насчет субординации...

Жук холодно глянул на Степанова.

- Н-не понимаю... Что за чепуху ты городишь?

- Вы нарушили святое правило субординации - в бою потеряли ведущего. Ясно?

- Что? Что ты говоришь? - крикнул Жук. - Это же война!

- А я про что? - сузил глаза Степанов. - Одному вой­на, а другому б... одна.

- Не смей! - не помня себя, Жук выхватил из кобуры пистолет.

Степанов побелел. Не успел Жук и руку поднять, как от удара под локоть пистолет полетел в траву под кустом.

- Над Соснами надо было стрелять. Из пушек!!!

Из-за стоянки выбежал капитан Ражников, стал между ними.

- Что случилось? Чего не поделили?

К ним уже спешили летчики второй эскадрильи.

- А ну, пошли к Пищикову, - приказал Ражников. - Собирает всех.

...Опираясь локтем на крыло самолета, Пищиков взвол­нованно смотрел куда-то мимо капитана Жука. На посадоч­ной никого не было. На краю стоянки Пищиков увидел Раж­никова и Сверчкова. За ними стоял капитан Мохарт. Он то надвигал фуражку на глаза, то снова сдвигал ее на затылок.

Ближе стояли командиры звеньев, летчики. Среди них был и Степанов. Ладонью правой руки потирал пряжку рем­ня и что-то говорил Русаковичу и Литвинову

Пищиков на миг задержал взгляд на Жуке, который стоял напротив и докладывал. Лицо капитана казалось землистым. Он руками показывал атаки немцев, демонстрировал свой маневр.

- Гладко рассказывает, - перебил его Степанов. - А майора Синявского нет. Для чего этот рассказ?

Пищиков тоже не собирался слушать Жука, ничего не хотел знать про воздушный бой, про то, как именно немцы атаковали их. Сегодня он не верил ни одному слову капи­тана.

- Летчики пока овладели вертикальным маневром, - с расстановкой сказал Пищиков. - Дерутся парами, звеньями. А вы... плотный строй эскадрильи... стальной кулак... век Добрыней и Муромцев канул безвозвратно. "Чистый истре­битель!" Вот это-то все и довело сегодня до...

- Нет, нет, - торопливо заговорил Жук, руками показы­вая, как он с Синявским выскочил из облака, как их атако­вали "фоккеры".

- Воевать надо, а не байки рассказывать, - снова пере­бил его Степанов.

Из-за самолета вышла Аня Вострикова. Без пилотки. Во­лосы растрепались, лицо бледное. Она остановилась перед Жуком.

- Где наш Петр Фомич? - спросила она. - Где Петро?

Жук быстро перевел взгляд с командира полка на свою оружейницу и, видимо, не сразу узнал ее. Почему-то даже на шаг отступил назад, оглянулся на летчиков.

- Молчите? Вам нечего сказать? Так я скажу: вы броси­ли его в бою. Так поступает только трус. Вы мне больше не командир! - Вострикова плюнула в сторону Жука и, глотая слезы, пошла со стоянки.

Летчики повернулись в ее сторону. Степанов даже фуражку снял и удивленно посмотрел ей вслед. Пищиков потоптался на месте.

- Капитан Жук, идите в штаб. Сдайте оружие... А вы, - обратился он к командиру звена Литвинову, - командуйте эскадрильей. Временно...

Над стоянкой пронесся армейский "По-2", сел, подрулю Из задней кабины вылез генерал Снегирев.

Пищиков вышел навстречу, доложил, и они вдвоем от правились на КП. Сидели долго, никого не приглашая. Через час Снегирев полетел к себе в штаб, а Пищиков опять подошел к летчикам.

- А мы все же посмотрим то место. Кто со мной? - спросил он, оглядывая летчиков.

Первым поднял руку Степанов.

- Вы само собой... А еще?

Поднялось сразу несколько рук.

- Требуется одно звено.

К командиру полка подошел капитан Ражников.

- Я с вами ведомым пойду.

- И я... - подался вперед Литвинов. Пищиков внима­тельно посмотрел на него.

- Пойдем только звеном. Старшим в полку останется Мохарт. Если кто позвонит, - обратился уже к Мохарту, - говорите, что пошел на стоянку, на самую дальнюю стоян­ку... Пока "позовете", мы прилетим...

Он посмотрел в небо и, надевая шлемофон, кивнул Сте­панову.

- Ведите. Высота - три тысячи. Мы с Ражниковым на пятьсот метров выше.

Собрались и сразу полетели. Густая дымка ткалась по земле. И как на беду - хоть бы тебе одна тучка! Только за линией фронта обошли продолговатое облако, и Пищиков, оглянувшись, подумал, что, возможно, как раз возле него майор Синявский вел бой в районе Сосен.

Пересекли железную дорогу, шоссе, пошли над лесом. Впереди из густой дымки едва заметно стала выплывать деревня, и из нее вдруг ударили зенитки. Пищикову с высоты было видно, что зенитчики били неточно. Однако разрывы журавлиным клином приближались к Степанову. Пищиков предупредил:

- Ноль пять, возьмите правее...

Степанов повернул южнее, обходя деревню. Под крыло самолета плыл и плыл лес, затянутый си­ней дымкой. Мелькали прогалины полей, поблескивали ре­чушки.

Глядя сверху на пару Степанова, Пищиков подумал, что она стоит на месте. И только земля сплывает назад. Значит, летели они на одной скорости.

Пищиков часто оглядывался. Никого в воздухе не за­мечал. Задумался. Идут они четверкой по этим дорогам без следов, и сам черт им не брат. А где следы Синявского? Он же здесь летал, здесь вел воздушный бой. Сбил двух "фок­керов"... Где он сейчас? Вон в той хате лесника, что показа­лась на опушке леса, или в деревне, что проплыла с правой стороны? Где его следы?

Пищиков рывком поднял на лоб светофильтровые очки, посмотрел на машину ведомого. На фонаре поблескивало солнце, и разглядеть выражение лица Ражникова не удалось.

Где Синявский? Где он теперь? И напарники Пищикова молчали, будто знали, о чем он думал, и не хотели переби­вать.

А ведь всего час назад Пищиков стоял с Синявским воз­ле КП. Разговаривали, смеялись. Настроение у замполита было очень хорошее. Он сказал, что, как только кончится война, в тот же день сдаст свой истребитель молодому лет­чику и обязательно пойдет учиться на агронома.

Хотел, чтобы изрытая, искалеченная снарядами и бомба­ми земля, которую он видел каждый день под крылом, зацве­ла после войны садом. Она заслужила это. И действительно получилось бы хорошо. Жена - учительница, он - агроном.

Пищиков вдруг отмахнулся от воспоминаний, прижму­рился. Что же он скажет Алесе, жене Синявского, когда она спросит, где ее муж? Как оправдается перед его сыновьями - близнецами Васильком и Мироном?

Пищиков тянул за борт. Заметил, что Степанов поставил машину на нос и пошел в пике.

- Ноль два, куда?

- За мной. Вон лысеет высота, а дальше лесок, который очертаниями напоминает фасоль. Он туда спускался, - от­ветил Степанов.

- Ниже не пойдем.

- А отсюда мы ничего не увидим.

Степанов взял ручку управления на себя, поднялся на прежнюю высоту. Поглядывал то направо, то налево.

Прошли на запад, на юг, повернули обратно. Внизу ниче­го не заметили. Спикировали к самым вершинам елей, что стояли па поле, прошли над леском и, осмелев, стали в круг. Внизу были только лес, луга да кусты. И тишина...

- Все ясно, - сказал Ражников. - Нет его... И парашю­та не видать.

Звено свечой поднялось в высоту. Километрах в двадцати от леска, над которым только что кружили, спикировали на подводу, показавшуюся на лесной дороге. Напугали лошадь, ездового, который срачу соскочил с повозки и - в кусты. Ничего больше не увидели и дальше пошли с набором вы­соты.

Пищиков был недоволен, что в том месте, где при­землился Синявский, они ничего не нашли. Пусть бы хоть блеснул среди зелени белый парашют, а то человек будто в воду канул.

Летчик! Есть крылья - летит, нет крыльев - и летчика нет.

Пролетая линию фронта, Пищиков заметил на передо­вой клубы дыма, огонь. В груди что-то защемило. Никогда еще он не чувствовал себя таким беспомощным, как сейчас. Отгоняя от себя неприятные мысли, вздохнул. Посмотрел вперед. Сквозь дымку проглядывала петля речки. Стал сни­жаться.

Приземлившись, зарулил на стоянку и вылез на пло­скость. Снимая парашют, оглянулся. Ему и теперь еще не верилось, что нет в полку майора Синявского. Казалось, он вот-вот появится на стоянке и крикнет:

- Не взяли меня в полет?

25

Марсель Жази последним сбежал с крыльца штаба и остановился в воротах возле группы летчиков. Они молча прислушивались, глядя в темное небо, густо усеянное блед­ными звездами.

Капитан Марте показал рукой вверх, потом шепнул, что где-то там полетела бомбить штабы или казармы "ночная колдунья". Так немцы называли летчиц ночных бомбарди­ровщиков. Этот русский полк базировался восточнее Дубовки. Французы засыпали каждую ночь под бесконечный гул их самолетов. Марсель прислушался, уловил легкое стрекотанье мото­ра. Оно медленно отдалялось на запад, замирало, а потом и совсем стихло.

Постояв немного, он вдруг сказал, что завтра утром на­пишет рапорт на имя командира эскадрильи. Все обернулись к Марселю. Аспирант ле Гуар наклонился к нему, спросил, что Марсель собирается просить у командира эскадрильи.

Летчики молча ждали, что скажет их товарищ. А тот нарочно медлил, потом серьезно заявил, что давно уже ре­шил бросить истребительную авиацию, французский полк. Мысль эта пришла ему в голову еще в Туле, однако тогда он никому ничего не сказал. А теперь как раз настало время. Он, Марсель, будет проситься, чтобы его перевели механи­ком в первую эскадрилью "ночных колдуний".

Грохнул раскатистый смех.

- Фронтовой Дон-Жуан! Ха-ха!!!

Капитан Марте смеялся громче всех. Когда, наконец, установилась тишина, сказал, что не примет от Марселя никаких рапортов. Этот его шаг может стать заразительным примером для других, и он, Марте, скоро останется без лет­чиков.

Вышли на улицу. Долго еще смеялись. Потом вспоми­нали, как ходили в Туле на танцы в Дом Красной Армии, рассказывали всякие забавные истории. Хотели заглушить тоску по родине, по родным и близким, от которых сегодня должны были получить весточки.

Из Москвы была почта, и письма из дома были только четырем счастливчикам, остальные расхватали журналы и газеты.

Марселю сравнительно повезло. Он взял экземпляр газе­ты "Figaro" и спрятал его за борт куртки. Стоя в толпе то­варищей, отчетливо чувствовал запах типографской краски и радовался, что, наконец, и до него дошел аромат далекой Франции.

Наговорившись, летчики разошлись по хатам.

Марсель пожелал капитану Марте доброй ночи. Скрип­нув калиткой, прошел во двор. Окна в хате были темные. Марсель остановился на крыльце. Нащупал скобу, но вхо­дить не спешил, медлил.

За белым садом, за лугом, на той половине деревни, где размещался русский гвардейский полк, послышались звуки гармошки. Не выпуская из руки скобу, Марсель прислу­шался. В звуки гармошки вплетались голоса девчат и парней. Прокатился смех. А потом над деревней, над садом поплыла песня. Была она протяжная, эта песня, и рассказывала о чем-то до боли грустном, точно плакала, жаловалась.

"Боже мой, какая песня!" - прошептал Марсель и вы­пустил из руки скобу.

Плечом прислонился к круглым смолистым бревнам сте­ны, потом слегка оттолкнулся и оперся рукой о косяк две­рей. Силился разобрать слова песни. Слушал, как она ровно течет, и боялся сдвинуться с места. И вот она, песня, уже стала медленно затихать, опала ее мелодия, как опадают последние язычки пламени на затухающем костре, и только тихий отзвук отдавался там, в садах, в серой темноте.

Марсель так и не разобрал слов песни.

Постоял, вздохнул, медленно сошел с крыльца и, оста­новившись возле забора, над которым свесились усыпанные белым цветом ветви яблонь, притаился. До него все еще доносились переборы гармошки, бодрые мужские голоса. А девичьего голоса, что так взял за сердце, не было слышно.

Марсель оглянулся и только теперь увидел, что стоит на белом, усыпанном лепестками дворе. Боясь затоптать эти лепестки, он осторожно переступил на темное место, где их не было, и не спеша пошагал на огород.

На широкой меже мягко стелилась росная трава. Непо­нятные, но удивительные запахи теплой ночи тревожили душу. Марсель глянул ввысь. Млечный Путь светлым маз­ком пересек купол неба, мерцая, переливаясь неспокойными звездами. Подумалось про испытания последних лет, про войну, которая забросила его сюда, на белорусскую землю. Он удивился, какая здесь пышная зелень после такой суро­вой зимы.

Вышел на берег речки, остановился. Под темным бере­гом булькала вода. На западе всполохи белого-белого света дважды охватили полнеба. Марсель успел разглядеть черный горизонт с молчаливыми вершинами берез. Там как раз про­ходила дорога. Все вокруг потемнело еще больше.

Далекие взрывы всколыхнули землю...

Здесь, возле речки, было уже холодновато, но Марсель не чувствовал этого. Вглядывался в конец деревни, пото­нувшей в темноте. Почему же не слышно того голоса и той песни, что разбередила душу?

Изредка из кустов долетал скрип какой-то ночной птахи, Марсель слышал ее впервые.

Далекие всполохи на западе, теперь уже не белые, а ма­линовые, вспыхивали и вспыхивали.

Марсель задумался. На участке фронта от Балтики до Полесья собралось больше миллиона русских, - бошей, на­верное, не меньше. Сегодня на КП говорили, что этими днями на аэродромы приземлилось шестьсот бомбардиров­щиков и штурмовиков, пятьсот истребителей. И они, фран­цузы, тоже здесь. А десятки тысяч орудий, тысячи танков... Здорово все-таки запахло наступлением... Хорошо, что они, французы, прилетели сюда вовремя.

С востока наплывал чуть слышный, но уже хорошо знакомый Марселю гул ночного бомбардировщика. Он по­степенно усиливался и уже, казалось, был как раз над ним... Задрав голову, Марсель внимательно всматривался в небо. Был момент, когда он, кажется, увидел голубые язычки вы­хлопов и патрубков и обрадовался, сам не зная - почему.

- Лети, лети, красавица! - крикнул он.- Bon voyage!

Голос его эхом отозвался в кустах. Стрекотанье мотора стало отдаляться на запад. Марсель смотрел в ту сторону, и когда вокруг все стихло, зашагал по берегу.

На свой огород попал сразу. Постоял на меже, прошел сонным двором, навалился на жерди забора. Наклонив ветку яблони, понюхал росный цветок. Вспомнилась Леля Винарская. Она же родилась на этой земле. Выросла среди таких садов. Какой край! И люди здесь особенные. На оккупиро­ванной территории воюют с бошами. Позавчера ночью на соседний аэродром привезли на самолете немецкого генера­ла, которого партизаны взяли в плен где-то под Витебском. Здорово!

Марсель вошел в хату. Тихо, не зажигая света, развернул спальный мешок на койке, что стояла у окна, и с удоволь­ствием вытянулся на нем. Летчики его звена спали сном праведников, тихонько посапывая. На соседней койке заво­рочался лейтенант Дине, пробормотал что-то сквозь сон. С ним такое часто бывает, и Марсель не обратил на это внима­ния. Подложив руку под голову, посмотрел на стол. На нем серел огромный букет цветов.

Наконец он закрыл глаза. Казалось, вот-вот уснет, как вдруг заверещал сверчок. Марсель приподнялся и, опираясь локтями на подушку, оглядел хату. В углу белела большая русская печь. Оттуда и доносилось верещанье сверчка. Затаив дыхание, очень тихо, чтобы не спугнуть его, Марсель снова лег. Вспомнился вечер, когда он последний раз видел Мариетту. Это было в конце апреля сорокового года, перед его отлетом в Бордо. Прощаясь, они целовались, и такой же сверчок вот так же громко отсчитывал время. Марсель обе­щал писать, а в июне приехать в отпуск.

Но все вышло не так, как загадывалось. Даже больно вспоминать. Немцы, обойдя линию Мажино, через Бельгию ворвались на север Франции, потом повернули на юг, на Париж. Все перемешалось. Правительство Петена позорно капитулировало. Однако Франция не покорилась, патриоты боролись. Марсель с друзьями без разрешения командования перелетел в Гибралтар, потом в Алжир. Вскоре перебрался на авиабазу Раяк в Ливане. В сорок втором году из Лондона прилетел его школьный товарищ и привез письмо подружки Мариетты. Она писала, что Мариетту, как активную участ­ницу движения Сопротивления в группе Веры Оболенской, замучило гестапо.

Слушая монотонный голос сверчка, Марсель вспоминал встречи с Мариеттой, разговоры с ней...

Со стоном повернулся на бок и, кажется, только-только смежил веки... Когда открыл глаза, в окно стучалась ветка яблони, обсыпанная бело-розовым цветом, а дальше, на краю синего неба, уже светились золотистые лучи солнца.

Летчики поднялись. Кто брился, кто гремел в сенцах умывальником. Марсель тоже встал, высунулся в окно. На­клонил ветку яблоньки, росшей в палисаднике.

После завтрака все пошли на аэродром. Взлетная полоса была сразу за деревней.

Марселя позвал к себе командир эскадрильи капитан Марте. В его палатке уже сидел штурман дивизии майор Тодорин. На лице майора виднелись следы ожогов. От рус­ских летчиков Марсель не раз слышал, что Тодорин - ас дивизии.

Он поздоровался с Марселем.

- Лейтенант Жази, - сказал капитан Марте. - Вы, ко­нечно, понимаете, что я вызвал вас не для того, чтобы вы написали мне рапорт. Помните, что говорили вчера вече­ром? - Он добродушно улыбнулся.

Улыбнулся и майор Тодорин. Марте, наверное, успел ему рассказать, что командир звена его эскадрильи хочет стать механиком самолета у "ночных колдуний". Ну что ж, можно и посмеяться. - Наш район вы давно облетали, - продолжал капитан Марте уже серьезным тоном. - Вам здесь все известно. Так вот... Есть работенка. Думаю, вы согласитесь. Надо сходить на охоту. - Показал на карте расстояние от Богушевска до южных пригородов Витебска. - Высота четыре тысячи метров. - Зная, что Жази не курит, Марте все же положил перед ним сигареты.

- Мой капитан! - Марсель готов был обнять команди­ра. - Давно чувствую ваше расположение.

- Возможно, вам сегодня удастся, - Марте нахмурил каштановые брови, - сбить хоть одного боша.

- Так точно, мой капитан.

Звено Марселя собралось возле его самолета. На плоско­сти лежал планшет с картой. Марсель рассказал, какую он получил задачу А теперь, надев шлемофон, давал последние указания.

- Предупреждаю, это не прогулка. Задача, можно ска­зать, рискованная. Охота за линией фронта! Поэтому в полете забыть старое правило: "Бог за всех и каждый за себя". Будем действовать, как наши друзья-гвардейцы. - Кивнул на дру­гую сторону посадочной полосы, где стояли "Яки" гвардей­ского полка.- Все за одного и каждый за всех. Ясно, Дине?

- Абсолютно,- ответил лейтенант Дине, поправляя на боку кобуру пистолета.

Марсель сказал, чтобы держали связь по радио, ведомые не отрывались от ведущих.

- Avospostes!

Механик ефрейтор Мирончик поправил брезентовый трап на крыле самолета и, опустившись на колено, помог Марселю защелкнуть замки лямок парашюта. Потом под­хватил Марселя, своего командира экипажа, под локоть и не заметил, как тот очутился на трапе и проворно сел в кабину.

Чистый утренний воздух, кажется, зазвенел, когда его резанули лопасти винтов сразу четырех самолетов.

Не останавливаясь на старте возле "Т", звено пошло на взлет. Оно только-только оторвалось от земли, а уже спрята­ло "ноги" и, повернув, полетело над Дубовкой.

Идя на север, машины врезались в белые облака, что одиноко плыли навстречу, греясь на солнце.

Миновав их, поднялись выше. К линии фронта подошли на четырех тысячах.

- Алло, начинается район охоты, - предупредил Мар­сель своих летчиков. - Не забывайте, гашетка находится под пальцем, а прицел впереди.

Марсель оглядел звено. Порядок. В воздухе спокойно. С земли не стреляют. Видно далеко. Мотор работает исключи­тельно.

Не успели они пройти и трех минут, а в наушниках уже послышался голос наводчика:

- Внимание! Раяки, идите в квадрат 25/24.

Марсель удивился, что вдруг поступил такой приказ.

Однако на войне бывает, что самолеты в воздухе перена­целиваются на другие объекты. Он принял команду и повер­нул в заданный район. Сориентировался, стараясь убедиться, что попал в нужный квадрат, огляделся. В воздухе спокойно. Никаких самолетов не видать. Прошел на север, и снова - голос наводчика. Тот приказал идти в квадрат 27/26.

Это насторожило Марселя, однако он пошел, куда было приказано. Очутившись в квадрате 27/26, оглянулся по сто­ронам, но здесь тоже никого не нашел.

Покружился немного и, разозлившись, полетел на юг. Пересек линию фронта, пошел выполнять приказ капитана Марте.

Пока добрался до Богушевска, залез за пять тысяч. "За­пас высоты никогда не помешает", - подумал он. Глянул вперед и чуть не вскрикнул: вдали, на фоне белого облака, заметил пять черных точек. Самолеты!

Чьи?

- Алло! Курсом на два часа, наверное, молодчики люфт­ваффе...

- Вижу,- ответил лейтенант Дине.

Марсель повернулся на сиденье. Глянул за правый борт. Увидел в кабине Дине. Он поднял руку. Видно было, что внимательно всматривается вдаль.

Все молчали. Напряжение от этого только возрастало.

Вдруг Марсель увидел, что правее звена пронеслась зе­леная трасса эрликоновских снарядов. Откуда она? Тронул ручку управления на себя. Нос самолета поднялся. Ага! На них со стороны солнца спикировала пара "мессеров". Как же это он не заметил их раньше? Хорошо, что...

Сейчас "мессеры" под острым углом выходили из пике впереди них. Марсель поймал одного в прицел и дал залп.

Красные шары рубанули по хвосту. "Мессер" перевернулся через крыло... Потом как будто выровнялся и - рухнул вниз. Второй "мессер" повернул в сторону пятерки с набо­ром высоты.

Не было никакого сомнения, что пара "мессеров" только подразнила их. Главное было впереди.

Теперь Марсель все время поглядывал в сторону солнца.

- Внимательно смотрите. Не рассыпаться! - крикнул он.

Далекие темные точки вырастали на глазах. Уже отчетли­во было видно, что это "мессеры". Тонкие плоскости точно обрублены. Впереди серебристых дисков от винтов ярко вы­рисовываются желтые носы.

Не в психическую ли атаку идут? Ну вот... Шестьсот метров... четыреста...

"Мессеры" неожиданно разошлись. Одна пара рванула выше и вправо, а четверка взяла левее и вниз.

- Дине, тебе - верхняя пара, а я - сюда...

"Мессеры" разворачивались как на параде. Будто спе­циально для французов начали выписывать вираж. Сразу видно, что не новички в воздухе, а, как говорится, "усачи"!

Одна пара из этой четверки стала набирать высоту. Нель­зя допустить, чтобы она оторвалась и повисла над головой у него или у Дине. Сейчас же идти на нее, сковать ее боем! Марсель поставил самолет на крыло градусов под семьдесят пять и дал полный газ. Изо всех сил тянул ручку управле­ния, поворачивая самолет с наибольшей угловой скоростью. Мелькали солнце, небо, горизонт. Внизу волчком верте­лась земля. Сила перегрузки втискивала Марселя в сиденье. Ноги, руки сделались как свинцовые. Один вираж, другой... Самолет дрожал как живой, но Марсель тянул ручку управ­ления, припадая к прицелу. По краям очков на щеки ручьями струился пот. Потемнело в глазах. Однако ручку Марсель не отпустил. Напрягся, и в глазах посветлело. Поймал в при­цел силуэт "усача". Тонкий, как оса, лягушачьего цвета... Палец лег на гашетку. Красные шары ударили по кабине, по плоскости. "Мессер" клюнул носом, вспыхнул очень ярко и, перевалившись через крыло, шуганул к земле.

- A merveille! - крикнул Марсель.

Три "мессера" на какое-то время растерялись. Марсель подумал, что медлить нельзя. Он подвернул машину, поймал в прицел силуэт второго "усача". Однако тот никак не ста­новился в перекрестие прицела, все сплывал вниз. Марсель нажал на гашетку и увидел, что промахнулся, - "мессеры" дружно провалились вниз. Красные шары прошли над их хвостами.

Марсель взял ручку управления на себя. Увидел, что Дине уже ведет огонь по "мессеру". Красные шары летели выше и в сторону. Он крикнул, чтоб Дине подошел ближе.

Когда выскочил на высоту и повернул самолет, Дине уже сам начал расправляться с "мессерами". Один из них зады­мил, потянув к земле толстый черный шлейф.

- Tiens-toi, Dinet! - крикнул он.- Encore du feu! Du feu!

Дине стрелял и по другому "мессеру", но промахнул­ся. Тот как-то отвесно провалился вниз и присоединился к тройке, которая, набирая высоту, ходила по кругу далеко в стороне. Значит, они намерены еще схватиться и померяться силами.

Марсель оглянулся, вытер лицо. Пока "мессеры" еще не заняли выгодную позицию, он решил снова их атаковать. Подал команду Дине, поставил машину носом вниз и заме­тил вверху самолеты. Заметил и похолодел.

Со стороны солнца шла четверка. Недолго раздумывая, Марсель бросился в лобовую атаку. Потянул ручку управле­ния на себя. Блеснули красные звезды на крыльях. Марсель сразу же отпустил ручку управления. Так это же звено "Ла"!

Он настороженно пошел параллельным курсом с теми самолетами. "Мессеры", снижаясь, так рванули на запад, что в миг заскочили в облака.

- Camarades! Салют, друзья! - послышался в наушни­ках бодрый и очень знакомый голос - Как дела?

- Прима! - крикнул Марсель. - Салют! - От радости он даже покачал крыльями самолета. Перчаткой вытер лицо, перевел дух. На фюзеляже самого ближнего "Ла" увидел цифру "25", на другом - "50". Откуда взялись эти русские истребители?

Теперь они идут вместе с русским звеном, и пусть только попадутся им боши - дадут бой.

Из кабины первого "Ла", улыбаясь, махал рукой русский летчик. Погодите, неужели это правда?

- Альёша? - неуверенно спросил Марсель.- Ты?

- Я.

Придержав коленями ручку управления, Марсель привет­ственно потряс над головой сцепленными руками.

- Видел, как мы жгли бошей? Вон дымят на земле...

- Вижу, жаль, что мы опоздали.

- Дине поджег одного.

Марсель разговорился, и вдруг кабина стала ему тесной. Размахивая руками, он задевал локтями за борта, не забывая в то же время внимательно поглядывать в сторону солнца.

Теперь черт знает что можно сделать! Скажем, выстро­иться крыло в крыло и прочесать воздух до самого Витеб­ска. Наверняка попалась бы добыча. Сейчас от них не ушел бы ни один "мессер", попадись он на глаза. Или, например, взять...

Марсель радостно посмотрел за борт. И в тот же миг услыхал тревожный голос Степанова:

- Марсель! Тебя, наверное, подбили. Горючее выбивает.

Марсель почувствовал, что мотор его самолета и вправду стал давать перебои. Раз, другой...

Быстро посмотрел на приборную доску. Давление го­рючего катастрофически падало. О! Над вражеской терри­торией! Глянул на стрелку альтиметра: высота пять тысяч метров. Ну, это еще неплохо!

- Дине, командуй звеном. У меня, черт возьми, скверно с мотором. Попробую дотянуть.

Марсель выключил зажигание и, поставив машину носом на восток, стал планировать. От непривычной тишины заны­ло под ложечкой. Земля медленно приближалась. Под кры­ло плыла зелень леса. На нее не сядешь. А что же делать? Выбрасываться с парашютом? Щелкнул замком привязных ремней... Но куда тут выбрасываться? Посмотрел налево, направо. Протер глаза, вытянул шею и стал всматриваться. Что это там? Не сводил глаз с узкой полянки, что показалась впереди. Она расширялась на восток. Черт возьми, не везде же в Белоруссии леса! Есть же, наконец, и поля!

Привычным движением быстро защелкнул замок привяз­ных ремней. Снова привязался к сиденью. Может, удастся приземлиться на этой поляне...

Среди зелени леса то там, то здесь уже мелькали широ­кие прогалы, а потом лес сплыл под фюзеляж, исчез цели­ком. Марсель обрадовался. Внимательно посмотрел на нос самолета. Там было чистое поле, его пересекала белесая черточка дороги. А где же линия фронта? Проскочил ее или она еще впереди?

Оглядываться и думать уже не было времени. Скорость падала. Стрелка мерно отсчитывала: 320... 270... 200... 190...

Успел глянуть вверх. Звено "Ла" кружило недалеко от него. Тройка "Яков" его звена держалась чуть выше. Не оставили его друзья. Молодцы!

А земля уже близко-близко. Впереди будто бы ровная площадка.

Потянул ручку управления на себя. Самолет на диво по­слушно выровнялся. На какую-то секунду повис в воздухе.

Марсель успел упереться руками в приборную доску и тут же почувствовал удар об землю. Ра-аз! Самолет взмыл. Снова удар! Уже значительно слабее, чем первый. Под нога­ми с писком заскребло, потом на козырек кабины полетели комья земли и залепили ее. Тишина...

Сел!

Открыл кабину и выскочил на крыло. Оно, как доска, лежало на прошлогодней стерне.

Сбросил парашют, расстегнул шлемофон. Оглянулся. За хвостом, метров на шестьдесят, тянулась гладкая дорожка. Лопасти винта, рубя землю, загнулись, как бараньи рога.

На него низко-низко спикировало звено "Ла", точно хо­тело изловчиться и подхватить с земли. Машины блеснули на солнце крыльями с красными звездами и пошли на вос­ток. Спикировала и тройка "Яков" Дине. Дважды прошла над ним по кругу и взяла курс на юг.

Марсель помахал рукой и оглянулся. Только теперь к нему вернулась тревога: а вдруг из-за того холма покажут­ся боши? Не очень приятная будет встреча! Правительство Виши на запрос фюрера о французских истребителях на русском фронте заявило на весь мир, что их летчиков там нет. "Нормандия"? Это франтирьеры, партизаны...

Марсель передвинул пистолет с бока на живот. Расстег­нул кобуру. Надо сейчас же подаваться в лес. К белорусским партизанам.

На холме рос лесок, и Марсель, не медля больше ни минуты, кинулся к нему. Не добежал каких-нибудь тридцать шагов. Увидел на опушке человека с винтовкой за плечами. На всякий случай положил руку на кобуру. Кто он, этот человек? Что висит у него на ремне? Утка? И лицо... Э, бо­яться его нечего.

- Я французский летчик, - сказал Марсель. - Из полка "Нормандия".

Человек с винтовкой за спиной подошел к нему, поздо­ровался за руку.

- Фрицы подбили?

- Фрицы... Наверное, бензопровод перебили. И вот я... - Марсель оглянулся на свой самолет,- сел...

- Будем знакомы - Сидор Барановский.

Марсель тоже назвал себя, глянул на Сидора. Моложавое загорелое лицо. Внимательный задумчивый взгляд темных глаз. Левый рукав пиджака пустой.

- Где линия фронта?

- Там, - показал Сидор на запад. - До нее тридцать пять километров. Прошу к нам. Гостем будете.

Марсель вытер лицо платком, снял шлемофон. Легко вздохнул и посмотрел на голубое небо. По нему плыли бе­лые пушистые облака. Дул ветерок. Листья на березах слег­ка шевелились. С высоты лилась песня жаворонков. Кругом буйно росла зеленая трава.

- Идем, - сказал Сидор.

Марсель шел рядом с ним по прошлогодней стерне, что уже заросла травой. Никто не обрабатывал это поле. Пусто.

- Почему не засеяли? - спросил он.

- Нет тягла, нет семян...

Поднялись на пригорок. Впереди дорога поворачивала к высоким деревьям. Наверное, село. Нет, хат не видать. Марсель загляделся на тополя и, когда вышли на дорогу, остановился как вкопанный.

Сколько жил на земле, где ни был, а такого видеть не доводилось. За дорогой четыре женщины, впрягшись вместо лошади, тянули плуг. Пятая налегала на поручни плуга.

- Вот наше тягло, - сказал Сидор.

Лицо французского летчика потемнело, кулаки сжались. Где он? Что делается на свете?

- Фашисты сожгли колхоз, лошадей уничтожили, - рас­сказывал Сидор. - Они называют это новым порядком... И у вас во Франции так же?

- Их мало стрелять... - Марсель стиснул зубы. - Боже мой, что делают боши! - Он замолчал, вспоминая. - Фран­цию я оставил в день капитуляции. С тех пор не был там... Не видал...

- Ну, а мы что ж? Надо как-то жить. Значит, будем сеять понемногу... Артиллеристы обещали приехать на лошадях...

Марсель и Сидор вышли на дорогу. Поравнялись с женщинами-пахарями. Те остановились. Скинули с плеч по­стромки, вышли на дорогу. Это были девчата. Загорелые, босые. А глаза... синие, черные, голубые. С ненавистью осматривали они синюю форму Марселя.

Возле плуга осталась пожилая женщина. Она камнем очищала лемех.

- Девчата, это французский летчик. Зовут его Мар­сель, - сказал Сидор. - Немцы подбили, а он сел на Выгорах. Наш гость!

И случилось то, чего Марсель не ожидал. Горячие руки обхватили его за шею, пригнули. Один поцелуй, другой... В щеку, лоб...

Наконец Марсель разомкнул девичьи руки. Перед ним стояла светловолосая красавица с синими глазами.

- Будем знакомы, - он назвал себя.

- Марина, - сказала девушка. - А это мои подружки: Соня, Аня, Вера.

Девчата смеялись, с интересом глядели на летчика. Мар­сель с каждой поздоровался.

- А это тетя Ева, - показала Марина на женщину, кото­рая медленно подходила к ним. - Партизанская разведчица.

- Вы партизанка? - удивился Марсель. - Чудесно!

Он поцеловал мозолистую Евину руку.

- А мой ты Моисей. - Тетка Ева перекрестила францу­за. - Чтоб ты был здоров! Вернешься во Францию, Моисей...

- Марсель, а не Моисей,- поправил Сидор.

- Kaк, говоришь?

- Марсель...

- Так вот же, Марсель, расскажешь своим людям, что наделали у нас в Белоруссии фашисты.

- Этого мы никогда не забудем. Все расскажу.

- Божечки,- удивилась женщина - Хранцуз, а говорит по-нашему...

- Я, та tante, в России второй год воюю, - глянув на нее, сказал Марсель. - Научился говорить. Русский язык мне нравится, а люди... - Покосился на девчат. - Прима!

- Кто ж такой разумный послал вас в Россию?

- Как кто? Генерал де Голль. Мы - его солдаты. А на ваш фронт добровольно прилетели воевать. За вашу и нашу родину.

- Оставайтесь у нас,- предложила Марина.

- Девчата, хватит,- сказал Сидор.- Пора и честь знать...

Сидор и Марсель направились в деревню. Марсель с ужасом смотрел, как из буйной зелени выглядывают раз­мытые дождями рыжие печи, фундаменты строений. Возле цементного порога остановился.

- Здесь была школа,- пояснил Сидор.

Вокруг чернели сгоревшие деревья. Над зелеными бугра­ми поднимались трубы. Землянки!

- Так вот и живем. У нас все под землей.- Сидор по­казал, где у них правление колхоза, где школа.

Лицо Марселя окаменело. Горький комок застрял в гор­ле, и он не мог произнести слова. Шагая рядом с Сидором, кивал головой.

- А это мой дворец.- Сидор снял с плеча винтовку, спустился по приступкам, открыл дверь.- Прошу сюда. Марья, встречай гостя! - крикнул в землянку.

- Пожалуйста, заходите,- послышалось в ответ.

Марсель зашел в землянку, поздоровался с Марьей, же­ной Сидора. Погладил девочку по светловолосой головке.

- Как тебя зовут?

- Анюта.

- Хорошее имя. По-французски будет - Анья.- Мар­сель пошарил в нагрудных карманах куртки и вынул плитку шоколада.- Гостинец из Франции... Бери, Анья!

- Ой, что вы,- смутилась Марья.- Не надо...

Но Марсель, казалось, и не слышал ее.

- Бери. От меня,- повторил он.

Сидор повесил винтовку на стену. Утку положил на ска­мью в уголке. Подмигнул жене, чтоб поторопилась.

- Утку не успеешь приготовить. Давай что есть,- ска­зал он и вышел из землянки.

Марсель огляделся. Землянка как землянка. В углу печь, русская, небольшая. Возле нее деревянная кровать, застлан­ная домотканым цветистым одеялом. Окошко... На подокон­нике в глазированном горшке усыпанный алыми бутонами цветок. Рядом примостился белый кот. Он старательно, не спеша, умывался. Марсель вздрогнул. У них в доме, во Франции, тоже цветы на подоконниках и белый кот...

- Так и знала, что будет гость,- сказала Марья.- С утра умывается.

Марсель вздохнул. Умывается ли у них дома на подокон­нике кот, ждут ли его мать, отец?

- Мама, это зеркало? - спросила Анюта у матери, дер­жа перед собой плитку шоколада в блестящей обертке.

Марья смахнула слезу с глаз, шепнула:

- Это конфетка, дочка...

Послышались шаги, и в землянку спустился Сидор. При­нес несколько кустов лука, горсть укропа с грядки, поставил на стол бутылку.

Вскоре по всей землянке запахло укропом, луком. Марья подала на сковороде большие, румяные, как яблоки-цыган­ки, картофельные галушки. В горшке принесла духовитую бабку. Нарезала желтоватого сала, положила краюшку хлеба.

Выпили. Завязался оживленный разговор. Сидор рас­сказал, что прошлым летом он воевал минометчиком под Орлом и осколком снаряда ему оторвало руку. Марсель ра­достно заулыбался: он тоже воевал под Орлом! Сидор встал, обнялся с летчиком.

- Однополчане! На одном фронте воевали! Марья, еще бутылку!

Снова сели за стол. Выпили еще. Оба ругали Черчилля и Рузвельта - за второй фронт. Возмущались: сколько можно готовиться, сколько обещать!

Легкая как мотылек, Анюта залезла на колени к Марсе­лю. Бормотала что-то, разговаривая сама с собой. Охораши­вала ветку сирени, потом хвостик ее просунула под пугови­цу его нагрудного кармана.

- Мама, посмотри, как красиво, - позвала мать.

И Марсель посмотрел на свою грудь. Поцеловал Анюту. Поднял рюмку за ее здоровье.

Потом пили за здоровье ее матери и отца. Говорили про войну, про походы. Время пролетело незаметно.

Где-то под вечер в землянку постучался и вошел лей­тенант медицинской службы с аэродрома Дубовка; увидев Марселя за столом с рюмкой в руке, обрадовался.

- Пейте на здоровье, - сказал он. - Мы, товарищ Жази, искали вас в соседней деревне, в Барсуках... Как чувствуете себя?

- Отлично! - Марсель показал большой палец.- Все обошлось хорошо!

- Ваш самолет мы погрузили на машину.

- И я еду!

На улице стояла машина. На ней виднелся самолет Мар­селя со снятыми крыльями. Там же, в кузове, устроились механики. Возле машины уже собрались жители деревни. Это были женщины, девчата, мальчишки и девчонки. У за­бора стояли старики.

Марсель увидел Марину и ее подружек. Простился с ними. Обещал приехать в гости после войны. Взял на руки Анюту, поцеловал ее:

- Расти большая! Будь счастлива! - Передал ее Сидо­ру, поблагодарил за угощение и, вскочив на подножку ма­шины, поднял руку: - Никогда не забуду вашей подземной деревни. Bonne chance!

Утром Марсель был в Дубовке. Зашел на КП к команди­ру полка, рассказал про охоту, воздушный бой, показал на карте, где совершил вынужденную посадку.

- Mon commandant,- сказал Марсель в заключение.- Vous voyez, surement qu’a present je suis le plus malheureux des hommes dans le regiment, je suis гез1ё sans avion...

Командир полка с интересом посмотрел на Марселя. Был в таком горячем бою, выиграл схватку, вернулся домой на автомашине, но бодр и весел! Отлично!

- Je vous felicite,- сказал он.- Mon cher, il n’y a pas longtemps le general Ditchovski m’a telephone et il m’a promis de nous envoyer dans un jour cinq chasseurs. Qu’est - ce que vous et dites?

Марсель радостно поблагодарил. Значит, он скоро полу­чит новый самолет.

- Si vous n’avez plus rien a me dire, ben, je ne vous retiens plus. Vous pouvez aller vous reposer.

Марсель вышел из КП, сел на лавке под березой. Спе­шить было некуда, и он, положив планшет на колени, еще раз просмотрел маршрут, по которому летал вчера, задер­жался на месте, где вел воздушный бой, где приземлился.

На карте под пальцем зеленели леса, чернели линии до­рог, точки деревень. А перед глазами стояли закопченные печи, землянки...

Больно заныло сердце...

"Такой край! - Повел пальцем по карте на запад, в рай­он Березины.- Всего этого нельзя простить бошам. Нет! Бить и бить! В воздухе и на земле".

Вскочил с лавки и быстро зашагал к летчикам первой эскадрильи, что стояли неподалеку.

- Zizi, prete - moi ton zing pour une fois. Rien que pour une fois...

Зизи поправил ремешок планшета, кивнул на КП:

- J’attends moi - meme le signal de depart. On s’envole dans un moment...

Марсель нахмурил брови и отступился, поняв, что ни­кто из друзей не одолжит теперь ему машину. Каждый сам рвется в воздух.

26

Полк Пищикова взлетел на рассвете, повернул на северо-запад и, пройдя шестьдесят километров, приземлился на новом аэродроме.

Разместились в западном конце большого села Шумки, недалеко от линии фронта.

Штаб полка занял самую крайнюю хату. Рядом с кухон­ным окном, выходившим во двор, на смолистой стене с глу­бокими расщелинами в бревнах висел полевой телефон для внутренней связи. На веранде, за круглым столом, сидел де­журный летчик лейтенант Аникеев. Перед ним стояли теле­фоны, которые связывали полк со штабами дивизии, армии, а крайний, черный, с блестящей ручкой,- с оперативным дежурным штаба фронта.

Это - КП полка.

Аникееву, как на ладони, видна посадочная полоса ново­го аэродрома - она начинается от самой веранды. Укатан­ное катками серое поле уходит вдаль за самолеты, которые выстроились на опушке березового леска.

Многие стоянки сейчас пустовали: самолеты ушли на разведку.

Солнце падало на веранду, слепило Аникеева. Он жму­рился, через силу борясь со сном.

Вдруг над Шумками послышался гул. Он постепенно нарастал и нарастал. Аникеев сбежал с веранды и, придер­живая фуражку, посмотрел вверх.

На штаб спикировал "Як" с трехцветным коком и на вы­соте каких-нибудь ста метров перевернулся кабиной вниз, колесами вверх и так пошел над посадочной полосой. В конце аэродрома снова перевернулся, выровнялся и теперь со стороны штаба пронесся еще раз над аэродромом головой вниз.

В открытом окне показался Михолап.

- Кто там с ума спятил? Фамилия?

- Надо думать, это нормандец Марсель,- ответил Ани­кеев.

Он стоял посреди двора и следил за "Яком". А тот низко спикировал на стоянки и стал набирать высоту. Гул его мо­тора отдалился и стих.

- Часто прилетает парень,- выглядывая из окна во двор, сказал Михолап.- Слишком часто...

- Откомандируйте Винарскую в "Нормандию", и пере­станет тот парень кувыркаться над нами.

- Откомандировать? - усмехнулся Михолап.- Разве полку не интересно иметь такого зятя? А?

Кто-то позвал Михолапа, и он отошел от окна. Аникеев опять занял свое место на веранде. Звонили из дивизии. Спрашивали, кто полетел на разведку аэродрома Леньки и когда вернется.

В небе послышался гул моторов "Ла". Лейтенант Анике­ев сошел с крыльца, навесил козырьком ладонь над глазами. Пара самолетов спикировала над селом и пошла на посадку. На фюзеляже отчетливо были видны номера. Аникеев при­открыл форточку.

- Капитан Пшеничкин,- крикнул он,- садится Васи­льев!

В окне показалась рыжеватая голова адъютанта Пшенич­кина.

-Что?

- Васильев сел.

- Бегу,- кивнул Пшеничкин.- Позвоните на стоянку Русаковичу. Пусть готовится в полет.

Аникеев плечом прижал к стене полевой телефон в жел­том футляре, крутнул ручку.

- Стоянка первой? Кто? Я говорю с первой... Ясно? - Аникеев дунул в телефонную трубку.- Старший лейтенант Русакович? Готовьтесь в полет. Готовы? Отлично!

Повесив трубку, Аникеев устало зевнул. Дежурить он начал вчера, еще на том, старом аэродроме, на рассвете перелетел сюда с передовой командой, принимал самолеты, показывал стоянки и ни на минуту не прилег. Столько было работы!

В соседнем саду начальник фотоотделения техник-лейте­нант Филин подавал команды, расставляя машины, которые только что пришли из Куликов. Сам он плотный и высокий, а голос у него какой-то тонкий. Это развеселило Аникеева, и он стал наблюдать за техником. Во всех движениях и ко­мандах Филина чувствовался гражданский человек, который совсем недавно надел армейскую форму.

Ступая с поднятыми руками впереди машины, он пока­зывал, где ей остановиться. Одну поставил под высокой гру­шей, другую загнал в вишенник. Оглянулся, выбирая место для третьей. В суете запутался в сучьях. Фуражка свалилась, и Филин, подхватив ее на лету, махнул третьей машине-ла­боратории. Эту машину Аникеев встречал сам, показывал, в какой двор заехать. Она пришла из армии для подкрепления.

Машины выстроились полукругом возле колодца с по­косившимся журавлем.

Из сеней на веранду вышел адъютант Пшеничкин, спу­стился с крыльца и подался на стоянки. Аникеев глянул вдоль улицы. Пусто. На выгоне солдаты сгружали с трех машин желтые ящики. Боеприпасы!

Аникеев перевел взгляд на огороды, на сады. Сел за стол, задумался. Ну вот... Приехали в полк пять пилотов. Хотели служить и воевать в одной эскадрилье. А что получилось? Гусарова похоронили в Куликах. Он, Аникеев, попал к Мо­харту, а его товарищи пошли в другие эскадрильи.

В первой его, Аникеева, приняли неплохо. Мохарт по­говорил и сразу дал понять, что он должен чувствовать себя у них как дома. Рядом с Мохартом сидели Русакович, Васильев, Гетманский, Петровский, Рыбаков и их ведомые. Разные по характеру и привычкам люди... Одни воюют с со­рок первого, другие пришли полтора и год назад и за время боев на Курской дуге возмужали, набрались опыта. При­мером для всех летчиков был и остался Пищиков. Техника пилотирования у него совершенная. От командира полка не отстают командиры эскадрилий. Летчики первой эскадрильи отлично пилотируют и хорошо стреляют. Гетманский, на­пример, в бою под Орлом, выйдя из атаки, увидел, что у него в хвосте сидит "мессер". Еще момент, и "мессер" дал бы пушечную очередь... Гетманский рванул машину на "гор­ку" градусов под семьдесят. "Мессер" проскочил под ним.

Гетманский крутанул самолет вокруг оси, стал головой вниз, поймал "мессера" в прицел и всадил в него длинную пушеч­ную очередь. Теперь на счету Гетманского десять сбитых самолетов. У Русаковича одиннадцать. У Васильева девять.

Cможет ли Аникеев в такой эскадрилье идти в ногу со всеми, оправдать доверие товарищей, которые так душевно встретили его, новичка?

Дома Аникеев был скромным, неразговорчивым парень­ком. Рано остался без отца. С отличием окончил девять классов и был премирован туристской путевкой. Выехал с группой экскурсантов на Кавказ. Страшное известие - вой­на! - услыхал в поезде за Ростовом. Экскурсанты повернули назад. Аникеев добрался до своего тихого городка Юхнова. Сразу же пошел в военкомат. Когда мать узнала, что сын до­бровольно идет в армию, не стала отговаривать, посоветовала только не сторониться людей. Люди научат, люди и спросят.

Аникеев служил мотористом в истребительном полку и часто вспоминал слова матери. Не забывал о наказе, когда учился в авиационной школе. И сейчас... Взял лист бумаги, уселся поудобнее за столом и, отодвинув телефон, собрался написать письмо. Посмотрел в сад, где недавно распоря­жался машинами техник-лейтенант Филин. Двери машины-лаборатории открылись. По лесенке спустилась девушка с полотенцем через плечо.

Аникеев опустил карандаш.

Девушка достала из колодца ведро с водой, постави­ла его на корыто. Сняла гимнастерку. Зеленая безрукавка плотно облегала ее плечи. Девушка начала умываться. Кто она такая? Откуда взялась? Утром он, Аникеев, показывал шоферу этой машины, в какой хате разместится фотоотделе­ние, разговаривал с сержантом, который был за старшего, а девушки не видел. Наверное, спала в машине.

Аникеев ответил на звонок из дивизии, снова посмотрел в сторону колодца. Девушка уже надела гимнастерку и по­шла во двор. Легко взбежала на крыльцо, поглядела куда-то на улицу. В его сторону даже и не взглянула.

Аникеев улыбнулся и, покачав головой, стал писать.

Когда послышались голоса летчиков, идущих в штаб, Аникеев встал.

- Где командир? - спросил Васильев, закидывая план­шет за плечо.

Из сеней на веранду вышли Пищиков, Михолап, потом Мохарт, Сверчков и Степанов. Васильев доложил командиру полка, что станцию Торфя­ная ему не удалось сфотографировать. Над нею на разных высотах - "этажеркой" - барражируют "мессеры".

Сердито глянул на присутствующих, будто не он, Васи­льев, а они были виноваты в том, что задание сорвалось.

Пищиков задумался.

- "Этажеркой", говорите?

- На трех тысячах звено, на двух - раздельно две пары,- сказал Васильев.- Я хотел на небольшой высоте пробиться к цели и хоть визуально разведать, так навстречу выскочила еще одна парочка "мессеров".- Он помолчал.- Вот и пришел с пустыми руками.

- Сорвалось,- пожалел Михолап.- Сорвалось такое задание. Сейчас позвонят из армии.

Пищиков с усмешкой посмотрел на Михолапа.

- А мы возьмем да сломаем "этажерку". Пошлем эска­дрилью. Вслед за нею пойдет Васильев и спокойно сфото­графирует станцию. Эскадрилье можно дать и дополнитель­ное задание. Начальник штаба в своем гроссбухе, наверное, найдет задачу.- Скосил взгляд в сторону Михолапа.

Тот развернул журнал.

- Конечно, найду... Надо разведать дорогу Богушевск - Оболь...

Пищиков перевел взгляд на командиров эскадрилий.

- Кто полетит?

Степанов сделал полшага вперед.

- Разрешаю.

Степанов сдвинул фуражку на затылок. Сняв планшет, положил его на стол. Кивнул Васильеву:

- Как заходил на эту станцию?

Васильев показал станцию, рассказал, каким маршрутом шел. Степанов задумался, поводил пальцем по карте.

- А мы зайдем отсюда. Вы готовы? - глянул на Васи­льева и Гетманского.

Вскоре три звена, подняв пыль на взлетной полосе, ото­рвались от земли и пошли по кругу, поджидая пару Васи­льева. Как только он пристроился, эскадрилья легла на курс.

...Степанов внезапно спикировал на станцию Торфяная, пробив белое облако, и застал над нею только одно звено "мессеров". Стал подворачивать нос своей машины, чтобы ударить с ходу, но немцы шарахнулись на север и исчезли.

- Драпанули, вояки, - сказал Степанов и, оглянувшись, увидел, что Васильев уже идет по прямой линии над стан­цией. Немного погодя он отвалил вправо.

- Готово?

- Так точно, - услыхал голос Васильева.

Степанов круто изменил курс на запад, а Васильев пошел на юг.

- Спасибо! Иду домой, - крикнул он.

Степанов повернул на юго-запад и, опустившись ниже, глянул на дорогу Богушевск - Оболь, которую держал за концом левого крыла самолета. Белеющая лента дороги была хорошо видна. На ней не заметно никакого движе­ния. У Степанова испортилось настроение. Он охотно шел в любой район, где надо было расчистить воздух, то есть драться. Летать же над сонными лесами, смотреть на пустые дороги и даром жечь горючее - нет! Такие полеты он счи­тал холостыми, ненужными. Как летчик, он был по-своему прав. Однако он не знал, что командование интересовалось не только этой дорогой.

Степанов почти равнодушно посматривал за борт. Сам с собой рассуждал, что еще надо сделать сегодня, когда кон­чит разведку этой дороги. Начальник штаба сказал, что ее надо срочно осмотреть. Пожалуйста!

Степанов придирчиво оглядел строй эскадрильи. Потом снова перевел взгляд на дорогу. Ага! Вдали показалось чер­ное пятно. Что-то есть!

Через несколько минут лёту пятно увеличилось, приняло определенные очертания: мост. На нем подвода, люди...

- Что там внизу? - спросил у Кривохижа.

- Мост ремонтируют.

- А если минируют?

- Значит, партизаны...

Впереди показался Оболь. Дальше, в лесу, поднимались дымы, и хотя Степанов прошел над ними, однако так и не понял, что делается на просеках. Завернув назад, спустился ниже и пошел над самой дорогой. Если на мосту партизаны, они не испугаются самолетов с красными звездами. Если же немцы...

Почти над самым мостом Степанов взял ручку управ­ления на себя и посмотрел вниз. Мост целехонек. Люди в серой форме чесанули в лес. Лошадь встала на дыбы и, вырвавшись из оглобель, помчалась по дороге.

- Вот тебе и партизаны! Проштурмуем... - Положив самолет на крыло, Степанов пошел вниз. А где же фрицы? Разбежались, попрятались! Это вам не сорок первый год!

Эскадрилья наугад обстреляла лес, мост. И вдруг ухнул взрыв. В стороны полетели доски, бревна. Черное облако, расползаясь, заклубилось по дороге.

- Хорошо, что мы на высоте, а то... - Степанов пока­чал головой.

Так и есть. Взлетел мост.

Степанов повернул на восток. Перелетая через линию фронта, глянул налево. Над немецкими окопами заметил бу­рые султаны от разрывов снарядов. Кажется, даже различил пулеметные трассы.

"На передовой неспокойно... Да, неспокойно", - думал он, идя уже над своей территорией.

На карте на перекрестке дорог виднелась черная точка, обозначавшая деревню Заборье. Пикируя в центр деревни, Степанов увидел только дороги и - ни одной хаты! И здесь пустыня...

Посмотрел ниже красных коков на самолетах. На берегу речушки махали руками ребятишки.

В груди потеплело. Степанову хотелось сейчас же выйти из пике, пронестись строем над этими мальчишками и дев­чонками, приветствуя их...

За плексигласом фонаря свистел ветер.

- Выходим боевым, ра-а-аз... - подал команду, и все самолеты одновременно рванулись ввысь, отдаляясь от зем­ли, от этой речушки. Высота быстро нарастала. Перекресток все еще виднелся четко и ясно. То здесь, то там в зарослях лозняка поблескивала речушка. А ребятишек уже не было видно. Дымка и зелень деревьев как бы поглотили их.

Выровняв машину, Степанов посмотрел на летчиков. Они точно успели за ним. Покосился за борт. Теперь и речушки не видать. Степанов откинулся на бронеспинку, закрыл гла­за. Кажется, сам еще недавно бегал босиком по берегу Оки...

Под крылья плыли ослепительно-белые облачка. В синей дымке проглянула деревенька, рядом - аэродром.

- Дубовка! - сказал Степанов.- Поприветствуем дру­зей из "Нормандии". Бросим им иммельман.

Завалив машины через крыло, эскадрилья спикировала. Стрелка альтиметра быстро отсчитывала: 550... 500... 480... Над самым "Т" эскадрилья, как один самолет, свечой взяла вверх.

Степанов проследил, как отдаляется взлетная полоса, и, когда стал зависать головою вниз, глянул на стрелку.

- Внимание! Левая нога и ручка влево-о,- протянул он, не спуская глаз со стрелки, и на цифре "400" прика­зал: - Р-раз!

Самолеты перевернулись кабинами вверх.

Степанов оглянулся.

- Идем домой,- сказал он.

Когда Дичковский и Пищиков предложили ему принять третью эскадрилью, которой раньше командовал Жук, Сте­панов заколебался:

- Людей я не знаю... Летаем парами, звеньями... Какой же я буду командир? Походить бы эскадрильей, потрениро­ваться, а так что!..

- А кто тебе не дает? Не ленись только. На боевое за­дание ходи, как надо, парой или звеном. Потом выбирай время, поднимай эскадрилью в воздух и тренируй, сколько хочешь,- сказал Дичковский.- Эскадрилью принять и че­рез час доложить.

Так Степанов стал командиром третьей эскадрильи. Ле­тал на разведку, тренировал людей каждый день.

Увидев впереди Шумки, подал команду садиться звенья­ми.

На стоянке адъютант эскадрильи записал данные развед­ки. Степанов сразу же пошел в штаб.

На веранде его поджидал Пищиков.

- Командир третьей, - сказал он. - Доложите, что де­лали над Дубовкой.

Степанов понял, что на снисхождение рассчитывать не­чего, и на вопрос ответил вопросом:

- Долубов позвонил?

- Долубов.

- Ничего особенного не делал. Бросил над их аэродро­мом один иммельман...

- Низко пикировали. Кого хотели удивить? Предупреж­даю... Что за Богушевском?

Степанов доложил.

- С какой высоты обстреляли мост?

- С пятисот метров. Отстрелялись и пошли с набором высоты. Охай стрелял последним. Только дал очередь, и мост взлетел.

- В сорок втором мы сопровождали штурмовиков бом­бить станцию под Ржевом. Ходим на высоте, а штурмовики бомбят и обстреливают составы и эшелоны. Огонь, дым... Штурмовики закончили работу и пошли домой. За ними по-вернули и мы. Последний наш истребитель, перед тем как оставить станцию, выпустил несколько снарядов по ней. Даже не прицеливался. Так рвануло внизу, что нас на двух тысячах подбросило. Вот! Куда он попал, так и не узнали.

Степанов снял планшет с плеча, показал на карте.

- А вот на передовой, вот здесь, во всю бьет артилле­рия.

Пищиков посмотрел на карту. Степанов понял, что ко­мандир полка знает больше, чем он, и, наверное, сказал бы ему, но его позвали к телефону.

Оставшись один, Степанов оглянулся и увидел Криво­хижа.

- Куда курс?

- В фотоотделение. Снимки Васильева, должно быть, уже проявили.

- Идем,- вскочил Степанов.- Посмотрим, что "мессе­ры" прикрывали на станции Торфяная.

К ним подошёл Аникеев.

- Снимки посмотрите. Однако к фотикам утром приеха­ла... О-о! Симпампончик!

- Сочиняй! - не поверил Кривохиж.

- Дутик поцелую, если не так. Будь я свободен от де­журства, давно бы сходил на разведку.

Степанов и Кривохиж направились огородом. Переско­чили штакетник и очутились в саду, где разместилось фото­отделение. Филин поздоровался с летчиками и постучал в борт машины-лаборатории.

- Толя, Торфяную дешифровал?

- Готово.

- Давай сюда.

Толя - сержант Кокорев, лаборант-дешифровщик - вы­лез из машины, держа в руке снимки Торфяной. Летчики с удивлением увидели, что на станции разгружались танки.

- Вот кого охраняли "мессеры", - сказал Кривохиж. Пока Степанов вместе с дешифровщиком разглядывал сним­ки, он подкатился к Филину. Попросил, чтобы их сфотогра­фировали.

Филин опять постучал в борт машины.

- Неонила! Сделайте товарищам снимок.

- Не ходи гулять на лужо-о-ок,- послышался в машине приятный голос.

Кривохиж сжал Степанову локоть, шепнул:

- Держись, командир!

По лесенке спустилась девушка с "лейкой" через плечо.

- Что такое? - увидев летчиков, откинула назад волни­стые каштановые волосы.- Вам фото?

- Конечно, нам,- сказал Кривохиж.- Однако сначала надо познакомиться.- Подошел, представился, показал на Степанова.- А это мой командир эскадрильи.

Неонила познакомилась со Степановым, задержала на нем взгляд. Сняла с плеча "лейку".

- Будем работать... Станьте здесь...

Летчики стали под вишней. Неонила сделала несколько снимков.

- Теперь по одному.- Отвела Кривохижа, поставила возле молоденькой груши. Отошла, снова вернулась, попра­вила фуражку.- Так будет лучше.

Сделала два снимка, оглянулась на Степанова.

- А вы сюда...

Повела под яблоню, приподняла ветку. Степанов снял фуражку. Неонила отошла, дважды нажала на кнопку фото­аппарата.

- Теперь вы станьте здесь, а я... - Степанов взял "лей­ку" и сделал несколько снимков.- Один домой, другой вам, а третий... - Подошел к яблоне и взялся за ветку, за кото­рую держалась Неонила.

Она весело усмехнулась.

- Где вы научились так хорошо фотографировать?

- Я же окончил "институт" на аэродроме Кулики. А вы?

- Тоже в институте. Только в киноинституте. И не в Куликах, а в Москве.

Степанов стоял и не мог оторвать от нее взгляда.

27

Видно, Неонила ждала Степанова. Как только он зашел во двор фотоотделения, она сбежала с крыльца и повела его в сад.

- Посмотрите, что у нас получилось,- сказала она и стала подниматься по лесенке в машину-лабораторию.

Степанов поддержал ее под локоть.

- Заходите,- позвала она.

Степанов поднялся в машину. Темно... Душно... Пахло авиационным клеем - эмалитом. Неонила закрыла двери, щелкнула выключателем. Красный свет упал на узкий столик. На нем лежали кипы аэрофотоснимков. Снимки висели на стенах, громоздились на полке возле кабины.

- Это ваши, а это вашего товарища,- подала фотогра­фии Степанову.- Как?

Тот сказал, что посмотрит утром, при свете солнца, но все-таки взял одну свою карточку, надписал и протянул Нео­ниле. .

- В знак дружбы.

- Это хорошо. Возьму...

- А где же те, что я снимал?

- Завтра сделаю.

Вышли из машины. Разговаривая полушепотом, прош­ли по притихшему саду и очутились за огородами. Тут было темно, пахло травами и землей. Почему-то хотелось молчать, наслаждаться ароматами ночи. Ни гула моторов ночных бомбардировщиков, ни стрельбы на передовой, ни багровых всполохов на далеком западе... Точно и нет войны. Тишина...

- Если бы еще вон там была речка, то можно было бы подумать, что я попал в родное село,- сказал Степанов, повернувшись к Неониле.- Такие же тополя за гумнами, такая же дорога...

Неонила радостно усмехнулась.

- Эти Шумки просто диво! Я же городская...

- Кто идет? - окликнул голос из темных деревьев впе­реди.

- Свои. - Степанов узнал голос, добавил: - Это я, капитан...

К ним подошли двое.

- Старший лейтенант? - Капитан Пшеничкин с удив­лением наклонился, заглянул в лицо Неониле. - Командир полка приказал проверить, кто после отбоя...

- Знаю, знаю.- Степанов повернул назад.- Фонарь не зажигать...

Дошли до фотоотделения. Постояли у калитки. Наконец, Неонила шепнула ему:

- Заходите завтра,- и побежала во двор.

Степанов зашагал домой. Ощупью в темноте отыскал свою койку. Вытянулся, закрыл глаза.

- Товарищ командир, подъем! - тормошил его Криво­хиж.- Все уже пошли... Подъем!

Степанов вскочил.

"А кажется, только-только прилег",- подумал он, торо­пливо одеваясь.

Степанову дали готовность номер один. Он сел в кабину своего самолета, думал про лейтенанта Петрова.

Чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, взялся стара­тельно протирать плексиглас фонаря и уловил запах эмалита. Понюхал рукав гимнастерки, перчатки. Улыбнувшись, припомнил вчерашний вечер.

Посмотрел за борт. Летчики, техники, механики уже за­мерли в строю. Дежурный по полку, вместе с ассистентами, вынес знамя из штаба полка. Прошел перед строем с право­го фланга на левый. Отбивая шаг, подошел к Пищикову. Он стоял с Михолапом и Ражниковым, который временно исполнял обязанности замполита. Остановился. Повернулся лицом к строю.

Начальник штаба майор Михолап сделал шаг вперед и развернул папку.

Степанов приоткрыл фонарь, сдвинул шлемофон на за­тылок. До него долетели обрывки фраз, отдельные слова.

- Настал час... расплаты... фашистскими варварами... на белорусской земле... За слезы... горе матерей... сестер... за кровь и смерть... братьев... отцов... часов... минут... артилле­рийскую подготовку... армиям прорвать оборону... Воздуш­ной армии... бомбоштурмовой... удар... разведку...

Брызнули первые солнечные лучи. Ярко осветили полот­нище полкового знамени, а набежавший ветер развернул его во всю ширину. Степанов увидел, как возле древка, в самом верху, засветился орден Красного Знамени, которым полк награжден за участие в освобождении Орла.

- ...Смерть немецким оккупантам!

Начальник штаба закончил читать приказ. Могучие голо­са разбудили аэродром.

- Ура-а! Ура-а!

Степанов поправил шлемофон, застегнул ларинги. Усел­ся поудобнее, защелкнул замок привязных ремней.

Потрогал ручку управления, глянул на приборную доску и тогда уже закрыл фонарь кабины.

- Орлы,- сказал летчикам своей эскадрильи,- скоро наше время.

И, как бы услыхав его, Пищиков обернулся, посмотрел на его самолет. Степанов поднял руку, давая знать, что он ждет приказа. Пищиков махнул вдоль взлетной полосы.

Моторы взвыли, задымили, и, взмахнув лопастями вин­тов, третья эскадрилья порулила на старт. Слаженно, как один самолет, взлетела и взяла курс на запад.

***

Марсель Жази нетерпеливо топтался под березкой, по­глядывая на одинокое белое облачко, что неторопливо плыло по голубому небу на восток. Уже хорошо пригревало солнце. Настроение у Марселя было очень хорошее. Вчера под вечер он получил новую машину, и теперь никому не надо кла­няться, ни у кого не надо просить, чтобы одолжил самолет хоть на один вылет. Он опять на коне!

Русский механик его самолета, Мирончик, такой чудес­ный парень, по всем правилам придирчиво осмотрел его но­вую машину. Поднял большой палец и сказал Марселю, что попалась славная машина и что другой такой в полку нет.

Вчера вечером в штабе слушали радио Лондона. Со­юзники, которые шестого июня, наконец, высадились на севере Франции, почему-то медленно наступали, хотя боши не очень-то сопротивляются. Главные силы немцев здесь, на русском фронте. Русские подготовились, и уж они-то пока­жут, как надо наступать.

Марсель, прохаживаясь, ждал командира эскадрильи ка­питана Марте, который почему-то надолго задержался на КП у командира полка. Ему хотелось первому узнать, какая будет задача их эскадрилье в такой ясный, солнечный день. Сам он, конечно, рвался за линию фронта. Ему казалось, что пора гнать бошей из Белоруссии, Польши, протаранить фатерлянд до самых границ Франции. Явиться в Париж с востока. С победоносного русского фронта!

Как удержаться и быть спокойным при таких мыслях? Марсель весело засвистел.

Он так увлекся, что не заметил, как к нему подошел старшина эскадрильи.

- Товарищ лейтенант, вам письмо,- подал треугольник, на рожке которого синими чернилами был нарисован цветок.

- Письмо? Мне?

Марсель повертел треугольник в руках, посмотрел сквозь него на солнце и пустился в пляс перед старшиной. Этому он научился от русских. Сел на скамейку, развернул треугольник.

"Марсель, mon ami!

Я очень рада, что Вы сдержали слово и написали мне письмо. Вы очень хорошо описываете деревню, в которой живете, цветущие сады. То, что Вам нравится наша белорус­ская природа, мне приятно. Тут я родилась, тут я выросла...

Поверьте, если бы Вы в мирное время попали в мой родной город Гомель, что стоит на реке Сож, да пошли ве­черком по берегу, увидали б, как в синих туманах засыпают луга, когда светит полная луна, услыхали б, как поют со­ловьи...

И тогда сказали бы, что это Ницца!

Наш край - чудесный край.

Вы спрашиваете про службу, работу. Моя служба хлопот­ная, а работа мужская, не женская. Что поделаешь? Меня за­ставили этим заниматься фашисты, как и Вас они заставили покинуть Францию и приехать воевать на наш фронт.

Я не жалуюсь. Во время войны всем трудно, особенно вам, летчикам. В вас же стреляют из пушек, строчат из пу­леметов. На бумаге всего не скажешь, о чем хотелось бы, да к тому же я не умею хорошо писать. Интересно все-таки было бы с вами увидеться, поговорить. Перестаньте над нами летать головою вниз. Я очень прошу. Обещайте мне, потому что я страшно волнуюсь. Лучше всего, возвращаясь с боевого задания, заверните к нам когда-нибудь. Пока ме­ханики заправят Ваш самолет, мы поговорим. Так? Пишите мне чаще. А лучше всего - прилетайте.

Ваша знакомая Леля".

Марсель дочитал письмо. Вскочил с лавки. Мелко пере­бирая ногами, стал на радостях кружиться. Вот это письмо!

Летчики второй эскадрильи, что стояли у КП, сразу об­ратили внимание на Марселя. Ле Гуар расхохотался, увидев причуцы товарища, а потом замахал руками:

- Иди сюда!

Марсель видел, что около КП стояли только французы, и повернул на стоянки. Как раз механик вез на тележке акку­муляторы.

- Один момент! - крикнул Марсель.

Механик остановился. Марсель снял с плеча планшет, вынул карту и протянул ему.

- Где речка Сож? Покажите...

Механик вытер руки, глянул на карту.

- Сож... Сож... - водя пальцем по карте, повторял он.- Сож на юге Белоруссии. Показал за обрез карты.- Здесь Сож. На этой речке стоит Гомель. Слыхали?

Слыхал... Слыхал...

Марсель поблагодарил механика и, разочарованный тем, что не сумел даже на карте увидеть чудесный город Гомель, пошел назад. Глянув на ту сторону взлетной полосы, Марсель увидел напротив КП строй гвардейского полка. Оттуда послыша­лось могучее "ура-а!".

"Гвардейцы, кажется, собираются в воздух",- подумал Марсель, походил еще возле КП и двинулся в эскадрилью.

"Сож... Гомель..." - не выходило из головы.

Вдруг кругом страшно загрохотало. Казалось, надвое раскололись земля и небо. Марсель даже руками взмахнул, чтобы не упасть. Быстро оглянулся.

С самолетных стоянок повыскакивали летчики, техники, все глядели на запад.

По всей линии фронта ударили десятки тысяч орудий и минометов. Выстрелы слились в сплошной гром. Над не­мецкими укреплениями поднялась черно-бурая стена дыма и потянулась под самое белое облако.

Марсель отбежал от стоянок. Что делается! Он хорошо видел, как из кустиков на поле, что горбатилось на запад от аэродрома, чертили черно-бурое облако длинные языки пламени. Била тяжелая артиллерия.

Летчики готовили шлемофоны, проверяли планшеты. И Марсель расстегнул свой планшет. Забыл, что час назад уже проверял карту, подклеил два листа на запад от Орши. И не удивительно, тут забудешь!

Он закрыл планшет, перекинул через плечо и побежал к ле Гуару. В самое ухо крикнул, чтобы старина ле Гуар за­помнил этот гул на всю жизнь.

Однако ни сам Марсель, ни ле Гуар не слыхали слов. Ле Гуар сказал ему что-то. Марсель догадался по движению губ:

- Хорошо, товарищ!

Канонада, наконец, как началась, так и оборвалась не­ожиданно.

С востока на аэродром наплыл глухой, далекий гул. Ле Гуар взял Марселя за плечо. Тот оглянулся.

Косяками плыли на запад бомбардировщики. Над ними поблескивали точки истребителей прикрытия.

Совсем низко над Дубовкой прошли группы штурмови­ков.

На той стороне аэродрома, запустив моторы, стали вы­руливать "Яки" гвардейского истребительного полка и эска­дрильями подниматься в воздух.

Наступление началось по всему фронту!

1964-1968