Дорогой, единственный, любимый

1

— Мелоди! Мелоди, ты меня пугаешь. Ты так побледнела. Что ты такое там прочла?

В грудном голосе Элмон слышалась тревога — давно уже ей не случалось видеть старшую сестру в таком смятении. Мелоди всегда умела держать себя в руках. Даже во время смертельной болезни отца она оставалась внешне спокойной и собранной. А теперь впадает в панику из-за какого-то письма!

Сестры сидели на полу в крошечной комнатке, прямо перед гудящим кондиционером. В Бьюмонте, штат Техас, жара стояла даже в октябре. Элмон, по обыкновению, жевала чипсы, Мелоди разбирала почту.

Три сестры Мелоун были совсем несхожи между собой. Мелоди — спокойна и настойчива, младшая, Джорджия, — вспыльчива и порывиста. Элмон родилась точно посредине — на три года младше Мелоди. В ее душе нетерпеливость сочеталась с беспечной ленью. Внешностью сестры различались еще больше, чем характером: глядя на них, трудно было поверить в их родство.

Элмон завидовала умению сестры в любых обстоятельствах выглядеть спокойно. Самой Элмон это никогда не удавалось: она, казалось, всегда готова была вскочить и куда-то помчаться сломя голову.

В самом деле, нечестно, что Мелоди досталось все: безмятежность мадонны, точеная фигурка, сводящая мужчин с ума, вьющиеся от природы волосы…

Элмон прикрыла глаза в остром приступе зависти. Ее саму природа наградила худым, угловатым телом, волосами, которые не желают виться, что с ними ни делай, и полным неумением ждать.

Элмон вздохнула, нетерпеливо ожидая ответа. Ей претила роль утешительницы, но, похоже, после смерти мужа Мелоди и кончины отца она останется в этом амплуа навеки.

Мелоди ошеломленно покачала головой, и ее кудри, золотистые в солнечном свете, рассыпались по спине. Она вытянула стройные, обтянутые джинсами ноги и снова уставилась на листок бумаги так, словно он мог ее укусить. Элмон заметила, что руки у нее дрожат.

— Письмо, — наконец произнесла Мелоди.

Целую минуту Элмон терпеливо ждала продолжения и наконец решила напомнить о себе.

— Вижу, что письмо, — мягко заметила она. — Кажется, что-то в этом письме тебя здорово ошарашило.

Мелоди удивленно округлила карие глаза, словно только что заметила, что сестра еще здесь.

— Письмо из адвокатской конторы «Краун и Краун». От адвоката тетушки Прю.

— Тетушки Прю? Мелоди, у нас нет тетушки Прю! Слава Всевышнему, эта напасть нас миновала! — и Элмон снова сунула руку в бумажный пакет.

Мелоди рассеянно следила, как Элмон выуживает из складок пакета хрустящие картофельные ломтики. По мнению Элмон, на донышке — самые вкусные. Для Мелоди оставалось загадкой, как ее сестры, так питаясь, умудряются не прибавлять в весе ни унции. Самой-то ей приходилось неустанно следить за фигурой.

Элмон была самой высокой из сестер — пять футов девять дюймов, — тонкой, как тростинка, с зелеными глазами и чудесными темно-каштановыми волосами. Когда она распускала волосы, они ложились на спину тяжелой волной, доходя до талии. Но обычно Элмон носила косу. А Мелоди никогда не удавалось уложить непослушные кудряшки во что-нибудь приличное. Как она завидовала волосам Элмон! И еще — неистребимому оптимизму сестер, их умению встречать любые неприятности с гордо поднятой головой!..

— Это тетя Майкла, — ответила она. — Кажется, скорее даже двоюродная бабушка. Прюделин Амелия Блейк. Она была его единственной родственницей.

— Была? — переспросила Элмон, потянувшись за кока-колой.

Мелоди протянула ей письмо.

— Адвокат извещает меня, что тетушка Прю… что ее больше нет, и мы — ее единственные наследники.

— Мы? — Элмон не очень понимала, что происходит.

— Да, — вздохнула Мелоди. Спазм сдавил ей горло, и в глазах заблестели искорки слез. — Должны были быть мы с Майклом. Теперь — только я…

Голос Мелоди прервался, и она шмыгнула носом. Слезы уже текли по щекам. Она уронила письмо и обхватила руками колени.

— Ради Бога, Мелоди, не начинай все сначала! — воскликнула Элмон, нетерпеливо перекидывая косу через плечо. — Ты же знаешь, я не могу смотреть, как ты плачешь! Когда ты наконец соберешься с силами и начнешь новую жизнь? — Элмон уже не старалась скрыть звучавшего в голосе раздражения. Лучше, чем кто-либо другой, она знала, что пришлось пережить сестре после смерти Майкла. Но… почему Бог не дал ей немного больше терпения? — Запишись в какой-нибудь клуб, заведи новые знакомства. Боже, Мелоди, тебе всего тридцать два. Майкл погиб — но ты-то еще жива! Любая женщина на твоем месте, не задумываясь, начала бы все сначала. И уж, конечно, не стала бы заливаться слезами при одном упоминании о муже, умершем четыре года назад. Знаешь, это здорово мешает в новых отношениях.

— Знаю. Но все так глупо вышло! Почему он не пустил за руль Пола? Почему не вернулся домой раньше? — Мелоди вскочила и начала мерить комнату шагами.

— И почему ты не осталась и не села за руль сама! — продолжила Элмон. — Это следующий вопрос, верно? Но сколько ни спрашивай, ответ будет один. Майкл умер. У тебя был хороший муж, но его больше нет. Ты должна с этим смириться.

«К тому же ты все равно не была с ним счастлива», — с грустью мысленно добавила Элмон.

Она никогда не забудет, как Мелоди позвонила ей однажды вечером. Разговор растянулся на полночи. Мелоди жаловалась на такие горести семейной жизни, о существовании которых между Майклом и своей сестрой Элмон даже не подозревала. Тогда в первый и последний раз Мелоди открыла сестре свою самую горькую тайну. Она считала, что у Майкла есть любовница. Элмон пыталась ее разуверить, убеждала, что Майкл любит ее, он просто много и напряженно работает… Теперь они никогда не узнают правды.

Усилием воли Элмон отогнала воспоминания и подняла глаза на сестру.

— Что еще пишет адвокат? — поинтересовалась она.

— Адвокат? — казалось, Мелоди не понимает, о чем идет разговор.

Элмон пощелкала пальцами перед веснушчатым носиком Мелоди.

— Да, адвокат. Что он еще пишет?

— Тебя это забавляет, верно? Все время даешь мне понять, что у меня мозги работают хуже, чем у тебя!

— Мозги у тебя работают прекрасно! — бросилась в атаку Элмон. — Ты обожала всякие головоломки, пока… пока не появился Майкл. Дай себе хоть полшанса, и, держу пари, к тебе все мигом вернется. А роль мученицы тебе не идет.

Мелоди оставила вызов без ответа. Казалось, она растеряла всю прежнюю энергию.

— Он пишет, что тетушка Прю оставила нам все. Дом в Эврике-Спрингз, все имущество… Еще пишет, что я, как единственная наследница, должна в течение месяца приехать туда и вступить во владение.

Элмон застыла с чипсом в руке.

— В Эврике-Спрингз? Нет, Мелоди! Не может быть! Скажи, что ты шутишь! — Один взгляд на лицо Мелоди подтвердил ее худшие опасения. — Точно! Та сумасшедшая старуха из Арканзаса! Та самая, которой Майкл посылал деньги с каждой зарплаты! — Элмон расхохоталась. — Тебе повезло, сестренка. Это могло случиться только с тобой!

— В письме сказано, что, если я захочу продать дом и имущество… — Она подняла обеспокоенные глаза на смеющуюся сестру. — Перестань, Элмон. Лучше давай подумаем, что теперь делать.

Элмон удивленно прищелкнула языком.

— О чем тут думать? Твои сбережения на исходе. А за этот дворец надо платить. — Она с отвращением обвела взглядом крохотную однокомнатную квартирку. Для Элмон оставалось загадкой, почему после смерти Майкла Мелоди переехала сюда. Сама Мелоди этого так и не объяснила. — Не забывай и о том, что из аэропорта сюда мне пришлось добираться на такси, хотя я предупредила о своем приезде и ты обещала меня встретить. Почему? Потому что старая кляча, которую ты упорно называешь машиной, каждый дюйм одолевает через силу.

Элмон воинственно подбоченилась и взглянула на свою миниатюрную сестру с внушительной высоты.

— У тебя появился шанс удрать отсюда. Избавиться от воспоминаний, которые мешают тебе жить! Какой нормальный человек будет еще раздумывать?! О работе не беспокойся. Ты великолепный секретарь, тебя в любой юридической конторе с руками оторвут. — Но на лице Мелоди отразился такой ужас, что Элмон невольно смягчилась. — Бьюмонт тебе больше ничего не даст. Ты оставалась здесь, чтобы ухаживать за папой, и мы тебе за это благодарны. Но теперь все кончено. Мы с Джорджией посоветовались и решили… — Элмон глубоко вдохнула, набираясь храбрости. — Я приехала, чтобы уговорить тебя вернуться в Порт-Таунсенд. Ты бы работала со мной в «Белокрылом альбатросе».

Наступило долгое молчание.

— Значит, вы с Джорджией посоветовались и решили? — тихо повторила Мелоди. Ее затрясло от незнакомой прежде ярости. — Мои любящие сестрички посоветовались и решили, что со мной делать! Неужели я превратилась в такую беспомощную развалину?

Горе и гнев сверкали в ее взгляде. Элмон снова почувствовала себя виноватой, а она этого терпеть не могла.

— Мелоди, пожалуйста! Не кипятись. Мы тебя любим. Мы думали, что после смерти Майкла ты вернешься к нам и станешь прежней Мелоди. И это почти произошло, но тут заболел отец, и мы снова тебя потеряли. Не можем же мы сидеть сложа руки и смотреть, как ты попусту тратишь жизнь! Теперь ты со мной не поедешь, верно? И правильно. Что тебе там делать? У тебя теперь новый старт — твой собственный. В викторианском домике в Эврике-Спрингз ты обязательно встретишь приключение, которого тебе так не хватает! Вот увидишь!

Дрожащей рукой Мелоди смахнула слезы со щек. Ее так и подмывало объявить сестре, что она уже сделала первый шаг к новой жизни: месяц назад, набравшись храбрости, послала свой роман нью-йоркскому издателю. Она никому не говорила об этом — боялась сглазить. Не сказала и сейчас. Вместо этого вернулась к словам сестры.

— Я не говорила, что дом у тетушки Прю викторианский! Должно быть, ты читаешь мои мысли!

Элмон фыркнула и крепко обняла сестру.

— Мелоди, ты прелесть! Почему я не приехала раньше? Чтобы об этом догадаться, не надо читать мысли. Судя по всему, что я слышала об Эврике-Спрингз, этот дом обязан быть викторианским. Он просто не посмеет быть каким-нибудь другим!

Сэм Краун оперся обеими руками о подоконник и прижался лбом к холодному оконному стеклу. Но это не охладило его растущего раздражения.

За окном больницы разыгралась настоящая буря. Дул ветер, и деревья под окнами размахивали голыми ветвями, словно заламывали руки в безумном отчаянии. В стекло ударили первые крупные капли дождя, и Сэм мрачно усмехнулся. Погода как раз под стать его настроению!

Он взглянул на светящийся циферблат плоских наручных часов, но тут же досадливо отвел взгляд. И без часов ясно, что уже скоро девять. Черт возьми, они торчат здесь уже добрых пять часов!

— Куда запропастился этот чертов врач? Когда у него вечерний обход, в полночь?

— Сэм, пожалуйста, следи за языком. Я уверена, он придет, как только сможет.

По голосу матери Сэм понял, что она измотана не меньше его. Бросив последний угрюмый взгляд за окно, он оторвался от стекла и выпрямился. В стекле отразилось осунувшееся лицо матери; она подошла и положила руку ему на плечо.

— Жаль, что сорвалось твое путешествие.

— Да ладно, — Сэм крепко обнял мать и, нагнувшись, коснулся губами ее щеки. — Сама же говоришь: «Что не делается, все к лучшему».

Он бросил взгляд в сторону кровати — не потревожили ли они отца? Но Адам спокойно спал. Его левая нога была приподнята, чтобы облегчить давление на сломанную лодыжку. Глаза закрыты, дыхание ровное и глубокое. Лекарство снимет боль — так объяснила Сэму медсестра.

«Слава Богу, Сандра уехала», — подумал Сэм. Узнав, что поездка откладывается, Сандра примчалась в больницу и устроила ему скандал в комнате для посетителей. Даже думать не хочется, что она могла бы натворить здесь, в палате. Интересно, выполнила ли она свою угрозу? Скорее всего да. Вернулась на его квартиру на Маунтин-стрит, собрала чемодан и улетела без него. И скатертью дорога!

Разве с самого начала он не знал, кто она такая? Мелочная, тщеславная, бессердечная стерва, не способная думать ни о ком, кроме себя. Любовь и привязанность для нее — пустые слова. Единственное ее желание — блистать в обществе, и ради этого она готова на все. Но Сэм и не искал любви. Полгода назад, приехав из Сент-Луиса, он решил, что Сандра ему вполне подходит. Она с удовольствием играла роль светской дамы — в гостях и радушной хозяйки — дома, и он мирился с ее эгоизмом. Но сегодня понял: с него хватит.

Теперь Сэм понимал, что хочет чего-то большего. Близости, тепла, сочувствия. Любви. Ему нужна не блестящая спутница, а женщина, которая полюбит его ради него самого. Женщина, достаточно уверенная в себе, чтобы не цепляться за него в надежде придать себе цену. Достаточно сильная, чтобы прочно стоять на ногах, и достаточно умная, чтобы понять, что для любовной игры нужны по крайней мере двое.

«Короче говоря, — горько подумал Сэм, — мне нужен добрый старый брак. Как у отца с матерью».

Сэм понимал, что хочет невозможного. Адам и Лиз Краун — явление исключительное. Таких отношений он нигде больше не видел.

Друзья Сэма женились один за другим, и он видел, что из этого получается. Одуревшие от счастья молодожены воображают, что стали одним целым, но проходит время, личные интересы побеждают, и семейный очаг превращается в поле битвы.

— Сэм, ты поссорился с Сандрой? — вдруг спросила мать.

— С Сандрой все кончено.

— Боже мой! — воскликнула Лиз, но в голосе ее слышалось явное облегчение.

Сэм шутливо прижал палец к ее губам.

— Не надо, мама. Не притворяйся. Ты этому рада не меньше, чем я. Сандра тебе никогда не нравилась.

— Верно, дорогой, — ответила Лиз. — Она — настоящая сука. А вот и доктор Блесс.

Сэм едва не рассмеялся вслух. Он-то думал, что за тридцать с лишним лет изучил свою мать. Но она не перестает его удивлять. Лиз Краун никогда не скрывала своих симпатий и антипатий. И Сэму это было по душе.

— Может быть, ты еще сможешь уехать, — заметила мать.

— Нет, мама. У папы сломана лодыжка. Значит, он долго не сможет водить машину. И уж во всяком случае, не сможет ходить по нашим тротуарам и подниматься по крутой лестнице в офис. Верно, доктор? — обернулся он к доктору Блессу.

— Боюсь, что да, — ответил врач, подойдя к кровати больного. — Рентген показал, что кость не просто сломана — она раздроблена. Будем оперировать немедленно.

Доктор сочувственно посмотрел на Лиз и Сэма поверх роговых очков.

— Насколько я понимаю, вы оба останетесь?

Мать и сын согласно кивнули.

— Тогда советую сходить в кафетерий и подкрепиться. Нам предстоит долгая ночь.

Было уже четыре пополудни, когда Мелоди поставила машину на стоянку в Брентвуде. Ноги у нее затекли от долгой неподвижности, и, выйдя из машины, она с трудом заковыляла к мотелю, где виднелась телефонная будка.

В нише над питьевым фонтанчиком висела карта Арканзаса. Мелоди остановилась возле нее, не без труда нашла Брентвуд и тяжело вздохнула. До Эврики-Спрингз еще далеко. До пяти она туда не успеет. А в пять закрывается контора Крауна…

Мелоди поспешила к телефону.

После первого же гудка в трубке послышался профессионально отчетливый голос секретарши. Глубоко вздохнув, Мелоди выпалила одним духом:

— Здравствуйте, я Мелоди Блейк, могу ли я поговорить с Адамом Крауном?

— Мне очень жаль, но мистера Крауна сегодня нет. Может быть, вы позвоните завтра? Мы начинаем работу в девять.

У Мелоди упало сердце. Первым ее желанием было извиниться и повесить трубку. Но… после заправки в кармане у нее осталось девять долларов. Так что застенчивость в данный момент — непозволительная роскошь.

— Я не могу ждать до завтра. Мне назначена встреча. Я приехала из Техаса и хотела бы уже сегодня переночевать в доме тетушки Прю.

— Тетушка Прю? А, так вы та самая миссис Блейк? Хорошо, подъезжайте прямо к офису. Я пробуду здесь еще некоторое время. Думаю, мистер Краун не будет возражать, если я отдам вам ключ.

В это время раздался предупреждающий об окончании разговора сигнал, Мелоди бросила в щель одну за другой несколько монеток и услышала удивленный голос секретарши:

— Как, разве вы еще не в городе?

…Мелоди закашлялась и затрясла головой. На глазах у нее от дыма — и от злости на себя — выступили слезы.

— Ну как можно быть такой дурой! — воскликнула она. — Забыть про вьюшку!

Задыхаясь от дыма, Мелоди нащупала рукой какую-то железную ручку — дай Бог, чтобы это была вьюшка. Потянула — и не ошиблась: послышался металлический лязг, и сразу стало легче дышать.

Наталкиваясь на стулья, Мелоди бросилась к окну. Распахнула и высунулась так далеко, как только могла. Не замечая ни пронизывающего ветра, ни дождя, секущего по лицу, она жадно вдыхала свежий воздух.

— Умница, Мелоди, — язвительно заметила она, надышавшись вволю. — Просто гений. Любопытно, что ты еще натворишь?

Она бессильно опустилась на колени и прижалась лбом к подоконнику. Подошла кошка и начала тереться о ее ноги. Где-то вдалеке часы пробили девять.

— Что ж, могло быть и хуже, — заметила Мелоди. — Я ведь могла бы взяться за камин, не зажигая свечей, а потом споткнуться о какую-нибудь антикварную табуретку и сломать себе шею. И поделом!

Мелоди повернулась и села, привалившись к стене. Дым уже почти рассеялся; комнату постепенно заполнял холодный, сырой воздух.

— Тилли, что же мне теперь делать?

Кошка свернулась клубочком у ее ног и даже не повела ухом, услышав обращение к себе.

Прислонившись к стене, Мелоди наблюдала за пауком, плетущим свою паутину между зеркалом и флаконом духов. Его труд не остался без награды: неосторожная мошка, привлеченная светом и теплом, решила рассмотреть свечу поближе — и попала в сеть. Мелоди закрыла глаза: она знала, что чувствует беспомощный мотылек в лапах хищника.

— Как я могла решиться на эту авантюру? Подумай, Тилли, сколько здесь нужно всего сделать! Вынести мебель, отмыть и отчистить каждую комнату — нельзя же жить в такой грязи! Воды нет, электричества нет. Чтобы их включить, нужны деньги. А денег тоже… — Она всхлипнула. — Почему я не осталась в Бьюмонте!

Мелоди чувствовала, что больше не выдержит.

…Путешествие продолжалось двенадцать часов. Это был сущий кошмар. Особенно запомнились Мелоди последние несколько миль, от Гейтуэя до Эврики. Перед этими крутыми поворотами бледнела даже дорога от Альмы до Фейетвилля, проложенная по холмам арканзасского Бостона. Удивительно, почему Мелоди совершенно не помнила дороги? Впрочем, ничего удивительного. Когда они были здесь в прошлый раз, за рулем сидел Майкл, а Мелоди наслаждалась видом из окна. Теперь-то ей не пришлось полюбоваться Озарками, окрашенными в яркие осенние цвета. Она думала только о том, как бы не соскользнуть с узкой и извилистой горной дороги.

Единственным светлым воспоминанием осталась остановка возле часовни Тернового Венца, недалеко от Эврики. Часовня была построена при дороге недавно, специально для путешественников; когда они с Майклом проезжали мимо, она еще сияла новизной и была очень красива. Но теперь, пожалуй, стала еще красивей. Казалось, она выросла у дороги, так же, как окружающие ее могучие дубы. Вокруг царили почти осязаемые мир и покой…

Мелоди вздохнула и поежилась. Знай она, что ждет ее в Эврике, — так бы и осталась там, под сенью каменных сводов.

Найти дом, который Майкл прозвал «Хижиной тетушки Прю», оказалось совсем нетрудно. Он стоял в гордом одиночестве на вершине холма, откуда открывался вид на старый город. Уже стемнело, но Мелоди помнила, что дом выкрашен в бледно-желтый цвет и украшен вычурной белой лепниной. Майкл вечно смеялся над старым домом, но Мелоди питала к нему странную нежность…

Она со вздохом поднялась, захлопнула окно, затем, переставив керосиновую лампу на буфет, открыла гардероб и вытащила оттуда стопку аккуратно сложенных простыней. Там же лежали полотенца, но Мелоди рассудила, что полотенце ей сегодня не понадобится.

У двери в большую спальню она остановилась в нерешительности. Здесь спала тетушка Прю. По другую сторону темного холла находилась другая спальня, поменьше, — тетушка Прю называла ее «папиной комнатой». Там ночевали Мелоди с Майклом, когда гостили здесь. Мелоди понимала, что не сможет спать там одна.

Мелоди окинула взглядом комнату. Как и много лет назад, здесь горели свечи, керосиновые лампы и камин. На первом этаже мебель была покрыта чехлами, здесь чехлов не было, и на всем лежал толстый слой пыли.

На туалетном столике, перед зеркалом в тяжелой раме, расположилась целая коллекция баночек, бутылочек и флакончиков. В зеркале отражалась керосиновая лампа с фигурным абажуром — она наполняла комнату мягким, теплым светом.

Посреди спальни гордо возвышалась кровать красного дерева с резьбой ручной работы. На ней не было ни полога, ни покрывала. В изножье кровати стоял огромный комод, по обе стороны изголовья — два столика, застеленные пожелтевшими кружевными салфетками. На столиках стояли… должно быть, газовые лампы или подсвечники, предположила Мелоди.

Еще несколько таких же столиков, уставленных фотографиями в старинных рамках, были расставлены по комнате. Между кроватью и мраморным камином располагался стол побольше, а вокруг — четыре стула.

Дверь в дальнем конце спальни — Мелоди это помнила — отделяла стенной шкаф, отделанный кедром. По обе стороны двери стояли, словно охраняя вход, огромный комод красного дерева и такой же гардероб.

Мелоди поставила лампу на пол и открыла комод. Слезы уже высохли, и, вытаскивая из шкафа перину, она невольно улыбнулась. Перина у тетушки Прю, может быть, и старомодная, но теплая. А сейчас это главное.

Собирая материал для исторического романа, Мелоди прочла кое-что о перинах. В те времена, когда центрального отопления и в помине не было, холодными зимними ночами толстые тюфяки защищали своих владельцев от сквозняков. И в наше время перины, кажется, вновь входят в моду.

Мелоди читала, что перину стелят как под простыню, так и поверх нее. Прикинув, сколько лет эту перину не стирали, она избрала первый способ.

— Я же не делаю ничего сверхъестественного, — ворчала она, с трудом взбивая перину и расстилая ее на кровати. Голова у нее раскалывалась, в глаза словно песку насыпали. — Тетушка Прю занималась этим каждый вечер. Ей, кстати, было за восемьдесят!

Покрытая периной кровать была устрашающе высокой. Чтобы постелить простыню и одеяло, Мелоди пришлось залезть на скамеечку для ног.

…Десять дней после получения письма прошли как в тумане. Мелоди не верила, что сумеет совладать с судьбой, с такими внезапными переменами в своей тихой размеренной жизни. Майкл всегда называл жену «домашней киской». Уже и не припомнить, сколько раз он прекращал их споры одними и теми же словами: «Ты боишься перемен, Мелоди, всегда ждешь худшего. Занимайся своим делом, а остальное предоставь мне».

А теперь она как последняя дура забыла обо всех предостережениях и, очертя голову, ринулась в неизвестность! Ее прошлая жизнь, казалось, была окутана какой-то уютной дымкой. Ветер перемен рассеял туман, и теперь Мелоди стояла посреди бескрайней равнины, одинокая и беззащитная.

Дома она сдерживала слезы: ведь Элмон и Джорджия терпеть не могли, когда она плачет. Потом стало не до слез: Мелоди собирала вещи. Она должна была встретить неизвестность во всеоружии, и на истерику не оставалось ни времени, ни сил. А в пути было и вовсе не до того: какие там слезы, когда того и гляди слетишь в пропасть!

Она готова была разрыдаться, когда поднималась по крутым каменным ступеням, ведущим с улицы во внутренний дворик. Луна и звезды скрылись за тяжелыми тучами. При слабом свете фонарика Мелоди добралась до угла дома. Там, за кустом азалии, стоял большой, невообразимо уродливый розовый бетонный лебедь. Рядом примостился утенок, раскрашенный под чирка — в ярко-зеленый и желтый цвета. Да-да, желтый и зеленый. Со словами: «Один из вас должен уйти», Мелоди положила фонарик и, пыхтя, отодвинула утенка. Под ним, как и обещала секретарша мистера Крауна, лежал массивный ключ — ключ от парадных дверей тетушки Прю…

Мелоди тряхнула головой, отгоняя воспоминания, и отправилась в другую комнату за подушками. Ноги у нее подкашивались, в голове прокручивались события сегодняшнего безумного дня.

— Знаешь, Тилли, — призналась она кошке, следующей за ней по пятам, — я думала, что найду ключ — и все, конец мучениям. Идиотка. Но откуда я могла знать, что здесь нет электричества?

Тилли сочувственно мяукнула.

Мелоди бросила подушки на кровать, и кошка тут же вспрыгнула туда.

— Совершенно верно, Тилли, — с горечью продолжала Мелоди. — Майкл на моем месте подумал бы об электричестве. Уж его-то трудно было застать врасплох! Элмон просто обрадовалась бы новому приключению. Джорджия минут пять ругалась бы на чем свет стоит, а потом махнула бы рукой. А я?

А она из последних сил сдерживает слезы.

…Из прихожей Мелоди вошла в жилую комнату. Пощелкала выключателем — никакого эффекта. Слабый луч фонарика скользил по пузатым шкафам, изящным столикам, стульям с гнутыми спинками, и Мелоди чувствовала, как шевелятся волосы у нее на затылке.

— Как призраки, — прошептала она, и, казалось, эхо отозвалось на ее шепот. — Сколько призраков!

Пятясь, Мелоди вышла из комнаты. По правую руку осталась гостиная, но туда она заходить не стала, а отправилась прямиком на кухню.

Луч света выхватил из темноты большой стол, и на глаза Мелоди навернулись слезы. Столовая была совсем рядом, но Мелоди, к большому неудовольствию Майкла, предпочитала ужинать в теплой, уютной кухне. Сколько всяких вкусностей она здесь съела когда-то! Сколько раз они с тетушкой Прю сидели за этим столом, болтали и поджидали, когда на лестнице послышатся тяжелые шаги Майкла. В то время кухня сверкала белизной — теперь же все здесь покрылось пылью и паутиной…

— Я всегда хотела вернуться, тетушка Прю, — прошептала Мелоди, поправляя одеяло. — Правда, хотела. Но нам вечно не хватало денег, и Майкл был так занят… — Она покачала головой. — Теперь вас обоих уже нет, а я здесь… В вашем доме, одна, без электричества, без воды и, по собственной глупости, почти без еды.

Сердитое урчание в желудке напомнило о скудном ужине, и волна отчаяния вновь охватила Мелоди.

— Почему я не остановилась и не поела по дороге? Зачем я вообще поехала? Сидела бы сейчас в Бьюмонте, смотрела телевизор и жевала попкорн! Но нет, я послушалась свою взбалмошную сестру, бросила спокойную, налаженную жизнь и помчалась сломя голову неизвестно куда!

Мелоди вздрогнула, вспомнив свои приключения на кухне. В большом буфете она обнаружила двенадцать банок кошачьего корма, несколько пакетиков консервированных супов и банку рыбных консервов. На другой полке стоял пакет крекеров и несколько бутылок виноградного сока. И все.

И в этот миг… Мелоди могла бы поклясться на целой стопке Библий, что услышала смех. Тихий, чуть дребезжащий старушечий смех.

— Тетушка Прю? — прошептала Мелоди. Она понимала, что это лишь дурацкие шуточки переутомленного мозга, и все равно умирала от страха. — Тетушка Прю, это вы?

Странный звук повторился. Казалось, он доносился из коридора. Замирая от ужаса, Мелоди приоткрыла дверь — и облегченно вздохнула, когда в щель проскользнула полосатая кошка и, громко мурлыкая, начала тереться о ее ноги мокрым грязным боком.

Через несколько минут на столе уже горело множество свечей. Старушка Тилли ела кошачий корм из фарфоровой соусницы и была совершенно счастлива. Мелоди грызла черствые крекеры, запивая их виноградным соком, и счастлива не была.

Закончив ужин — впрочем, назвать это ужином можно было только из вежливости, — Мелоди, пыхтя и стараясь не наступить на кошку, потащила тяжеленные чемоданы на второй этаж. В комнате наверху было так холодно, что от дыхания в воздухе клубился пар. Поэтому Мелоди и решила затопить камин.

Что из этого вышло, мы видели.

— Все, ложусь. На сегодня хватит.

С усталым вздохом Мелоди присела на скамеечку и начала расшнуровывать мокрые кроссовки. Тилли уже свернулась клубочком в ногах кровати.

— Знаешь, киска, проливной дождь здорово промывает мозги. — Мелоди со вздохом поднялась. — Спать пора, окончен день. Господи, не наказывай меня еще одним таким же.

Она легла, зарывшись в перину, и почувствовала, как блаженное тепло обволакивает усталое тело.

— Что ж, по крайней мере стелить постель я умею. Еще бы горячую ванну…

Слезы хлынули внезапно и с пугающей силой. Глухие рыдания разрывали грудь Мелоди. О чем она плакала? О неудавшейся жизни. О Майкле и о своих надеждах на счастливый брак. Об отце, о боли, которую ему причинила, о его предсмертных страданиях, которые не смогла облегчить. О себе и обо всех своих несбывшихся мечтах. Наконец слезы утихли, и на смену горю пришел гнев.

— Ради всего святого, Мелоди Мелоун Блейк, хватит! — воскликнула она. — Меня уже тошнит от твоих причитаний! Неудивительно, что Элмон и Джорджия потеряли терпение! Хватит прибедняться! Таких развалин, какой ты себя воображаешь, и на свете-то не бывает! — Она откинула одеяло и сердито фыркнула. — Тебе выпала удача, за которую многие готовы жизнь отдать. Ты можешь начать все сначала — по-честному, без всяких условий.

Мелоди сделала паузу, прислушиваясь к тишине, и продолжала увещевательную речь.

— Тебя здесь никто не знает. Ты можешь заниматься чем хочешь, быть кем хочешь. Тебе никто слова не скажет. Впервые после маминой смерти ты отвечаешь только за себя. Элмон и Джорджия выросли, у них своя жизнь. Майкла больше нет, и не надо ему угождать. Папы тоже нет. Да, ты его разочаровала — и что дальше? Теперь уже ничего не поделаешь. Если хочешь, можешь и дальше погрязать в тошнотворной жалости к себе. А если не хочешь, тогда возьми себя в руки! У тебя все получится! И уже однажды получилось. Когда умерла мама, ты взвалила на себя всю семью. Папа работал, а ты растила Элмон и Джорджию. Джорджия никогда не окончила бы колледж, если бы не ты!

При мысли о младшей сестре у Мелоди потеплело на сердце. Чем-чем, а уж слабостью характера Джорджия не отличалась. Делом своей жизни она выбрала социальную защиту неимущих и в свои двадцать шесть была заместителем директора и членом правления Нью-Орлеанского центра помощи бездомным. В самые тяжелые минуты Мелоди утешалась мыслью об успехах Джорджии.

— Ты была взрослым, умным, самостоятельным человеком, — громко продолжала она и вдруг осеклась. Перед ее сознанием ясно предстала истина, которую Мелоди уже несколько лет гнала от самой себя. — Неужели все дело в замужестве? И я позволила Майклу превратить меня в беспомощную тряпку?

Теперь Мелоди с ужасом и запоздалым раскаянием понимала, что отец и сестры были правы. Всегда и во всем правы.

— А ты, идиотка, все пропускала мимо ушей! Что ж, лучше поздно, чем никогда. Выкинь из головы все, чем тебя потчевал Майкл, и начни все сначала. Не сиди сложа руки. Наводи порядок в доме. Пиши следующую книгу. Делай, что хочешь, только сама. Прошлое ушло: постарайся, чтобы оно не вернулось.

Неважно, что скажут адвокаты. В любом случае, у тебя есть чудесный старый дом, полный старинных вещей и воспоминаний.

«И девять долларов в кармане», — шепнул противный голос.

— Да, ну и что? О чем тут реветь? Можно устроиться на работу, можно что-нибудь продать. — Ее голос понизился до боязливого шепота. — Можно даже продать книгу… или две. И запомни, Мелоди Блейк: сегодня ты в последний раз ревела в подушку!

Мелоди откашлялась и начала дышать глубоко и размеренно.

— Завтра ты встанешь с улыбкой на лице, — внушала она себе. — Ты бесстрашно встретишь новый день и все, что он принесет. У тебя все получится. И сегодня ты все сделала правильно. Да, не так, как папа или Майкл, не так, как Элмон и Джорджия. Как Мелоди. Да, ты не похожа на сестер. Но подумай немного: кто их вырастил? Кто помог им стать сильными, смелыми, независимыми? Да ты себя явно недооцениваешь!.. Ты сделала все, что надо было сделать. Может быть, не блестяще, но сделала. И хватит думать о еде! Раньше ты, бывало, обходилась вообще без ужина!

Да, ты не приняла ванну перед сном. А дождь — чем тебе не ванна? Здесь никого нет. Никто над тобой не смеется, не отпускает дурацких шуточек. Перед тобой — новая жизнь, и, клянусь Богом, я не позволю тебе спрятать голову в песок, уподобляясь страусу.

Ее слова отозвались эхом в огромной комнате, и наступила тишина. Никто не засмеялся, не назвал ее глупышкой, не велел идти спать. Никто больше не опекал ее. Мелоди слышала только потрескивание огня, который сама развела в камине, сонное мурлыканье кошки, которую сама накормила, да от постели, которую она сама постелила, поднимался теплый запах кедра и лаванды. «Все верно, — подумала Мелоди. — Теперь все в моих руках. Я могу полагаться только на себя. Господи, дай мне силы».

Она залезла под одеяло и закрыла глаза. В камине трещал огонь, и казалось, что старый дом похрапывает во сне. Дом больше не был молчаливым и заброшенным: у него появилась хозяйка.