Достучаться до тебя

Глава 10. Иди

Я приехала на станцию задолго до отхода автобуса, думая провести это время в поисках женщины, с которой могла бы сесть в автобус, как мы договорились с Берни. Однако уже на станции мне внезапно разонравилась эта идея. Вокруг было множество женщин всех цветов и размеров, и многие выглядели довольно дружелюбно, но вместо того, чтобы выбрать кого-то из них, я опустилась на пустую скамейку, сжав чемодан между коленей, и в ожидании просидела так почти сорок пять минут. Сложно объяснить, но мне казалось, что, когда тот, кто мне нужен, появится на остановке, он сам меня найдет.

За пятнадцать минут до отхода автобуса к моей скамейке подошла женщина в длинном зеленом плаще и села со мной рядом. В руках у нее был маленький саквояж с мягкими стенками и сеточкой на углах, внутри которого копошились пятеро разноцветных котят. Они громко мяукали, и женщина вполголоса успокаивала их, цокая языком.

– Боятся, бедняжки. Их совсем недавно забрали от мамы, – сказала мне она.

Женщину звали Элис Уилински. Она ехала на встречу со своей родней в Солт-Лейк-Сити, а котят собиралась отдать двоюродной сестре, так как у нее самой уже было три кошки, включая маму котят, Бебе. Мы заговорили о кошках, и я стала рассказывать ей про Печеньку и Клару Бартон, а потом, когда объявили отправление нашего автобуса, сама не заметила, как мы зашли в него вместе. Вот и все.

В первый час нашей поездки Элис болтала без умолку, а я косилась на коробку, которую мне дала Берни. Я хотела знать, что внутри, но стеснялась открывать ее при Элис. Наконец она последовала за зовом природы в заднюю часть автобуса, где находились туалеты, и я, быстро развязав шерстяную нитку, открыла коробку.

Внутри был красный свитер – тот самый, что я нашла в углу платяного шкафа. Берни выстирала его и аккуратно заштопала выеденные молью дыры красной шерстью. Я и понятия не имела, что она этим занималась. Скорее всего, она штопала его у себя в квартире, когда я ложилась спать. Я натянула на себя свитер и закатала рукава – он был мне велик, но меня это не смущало, ведь он был такой красивый, мягкий и теплый, и к тому же упоительно пах домом.

Домом. Я не осмеливалась думать о доме, боясь, что чувство пустоты в животе заполнит меня целиком и вывернет наизнанку. Чтобы отвлечься, я достала блокнот и начала новый список:

Что я раньше не видела.

1) Коров

2) Кресла с местом для ног

3) Животных, которых сбила машина

4) Мертвого оленя

5) Мертвого енота

6) Мертвого скунса

7) Неизвестного мертвого зверя

Элис вернулась на свое место и в этот раз, похоже, была не склонна к разговорам. Вместо этого она подняла свою подставку для ног и откинула спинку кресла назад, собравшись вздремнуть. Я не чувствовала усталости, так что еще немного поработала над списком, добавив в него три новых пункта.

8) Пропускные пункты

9) Как кто-то меняет шину

10) Как ездят автостопом

Сначала котята тихо спали в сумке под сиденьем Элис, но затем один из них проснулся и запищал. Я сползла с кресла, чтобы посмотреть на его крошечную мордочку через сетку сумки в просвет между сиденьями.

– Не переживай, – прошептала я, – мы скоро приедем.

Первую остановку мы сделали около семи вечера в Фернли, штат Невада. Элис все еще спала, так что я перелезла через нее, вышла из автобуса и позвонила Берни из автомата, как мы и договаривались. Услышав мой голос, она расплакалась. Я снова и снова благодарила ее за свитер и торопливо рассказала ей про автобус, про Элис, про котят и все остальное, что успела. Перед моим отъездом мы договорились, что Берни будет заводить во время моих звонков кухонный таймер, чтобы не говорить больше пяти минут – так счет за телефон будет не слишком большим.

Она рассказала, что они делали без меня.

– Мы сегодня протирали пыль. Сама знаешь, как твоей маме это нравится.

Во время «уборки» мама и Берни постоянно щекотали друг друга метелками для пыли, так что это была больше игра, чем домашняя обязанность. С другой стороны, у нас действительно никогда не было пыли, так что, по-видимому, от этого все же была польза, помимо развлечения мамы.

– Как ее голова? – спросила я.

– Она прилегла отдохнуть сегодня днем, после того как ты уехала, – сказала Берни, – и потом ей стало лучше. У тебя все хорошо? Я так волновалась.

Берни повесила карту на кухне рядом с телефоном и во время нашего разговора воткнула в нее первую булавку, синюю, на место Фернли. Таймер прозвенел как раз в тот момент, когда объявляли отправление моего автобуса.

– Позвони мне со следующей остановки, – попросила Берни. – Из Лавлока.

– Но мы туда поздно приедем, – напомнила я.

– Я подожду, – сказала она.

Перед отъездом Берни дала мне пятьдесят долларов – больше она не могла себе позволить, и банкноты (которые она, конечно, помыла) лежали у меня в рюкзаке. Мы узнали, что такси до Хиллтоп-Хоума стоило пятнадцать долларов и столько же обратно, так что у меня оставалось всего двадцать долларов на еду и все необходимое. Берни боялась, что мне этого не хватит, но я не беспокоилась, уверенная, что, если мне вдруг понадобятся деньги, я наверняка найду способ их раздобыть.

Я проголодалась, но не хотела тратить деньги на еду с остановки, так что съела один из бутербродов Берни и пачку печенья Зандера, когда вернулась в автобус. В животе перестало урчать, но неприятное чувство пустоты внутри никуда не исчезло. Элис проснулась, снова полная сил и настроенная поболтать. Ей больше нравилось говорить, чем слушать, но я не возражала – ее щебетание помогало мне отвлечься от своих мыслей.

Пока за окнами темнело, она без умолку болтала о предстоящей встрече со своей родней в Солт-Лейк-Сити, куда со всех концов ехали пятьдесят два члена рода Уилински. Она называла их «мой клан» и объяснила, что с некоторыми она «в превосходных отношениях», а без других «могла бы и прожить».

Когда она дошла до истории о том, как они с ее сестрой Эллен не могли договориться, чьи подарки на прошлое Рождество были лучше, меня потянуло в сон. Я заснула так крепко, что проспала остановку в Лавлоке. Первый раз в жизни мы с Берни не пожелали друг другу спокойной ночи.

Я проспала до следующего утра. Когда я проснулась, у меня ныла шея, а под сиденьем жалобно пищали котята. Элис приложила палец к губам и, убедившись, что водитель ничего не видит, по очереди достала котят из сумки. Двоих она протянула мне, и я спрятала их у себя под свитером, где они сразу затихли.

– Хайди, у тебя большая семья? – спросила меня Элис.

Я ответила не сразу, так как уже знала, что Элис часто задавала вопросы, на которые не ждала ответа. Кроме того, я не хотела рассказывать ей о своей семье. После ее бесконечных рассказов о всевозможных семейных делах я еще больше осознала, как мало знаю о своих родственниках. Но Элис выжидающе уставилась на меня. По-видимому, в этот раз она и правда хотела знать ответ.

– Моя семья – это я, мама и Берни, – сказала я. – И еще у меня есть бабушка.

Я почувствовала странное возбуждение от того, что так запросто сказала, что у меня есть бабушка, хотя еще не знала этого наверняка. Но Элис мой ответ не показался подозрительным. Это и понятно – в Солт-Лейк-Сити сейчас ехали целых пятьдесят два Уилински. Наверняка она посчитала справедливым, что у меня была хоть одна захудалая бабушка.

– Бабушка подарила мне этот свитер на прощание, – смело добавила я.

Солгав Берни про билет, я долго чувствовала себя виноватой. В этот раз все было по-другому – лгать было легко. И я не чувствовала вины – только легкое головокружение. Элис ничего обо мне не знала. Я могла рассказать ей о себе и своей семье все что угодно, и она никогда не догадалась бы, правда это или выдумки.

– Бабушка живет с нами и все время дарит мне подарки, – сказала я. – Просто кучу подарков!

– Моя бабуля научила меня печь пироги, – сообщила Элис, снова заводя разговор о себе. – Главное – добавлять в тесто побольше свиного жира. В наши дни все воротят нос от свиного жира, но ведь без него никак не получить слоеное тесто. Знаешь что, Хайди… – сказала она, вставая и аккуратно доставая с верхней багажной полки хозяйственную сумку. – Вообще-то я везла его в Солт-Лейк-Сити, но с этой тряской, пока мы доедем, от него ничего не останется. Не хочешь попробовать моего пирога с клубникой и ревенем? – Она вытащила из сумки алюминиевую форму с пирогом. – Разве кто-то сказал, что нельзя есть пирог на завтрак?

Я была страшно голодна и никогда раньше не пробовала домашний пирог. Бернадетт не пекла пироги, да и вообще ничего не жарила и не варила. У нее получалась неплохая яичница, но, кроме кофе и фруктового желе, она ничего не готовила. Обычно мы ели разогретую магазинную еду или консервы. Пирог же Элис сверху был украшен тонкими полосками теста, переплетавшимися, как прутья у корзинки, а его края топорщились маленькими, аккуратными волнами. Он был такой красивый!

– Моя бабушка состояла в «Эйч-четыре»[8], – объяснила она, глядя, как я отправляю в рот вилку с куском пирога. – Ее пироги получили много наград, и она передала все свои секреты мне, потому что я ее любимая внучка.

Я ничего не знала о том, как печь пироги, но почему-то почувствовала такую зависть к Элис с секретами ее бабушки, что мне стало больно.

– Моя бабушка тоже печет, – неожиданно сказала я. – Лучше всех в мире. Но она печет не пироги, а торты – такие многослойные, с кремом внутри и розочками. Мы в нашей семье обожаем торты. Всей семьей их едим.

Все это время я без устали поглощала клубничный пирог, кусок за куском, не в силах ни отложить вилку, ни перестать лгать.

– У нас дома все только и думают, что о тортах, – добавила я с полным ртом.

Элис наблюдала за тем, как я постепенно уничтожала ее пирог. Когда я наконец нацепила на вилку последний кусочек, она улыбнулась и с гордостью спросила:

– Скажи, Хайди, пробовала ли ты когда-нибудь более нежное слоеное тесто?

Я помотала головой и облизала вилку. Мне было нехорошо.

Котята у меня под свитером беспокойно ворочались и цеплялись за него острыми коготками, так что я вытащила их и положила назад в сумку.

У Элис с собой был термос с молоком. Она налила немного в блюдечко и поставила в сумку к котятам. Меня мучила жажда, и я тоже хотела молока, но она везла его для котят, поэтому я промолчала.

– Когда у тебя день рождения? – спросила Элис, снова усевшись на свое место. В этот раз она не дожидалась ответа. – У меня второго октября, – сказала она и продолжила, загибая пальцы: – Моя мама родилась десятого октября, сестра – тринадцатого, брат – девятнадцатого, а папа – двадцать седьмого. Так что мы впятером – октябрьские Уилински.

Октябрьские Уилински.

Я почувствовала еще один укол ревности. Я посмотрела на Элис и подумала – поймет ли она, если я расскажу ей про свой день рождения? Были ли у нее другие знакомые, не знавшие, когда они родились? Разве сможет она, октябрьская Уилински, меня понять?

– Кто назвал тебя Элис? – спросила я, приготовившись к очередному уколу, потому что она наверняка и это знала.

– О, это давняя традиция в семье Уилински, – начала она. – Имя Элис было в нашей семье на протяжении поколений. У нас в семье целый взвод Элис! Моих бабушку и прабабушку со стороны отца звали Элис, два других моих дяди оба женились на Элис, и наверняка есть еще пара Элис, которых я сейчас не могу вспомнить.

Я заерзала при мысли о толпе довольных Уилински, наперебой называвших своих детишек в честь друг друга, и снова почувствовала, что хочу исказить правду, как отражение в воде.

– А меня назвали в честь фильма, – сказала я Элис. – Того, с Ширли Темпл.

– Правда? Я обожаю Ширли Темпл! – воскликнула Элис, хлопнув в ладоши от удовольствия. – Такие чудесные кудряшки, и она так мило надувала губки! Я от нее без ума.

– Моя бабушка ее знает, – продолжала я, изо всех сил стараясь, чтобы это прозвучало как что-то само собой разумеющееся – один из бесчисленных фактов о моей интересной жизни.

– Знает Ширли Темпл? В смысле, лично? – спросила Элис.

Я надулась от гордости, открывая для себя новое свойство лжи: когда тебе верят, ты иногда сам забываешь, что говоришь неправду.

– Это Ширли Темпл научила мою бабушку печь торты. Они у нее здорово получаются, – сказала я.

Элис с минуту смотрела на меня.

– Та самая Ширли Темпл? Актриса? Она научила твою бабушку печь торты? – спросила она.

Я кивнула:

– Она все время приходит к нам и печет их.

– Ширли Темпл приходит к тебе домой?

– Да. Она говорит, что у нас дома духовка лучше.

– Понимаю, – сказала Элис, кивая и дергая нитку у себя на рукаве. – У тебя, наверное, очень хорошая духовка.

– Ага, – улыбнулась я. – Ширли Темпл все время к нам приходит, чтобы печь торты в нашей духовке, а когда они с бабушкой испекут торт, то украшают его и втыкают в него свечки, а потом мы все садимся за стол и притворяемся, что у кого-то день рождения.

– Она часто к вам приходит, да? Чтобы печь торты? – спросила Элис.

– Постоянно, – заверила я. – Почти каждый день. Когда, конечно, не снимается в кино в Голливуде.

– Ну это понятно, – кивнула она. – Скажи, Хайди, а когда Ширли Темпл приходит печь торты с твоей бабушкой, она, наверное, танцует для вас чечетку? Или показывает танец, который разучивает для следующего фильма?

– Иногда, – сказала я. – Иногда и танцует.

– Что, прямо на кухне? – спросила Элис.

– В гостиной, – уточнила я.

– Она, наверное, еще и поет?

– Иногда и поет, – ответила я. – Когда она в настроении.

Элис рассмеялась. Затем она уставилась на свои колени и с минуту молчала. Я поняла, что что-то не так.

– Хайди, – наконец произнесла она. – Я тебе уже говорила, что я большая поклонница Ширли Темпл. Я, наверное, видела каждый ее фильм по десять раз, так что точно знаю, что она не снималась в кино со времен «Поцелуя для Корлисс», с конца сороковых. Сейчас она уже старенькая, ей почти восемьдесят. Она увлекается политикой – убежденный член Республиканской партии. Если она танцует чечетку у вас на кухне, то я – балерина.

Я что-то попыталась выдавить из себя, но только пошевелила губами, не издав ни звука. Теперь я все поняла. Элис с самого начала знала, что я выдумываю – и про танцы, и про пение, и про торты. Про все. И тем не менее она слушала и подначивала меня так же, как я вела себя с Зандером, поддакивая ему и кивая. Она побуждала меня продолжать, зная, что я не говорю ни слова правды.

Почему она это делала? Почему не сказала мне, что знает, что я вру? Может быть, потому же, почему я ничего не говорила Зандеру – ей было интереснее догадаться, что стояло за этой ложью. Но я лгала не потому, что не могла принять правду, как Зандер. Я не прятала правду. Если она так хотела ее знать, я могла сама ей все рассказать.

– У меня нет дня рождения, – тихо сказала я. – А у моей мамы глупый мозг, и я даже не знаю, есть ли у меня бабушка.

Элис ничего не ответила.

– Берни говорит, что мы с мамой словно свалились с неба, – добавила я.

– Мм… – кивнула Элис и смахнула с юбки кошачий волос, но не попросила меня рассказать поподробнее. Она был октябрьской Уилински. Ее бабушка носила одно с ней имя и научила ее своим секретам – ее, свою любимую внучку. Ей не нужно было знать правду обо мне. Ей это было неинтересно.

После этого разговора воздух вокруг и между нами стал тяжелым и душным. Элис читала журналы, каждый раз облизывая палец перед тем, как перевернуть страницу. Котята истошно пищали, но она не предложила мне взять их на руки. Когда мы наконец доехали до Солт-Лейк-Сити, Элис сунула журналы обратно в сумку, накрасила губы и причесалась.

– Ну, удачи тебе, Хайди, – сказала она, натягивая свой зеленый плащ.

Вчера, когда она села со мной рядом на станции в Рино в этом зеленом плаще, я подумала, что нашлась, но когда она вышла из автобуса, цокая языком, чтобы успокоить пищащих котят, я чувствовала себя потерянной, как никогда в жизни.