Достучаться до тебя

Глава 15. Сейчас

– Эллиот? Ты проснулся? Элли? – раздался женский голос, тот самый, что я слышала до этого из-за тяжелой двери.

Сейчас эта женщина повернула дверную ручку и шла к нам по кабинету, цокая каблуками и шурша безупречно белыми брюками. Неожиданно она остановилась как вкопанная и уперлась рукой в бок, растерянно глядя на меня.

– Тебе что-то нужно? – спросила она.

Я молчала, не в силах произнести ни звука, уставившись на мужчину в красном кресле, который знал мамино слово. Его лицо казалось мне странно знакомым.

– Ты кто? – снова задала вопрос женщина.

Эллиот ответил за меня.

– Сооф, – сказал он, беря меня за руку и глядя на женщину с той же широкой улыбкой.

Мама сказала «сооф», увидев фотографию, которую я порвала надвое, и тогда я подумала, что, возможно, «сооф» – женщина в красном свитере или, может, сама мама. А Джорджия заронила в мою голову мысль о том, что «сооф» – мой отец. Когда Эллиот взял меня за руку, ко мне вернулся голос, и я смогла задать вопрос, который пришел мне в голову только сейчас.

– Сооф – это я? – прошептала я.

Эллиот снова мне улыбнулся, а женщина рассмеялась:

– Хорошо бы! Он говорит это слово, наверное, по сто раз на дню. Я бы больше всего на свете хотела знать, кого или что он имел в виду все это время. Кажется, даже мистер Хилл не знает, – добавила она. – Или знает, но не говорит.

– Трумэн Хилл? – встрепенулась я.

Она кивнула.

– Отец Эллиота, – пояснила она.

– Но может, сооф – это я? – снова спросила я.

– А это ты мне скажи, – рассмеялась она.

– Руби? – услышала я мужской голос из коридора.

– Я здесь, мистер Хилл! – крикнула она в ответ, оглянувшись через плечо.

Когда Трумэн Хилл, высокий худой мужчина с копной седых волос, вошел в кабинет, я почувствовала, что снова впервые смотрю на Хиллтоп-Хоум, стоя у подножия холма. Его лицо было совершенно непроницаемо. Особенно глаза странного голубого оттенка – до этого я видела такой цвет только в осколке морского стеклышка, которое Бернадетт всегда хранила в своей шкатулке с украшениями.

– Ты кто такая? – спросил он голосом, который словно тоже был до блеска отполирован бесчисленными песчинками.

– Меня зовут Хайди Я, – ответила я, стараясь, чтобы у меня не дрожал голос, – и мне нужно задать вам несколько вопросов, мистер Хилл.

– Ты, наверное, делаешь статью для школьной газеты? – спросила женщина, которую он назвал Руби. – Мистер Хилл не очень-то любит заниматься такими вещами, но ты можешь взять интервью у меня, хотя я ужасно скучная.

– Я не из газеты. Я только хочу знать, жила ли здесь раньше моя мама, – сказала я.

В лице Трумэна Хилла что-то изменилось.

– Как, ты сказала, тебя зовут? – спросил он.

Когда он наклонился, чтобы получше меня рассмотреть, я заметила золотые часы у него на руке. Тонкие белые стрелки на голубом овальном циферблате показывали четыре часа дня. После моего разговора с Берни прошел уже час.

– Хайди Я, – повторила я.

– «Я»? Это твоя фамилия? – удивился он. Я кивнула.

– И у твоей матери такая же фамилия?

Я снова кивнула.

– Здесь никогда не жила женщина с такой фамилией, – сказал он, снова выпрямляясь. – Она очень необычная, я бы наверняка запомнил.

– Может, кто-то другой вспомнит, – предположила я.

– Вряд ли. Это учреждение для умственно отсталых. Ты об этом знала? – спросил он довольно доброжелательно.

– Моя мама – умственно отсталая.

– Может быть, но, к сожалению, она здесь не жила, – сказал он. – Я знаю всех, кто жил в Хиллтопе.

– Это точно. У нас тут все как сыр в масле катаются, – подмигнула Руби.

– Остался сыр один, – неожиданно забормотал Эллиот. – Остался сыр один.

Руби рассмеялась:

– Да, Эллиот, остался сыр один. Умничка. – Затем она повернулась ко мне и пояснила: – Это из песенки про фермера в лощине. Они ее обожают. Помнишь слова? Фермер берет жену, жена берет ребенка, и так далее, пока в конце сыр не остается один.

– Почему ты решила, что твоя мать жила в Хиллтопе? – снова обратился ко мне Трумэн Хилл. – Это она тебе рассказала?

– Нет, но у меня есть фотографии. – Я потянулась за рюкзаком.

– Погоди-ка, – подалась ко мне Руби. – Я, кажется, припоминаю. Ты, случайно, не знакома с женщиной по имени Бернадетт?

– Да, – ответила я, – это моя соседка.

– Это та женщина, что звонила из Невады, мистер Хилл. Помните, я вам говорила про нее, а вы сказали, что мне надо…

Теперь в лице Трумэна Хилла явно что-то изменилось, хотя и сложно было сказать, что именно.

– Неважно, что я сказал, Руби. Эта Бернадетт сейчас с тобой? – спросил он меня, и я заметила два красных пятнышка, появившихся у него на щеках под острыми скулами.

Я покачала головой:

– Она не смогла приехать.

– То есть ты приехала сюда одна? Из Невады? – Его голубые глаза сверлили меня холодным и острым взглядом в ожидании ответа.

Я кивнула, сглотнув комок в горле.

– Ты что, убежала из дому?

– Нет, – сказала я.

– Может, я поищу досье на ее мать? – предложила Руби.

Он не ответил, все еще сверля меня взглядом, словно я была загадкой, которую он пытался разгадать.

– Можно взглянуть на твои фотографии? – спросил он тихо.

Я расстегнула рюкзак и протянула ему фотографии. Когда он поднял руку, чтобы взять их, его пальцы коснулись моих. Они оказались такими холодными, что я отдернула руку, и фотографии рассыпались по полу. Руби быстро наклонилась и стала их собирать.

– Смотрите-ка, – сказала она, показывая мистеру Хиллу одну из фотографий – ту, где несколько человек стояли на крыльце под указателем. – Это же наш знак, верно?

– Где ты взяла эти фотографии? – спросил он, и я увидела, что красные пятна на его щеках расползаются все дальше.

– Я распечатала их с пленки, которую нашла в шкафу, – ответила я. – Мы думаем, что их сделали около тринадцати лет назад, потому что Бернадетт говорит, что мама на фотографиях, наверное, беременна мной, а мне сейчас двенадцать.

Трумэн Хилл замер, глядя на фотографию у себя в руке, и я увидела, что кровь отхлынула от его лица так, что оно стало абсолютно белым.

– Это твоя мама? Вы с ней очень похожи, только глаза у вас разные, – заметила Руби, показывая на другую фотографию. – А эта женщина? На ней такой же свитер, как у тебя. Это твоя бабушка?

– Достаточно, – резко произнес мистер Хилл, вырвав фотографии из рук женщины и вернув их мне.

– Да что с вами, мистер Хилл? – Руби явно была сбита с толку.

– Руби, отведи Эллиота к остальным, – велел он.

Эллиот все это время тихо сидел в кресле, глядя в окно на птичку, прыгавшую по двору.

– Пойдем, Элли, – сказала Руби. – Съешь что-нибудь вкусненькое. Повар сегодня делает яблочный соус. Он же тебе так нравится, правда?

Эллиот не сдвинулся с места, продолжая наблюдать за птицей.

– Эллиот, иди, пожалуйста, с Руби, – обратился к нему мистер Хилл.

– Птичка, – сказал Эллиот.

– Да, сынок, это малиновка, помнишь? – мягко произнес он. – У нее оранжевая грудка. А теперь иди, пожалуйста, с Руби.

Руби подошла к Эллиоту и протянула ему обе руки. Мужчина взял ее за руку и неловко поднялся с кресла. Я удивилась, увидев, что он оказался совсем невысокого роста. Его голова все время клонилась набок, и он как-то странно держал руки вдоль тела. Брюки этого человека были затянуты кожаным ремнем высоко на тонкой талии, а на ногах не было ботинок.

– Молодец, Элли. Иди к Руби, – улыбнулась женщина.

– Погодите, – сказала я, поворачиваясь к Трумэну Хиллу. – Если моя мама здесь не жила, откуда Эллиот знает ее слово? Он назвал меня «сооф».

– Руби, отведи Эллиота в игровую комнату, – уже с раздражением повторил Трумэн Хилл. – И надень на него носки, пожалуйста, пол очень холодный.

Руби ушла, держа Эллиота за руку, словно ребенка.

Как только дверь за ними закрылась, Трумэн Хилл повернулся ко мне, и в этот раз выражение его лица было легко прочесть. Он был рассержен. Его губы были сжаты в узкую темную линию, разрезавшую лицо между подбородком и носом.

Когда он заговорил, его глаза из морского стекла гневно сверкали.

– Ты не имеешь права сюда приходить, – заявил он.

– Не имею права? – удивилась я. – Не понимаю, о чем вы.

– Она послала тебя за деньгами, да? Я ей ни цента больше не дам. Ни единого. Передай ей, что у нас был уговор и за все было заплачено. – Костяшки его сжатых пальцев побелели.

– Я не понимаю, о чем вы, – повторила я. – Бернадетт вам звонила и писала, но вы нам не ответили. Поэтому я и приехала. И я не знаю ничего ни про какие обещания.

– Бернадетт? Значит, ее теперь так зовут? – сказал он со странным смешком. – Ну, пусть называет себя как хочет, но дела это не меняет. Я не просто так порвал ее письма и не отвечал ей. Я не позволю, чтобы она приходила сюда и причиняла нам боль. Ни мне, ни Эллиоту. Не сейчас.

В этот момент в кабинет, распахнув дверь, вбежала маленькая женщина в голубом платье и белых кроссовках.

– Быстрее, мистер Хиллтоп, – выпалила она. – У Эллиота опять припадок. Руби сказала, чтобы я позвала вас.

У нее было круглое, как блин, лицо, а уголки глаз смотрели вниз, что придавало ей печальный вид, даже когда она с улыбкой повернулась ко мне.

– Здравствуй, – сказала она. – Не хочу вас прерывать, но мистеру Хиллу очень нужно идти.

Вдалеке я услышала звук, похожий на звериный вой. Трумэн Хилл положил руку женщине на плечо и мягко произнес:

– Я сейчас приду, Салли. Иди скажи Эллиоту, что я сейчас приду.

– Как бы он себя не поранил, – забеспокоилась женщина.

– Да-да, знаю, сейчас я приду. – Затем он повернулся ко мне, и его голос снова стал жестким. – Я сделал все, что от меня требовалось, – сказал он. – Теперь ваша очередь. Оставьте нас в покое. Ради всего святого, просто оставьте нас в покое.

Трумэн Хилл ушел. Я была совершенно растеряна, пытаясь понять, что он имел в виду, но ничего не понимала. Он думал, что Бернадетт выдавала себя за кого-то другого. Он думал, что я пришла за деньгами. Кем я была, по его мнению? И почему он так рассердился?

Вой становился все громче, теперь к нему прибавился ритмичный стук, словно кто-то изо всех сил колотил чем-то по столу или стене.

– Эллиот! – услышала я крик Трумэна Хилла. – Перестань!

Не знаю, сколько я стояла так, прежде чем Руби вернулась в кабинет. Она ничего не сказала, но, оглянувшись через плечо, вытащила из серого шкафа один из ящиков и быстро просмотрела лежавшие в нем папки. Я затаила дыхание, когда она просмотрела их во второй раз.

– Здесь нет никого по фамилии «Я». Если твоя мама жила здесь тринадцать лет назад, ее папка должна быть здесь – тут все досье за последние пятнадцать лет. Но на «Я» никого нет.

– Вы уверены? – спросила я, подходя к ней.

– Абсолютно. – Она с силой налегла на ящик в безуспешной попытке его закрыть. – Ничего похожего. Я два раза проверила. Прости.

Я видела, что она говорит правду, но не могла поверить, что здесь ничего не было про маму. Это было невозможно. Эллиот знал ее слово. Она была на фотографиях. Она была здесь, я в этом не сомневалась.

– Можно, я сама посмотрю? – спросила я. – Вдруг вы что-то пропустили?

Руби нервно посмотрела в сторону двери.

– Мне кажется, это не лучшая мысль, – замялась она.

– Пожалуйста. – Я шагнула к шкафу.

– Всем добрый вечер, – прогудел глубокий мужской голос из коридора.

Я обернулась и увидела полицейского в серой форме, широкополой шляпе и с золотым полицейским значком на рубашке. На бедре у него висел пистолет в кожаной кобуре.

– Готова? – спросил он.

Похоже, Трумэн Хилл позвонил в полицию и солгал им, что я не та, за кого себя выдаю. Или сказал, что я убежала из дому, чтобы они пришли и забрали меня. Я не знала, могут ли посадить в тюрьму за то, что ты убежал из дому, но не собиралась этого выяснять. Я выскочила из комнаты и со всех ног бросилась к двери.